Хелен наполнила свою тарелку резаными помидорами и огурцами и подошла к волонтерскому столику.
– В чем дело-то? – осведомилась она, присаживаясь.
Студент-еврей из Италии в очках с толстой черной оправой пожал плечами:
– Да вон тот парень, – он указал на солдата, – был в лагере еще ребенком. А эти ребята нипочем не успокоятся, пока не выгребут все без остатка.
Он посмотрел на Хелен и добавил:
– А чего еще от них ожидать?
Интересно, подумала Хелен, есть ли какой-то предел, перейдя который она сможет понять этих людей? Она стала смотреть, как едят еврейские добровольцы.
Крики прекратились. Солдат-танкист медленно прошел между столами и сел в самом дальнем конце обеденного зала. Однако посудомойка еще не закончила, – перегнувшись через прилавок, она дождалась, когда в ее сторону повернется достаточно любопытных голов, а потом, устремив пристальный взгляд на танкиста, покрутила пальцем у виска: мол, дурак ты, и больше ничего.
В мгновение ока солдат вскочил со своего места, схватил металлический кувшин и, держа его перед собой, словно палицу, ринулся к стойке. У Хелен что-то кольнуло в животе, когда он пронесся мимо нее и перепрыгнул через стойку. Выругавшись, посудомойка увернулась от удара и захлопнула перед носом танкиста кухонную дверь. С диким грохотом тот треснул кувшином по дверному полотну. Рядом стояла открытой вторая дверь, но танкист упорно продолжал молотить покореженным сосудом по возникшей перед ним преграде. То ли он хотел напугать этим зловредную посудомойку, то ли вынести дверь напрочь. Кувшин совсем потерял форму, расплющился и вдруг лопнул. Брызнула кровь. Через мгновение через стойку перемахнул Дрор и попытался скрутить танкиста.
Сцепившись, оба тяжело повалились на цементный пол.
Еще пару секунд спустя Дрор поднялся на ноги и с выражением боли на лице стал отряхивать свою рубашку. Одной рукой. Затем едва заметным жестом, словно не желая унизить противника, он приказал тому встать.
Хелен было подумала, что танкист плюнет офицеру в лицо – такой яростью сверкали его глаза, когда Дрор сбил его наземь. Но когда солдат встал рядом с Дрором, ярость в его глазах потухла и взгляд стал ясным. Солдат опустил голову и молча стоял, а Дрор аккуратно, даже деликатно вытащил злополучный кувшин у него из рук. Затем, обмотав поврежденное запястье танкиста кухонным полотенцем, он вывел парня через главный вход столовой и повел по направлению к кабинету командира.
После обеда Хелен, вооружившись шваброй и тряпками из подсобки, что располагалась за кухней, принялась наводить порядок в свете одинокой тусклой лампочки, горевшей на фоне грязноватого потолка. Мимо ее сандалий иногда пробегали тараканы размером с большой палец ноги, и их черные панцири поблескивали в слабом свете.
Зайдя в кухню через заднюю дверь, чтобы закончить уборку, она увидела Дрора, который стоял один посреди обеденного зала, прижимая руку к груди. Он выглядел так, будто бы зашел сюда, в этот храм с никелированными столешницами и перевернутыми пластиковыми контейнерами, с некоей целью, да только забыл с какой.
Хелен прошаркала сандалиями по крашеному цементному полу и наклонилась за ведром с грязной водой. Вылив его в раковину, она вновь стала наполнять ведро, слушая, как звонко плещет о металл вода. Подняв глаза, она увидела, что Дрор внимательно наблюдает за ней, словно раньше и не подозревал, что рядом с ним есть кто-нибудь живой. А быть может, ему просто было очень больно, так как свою поврежденную руку он рассеянно поглаживал, как ласкают маленького ребенка, чтобы тот перестал плакать. Дрор всегда выглядел очень уверенно и твердыми шагами приближался к своей цели, и теперь, застав его в минуту рассеянности, Хелен не знала, как вести себя.
Не отрывая взгляда от швабры, она макнула ее в холодную воду, отжала потяжелевший серый ворс и раскинула его по полу, стирая кровавые брызги. Тем временем Дрор сосредоточенно смотрел на Хелен, как будто искал в ее действиях ключ к некоему пониманию, которое пока не мог найти.
Хелен домыла пол и уперлась шваброй в ноги офицера. Она подняла голову.
– Никогда еще не видел такого искреннего лица, – произнес он с выражением облегчения, словно эта мысль, наконец прояснила его разум.
На следующий вечер он явился в расположение части с загипсованной рукой. Солдаты на террасе перед столовой курили и слушали музыку. Хелен пристроилась в сторонке, потягивая персиковый нектар из банки. Шестеро солдат танцевали на открытой площадке, в пределах слышимости проигрывателя, в компании американских добровольцев, неуклюже шлепавших ногами, отставая от ритма. В воздухе пахло пылью, эвкалиптом и солдатскими папиросами. Кто-то поставил запись песни «Эрев Ба»[24], и раздался одобрительный гул. Из-под тени со своих скамеек вышли еще солдаты и присоединились к танцующим, которые, выстроившись в изогнутую линию, то сходились, то расходились мелкими шажками. Американцы отошли в сторону, чтобы посмотреть на танцоров. Хелен увидела, что Дрор зажмурил глаза и сидел так долго. Потом он поднялся с лавки, где курил в одиночестве, каблуком затушил папиросу и, ни на кого не глядя, занял место среди танцующих. Танцоры в форме цвета хаки шагали и покачивались в наступивших сумерках, и Дрор двигался вместе с ними, бесшумно поворачиваясь в темноте, вытянув перед собой руку в белом гипсе, а другая его ладонь была прижата к груди, как бы выражая совершенную невинность.
Когда совсем стемнело, он подсел к Хелен и острием ножа очистил апельсин, ловко орудуя здоровой рукой. Несколько танцоров еще двигались в тусклом свете лампочки. Дрор поделился дольками с двумя солдатами, которые сидели между ним и Хелен, а те передали несколько долек ей. Хелен ощутила глубокую, невероятную сладость на губах.
Когда она повернулась в его сторону, Дрор уже шел прочь.
Утром добровольцев отвезли на потрепанном синем автобусе на осмотр достопримечательностей пустыни. Это была часть образовательной программы, над которой немало потрудился координатор добровольческого движения, сидя за столом напротив Хелен в Лондоне. Это было всего лишь два месяца назад, но Хелен казалось, что прошла уже тысяча лет. Группа должна была посетить Масаду, побережье Мертвого моря, Эйн-Геди и предполагаемое место для устройства заповедника в Хай-Баре, а завершиться поездка должна была туром по Эйн-Радиану. Путешествие должно было продлиться несколько дней, но его пришлось сократить до двенадцати часов – как выяснилось, автобус был нужен кибуцу до конца недели.
Начало поездки было запланировано на раннее утро, однако водитель автобуса обнаружил поломку. Целый час его ноги торчали из-под днища автобуса. Дрор, представитель кибуца и гид Израильского туристического бюро сидели рядом по-турецки, курили, сплевывали шелуху от семечек и время от времени передавали водителю нужный инструмент. Хелен тоже сидела на пыльной земле среди остальных и ждала. Какая-то американка пыталась заговорить с Дрором о своих впечатлениях об Израиле, но вскоре обиженно замолчала, как, впрочем, делали все американцы, чувствуя, что израильтяне не хотят их слушать.
Когда они приблизились к Масаде, солнце стояло уже высоко. Вокруг расстилалась каменистая, безжизненная пустыня, и вид горы из окон автобуса заставил умолкнуть все разговоры. Туристы молча вышли наружу, и на них тотчас же обрушились обжигающие солнечные лучи.
Хелен доводилось видеть горы и повыше, но ни одна из них не выглядела столь неприступной, как это плато, окруженное бледными утесами. Грубо высеченные скалы на фоне горизонта, казалось, создавали непреодолимую, вечную тишину. Хелен почувствовала себя крохотным комочком, в котором билась настойчивая, но хрупкая жизнь.
Они лезли наверх в шортах и шляпах, их сандалии побелели от пыли. Тропа змеилась и была слишком узка, и с каждым шагом, пока они поднимались к плоской вершине, становилось все жарче. Никто не позаботился взять с собой достаточное количество воды, все едва передвигали ноги, чувствуя, как обсыхает на коже пот.
Проводник наконец собрал всех на самом плато, под безжалостно палящим солнцем. Далеко внизу буро-серая пустыня, казалось, дрожала и плавилась от жары. Пурпурной линией вдалеке выделялось побережье Мертвого моря. Проводник, промокнув лоб сложенной матерчатой шляпой, начал свой рассказ. «В первом веке нашей эры, – сказал он, – после того, как римляне захватили Иерусалим и поработили его жителей, горстке евреев все же удалось бежать сюда, чтобы дать последний бой в одной из самых знаменитых и неприступных крепостей Ирода. Здесь, на вершине горы, были оборудованы цистерны с водой, кладовые, жилые помещения и даже бани». Гид заметил, что в настоящее время планируются более детальные археологические исследования, но сейчас требуется подключить свое воображение, чтобы представить то, о чем он собирается рассказать.
Хелен чувствовала, что Дрор наблюдает за ней. Их взгляды на мгновение встретились, но глаза Дрора тотчас же сделались равнодушными, и он стал смотреть в другую сторону.
– Могущественная римская армия, – продолжал нараспев рассказывать гид, – которая смогла взять Иерусалим всего за несколько дней, провела у этих скал почти год, прежде чем пал последний защитник твердыни. И в то самое время, пока римляне страдали от жажды внизу, еврейские воины имели в изобилии воду из подземных цистерн и прекрасно жили за счет продовольственных запасов, собранных общеизвестным своей осторожностью Иродом. Римляне привели в это место дополнительные части, призвали инженеров, вода раздавалась по строгой норме – и это все ради того, чтобы раздавить последнюю крошечную группу евреев, которые осмеливались исповедовать свою религию. Когда же римляне завершили земляные работы и приготовили тараны, чтобы разрушить крепостные стены, оборонявшиеся при сполохах римских костров поняли, что положение их безнадежно. Тогда их предводитель Элиезер собрал оставшихся мужчин. «Настала пора, – сказал он, – чтобы лишить римлян возможности убить или поработить нас. Давайте сейчас выберем смерть с честью и сделаем самое доброе, что только можем сделать для своих жен и детей». И по призыву Элиезера каждый мужчина убил свою жену и детей. Затем, по жребию, мужчины стали резать друг друга. А последний оставшийся в живых – как велел Элиезер – должен был поджечь продовольственные склады, чтобы голодный враг не смог воспользоваться этими запасами. Пусть лишь одна