— Так почему бы вам не заложить их? — предложила практичная Томми.
Незнакомец посмотрел на нее с восхищением.
— А знаете, мне это вовсе не приходило в голову. Ну конечно же! Какая блестящая идея! Я вам очень признателен.
И незнакомец, явно окрыленный, удалился.
— Вот дуралей! — в задумчивости пробормотала Томми. — Ему платят четверть того, что ему причитается, а он довольствуется этим и говорит: «Я вам очень признателен!»
И весь остаток дня Томми с беспокойством только и думала об этом беспомощном незнакомце.
Незнакомца звали Ричард Дэнверс. Он жил на противоположной стороне Холборна в квартале Фезерстоун, но большую часть времени проводил в редакции «Хорошего настроения».
Питеру он пришелся по душе.
— Многообещающий юноша, — считал Питер. — Его критический отзыв на мою статью «Образование женщин» свидетельствует о том, что он способен мыслить и чувствовать. Это выдает в нем ученого и мыслителя.
Секретарь редакции Флипп (по-настоящему Филип) тоже ему симпатизировал, а мнение Флиппа принято было считать основополагающим.
— Он молодчина, — заявлял Флипп, — вовсе не задается. Человек с мозгами, хотя это не сразу бросается в глаза.
Он нравился мисс Рэмсботэм.
— Мужчин, — говорила она, — тех мужчин, о которых стоит говорить, — поясняла она, — можно разделить на две группы. На мужчин, которые должны нам нравиться, но не нравятся. И мужчин, которые нам нравятся, хотя для этого нет видимых оснований. Лично я вполне могла бы влюбиться в вашего друга Дика. Он привлекателен именно сам по себе.
Даже Томми он по-своему нравился, хотя временами она бывала с ним резка.
— Если вы пишете о большой улице, — ворчала Томми, просматривая корректуру, — почему не сказать просто «большая улица»? Зачем вы вечно называете ее «главной артерией»?
— Прошу прощения, — извиняющимся тоном заметил Дэнверс. — Но это не моя идея. Вы посоветовали мне ознакомиться с журналами для высшего общества.
— Я не просила вас в точности повторять все их огрехи! Ну вот, опять! Вечно у вас толпа — «чудовище с головой гидры», а чай — «напиток, который освежает, но не пьянит»!
— Боюсь, я доставляю вам кучу хлопот, — заметил сотрудник журнала.
— Боюсь, что так оно и есть, — согласилась с ним помощник редактора.
— Только не думайте, я не безнадежен! — умоляюще сказал сотрудник. — Просто я вас не так понял. Впредь я буду писать на хорошем английском языке.
— Буду вам крайне признательна, — проворчала помощник редактора.
Дик Дэнверс поднялся.
— Мне бы так не хотелось получить от редакции, как вы выражаетесь, «отставку»!
Смягчившись, помощник редактора перестала запугивать сотрудника, тем более что он способен внимать критике.
— Видите ли, мисс Хоуп, я человек достаточно никчемный, — сознался Дик Дэнверс. — И меня уже начало охватывать отчаяние, как вдруг судьба свела меня с вами и вашим отцом. Общий дух здесь — я не имею в виду материальный дух, характерный для Крейн-Корт, — чрезвычайно стимулирует. Когда-то у меня были идеалы. Я стремился от них избавиться. Существуют люди, которые имеют обыкновение смеяться над такими вещами. Но теперь я вижу, что мои идеалы были не так уж плохи. Готовы ли вы помочь мне?
В каждой женщине есть что-то материнское. На мгновение Томми захотелось приголубить этого взрослого мальчугана, научить его уму-разуму. Ведь он всего лишь великовозрастное дитя! Только вырос прежде времени! Томми позволила себе протянуть ему ладошку. Дик Дэнверс крепко сжал ее в своих руках.
Единственным человеком, испытывавшим неприязнь к Дику Дэнверсу, оставался Клодд.
— Где вы его откопали? — спросил Клодд как-то у Питера, оставшись с ним в редакции наедине.
— Он сам пришел. Явился обычным путем, — пояснил Питер.
— Что вы о нем знаете?
— Ничего. И что мне о нем узнавать? У журналистов характеристик не спрашивают.
— Пожалуй, из характеристики тоже ничего не узнаешь. Но хоть что-нибудь за все это время выяснилось о нем?
— Ничего предосудительного. К чему такая подозрительность?
— Да потому, что вы беспомощный ягненок и вам нужна собака, чтоб за вами присматривать. Кто он такой? Во время премьеры он покидает кресло в партере и скрывается в задних рядах. Стоит вам послать его на выставку в картинную галерею, он избегает закрытых просмотров и является, едва лишь начинают продавать дешевые билеты. Если присылают приглашение на званый обед, он просит меня пойти и откушать за него, после чего рассказать обо всем, что там происходило. По-моему, искренние и честные газетчики так себя не ведут, не правда ли?
— Да, это странно, это действительно странно, — вынужден был признать Питер.
— Я не верю этому человеку, — сказал Клодд. — Он не из нашего круга. Что он среди нас делает?
— Хорошо, я спрошу его, Клодд. Возьму и прямо задам ему этот вопрос.
— И поверите всему, что он вам наплетет!
— Нет, ну что вы!
— Тогда зачем спрашивать?
— Что же делать? — озадаченно спросил Питер
— Избавиться от него надо, — предложил Клодд.
— Избавиться?
— Выгнать его, и все тут! Чтоб больше не толкался в редакции целый Божий день… чтоб не глядел на нее своими преданными собачьими глазами, чтоб не обсуждал с ней своим воркующим голоском проблемы искусства и поэзии! Гнать его надо, и побыстрее… если уже не поздно.
— Да ну вас! — сказал Питер, при этом все-таки побледнев. — Как вы могли такое о ней подумать!
— Такое о ней подумать! — С этим Питером Хоупом Клодд начинал терять терпение, и этого не скрывал. — Тогда почему теперь с ее пальцев исчезли следы чернил? Раньше они были всегда. Почему теперь в ящике своего стола она держит лимон? А когда она стриглась в последний раз? Вы спросите, и я скажу: за неделю до того, как он здесь возник, то есть пять месяцев тому назад. Раньше она стриглась регулярно раз в две недели; утверждала, что волосы неприятно щекочутся на затылке. Отчего она набрасывается на каждого, кто называет ее Томми, заявляя, что ее имя Джейн? Никогда она Джейн не была! Или вы еще недостаточно взрослы, чтобы наконец самому заметить происходящие в ней перемены?
Нахлобучив шляпу, Клодд ринулся вниз по лестнице.
Питер, придя в себя ровно через минуту, взялся за табакерку.
— Да вздор все это! — сказал он после тринадцатой понюшки. — Не верю я ничему. Впрочем, не мешает проверить. Сам я ни слова не скажу… просто потихоньку выведаю у нее.
Питер стоял спиной к камину. Томми сидела за своим письменным столом, правя корректуру фантастической истории под названием «Человек без прошлого».
— Мне будет его не хватать, — произнес Питер. — Непременно будет его не хватать.
— Не хватать кого? — спросила Томми.
— Дэнверса, — со вздохом отвечал Питер. — Вот так всегда. Начнешь привыкать к человеку, как вдруг он возьмет и уедет… Бог знает куда, обратно в Америку, за границу. И исчезнет навсегда.
Томми подняла глаза. Она явно была озабочена.
— Как пишется «искусство»? — спросила она. — После «и» два «с» или одно?
— Одно, — сказал Питер, — а после «у» — два.
— Я так и думала, — сказала Томми, и озабоченность исчезла.
— Ты не спрашиваешь, когда он уезжает, не спрашиваешь, куда он уезжает! — с сожалением заметил Питер. — Тебя как будто это нисколько не волнует.
— Вот докончу править страницу, и тут же спрошу, — отозвалась Томми. — А по какому случаю, он не говорил?
Питер прошел через комнату и остановился так, чтобы хорошо видеть выражение ее лица, освещенного лампой.
— И тебя не огорчает мысль о том, что он уезжает и ты больше его никогда не увидишь?
— А почему я должна огорчаться? — слегка озадаченно спросила Томми, встретив испытующий взгляд Питера. — Ну, разумеется, мне жаль. Он стал нам весьма полезен. Но мы же не можем держать его при себе вечно, правда?
Потирая руки, Питер зашелся сухим смешком.
— Я говорил ему, что все это чушь! Видишь ли, Клодд решил, что ты как будто проникаешься симпатией к этому малому.
— К Дику Дэнверсу? — рассмеялась Томми. — С чего это он взял?
— Знаешь ли, мы тут подметили пару неких штришков…
— Мы?
— То есть, не мы, а Клодд.
«Какое счастье, что подметил Клодд, а не ты, папочка, — думала Томми про себя. Если бы заметил ты, было бы намного хуже»
— Ну и, естественно, я взволновался, — сознался Питер. — Понимаешь, ведь мы практически ничего не знаем об этом парне.
— Практически ничего, — согласилась Томми.
— Возможно, он глубоко порядочный человек. Я-то лично именно так и считаю. Мне он нравится. Но с другой стороны, а вдруг он окажется каким-нибудь хитрым мошенником? Я ни минуты не сомневаюсь, что такого быть не может, ну а вдруг? Страшно подумать!
— Действительно, — согласилась Томми.
— Если бы дело было в его профессиональных способностях. Как журналист он талантлив. Он умен. Для журналиста этих качеств достаточно.
— Да, он весьма усерден, — согласилась Томми.
— Мне лично, — добавил Питер, — этот парень нравится.
Томми вернулась к своей правке.
Мог ли помочь ей Питер в такой тяжелой ситуации? Он не умел бранить. Он не умел угрожать. Лишь одна персона могла бы поговорить с Томми в нужном ключе, и это была некая Джейн, юная особа, обладавшая истинным достоинством и умевшая отличать правильные поступки от неправильных.
— Хотелось бы надеяться, что тебе по крайней мере стыдно за себя, — в тот же вечер заметила Джейн Томми, когда двойники оказались вместе в своей маленькой спаленке.
— Я не сделала ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — проворчала Томми.
— Ты открыто выставляешь себя в дурацком виде да еще хочешь, чтобы это стало заметно всем.
— Клодд — это не все. У него глаза на затылке! Он умеет видеть то, что еще не успело произойти.
— Где твоя девичья гордость! Как можно влюбиться в мужчину, который если и заговаривал с тобой, то только из вежливости!
— Я вовсе в него не влюблена!