— Надо же, — возразила мисс Кайт. — Скажите еще, что каждый возраст прекрасен по-своему. Я иду спать.
Мисс Кайт поднялась. Бумажный веер почему-то сломался, и она бросила обрывки в огонь.
— Еще рано, — возразил незнакомец. — Я предвкушал разговор с вами.
— Что ж, у вас есть возможность и дальше его предвкушать, — возразила мисс Кайт. — Спокойной ночи.
На самом деле мисс Кайт не терпелось взглянуть на себя в зеркало в собственной комнате, с плотно закрытой дверью. Образ этой другой мисс Кайт — опрятной леди с бледным лицом и каштановыми волосами — был таким ярким, что мисс Кайт недоумевала, не посетила ли ее временная забывчивость, пока она одевалась к ужину в тот вечер.
Предоставленный сам себе незнакомец прошел к столу для игры в мушку в поисках чего-нибудь почитать.
— Кажется, вы спугнули мисс Кайт, — заметила леди, приходившаяся кузиной некоему баронету.
— Похоже, что так, — признал незнакомец.
— Мой кузен, сэр Уильям Босстер, — заметила занятая вязанием леди, — который женился на племяннице старого лорда Игема… Вы никогда не встречали Игемов?
— Пока, — ответил незнакомец, — не имел такой чести.
— Очаровательная семья. Не может понять… То есть мой кузен сэр Уильям не может понять, почему я продолжаю жить здесь. «Моя дорогая Эмили, — повторяет он каждый раз, когда меня видит, — моя дорогая Эмили, как можете вы существовать среди людей такого сорта, обитателей пансионов?» Но меня они забавляют.
Чувство юмора, согласился незнакомец, всегда является преимуществом.
— Наша семья со стороны матери, — продолжала кузина сэра Уильяма своим монотонным голосом, — связана с Теттон-Джонсами, которые, когда король Георг Четвертый… — Кузине сэра Уильяма понадобилась очередная катушка ниток, она подняла глаза и встретилась взглядом с незнакомцем.
— Сама толком не знаю, почему я все это вам рассказываю, — произнесла она недовольным голосом. — Вряд ли это вас заинтересует.
— Все, что связано с вами, меня интересует, — серьезно заверил ее незнакомец.
— С вашей стороны очень мило так говорить, — вздохнула кузина сэра Уильяма, но без должной уверенности. — Вероятно, иногда я докучаю людям.
Вежливый незнакомец спорить не стал.
— Понимаете, — продолжала бедная леди, — я действительно из хорошей семьи.
— Уважаемая леди, — произнес незнакомец, — ваше благородное лицо, благородный голос, благородная осанка — все свидетельствует об этом.
Она не отрываясь смотрела незнакомцу в глаза, и постепенно улыбка прогоняла прочь тоску с ее лица.
— Как глупо с моей стороны. — Она говорила скорее с собой, чем с незнакомцем. — Что ж, конечно, люди… люди, мнение которых имеет значение, судят тебя по тому, кто ты есть, а не по тому, что ты говоришь о себе.
Незнакомец все молчал.
— Я вдова провинциального доктора с доходом лишь в двести тридцать фунтов в год. Разумнее всего смириться с этим и беспокоиться о моих сильных и могущественных родственниках не больше, чем они когда-либо беспокоились обо мне.
Казалось, незнакомец не мог найти подходящих слов.
— У меня есть еще родственники, — вспомнила кузина сэра Уильяма, — близкие моего бедного супруга, для которых вместо «бедной родственницы» я могла бы стать сказочной крестной мамочкой. Вот моя семья, или такой она могла бы быть, — с сарказмом добавила кузина сэра Уильяма, — не будь я вульгарным снобом.
При этих словах она вспыхнула и поспешно поднялась.
— Похоже, я прогнал и вас, — вздохнул незнакомец.
— Когда тебя называют вульгарным снобом, — с жаром выпалила леди, — самое время уходить.
— Это были ваши слова, — напомнил незнакомец.
— О чем только я думала! — заметила дама с негодованием. — Ни одна леди, по крайней мере в присутствии совершенно незнакомого человека, не назвала бы себя… — Она сконфузилась. — Сегодня вечером со мной что-то происходит. — Кажется, я просто не в состоянии удержаться, чтобы не оскорблять себя.
Все еще в полном смятении, она пожелала незнакомцу доброй ночи, надеясь, что при следующей встрече будет чувствовать себя как обычно. Незнакомец, надеясь на то же самое, открыл перед ней дверь и снова закрыл.
— Скажите, — засмеялась мисс Девайн, которая исключительно благодаря силе таланта ухитрялась извлекать гармоничные звуки из сопротивлявшегося пианино, — как вам это удалось? Хотела бы я знать.
— Что вы имеете в виду? — спросил незнакомец.
— Так быстро избавиться от этих двух старых развалин?
— Как хорошо вы играете! — воскликнул незнакомец. — Я понял, что у вас исключительный музыкальный дар, в тот самый момент, когда увидел вас.
— Откуда вы узнали?
— Это написано у вас на лице.
Девушка рассмеялась от удовольствия.
— Похоже, вы времени не теряли, разглядывая мое лицо.
— Это красивое и интересное лицо, — заметил незнакомец.
Она резко повернулась на табурете, и их глаза встретились.
— Вы умеете читать по лицу?
— Да.
— Скажите, что еще вы видите в моем?
— Откровенность, смелость…
— Ах да, все добродетели. Возможно. Это мы примем как должное. — Девушка на удивление быстро стала серьезной. — Расскажите лучше об обратной стороне.
— Не вижу здесь обратной стороны, — ответил незнакомец. — Вижу только прекрасную девушку на пороге превращения в достойную женщину.
— И ничего больше? Не видите следов алчности, тщеславия, убожества и… — Злой смешок сорвался с ее губ. — И вы умеете читать по лицу!
— Читать по лицу. — Незнакомец улыбнулся. — Знаете, что сейчас написано на вашем? Любовь к правде, почти неистовая, неприятие лжи, лицемерия, желание всего чистого, презрение ко всему презренному, особенно к тому, что презренно в женщине. Скажите, разве я читаю неверно?
«Интересно, — подумала девушка, — не потому ли две другие дамы так поспешно покинули гостиную? Все ли стыдятся собственного ничтожества под взглядом ваших чистых доверчивых глаз?»
Тут ей на ум пришла одна мысль.
— Мне показалось, папа многое успел рассказать вам за ужином. О чем вы разговаривали?
— Это военного вида джентльмен справа от меня? Главным образом мы говорили о вашей матери.
— Жаль, — ответила девушка, теперь уже жалея, что задала этот вопрос. — Я надеялась, что для первого вечера он выберет другую тему!
— Он и пытался предложить пару других, — сознался незнакомец, — но я так мало путешествовал по свету, что обрадовался, когда он принялся рассказывать о себе. Надеюсь, мы подружимся. К тому же он так хорошо говорил о миссис Девайн.
— В самом деле?
— По его словам, он женат уже двадцать лет и никогда не жалел об этом за исключением одного раза!
Ее черные глаза сверкнули, но когда они встретились взглядами, всякое подозрение с ее стороны улетучилось. Она отвернулась, пряча улыбку.
— Так значит, он пожалел. Один раз.
— Лишь раз, — объяснил незнакомец, — пребывая в переменчивом раздражительном настроении. Он поступил честно, когда признал это. Поделился со мной. Думаю, я ему понравился. Действительно, он почти дал мне это понять. Сказал, что не часто выпадает возможность поговорить с таким человеком, как я. Рассказал, что, когда они с вашей матерью путешествуют, их всегда принимают за молодоженов. Некоторые из историй, которые он поведал, оказались весьма забавными. — Незнакомец засмеялся. — И даже здесь их в основном называют «Дарби и Джоан»[125].
— Да, — подтвердила девушка, — это так. Мистер Лонгкорд придумал им это прозвище на второй вечер после нашего приезда. Все решили, будто это умно, хотя, по мне, вполне очевидно.
— Мне кажется, нет ничего прекраснее любви, которая выдержала жизненные невзгоды. Сладкий нежный цветок, который распускается в сердцах молодых, в таких сердцах, как ваше, тоже прекрасен. Любовь молодых к молодым — это начало жизни. Но любовь пожилых к пожилым — это начало чего-то более долгого.
— Похоже, вам все кажется прекрасным, — проворчала девушка.
— А разве не все прекрасно? — поинтересовался незнакомец.
Полковник закончил читать газету.
— Вы оба поглощены весьма увлекательным разговором, — заметил он.
— Мы обсуждали всяких Дарби и Джоан, — объяснила его дочь. — И как прекрасно, когда любовь выдерживает жизненные невзгоды!
— Ах, — улыбнулся полковник, — вряд ли это справедливо. Мой друг все повторяет циничной молодежи признания пылкого супруга своей даме средних лет, и в некотором роде… — В игривом настроении полковник положил руку на плечо незнакомцу и заглянул в глаза. И вдруг неуклюже выпрямился и залился румянцем.
Кое-кто называл полковника невежей. И не просто называл, а вполне четко объяснял свою точку зрения, так что полковник и сам понимал, почему был невежей.
— «А вы с женой живете как кошка с собакой, в позоре для вас обоих! По крайней мере, быть может, у вас хватит такта попытаться скрыть это от общества, а не подшучивать над своим постыдным положением с каждым встречным. Вы просто невежа, сэр, невежа!»
Кто осмелился произнести эти слова? Не незнакомец — его губы не шевельнулись. Кроме того, голос принадлежал не ему. В самом деле, голос был больше похож на голос самого полковника. Полковник переводил взгляд с незнакомца на свою дочь, с дочери на незнакомца. Они явно не слышали этого голоса, это была чистой воды галлюцинация. Полковник снова вздохнул.
И все же от неприятного осадка было не так-то легко избавиться. Несомненно, шутки с незнакомцем на такую тему свидетельствовали о дурном вкусе. Ни один джентльмен не поступил бы так.
Да и потом, ни один джентльмен не допустил бы такой остроты. Ни один джентльмен не позволил бы себе постоянно пререкаться с женой, и уж точно никогда во всеуслышание. Как бы ни раздражала его женщина, джентльмен сохранил бы самообладание.
Миссис Девайн, поднявшись, медленно шла по комнате. Страх охватил полковника. Она собиралась сделать ему возмутительное замечание (он видел это по ее глазам), которое раздосадовало бы его и заставило грубо огрызнуться. Даже этот полный идиот — незнакомец — смог бы понять, почему остряки пансиона окрестили их «Дарби и Джоан», осознать тот факт, что галантный полковник забавлялся, в беседе с соседом по столу осмеивая собственную жену.