Столь нетипичная для еврейской девушки работа, безусловно, представляет собой интересную аномалию, заслуживающую более глубокого исследования. Однако слова ученого, записанные ею, представляют собой наиболее важное открытие. Флорентийский кризис, о котором мы впервые узнали из найденных документов, являет собой новость, имеющую научное значение с точки зрения понимания роли данной еврейской общины в истории евреев во всем регионе. И хотя отсутствие предшествующей информации о саббатианской ереси во Флоренции может показаться странным, это можно объяснить несколькими факторами, заслуживающими краткого упоминания здесь.
Хелен перечитала всю статью, стараясь найти несоответствия, но не нашла ни одного. Рассуждения Уилтона выглядели ясно и убедительно. Хелен признала, что основные моменты ему удалось изложить более четко, чем она сама могла бы сделать. Уилтон, несомненно, обладал определенным чутьем, он умел превратить сухие факты в интересный рассказ. Он не преминул упомянуть и письмо об изгнании молодого еврея за его склонность к однополой любви. Аарон Леви перевел это письмо только на прошлой неделе и надеялся, что группа Уилтона не упомянет о нем в работе, но те не упустили ничего, застолбив все темы.
Краткое послание Га-Коэна Мендеса известному торговцу Бенджамину Га-Леви не только свидетельствует о гомосексуальности его сына Альваро Га-Леви, но и говорит о весьма мягкой позиции Мендеса относительно проступка юноши и несогласии раввина с довольно жесткой позицией отца. Но Бенджамин Га-Леви не только не воспринял доводы Мендеса, а отправил своего сына на морскую службу (см. список личного состава корабля «Триумф», отплывшего из Англии в 1665 году и погибшего со всем экипажем во время шторма у берегов Бразилии). Такое суровое наказание вкупе с просьбой раввина («не нам побивать камнями грешника…») отображает целую гамму реакций еврейского общества на распущенные нравы в Лондоне эпохи Реставрации.
Что касается документа с двойным текстом, то это – самый загадочный памятник. Конечно, было бы весьма заманчиво разъяснить полный его смысл, однако, учитывая, что лондонская община так и не дала миру своего Пипса[55], который описал бы людей и социальную жизнь, нам кажется маловероятным, что мы когда-нибудь узнаем о подлинных биографиях упоминаемых личностей. Скорее всего, за личностью писца скрывается дочь Самуила Веласкеса из Амстердама, которая, как известно, после смерти родителей сделалась вместе с младшим братом воспитанницей в доме раввина Мендеса (подлинные имена брата и сестры еще потребуется установить). Но мы можем предположить, что образование этой юной женщины не предоставляло ей возможности участвовать в ученых дискуссиях. Написанное ею, вероятно, является смесью ее собственных мыслей и обрывков разговоров, услышанных в доме Мендеса. Учитывая довольно бессвязный характер текста, написанного между строк, вполне возможно, что она просто копировала строки из какого-нибудь стихотворения или иного текста, неизвестного современному читателю. Писец мог, разумеется, упражняться для тренировки памяти или практиковаться в чистописании. Последние строки текста указывают именно на это – цитата из «Ричарда II» свидетельствует о том, что девушка разбиралась в популярной литературе и театре того времени и, возможно, пыталась продемонстрировать знание своего любимого стиха, начертав его между строк другого текста.
Можно сравнить обнаруженный документ с дневником Глюкл из Гамельна, однако этот разрозненный набор фраз не дает информации о деталях повседневной жизни, какую предоставляет нам дневник Глюкл. Тем не менее, хотя написанное молодой женщиной и является открытием куда меньшего масштаба, оно интересно само по себе. Голос ее, впрочем иногда срывающийся (ибо любой человек может оказаться в трудной ситуации), может рассматриваться как трогательный человеческий комментарий к серьезному историческому событию – саббатианскому кризису во Флоренции.
За данной статьей, несомненно, последует еще много исследований. Необходимо воссоздать биографию раввина Га-Коэна Мендеса, о котором пока что известно слишком мало, а кроме того, изучение деталей жизни женщин лондонской еврейской общины семнадцатого века на примере конкретной женщины-писца заслуживает того, чтобы стать темой для отдельной диссертации.
Не желая смешивать научное с личным, все же заметим, что для нас представляет большую честь возможность объявить о столь ценной находке, а также о многообещающих перспективах исследования обретенных документов.
Перед тем как ехать в университет, Хелен позавтракала, причем забыла нож для масла, а пакет с молоком поставила вместо холодильника в шкаф. Сев за стол, она не стала заправлять за ворот салфетку и, проклиная свой возраст и немощь, попыталась донести до рта приготовленный сэндвич, усыпав крошками скатерть. Если бы она не воевала всю жизнь с собой, со своим телом, возможно было бы ей полюбить и человека, и выбрать для себя иное будущее?
Кто теперь может об этом знать?
Ее блузка краснела пятнышками помидорного сока. Можно, конечно, и не переодеваться вовсе и выйти из дома так – испачканной, побежденной. Тогда, в Ричмонде, Аарон как-то спросил ее, ест ли она вообще. В то время Хелен была совершенно уверена, что найденные бумаги останутся за ней.
Да, она ела. Но не при посторонних. Кроме лечащего врача никто не должен был видеть ее трясущихся рук.
И тут Хелен вздрогнула: а Аарон? В первый их день в ричмондском доме она намеренно продемонстрировала ему, что у нее трясутся руки. Это был своего рода вызов, демонстрация. Но зачем? Неужели в поисках сочувствующей души она просто запугала своего помощника? И ведь ей это удалось: увидев на лице Аарона Леви выражение неподдельного ужаса, она до конца дня не могла с ним разговаривать.
Хелен встала, дошла до платяного шкафа и переодела блузку.
Аарон дожидался ее возле дверей хранилища редких рукописей. Выглядел он так, будто откусил что-то мерзкое и решал, стоит ли глотать.
– Я читал статью, – сказал он.
Хелен молча кивнула.
К ее удивлению, он протянул руку и, прежде чем она догадалась, забрал ее тяжелую сумку. Легко закинув лямку на плечо, Аарон глубоко вздохнул:
– А не послать ли нам все это к?..
И распахнул перед Хелен дверь.
Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что именно она почувствовала, когда проходила мимо. Защищенность. Своим присутствием Аарон защищал ее. Да, скорее всего, это было бесполезно, но все же Хелен преисполнилась благодарности.
Надо было переговорить, но Патриция уже несла им свежие документы. Это несколько затрудняло разговор, однако Хелен считала, что обязана предупредить своего ассистента.
– Вам следовало бы присоединиться к группе Уилтона, – сказала она, старательно отводя глаза.
Подошла Патриция и положила перед каждым по новой бумаге. Хелен дождалась, когда библиотекарь уйдет, и продолжила, все еще глядя куда-то вбок:
– Думаю, они вас примут. Вы ценный сотрудник.
Аарон молчал. Хелен вскинула на него взгляд.
– Это еще один комплимент, – пояснила она, безуспешно постаравшись добавить веселости в голос.
Казалось, Аарон хотел ответить что-то ироническое, но сказал лишь:
– Благодарю.
– Вы знаете, что я скоро уйду на пенсию, – через силу выговорила Хелен. – Я напишу вам рекомендацию.
– Не нужно.
Тут дверь в зал отворилась, и вошел Уилтон в сопровождении коллег. Они прошли по широкому проходу и сложили свои вещи в шкафчики. Хелен показалось, что перед ней возник сонм прекрасных и одновременно устрашающих ангелов со старой картины. Однако Аарон прямо и безо всякой улыбки смотрел на конкурентов.
Уилтон поравнялся с их столом. Хелен заставила себя подняться с места и взглянуть на врага.
– Поздравляю, – произнесла она. – Хорошая статья.
Уилтон, чуть помявшись, кивнул:
– Спасибо. Признаться, мне приятно, что статья встретила теплый прием. Но, разумеется, сам факт обнаружения этой сокровищницы гораздо важнее, чем вся проделанная нашей группой работа.
Хелен натянуто улыбнулась.
– Вы знакомы с Аароном Леви?
Уилтон сделал шаг вперед и пожал руку молодому человеку. Он не отошел сразу от стола, а стоял, положив на него ладонь, и Хелен поняла: Уилтону нужно немного подсластить пилюлю, чтобы в полной мере насладиться своим триумфом. Сокрушив ее, он хочет проявить немного великодушия.
Но тут она заметила, что его внимание приковано к бумаге, лежащей перед Аароном.
– Мне кажется, – произнес Уилтон, – это последнее письмо, касающееся саббатианского кризиса во Флоренции.
– Откуда вам это известно? – резко спросила Хелен, сразу же пожалев о своей горячности.
– Раввин умер восьмого июля того же года, в самый разгар чумы, – сообщил Уилтон. – Его смерть зафиксирована в метрической книге, и запись, судя по всему, соответствует действительности. Письмо же датировано десятью днями ранее.
Лицо Уилтона приняло сочувственное выражение:
– Грустно, что он ушел. Все это трогательно, не так ли?
Хелен понимала, что Уилтону хотелось понравиться ей, и она сама чувствовала симпатию к нему.
– Очень, – нетвердым голосом произнесла она.
– Может, это и последнее письмо о саббатианской ереси, – сказал Аарон, – а быть может, и нет.
– Да, вы правы, – улыбнулся ему Уилтон. – В нашем деле нужно быть внимательным. Можете проверить дату смерти раввина по метрической книге.
– Уж проверю, – почти вызывающим голосом отозвался Аарон, но Уилтон ответил ему самой дружелюбной улыбкой.
– Вы хороший специалист, – заметил он. – Все нужно перепроверять.
Уилтон направился к своему столу. Аарон подождал несколько мгновений, вздохнул и размял шею.
– Все нужно перепроверять, – повторил он издевательски.
– Не пререкайтесь с Уилтоном, – проскрипела Хелен. – Будьте благоразумны.
– А может, я и не злюсь. Может быть, у меня другие мотивы.