«Впрочем, – подумала Эстер, – а кто я, собственно, такая, чтобы ее осуждать?»
Она сама все еще никак не могла завести с Джоном непринужденную беседу. Парадокс: зная, как прекратить флирт, она не знала, как его начать.
– Я думал посмотреть на сумасшедших в Бедламе или кукольное представление в Чаринг-Кроссе, – заговорил Томас, перекрикивая стук колес. – Но эти места слишком многолюдны, а Мэри боится чумы.
Томас вынул из протянутого Мэри пакета пирожное, откусил кусочек и откупорил фляжку.
– Тогда я подумал про Индийский дом, но Мэри не любит змей и, чего доброго, еще хлопнется в обморок. Так что сегодня мы поднимемся на лодке вверх по Темзе, а потом спустимся обратно.
Он снова выпил.
– Это изначально и планировалось, – едва слышно прошептал Джон на ухо Эстер, – но Том хочет произвести на Мэри впечатление. Для него Лондон состоит только из увеселительных балаганов и пивных.
Обрадованная, что наконец-то повод для разговора найден, Эстер промолвила в ответ:
– Да, но за лодку, еду и вино будет платить Мэри.
Джон ничего не ответил. Эстер рискнула повернуть голову в его сторону – тот смотрел в окно, причем щеки его слегка порозовели.
Эстер не хотела срамить его. Это все равно бесполезно: какое ей, в конце концов, дело, что он сам не заплатил за их гулянье, возложив расходы на состояние да Коста Мендес?
Эстер не понимала этой английской добропорядочности. Приличия, справедливость, соблюдение законов – все казалось ей бессмысленным. Эстер была вынуждена признать, что откровенная практичность Мануэля Га-Леви выглядела куда более честной. Но мысль о том, что она невольно задела гордость Джона, привела ее в отчаяние.
Ей хотелось понять его, но казалось, что Джон так же замкнут, как и она сама.
Эстер резко повернулась, и Джон почти театрально отшатнулся.
– Почему вы здесь?
Лицо Джона выражало одновременно веселье и тревогу.
– Где, на этой скамейке?
– В Лондоне.
Он покраснел.
– Я уважаю призвание отца, – начал Джон, словно успел выстроить линию защиты еще до того, как Эстер задала вопрос. – Но он хотел, чтобы я учился его профессии. Он добродетельный и уважаемый человек, однако я сказал ему, что хочу получить более широкое образование. И если вернусь к его профессии, то как человек с открытыми для мира глазами.
– А что вы изучаете?
Джон хмыкнул, словно ожидая, что его сейчас поднимут на смех.
– Поэзию, историю, искусство, немного натурфилософию. Я окончил университет несколько месяцев тому назад. Но дело в том, что в университетах сейчас преподают преимущественно теологию и право, и чтобы получить более глубокие знания, нужно найти себе наставника. Поэтому я остаюсь в Лондоне, пока не закончатся деньги, и посещаю лекции. Каждую неделю от отца приходит письмо с просьбой вернуться. Но раньше, чем необходимо, я не вернусь.
Джон взглянул в лицо Эстер, и то, что увидел, казалось, несколько успокоило его.
– Мудрость моего отца подобна садам его поместья. Каждому дереву или кустарнику придается величественная форма, но каждое растение укоренено только на своем месте и не касается другого.
Джон еще раз взглянул на Эстер, отвернулся к окну, и теперь щеки его залил румянец иного рода.
Карета остановилась у самого спуска к реке. Томас и Джон, перебросившись парой слов, вышли из кареты и направились к сходням. Мэри осталась на месте, хлопая глазами, как кукла.
– Может, выйдем? – предложила Эстер.
В ответ последовало лишь едва ощутимое дуновение, означавшее: «Нет».
– Тебя что-то тревожит?
– Ничего, – отозвалась Мэри, хотя голос ее звучал напряженно.
Карета качнулась – Эстер вышла на берег. Однако Мэри даже не шелохнулась, словно была прикована к окну.
Мощеная набережная была грязной и мокрой после недавнего дождя. Туфли Эстер погрузились в мутную бурую воду. Рядом, на краю спуска, Джон и Томас разговаривали с усатым мужчиной, который стоял скрестив руки на груди. Позади них переминались с ноги на ногу еще двое, явно ожидая своей очереди обратиться за услугами усача. Кучер слез с козел и теперь ковырялся в зубах, придерживая лошадь за повод.
Возвращаясь к карете, Томас выглядел недовольным. Увидев, что Мэри до сих пор сидит погруженная в какую-то задумчивость, он резко стукнул в борт кареты. Мэри вздрогнула от испуга.
– Трудно найти лодку, чтобы идти вверх по реке, – сказал он. – Богатые выезжают из города из-за чумы и уже разобрали почти все лодки. Наш добрый лодочник настаивает, чтобы мы наняли его лошадь тащить лодку вверх по течению. Иначе он не даст нам лодку, ведь сдав лодку и свою полудохлую клячу, он заработает больше. Так что пришлось согласиться, потому что желающих, кроме нас, и так достаточно. Нет, вы только подумайте – нанять одра, который не годится даже тележку тащить, когда у нас вон какой красавец простаивает!
Томас весело хлопнул кучера по плечу:
– Пока мы будем на реке, можешь сдать своего конягу напрокат. А что, заработаешь себе немножко денежек!
Кучер ничего не ответил и только прикрыл глаза, словно от яркого света. Мэри с трудом выбралась из кареты и, спустившись на мокрую мостовую, дала ему знак; возница, взобравшись на козлы, неспешно покатил дальше по улице.
Мэри посмотрела ему вслед, а затем, повернувшись в сторону Томаса, отрывисто спросила:
– Сколько стоит лодка?
Тот, поколебавшись, мельком взглянул на Джона и сказал:
– Шесть шиллингов.
Мэри вынула из кармана юбки кошель, высыпала деньги на ладонь и демонстративно отсчитала монеты.
Томас высоко подбросил монеты и ловко поймал, словно получил их из воздуха, а не от Мэри. При виде денег он заметно повеселел.
– Ну что, – обратился он к Джону, хлопая того по плечу, – к счастью, на реке есть только два направления. А то наш лодочник так нализался, что вряд ли сможет отыскать собственную задницу двумя руками.
– Томас, дружище! – запротестовал Джон.
Тот лишь рассмеялся:
– А, они уже слышали и не такое! Тебе нужно перестать бояться женщин.
С этими словами он подошел к Мэри и шлепнул ее по заду. Та вздрогнула, но ничего не сказала, что, казалось, начало несколько раздражать Томаса. Помедлив немного, он пожал плечами и повернулся к реке.
– Ну, значит, прокатимся.
Лицо у Джона сделалось озабоченным.
– Что-то много народа спешит выбраться за город, – пробормотал он. – Неужели чума дошла до новых приходов?
– И совершенно напрасно, – рассмеялся Томас, – бегут на этих маленьких лодках. И так всякий раз, когда случается что-нибудь подобное. А знаете, кому это приносит пользу? Ворам. Чем богаче человек, тем больше в нем страху. Поэтому при малейшей опасности он бросает все, хватая только то, что может унести с собой. Так что у всех этих перепуганных джентльменов скоро потаскают все их серебряные тарелки. Будь у меня хоть какой-нибудь опыт в этом, я бы сейчас же отправился на дело, а если бы меня поймали, то просто поделился бы добычей с судьей.
Джон недовольно посмотрел на него, но Томас снова разразился смехом:
– Я не имел в виду твоего отца. Верю, он честный человек. Только если это так, то он единственный честный во всей Англии.
Эстер заметила, как во взгляде Мэри мелькнула искорка сожаления: зачем красть, если тебе и так все дают?
Они спустились по осклизлой лесенке и сели в покачивавшуюся на волне лодку. Томас прыгнул первым, Эстер в простом платье без труда переступила через борт, но Мэри в своем тяжелом кринолине едва не потеряла равновесие, так что Джону и Эстер пришлось подхватить ее с обеих сторон, чтобы усадить в лодку. Мэри вцепилась руками в доски, хотя видно было, что ей неприятно их касаться.
Лодочник отвязал толстую веревку от причального бруса и привязал ее к недоуздку своей лошади. Затем он потянул лошадь за собой, и та, ступая по насыпной каменистой тропинке, потащила лодку против течения.
Река в этом месте была широкой и медленной.
– Сады Темпл, – показал рукой Джон.
Наклоняясь вперед, он стал называть места, мимо которых они проплывали: Уайтхолл, Вестминстер. Рвущиеся к небу каменные здания вызвали у Эстер чувство восхищения, словно мечты о высоте и изяществе, невидимые из переплетения переулков, по которым она ходила каждый день. Именно таким должны были видеть этот город птицы с высоты своего полета, полета над шумом, стуком, дымом. Эстер не отрываясь смотрела на безмолвно проплывавший мимо вид. Джон рассмеялся.
– Лондон! – объявил он, делая жест рукой, как будто знакомил девушку с городом.
Как могло быть, что Лондон, который нависал над нею все эти годы, оказался настолько мал, что хватило одного лишь взмаха рукой, чтобы открыть его и оставить позади в считаные мгновения? Но это было именно так: вот и потемневший камень городских стен остался за кормою. Здания за стеной стали редеть, попадались и покосившиеся постройки. Жалкие улочки, еще несколько домов, таверны… Мало-помалу ручейки лондонских улиц иссякли и сменились деревнями. Сделалось заметно тише. Мимо проплыло несколько лодок, и гребцы перекликались между собой. На ближайшей лодке кто-то затянул куплеты, копыта коня месили мягкую грязь тропинки. Дымка и зловоние от кожевенных заводов уступили место чистому и влажному воздуху.
Эстер и не подозревала, что такая благодать существует совсем рядом с городом. Этот факт никак не укладывался у нее в голове, и ей вдруг стало жаль несчастную Кэтрин.
Где-то в зеленеющей дали махали крыльями ветряные мельницы; на травянистых склонах прачки в подоткнутых юбках раскладывали белье для просушки. У самой кромки воды, на линии прилива колыхались водоросли. Тишина и свежесть. Никогда еще Эстер не чувствовала вокруг столько жизни. Над водой порхали птицы, а поверхность реки была усеяна насекомыми. И повсюду зелень. Даже металлические ворота в тех местах, где они соприкасались с водой, плотно заросли мхом, который, казалось, можно было отламывать кусками и есть. Нелепо, но Эстер действительно представила себе, что она ест его. В ней вдруг проснулся голод, такой сильный, как