– Хелен, – позвал он.
Только после того, как та вскинула на него взгляд, Аарон осознал, что впервые назвал ее по имени.
Концом карандаша он постучал по экрану, наклонив компьютер так, чтобы его не заметила Патриция.
– Как вы это понимаете?
В наступившей тишине Аарон вдруг оценил то, что ранее не замечал в Хелен. Она оказалась преподавателем такого типа, какой никогда не станет отчитывать студента за то, что он предложил перечитать нечто прочитанное уже раз десять.
– Она пишет, что в нарушении закона виновен раввин, а не записывающий за ним писец. Но тут, конечно, она лукавит, прикрываясь тем, что на самом деле она не мужчина. Выражается загадками.
– Ага… – произнес Аарон, – Хорошо…
Очевидно, Хелен вовсе не думала, что в письме что-то не так.
Она, в свою очередь, наблюдала за своим помощником.
– Ладно. Что вас смущает? – наконец спросила она.
– Что значит «запретные для мужчин»?
Взгляд Хелен скользнул к потолку, потом обратно на Аарона.
– Хороший вопрос.
Они сели за стол рядом.
– Вы не думаете, что она могла иметь в виду что-то другое? – спросил Аарон. – Вопросы иного рода, нечто действительно незаконное?
– Не исключено, – отозвалась Хелен.
– Но какие вопросы нельзя было задавать в семнадцатом веке?
Хелен рассмеялась сухим смехом:
– С чего бы начать? В шестидесятых годах семнадцатого столетия вы могли угодить в тюрьму за исповедание католицизма, так как король перешел в протестантизм, а чуть погодя – за пропаганду лютеранства, когда его величество метнулся обратно в католичество. Для евреев того времени ситуация напоминала настоящее минное поле. Французские власти обыскивали людей на границе, и горе вам, если у вас нашли книги, – контрабанда идей! А за атеистические воззрения вас вообще убили бы. Знаете, что случилось с Йоханном де Виттом, который был голосом терпимости и политической умеренности? Он вместе с братом был растерзан толпой. И если бы тогда по указанию градоправителя Спинозу не заперли в его доме, то и он разделил ту же участь, ибо, обезумев от горя и ужаса, хотел выйти к разъяренным горожанам с плакатом: «Вы – величайшие из варваров!»
Некоторое время Аарон ждал, пока Хелен вернется в нынешнюю эпоху.
– Просто мне кажется, что у нее был какой-то замысел, – негромко произнес он.
– Это с чего бы? – спросила Хелен, но в резкости ее тона не было ничего личного. Она сомневалась в его предположениях, в этом и заключалась их работа.
Даже для самого Аарона его соображения выглядели малоубедительными.
– Но почему тогда письмо написано между строк? – возразил он. – Ради экономии бумаги?
– Вы видели счета? Возможно, она помнила о текущих расходах.
– И все же, – настаивал Аарон, – мы прочитали десятки писем Га-Коэна Мендеса, которые Алеф написала для него, и среди них нет ни одного, которое она пыталась бы использовать для записи своих собственных размышлений.
– Пускай. Но что тогда она задумала, как вы полагаете?
Аарон помедлил с ответом, так как и сам терялся в догадках.
– Может быть, это комментарий? – предположил он.
– Какой?
Аарон постучал карандашом по экрану. Ровные строки печатного текста не могли воссоздать то, что он помнил из рукописного листа.
– Знаете, как выглядит страница Торы для учащихся? Есть основной текст Писания на иврите. Всего один или два стиха, не более. А потом вокруг него мелким шрифтом подписывают комментарии, интерпретации или контраргументы. Вот мне и кажется, что это похоже на что-то подобное. Будто строки, написанные вверх ногами, являются своего рода комментариями к основному тексту письма во Флоренцию.
Молчание Хелен казалось Аарону нескончаемым тягучим потоком. Она явно не соглашалась с ним, но и не возразила, отчего Аарону стало несколько легче.
– Мне хотелось бы, чтоб вы посмотрели вот на это, – сказала она наконец, пододвигая к нему одну из подложек. Аарон стал читать. Почерк был ему незнаком. Письмо датировалось семнадцатым апреля тысяча шестьсот шестьдесят пятого года.
Томасу Фэрроу
Получив от вас два письма, я счел уместным ответить. Будучи уверенным в ясности вашего ума, я тем не менее не стану спешить с рассуждениями о тех аргументах, каковые вы изволите мне предлагать.
Дело в том, что в мои намерения не входят диспуты с неизвестными мне лицами. При этом я вынужден предупредить вас, что приводимые вами аргументы опасны сами по себе. Я не разделяю подобных взглядов и не приветствую нашу дальнейшую переписку.
С чем и остаюсь,
– Кто такой этот Томас Фэрроу? – удивился Аарон. – А вот имя ван ден Энден звучит знакомо.
– Я сама не имею ни малейшего понятия о Фэрроу, – сказала Хелен. – А вот ван ден Эндена вы должны помнить, раз сдавали экзамены по истории. Сначала он состоял в ордене иезуитов, но потом стал организатором радикальных кружков в Амстердаме и даже был учителем Спинозы. В основном он известен своими политическими теориями и был казнен за участие в заговоре против Людовика Четырнадцатого. Совсем не могу понять, на что он отвечает и что это письмо делает среди бумаг Алеф. Может быть, Фэрроу и ван ден Энден общались с раввином или тем человеком, который сделал тайник. Или же кто-то, вообще не имеющий отношения к этому письму, подложил его позже.
Хелен тщательно записала оба имени в свой блокнот, потратив немало времени, чтобы вывести буквы.
– Я могу сходить завтра в архив и поискать там сведения о Фэрроу, – сказала она.
Какое-то время Аарон крутил головой, размышляя.
– Вот до сих пор никак в уме не укладывается, как вы, лондонцы, можете просто сходить в архив и узнать сведения о никому не известном человеке, который жил триста лет тому назад, – заметил он. – Это же какой-то неистребимый бумажный след за каждым!
Он отодвинул в сторону подложку с документом и добавил:
– Как вы вообще умудряетесь дышать в этой стране?
Хелен аккуратно подтянула документ поближе к себе:
– А что, собственно, плохого в том, чтобы иметь архивы? Для историка это золотое дно.
– Без обид, но мне кажется, что каждого англичанина с самого рождения держат под микроскопом. И любому может стать доступна ваша личная информация и родословная.
Хелен хмыкнула и вернулась к документу.
– А нам вот плевать на родословные! – заявил он.
– Да, – задумчиво протянула Хелен, вертя в руке карандаш. – Это одна из немногих черт американцев, которые мне нравятся.
– Видите?
– Что?
– Вы, англичане, лишены способности говорить комплименты. По крайней мере, настоящие. Вы просто не знаете, как это делается.
Хелен развернулась к Аарону:
– Ну и как, мистер Леви, мне сделать вам комплимент? Будьте любезны, осчастливьте!
Он откинулся на спинку стула:
– Ну, например: «Вы мне нравитесь».
Хелен изогнула брови, посмотрев на Аарона поверх очков. Это типично британское выражение недовольства развеселило его, но он сдержался.
– Продолжайте. Попробуйте, – сказал он, тщательно артикулируя каждое слово, будто разговаривая со студентом-иностранцем. – Ну, скажите: «Аарон Леви, вы мне нравитесь. Как выяснилось, вы неплохой человек».
Хелен выслушала его, не размыкая губ. Наконец они приоткрылись, и тот услышал:
– Вы еще глупее, чем я думала.
– О, уже ближе, – усмехнулся Аарон. – Предлагаю как-нибудь попробовать еще раз. Не расстраивайтесь, у вас почти получилось.
Хелен вернулась к работе, а Аарон снова подтянул к себе ноутбук. «Пусть завтра сбегает в архив», – подумал он, включая браузер и вводя имя.
Томасов Фэрроу оказалось несколько сотен. Канадский политик, некролог во флоридской газете. Аарон ограничил поиск семнадцатым веком. Отсеяв лишнее, он нашел одну ссылку. Некий аспирант из Мичигана по имени Брендан Годвин писал диссертацию о Томасе Фэрроу, жившем в тысяча шестьсот двадцать втором – шестьдесят седьмом годах. Годвин выступил с докладом на конференции три года назад – по-видимому, он, как и Аарон, все еще трудился над своим опусом. Согласно аннотации, опубликованной на давно не обновлявшемся сайте конференции, историк утверждал, что Фэрроу оказался незаслуженно забытым голосом мысли семнадцатого столетия, весьма способным человеком.
Неужели это и есть тот самый Фэрроу, встретивший определенно не самый дружеский прием у ван ден Эндена? Аарон отметил в блокноте найти адрес Годвина – писать ему он решил уже за пределами библиотеки, где щелканье клавиш не представляло риска.
В библиотеку вошла команда Уилтона. Они уселись за самый дальний от Хелен и Аарона стол, чтобы исключить всякий зрительный контакт. Одна лишь девушка, которая подошла к столу последней, села в самом конце, виновато отвернувшись.
Патриция немедленно оказалась рядом. Спрятав от греха ноутбук, Аарон догадался зачем. Хелен, не поднимая головы, указала на две подложки, которые хотела оставить, и через мгновение следы «дружеского» расположения Патриции исчезли, а библиотекарь вернулась к своему компьютеру.
То, что осталось лежать перед Аароном, было письмом, адресованным Томасу Фэрроу. На подложке перед Хелен была страница, которую он раньше не видел.
Обычная страница, заполненная знакомым плавным почерком. Список расходов и долгов, – как заметил Аарон, поступлений от учеников снова не было. Однако в самом низу было нечто, отсутствовавшее в более ранних бумагах. Обычная буква «алеф», оставленная писцом… но вниз от нее вертикально шла надпись, выполненная не тем же почерком, что и весь документ, а отдельными еврейскими буквами, словно писец играл в прятки: «Алеф Самех Таф Рейш».
И сразу же внизу горизонтально, латинскими буквами: «Эстер Веласкес».
– Это она, – шепотом произнесла Хелен. – Это ее имя.
На лице ее застыло выражение, которого Аарон не мог понять: смесь сожаления и сочувствия, как при встрече с другом, которого страшно обидел и от которого не ждешь прощения.