Так что, если ты все еще читаешь мое письмо, если у тебя не возникло желания удалить мой адрес из почтового ящика, ты догадалась, наверное, что люди, оставившие нам те бумаги в тайнике под лестницей, были португальскими евреями из Амстердама. И они знали Менассию бен-Исраэля, который был одним из самых известных амстердамских раввинов португальского происхождения. Его уважали и ценили не только евреи, но и христиане – он был знаком с Рембрандтом и с королевой Швеции, а для еврея это немало.
А вот теперь посмотри: время Менассии – это эпоха глубокого размышления о приходе Машиаха. Многие ждут Его, и даже христианские богословы заявляли тогда, что Мессия придет в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году. А сам знаменитый Менассия бен-Исраэль, человек с хорошими связями, сидит у себя в Амстердаме и думает о Мессии, но и также о замученных в Испании и Португалии евреях, о единоверцах, страдающих в Польше и России и отчаянно нуждающихся в убежище. И тут до него доходит слух, что в Бразилии найдено потерянное колено Израиля. Евреи! В Америке! И он вспоминает пророчество о том, что для прихода Мессии необходимо, чтобы во всех уголках мира расселились евреи. А во всем остальном мире в те времена угадай, где не существовало евреев?
Бинго! Теперь тебе понятно, к чему я веду?
Итак, старый Менассия сносится с Оливером Кромвелем, который к тому моменту одержал победу в гражданской войне в Англии. Он объясняет Кромвелю, что настало время прихода Мессии и в Англию следует впустить его соплеменников. Несмотря на некоторые трудности и заминки, на которых я не буду заострять внимание, ибо у тебя, наверное, уже стекленеют глаза, Кромвель принимает верное решение. К тому моменту ни для кого не составляло тайны, что в Лондоне уже есть евреи – порядка двадцати семей весьма успешных торговцев. Все они считались католиками, но на самом деле сохраняли иудейскую религиозную традицию. Что повлияло на его решение? Либо Кромвель хотел обогатиться за счет преуспевающих дельцов, либо у него родилась идея использовать английских евреев с их кораблями и связями в европейских портах для сбора разведывательной информации… Или же он искренне желает прихода Мессии. Итак, Кромвель позволяет евреям селиться в Англии. Официально, правда, он не может себе этого позволить: против английский парламент, и с этим ничего нельзя поделать, но вот как бы полуофициально…
Разумеется, общественное мнение немедленно взбурлило. Английские купцы не хотели возможной конкуренции со стороны некоего мифического еврейского пришествия. Запускаются традиционные антисемитские слухи: якобы евреи собираются купить собор Святого Павла за миллион фунтов или употребляют кровь христианских младенцев на своих пасхальных праздниках. Сочинялись даже стихи, где описывалось, как Кромвель накануне казни короля Карла Первого сошелся с евреями, поскольку вполне естественно, что тот, кто хотел распять своего короля, должен водить дружбу с теми, кто распял Спасителя.
Так что с политической точки зрения у Кромвеля нет возможности одобрить какую бы то ни было еврейскую иммиграцию. И тогда он решает позволить тем самым евреям, которые уже проживают в Лондоне под маской католиков, открыто называть себя евреями, но лишь пока они ведут себя тихо и не тащат в столицу своих родственников.
Учитывая историю и тот факт, что до нашего изгнания местные жители неоднократно принимались резать нас в качестве разминки перед Третьим крестовым походом, открыто демонстрировать свое еврейство было, скажем так, весьма сомнительным предложением. Но мало-помалу лондонские евреи начинают открыто рассказывать о своей религии. Но Менассия бен-Исраэль тогда серьезно разошелся с ними во мнениях. Он сам считал, что еврейская диаспора недостаточно смела и многочисленна, чтобы заявлять о себе, и просит Кромвеля об официальном признании. Однако лондонские евреи против этого, так как прекрасно помнят, как теряли своих родных и близких во времена инквизиции. Многие из них лично видели, как пытали их родственников. А так они прекрасно живут в Лондоне, и на том, что называется, спасибо. Конечно, они благодарны Менассии за то, что теперь у них есть разрешение открыто исповедовать свою веру, но все же многие из них хотели бы, чтобы он угомонился, пока не навлек на всех новую беду.
Менассия бен-Исраэль продолжает настаивать, он пытается побудить Кромвеля к дальнейшим шагам, но все бесполезно. Все его усилия идут прахом, нет никакого расширения еврейства в Англии, нет Мессии, no nada[5]. Полный провал.
Затем умирает сын Менассии, который перебрался с ним в Лондон. Менассия возвращается в Амстердам, где и сам спустя пару месяцев отходит ко Господу в возрасте пятидесяти трех лет.
Ну да, Кромвель тоже берет и умирает примерно в то же время. Вот вам и гарантии безопасности! После смерти лорда-протектора дело идет к реставрации монархии, и на какое-то время все снова начинает выглядеть несколько рискованно.
Так вот, теперь о том, зачем я рассказал тебе эту эпопею (вовсе даже не потому, что мне пришлось выучить ее наизусть для выпускных экзаменов).
Сегодня, да, именно сегодня я держал в своих руках два манускрипта, два письма, отправленных неким малоизвестным раввином самому Менассии бен-Исраэлю, в которых тот сообщает о некотором прогрессе в среде лондонских евреев и призывает адресата не терять надежды. И это не просто два сухих послания, Мариса. Когда я читал одно из них, у меня было стойкое ощущение, что рядом со мной находится автор письма, и я понял, как он дорог мне.
Вот такая вот история. Да, правда, тут есть один осложняющий дело фактор: письма написаны железо-галловыми чернилами. И это представляет жуткую проблему, Мариса. Эти чернила использовали до того, как перешли на сажу. Некоторые их разновидности остаются стабильными веками, а другие просто проедают бумагу. И при этом никто не может объяснить почему, поскольку точно не известно, из чего такие чернила изготавливались. Однако эффект получается странный и непредсказуемый. Ну вот, скажем, сел человек лет триста назад писать письмо, и когда начал, чернила в его чернильнице были из качественной партии. И теперь, три века спустя, все это можно легко прочитать, ну, разве что буквы слегка расплылись. Но потом писец дошел до второй страницы, и чернила из его нового пузырька оказались дрянными и через триста лет проедят бумагу насквозь. Из листа выпадают отдельные буквы, а бывает, что и все слово целиком растворится, особенно если автор задержал ненадолго перо на бумаге, сделав кляксу, или же увеличил нажим, чтобы выделить слово. А если на целом слове будет пятно, то через три сотни лет это слово просто исчезнет.
Сегодня я открыл древний гроссбух, не зная, что страницы почти полностью испорчены, и он буквально взорвался у меня перед носом. Вся физиономия была в бумажной крошке. А профессор Снежная Королева смотрела так, будто собиралась обезглавить меня своей перьевой ручкой.
Аарон остановился и при неярком свете монитора перечитал написанное. В письме не было видно ни колебаний или сомнений, ни того, как громко тикали часы, когда его руки застывали на клавиатуре, ни непривычной нерешительности, заставлявшей его удалять целые абзацы.
Так что с завтрашнего дня я с головой уйду в эти бумаги. Это должно стать чем-то вроде экскурсии в семнадцатый век, небольшой передышкой от шекспировских штудий, которая, возможно, существенно повлияет на мою диссертацию, когда я вернусь к ней. Мой куратор Дарси, кажется, только доволен.
Напиши мне, расскажи, как тебе живется вдали от пыльных библиотек и противных старых англичанок – там, в Земле обетованной, где мужчины и женщины одинаково храбры, а дрянная авиационная еда, автомобильные пробки и даже налоги идут лишь на пользу евреям.
Он нажал «Отправить» и сразу же пожалел об этом.
Глава четвертая
С Б-жьей помощью!
Достопочтенному Менассии бен-Исраэлю
До нас в Лондоне дошли слухи, что вам удалось добраться до Мидделбурга, однако вы все еще нездоровы.
За оставшиеся мне дни я не смогу достигнуть уровня вашей учености, ведь мне не дано самому открыть врата священных книг, и я вынужден ждать, пока мой ученик прочтет вслух их драгоценные слова. Но все же я позволю себе еще раз поговорить с Вами.
Я не рассказывал вам, да и не расскажу, что выпало на долю отца вашего от рук инквизиторов в Лиссабоне. Но вам и не нужно об этом знать, потому как вы всегда все понимали и трудились на благо нашего народа. И все же вам не следует одному нести на своих плечах бремя ускорения прихода Машиаха, когда все мы со слезами на глазах столпимся встретить Его.
В отличие от меня, вы еще не старик. Позвольте же дать вам совет, чтобы ваше тело и дух могли бы воспользоваться им. Искра учения вашего все еще освещает дорогу, и если она погаснет, то даже слепые почувствуют, как вокруг них сгущается тьма. Умоляю вас, отдохните, дабы снискать исцеление тела и духа.
Жизнь наша – путь в нощи, и неведомо, как долго еще дожидаться рассвета. Путь наш усеян камнями преткновения, и тела наши отягощены плачем, но мы продолжаем идти. Мы продолжаем идти.
С Б-жьей помощью.
Глава пятая
По темной столешнице и лежащим на ней рукописям протянулся лучик неверного света. Аарон сел за стол под высокими окнами заставленной книгами комнаты и потер озябшие руки. Комната явно служила библиотекой, и хозяева предоставили ее Хелен и Аарону в неограниченное пользование. Обогревателя здесь не было, а камины и печи, судя по всему, находились в более просторных помещениях. «Неудивительно, что в семнадцатом веке люди умирали молодыми, – подумалось Аарону. – На такой холодрыге немудрено дуба врезать».