Аарон чувствовал, что его трясет. В горле стоял ком.
– Пока не знаю. Возможно, мне потребуется взять академический отпуск. Думаю, что нужно писать диссертацию по материалам, над какими мы работали с Хелен Уотт. Да вот из-за личных неприятностей не могу никак сосредоточиться… А тут еще Хелен никак найти не могу, – закончил он, словно мальчишка, потерявший маму в торговом центре.
– То есть как не можете найти? – резко спросил Дарси.
Аарон вдруг вспомнил, что они друзья.
– Она не отвечает на мои звонки.
Дарси нахмурился и посмотрел на часы. Но, отложив беспокойство на потом, наклонился вперед, оперся о стол локтями, сцепил ладони и произнес:
– Я бы не советовал делать резкие перемены, – тут его рука описала в воздухе фигуру и вернулась на место, – пока жизнь не войдет в ровную колею.
Дарси умолк, и Аарон понял, что тот дает ему возможность отступить, прийти в себя и минимизировать последствия того, что он только что наговорил. Но сказать ему было нечего.
– Может быть, – Дарси посмотрел на Аарона из-под нахмуренных бровей, словно пытаясь говорить на неизвестном ему иностранном языке, – имеет смысл посоветоваться с раввином?
Аарон моргнул – откуда Дарси знает, что его отец – раввин? Нет, конечно же, Дарси не знал, а просто предполагал, как многие англичане, что еврей, даже нерелигиозный, все равно предпочтет решать проблему по-еврейски, а не отправится к психологу, как все остальные. Он мог бы и обидеться на эти слова, но что толку обижаться на стереотипы? Он кивнул и чуть не расхохотался, вспомнив, что сегодня пятница.
– Да. Думаю, это не помешает, – сказал он встревоженному Дарси.
Действительно, посещение субботней службы показалось ему настолько логичным выбором, что он даже не колебался. Он поблагодарил Дарси и, к явному того облегчению, вышел из кабинета.
Платформа на станции была забита людьми. Судя по всему, на линии что-то случилось и движение приостановили. Аарон стоял в толпе лондонцев всех оттенков и форм – в деловых костюмах, тюрбанах, с крашеными волосами, в пирсинге – и ждал в беспокойном молчании.
Поезда пустили лишь через полчаса, и Аарон пропустил шесть составов, прежде чем ему удалось втиснуться в вагон. Поезд тронулся, Аарон взялся за поручень и закрыл глаза. На мгновение ему показалось, что Хелен где-то здесь, в поезде. Вот-вот подойдет и смерит его взглядом. И поинтересуется, почему он не в читальном зале, когда у них куча работы.
Вагон кренился и раскачивался, набирая скорость. Стены туннеля расплывались за тусклым стеклом, станции мелькали, словно разноцветные подарки, появлявшиеся лишь для того, чтобы тут же исчезнуть. В мигающем свете десятки незнакомцев, что окружали Аарона, казались ему прекрасными скульптурами, и в лице каждого из них он читал отражение собственных вопросов: жива ли еще Хелен? Жив ли он сам? Остался ли мир за пределами этого туннеля? В конце концов он отпустил свои мысли со странным чувством облегчения, позволив себе просто мчаться по туннелю среди незнакомых людей, держащихся за поручни, упирающихся руками в стены, подталкивающих его в плечи и спину – сотни рук, живых и мертвых.
Выйдя на Бейсуотер-стрит, он увидел, что уже вечер, а появившиеся еще днем облака сдержали свое обещание. Улицы были мокры, смеркалось. Конечно, в реформистской синагоге служба уже закончилась. Но тем не менее он все же направился по адресу, записанному у него в блокноте.
За время своего пребывания в Лондоне он даже не пытался посетить синагогу, несмотря на советы родителей. Его мало интересовал английский реформистский иудаизм, который был еще более скучным вариантом того, что Аарон видел в Штатах. И вот теперь он никак не мог отыскать молельный дом. Трижды он прошел мимо большого желтого навеса, прежде чем понял, что находится у цели. На стене не было ни вывески, ни другого знака, что это синагога, а здоровенные охранники показались ему вышибалами из ночного клуба. Из дверей парами и тройками выходили хорошо одетые евреи средних лет. Аарон посторонился и стал рассматривать крошечную вывеску за стеклянными дверями. Надпись была на иврите. Триста пятьдесят лет прошло, подумал он, а лондонские евреи все еще стараются не выделяться. Хотя теперь им угрожают не костер и петля, а взрывные устройства, и проблема заключается не в ереси, а в существовании государства Израиль.
Охранники посмотрели на Аарона и кивнули. Внутри к нему подошел человек с двойным подбородком и сказал:
– Вы пропустили службу.
Аарон заставил себя улыбнуться.
– А просто посмотреть можно? – спросил он, так как сразу уйти ему показалось невежливым.
Мужчина равнодушно пожал плечами.
Проследовав в указанном им направлении, Аарон остановился у входа в молельный зал, чтобы прочитать небольшую табличку. Община отделилась в тысяча восемьсот сороковом году от синагоги Бевис-Маркс, построенной в тысяча семьсот первом году португальскими и испанскими беженцами, которые на протяжении большей части семнадцатого столетия посещали синагогу на Кричерч-лейн.
Зал был большим и на удивление богато украшенным. Потолок был расписан красочными узорами, у задней стены имелся орган, купол закрывал биму, на которой собралось несколько человек, как предположил Аарон, тоже опоздавших на службу. Одна из боковых стен представляла собой ширму, за которой во время службы находился синагогальный хор: голоса из ниоткуда, сливавшиеся в уменьшенном четырехголосом ладу. Аарон слышал об английских реформистских общинах – еврейские богослужения в напыщенном викторианском стиле. Помимо старосты, здесь должны были быть три служителя в цилиндрах, которые во время только что закончившейся службы стояли за деревянным барьером, вставая и садясь в определенные моменты, подавая таким образом пример всем молящимся.
Аарон прошел половину прохода и сел на край ряда. Посидев с минуту, он встал и направился к выходу. Что может быть лучше для сына раввина, у которого, как он сам себе признался, есть проблемы с отцом, как не размышления об отцовстве? Однако одна из женщин, что стояла на биме, повернулась и поманила Аарона к себе. В длинной юбке и зеленой косынке, похожая на студентку.
– Не стесняйтесь! – окликнула она Аарона.
Девушка выглядела слишком веселой и свободно одетой – не то что господин с двойным подбородком у входа. Но и те, кто стоял рядом с ней, тоже оказались молодыми и неформально одетыми. Некоторые были похожи на американцев.
– Да я просто зашел посмотреть, – сказал Аарон.
– Так присоединяйтесь к нам, – не отступала девушка. – Мы проводим собственную службу раз в месяц. Вам понравится. У нас куда веселее, чем на официальной службе.
Аарон не нашел, что возразить, и подошел к биме. Молодые люди не пользовались скамейками с мягким сиденьем и расставили складные стулья в круг. Аарон сел рядом с девушкой, и в этот момент один из собравшихся – юноша с бородой – вынул из полотняного чехла барабан. Затем мужчина средних лет достал скрипку, а женщина с кудрявыми растрепанными волосами, как выяснилось, играла на гитаре и флейте. Сначала Аарон подумал, что именно она руководит службой, но все остальные вели себя точно так же. Без особого пафоса, если не считать улыбок, все спели «Шалом алейхем», потом псалом на иврите, положенный на мелодию, показавшуюся Аарону знакомой. Мелодия, которую вела флейта, органично вписывалась в интерьер зала. Как понял Аарон, вся служба состояла из песнопений. Проповедь не читалась, и между возгласами не тянулись нудные паузы. Некоторые из собравшихся слегка раскачивались, закрыв глаза, и отбивали ритм, хлопая по металлическим сиденьям. Аарону стало смешно. Неудивительно, думал он, что тот человек при входе ничего не сказал ему о неформальной службе. Даже в американских реформистских общинах старой школы к подобным службам относились с подозрением, что уж говорить об английских. Певцы старались накрутить максимум гармоний вокруг мелодии – похоже, что гармонии и были главным элементом представления, а мелодия носила второстепенный характер, но в любом случае звук был чрезвычайно хорош.
Сам Аарон никогда не верил в Бога. Но вне зависимости от того, верили ли в Бога эти светлолицые люди или нет, они точно верили в то, что им нравится петь. Аарон закрыл глаза и какое-то время слушал, соглашаясь, что поверить в это стоит.
Внезапно музыка оборвалась. Женщина с кудрявыми волосами сделала объявление о предстоящей дискуссии на тему израильско-палестинской ситуации. «Независимо от того, – сказала она, – поддерживаете ли вы Израиль или нет, правые вы, левые или еще не определились, мы хотим собраться вместе и обсудить существующие проблемы». Потом кто-то стал уточнять время и место встречи, все покивали друг другу и продолжили петь. Аарону подумалось, что история – бог, которому он поклонялся всю свою взрослую жизнь, оказался ложным богом.
Он всегда с жалостью относился к людям, попавшим в ловушку времени, в те периоды, что ему доводилось изучать. Они напоминали застывших в смоле насекомых, и их судьбы были предопределены неспособностью предвидеть грядущее. Аарон считал, что застрять в своем времени – это величайшее проклятие, а вот заглянуть за его горизонт – величайшая сила. Изучение истории давало иллюзию безопасного наблюдения со стороны. Но вот в чем оказалось дело: ловушкой был сам мир. Обстоятельства, при которых родился человек, ситуации, в которых он оказывался, были неустранимы, и уклониться от схватки было невозможно. И то, как поступает человек, и есть его жизнь.
Разве не это пыталась ему объяснить Хелен?
Пение закончилось. Аарон смотрел, как прихожане собирают свои инструменты, а потом разбиваются на группки, чтобы разделить вино и халу. Но ни синагога, ни молитва никогда не будут ему интересны. Но все же ему показалось, что бог, которому молились эти люди, – это настоящее, тот мир, где они чувствуют себя обязанными действовать, входя в историю, что течет прямо перед ними, делая выбор и зная, что могут потерпеть неудачу.
Выйдя из синагоги, он набрал номер Патриции.