Мать Эстер, Константина Веласкес, отказалась обрезать своего сына, пока ребенка не отобрали силой. Поняв, что не в силах помешать общине выполнить священный долг, она направила махамаду послание, исполненное такой злобы, какой не слышали доселе в стенах нашей синагоги. Она назвала нас трусами и мышами; утверждала, что ей хватит сил и духа соблазнить самого праведного из нас и превратить его в дьявола. Этому колдовству, по ее словам, она научилась от своей матери. Кроме того, она похвалялась прелюбодеянием, которое совершила ее мать с неким англичанином, который, как она утверждала, озарил Англию своими простыми словами и кровь которого течет и в ее жилах, отчего наша община превратилась в посмешище.
Только из уважения к ее мужу махамад не стал ставить ей на вид такое неслыханное безобразие, предпочтя объявить ее безумие последствием родильной горячки. Некоторые члены совета, решавшие этот вопрос, и по сию пору остаются в нашем собрании по прошествии многих лет. Поэтому мы считаем, что община не может поддержать брак дочери Израиля, которая несет позор своей матери. Кроме того, оскорбление и принижение авторитета амстердамского махамада также имеет большое значение.
От имени Дотара, с молитвами о вашем выздоровлении и сердцем, жаждущим искупления,
Аарон долго сидел уставившись в потолок, пытаясь совладать с нахлынувшими на него эмоциями. Вот так ирония! История, возвращающаяся теперь к нему, как факельное шествие: фокус, шутка, подарок.
Самым важным было сохранять ясность мышления – и впервые за несколько месяцев его разум был чист и прозрачен. Стараясь не спешить, он обдумал все, что знал об Эстер и ее матери. И вдруг поймал себя на том, что задумался о Марисе.
И тут ему почудился голос Хелен, звучащий так же убедительно, как и в тот день, когда они спорили в ее душном кабинете. История, чем бы она ни оказалась, по сути, принадлежит всем нам.
Никто бы в это не поверил. Неужели одна из известнейших головоломок для историков имеет решение, которое вытекает из озлобленного, а возможно, и приукрашенного рассказа португальской беженки?
Он внимательно перечитал строки, написанные Эстер. Красота для того, чтобы соблазнить ангела, превратив его в дьявола. И заключительные строки из письма Дотара. Сила, чтобы соблазнить… Происхождение этой фразы, даже написанной на португальском языке, было очевидно: Уильям Шекспир, сонет сто сорок четвертый. О женщине, которую автор любит даже вопреки здравому смыслу.
Конечно, это могло быть простым совпадением – воспоминания Эстер и письмо раввину из Амстердама. Просто и Эстер, и Эфраим Толедано использовали одну и ту же формулировку. И что с того? Что с того, что Константина Веласкес неоднократно выражала свой гнев именно таким образом? Возможно, она много читала английской поэзии. Возможно, она в горячечном порыве придумала историю своей матери. Или же сам Аарон не так понял португальского еврея…
И да, что с того, что Константине в шестнадцатом году было десять лет, как уже давно выяснил Аарон?
Он мог бы написать богатейшую диссертацию – хоть десять диссертаций, просто используя письма из найденного фолианта и не гоняясь за совпадениями. И похоронить этот эпилог истории Эстер – пусть он станет пеплом.
Но в глубине своей души он знал, что не сделает этого. Когда-то он боялся, что его неуклюжесть погубит хрупкие листочки, найденные под лестницей. А теперь он был их владельцем, защитником жизни, которая теплилась на этих страницах.
И поэтому сначала он воздаст должное Эстер Веласкес. Ее жизнь и ее письма не нуждались ни в приукрашивании, ни в раскрытии связи с другим знаменитым именем, чтобы подчеркнуть их важность. Потребуются месяцы, если не годы, чтобы отследить все сохранившиеся письма, что направляла Эстер своим корреспондентам, проследить историю самой Эстер, подтвердить подлинность подписи Спинозы, отразить обвинения в мошенничестве, – все это означает долгий и нелегкий труд.
И вот только после окончания большой работы по публикации переписки Аарон возьмется за эту последнюю тему. Здесь нужно быть осторожным. Брайан Уилтон допустил непростительную оплошность, опубликовав статью о несуществующем флорентийском кризисе. Это ему будут припоминать еще многие годы. Среди вечного урагана выдуманных фактов и безумных теорий шекспироведа разве кто-нибудь воспримет всерьез, что бабушка Эстер, португальская еврейка, и была на самом деле Темной Леди Шекспира, женщиной с глазами цвета воронова крыла?
Аарон и сам толком не знал, стоит ли воспринимать ее всерьез.
Но Хелен полагала, что стоит. Кроме того, последние месяцы открыли Аарону одно немаловажное обстоятельство: он слишком слабо разбирался в секретах, любви и сожалениях.
Он представил себе тайную жизнь Эстер среди бурных событий семнадцатого века – едва видимый водяной знак на странице истории, видимый только тем, кто умеет смотреть. Неизвестно, существовала ли кровная связь, но, несомненно, была связь духовная: Эстер Веласкес являла собой связующее звено в непрекращающемся дискурсе, пронизывавшем шекспировский революционный гуманизм, мучительное обезличение Спинозы и далее все, что будоражило и утешало души. От этой мысли Аарону стало покойно.
Его разум уподобился ярко освещенному коридору, где каждый шаг был ясен и логичен.
Утром он принесет бумаги Дарси, который наверняка деликатно сделает вид, что не заметил срыв Аарона. А Уилтон сможет стать для него идеальным научным партнером, с которым, вероятно, Аарон будет сотрудничать в будущем. Но именно Дарси поможет Аарону сделать так, чтобы имя Хелен появилось в качестве первого автора работы, в которой будет изложена история Эстер. Аарон напишет статью, но его имя будет лишь вторым.
А закончив работу (при условии, что не возникнет претензий наследников), он продаст бумаги университету. Он не станет задирать цену, но и благотворительностью тоже не будет заниматься. Марисе и ребенку должно быть комфортно, а жалованье историка, вне зависимости от того, работает он в Англии или в Израиле, не бог весть какое.
Мариса.
Он даже не знал номера ее телефона. Как так получается, что у него нет номера телефона женщины, с которой он будет связан всю жизнь, хочет она этого или нет? Авиабилеты… ладно, с ними он разберется позже.
Аарон включил настольную лампу, открыл ноутбук и защелкал пальцами по клавиатуре.
Дорогая Мариса.
Не вижу смысла раздумывать о том, с чего лучше начать. То, что я должен тебе сказать, – сложно, но на самом деле просто, и это правда, независимо от того, хочешь ты быть со мной или нет.
Глава тридцать вторая
Его мокрая рубашка рельефно облепляла тело, так что просвечивали ребра. Альваро, прищурившись, посмотрел на тропинку.
– Обещай! – сказала Эстер.
Солнечный свет весело играл на ее лице.
С ближнего дерева донесся звонкий птичий крик.
– Ричард говорит, что так кричит коноплянка.
Речные воды неспешно катились под ногами, и Эстер прикрыла веки, засмотревшись. Выше по реке несколько рыбаков ловили рыбу, и их голоса тонко отдавались над поверхностью воды. Ближе, на противоположном берегу, трое мальчишек тянули бечевой против течения плот. Дородный лодочник вез на раскрашенной лодке скучающую парочку в обратном направлении. Молодой человек невидящим взглядом обшаривал глазами берег, а молодая женщина со светлыми волосами, дорого одетая, с полоской едва заметных черных пятнышек на шее и груди, наклонилась в сторону Лондона, как будто это движение могло ускорить ход лодки, стремящейся к городу, к его стенам, светским салонам, где звучал смех, к заново отстроенным театрам и недавно расширенным улицам.
Чем дольше Эстер разглядывала берег, тем более диким он ей казался. Крики птиц, которых не спугнула даже лодка, высокая трава вдоль берегов, наполненная скрытой жизнью. Она почувствовала себя беззащитной.
Повернувшись к Альваро, она знаком показала, что боится.
Наверху, на поросшем травкой холме, Ривка стелила для просушки ослепительно-белое белье. Эстер и Альваро покосились на нее, а Ривка, в свою очередь, остановилась и покачала головой, словно на двух детей. Затем они пробрались под сплетенными ветвями деревьев к небольшой заводи, где, как сказал Альваро, есть тень и не унесет течением.
Укрывшись за деревом, она разделась до сорочки. Затем повернулась к мужу, скрестив руки на груди и дрожа. Альваро уже был в воде, плывя по течению, выкрикивал ей инструкции. Но, как ни странно, она понимала не его слова, а лишь голос, с каждым днем становившийся все доверчивее. Вот он, ее муж: состоятельный человек, владеющий унаследованным правом аренды на девяносто девять лет – для жизни хватит. Эстер вдруг почувствовала, как что-то стало у нее в горле, стремясь оторваться.
Она осторожно вошла в воду, чувствуя, как больно впиваются в ступни речные камни. Один шаг… Затем еще. Она остановилась и окунула руку в поток. Тяжелая, холодная вода потекла между ее пальцами – сначала осторожно, а затем сильнее. Эстер шагнула дальше, и напор воды усилился, вынуждая ладонь раскрываться, а пальцы растопыриваться.
Сколько горечи ей пришлось изведать: и огонь, и лихорадку, смерть близких людей и осознание собственной неспособности умереть, чтобы понять, что жизнь неизбывно стремится к собственному продолжению.
А теперь ей пришло в голову, что она никогда не задумывалась: а почему?
Вот почему: вода нежно раскрывает ее ладонь, течение целует пальцы. Наслаждение.
Глава тридцать третья
7 апреля 2001 г.
Мой любимый Дрор!
Сколько лет прошло, как ты стоял, придерживая сломанную руку, в полумраке кухни военной базы? Я ведь так и не рассказала тебе, каким ты предстал передо мной той ночью. При всей своей брутальности ты все же был похож на газель, застывшую на цементном полу. И твоя неуверенность весьма забавляла.
А как ты танцевал? Твои ноги попирали песок пустыни, и гипс на руке. Тогда я влюбилась в тебя. Но в слепоте своей я видела только то, что меня пугало. Я никогда не понимала, как искренне способно любить израненное сердце.