Интересно, смотрит ли сейчас Хулиан, подумала вдруг она и тут же выбросила из головы эту мысль.
— Программа вот-вот начнется, — сказал Уинстон. — Думаю, вам будет удобнее смотреть в зоне отдыха Эдмонда. Это в противоположном конце зала.
— Спасибо, Уинстон, — сказал Лэнгдон и вслед за Амброй затопал ногами в носках по стеклянному полу мимо металлического куба в сторону «жилой зоны» лаборатории Эдмонда, туда, где на прозрачном полу стояли изящная мебель, велотренажер и лежал роскошный персидский ковер.
Мягкий ворс после стеклянной гладкости успокаивал и расслаблял. Амбра забралась на диван и поджала под себя ноги. Она искала взглядом телевизор Эдмонда и не находила.
— А как же мы будем смотреть?
Лэнгдон, похоже, не слышал. Он что-то увлеченно рассматривал в дальнем углу комнаты. Но Амбра получила ответ на свой вопрос. Целая стена жилой зоны вдруг осветилась, и на ней появились знакомые слова и цифры:
Прямое включение через 1 минуту 39 секунд
Нас смотрят 227 501 123 зрителя
Целая стена — экран?
Амбра смотрела на светящийся экран высотой два с половиной метра, а в это время в часовне медленно гас свет. Уинстон делал все, чтобы просмотр великого шоу Эдмонда прошел со всеми удобствами.
* * *В нескольких шагах от нее Лэнгдон зачарованно смотрел не на стену-экран, а на какой-то маленький предмет, который только что заметил. Предмет этот стоял на высокой изящной подставке, словно музейный экспонат.
Перед Лэнгдоном была обычная пробирка в металлическом контейнере с прозрачным окошечком. Пробирка с мутной коричневатой жидкостью, закупоренная и снабженная биркой. Поначалу Лэнгдон подумал, что это какой-то медицинский препарат, который принимал Эдмонд. Но потом прочел надпись на бирке.
Не может быть, удивился он. Откуда она здесь?!
В мире всего несколько таких пробирок, но и среди них эта — «особенная». Это невероятно, как он ее добыл! Она стоит целое состояние. Не меньше, чем картина Гогена в Каса-Мила.
Лэнгдон склонился над стеклянной трубочкой, которой было семьдесят лет. Бирка потерлась и выцвела. Но две фамилии по-прежнему можно было прочесть: Миллер — Юри.
По спине Лэнгдона пробежал холодок. Он еще раз прочел надпись.
Миллер — Юри.
Господи! Это же — Откуда мы?
Химики Стэнли Миллер и Гарольд Юри в пятидесятые годы двадцатого века проводили знаменитый научный эксперимент, пытаясь ответить на этот вопрос. Опыт провалился, но в свое время о нем говорил весь мир, и он вошел в историю как «эксперимент Миллера — Юри».
Лэнгдон вспомнил, как впервые в старших классах школы на уроке биологии он узнал про этот эксперимент: двое ученых попытались воссоздать процесс зарождения жизни на древней Земле — горячей планете, покрытой безжизненным кипящим океаном, насыщенным разнообразными химическими веществами.
Первичный бульон.
Смешав в колбе вещества, которые предположительно находились в первобытном океане — воду, метан, аммиак, водород и монооксид углерода, — Миллер и Юри вначале нагревали эту смесь. Потом пропускали через нее электрические разряды, имитируя молнии. И наконец охлаждали раствор — так же, как в свое время охлаждался океан на нашей планете.
Цель была простая и дерзкая: зародить жизнь в безжизненной материи. Осуществить акт Творения, подумал Лэнгдон, исключительно научными средствами.
Миллер и Юри отбирали часть раствора в пробирки и исследовали их в надежде обнаружить примитивные микроорганизмы, возникшие из взаимодействия химических элементов в насыщенном растворе. Пытались осуществить абиогенез. Увы, их попытки вдохнуть «жизнь» в безжизненную материю не увенчались успехом. Остались только мертвые пробирки, которые и поныне хранятся в темных шкафах Калифорнийского университета в Сан-Диего.
До сих пор креационисты любят ссылаться на провал эксперимента Миллера — Юри как на научное доказательство того, что жизнь на Земле не могла зародиться сама по себе, без помощи свыше.
— Тридцать секунд, — провозгласил сверху голос Уинстона.
Лэнгдон вздрогнул, выпрямился и огляделся. Кругом был полумрак. Несколько минут назад Уинстон говорил, что все великие открытия порождают новые «модели» Вселенной. И еще он сказал, что «МареНострум» специально сконструирован для компьютерного моделирования — он создает цифровые модели сложных систем и наблюдает за их развитием.
Эксперимент Миллера — Юри, подумал Лэнгдон, это же типичный пример научного моделирования… попытка воспроизвести сложные химические взаимодействия в первичном бульоне.
— Роберт, — позвала его Амбра из другого конца комнаты. — Уже начинается.
— Иду-иду, — откликнулся он и пошел к дивану. Кажется, он отчасти понял, над чем мог работать Эдмонд.
Лэнгдон вспомнил торжественное вступление презентации Эдмонда, которое слушал на лужайке музея Гуггенхайма.
Сегодня мы первооткрыватели, говорил тогда Эдмонд. Оставим все позади, устремимся в безграничный океан, где нас ждут новые земли, которых никто никогда не видел. Эра религии подошла к концу. Наступает эра науки. Только представьте, что мы вдруг волшебным образом получили ответы на основополагающие вопросы нашей жизни…
Лэнгдон сел на диван рядом с Амброй, на огромном экране шел отсчет последних секунд.
Амбра внимательно посмотрела на него:
— Роберт, с вами все в порядке?
Лэнгдон кивнул, и тут же комнату наполнила торжественная музыка. Стену-экран заполнило лицо Эдмонда. Знаменитый футуролог выглядел усталым и изможденным, но при этом широко улыбался прямо в камеру.
— Откуда мы? — спросил он. И голос его креп по мере того, как затихала музыка. — Что нас ждет?
Амбра взглянула на Лэнгдона и взволнованно стиснула его руку.
— Эти два вопроса — две части одной истории, — провозгласил Эдмонд. — Так что начнем с начала. С самого начала.
Эдмонд весело подмигнул и достал из кармана маленький стеклянный предмет — пробирку с мутной жидкостью и полустершейся биркой с фамилиями Миллера и Юри.
У Лэнгдона учащенно забилось сердце.
— Наше путешествие начинается в далеком прошлом…за четыре миллиарда лет до рождества Христова… и начнем мы его с так называемого первичного бульона.
Глава 91
Лэнгдон сидел рядом с Амброй на диване и вглядывался в изможденное лицо Эдмонда на прозрачной стеклянной стене. Сердце сжималось от жалости: Эдмонд никому ничего не сказал, он в одиночку боролся со смертельной болезнью. Но сейчас на экране глаза великого футуролога сияли от восторга и упоения.
— Через минуту я расскажу вам, что это за пробирка, — говорил Эдмонд, демонстрируя стеклянную трубочку с мутной жидкостью. — Но прежде давайте окунемся… в первичный бульон.
Лицо Эдмонда исчезло, на экране мощная вспышка молнии озарила бурлящий океан и многочисленные острова с вершинами вулканов, извергающих потоки лавы и пепла.
— Как здесь появилась жизнь? — спросил Эдмонд. — В этом кипящем, насыщенном химическими веществами бульоне? В результате химических реакций? Или микробы попали в него из космоса на метеорите? Или начало жизни дал…Бог? К сожалению, тогда нас там не было. Но мы знаем, что было после: зародилась жизнь. И началось ее развитие.
На экране возникла знакомая картина эволюции человека: примитивная обезьяна, человекоподобные существа, которые постепенно распрямлялись и шерсти на них становилось меньше, и наконец — человек.
— Человек появился в результате эволюции, — сказал Эдмонд. — Это установленный научный факт, и мы даже можем проследить этапы эволюции, основываясь на археологических данных. Давайте теперь запустим этот процесс в обратном направлении.
Лицо Эдмонда начало вдруг зарастать волосами и приобретать черты примитивного человека. Форма черепа менялась, все больше напоминая обезьянью. Потом процесс ускорился, картинки замелькали быстрее — все глубже и глубже в прошлое: лемуры, ленивцы, сумчатые, утконосы, двоякодышащие рыбы, уходящие с суши и превращающиеся в угрей, рыб, потом — медузы, планктон, амебы… Наконец осталась всего одна бактерия — одинокая живая клетка в бесконечном океане.
— Первая искра жизни, — сказал Эдмонд. — Вот мы и дошли до нее. На этом в нашем фильме о путешествии в прошлое кончается пленка. Мы не знаем, как появилась эта первая живая клетка в безжизненном химическом растворе. Нам не дано увидеть первый кадр этого фильма.
Когда Т=0, подумал Лэнгдон. Можно снять точно такой же фильм — об обратном движении расширяющейся Вселенной: весь космос сожмется до одной светящейся точки, перед которой вся космология бессильно разведет руками.
— Первопричина, — провозгласил Эдмонд. — Этот термин использовал Дарвин, чтобы описать момент зарождения жизни. Он доказал, что жизнь последовательно развивается, но он не мог сказать, каким образом начался этот процесс. Другими словами, теория Дарвина описывает, как выживает сильнейший, но ничего не говорит о том, откуда этот сильнейший взялся.
Лэнгдон хмыкнул. Такую формулировку он слышал впервые.
— Как жизнь появилась на Земле? Другими словами: откуда мы? — Эдмонд улыбнулся. — Через несколько минут мы узнаем ответ на этот вопрос. Но поверьте, это еще не все. — Он посмотрел прямо в камеру и ухмыльнулся. — Узнать, откуда мы, очень интересно, но куда любопытнее, — зловеще проговорил Эдмонд, — узнать, что нас ждет.
Амбра и Лэнгдон встревоженно переглянулись. Лэнгдон чувствовал, что Эдмонд скорее всего сгущает краски для пущего эффекта. Но почему-то на душе становилось все неспокойнее.
— Происхождение жизни, — продолжал Эдмонд. — Величайшая тайна. Она не дает покоя людям. С тех самых пор, как появились первые мифы о сотворении мира. На протяжении тысячелетий философы и ученые пытались понять, как появилась жизнь на Земле.