– И какое это имеет отношение к нашей любви? Это просто страх. Ты боишься, – она указала на Дрора, потом на себя, – боишься этого.
Произнося эти слова, Хелен задавалась вопросом: кого, собственно, она обвиняет – себя или его? Разве она сама не испытала едва заметного облегчения, когда чувство, которое она не знала, как сдержать, тогда, в Яффе, было подавлено прорвавшимся гневом Дрора?
Но вдруг его лицо перекосила гримаса, и стало ясно, что слова попали в цель.
– Хелен, – спросил он, – как ты думаешь, что такого могло бы случиться в жизни, что испугало бы меня сейчас?
Ничто не нарушало царившую в казармах тишину.
– Пожалуйста, скажи…
Он принес ей ужин в комнату и поставил поднос рядом, а Хелен сидела на его койке в своем тонком сарафане и читала. Дрор аккуратно разложил салфетку, приготовил прибор, а потом тихонечко удалился. При других обстоятельствах такая забота могла бы показаться деланой или смешной, но в тот момент Хелен было не до шуток.
Хелен перелистывала книгу, словно ребенок, который вынужден выполнять условия несправедливо наложенного на него наказания. Из окна она могла видеть прислонившегося к дереву Дрора в синей рубашке с коротким рукавом, курящего одну сигарету за другой. Он хотел, как понимала Хелен, чтобы она ознакомилась с историей его народа и либо приняла ее, либо сразу же сбежала – до того, как они станут настолько связаны друг с другом, что никакая хирургическая операция не сможет разделить их, не убив.
Хелен ознакомилась с предисловием, но слова ускользали от ее понимания, не неся никакого смысла. Дрор хотел, чтобы она проработала каждое предложение? Хорошо. Хелен заставила себя открыть вторую страницу, затем третью. Дрор хотел беспристрастности, но Хелен впервые в жизни не послушалась. Она и так знала, какой финал этой истории она хочет, и не собиралась отступать, несмотря ни на что. Да, она непременно прочтет книгу, что предложил ей Дрор, и скажет ему, что, какие бы ужасные истины ни приводились на ее страницах, какими бы ни были доказательства и логика, они все равно могут быть вместе.
Хелен расписала ручку на странице блокнота, что принес ей Дрор, и начертала там свое имя резкими, злыми буквами. Спустя еще несколько минут она набросала ряд заголовков, чтобы отслеживать периоды еврейской истории, о которых читала. Израильское Царство. Расселение евреев с территории Палестины. Греки и эллинизация.
Ее зацепил рассказ о Маттафии[27] и иудейских мучениках. Сама того не желая, Хелен прочла его. Как ей стало ясно, в изгнании, в пустыне говорить о своих убеждениях означало смертный приговор. Хелен буквально впитывала в себя слова и продолжала читать. Гнев ее мало-помалу гас. Какой бы смысл она ни хотела придать истории – все потом, она обязательно вспомнит. Сейчас все внимание ее было приковано к самим рассказам о событиях, что происходили на этих знакомых суровых землях. Она записывала имена и даты, как будто воскрешая своим пером душераздирающие факты, которые запечатлевались в памяти и обретали живой смысл.
Дрор втоптал окурки в пыль и принялся ходить туда-сюда.
Какой же податливой была она тогда! Каждое дыхание ее – движение на тонком матрасе Дрора или переворот книжной страницы – все еще подразумевали обмен мыслями, попытку установить отношения.
Когда Дрор вернулся, неся два стакана мятного чая, Хелен захлопнула книгу и спрятала от него свои заметки.
– Все это бессмысленно, Дрор, – сказала она.
Тот покачала головой и помешал ей чай, подняв со дна стакана темные чаинки.
– Расскажи мне о твоей сестре, – попросила Хелен, глядя, как листочки снова погружаются на дно. – Это и есть еврейская история, которую я хотела бы знать. Это твоя история.
Неторопливым жестом человека, который сдерживает себя, чтобы не расколотить находящийся в руках предмет, Дрор поставил на стол чашку.
– Мы сможем поговорить обо всем, – мягко произнес он. – Но только после того, как ты дочитаешь.
И она читала – днем и вечером, лихорадочно заставляя себя сосредоточиться на книге. Дрор спал рядом, прижавшись к ней своим телом, и единственным движением его было поправить подушку, чтобы свет не падал на глаза. Кончики его пальцев дотронулись до ее бедра, но это было единственное прикосновение, которое он позволил себе после того, как принес книгу.
Хелен читала, пока звездное небо не окрашивалось предрассветной синевой.
Перевернув наконец последнюю страницу, она почувствовала у себя на щеках слезы разочарования.
Единственная страница, на которой она делала свои записи, оказалась исписанной с обеих сторон. Хелен перевернула ее – и точно, все строки заполнены, исписаны даже поля. А потом текст пошел снизу вверх между уже заполненными строками.
Проснувшись, Дрор принес завтрак: кефир, лаваш и разрезанный соленый огурец. Еда была аккуратно разложена на синих пластиковых тарелках из столовой. Потом он поставил на стол стаканчики с кофе.
– Ну, и что тебе удалось почерпнуть? – мягко спросил он.
Хелен еще не доводилось видеть на его лице выражение испуга.
– Ты читала о Дрейфусе[28]? О «Белой книге»[29]?
Она кивнула.
Дрор внимательно посмотрел на нее:
– Значит, ты видела, как все меняется безо всяких изменений? Все становится только хуже, и ловушка с каждым годом захлопывается все сильнее. Хелен, зачем тебе это?
Хелен молчала.
– Но ты же видишь?
– Что я должна видеть? Считать любовь к тебе проклятием?
– Мне нужно, чтобы ты увидела правду.
– А, что ты хочешь отпугнуть меня?
У нее сдавило горло, но она продолжала:
– Ты не хочешь отпустить от себя даже, – она взмахнула рукой, растопырив пальцы, – даже миллиграмм ужаса!
Ее пальцы наткнулись на край чашки, и кофе пролился ей на ноги и на исписанную кругом страницу. Ярко-синие чернила расплылись, и написанные слова растворились в небытии.
Хелен заплакала, и Дрор со сдавленным звуком столкнул чашку, книгу и блокнот со своей кровати, и потом, когда они были снова в объятиях друг друга, его голос напоминал ей шелест дождя: «Прости, прости, прости…»
Однажды днем Мюриэль подкараулила Хелен возле уборной. Мюриэль цепко схватила ее за руку, не скрывая враждебности.
– Ты что, не в курсе, что Дрор собирается работать в разведке? Понимаешь, он им нужен, ведь он классный спецназовец. Или он не сказал тебе, что приступает к работе в июне, что ему придется полжизни провести под прикрытием в других странах? И что его жена никогда не узнает, чем на самом деле он занимается? Ты хотя бы слышала о «Моссаде» – или англичане слишком изысканны для того, чтобы знать о подобных вещах? Ну, тогда я объясню тебе: это мужчины, которые, как правило, оставляют своих жен вдовами, а жена никогда не узнает, даже где он похоронен, потому что у разведчиков не бывает могил!
Хватка Мюриэль оказалась настолько сильной, что Хелен перестала чувствовать свой пульс. Она попыталась вырвать руку, но девушка только крепче вцепилась ей в запястье. Она находилась словно в некоем трансе, и Хелен уже тогда понимала, что Мюриэль сильно пожалеет о своих словах, когда образумится.
– Думаю, Дрор не говорил тебе об этом. Но еще до твоего приезда ради благородной миссии он сказал Ур и, что хотел бы посвятить свою жизнь национальной безопасности. Что он хочет делать то, что нужно нашему народу, чтобы наша страна не превратилась в еще одну ловушку для евреев.
Услышав последние слова, Хелен забыла о боли в руке.
– Да он готов броситься со скалы ради нашей страны, – не унималась Мюриэль. – И он сделает это в любую минуту, как только его об этом попросят. Наверное, его пошлют в Восточную Европу, может, на несколько месяцев, а может, и на несколько лет. А ты думала завести с ним романчик, да? А он, часом, не говорил, что ты всегда будешь на втором месте? И он никогда не будет любить тебя так, как он любит нас, евреев!
Хелен наконец освободила руку и бросилась в казарму, не заботясь больше о том, что ее могут заметить. Дрор лежал на кровати и читал газету.
– Ты хочешь бросить меня? – бросила она с порога. – Хочешь сбежать и погибнуть за свою страну?
Дрор спокойно сложил газету и отложил в сторону.
– Мюриэль сказала мне, что ты хочешь сделать меня вдовой – ты к этому меня готовишь?!
В глазах Дрора сверкнула печальная искорка, которая смутила Хелен. Она сокрушенно покачала головой – разве он ничего не возразит? Она же бежала сюда в надежде на то, что он скажет, что все это одно сплошное недоразумение, и она упадет в его объятия, и все останется позади.
– Хелен, – негромко произнес Дрор. – Я не лгал тебе. Я действительно хочу работать на мою страну, если меня возьмут… Но…
Разговор шел слишком быстро, и Хелен не могла уловить смысла произнесенных слов. В них было что-то чуждое ей – но разве она сама не была этим людям чужой? Хелен охватило чувство одиночества, и ей снова захотелось услышать шорох дождевых капель. Англия… Скалистый пейзаж, что был виден из окна комнаты, заставлял ее сердце биться чаще, чем вид на родную зелень. Боялась ли она именно этого? «Если я не буду уверена в нем, – подумала она, – то ничего не смогу сделать».
– Ты хочешь сказать, – спросила она резче, чем нужно, – что я всегда буду для тебя второй? И никогда не смогу понять тебя, так как я не еврейка? Но я никогда не смогу быть…
– Ты…
Дрор встал с кровати, бессмысленно размахивая руками.
– Хелен, все, что я хочу, так это быть честным с тобой. Я хочу, чтобы ты видела самое неприглядное, чтобы ты имела возможность уйти, если тебе невмоготу. Но это не значит, что… если ты решишь остаться со мной, мы сможем…
Единственное, чего она хотела в тот момент, – снова задеть его, чтобы он сдался и обнял ее, чтобы снова шептал свои «прости» за слова Мюриэль о том, что она потеряла Дрора, что Дрора больше нет для нее. Она представила себя на пустой кухне много лет спустя, сидящей перед радиоприемником, вещающим ей о стране, которую она все равно никогда не поймет.