– Да потому что большинство записей не сохраняются более трехсот пятидесяти лет. Я больше удивляюсь тому, что у нас есть хоть какое-то доказательство.
– Да, – сказала Хелен. – Но почему тогда у нас нет ни одного ответа этого самого ученика?
– Я не улавливаю хода вашей мысли.
– В одно время на раввина стали давить, чтобы он отказался от услуг девушки-писца. И письма на какое-то время прекратились. Затем, после перерыва, начинаются эти послания во Флоренцию. Вам не кажется, что раввин снова пригласил Эстер писать именно из-за событий во Флоренции?
– Возможно, – сказал Аарон. – Но такой пробел может быть обусловлен многими причинами: слабое здоровье раввина, пожар, путешествие в…
– А не кажется ли вам, – перебила Аарона Хелен, – что лишение возможности заниматься любимым делом могло дать этой девушке стимул придумать этот самый саббатианский кризис?
Теперь Аарон был уверен, что Хелен нездорова. Будь она полностью в своем уме, она искала бы более вероятное объяснение, а не делала такой логический скачок. Нормальный человек, услыхав стук копыт, думает о лошади, и только дурак предположит, что речь идет о зебре. Определенно, с Хелен что-то не так. Может быть, уже давно.
Но Хелен не унималась.
– Вам известна история Масады? – спросила она, указывая дрожащим пальцем на рисунок на стене.
– Конечно. Любой, кто посещал школу при синагоге, знает про Масаду.
– Тогда откуда нам известно, что там произошло? – не убирая пальца, вопросила Хелен.
– Ну, из Иосифа Флавия. «Иудейская война»…
Аарон не договорил, внезапно почувствовав, что говорит глупость.
– А как Флавий узнал о тех событиях? Он был не в Масаде, а в лагере римского войска. А когда он оказался на месте событий, евреи уже успели… совершить свой подвиг.
Аарон напряг память и спросил:
– Были женщины, которые спрятались?
– Да. Они скрылись вместе с детьми в пещере. Кажется, они не были согласны с мнением их вдохновителя о том, что самоубийство есть богоугодное дело. По-моему, они видели добродетель в чем-то другом.
Аарону хотелось схватить пляшущий палец Хелен и остановить его.
– Вот так все смотрят на эту гору и думают: вот, герои, совершили немыслимо благородный поступок, поубивав друг дружку вместе с женами и детьми. И это единственная история Масады. И никто никогда не упоминает тех двух женщин, которые решили выжить, попасть в плен и найти свой собственный путь в мире независимо от того, будет ли он почетным или свободным. Все считают их просто слабохарактерными, и никто не думает, что эти женщины не разделяли мировоззрения, из-за которого погибли их соотечественники. Но они остались живы, и именно они рассказали Флавию свою историю. Без них никто не узнал бы, что там произошло.
И в самом деле, мало кто останавливался на вопросе, откуда стали известны подробности истории Масады. Аарон не был исключением – создавалось впечатление, будто он услышал эту историю по радио. Он припомнил, что преподаватель, который рассказал ему о тех событиях, обвинял выживших женщин в трусости.
– Вот оно перед вами. Свидетельство иного выбора.
Хелен опустила руку. Аарон попытался мысленно соединить временные точки на протяжении тысячелетий, словно Эстер Веласкес была частью невидимой цепи, в которую входили и те женщины, отказавшиеся принять мученическую смерть в Масаде.
– Вы полагаете, – произнес Аарон, – что девушка семнадцатого столетия зашла так далеко, что сама придумала историю о саббатианском кризисе во флорентийской общине ради того, чтобы иметь возможность написать несколько писем философам?
Он чувствовал себя неловко: нужно было внушить историку на несколько десятков лет старше него опрометчивость погони за ничем не подкрепленными сенсациями.
– Вам не кажется, что нужно проявить некоторую осторожность, когда мы пробуем наложить шаблон современного феминистского бунта на события и людей трехвековой давности, о которых почти ничего не знаем?
– Я думаю, молодой человек, что время осторожности уже прошло.
Наступила долгая пауза.
– Вы больны, – произнес наконец Аарон.
Хелен ничего не ответила, хотя он и сам все прекрасно видел. С момента их знакомства Хелен грыз какой-то недуг, но теперь что-то явно изменилось. И от этой мысли Аарону стало не по себе.
Однако Хелен заговорила твердо, словно желая стереть звук его слов:
– Я связалась с вашим знакомцем Дереком Годвином. Надеюсь, вы не возражаете. Так вот, я написала, что мне повезло получить такого помощника, как вы. А потом попросила его направить мне образец почерка этого Томаса Фэрроу, пообещав, что не буду публиковать эту информацию до выхода в свет статьи самого Годвина. Он сначала мялся, но все-таки прислал фотокопию части одного предложения. Аарон, я уверена, что это почерк Эстер. Она писала под псевдонимом. И если она солгала в одном, то что ей мешало сочинить историю про саббатианский кризис во Флоренции? Все это было выдумано, понимаете?
Хелен в волнении привстала.
– Аарон, неужели вы не потрясены хладнокровием этой женщины?
На лице у Аарона отразился весь его скепсис. Слова Хелен совсем сбили его с толку, и он не сразу понял, кого она имеет в виду.
– Если это кажется вам маловероятным, просто подумайте о том времени, когда жила Эстер Веласкес. Каким человеком она была, если осмеливалась писать еретические вещи под именем Томаса Фэрроу? Религиозные преследования, как вы помните, были тогда повсюду. А пытки? Евреев казнили даже после того, как они приносили покаяние перед судом инквизиции, – просто вместо костра им предлагали более милосердную смерть от веревки. Впрочем, после смерти их тела все равно отправлялись на костер. А хуже всех приходилось атеистам. Вы только представьте себе, кем должен быть человек, отважившийся бросить вызов обществу и подвергнуть сомнению религиозные убеждения, да еще в письменной форме. Она, как вы должны понимать, не могла не быть жесткой.
Аарон не знал, что ответить. Хелен всегда требовала твердых доказательств. Однако последние несколько дней – а то и недель, с того момента, как Уилтон нанес им коварный удар, – она отбросила их.
Только сейчас Аарон заметил, что ее кардиган застегнут не на ту пуговицу.
Хелен доверчиво смотрела ему в глаза, отчего у Аарона стало скверно на душе.
Компьютер пискнул, сообщив о новом письме. Аарон с благодарностью повернулся к экрану. К его удивлению, это был ответ на их запрос. Хелен кивнула, и он открыл файл.
От: Еврейский архив
Тема: письмо
Профессор Уотт!
У меня выдался спокойный день, поэтому я смогла ответить вам довольно быстро. Рада помочь вам. Письмо, о котором вы упомянули, у нас действительно есть. Скан прилагаю. Пожалуйста, если буду вам полезна, пишите.
С момента, как они отправили свой запрос, прошло ровно четырнадцать минут. «Да будут благословенны все Патриции мира, – рассеянно думал Аарон, – и да будет их сон крепок, а столы так же чисты, как и совесть!»
Он открыл вложение.
Да, это был знакомый почерк Эстер. Но, читая его с экрана, а не с бумаги, Аарон испытал легкий укол вины, словно увидел знакомую на музейном стенде под наркозом и с надписью «руками не трогать!».
На экране буквы письма казались тусклыми, бледно-коричневыми. Эстер в точности скопировала первые строки обращения к Абоабу. Но в третьем абзаце она пропустила предложения, в которых раввин выражал свое сочувствие и ручался за нее как за добродетельную женщину. Кроме того, она пропустила просьбу учителя об отпущении его грехов.
Аарон прочитал слова, которые Эстер заменила:
Я не сходил с пути, несмотря на порочные души, что окружали меня.
Остальная часть письма осталась без изменений.
Итак, раввин пытался обеспечить Эстер приданым, а она выпустила из письма его похвалу.
И хотя только что Аарон обвинял Хелен в бездоказательных домыслах, он не смог удержаться, чтобы не представить себе Эстер Веласкес такой, какой он хотел ее видеть: жесткой, непреклонной, решительной.
Хелен, щурясь, смотрела в экран. Миниатюрное изображение письма Эстер, видимо, оказалось ей не по силам. Аарон, не дожидаясь просьбы, отправил документ на печать.
Хелен вытянула распечатку из принтера, а Аарон неожиданно вспомнил историю Людвига Больцмана – то немногое, что осталось в его памяти после школьного курса физики. Больцмана часто высмеивали за его теории, однако он обладал таким непреклонным характером, что велел высечь непризнанное уравнение энтропии на своем надгробном камне. И это уравнение сохранилось до сих пор – на надгробии великого физика и во всех школьных учебниках, ибо Больцман был прав и ничто не могло остановить его.
Должно быть, Эстер чем-то напоминала своим характером Больцмана. Аарон уважал ее за это, но в то же время и злился на нее за глупый поступок. Зачем становиться поборником честности, лишая себя минимальной стабильности? Если бы она получила приданое от Дотара, то не пришлось бы выходить замуж за богатого человека, который не позволял ей работать.
Можно подумать, что какой-либо муж семнадцатого столетия позволил бы ей работать.
Зазвонил его мобильник. Аарон повернулся спиной к Хелен и вынул телефон из сумки. Голос в динамике поначалу показался ему неизвестным.
– Энн Филдинг, – повторила девушка. – Из краеведческого музея Ричмонда.
– А, ну да, – с запозданием ответил Аарон.
Застенчивый, исполненный надежды голос исчез, и уже деловым тоном Энн сообщила:
– Эстер Га-Леви умерла в тысяча шестьсот девяносто первом году. В метрической книге указано, что смерть зафиксирована тринадцатого июня. От лихорадки.
– Спасибо, – проговорил Аарон.
– Пожалуйста.
– А есть ли упоминание о ее детях?
– Ни одного, во всяком случае судя по записям.
Аарон испытал непередаваемое разочарование.
Хелен перестала читать и прислушалась к разговору. Аарон снова выдавил из себя мучительное «спасибо».