— У вас действительно отменный джин, — похвалил он девушку за стойкой после первой порции. — Не взять ли мне, милочка, еще стаканчик?
В одиннадцать часов хозяин вежливо, но твердо предложил ему покинуть бар, журналист поднялся и с помощью мальчика-служки пересек двор. Когда он ушел, хозяин заметил на том месте, где сидел посетитель, аккуратный черный кожаный футляр. Осмотрев его со всех сторон, увидел бронзовую пластинку с выгравированными именем и саном владельца. Сняв крышку, хозяин обнаружил свернутую аккуратной трубочкой рукопись и в верхнем ее углу имя и адрес епископа.
Хозяин протяжно присвистнул и еще долго стоял, широко раскрыв глаза и уставившись на раскрытый футляр. Затем надел пальто и шляпу, взял футляр с рукописью и вышел из бара, громко смеясь. Пройдя через двор, он подошел к дому каноника, жившего при соборе, и позвонил.
— Скажите мистеру… — попросил он слугу, — что мне нужно его видеть. Я бы не стал беспокоить его в такой поздний час, если б не крайне важное дело.
Владельца бара провели наверх. Тихо прикрыв за собой дверь, он почтительно кашлянул.
— Ну, мистер Питерс (назовем его Питерсом), что случилось? — спросил каноник.
— Сэр, — отвечал мистер Питерс, тщательно подбирая слова. — Я насчет этой самой аренды. Надеюсь, вы как-нибудь там устроите, чтобы ее продлили на двадцать один год, а не на четырнадцать.
— Боже праведный! — воскликнул каноник, возмущенно вскакивая с места. — Неужели вы пришли ко мне в одиннадцать часов ночи, да еще в воскресенье, чтобы говорить об аренде?
— Не только за этим, сэр, — отвечал Питерс, ничуть не смутившись. — Есть еще одно дельце, насчет которого мне хотелось с вами поговорить. Вот оно. — И он положил перед каноником кожаный футляр епископа и рассказал всю историю.
Каноник смотрел на мистера Питерса, а мистер Питерс — на каноника.
— Тут, должно быть, какая-то ошибка, — прервал затянувшуюся паузу каноник.
— Никакой ошибки, — покачал головой Питерс. — Как только я его заприметил, сразу смекнул, что тут дело нечисто. К нам такие не захаживают, я видел, как он прятал лицо. Если это не наш епископ, значит, я ничего не смыслю в епископах, вот и все. Да и потом, вот же его футляр и проповедь.
Мистер Питерс скрестил руки на груди и ждал, что скажет каноник. Каноник размышлял. В истории церкви такое случалось. Почему бы и не с епископом?
— Кто-нибудь, кроме вас, знает об этом?
— Ни одна живая душа. Пока.
— Мне кажется… — каноник запнулся, — мне кажется, мистер Питерс, что нам удастся продлить вашу аренду до двадцати одного года.
— Премного благодарен, сэр, — ответил мистер Питерс и ушел.
На следующее утро каноник явился к епископу и положил перед ним кожаный футляр.
— А-а, — весело воскликнул епископ, — так он прислал его с вами?
— Да, сэр, — отвечал каноник. — И слава Богу, он принес его именно мне. Я считаю своим долгом сообщить вашему преосвященству, что мне известны обстоятельства, при которых вы расстались с этим футляром.
Каноник сурово сверлил его взглядом, и епископ смущенно засмеялся.
— Пожалуй, мне не следовало так поступать, — примирительно ответил он. — Но ничего, все хорошо, что хорошо кончается.
— О, сэр! — с жаром воскликнул каноник. — Во имя Создателя… ради нашей церкви, умоляю вас, заклинаю никогда не допускать этого впредь.
Епископ разгневался.
— В чем дело? Какой шум вы поднимаете из-за пустяка! — воскликнул он, но, встретив страдальческий взгляд каноника, умолк. — Как к вам попал этот футляр?
— Мне принес его владелец «Скрещенных ключей». Вчера вечером вы его там оставили.
Епископ ахнул и тяжело опустился на стул. Придя в себя, он рассказал канонику, что произошло в действительности… и тот до сих пор старается в это поверить.
Этюды в холодных тонах(сборник)
Букет лаванды соберем, дидл, дидл!
Зеленые листочки, лиловые цветы.
Когда я стану королем, дидл, дидл!
Королевой будешь ты.
Мы позовем своих людей, дидл, дидл!
В стране работы много:
Пока один пасет гусей, дидл, дидл!
Другой мостит дорогу.
Пахать, и сеять, и косить, дидл, дидл!
Заботу всем найдем.
С тобой нам некогда тужить, дидл, дидл!
Мы в спаленку пойдем.
Реджинальд Блейк, финансист и подлец
Преимущество литературы над жизнью заключается в том, что герои добротного художественного произведения, как правило, очерчены четко и действуют последовательно. Природа, в свою очередь, начисто лишена логики и находит особую радость в создании причудливых, а порой и немыслимых характеров.
Реджинальд Блейк представлял собой образец хорошо воспитанного подлеца — пожалуй, наиболее типичный и в то же время самый яркий среди всех особей, обитающих на территории между Пиккадилли-серкус и Гайд-парк-корнер.
Порочный без страсти, обладающий мозгами, но не умом, он шел по жизни, не встречая преград, и с легкостью, без угрызений совести и без тени раскаяния срывал плоды удовольствия. Нравственность его без труда умещалась на небольшой территории, ограниченной кабинетом врача, с одной стороны, и залом судебных заседаний — с другой. Старательно соблюдая нормы и предписания каждого из этих институтов, к сорока пяти годам джентльмен сохранил отличное здоровье, хотя и растолстел; а также сумел решить нелегкую задачу создания солидного состояния без риска угодить в тюрьму. Он и его жена Эдит (урожденная Эппингтон) составляли самую негармоничную пару, какую только способен представить драматург, собирающий материал для проблемной пьесы. В день венчания, стоя перед алтарем, жених и невеста могли бы воплощать союз сатира и святой. Эдит была моложе Реджинальда на двадцать с лишним лет и обладала внешностью рафаэлевской Мадонны, а потому каждое прикосновение супруга казалось не чем иным, как святотатством. И все же один-единственный раз в жизни мистер Блейк блестяще исполнил роль благородного джентльмена, а миссис Блейк в то же утро обрекла себя на безысходно жалкое существование — унизительное даже для влюбленной женщины.
Брак, разумеется, был заключен по расчету. Надо отдать Блейку должное: он никогда не пытался изобразить иных чувств, помимо восхищения и почитания. Мало что приедается быстрее ярких впечатлений, а потому супруг тешил самолюбие респектабельностью, а для разнообразия не чурался общества менее притязательных женщин. Прекрасное лицо привлекало его примерно так же, как лунный свет притягивает того, кто, устав от шума и суеты гостиной, отворачивается к окну и прижимается лбом к прохладному стеклу. Привычка неизменно получать желаемое подсказала предложить цену. Многочисленное семейство Эппингтон прозябало в бедности. Девушка, воспитанная в ложных понятиях о чувстве долга и связанная условностями, согласилась на жертву во имя самой жертвы: немного подумала, позволила отцу поторговаться и продала себя за круглую сумму.
Для того чтобы драматический сюжет заинтересовал почтенную публику, необходим герой-любовник. Гарри Сеннет, молодой человек весьма приятной наружности, которую не смог испортить даже безвольный, скошенный подбородок, отличался не столько здравым смыслом, сколько благими намерениями. Под влиянием сильного характера Эдит он вскоре покорно принял участие в предложенной схеме. Обоим удалось убедить себя в благородности собственных действий. Атмосфера прощальной беседы, имевшей место накануне свадьбы, оказалась бы более уместной в том случае, если бы Эдит воплощала современную Жанну д’Арк, готовую жертвовать собой во имя великой цели. Но героиня всего лишь готовилась стерпеть богатую и беззаботную жизнь с одной-единственной целью — дать возможность некоторому количеству более или менее достойных родственников жить не по средствам. В данной ситуации чувства, возможно, оказались слегка преувеличенными: слезы лились рекой, а прощаниям не было конца. Надо заметить, что новый дом Эдит располагался в соседнем квартале, да и круг общения оставался практически прежним, так что более опытная пара не утратила бы надежды на счастье. Не более чем через три месяца после свадьбы миссис Блейк и мистер Сеннет оказались за одним столом на званом ужине и после краткой, но исполненной мелодраматизма борьбы с обстоятельствами, которые обоим хотелось рассматривать как перст судьбы, вернулись к привычным отношениям.
Блейк ясно сознавал, что совсем недавно Сеннет был любовником Эдит. Аналогичное положение занимали еще с полдюжины джентльменов — как моложе счастливого супруга, так и старше. Встречаясь с ними, почтенный финансист испытывал смущения ничуть не больше, чем если бы стоял на тротуаре возле фондовой биржи, приветствуя собратьев по цеху после удачных торгов, в результате которых крупное состояние покинуло их руки и перешло к нему. Сеннет пользовался особым расположением и поддержкой победителя. Вся наша социальная система, неподвластная мысли философа, основана на простом факте: очень малое число мужчин и женщин обладает достаточным умом, чтобы представлять интерес для самих себя. Блейк любил компанию, однако редко встречал взаимность. А вот молодой Сеннет всегда с радостью скрашивал однообразие домашней беседы. Особенно сближала джентльменов любовь к спорту. Многие из нас при ближайшем рассмотрении кажутся лучше, а потому и эти двое вскоре прониклись друг к другу симпатией.
— Вот человек, за которого тебе надо было выйти замуж, — полушутя-полусерьезно заявил Блейк жене, когда супруги сидели в гостиной вдвоем и слушали, как за окнами, на темной пустынной улице, постепенно стихают шаги Сеннета. — Хороший парень; совсем не такой бездушный денежный мешок, как я.
А примерно через неделю Сеннет, оставшись наедине с Эдит, неожиданно заявил:
— Он лучше меня, несмотря на все мои напыщенные разговоры. И, честное слово, искренне тебя любит. Может быть, мне лучше уехать за границу?