План дурацкий, несвойственный характеру Хелен.
В животе заурчало низко и громко. Мужчина средних лет, сидевший на другом конце длинного стола, недовольно и сухо кашлянул.
Хелен выпрямилась и снова заглянула в метрическую книгу. Имена и даты смерти рябили перед глазами. Джон Вильямсон умер от чумы пятого июля тысяча шестьсот шестьдесят пятого года. Под именем Вильямсон значились многие другие, скончавшиеся в тот же день, и все они были аккуратно выведены квадратным почерком какого-то безвестного приходского служителя. С трудом Хелен перевернула еще страницу. Пока никаких упоминаний о раввине, но она была уверена, что найдет его. Конечно, она могла поверить на слово Уилтону относительно даты смерти раввина, но все же полагала, что должна постараться сама, сопровождая старика Мендеса до самых последних слов его истории: до единственной чернильной линии, спрятанной среди бесконечного списка умерших.
Думая о жизни Га-Коэна Мендеса, Хелен чувствовала некоторое умиротворение. Отсутствие хоть одного написанного слова после замужества Эстер Веласкес почему-то отказывалось мирно уживаться в сознании. Хелен делала ставку на упрямый дух девушки, способный победить все: потери, ужас, смерть. Ей нужен был голос Эстер, чтобы выстоять, чтобы поверить, что она тоже может.
В этот момент Хелен с содроганием вспомнила безответную тишину, преследовавшую ее минувшей ночью.
Ведомая поначалу чутьем, она теперь чувствовала, что это нечто большее.
Еще в ноябре, в тот последний день их работы в ричмондском особняке, когда Аарон куда-то пропал во время обеденного перерыва, а на улице падала тонкая снежная мука и скоро уже должен был явиться оценщик из «Сотбис», Хелен вдруг поднялась со стула и, следуя своему чутью, верному и надежному, как свет факела, тихо и с усилием поднялась по большой лестнице. Неслышно ступая, она обошла второй этаж – несколько маленьких комнат, распашные двери, ведущие к лестницам для прислуги, а затем по обе стороны от центральной галереи два ряда комнат в великолепном стиле семнадцатого века. Первая группа комнат явно использовалась самими Истонами – слабый звук сочащейся воды подсказывал, что бывший туалет семнадцатого столетия переделали в ванную комнату. Далее по верхней галерее шла вторая группа помещений: большая комната, ведущая во вторую, которая, в свою очередь, вела в третью. Прихожая, спальня и чулан, словно вложенные друг в друга коробки. Чулан – самая последняя комната, отделанная деревянными панелями, – была загромождена коробками с вещами Истонов. Все еще подчиняясь чутью, Хелен прошла мимо них к единственному окну с потемневшим от времени рычагом для запирания. Сквозь узкие стекла, из которых некогда открывался вид на шикарные сады, она видела лишь спутанные лозы плюща, крыши соседних домов и небольшой кусочек речной излучины. Хелен безо всякой видимой причины задержалась здесь на некоторое время, наблюдая за течением реки сквозь неровное стекло.
Она уже прошла на центральную галерею, когда в доме послышались шаги. Конечно же, она должна была догадаться, что Аарон Леви не сможет преодолеть ее строгий запрет. Спрятавшись за колонной, она смотрела, как ассистент ступает на лестничную площадку, останавливается в верхней галерее и разглядывает деревянную резьбу и затененные потолки. На лице Аарона появилось такое же благоговейное выражение, как и на ее собственном несколько минут назад, и сей факт глубоко тронул Хелен. Это было выражение изумления от того простого факта, что дом смог уцелеть за столько времени… и что ему, Аарону Леви, посчастливилось видеть подобное.
Наблюдая за Леви, Хелен испытывала странное очарование, глядя, как он пытается открыть те же двери, через которые недавно проходила сама. Миг спустя она вздрогнула: послышался голос Бриджет и в ответ ей – ответ Аарона. И хотя с того места, где находилась Хелен, не было видно ничего, что происходит в комнате, стало очевидно ясно, что между ними что-то есть…
Хелен, стараясь не топать, отступила на исходные позиции, не нарушив идиллии взаимного соблазнения хозяйки дома и ее ассистента. Она, поминутно спотыкаясь и оступаясь, устремилась вниз по извилистой лестнице, испытывая ужасное чувство, словно нашкодивший школьник, цепляясь своими костлявыми руками за перила, чтобы не сверзиться. Какой-то внутренний голос бубнил ей, что она чего-то не понимает в жизни. Вернувшись на рабочее место, Хелен зарылась в документы, и через несколько минут она уже яростно штудировала их, несколько поуспокоившись…
Хелен встрепенулась: часы показывали двенадцать сорок. Голод уже чувствовался во всей своей силе, и ее внутренности все громче заявляли об этом. В два она должна быть в кабинете Джонатана Мартина для того, что Пенелопа Бэбкок назвала «стандартными проводами на пенсию». Лично Хелен предпочла бы избежать прощания с Мартином. Но даже теперь, безнадежно опаздывая, она не собиралась ставить под угрозу истекавший срок ознакомления с документами. Притом перед тем, как узрить перед собой гнусного Мартина, она все равно собиралась заглянуть в свой кабинет, чтобы немного подкрепиться крекерами и содовой.
Палец в перчатке в поисках фамилии Мендес остановился на имени, которому здесь было совсем не место.
Мануэль Га-Леви. Чума, смерть – шестого июля тысяча шестьсот шестьдесят пятого.
– Простите.
Взгляд Хелен скользнул вверх. Над ней возвышался архивариус. Она нашла его глаза в свечении флуоресцентных ламп.
– Мне сообщили, – она заметила, что архивариус не понизил голос, чтобы сохранить конфиденциальность, – что ваше обращение с документами не соответствует нашим стандартам. Итак, я должен попросить вас покинуть архив и вернуться со специалистом, который поможет вам разобраться с записями.
Она отвернулась от ослепительного света и взглянула на исписанные страницы перед собой. Кивнула на список умерших.
На ступеньках крыльца она дрожащими руками достала из сумки мобильный телефон и с трудом набрала Аарона. Презрев явную нерешительность его приветствия, она сразу приступила к делу:
– Мне нужно, чтобы вы проверили для меня кое-что.
– Я дома.
Ей и в голову не могло прийти, что он может быть дома.
– А отчего вы не в хранилище?
– Мне нужен был выходной.
Голос Аарона звучал несколько странно. Казалось, он совсем не интересовался, что Хелен думает о его словах.
– Я только что нашла запись о смерти Мануэля Га-Леви. И это случилось летом шестьдесят пятого.
Аарон, казалось, медленно вникал в суть вопроса:
– Но ведь они поженились в шестьдесят шестом.
– Да, это точно, – ответила Хелен. – Сколько вам понадобится времени, чтобы добраться до хранилища?
Длинная пауза.
Что же мешало Аарону помочь ей? Хелен захотела спросить, что случилось с ним на днях в ее кабинете. Но она слишком хорошо знала саму себя и свои манеры и решила, что такой вопрос только испортит дело.
Аарон продолжал молчать.
Впрочем, ничего страшного; если не заходить в кабинет, она успеет сама.
– Так. Тогда я сама заеду в библиотеку и проверю, что Эстер писала о Мануэле. Может быть, есть какая-нибудь деталь, мелочь. Может, она вышла за другого Мануэля? У меня в два встреча с Джонатаном Мартином. Есть у вас возможность прийти ко мне в кабинет к трем?
– Да, – ответил Аарон, словно сонная муха. – Я могу позвонить в Ричмонд и уточнить дату их свадьбы.
Он опять надолго замолчал и потом изрек:
– Вы думаете, был не один Мануэль Га-Леви?
– Нет, – сказала Хелен. – Хотя мы не должны исключать и такую возможность. Да и сама запись о смерти может быть ошибочной. В том году умерла пятая часть населения Лондона, и ошибок было не избежать.
Но в глубине души Хелен не считала запись ошибочной. Скорее всего, это они с Аароном где-то сбились со следа.
Она почти не помнила, как села в машину, поехала, припарковалась. Единственно, ей отчего-то показалось, что город стал каким-то миниатюрным. Заперев автомобиль, она направилась в библиотеку. В голове гудело, а в ноздри бил запах нашатыря, придавая легкость и плавность.
И только войдя в здание библиотеки, когда за ней закрылись двери лифта, Хелен заметила, что трясется все ее тело. И не только руки, но и ноги. Она схватилась было за поручень, но тот показался хлипким. Стенки лифта скользили все выше и выше, медленно, но неудержимо. Затем они резко изогнулись, словно готовясь похоронить ее под собой навсегда. Стоять она уже не могла. Ее колени больно ударились о пол, и она вскрикнула каким-то чужим голосом. Трость отлетела слишком далеко, а стены все поднимались и проворачивались, опасно растягиваясь. Пол стал для нее последней опорой, и хотя лифт шел вверх, Хелен казалось, что она неудержимо погружается вниз.
Она почувствовала, что вот-вот наступит крайняя нужда, и, словно маленькая девочка, посмотрела куда-то в мутное пространство, как бы испрашивая разрешения. На юбке, а затем на чулках расплылось теплое пятно, которое сразу же стало холодным и устремилось вниз к туфлям.
Двери лифта начали раскрываться.
Перед Хелен возник какой-то студент, склонившийся к экрану своего компьютера за стойкой рецепции.
Лифт открылся полностью.
Хелен утвердила на полу сначала подошву одной туфли, а затем другой. Кончиками пальцев нащупала трость. Протянула руку в открывшуюся перед ней бесконечность, уцепилась за перила и медленно поднялась на ноги, шлепнув одной подметкой по натекшей на пол лужице.
Студент за стойкой поднял глаза. Секунду он неуверенно смотрел на Хелен и снова нырнул головой в экран.
Хелен трясущимися руками извлекла свою карточку и миновала турникет, не глядя по сторонам, стараясь не интересоваться, увидел ли студент мокрые пятна на ее одежде. Она с трудом дошла до зала редких рукописей, чувствуя влагу на юбке и чулках. Бесшумно закрыв за собой дверь, она прошла мимо столов к месту библиотекаря, держа голову прямо, насколько это было возможно.
– Патриция, – произнесла она.
Патриция Старлинг-Хейт оторвалась от работы: