Глава двадцать третья
Аарон дольше обычного пробыл в душе, затем не торопясь напился кофе. Даже выполнил данное ему еще несколько недель назад поручение – купил в магазине у входа в метро новый картридж для принтера Хелен. В ожидании оплаты он пропустил вперед молодую мамашу, которая все время трещала по мобильному, пока ее младенец тыкал обсосанным леденцом в стойку с товаром.
Но как он ни тянул время, в начале дня перед ним уже был стол в зале редких рукописей и последняя стопка документов.
Мрачно, чувствуя, как грани карандаша режут пальцы, он скользил по ровным линейкам блокнота. Заканчивать работу не хотелось – Аарон напоминал азартного игрока и, потерпев неудачу с уже просмотренными документами, рассчитывал на следующий пакет.
Однако, просматривая предпоследний, а потом и последний лист, он понял безрассудность своих расчетов относительно этих документов. В них не было ни великих откровений, ни бесспорных фактов, ни скрытой мудрости трехвековой давности. Ничего… Эстер Веласкес не собиралась выглядывать из-за кулис и спасать его от самого себя. Даже если бы она действительно писала от имени Томаса Фэрроу, доказать это не представлялось никакой возможности.
Единственное, что оставалось Аарону в эти утекающие часы, – слушать. Ни больше ни меньше. Что являлось, как он должен был знать с самого начала, первейшим долгом ученого-историка.
И вот теперь он пытался расслышать то, что на самом деле говорила Эстер Веласкес, а не то, что он хотел услышать от нее.
Материала было немного. Аарон перевел еще один список домашних расходов, на этот раз без посторонних приписок на полях. Потом прочитал еще одно послание раввина своему ученику во Флоренцию, однако оно оказалось слишком кратким и в основном повторяло прошлое мнение учителя о Шабтае Цви и о вреде неуместного рвения.
Когда Патриция положила перед ним предпоследний документ, Аарон почувствовал, как у него сами по себе сжались кулаки.
Это был лист, исписанный лишь наполовину.
28 июня 1665 года
15 таммуза 5425 года
С помощью Б-жьей
Достопочтенному раввину Исааку Абоабу да Фонсеке
С одра моего шлю почтенной кехилле[61] Амстердама мое приветствие. Каждый час теперь приближает меня к концу. Ангелы, что сопровождают солнце в его проходе по небу, вряд ли склонны продлить мои дни, да я и не прошу об этом. Ибо та работа, для выполнения которой у меня оказалось достаточно сил, закончена независимо от того, преуспел я в ней или нет.
Здесь, в Лондоне, обо мне хорошо заботятся, читают мне псалмы, и я истинно счастлив, поскольку у меня нет недостатка ни в утешении, ни в родственной душе, которой мог бы исповедаться.
У меня к вам есть одна просьба, и я надеюсь, что вы исполните ее. А именно, я хотел бы, чтобы вы уговорили Дотар предоставить приданое Эстер Веласкес в случае, если когда-нибудь наступит день ее свадьбы. Ей слишком мало дали и слишком многое отняли в этой жизни. Я верю, что когда она станет под хупу, то проявит себя честной и добродетельной женщиной. В случае, если возникнут вопросы по поводу матери этой девушки, я прошу, чтобы Дотар все же исполнил мою просьбу, как долг перед мертвыми. В сем падшем мире я прошу вас сопроводить и утешить мою уходящую душу через это доброе дело, которое зачтется вам в мире грядущем.
За прегрешения мои молю у Б-га прощения.
Убежденный в вере в пришествие Мессии милость Б-га, которая откроет нам всякую тайну, смущающую досель наши незрячие души,
Аарон откинулся на спинку стула.
Тишина в зале стояла гробовая. Слабый луч света осветил кусочек паркета у его ног. Глаза щипало.
Через несколько секунд он поднялся и взглянул на часы. Еще целых двадцать минут до встречи с Хелен в ее кабинете. Говоря по правде, за последнюю неделю она, похоже, утратила в некоторой степени интерес к хранилищу редких рукописей. У Аарона даже возникла мысль: а не затягивает ли она умышленно процесс ознакомления? В последнее время Хелен заметно сдала, а предсмертное письмо раввина вряд ли прибавит ей оптимизма.
Ладно…
Аарон подошел к столу библиотекаря, и Патриция настороженно подняла голову.
– Я взял бы последний документ, – как можно беззаботнее сказал Аарон.
Но Патриция была далеко не наивной женщиной. Она бросила на него почти сочувствующий взгляд и молвила:
– Письмо с плющом еще не готово.
– Что еще за плющ?
Патриция поджала губы:
– Самый последний документ. Сложенное письмо с целой сургучной печатью. А на печати изображение вьющегося плюща. Действительно очень красиво.
Ее брови приподнялись всего на миллиметр, отчего едва заметная улыбка показалась что ни на есть искренней.
– И когда же оно будет готово?
– Печать сняли и приготовили для экспозиции. А само письмо сейчас находится в увлажняющей камере. Говорят, что оно будет доступно через неделю.
– А что так долго?
Патриция опустила на нос очки.
– А вы, случаем, не знаете, что содержится в этом письме? – не унимался Аарон.
Она еще крепче сжала губы и выдохнула через нос:
– Вы по-английски понимаете? Или нет?
– Не-а, – отозвался Аарон. – Ни в зуб ногой.
Патриция хмыкнула, посмотрела на юношу и наклонилась к своему рабочему столу:
– Тогда разрешите кое-что вам объяснить. Мы очень терпеливы.
– Это давно устарело – терпеливые британцы против нетерпеливых американцев. К вашему сведению.
– Да неужели? – спокойно реагировала Патриция.
– Да. Кроме того, все это чепуха. Профессор Хелен Уотт, такая британка, что пульс у нее меньше нуля, в данный момент надевает платье с блестками, чтобы отпраздновать выдачу последнего документа.
Патриция даже бровью не повела.
– Но если вам удастся что-нибудь выудить, несмотря на английскую неприступность, я буду счастлив.
– Рискуете, – заметила Патриция.
– Конечно.
Они стояли друг напротив друга по обе стороны стола. Глаза в глаза.
– Ну что, друзья?
Откуда-то из зала донеслось хихиканье.
– В смысле, у вас так это делается? – продолжал Аарон. – Сначала запугать друг друга до полусмерти, а потом угостить пивом? Именно этого я не понимал все это время?
Патриция снова приподняла очки и взглянула на Аарона.
– А я-то, дурак, этап запугивания пропустил.
Патриция задумалась.
– В следующий раз не пропускайте, – посоветовала она.
– Не обещаю, – отозвался Аарон. – Видите ли, я не отличаюсь терпением. Кроме того, – взглянул он Патриции прямо в глаза, – мне нравится, как англичане нервничают, когда говоришь им, что они тебе нравятся.
Его слова подействовали как капля мыла, упавшая в маслянистую воду. Патриция мгновенно уткнулась в монитор своего компьютера, а сидевшие по обе стороны от него чересчур любопытные аспиранты теперь прилежно изучали свои рукописи.
– Ну что ж, – сказал Аарон, обращаясь к притихшему залу. – Я рад, что разговор прошел в теплой и дружеской атмосфере.
Войдя в кабинет Хелен, он поставил на пол сумки и молча вытащил свежий картридж для принтера.
– Спасибо, – прошелестела Хелен.
Аарон кивнул, раскрыл ноутбук и распечатал письмо раввина.
– Вот вам нечто душещипательное.
Хелен взяла бумагу подрагивавшей рукой и, прочитав, небрежно опустила ее на стол рядом с компьютером, словно текст ее никак не впечатлил, как подумалось Аарону.
Хелен снова смотрела в окно.
И только теперь Аарон заметил, что неподвижную ее фигуру сковывал плотный свитер, хотя на дворе стоял апрельский полдень. Сначала он даже немного разволновался, но потом подумал: сколько раз он сидел в ее кабинете, ища в ее лице хоть намек на то, что она оценила сделанное им? Нет, так было, и так всегда и останется. На большее старуха Уотт не способна.
– Вы можете найти адрес электронной почты амстердамского еврейского архива? – проговорила Хелен то ли усталым, то ли разочарованным голосом.
– Разумеется. Но зачем он вам?
– Я думаю, не вредно было бы узнать, есть ли у них чистовой экземпляр этого письма.
Хелен выговаривала слова осторожно, словно боясь раскусить лежащую во рту конфету.
– У них полное собрание еврейской корреспонденции семнадцатого века, а это письмо адресовано одному из авторитетнейших раввинов.
Хелен с трудом проглотила слюну.
– Есть шанс найти второй экземпляр письма Га-Коэна Мендеса.
Аарон нашел нужный адрес и продиктовал его. Хелен принялась медленно печатать. Ей дважды пришлось стирать написанное, сильно нажимая указательным пальцем на клавишу «Уд а лить», и начинать заново. Аарон бессознательно подошел сзади и стал смотреть. Процесс и в самом деле завораживал: слова словно выдавливались, стремясь обрести форму на экране.
Хелен мучительно одолела приветствие.
Вернувшись в начало, она случайно удалила написанное.
Хелен молча поднялась со стула и отошла, безнадежно махнув рукой. Аарон сел на ее место и быстро набросал запрос в амстердамский еврейский архив, стараясь не нарушать стилистику Хелен.
Пока он печатал, Хелен тихонько заглядывала ему через плечо. Наконец прозвучал сигнал отправленного электронного письма.
– Что ж… – сказала Хелен. – Это его последние письма. Но я ждала от них большего.
Аарон даже привстал от удивления, но не мог не согласиться. Без веских доказательств их догадки относительно Фэрроу оставались лишь домыслами.
Хелен посмотрела на него.
– Что?
Она помотала головой, словно отгоняя назойливую муху.
Господи ты боже мой…
– Хелен Уотт! – произнес он тоном школьного учителя.
Неохотно, словно сознаваясь в чем-то постыдном, она произнесла:
– У меня есть определенные сомнения относительно писем во Флоренцию.
– Что вы хотите сказать?
– Задумайтесь, почему больше нигде не встречается упоминаний о саббатианском кризисе во Флоренции?