– А ты собрал доказательства, чтобы судить нас? – рассмеялся Томас, провожая Мэри вдоль стены по переулку. Мэри случайно задела широким рукавом своего платья глиняный горшок с землей, тот покачнулся и едва не рухнул на тротуар, но Джон быстрым и ловким движением подхватил его и поставил на место. Затем он взглянул на Томаса, и хотя слова его прозвучали мягко, но в улыбке появилась жесткость:
– Судьей является мой отец, а я всего лишь его сын.
Бескос окинул взглядом обоих друзей и произнес:
– И все же любой судья или просто разумный человек сказал бы, что вы совершаете глупость, называя еврейку дамой.
Говоря это, он неотрывно смотрел на Эстер, которая почувствовала себя неловко под его холодным взглядом. Она не выдержала и отвела глаза, и только тогда Бескос слегка улыбнулся.
Эстер сделалось страшно. Она потянула Мэри за локоть – на этот раз та послушно пошла к карете. Эстер слышала, как актеры идут за ними, словно волчья стая, преследующая добычу, но она не обернулась. Карета ждала за углом – Эстер постучала по лакированному борту, чтобы разбудить кучера. Мэри забралась внутрь, Эстер последовала за ней, сразу же затворив дверцу, но Томас уже стоял под окном Мэри и что-то быстро говорил ей, а та хихикала. Эстер досадливо отвернулась и увидела еще одну фигуру у своего окна. Это был Джон. Его брови выгнулись дугой, придавая лицу веселое и одновременно беспокойное выражение.
– Вот ведь язык без костей, – кивнул он головой в сторону Томаса.
Эстер потрогала дверь, убедилась, что она заперта, и посмотрела в сторону Мэри. Та, опершись локтями на оконную раму, высунулась наружу, обратив в сторону Эстер свой зад. Томас продолжал сыпать любезностями, как будто уже сказанных ему казалось мало.
Эстер снова повернулась к Джону. Взгляд его светился, словно солнечные лучи в глухом лесу.
– А вы всегда столь прямолинейны, как стрела? – спросил он Эстер. – И не боитесь осуждения?
– Мэри! – позвала девушка, потянув подругу за турнюр, но та лишь отмахнулась, не оборачиваясь.
– Это редкий случай, – сказал Джон.
– Пошел! – приказала Эстер кучеру.
– Э, минуточку! – воскликнула Мэри, смеясь в голос вместе с Томасом.
Эстер вцепилась в раму окна кареты и тут почувствовала прикосновение. Джон положил свою руку поверх ее и стал отгибать один за одним пальцы от деревянной дверцы.
Эстер смотрела, как он, отогнув один побелевший от напряжения палец, принялся за второй. Джон выглядел настолько увлеченным своим занятием, что Эстер даже не отстранилась – легкость его руки была поразительна.
Бессмыслица какая-то!
Джон отогнул третий палец и взялся за четвертый. Эстер невольно рассмеялась:
– Если вы рассчитываете на вознаграждение за то, что изволили проводить нас до кареты, то рекомендую перейти на ту сторону – там к вам будут более благосклонны. Во всяком случае, ваш друг надеется именно на это.
Но Джон словно не слышал ее.
– У меня все равно ничего нет для вас, – сказала Эстер слабым голосом.
Джон наконец высвободил ее последний палец. Затем приподнял ладонь девушки и снова положил ее на деревянную раму. Несколько секунд он поглаживал руку, разглядывая длинные тонкие пальцы с шершавыми костяшками и обкусанными ногтями, словно эта рука была отдельно живущим существом, требующим нежной ласки.
– Вот, – сказал он.
Джон поднял на Эстер глаза, и в них она увидела выражение тихого восторга, как будто собственная смелость застала его врасплох. Джон показал ей свою руку, сжал ее в кулак, а затем медленно растопырил пальцы, как бы показывая: вот так. И жест этот оказался исполненным такой простоты, что Эстер еще долго не могла понять, что хотел сказать этим Джон.
Мэри сказала что-то кучеру, и карета двинулась по улице.
Эстер смотрела прямо перед собой. Когда же она повернула голову в сторону Мэри, на губах той играла легкая улыбка.
Эстер отвернулась к окну. Ее собственные губы шевелились, но она не знала, что сказать подруге. Разум молчал.
– Мне нужно, чтобы ты была у меня завтра в полдень, – вдруг сказала Мэри.
– Зачем? – прошептала Эстер.
Вместо ответа Мэри кокетливо пожала плечами.
– Зачем? – уже громче повторила вопрос Эстер.
– У меня будет гость, и мне потребуется компаньонка.
Мэри повернула свое лицо к Эстер. Ее темно-карие глаза восторженно светились.
– Ты дала Томасу Фэрроу свой адрес?
Мэри ухмыльнулась и пропела:
– Да-а…
Эстер не смогла удержаться от смеха. Она не могла сказать наверное, примет ли Диего да Коста Мендес гостя-христианина, но почти не сомневалась, как отец отреагирует на попытку ухаживать за его дочерью, да еще кого – актера!
– Твой отец даже не станет разговаривать с ним.
– Отца нет дома уже три дня!
У Эстер перехватило дыхание. Если бы она могла пользоваться такой же свободой, как Мэри, то вряд ли разменяла бы ее на флирт с каким-нибудь актеришкой.
Она пощупала грубую, растрескавшуюся от стирки кожу на костяшках пальцев. Сжала пальцы в кулак.
– Не валяй дурака, – посоветовала она Мэри.
– Но ты мне нужна! Ты же моя компаньонка.
– Тебе нужна дуэнья во избежание сплетен, чтобы флиртовать с каким-то ничтожеством назло отцу.
Мэри заметно помрачнела и отвернулась к окну.
– А разве моя мать не просила тебя следить за мной?
– Она хотела спасти тебя от глупостей, а не потакать им.
Мэри промолчала.
– Чтобы тебе было ясно, что я имею в виду, – продолжала Эстер громче обычного, – лично мне все равно, если ты будешь иметь дело с такими мужчинами, как Томас Фэрроу. Однако не думай, что мое присутствие спасет тебя от сплетен. Как ты давеча заметила, я несу на себе позор моей матери. Не то чтобы меня волновала такая вещь, как репутация.
Последнее утверждение она произнесла тем же тоном, как сказала бы любая уличная девица. Но все же Эстер слишком хорошо понимала, как вопрос репутации может быть использован против нее. И Мэри тоже понимала. Безупречная репутация являлась ключом к главной цели, к которой стремились все разумные девушки, – к замужеству и безопасности. К жизни забытой в театре маски. К жизни незаметной и безмятежной…
Истинным ли было такое женское счастье или надуманным фантомом? Впрочем, для Эстер это не имело никакого значения, так как ее характер решительно препятствовал замужеству.
Быть может, стены рабочего кабинета раввина подарят ей иное счастье?
Карета резко затормозила. Снаружи послышались крики. Однако Мэри не обратила на них никакого внимания:
– Эстер, мне не нужно жертвы. Я заплачу тебе.
Шум сделался сильнее. Послышались насмешливые голоса и хриплые возгласы.
– Десять шиллингов за завтрашний день, – сказала Мэри, не отводя от Эстер взгляда.
Та едва сдержала смех: неужели встреча с Томасом так много значит для Мэри? Десять шиллингов за глупую интрижку с мужчиной, которая может погубить будущее? Неужели женские желания способны настолько противоречить здравому смыслу?
Еще одна причина изгнать их из своего сердца.
– Я все равно встречусь с Томасом, даже если ты и не придешь, – заявила Мэри. – Но для меня будет лучше, если ты все-таки придешь, – уже мягче добавила она. – И ты прекрасно меня понимаешь. Я тебе заплачу. Ведь это не так уж и трудно – прийти и посидеть со мной. Тебе не нужно будет отвечать за мой выбор. Ну, или, – тут губы Мэри слегка покривились, – решай сама, дело твое.
Сердце Эстер стукнуло один раз, второй… и на третий она уже знала, что согласится. Малодушие? Однако отказать Мэри было невозможно. Да и деньги будут весьма кстати – можно купить свечей и чернил. И тогда план, что пока еще созревал в голове Эстер, станет более или менее реальным.
Мэри кивнула – соглашение достигнуто. Она стукнула по перегородке:
– Почему мы остановились?
– А, тут еще один балаган! – весело отозвался кучер.
– Что еще за балаган?
– Тут двое молодых парней, – ответила вместо кучера пожилая женщина, оказавшаяся рядом с каретой, – двое парней, мисс, решили позабавиться в гостинице «Роза». И одному из них сейчас придется туго, так как сюда уже направляется его отец, который вовсе не разделяет новомодных увлечений среди мужчин.
Впереди снова зашумели.
– Вон, смотрите, уже вытаскивают, – сказала старуха и засмеялась.
– Послушай, – обратилась Эстер к кучеру через откидной люк, – ты специально остановился, чтобы поглазеть?
– Да куда там! – вздохнул тот. – Вон, сами гляньте!
Эстер навалилась на Мэри и выглянула из окна кареты. Узкая улочка была вся запружена зеваками, вытягивавшими шеи. У входа в гостиницу сгрудились подводы. Из дверей тем временем, пошатываясь, вывалился худощавый, но мускулистый молодой человек, весь сотрясавшийся от смеха. Юноша был абсолютно гол, если не считать простыни, которую прижимал к своему причинному месту. Увидев перед собой толпу, повеса скомкал простыню и запустил ею в людей. Его полувосставший член алел на фоне покрытого волосами лобка, словно флаг. Мэри буквально вскарабкалась на Эстер, чтобы получше разглядеть буяна – тот развел руки и театрально поклонился. Народ взревел от отвращения. Кто-то поднял простыню и попытался прикрыть ею юного негодяя, но тот увернулся.
Даже сквозь жесткий корсет платья Эстер почувствовала, как Мэри вздрогнула от смеха.
– Где он? – прорезал уличный шум мужской голос. – Где мой сын?
Толпа вмиг смолкла, и мужчина смог протиснуться вперед. Эстер вздрогнула от неожиданности, узнав Бенджамина Га-Леви.
Из-под темного парика, что съехал на красивое смуглое лицо старика, так похожее на черты юного Мануэля, виднелась прядь седых волос. Ноздри его раздувались от гнева, губы злобно сжаты. Два здоровенных ломовика невольно расступились, пропустив рассвирепевшего отца.
Недолго думая, Эстер выскользнула из кареты и ринулась в самую гущу толпы. Рядом кто-то насмешливо произнес:
– О, вот погляди, как этот еврей сейчас высечет своего сынка! Впрочем, говорят, при королевском дворе полно таких деятелей.