ек длинную комнату и застыл по стойке «смирно» перед письменным столом, внутренне ощущая обычно не свойственное ему чувство нервозности.
— По виду не скажешь, что вы слишком умны!
Еще одно новое чувство пришлось испытать Клодду — падение в собственных глазах.
— Но вместе с тем присутствие ума в вас очевидно.
Ртутный столбик тщеславия скакнул у Клодда так высоко, что, будь он по природе менее крепок, это не преминуло бы пагубно сказаться на его здоровье.
Клодд протянул руку:
— Мы одолеем это дело, Томми! Наш главный подыщет материал, мы с тобой запустим его в ход. Ты мне нравишься!
И вошедшего в этот момент Питера Хоупа обожгло искрами, вспыхнувшими в глазах Уильяма Клодда и Томми, которую также звали Джейн. Они стояли, соединенные рукопожатием, по обе стороны письменного стола и, сами не зная чему, смеялись. И, стряхнув с себя груз многих дет, снова почувствовав себя мальчишкой, смеялся и Питер Хоуп, тоже не зная чему.
— Решено, шеф! — воскликнул Клодд. — Мы с Томми обо всем договорились. С нового года начинаем издавать журнал!
— Вы достали деньги?
— Рассчитываю достать. Почти уверен, что они от меня не уплывут.
— И хорошую сумму?
— Более или менее. Приступайте к работе.
— Я скопил кое-что, — начал Питер. — Хотелось бы больше, но пока что есть…
— Возможно, мы этим воспользуемся, — сказал Клодд. — а может, и нет. Вы занимайтесь интеллектуальной работой.
На некоторое время в комнате воцарилось молчание.
— Мне кажется, Томми, — произнес Питер, — мне кажется, что бутылочка старой мадеры…
— Нет, не сегодня, — оборвал его Клодд. — Потом.
— Ну, за успех… — уговаривал Питер.
— Успех одного, как правило, означает горе для проигравшего, — заметил Клодд. — Тут, конечно, ничего не поделаешь, но сегодня об этом думать бы не хотелось. Мне пора возвращаться к своему мышонку. Доброй ночи!
Клодд пожал хозяевам руки и выскочил вон.
— Я все время думаю, — размышляя вслух, произнес Питер, — что за странная смесь этот человек! Он добр — ведь никто добрее его не обошелся с несчастным старичком. И в то же самое время… в нас всех столько всего намешано, Томми, — продолжал Питер Хоуп, — столько всего, как в мужчинах, так и в женщинах.
Питер был философ по натуре.
Вскоре старенький, седенький мышонок, утомленный кашлем, заснул навеки.
— Просил бы вас с супругой пожаловать на похороны, Глэдмен, — сказал мистер Клодд, заглядывая в лавку торговца канцелярскими товарами. И Пинсера с собой прихватите Я напишу ему уведомление.
— Не вижу в этом особой надобности, — возразил Глэдмен.
— Ведь вы трое — единственные родственники покойного. Приличие требует вашего присутствия, — не отставал Клодд — К тому же предстоит огласить завещание. Возможно, вам любопытно будет послушать.
Сухопарый старый торговец выкатил на Клодда водянистые глаза.
— Завещание? А что ему, собственно, завещать? Кроме ежегодной ренты, у него ничего не было.
— Вот заглянете на похороны, — сказал Клодд, — тогда все и узнаете. Там будет стряпчий с завещанием. Как говорят французы, все должно быть comme il faut[95].
— И как я раньше не догадался, — начал мистер Глэдмен.
— Рад, что вы проявляете такой интерес к покойному, — заметил Клодд. — Жаль, что он мертв, не сможет вас отблагодарить.
— Послушайте, вы! — воскликнул старый Глэдмен, чуть было не сорвавшись на крик. — Он был беспомощный псих и не мог действовать самостоятельно. Если вы недостойным образом повлияли на…
— Увидимся в пятницу! — бросил на ходу Клодд и торопливо вышел.
Состоявшиеся в пятницу похороны протекали отнюдь не в атмосфере дружелюбного общения. Время от времени миссис Глэдмен говорила что-то яростным шепотом мистеру Глэдмену, который буркал что-то возмущенное ей в ответ. Оба только и знали, что честили Клодда на чем свет стоит. Мистер Пинсер, дородный и грузный господин, имевший отношение к Палате Общин, проявлял правительственную сдержанность. По окончании церемонии чиновник похоронного бюро выразил особую признательность собравшимся. Он расценил прошедшие похороны как наибезобразнейшее в своей практике событие и после этого какое-то время подумывал даже оставить свою профессию.
По возвращении хоронивших с кладбища Кенсэл-Грин их уже ожидал стряпчий. Клодд снова выступил в качестве радушного хозяина. На сей раз мистер Пинсер позволил себе принять стакан разведенного водой виски и пригубил его с видом, исключавшим зависимость от предрассудков. Стряпчий принял виски, не так сильно разбавленный водой. Миссис Глэдмен, не прибегая к консультации с супругом, негодующе отказалась, причем как от своего, так и от его имени. Клодд, объясняя это тем, что всегда и во всем следует закону, также налил себе разбавленный виски и выпил «за очередную радостную встречу». После чего стряпчий приступил к чтению завещания.
Завещание, датированное августом прошлого года, оказалось простым и коротким. Обнаружилось, что старый джентльмен, к удивлению несведущих родственников, скончался обладателем некой доли в разработке серебряных приисков, ранее признанных бесперспективными, а ныне оказавшихся процветающими. По нынешним подсчетам, доход от них оборачивался в сумму, намного превосходящую две тысячи фунтов. Старый джентльмен завещал пятьсот фунтов своему зятю, мистеру Глэдмену; пятьсот фунтов — последнему из оставшихся родственников, кузену, мистеру Пинсеру; остальное завещалось его другу, мистеру Клодду, в знак благодарности за заботу, проявленную этим джентльменом к завещавшему.
Мистер Глэдмен вскочил, в большей степени потешаясь услышанным, нежели негодуя:
— Вы полагаете, что сможете прикарманить целую тысячу да еще несколько сотен фунтов. Нет, в самом деле? — выкрикнул он Клодду, который в это время сидел перед ним, вытянув вперед ноги и засунув руки в карманы брюк.
— Именно так! — подтвердил мистер Клодд.
Мистер Глэдмен расхохотался, что, однако, не слишком разрядило атмосферу вокруг.
— Клянусь, Клодд, вы меня рассмешили, вы меня просто рассмешили! — смеясь, повторял мистер Глэдмен.
— Вы всегда отличались хорошим чувством юмора, — заметил мистер Клодд.
— Ах ты негодяй! Отъявленный негодяй! — завопил мистер Глэдмен, резко меняя тон. — Ты думаешь, закон позволит тебе облапошивать честных людей? Думаешь, мы тут будем сидеть сложа руки, а ты нас будешь обкрадывать? Не выйдет!.. Это твое завещание… — мистер Глэдмен драматическим жестом указал костлявым перстом на стол.
— Желаете опротестовать? — поинтересовался мистер Клодд.
На мгновение мистер Глэдмен застыл, открыв рот от изумления перед хладнокровием Клодда, затем вновь обрел голос.
— Именно опротестовать! — орал он. — Ты не сможешь опровергнуть, что влиял на него, что продиктовал ему это завещание слово в слово, принудил несчастного, старого и беспомощного идиота поставить подпись! Он ведь даже не соображал, что…
— Ну, хватит разоряться! — оборвал его мистер Клодд. — Мне не доставляет удовольствия слушать ваш крик. Я вас спрашиваю, вы намерены опротестовать завещание?
— Если вы позволите, — вставила миссис Глэдмен с преувеличенной любезностью, обращаясь к мистеру Клодду, — то мы немедленно отбудем, чтобы успеть до конца рабочего дня застать своего адвоката!
Мистер Глэдмен подобрал из-под стула свою шляпу.
— Минуточку! — остановил их мистер Клодд. — Да, я содействовал ему в составлении этого завещания. Если оно вам не угодно, мы откажемся от него.
— Разумеется, неугодно, — буркнул мистер Глэдмен более умеренным тоном.
— Присядьте! — предложил мистер Клодд. — Рассмотрим другое. — Тут мистер Клодд повернулся к стряпчему. — Будьте добры, мистер Райт, зачтите предыдущее, датированное десятым июля.
В столь же коротком и простом документе мистеру Уильяму Клодду в благодарность за заботы завещалось триста фунтов, а остальное предназначалось Лондонскому Королевскому зоологическому обществу, так как больной всегда питал интерес и любовь к животным. Все прочие родственники были поименно исключены из завещания, поскольку, как значилось в нем, «никогда не проявляли к завещавшему ни малейшей привязанности, не уделяли никаких забот, к тому же и так уже получили значительные суммы из годового дохода».
— Позвольте заметить, — сказал мистер Клодд, так как более никто из присутствующих не решился нарушить воцарившееся молчание, — что, предлагая в качестве достойного объекта для облагодетельствования моему бедному старому другу Королевское зоологическое общество, я вспомнил, что подобный случай произошел лет пять тому назад. Тогда принятие подобного завещания предварительно обсуждалось, поскольку завещатель был не в своем уме. Потребовалось направить дело на рассмотрение в Палату Лордов, и только при положительном решении этого вопроса Обществу удалось получить свою долю.
— Тем не менее, — заметил мистер Глэдмен, облизывая пересохшие губы, — вы, мистер Клодд, не получите ничего, ни пенни, даже этих ваших трехсот фунтов, какого бы умника вы из себя ни корчили. Деньги моего шурина пойдут на оплату судебных издержек!
Тут поднялся мистер Пинсер и ясно и четко проговорил:
— Если в нашем семействе и есть умалишенный, хоть я и недоумеваю, откуда что берется, так это, мне кажется, вы, Натаниэл Глэдмен!
Разинув рот, мистер Глэдмен уставился на родственника. А мистер Пинсер величественно продолжал:
— Что касается моего бедного старого кузена Джо, я согласен, у него были причуды. Но и только. От себя лично я готов поклясться, что в августе прошлого года он находился во вполне здравом рассудке и был вполне способен составить завещание самостоятельно. Что же касается другого, датированного июлем, то, мне кажется, этим завещанием можно пренебречь.
Выразившись таким образом, мистер Пинсер снова сел. Спустя некоторое время у мистера Глэдмена начали появляться, признаки речи.
— Не будем ссориться! — прощебетала веселым тоном миссис Глэдмен. — Какая неожиданность, пятьсот фунтов! Живи сам и дай жить другим, вот мой девиз!