Неподалеку от берега у скал Андромеды виднелись одинокие рыбаки-арабы с удочками в руках. У каждого был персональный помост, возвышавшийся посреди волн, и рыбаку оставалось лишь вытаскивать рыбу да ждать, когда кто-нибудь из друзей или родственников подберет его на лодке.
Под их пристальными взглядами Дрор провел Хелен к самой воде.
Ей доводилось плавать в океане, но здесь она оказалась не подготовлена к той мощи и скорости, с которой волны подхватывали ее тело, то удерживая на своих ладонях, то опуская вниз куда глубже, чем она ожидала. Хелен схватила Дрора за руку, и он потянул ее к песчаной отмели, где баюкал ее, словно ребенка, качая на волнах. И Хелен почувствовала, что внутри нее поселилось что-то дикое.
Через некоторое время Дрор вдруг прошептал ей на ухо: «Пойдем».
Потом они лежали рядом на узком полотенце. Если бы он захотел, то мог бы стать фотомоделью: поджарый и мускулистый, закаленный бесконечными тренировками, ни одной складочки, скульптурные черты лица.
Хелен положила голову ему на грудь. Подушечки ее пальцев чувствовали биение его сердца. Дрор прикрыл ее руку своей.
Ветер зашел с другой стороны, и ветви апельсиновых деревьев потянулись к воде. Из ниоткуда прилетела пчела, села на руку Дрора, а потом попыталась уютно устроиться у них между ладонями, но испугалась и прянула назад, заставив их расцепить пальцы.
Маленькая пчела с прижатыми к спинке крыльями, совершенно беспомощная против ветра, цеплялась за ладонь Дрора, которая оставалась последней надежной защитой и опорой между ней и океаном.
Дрор, облепленный песком, встал и, спрятав пчелу в кулаке, пошел к апельсиновым деревьям, чтобы отнести насекомое в безопасное место.
Потом он вернулся, разглядывая свою руку.
– Что, ужалила?
Он молча кивнул.
– Но ведь она же тогда умрет!
Едва произнеся эти слова, Хелен поняла их абсурдность. Как будто этот мир должен быть справедливым к своим творениям!
Дрор развернулся и побежал к воде. Несколько минут он продирался сквозь накатывавшие волны, а потом откинулся на спину и позволил воде унести его.
К одной из скал Андромеды на лодке подошел мальчик с корзиной, в которой был приготовлен обед для рыбака. Тот отложил свою удочку и благодарным жестом приобнял мальца за шею. У самой кромки воды показались две девушки рука об руку, увитые длинными косами. Выше по берегу мужчина средних лет, словно выдубленный солнцем, брел под апельсиновыми деревьями, неся с собой что-то, напоминающее закрытый поднос. Поймав любопытный взгляд Хелен, он улыбнулся, подозвал ее к себе и передвинул свой лоток ближе к животу. Мужчина говорил поарабски. Хелен подошла ближе и увидела, что на лотке разложено множество каких-то мелких вещей, напоминавших древности. Где-то виднелись разноцветные камни, а по большей части были лишь пустые оправы.
– Ну что ж, довольно мило, – сказала Хелен.
Однако лоточник, скаля гнилые зубы, лишь качал головой, явно не понимая ни по-еврейски, ни по-английски. Он настойчиво указывал ей в сторону ресторана, а вернее, в сторону улочки, что находилась чуть дальше: мол, там стоит его машина, где уж наверняка найдется то, что нужно.
– Gveret, bvakasha[26], – повторял он до бесконечности. Похоже, это были единственные слова на иврите, которые он знал.
Хелен последовала за ним, удаляясь от побережья все дальше и дальше. Конечно, думала она, вряд ли у этого чудака найдется что-нибудь стоящее, но ей страшно хотелось порадовать Дрора неожиданным подарком. В багажнике машины, таком же неряшливом и грязном, как и сам хозяин, лежал небольшой чемодан. Повозившись, мужчина открыл его, явив целую кучу более интересных предметов: там были и кувшины, и металлические чашки, и богато украшенные медальоны. Хелен долго перебирала эту груду вещей, а продавец натужно сопел у нее за спиной, прежде чем ей приглянулась маленькая серебристая фоторамка с узором в виде виноградных лоз. Хелен заплатила, не торгуясь, хотя и понимала, что вещь стоит гораздо дешевле. Впрочем, запрошенная сумма все равно была невелика, и Хелен, помахав рукой довольному торговцу, вернулась на пляж.
– Хелен!
Дрор, все еще мокрый после купания, с полотенцем на плечах, отбежал от какого-то человека, с кем только что напряженно разговаривал (это оказался хозяин того самого ресторана, где они обедали), и бросился к ней. Его лицо исказила гримаса недоверия и ярости, и Хелен вдруг стало не по себе.
– Что такое? – попыталась улыбнуться Хелен.
– Ты вообще о чем думала?
Хелен обернулась. Араб и его автомобиль исчезли.
– Просто я смотрела в его машине разные вещи.
– То есть ты хочешь сказать, что одна села в машину с незнакомцем?
Она посмотрела на Дрора.
– Я не садилась к нему в машину. Ведь все в порядке, разве не так?
– Да ты вообще хоть что-то соображаешь?
Хелен открыла рот. Она никак не могла понять, что могло за мгновение так сильно изменить настроение Дрора.
– Светловолосая англичанка с израильским евреем, – не унимался он. – Прекрасный повод, чтобы взорвать бомбу. Или же еще хуже – ты что, хочешь, чтобы тебя взяли в заложники?
– Кто бы взял меня в заложники? Этот старый хрыч?
– Ты говоришь об этом так уверенно, когда все позади. Но если тебе плевать на свою безопасность, то…
– Да чем он хуже того же араба, который накормил нас обедом?
– Я был в ресторане у Ахмеда не раз. Его тут все знают. Кстати, он сам вызвался помочь мне искать тебя.
Хелен не знала, что ответить на гневные слова Дрора.
– Только подумай о том, что могло с тобой случиться.
Голос Дрора звучал словно у взрослого, отчитывающего ребенка, хотя он был всего на пять лет старше Хелен.
– Не понимаю, – сказала она ему тихо, – почему мысль о том, что мне грозит опасность, заставляет тебя смотреть на меня так, как будто ты меня ненавидишь.
Они поехали на автобусе в пустыню. Полуденная жара давила на металлический автобус; она наклонила голову ближе к окну, которое открыла до упора. Когда они преодолели большую часть расстояния до Беэр-Шевы, Дрор поднял руку и положил поверх ее – но это был тяжелый, исполненный долга жест. Через мгновение она убрала руку.
Она думала, что на базе их пути разойдутся, но вместо этого он привел ее в пустую казарму на безлюдной северной стороне, где они проводили украденные часы в последние недели.
Сразу за дверью она остановилась.
– Не прикасайся ко мне, – сказала она, – если это для тебя пытка.
Хелен хотела показаться ироничной, как женщина в кино, но ее голос дрогнул.
Дрор отпустил ее и толкнул тонкую металлическую дверь. Вспышка яркого солнечного света – и дверь с грохотом захлопнулась, оставив Хелен в кромешной темноте.
Выйдя наружу, она увидела, как он, с сигаретой в руке, смотрит в пустынные дали. Дрор не обернулся на ее шаги.
– Я хочу, чтобы ты поняла, – сказал он.
«Конечно», – подумала Хелен. Разглядывая Дрора, она пыталась представить себе, как могли бы выглядеть его мать или сестра: те же темные кудри и черные глаза, но на фоне более мягких черт лица.
– Прости меня, Дрор, – сказала Хелен.
– А, не стоит!
Дрор бросил окурок на землю и растер его подошвой сандалии.
– Когда я целую тебя, я просто мужчина. И я не ношу их всех с собой постоянно. На этой неделе я почти и не думал о своих родных.
Хелен почувствовала в его голосе простое человеческое горе, но ничего не ответила.
Некоторое время они оба молчали. Затем Хелен вдруг услышала собственный голос:
– Тебе одиноко со мной? Потому что я не еврейка?
Дрор ничего не ответил, а когда Хелен заговорила снова, ее голос – к собственному ее же удивлению – зазвучал не нежнопросительно, а обвиняюще:
– То есть ты хочешь сказать, что не можешь мне доверять?
– Это не вопрос доверия. Это… – Дрор помедлил и вздохнул. – Понимаешь ли ты, Хелен, к чему ты прикасаешься, когда дотрагиваешься до меня?
– Да, ты прав. Я не понимаю. Нацисты превратили твой мир в пепел и ужас, и тебе пришлось пройти через все это. И потом ты решил остаться в этом мире? В мире, где никто не может пересечь границ… и… или прикоснуться друг к другу. Да, Дрор?
Он повернулся в ее строну, замер, и его лицо исказилось от ярости.
– Думаешь, я бессердечная?
Дрор медленно втянул воздух ноздрями:
– Да.
Хелен всю трясло, но ее слова звучали твердо, как будто ей ничего не стоило сохранять спокойствие.
– Я не бессердечна. И уж совсем не ожидала, что ты сможешь спутать бессердечие с правдивостью.
Через равнину, что расстилалась за забором из колючей проволоки, брело стадо коз. За козами следовал худощавый мальчик-пастух в белом уборе, держа у бедра палку. Дальше горизонт был пуст.
– Ты права, – отозвался Дрор и посмотрел на нее. – Когда видишь то, что не имеет для тебя никакого смысла, ты об этом говоришь. Продолжай в том же духе, – добавил он, помолчав.
Его красивое лицо смягчилось. Хелен почувствовала, как его горе осторожно пригрелось у нее на руках.
Ей захотелось извиниться, сказать Дрору, что она сморозила глупость, попросить его рассказать ей больше, рассказать ей все, пока она сама не почувствует то же, что и он.
Дрор немного отстранился, а затем слепо потянулся к ее губам.
И когда в ту ночь она вместе с ним скользнула на колючее одеяло, у нее создалось впечатление, будто она низверглась с высоты небес. И Дрор встретил ее там, и прикосновения его были божественны.
Но на той же неделе их тайна престала быть таковой. На скамейке сидели Нурит и ломака Дов с бомбосклада, и оба во все уши внимали американскому добровольцу Ави. Рядом с этой троицей на лавочке примостилась, обхватив туловище руками, Мюриэль, дожидаясь момента, чтобы огласить суровый вердикт.
Хелен со своего места на краю другой скамейки могла слышать лишь одно слово: «Дрор», – и оно звучало как обвинение в предательстве.
На какой-то миг взгляд Мюриэль остановился на Хелен.