Сидел и терзался завистью. Ибо видел неравномерное распределение благ квартирных.
Не угодно ли, например. Ведь Зина чудно устроилась[561]. Каким-то образом в гуще Москвы не квартирка, а бонбоньерка в три комнаты. Ванна, телефончик, муж. Манюшка готовит котлеты на газовой плите, и у Манюшки еще отдельная комнатка. С ножом к горлу приставал я к Зине, требуя объяснений, каким образом могли уцелеть эти комнаты.
Ведь это же сверхъестественно!!
Четыре комнаты – три человека. И никого посторонних.
И Зина рассказала, что однажды на грузовике приехал какой-то и привез бумажку «вытряхайтесь!!»
А она взяла и… не вытряхнулась.
Ах, Зина, Зина! Не будь ты уже замужем, я бы женился на тебе. Женился бы, как Бог свят, и женился бы за телефончик и за винты газовой плиты, и никакими силами меня не выдрали бы из квартиры.
Зина, ты орел, а не женщина!
Эпоха грузовиков кончилась, как кончается все на этом свете. Сиди, Зинуша.
Николай Иванович отыгрался на двух племянницах. Написал в провинцию, и прибыли две племянницы. Одна из них ввинтилась в какой-то вуз, доказав по всем швам свое пролетарское происхождение, а другая поступила в студию. Умен ли Николай Иванович, повесивший себе на шею двух племянниц в столь трудное время?
Не умен-с, а гениален.
Шесть комнат остались у Николая Иваныча[562]. Приходили и с портфелями и без портфелей и ушли ни с чем. Квартира битком была набита племянницами. В каждой комнате стояла кровать, а в гостиной две.
На днях прославился Яша. Яша никаких племянниц не выписывал. Яша ухитрился в 5 (пяти) комнатах просидеть один, наклеив на дверь полусгнивший от времени (с 1918 года, кажется) ордер, из которого явствовало, что у означенного Яши студия.
Яша – ты гений!
А Паша…
Довольно!
С течением времени я стал классифицировать. И классификация моя проста, как не знаю что.
Два сорта, живущих хорошей жизнью:
1. Имели и сумели сохранить (Зина, Николай Иваныч, Яша, Паша и др…).
2. Ничего не имели, приехали и получили.
Пример: приезжает из Баку Нарцисс Иоаннович, немедленно становится председателем треста, получает две комнаты (газовая плита и т. д.) в казенном доме. Затем неизменно идут неприятности на сердце от трефовой дамы, засим неприятности в казенном доме, засим дальная дорога и в заключительном аккорде бубновый туз (десять, по амнистии – два, в общем восемь). На место Нарцисса садится Сокиз. На место Сокиза – Абрам, на Абрамове место – Федор…
Довольно…
Так же, конечно, немыслимо! В воздухе много проектов: в числе их бумажки о выезде в 2-х такой-то срок, хитрые планы о том, как Федула потеснить, а Валентина переселить, а Василия выселить.
Все это не то.
Действителен лишь мой проект.
Москву надо отстраивать.
Когда в Москве на окнах появятся белые билетики со словами: «Сдаеца», – все придет в норму.
Жизнь перестанет казаться какой-то колдовской маетой у одних на сундуке в передней, у других в 6 комнатах в обществе неожиданных племянниц.
Москва! Я вижу тебя в небоскребах!
Пивной рассказ
Вагон-лавка киевского ТЕПЕО в течение четырех месяцев привозила только одно пиво.
Вагон-лавку на станции ждали с нетерпением и дождались. Она приехала, и железнодорожники кинулись к ней толпой.
– Сподобились…
Первое, что бросилось в глаза обитателям станции, – это лозунг на стене вагона:
«Неприличными словами не выражаться».
А под ним другой:
«Лицам в нетрезвом состоянии ничего не продается».
– Здорово! – изумились железнодорожники. – Ишь какие лозгуны пошли. Раньше все, бывало, писали: «Укрепляй кооперацию»… или, там: «Советская кооперация спасет, как ее… ситуацию, что ли…» Или еще что-нибудь ученое… А теперь просто.
– Стало быть, укрепили!
– И, значит, не выражаться матерным образом.
– Пивом, братцы, запахло!.. Не пойму, откуда?
– От Еремкина пахнет, он только что с мастером полдюжины раздавил.
Дверь вагона открылась, и выглянул гражданин кооперативного вида.
– Не напирайте, гражданчики, – попросил он, и от слов его ударила в воздухе столь приятная струя, что Еремкин вместо того, чтобы спросить: «Сапоги есть?» – спросил:
– Вобла есть?
– Как же-с, любительская, – радостно ответил коопспец.
– Ситцу мне бы.
– Ситцу, извиняюсь, нету.
– Сарпинка, может, есть?
– Сарпинки нету, извиняюсь.
– Бязь?
– Нету бязи, извиняюсь.
– Так что ж есть из материй?
– Пиво бархатное, черное.
– Хо-хо!.. Позвольте мне полдюжинки.
– Сапоги почем?
– Сапог, извините, нету… Чего-с?.. Керосин? Не держим. Газолин не держим. Вместо газолина могу предложить вам, тетушка, «Стеньку Разина» или «Красную Баварию».
– На что мне твой «Разин»! Мне для примуса.
– Для примусов ничего не держим.
– Что ж вы, черти полосатые!
– Попрошу вас, бабушка, не выражаться по матушке.
– Взять бы эту бутылку да по голове ваших кооператоров. Тут ждешь товару, а они пойла привезли…
– Пивка позвольте две дюжины.
– Горошку нет ли?
– Пивка!
– Пивка!
– Пивка!
– Пивка!
– Пивка!
– Пивка!
Вечером, когда станция утонула в пиве по маковку, единственно трезвый корреспондент сидел и при свете луны (в лампу нечего было налить) писал в «Гудок»:
«От имени служащих нашей станции М.-К.-Вор. ж. д. и косвенно от имени линии прошу «Гудок» понудить спящий учкпрофсож-5 и правление кооператива выехать на линию с продуктами. В противном случае в виде протеста выходим из добровольного членства кооперации».
Жирная луна сидела на небе, и казалось, что она тоже выпила и подмигивает…
Как, истребляя пьянство, председатель транспортников истребил!Плачевная история
Из комнаты с надписью на дверях «Без доклада не входить» слышался треск.
Это председатель учкпрофсожа ломал себе голову, размышляя о вреде пьянства.
– Ты пойми, – говорил он, крутя за пуговицу секретаря, – что все наши несчастья от пьянства. Оно разрушает союзную дисциплину, угрожает транспорту, в корне подрывает культурно-просветительную работу как таковую и разрушает организм! Верно я сказал?
– Совершенно верно, – подтвердил секретарь и добавил: – До чего вы умны, Амос Федорович, даже неприятно!
– Ну, вот видишь. Стало быть, перед нами задача, как эту гидру пьянства истребить.
– Трудное дело, – вздохнул секретарь, – как ее, проклятую, истребишь?
– Нужно, друг! Не беспокойся: я вырву наших транспортников из когтей пьянства и порока, чего бы мне это ни стоило! Уж я придумаю.
– Вас на это взять, – льстиво сказал секретарь, – вы хитрый.
– Вот то-то.
И, сев думать, председатель подумал каких-нибудь 16 часов, но зато придумал изумительную штуку.
Через несколько дней во всех погребках, пивных и тому подобных влажных заведениях появилось объявление:
«Хозяева, имейте в виду, что транспортники не кредитоспособны. Так чтоб им ничего не отпускать».
Эффект получился, действительно, неожиданный.
– Здравствуй.
– Здравствуй, – хмуро ответил хозяин.
– Чего ж это у тебя такая кислая физия? Ну-ка сооруди нам две парочки.
– Нету парочек.
– Как нету? Ну, ты что, очумел?
– Ничего я не очумел. Деньги покажи.
– Ты смеешься, что ли? Завтра жалованье получу, отдам.
– Нет. Может быть, у тебя никакого жалованья нету.
– Ты спятил?.. У меня нету?! Да ты что, меня не знаешь?
– Очень хорошо знаю. Ты не кредитоспособный.
– А вот я как тебе по уху дам за эти слова…
– Ухо в покое оставь. Читай надпись…
Транспортник прочитал – и окаменел…
– Бутылочку пива!
– А вы кто?
– Тю! Не узнал. Помощник начальника станции.
– Тогда нету пива.
– Как нету, а это что в корзинах?
– Это касторка.
– Да что ты врешь. Вот двое твоей касторки напились, песни поют.
– Это не такие.
– Какие ж они?
– Они почище. Древообделочники.
– Ах ты, гадюка! Какое же ты имеешь право нас, транспортников, оскорблять…
– Объявление прочитайте.
– Здравствуй, Абрам. Материю принес. Сшей ты, мой друг, мне штаны.
– Деньги вперед.
– Какие деньги? У тебя ж объявление висит: «Членам союза широкий кредит».
– Это не таким членам. Транспортникам – шиш с маслом.
– Пач-чему???
– А вон ваш председатель развесил объявление в пивнушках…
– Манька! Беги в лавочку, возьми керосину на книжку… Ну, что?
– Хи-хи. Не дают.
– Как не дают?
– Так говорят: транспортникам, говорят, не даем. Они, говорят, не способны…
– Дай, Федос Петрович, пятерку до среды, в субботу отдам.
– Не дам…
– На каком основании отказываешь лучшему другу?
– Ты не кредитоспособный.
Через две недели по всей территории учкпрофсожа стоял вой транспортников. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы из дорпрофсожа не прислали в учкпрофсож письмо:
«Дорогой Амос Федорович! Уберите ваши объявления, к свиньям. Против пьянства они не помогают, а только жизнь портят.
Смутился Амос Федорович и объявления снял.