Сборник рассказов.
Тарзан и убийства в джунглях
Глава 1
По лесной тропе бесшумно двигался бронзовотелый человек-гигант, почти полностью обнажённый, если не считать набедренной повязки. Это был Тарзан, обходивший ранним бодряще-прохладным утром свои обширные владения-джунгли.
Лес в этом месте был редким, с отдельными открытыми полянами, на которых росли разрозненные деревья. Продвижение Тарзана поэтому было быстрым, то есть быстрым для перемещения по земле.
Если джунгли были бы густыми, то он двигался бы по деревьям, перелетая с одного на другое с ловкостью обезьяны и со скоростью мартышки. Ибо был он Тарзаном из племени обезьян, который, невзирая на свои многочисленные контакты с цивилизацией с юношеских лет, сохранил в полной мере все свои лесные повадки и силу.
Он выглядел безразличным к окружавшей его среде, однако безразличие это было кажущимся, — следствие того, что он прекрасно разбирался в запахах и звуках джунглей. Все его органы чувств были обострены.
Тарзан, например, знал, что слева от него в ста футах в кустах лежит лев и что царь зверей расположился рядом с наполовину съеденной тушей задранной им зебры. Ни льва, ни зебры он не видел, но знал, что они там. Уша-ветер донёс эту информацию до его чувствительных ноздрей.
Многолетний опыт научил этого человека джунглей различать запахи как льва, так и зебры. Следы льва с полным брюхом отличаются от поступи голодного. Поэтому Тарзан равнодушно прошёл дальше, зная, что лев не станет на него нападать.
Тарзан всегда и во всем предпочитал полагаться на своё обоняние. Глаза человека могут обмануть в сумерках и ночью, уши — попасть под влияние разыгравшегося воображения. Но обоняние не подводило никогда. Оно было всегда безошибочным; оно всегда говорило человеку, что есть что.
К сожалению, человеку не всегда удаётся идти навстречу ветру — либо человек меняет направление движения, либо ветер.
Первое относилось сейчас к Тарзану, который пошёл поперек ветру, чтобы избежать встречи с рекой, которую он был не в настроении переплывать. В результате его сверхтонкое обоняние, на время отошедшее на второй план, уступило место иным органам чувств, поставляющим информацию.
Вдруг до слуха Тарзана донеслось нечто такое, чего не смогли бы уловить ничьи иные уши, кроме его собственных — далёкий крик гиены Данго.
У Тарзана по обыкновению зачесалась голова, что с ним бывало всегда, когда он слышал этот противный звук. Ко всем животным, кроме, пожалуй, крокодила, Тарзан относился с уважением, но к Данго-гиене он испытывал только отвращение. Он презирал гнусные повадки этой твари и не выносил её запаха. В основном из-за последнего обстоятельства он обычно избегал появляться поблизости от Данго, чтобы не поддаться порыву убить живое существо из слепой ненависти, что, по его мнению, было бы делом недостойным.
До тех пор, пока Данго не причиняла зла, Тарзан её щадил — ведь не мог же он в самом деле убить зверя только потому, что ему не нравится его запах. Кроме того, этот запах был дан Данго от природы.
Тарзан собрался было снова изменить направление движения, на сей раз чтобы не приближаться к Данго, как вдруг услышал какую-то странную ноту в голосе Данго, что заставило его изменить решение. Это была странная нота, она говорила о чем-то необыкновенном. В Тарзане проснулось любопытство, и он решил разобраться, в чем дело.
Он прибавил шагу. Оказавшись в лесной чаще, он перебрался на деревья, совершая огромные перелеты с одного на другое, сокращая расстояние. Он проносился мимо мартышек, которые заговаривали с ним на своём быстром языке, и он отвечал им теми же быстрыми звуками, говоря, что спешит и не может задержаться. В любое другое время он присоединился бы к ним, чтобы порезвиться с детёнышами мартышек под одобрительными взорами их матерей или поиграть с зазывавшими его отцами в перебрасывание кокосовых орехов. Сейчас же он торопился узнать, чем вызвана эта странная нотка в голосе Данго.
Тем не менее, один особенно игриво настроенный самец бросил кокосовый орех без предупреждения. Это было сделано без злого умысла, ибо самец знал быстроту реакции Тарзана. И все же молниеносный ответный бросок Тарзана застал животное врасплох. Тарзан поймал орех и послал его назад почти одним и тем же движением, и «бейсбольный мяч» джунглей, проскочив сквозь лапы мартышки, с глухим стуком ударился о мохнатую грудь.
Раздался взрыв смеха мартышек, и шаловливый самец огорченно потёр грудь одной лапой, а другой — озадаченно почесал голову.
— Поиграй со своими братьями, — выкрикнул Тарзан. — Сегодня у Тарзана нет времени для забав.
И он прибавил скорость. Голоса Данго и её собратьев звучали все громче и громче в его ушах, их запах становился все более отвратительным. Находясь в воздухе, Тарзан сплюнул от отвращения, но с курса не свернул. Наконец на краю поляны он глянул вниз и увидел зрелище, весьма необычное для этих африканских зарослей.
На земле лежал частично изуродованный аэроплан. Там же, бродя кругами вокруг обломков, обнаружился источник ненавистного Тарзану запаха — полдюжины гиен с высунутыми языками, с которых капала слюна. Они двигались безостановочной мягкой поступью, кружа вокруг аэроплана, время от времени прыгая на фюзеляж и явно пытаясь добраться до чего-то, находящегося внутри.
Подавив отвращение, Тарзан с лёгкостью соскочил на землю. И хотя приземлился он очень мягко, гиены услышали и резко обернулись. Они сердито заворчали, затем отступили назад. Первый импульс гиен всегда отступить, за исключением тех случаев, когда они имели дело с падалью. Затем, увидев, что Тарзан один, гиены посмелее осторожно двинулись вперёд с оскаленными клыками. Между этим человеком и племенем Данго существовала старая взаимная вражда.
Тарзан, казалось, не обращал никакого внимания на гиен. Лук и колчан со стрелами, а также охотничий нож в ножнах оставались на своих местах — Тарзан не схватился за них. Он даже не замахнулся в угрозе дротиком. Всем своим видом он выказывал презрение. Однако Тарзан держался начеку. Гиен он знал с давних пор. Трусливая — да, но, подстегиваемая голодом, способна неожиданно и дерзко напасть, пустив в ход клыки и когти. Сейчас он нюхом чуял, что они голодны, и, оставаясь внешне презрительным, внутренне же был собран.
Осмелев от внешнего безразличия Тарзана, гиены приблизились к нему. Затем самая крупная из них вдруг бросилась вперёд и прыгнула на Тарзана, целясь ему в горло.
Не успели грозные клыки сомкнуться на его горле, как Тарзан выбросил вперёд бронзовую руку и схватил зверя за шею. Он повернул тело над своей головой и с чудовищной силой швырнул гиену в её же сородичей, повалив при этом трёх зверей на землю. Эти трое тут же вскочили, а первая гиена осталась лежать неподвижно, и её сородичи тотчас же накинулись на покалеченное тело своего вожака и принялись его пожирать. Да, Тарзан из племени обезьян знал, каким образом лучше всего обращаться с гиенами.
Пока те были заняты своей отвратительной трапезой, Тарзан обследовал самолет и обнаружил, что тот разбит не полностью. Одно крыло оказалось помятым, шасси же сломано окончательно. Но то, что относилось к этому сооружению из металла и проводов, не относилось к той плоти и крови, которая им недавно управляла — к той плоти и крови, до которой гиены оказались не в состоянии добраться. В кабине за штурвалом сидел пилот, наклонив вперёд тело и упершись головой в приборную доску. Он был мёртв.
Самолет принадлежал итальянским военно-воздушным силам. Тарзан постарался запомнить его номер и эмблему. Затем, забравшись на крыло и приблизившись к кабине, открыл поврежденный люк и принялся пристально осматривать тело пилота.
— Мертв. Один-два дня, — пробормотал Тарзан. — Пулевое отверстие в горле, чуть левее гортани. Вот это уже странно. Я бы сказал, что этот человек был ранен в воздухе, но прожил ещё и сумел посадить самолет. Причем был не один. Но стреляли не его спутники.
Для Тарзана не составило особого труда определить, что мертвец был не один. На земле возле самолета виднелись человеческие следы, причём не туземцев, так как ноги людей были обуты в цивилизованную обувь. Тарзан также заметил несколько окурков от сигарет и клочок Целлофановой обертки.
Заключение же Тарзана о том, что пилота застрелили не его спутники, потребовало гораздо более тонких рас-суждений. С первого взгляда было очевидно, что это случилось как-то иначе, но если его застрелили не они, то кто же? Тем не менее, если бы стреляли его спутники, то выстрел произвели бы либо сзади, либо справа. Однако пуля угодила в горло левее гортани.
Тарзан вполголоса выругался на языке джунглей.
— Хотя это и кажется невероятным, — проговорил он про себя, — но в пилота стреляли в воздухе и не его спутники. Но тогда кто же?
Он снова осмотрел рану. Покачал головой и нахмурил лоб.
— Пуля вошла сверху… Но разве это возможно… разве что… разве что стреляли с другого самолета. Так и есть. Точно! Это могло произойти только так и не иначе.
Действительно, загадочная история — в сердце Африки, вдалеке от всех авиалиний. Тарзан попытался истолковать смысл этой загадки подобно тому, как читал следы животных на звериных тропах, и пришёл к определенному выводу, столь определенному, что спросил сам себя:
— Куда делся второй самолет?
До слуха Тарзана вновь донеслись звуки, издаваемые гиенами — звуки разрываемого мяса, хруст, чавканье, скрежет зубов — и он сплюнул с отвращением. Его так и подмывало броситься на гиен с дротиком и ножом и прикончить их — сделать еду из самих едоков, еду для стервятников. Но он лишь пробормотал:
— Здесь есть дела и поважнее. Дела, имеющие отношение к людям. Они — в первую очередь.
И Тарзан продолжил осмотр. Он нашёл одну перчатку, перчатку с правой руки. Подобрал её, вывернул наружу и понюхал подкладку. Ноздри его затрепетали. Затем он бросил перчатку, но надолго запомнил то, что узнал благодаря своему обонянию.
Тарзан спрыгнул на землю. Вид гиен, занятых своим отвратительным делом, в сочетании с мерзкими звуками и издаваемым ими запахом привели Тарзана в бешенство. Из его широченной груди раздался грозный крик, и он бросился на гиен, угрожающе размахивая копьём. Животные бросились врассыпную. Тарзан знал, что гиены вернутся, чтобы доесть падаль, но, по крайней мере, он сможет закончить осмотр без их омерзительного присутствия.
Тарзан тщательно осмотрел землю.
— Их было двое, — тихо произнёс он. — Они двинулись в путь вот отсюда. — Тарзан указал рукой вниз, хотя разговаривал лишь сам с собой. — И они пошли, — Тарзан снова сделал жест рукой, — в ту сторону. Следы двухдневной давности, но ещё достаточно четкие. Пойду по следам.
На такое решение Тарзана вдохновило несколько соображений. Те, кто свалились с неба и сейчас находились в джунглях, если они ещё живы, были людьми и, возможно, нуждались в помощи. А кроме того, это люди чужие, и Тарзану нужно было узнать, кто они такие и что делают в его владениях.
И Тарзан двинулся в путь без дальнейших рассуждений.
На тропе, по которой шёл Тарзан, показался Тантор-слон, который издал приветственный трубный клич и приготовился хоботом поднять Тарзана к себе на спину, но у Тарзана не было времени для подобной роскоши. По следу лучше идти, находясь близко к земле, и он крикнул:
— Возвращайся к своему стаду, Тантор!
Но чтобы слон не обиделся, Тарзан прыгнул ему на спину, быстро почесал Тантора за ушами, соскочил вниз и зашагал дальше по следам. Удовлетворённый Тантор с высоко поднятым хоботом грузно затопал обратно к своему стаду.
В следующий раз Тарзана задержал Уша-ветер. Чуть изменив своё направление, Уша донёс до ноздрей Тарзана совершенно новый запах — запах, которого уж никак нельзя было ожидать в девственных африканских джунглях. Тарзан моментально свернул со следа и двинулся навстречу этому новому сигналу.
Запах становился все сильнее и сильнее, пока Тарзан наконец не определил безо всяких колебаний запах бензина.
Снова загадка. Бензин предполагал присутствие человека, но человеческого запаха в воздухе Тарзан не учуял. И все же запах бензина служил как бы косвенным доказательством того, что он оказался прав в своём предположении, а именно: о наличии второго самолета.
Предположение вскоре подтвердилось находкой Тарзана. На земле лежала груда обломков того, что некогда было изготовленной человеком птицей, аппаратом, летящим на крыльях над воздушными просторами Африки.
Теперь он был сломан и искорежен — мрачное свидетельство трагедии.
Здесь, как понял Тарзан, крылась другая часть головоломки. Это был тот самый второй самолет, в котором находился человек, выпустивший пулю, поразившую горло того, другого человека и убившую его. Хвост самолета был искромсан пулеметным огнём. Да, совершенно очевидно, в воздухе произошла схватка, схватка неравная, ибо, судя по всему, человек во втором самолете был вооружён одним лишь револьвером.
Неравная или нет, однако человеку номер два удалось избежать участи человека номер один. Гляди, вот помятая трава. Номер два вернулся к самолету, потом ушёл.
Тарзан двинулся по следам и вскоре наткнулся на спутанную массу верёвок и шелка.
— Парашют, — произнёс он. — Номер два выбросился с парашютом.
Мысли Тарзана заработали. В глазах появилось отсутствующее выражение — Тарзан попытался восстановить картину вероятных событий.
— Первый самолет напал на второй. Это очевидно, так как у первого был пулемет, а у второго — нет. У пилота второго самолета был револьвер. Из него он застрелил пилота номер один, который совершил вынужденную посадку, затем умер и был брошен двумя спутниками. Второй самолет, прошитый пулеметной очередью, рухнул вниз. Его пилот выбросился с парашютом и приземлился здесь, в нескольких милях от первого. Таким образом, в общей сложности на два упавших самолета приходилось трое живых людей, которые отправились дальше. Живы ли они ещё?
— Но почему все это произошло? — спрашивал себя Тарзан. Но на этот вопрос он ответить не мог. Он представлял себе, что произошло, но не мог представить почему.
А джунгли, он знал, скорее всего запрут ответ на замок смерти. Джунгли суровы к пришельцам, не знакомым с их законами. У тех троих, выброшенных в джунгли, было мало шансов выжить, если они уже не погибли.
Тарзан покачал головой. Подобный исход не удовлетворил его. В его душе шевельнулись гуманные чувства. Второй самолет был английским, его пилот, вероятно, тоже был англичанином, а двое других, наверное, были итальянцами. В венах Тарзана текла английская кровь.
Для Тарзана жизнь человека представлялась не более ценной, чем жизнь антилопы. Тарзан пришёл бы на выручку антилопе, если та оказалась бы в беде, и помог бы человеку в беде, если тот того заслуживал. С той лишь разницей, что антилопа в беде всегда заслуживала помощи, а человек не всегда. Сейчас же Тарзану не дано было знать, чего заслуживали эти люди, особенно англичанин.
— Англичанин, — произнёс он про себя. — Начну с тебя. Остается надеяться, что я найду тебя раньше, чем это сделают львы или воины из племени Буйрае.
Итак, Тарзан двинулся по следам человека, которого он не знал. Тарзан двинулся по следам лейтенанта Сесила Джайлз-Бертона.
Глава 2
Судьба — это нить, которая соединяет одно событие с другим и одного человека с другим. Нить, которой было суждено протянуться к Тарзану в джунгли Африки, началась в лаборатории Хораса Брауна в Чикаго. От Тарзана она потянулась назад к лейтенанту Бертону, от Бертона — к человеку по фамилии Зубанев в Лондоне, от Зубанева к Джозефу Кэмпбеллу, известному под кличкой «Джо-дворняга», от Кэмпбелла — к Мэри Грэм, которая сболтнула лишнее, и наконец от Мэри Грэм к Хорасу Брауну, у которого она служила секретаршей.
Это длинная нить, и на всем протяжении от Чикаго до Африки она запачкана кровью, а в перспективе крови ещё прибавится.
Хорас Браун был американским изобретателем. У него служила секретаршей Мэри Грэм, которой он доверял и которая сболтнула лишнее. Хорас Браун изобрёл некий прибор, имевший чрезвычайное военное значение. Мэри знала об этом, и Мэри отправилась на вечеринку. Именно на этой вечеринке Мэри сболтнула лишнее.
Она не имела никакого дурного умысла, но, увы, Мэри не была хорошенькой и обычно пыталась компенсировать свою непривлекательность остроумной беседой. На сей раз, весьма некстати, она выбрала объектом своего остроумия человека, от которого ей следовало бы держаться подальше, — Джозефа Кэмпбелла, он же Джо-Дворняга.
В глазах Мэри мужчина — это мужчина, и хотя Кэмпбелл не отличался привлекательной внешностью, ей польстил интерес, который он к ней проявил. И она ошибочно приняла его интерес к тому, что она говорит, за интерес к ней самой.
Хорас Браун изобрёл электрический прибор для разрушения систем зажигания любого двигателя внутреннего сгорания с расстояния до трёх тысяч футов.
— Вы, конечно, сами понимаете, какое значение это может иметь в случае войны, — оживленно сказала Мэри, жестикулируя левой рукой не столько, чтобы подчеркнуть важность сообщения, сколько продемонстрировать отсутствие на своих ловких пальцах машинистки обручального кольца.
— Ни танки, ни иная моторизованная техника противника не смогут подойти ближе тысячи ярдов. Штурмовики рухнут на землю, не успев нанести какие-либо серьёзные повреждения на аэродромах. Оборудованные этими приборами бомбардировщики окажутся неуязвимыми для атак истребителей…
Мэри продолжала болтать, не подозревая о существовании лейтенанта Сесила Джайлз-Бертона, не подозревая о существовании Зубанева, не подозревая о существовании Тарзана из племени обезьян, не подозревая о существовании всех тех людей в отдаленных местах, на чьи жизни она неосознанно повлияла. Все её мысли были сосредоточены на том, что появился мужчина, проявивший к ней интерес.
Джозеф Кэмпбелл глядел на неё с восхищением — восхищением, вызванным полученными сведениями, которое она неправильно истолковала как восхищение ею самой. Он слушал в оба уха, запоминая каждую деталь, и уже строил планы. Для него появились шансы сорвать крупный куш, потрясающие шансы, но пока он ещё не решил, каким именно образом это сделать.
— Я бы хотел взглянуть на эту штуковину, — небрежно бросил он.
— Нельзя, — сказала Мэри. — Пока никому не дано её увидеть. Её разобрали на части из соображений предосторожности, чтобы её не украли. У м-ра Брауна сохранились только чертежи в одном экземпляре.
— Все равно, мне хотелось бы поговорить с ним, — настаивал Кэмпбелл и добавил с многозначительным видом: — Это даст нам возможность чаще видеться друг с другом. Может, я даже смогу финансировать м-ра Брауна.
Мэри с сожалением покачала головой. — Боюсь, что и это невозможно. М-р Браун вылетел в Лондон для переговоров с британским правительством. Видите ли, согласно его планам, этим изобретением могут воспользоваться только наши две страны…
Таким вот образом Мэри Грэм невинно потянула за кровавую нить судьбы.
Расставаясь вечером с Мэри Грэм, Джозеф Кэмпбелл обещал позвонить ей на следующий день. Больше она его не видела. Джозеф Кэмпбелл исчез из её жизни так же, как сама Мэри Грэм исчезнет сейчас из этого повествования…
Неделей позже на другом берегу Атлантики Хорас Браун, заключивший выгодную сделку с британским правительством, приступил к сборке своего прибора в небольшой механической мастерской в Лондоне. А поскольку предполагалось, что никто, кроме него самого и властей, не знает, чем он занимается, то и не было принято никаких особых мер предосторожности для его охраны. В течение дня ему помогали два надёжных механика. Вечером он уносил чертежи домой, в маленький пансионат, где снимал комнату, поскольку это было близко от работы.
Николай Зубанев, русский эмигрант-изгнанник, проживал в том же пансионате. Это был загадочный маленький человек, безобидный на вид. Однако правительство, очевидно, не считало его безобидным, так как установило за ним постоянное наблюдение, о чем Зубанев не догадывался. Как не догадывался и другой постоялец, недавно прибывший из Америки, который подружился с Зубаневым. Тем не менее, несмотря на бдительность правительства, однажды утром Хорас Браун был найден мёртвым. Чертежи исчезли. Исчезли также м-р Зубанев и его новый друг, Кэмпбелл.
Правительство обратилось к своим многочисленным источникам информации. Спустя неделю след Кэмпбелла и Зубанева обнаружился в Риме, Италия. Смысл был очевиден: они отправились туда, чтобы продать украденные чертежи итальянскому правительству. Британские агенты в Риме засуетились. Одновременно из Кройдона на скоростном самолете в итальянскую столицу вылетел лейтенант Сесил Дажйлз-Бертон. Газеты сообщили, что он совершает полёт в Кейптаун, Африка.
В Италии был только один человек, к которому Кэмпбелл и Зубанев хотели обратиться со своим предложением, но добиться с ним встречи оказалось нелегко. Зубанев, не доверявший никому, придумал способ спрятать чертежи на тот случай, если итальянские власти решат силой завладеть бумагами. Он спрятал их в двойном дне саквояжа и оставил в гостиничном номере.
Встреча оказалась удачной. Хозяин чрезвычайно заинтересовался. Была достигнута договоренность о цене. Они оба будут обеспечены на всю жизнь при условии, разумеется, если экспериментальный прибор, изготовленный по чертежам, окажется способным выполнять то, для чего он был задуман.
В гостиницу Кэмпбелл и Зубанев вернулись окрылённые удачей. Но когда они открыли дверь в номер Зубанева, их воодушевление улетучилось уже на самом пороге. Кто-то побывал здесь в их отсутствие, перерыл все вещи, забыв убрать за собой. Зубанев бросился к саквояжу с двойным дном. Саквояж оказался на месте, двойное дно тоже, но чертежи исчезли!
В отчаянии они позвонили Хозяину, и немедленно все пришло в движение. Были изданы приказы обыскивать каждого, покидающего Рим, и повторять обыск на всех пограничных пунктах. Но какой-то аэропорт сообщил, что лейтенант Сесил Джайлз-Бертон, англичанин, вылетел за 25 минут до получения приказа об обыске, предположительно в Кейптаун.
Быстро проведённое расследование выявило далее тот факт, что означенный авиатор останавливался в одной гостинице с Кэмпбеллом и Зубаневым и что он покинул свой номер за каких-нибудь полчаса до их возвращения и обнаружения пропажи.
Не прошло и часа, как Кэмпбелл и Зубанев вылетели на скоростном военном истребителе, пилотируемом лейтенантом Торлини.
Глава 3
Лейтенант Сесил Джайлз-Бертон летел на юг, в сторону побережья Африки. Внизу катились голубые воды Средиземного моря. До сих пор задуманное дело продвигалось с необыкновенным успехом, и сейчас можно было бы спокойно повернуть на запад и двинуться назад в Лондон. Но у лейтенанта имелись причины поступить иначе.
Он получил приказ лететь на юг, в Бангали, где его отец был резидентом. Похищенные чертежи следовало передать отцу, а самому направиться дальше в Кейптаун, словно он и в самом деле совершал спортивный перелёт, как сообщалось в газетах.
Смысл заключался в том, что британское правительство благоразумно решило не давать дружественной стране повода заподозрить его агентов в похищении чертежей из-под носа Хозяина, хотя первоначально чертежи были выкрадены из Англии. А поскольку отец лейтенанта Бертона являлся резидентом в Бангали, выбор для выполнения этой операции пал на лейтенанта. Что может выглядеть более естественным, чем желание сына повидаться с отцом и остановиться по пути в Кейптаун? К тому же в официальных правительственных бумагах была зафиксирована его просьба на такую остановку, и её при необходимости можно предъявить.
Хотя в Бангали и был запасной аэропорт, но находился он в стороне от маршрутов основных авиалиний, и возникал вопрос, сможет ли Бертон заправиться там горючим, поэтому он решил приземлиться в Тунисе и заполнить баки.
Пока он заправлялся в тунисском аэропорту, вокруг его самолета собралась небольшая толпа любопытствующих. После быстрого и доброжелательного прохождения формальностей во французском аэропорту он остался поболтать с двумя служащими, как тут к нему подошёл местный житель.
— Итальянцы, — произнёс он на безупречном английском, — могут обогнать вас по пути в Кейптаун, если вы слишком долго здесь задержитесь.
— О! — воскликнул один из французов. — Соревнование. Я не знал этого.
Бертон лихорадочно соображал. Его преследуют! Итальянское правительство также постаралось создать впечатление, что это лишь спортивные состязания.
— По правде говоря, это не официальные гонки, — рассмеялся Бертон. — Всего лишь личное пари кое с кем из итальянских приятелей. Если не хочу проиграть, пора уматывать.
Через пять минут он снова был в воздухе и летел на юг на полной скорости, испытывая чувство благодарности за находчивость и заботливость своих сотрудников в Риме и сообразительность их агента, «местного» в Тунисе.
В Тунисе Бертон потерял полчаса, но уже темнело, и, если преследователи в ближайшее время не обнаружат его, Бертон надеялся оторваться от них в течение ночи. Он летел прямым курсом на Бангали, иначе говоря, восточнее авиалинии на Кейптаун и западнее регулярной авиалинии Каир — мыс Доброй Надежды, — маршрут, который, по предположениям преследователей, он скорее всего должен был выбрать из-за его безопасности.
Время от времени он оглядывался назад и наконец в последних лучах заходящего солнца увидел далеко позади серебристое мерцание, излучаемое нижней поверхностью крыльев аэроплана.
Всю ночь этот самолет преследовал его, ориентируясь на язычки пламени, вырывающиеся из патрубков работающих моторов его машины.
Самолет этот был скоростной и упрямо висел у него на хвосте.
Лейтенант пытался понять замысел противника. Он знал, что сам он им не нужен, им нужны бумаги, которые он вез с собой. Если ему удастся добраться до Бангали, чертежи окажутся в безопасности, ибо там лейтенант будет под надежной защитой.
Но этому не суждено было сбыться. Когда забрезжил рассвет, самолет-преследователь нагнал его и пошёл рядом, едва не задевая кончиком своего крыла. Лейтенант увидел, что это итальянский военный истребитель, пилотируемый итальянским офицером. Двоих пассажиров он не узнал, хотя предполагал, что это Кэмпбелл и Зубанев, которых он никогда не видел.
Внизу простиралось открытое пространство, и офицер-итальянец жестом приказал ему приземлиться. До Бангали оставалось не более пятидесяти миль. Когда лейтенант отрицательно покачал головой, те направили на него ствол пулемета. Англичанин сделал вираж и спикировал, затем снова сделал вираж и оказался под хвостом самолета противника.
Единственным оружием лейтенанта был табельный пистолет. Он выхватил пистолет и стал стрелять в фюзеляж, надеясь перебить что-нибудь из системы управления. Истребитель сделал вираж и ушёл в сторону, а лейтенант резко взмыл вверх.
Теперь они догоняли сзади и догоняли быстро. Лейтенант обернулся и выстрелил в них четыре раза. Раздавшаяся в ответ пулеметная очередь оторвала часть оперения и стабилизатор. Лишившись управления, самолет вошёл в штопор. Лейтенант пытался сделать все, что мог, но безуспешно. Выключив двигатель, он выпрыгнул с парашютом и стал плавно спускаться вниз.
Паря в воздухе, он наблюдал за самолетом противника. Тот вёл себя странно, и лейтенанту показалось, что либо он ранил пилота, либо повредил систему управления. В последний раз он увидел самолет, когда тот исчез за лесом в нескольких милях к югу.
Итак, оба самолета рухнули на землю в разных местах, где их впоследствии обнаружил Тарзан из племени обезьян, озадаченный своими находками.
Бертон поспешно вскочил на ноги и отстегнул парашют. Он огляделся по сторонам. Вокруг ни единой живой души. Он оказался посреди африканских дебрей, имея лишь туманное представление о расстоянии до Бангали, который находился, как ему думалось, в юго-восточном направлении.
В нескольких стах ярдах от лейтенанта лежал самолет — груда искореженных обломков. Он был рад, что выключил двигатель и что машина не сгорела, так как в кабине оставались запасные патроны и небольшой запас еды. Он понял, что попал в чертовски затруднительное положение, однако не предполагал, что положение гораздо хуже, чем он себе это представляет.
Хорошо хоть, что чертежи, из-за которых он рисковал жизнью, были надежно спрятаны во внутреннем кармане рубашки. Он ощупал их, чтобы убедиться, что они не потерялись. Удовлетворённый, он пошёл к разбитому самолету за патронами и едой.
Не мешкая, он сразу же двинулся в том направлении, где, как ему казалось, находился Бангали, ибо соображал, что если его преследователи приземлились благополучно, то они отправятся на его поиски. Если до Бангали всего пятьдесят миль, как он думал, и идти следует в том направлении, которое он для себя определил, то, вполне вероятно, он дойдёт туда на третьи сутки. Бертон молил Бога, чтобы в этой местности не водились львы и чтобы туземцы, если уж суждено с ними встретиться, оказались дружелюбными.
Но он оказался в местности, где водились львы, а туземцы в этих краях не были дружелюбны. Бангали же находился в трехстах милях.
Глава 4
Прошло два дня, прежде чем нить, которая потянулась от Хораса Брауна в Чикаго и уже успела частично обагриться кровью Хораса Брауна, устремилась дальше в Африку и обвилась вокруг Тарзана, ненавидящего гиен. Третий день Тарзан из племени обезьян шёл по остывшему следу англичанина Сесила Джайлз-Бертона. И тут судьба выкинула странное коленце.
Сесил Джайлз-Бертон, никогда ранее не бывавший в Африке, прошёл через страну свирепых буйрае целым и невредимым, а Тарзан из племени обезьян, родившийся и выросший на этой земле, знающий её как свои пять пальцев, попал в засаду, был ранен и схвачен!
Случилось это следующим образом. Когда Тарзан приближался к лесной чаще, ветер дул со спины, и поэтому его чувствительные ноздри не могли уловить запахов живых существ, находящихся впереди. Таким образом, он не мог знать, что по лесу навстречу ему движутся несколько десятков воинов буйрае. Воины охотились и потому шли бесшумно, вот отчего Тарзан не услышал и не почуял их приближения.
Неожиданно слева от Тарзана из леса выскочил лев. Из раны на боку животного текла кровь. Разъяренный лев пробежал мимо Тарзана, но через несколько ярдов резко развернулся и бросился прямо на него.
Сохраняя полнейшее спокойствие, Тарзан поднял короткий тяжёлый дротик и приготовился к поединку. Случилось так, что Тарзан оказался к лесу спиной…
В тот же миг из чаши прямо на Тарзана вышли буйрае…
Удивление их было велико, однако оно не помешало им действовать. Чеманго, сын вождя по имени Мпингу, узнал в белом человеке Тарзана — Тарзана, который когда-то отнял у деревни пленницу, которую собирались подвергнуть мучительным пыткам и принести в жертву, — Тарзана, который к тому же сделал Чеманго всеобщим посмешищем.
Чеманго не стал тратить времени даром. Он метнул копьё, и белый человек рухнул на землю с вибрирующим в спине древком. Остальные воины решили добить льва и набросились на него с громкими криками, выставив перед собой огромные щиты.
Зверь обрушился на ближайшего к нему воина, налетев на щит и опрокинув человека на землю, где тот прикрывался спасительным щитом, пока его товарищи окружали льва и бросали в него свои копья.
Лев снова бросился в атаку, и снова на земле оказался воин, загородившийся щитом, но на сей раз дротик пронзил дикое сердце, и сражение закончилось.
В деревне вождя Мпингу возращение воинов, прибывших с белым пленником и тушей льва, было встречено всеобщим ликованием. Однако ликование заметно остыло, когда люди с опаской обнаружили, что их пленником является тот самый грозный Тарзан.
Часть людей, подстрекаемые знахарем, потребовали немедленно прикончить пленника, чтобы тот не смог проявить свои магические способности и навлечь на них беду. Другие же советовали освободить его, утверждая, что дух убитого Тарзана может причинить им несравненно больше вреда, чем живой Тарзан.
Разрываемый двумя противоположными идеями, Мпингу решил пойти на компромисс. Он велел надежно связать пленника, приставить к нему охрану и подлечить раны. Если к тому времени, когда пленник поправится, ничего неблагоприятного не произойдёт, то они поступят с ним так же, как с другими пленниками, и тогда начнутся ритуальные танцы и общая трапеза!
Кровотечение у Тарзана прекратилось. Полученная им рана оказалась бы смертельной для обыкновенного человека, но Тарзан был не обыкновенным. Он уже обдумывал план побега.
Веревки с силой врезались в его тело, и охрана внимательно следила за тем, чтобы путы не ослабели. Каждый вечер они заново связывали Тарзана, удивляясь той могучей силе, благодаря которой человеку удавалось ослабить натяжение пут по крайней мере настолько, сколько требовалось для восстановления нормального кровообращения.
Эта ежевечерняя процедура стала серьезной проблемой для Тарзана. Более того, она оскорбляла его чувство собственного достоинства.
— Человек, не способный пошевелить руками, — размышлял он, — только наполовину человек. Человек, не способный двигать руками и ногами, вообще не человек. Он ребёнок, которого нужно кормить из рук, как буйрае кормят меня.
И сердце Тарзана бешено заколотилось от испытываемого им чувства унижения, унижения, троекратно возросшего от того, что его кормят такие выродки, как дикари из племени буйрае. Однако что толку в том, что сердце Тарзана бешено колотилось, если его запястья и щиколотки были намертво связаны, а он лишен возможности освободиться от пут?
Душа Тарзана кипела от ярости, но рассудок оставался холодным.
— Они кормят меня, чтобы я растолстел, — говорил ему рассудок. — У человека из сплошных мускулов мясо слишком жесткое. Поэтому они стараются, чтобы я нарастил слой сочного жира. Разве это достойный конец для Тарзана — закончить своё существование в желудках буйрае? Нет, это не достойный конец для Тарзана — и такого конца не будет! Тарзан непременно что-нибудь придумает.
И Тарзан принялся перебирать в уме различные варианты, отвергая по очереди один за другим. Но все его пять органов чувств, более высоко развитые, чем у любого другого человека, работали с обычной остротой.
В сложившейся ситуации три из его органов чувств мало чем могли помочь. Он мог видеть, но какая от этого польза, если вокруг были лишь стены убогой хижины? Какой смысл в осязании, если ноги и руки скованы путами? К чему вкусовые ощущения, если ему приходилось есть пищу буйрае, а не добытую своими могучими руками? Пищу буйрае, которую ему давали с тем расчетом, чтобы мускулы покрылись слоем жира, который таял бы во ртах у этих ублюдков и заставлял бы их причмокивать от удовольствия…
Нет, оставались только два чувства — слух и обоняние, от которых могла ещё быть какая-то польза. А сверх того — наивысшее необъяснимое шестое чувство, которым Тарзан обладал до степени, не доступной другим людям.
Итак, проходили дни и ночи, а Тарзан все думал и думал, думал, когда просыпался и даже во сне. Он был более, чем когда-либо, восприимчив ко всем звукам и запахам, но, что наиболее важно, его шестое чувство целиком обратилось к джунглям и любому посланию, которое те могли донести до него.
Посланий было много, однако Тарзан дожидался такого, которое принесло бы ему надежду. Он слышал Шиту-леопарда. Но надежды на него не было. Он вновь услышал Данго и с привычным отвращением учуял запах этого зверя. Издалека донёсся голодный рык льва Нумы. Острый слух Тарзана зафиксировал его, но звук этот был лишен смысла, разве что у Тарзана мелькнула мысль, что благороднее быть съеденным львом, нежели буйрае.
И вот Тарзан — или, вернее, шестое чувство Тарзана — получил новое известие. В его глазах появился слабый блеск удивления, ноздри расширились.
Вскоре после этого Тарзан стал осторожно раскачиваться взад-вперёд, и с его губ стали слетать негромкие монотонно-напевные звуки. Стоявший у входа стражник заглянул внутрь, увидел осторожное раскачивание Тарзана и спросил: — Что ты делаешь?
Тарзан прервал свои движения и монотонный речитатив только чтобы сказать: «Молюсь». Затем продолжил начатое.
Стражник сообщил от увиденном Мпингу. Мпингу буркнул нечто нечленораздельное и сказал, что боги буйрае более могущественны, чем боги Тарзана.
— Пусть себе молится, — произнёс Мпингу. — Это его не спасёт. Скоро наши зубы и языки узнают его вкус.
Стражник вернулся к хижине и продолжал нести караул. Тарзан продолжал раскачиваться и произносить монотонные звуки, только теперь уже чуть громче. Он ожидал, что стражник велит ему прекратить, но тот ничего не сказал, и Тарзан понял, что его план срабатывает.
Известие продолжало доходить до него, но теперь это было уже больше, чем известие, полученное его шестым чувством. Известие дошло теперь до его ноздрей — несомненно!
Однако Тарзан действовал осторожно. Он посылал сигнал и очень медленно увеличивал громкость с тем, чтобы у буйрае оставалась иллюзия, будто он молится. Производимые им звуки незаметно усиливались с каждой минутой.
Настал миг, когда буйрае поняли, что голос Тарзана слишком громок, но они предположили, что Тарзану просто не удаётся заставить своих богов услышать его. И тут до них донёсся знаменитый клич Тарзана, от которого буйрае едва не лопнули барабанные перепонки. Это был словно гром, когда небеса черны и сердиты.
Внезапно все стихло…
В дебрях джунглей слон Тантор поднял голову навстречу ночному ветерку, и кончик его хобота судорожно задергался. Его уши зашевелились. Он повернулся вполоборота, чтобы полностью уловить информацию, доносимую ветром, ещё раз принюхался — и тогда он затрубил.
Он трубил, созывая своё стадо. Подошли другие слоны, встали рядом с ним напротив ветра, прислушались и услышали то, что слышал он. Стадо отошло далеко от своего обычного пастбища, послушно следуя за своим вожаком, ибо последние несколько дней вожак вёл себя очень беспокойно, словно чего-то искал, и животные боялись ослушаться его.
Теперь они поняли, что вызывало его беспокойство и что его притягивало, и сейчас они также сотрясали воздух своими трубными кличами, в нетерпении топтали землю, ожидая сигнала своего вожака выступить в путь.
Тантор издал долгожданный сигнал, и стадо двинулось вперёд!
Они шли быстро, стремительно, решительно — прямо к цели. Они шли, не сворачивая с прямого пути, разве что огибая огромные деревья. Молодые деревца ломались, словно тростник. Огромное стадо целеустремлённо шло напрямик на деревню буйрае.
Тарзан из своего загона для пленников первым услышал грохот надвигающегося стада. Глаза его вспыхнули огнём, губы сложились в улыбку. Его «молитвы» были услышаны! Освобождение близилось — быстрее, быстрее — ближе, ближе!
Снаружи послышались крики паники. Тарзан услышал треск расщепляемого дерева — слоны наткнулись на деревенский частокол. Трах! Частокол рухнул. Слоны вошли во внутреннюю территорию!
— Тантор! Тантор! — зычно позвал Тарзан. — Тантор! Тантор! — закричал он во весь голос. — Иди ко мне!
Но Тантору не требовалось словесного приглашения явиться к Тарзану. Ему хватало одного лишь запаха его друга — человека, а голос Тарзана просто подтверждал знание Тантора о его присутствии там.
Тарзан услышал, как Тантор обрушил хобот на хижину. Соломенная крыша оказалась сметённой. Взглянув вверх, Тарзан увидел огромную тушу Тантора, а ещё выше над ним — ночные звёзды. В следующий миг Тантор опустил хобот в хижину, обхватил им Тарзана, поднял его в воздух и усадил к себе на спину.
Тантор поднял свой хобот и застыл в ожидании. Теперь Тарзан, а не Тантор стал вожаком стада.
И Тарзан издал свой знаменитый клич, послуживший сигналом к отходу. Деревня лежала в руинах, не осталось ни одной целой хижины, а буйрае в ужасе попрятались в кустах. Торжествуя победу, стадо покинуло деревню.
Забрезжил рассвет. Тантор и его слоны своё дело сделали. Настала очередь мартышек, которые освободили Тарзана от пут и запрыгали вокруг него, вереща от радости встречи. Тарзан почесал Тантора за ушами, и Тантор понял, что его благодарят.
Затем, простившись со своими друзьями по джунглям, Тарзан запрыгнул на дерево и скрылся из виду.
Тарзан решил, что сейчас нет смысла идти по следу английского авиатора. Скорее всего, бедняга уже умер либо от голода, либо от клыков и когтей одного из огромных хищников. Нет, теперь путь Тарзана лежал в другом направлении, а именно — в Бангали.
В течение нескольких ночей, находясь в плену, он слышал местные африканские тамтамы, передававшие сообщение от резидента в Бангали для его друга Тарзана из племени обезьян, в котором он просил Тарзана прибыть в Бангали.
Глава 5
То, что лейтенант Сесил Джайлз-Бертон уцелел в своих бесцельных странствиях по джунглям, явилось одним из тех чудес, которые изредка случаются в Африке. Черный континент, враждебный по отношению к чужакам, пощадил этого человека. И участок нити судьбы, которая косвенно связывала его с болтливой девицей в далеком Чикаго, ещё не успел обагриться кровью.
Бертон дважды сталкивался со львами. На удачу всякий раз поблизости оказывалось дерево, и он залезал наверх. Один из этих львов был страшно голоден и вышел на охоту. Зверь в течение целого дня продержал Бертона на дереве. Лейтенант думал, что умрёт от жажды.
Но в конце концов терпение изголодавшегося льва истощилось, и он отправился на поиски более легкой добычи.
Из-за второго льва Бертон волновался напрасно. Зверь набил свой желудок и не обратил бы внимания даже на жирную зебру, своё любимое лакомство. Но Бертон, в отличие от Тарзана, не умел различать разницу между голодным и сытым львом. Подобно большинству людей, не знакомых с жизнью джунглей, он был убеждён, что все львы — людоеды и истребляют всякое живое существо, попадающееся им на глаза.
Основной проблемой Бертона было добывание пропитания. Он быстро терял в весе. Он ел разные странные вещи, вроде саранчи, и вскоре понял, что голодный человек станет есть все.
Быстро проходили дни, а он все ещё искал Бангали, однако искал в неверном направлении.
Одежда его истрепалась, висела лохмотьями. Волосы и борода отросли. Но отвага осталась, Худой, как щепка, он продолжал надеяться.
Однажды утром он сидел на склоне холма, глядя вниз на маленькую равнину. За время вынужденного пребывания в джунглях слух его обострился, и теперь он неожиданно услышал звуки, идущие с верхнего края долины. Он повернул голову и увидел… людей.
Люди! Живые существа! Первые, которых он увидел за все эти долгие дни! Сердце лейтенанта бешено заколотилось, готовое выскочить из исхудалой груди. Первым его порывом было вскочить и побежать к ним с громкими криками радости. Но он тут же сдержался. Африка приучила его к бдительности. И вместо того, чтобы броситься вниз, он спрятался в кустах и стал наблюдать. Опрометчивого шага он не сделает.
Люди шли длинной вереницей. Когда они подошли поближе, он увидел на некоторых из них солнцезащитные шлемы. Основная же масса была одета минимально. Он отметил про себя, что те, на ком было меньше всего одежды, тащили на себе самые тяжёлые грузы.
Лейтенант догадался, что перед ним участники сафари — белые и черные люди.
Больше он не колебался и ринулся вниз к ним навстречу.
Колонну возглавляли местный проводник и группа белых. Среди белых были две женщины. За ними следовала длинная вереница носильщиков и аскари.
— Хелло! Хелло! — выкрикнул Бертон прерывающимся голосом. На глазах у него навертывались слезы, дыхание перехватило, и он шаткой походкой двинулся к ним с распростёртыми руками.
Сафари остановилось, дожидаясь его приближения. Ответных криков приветствия не последовало. Бертон замедлил шаг. К нему отчасти вернулась обычная английская сдержанность. Ему показалось странным отсутствие приветливости с их стороны.
— Какой ужас! — вскричала одна из женщин, совсем молоденькая, увидев его потрепанный вид. Но возглас этот был продиктован не столько жалостью, сколько невежливой несдержанностью при виде его внешности, напоминающей огородное пугало.
Лейтенант Бертон напрягся, и его потрескавшиеся губы искривились улыбкой, в которой читалась горечь. Разве так встречают соплеменники человека, попавшего в беду? Глядя на девушку, лейтенант Бертон негромко произнёс:
— Мне жаль, леди Барбара, что ваше изумление, вызванное моими грязными лохмотьями, не позволило вам увидеть, что носит их человеческое существо.
Девушка ошеломлённо уставилась на него. На её лице вспыхнул румянец.
— Вы разве меня знаете? — недоверчиво спросила она.
— И весьма хорошо. Вы — леди Барбара Рамсгейт. А этот джентльмен — или я ошибаюсь, используя это слово? — ваш брат. Лорд Джон. Остальных я не знаю.
— Наверное, до него дошли слухи о нашем сафари, — вмешался один из путешественников. — Поэтому он и знает имена. Ну, приятель, что же приключилось? Полагаю, вы отстали от своего сафари, заблудились, изголодались и хотели бы присоединиться к нашему сафари. Вы не первый покинутый, которого мы подобрали…
— Прекрати, Голт, — прервал его Джон Рамсгейт рассерженным тоном. — Пусть сам все расскажет.
Лейтенант Бертон покачал головой, пронзая обоих мужчин по очереди испепеляющим взглядом.
— Такие же снобы в Африке, как и в Лондоне, — мягко сказал он. — Любой из ваших носильщиков, повстречайся я ему в такой ситуации, не стал бы задавать вопросов, а дал бы еды и воды, даже если бы ему пришлось поделиться последним из того, что у него есть.
Голт открыл рот, готовый возмущённо возразить, но девушка остановила его. У неё был сконфуженный вид.
— Простите, — сказала она. — Нам всем пришлось несладко и боюсь, что наш внешний лоск местами пообтерся, и обнаружилось, что мы не так добры, как нам это кажется. Я немедленно прикажу принести вам воды и еды.
— Теперь уже не к спеху, — произнёс Бертон. — Сперва я отвечу на ваши невысказанные вопросы. Я совершал перелёт из Лондона в Кейптаун, но пришлось сделать вынужденную посадку. С того времени я пытаюсь выбраться из джунглей, — мне нужно попасть в Бангали. Вы — первые встреченные мною люди. Разрешите представиться. Моя фамилия Бертон. Лейтенант Сесил Джайлз-Бертон, британские ВВС.
— Но это невероятно! — воскликнула леди Барбара. — Не может быть.
— Бертона мы знали, — сказал лорд Джон. — Вы на него нисколько не похожи.
— В этом нужно винить Африку. Я думаю, если вглядеться повнимательнее, то вы узнаете гостя, приглашенного вами на уик-энд в замок Рамсгейт.
И лорд Джон, вглядевшись повнимательнее, наконец пробормотал:
— Бог мой, ну да, — и протянул руку. — Примите мои извинения, старина.
Бертон не принял протянутой руки. Плечи его поникли. Ему стало стыдно за этих людей.
— Эту руку, что вы сейчас предлагаете лейтенанту Бертону, следовало бы протянуть заблудившемуся незнакомцу, — тихо произнёс он. — Боюсь, что не смогу пожать её искренне.
— Он прав, — обратился лорд Джон к своей сестре, и та послушно кивнула. — Мы страшно сожалеем, Бертон. Вы окажете мне очень большую честь, если примете мою руку.
Бертон пожал руку лорду Джону, и все повеселели. Леди Барбара представила лейтенанта стоявшему рядом с ней человеку — Дункану Тренту.
После еды Бертон познакомился с остальными членами сафари. Среди участников был высокий широкоплечий человек, которого звали м-р Романов, и именно Романов сообщил Бертону потрясшую его весть, что до Бангали не менее двухсот миль. Романов рассказал ему об этом, пока его брил камердинер Пьер. Очевидно, этот русский эмигрант путешествовал с помпой.
Далее Бертон узнал, что это сафари на самом деле состоит из двух сафари.
— Мы встретились с сафари Романова две недели тому назад, и поскольку все шли в одном направлении — на Бангали, то и объединились. Разница лишь в том, что сафари Романова охотится с ружьями, а мы охотимся с фотокамерами.
— Глупая идея, — сказал Трент, который, как видно, положил глаз на леди Барбару. — Джон вполне мог отправиться в зоопарк и сделать свои дурацкие снимки там, вместо того чтобы забираться в эту глушь и служить кормом для насекомых.
Бертону также стало известно, что Джеральд Голт, человек, который отнёсся к нему с таким презрением, являлся проводником Романова. В сафари участвовал ещё один русский — Сергей Годенский, профессиональный фотограф.
Внимание Бертона привлекли два других белых человека. Это были те самые подобранные в джунглях, о которых уже упоминалось. Их звали Смит и Питерсон. Они рассказали историю о том, что их бросили местные проводники.
— Они что-то не веселы, — заметил Бертон.
— И к тому же отлынивают от поручаемых им дел, — недовольно буркнул Джон Рамсгейт. — Бертон, вы не станете винить нас так сильно за наше поведение, когда поближе познакомитесь с этим весьма своеобразным сафари. Человек Романова, Голт, держит себя высокомерно, со всеми саркастичен. Все его ненавидят. Пьер и мой камердинер Томлин влюблены в Вайолет, прислугу Барбары. И, сдаётся мне, что Годенский и Романов терпеть не могут друг друга. В общем, я бы не назвал нас очень дружной семейкой.
После обеда подали кофе и сигареты. Бертон растянулся на земле и сделал глубокую затяжку.
— Подумать только, — произнёс он, — что всего лишь утром я умирал от голода. Никогда нельзя знать, что тебе уготовила судьба.
Он неосознанно похлопал себя по сердцу, где под рубашкой хранились чертежи изобретения Хораса Брауна.
— Может, и хорошо, что нам не дано заглянуть в будущее, — сказала леди Барбара.
Прошли дни. Бертон сильно привязался к Джону Рамсгейту, а особенно — к Барбаре. Дункан Трент пребывал в хмуром настроении. В Бертоне он видел соперника.
Затем начались неприятности из-за прислуги, Вайолет, когда Годенский полез к ней с приставаниями, которые она недвусмысленно отвергла. Бертон, случайно оказавшийся поблизости, свалил Годенского ударом с ног. Годенский, вне себя от злости, выхватил нож. Неожиданно подошла леди Барбара. Годенский убрал нож и сердито ушёл.
— Вы нажили себе врага, — предупредила Барбара. Бертон пожал плечами. Он уже пережил столько всего, что врагом больше, врагом меньше — не имело значения.
Но нажил он более, чем одного врага. К нему заявился Трент и недвусмысленно посоветовал ему держаться подальше от леди Барбары.
— Мне кажется, леди Барбара сама в состоянии выбрать себе общество по своему усмотрению, — тихо произнёс Бертон.
Привлеченный разговором, из палатки вышел Томлин. На его глазах Трент ударил Бертона, а Бертон послал Трента в нокдаун.
— Отправляйтесь к себе в палатку и поостыньте, — бросил Бертон Тренту и пошёл в свою палатку.
На следующее утро Рамсгейт уведомил Годенского, что по прибытии в Бангали не будет нуждаться в его услугах. Все остальные старались не замечать Годенского, даже двое приставших к сафари — Смит и Питер-сон, и он шёл целый день в одиночестве, лелея свою злобу. Колонну замыкал Дункан Трент, мрачный и нелюдимый.
Настроение у людей явно упало, и длинный переход под немилосердно палящим солнцем не смог успокоить расстроенные нервы членов сафари. Носильщики едва плелись, и Голту приходилось постоянно бегать взад-вперёд вдоль строя, осыпая их руганью и бранью. В итоге он вышел из себя и ударом свалил одного из носильщиков на землю. Когда тот поднялся, Голт повторил своё действие, и человек снова упал. Шедший поблизости Бертон вмешался.
— Прекратите, — приказал он.
— А вам какое, черт побери, до этого дело? Я отвечаю за это сафари, — огрызнулся Голт.
— Мне все равно, за чьё сафари вы отвечаете. Не смейте издеваться над людьми.
Голт замахнулся. Бертон блокировал удар, и в следующий миг сокрушительный ответный удар левой в челюсть послал Голта на землю. Для Бертона это оказалось третьей дракой с того момента, как он присоединился к сафари. Три нокдауна — трое врагов.
— Простите, Рамсгейт, — сказал позже Бертон. — Похоже, что я порчу со всеми отношения.
— Вы поступили совершенно правильно, — одобрил его Рамсгейт.
— Боюсь, что теперь вы заполучили настоящего врага, Сесил, — сказала леди Барбара. — Насколько мне известно, у Голта весьма дурная репутация.
— Ещё один враг — это уже не имеет никакого значения. Завтра мы будем в Бангали.
Они ещё несколько минут побеседовали и затем, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по палаткам. Бертон был счастлив, как никогда ранее. Завтра он увидит отца. Завтра он выполнит задание. И он был влюблён. Над лагерем, охраняемым сонным аскари, опустилась безмятежная тишина. Вдалеке раздался рык охотящегося льва, и часовой подбросил дрова в костёр.
Глава 6
Было раннее очень холодное предрассветное утро. Караульному аскари хотелось спать ещё больше, чем тому, которого он сменил на посту. Поскольку было холодно, он пододвинулся как можно ближе к костру, привалился спиной к колоде и сидя заснул.
Когда он проснулся, то увиденное им зрелище настолько его поразило, что он на миг потерял способность двигаться. Так он сидел, вытаращив глаза, уставясь на почти обнажённого белого человека, подсевшего рядом с ним к костру и гревшего над огнём руки. Откуда взялся этот призрак? Секунду назад его здесь не было. Но нет, пришелец был слишком реальным с его могучим телосложением.
Незнакомец раскрыл рот.
— Чье это сафари? — спросил он на языке суахили. Аскари обрёл дар речи.
— Кто вы? Откуда вы явились? — Глаза его вдруг расширились ещё больше, и нижняя челюсть отпала. — Если вы демон, — сказал он, — я принесу вам еды, только не губите меня.
— Я — Тарзан, — произнёс незнакомец. — Так чьё это сафари?
— Здесь два сафари, — ответил аскари, благоговейно глядя на Тарзана. — Одно Бвана Романова, а второе Бвана Рамсгейта.
— Они идут в Бангали? — спросил Тарзан.
— Да. Завтра мы будем в Бангали.
— Они охотятся?
— Бвана Романов охотится. Бвана Рамсгейт фотографирует.
Тарзан долго глядел на него, прежде чем снова заговорить, и затем сказал:
— Тебя следует выпороть за то, что заснул на посту.
— Но я не спал, Тарзан, — сказал аскари. — Я только прикрыл глаза, потому что им стало больно от света пламени.
— Огонь едва не потух, когда я пришёл, — сказал Тарзан. — Я подбросил дрова в костёр. Я здесь уже давно, и ты спал. В лагерь мог явиться Симба и утащить кого-нибудь из людей. Вот он там, наблюдает за тобой.
Аскари вскочил на ноги и вскинул ружьё.
— Где? Где Симба? — взволнованно спросил он.
— Разве ты не видишь его глаза, горящие в темноте?
— Да, Тарзан, теперь вижу. — Аскари приложил ружьё к плечу.
— Не стреляй. Если ты его только ранишь, он нападёт. Погоди.
Тарзан вынул из костра палку с горящим концом и швырнул её в темноту. Глаза исчезли.
— Если он вернётся, стреляй в воздух. Это может его отпугнуть.
Аскари сделался очень бдительным, но, следя за возможным появлением льва, старался не спускать глаз с незнакомца. Тарзан грелся возле огня.
Через некоторое время подул свежий ветер и вскоре несколько изменил своё направление. Тарзан поднял голову и принюхался.
— Кто у вас умер? — спросил он. Аскари быстро огляделся по сторонам, но никого не увидел. Когда он ответил, голос его слегка дрожал.
— Никто не умер, Бвана, — возразил аскари.
— Вон в той части лагеря лежит покойник, — произнёс Тарзан, кивком головы указывая на палатки белых людей.
— Нет там никакого покойника, и вы бы лучше уходили с вашими разговорами о смерти.
Тарзан не ответил. Он просто сидел на корточках, грея руки.
— Я должен пойти разбудить поваров, — сказал вскоре аскари. — Пора.
Тарзан ничего не ответил, и аскари отправился будить поваров. Он рассказал им, что в лагере появился демон, и когда те посмотрели и увидели белого человека, подсевшего к огню, их также охватил страх. Но ещё больше они напугались, когда аскари поведал им, что демон сказал, будто в лагере есть труп. Те разбудили всех боёв, ибо вместе не так страшно.
Десятник Рамсгейта пошёл в палатку своего хозяина и разбудил его.
— Бвана, в лагере демон, — сказал он, — и он утверждает, что у нас здесь покойник. Но ведь в лагере нет мертвеца, правда, Бвана?
— Конечно, нет, как нет и демонов. Сейчас я выйду. Рамсгейт торопливо оделся и через несколько секунд вышел наружу, где увидел сбившихся в кучку людей, глядящих в сторону костра — там сидел почти обнажённый белый человек гигантского роста. Рамсгейт направился к нему, и тот при его приближении учтиво встал.
— Могу ли я спросить, — начал Рамсгейт, — кто вы такой и чем обязан этому визиту? — Случай с Бертоном научил его, как следует обращаться с незнакомыми людьми.
Человек жестом указал на костёр.
— Вот причина моего визита, — сказал он. — Сегодня ночью в лесу необычно холодно.
— Но кто вы такой, приятель, и почему разгуливаете ночью по лесу в голом виде?
— Я — Тарзан, — ответил незнакомец. — А вас как зовут?
— Рамсгейт. Что это за история насчёт мертвеца в лагере, которую вы рассказали нашим ребятам?
— Это правда. В одной из тех палаток находится мёртвый человек. Умер он не так давно.
— Но откуда вам это известно? Что навело вас на такую странную мысль?
— Я чувствую его запах, — ответил Тарзан. Рамсгейт вздрогнул и оглядел лагерь. Неподалёку толпились наблюдавшие за ними носильщики, но в остальном все выглядело нормальным.
Он снова поглядел на незнакомца, на сей раз повнимательнее, и увидел, что человек этот красивой наружности и умный на вид. И все же Рамсгейт был уверен, что незнакомец сумасшедший; вероятно, один из тех человеческих отщепенцев, которые изредка встречаются даже в цивилизованном мире, бродящих голыми по лесу. Обычно их называют дикарями, но в большинстве своём они всего лишь безобидные придурки. Тем не менее, помня случай с Бертоном, Рамсгейт решил оказать этому человеку уважение и предложить ему поесть.
Он повернулся с крикнул боям: — Поторопитесь-ка с едой. Сегодня нам рано выступать.
Шум в лагере разбудил кое-кого из белых, и они вылезли из палаток. В их числе был Голт. Он подошёл к костру, за ним потянулись и остальные.
— Что тут у нас, хозяин?
— Этот бедняга замерз и пришёл погреться у огня, — сказал Рамсгейт. — Все в порядке, пусть греется. Проследите, чтобы его накормили завтраком, Голт.
— Слушаюсь, сэр. — Безропотность Голта удивила Рамсгейта.
— Да, вот ещё, Голт, пусть бои разбудят остальных. Я бы хотел, чтобы сегодня мы выступили пораньше.
Голт повернулся к боям и прокричал приказ на суахили. Несколько боёв отделились от группы и пошли к палаткам своих хозяев, чтобы разбудить их. Тарзан вновь занял своё место возле костра, а Рамсгейт отошёл переговорить с аскари, который ночью стоял на часах.
Он только приступил к расспросу часового, как его прервал крик, донёсшийся со стороны палаток белых, и он увидел боя Бертона, бегущего к нему с встревоженным видом.
— Идите скорее, Бвана, — крикнул бой. — Скорее сюда!
— В чем дело? Что стряслось? — спросил Рамсгейт.
— Я иду в палатка. Я нахожу Бвана Бертона на полу. Он мёртвый!
Рамсгейт ринулся к палатке Бертона, Тарзан следом за ним. Голт не отставал от них.
На полу ничком лежало тело Бертона, одетого в одну лишь пижаму. Рядом валялся опрокинутый стул и виднелись следы ожесточённой борьбы.
Пока трое прибывших осматривали тело, в палатку вошли Романов и Трент.
— Это ужасно, — воскликнул Романов, вздрогнув. — Кто мог это сделать?
Трент ничего не сказал. Он просто стоял и глядел на распростёртое тело.
Бертона закололи в спину. Нож вошёл под левую лопатку снизу и пронзил сердце. На горле виднелись синяки, свидетельствующие о том, что убийца задушил его, чтобы тот не смог позвать на помощь.
— Тот, кто это сделал, — человек недюжинной силы, — сказал Романов. — Лейтенант Бертон сам был весьма силён.
И тут они с изумлением увидели, что белый незнакомец берет командование в свои руки.
Тарзан переложил тело с пола на койку и прикрыл его одеялом. Затем низко наклонился и внимательно осмотрел следы на шее Бертона. Тарзан вышел наружу, и люди, озадаченные и испуганные, последовали за ним.
Выйдя из палатки, перед которой собрались практически все участники сафари, Рамсгейт увидел свою сестру, подходящую к ним.
— Что произошло? — спросила она. — Случилось что-нибудь?
Рамсгейт шагнул к ней и встал рядом. — Случилось нечто ужасное, Бэбс, — сказал он, избегая её вопросительного взгляда. Затем увёл её обратно в палатку, где рассказал о том, что произошло.
Голт грубым окриком велел всем заняться своими обязанностями, собрал всех аскари, которые находились ночью в карауле, и стал их допрашивать. Из собравшихся вокруг них белых Тарзан был единственным, кто понимал вопросы и ответы, которые произносились на суахили.
В течение ночи на вахте стояли четверо аскари, и все они утверждали, что не видели и не слышали ничего необычного, за исключением последнего караульного, который сообщил, что перед самым рассветом в лагерь пришёл незнакомый белый человек погреться у костра.
— Ты видел его все то время, что он был в лагере? — требовательно спросил Голт. Аскари заколебался.
— Бвана, моим глазам стало больно от огня, и я их закрыл. Но только на миг. А все остальное время я видел его сидящим и греющимся у костра.
— Ты лжешь, — сказал Голт. — Ты спал.
— Может, чуточку соснул, Бвана.
— Значит, этот человек вполне мог успеть пройти в палатку и убить Бвану Бертона?
Голт говорил без обиняков, так как не знал, что Тарзан понимает язык суахили.
— Да, Бвана, — ответил чернокожий. — Мог. Я не знаю. Но он раньше всех остальных узнал, что в лагере есть мёртвый.
— Откуда тебе это известно?
— Он сам мне сказал, Бвана.
— Этот человек был мёртв до моего прихода в лагерь, — спокойно сказал Тарзан. Голт опешил.
— Вы знаете суахили? — спросил он.
— Да.
— Никому не известно, как долго вы пробыли в лагере. Вы…
— О чем речь? — вмешался Романов. — Не могу понять ни слова. Погодите, сюда идёт лорд Джон. Ему и следует вести расследование. Лейтенант Бертон был его соотечественником.
Рамсгейт и Романов внимательно выслушали пересказанную Голтом информацию, полученную от аскари. Тарзан стоял с невозмутимым лицом, опершись на копьё. Когда Голт закончил, Рамсгейт покачал головой.
— Не вижу оснований подозревать этого человека, — произнёс он. — Какой у него мог быть мотив? Совершенно ясно, что это не было ограблением, ибо Бертон не имел при себе ничего ценного. И это не могло быть местью, поскольку они даже не были знакомы друг с другом.
— Может, он чокнутый, — предположил Смит. — Только психи разгуливают по лесу нагишом. А психи способны на все.
Трент кивнул головой. — Психическое расстройство, — проговорил он, — с манией убийства.
Подошла леди Барбара и встала рядом с братом. Глаза её высохли от слез, и она держалась спокойно. С ней пришла Вайолет с красными веками и шмыгающим носом.
— Выяснили что-нибудь новое? — спросила леди Барбара у брата. Рамсгейт покачал головой.
— Голт считает, что убийство мог совершить этот человек.
Леди Барбара подняла глаза. — Кто он? — спросила она.
— Он говорит, что зовут его Тарзан. Он пришёл в лагерь ночью, а когда точно, никто вроде не знает. Но я не нахожу никаких оснований подозревать его. У него не могло быть никаких мотивов.
— Здесь есть несколько людей, у которых могли быть мотивы, — с горечью произнесла леди Барбара. Она поглядела прямым взглядом на Трента.
— Барбара! — воскликнул Трент. — Неужели вы хотя бы на один миг допускаете, что это сделал я?
— Однажды он был готов убить лейтенанта, хозяин, — обратился к Рамсгейту Томлин. — Я там был, сэр. Я видел, как Бертон сшиб его с ног. Они ссорились из-за белой леди.
Трент изменился в лице. — Это абсурдно, — запротестовал он. — Сознаюсь, что я тогда погорячился, но потом, когда поостыл, пожалел о случившемся.
Вайолет обвиняющим жестом ткнула пальцем в Годенского.
— Он тоже пытался его убить! Он сказал, что убьёт его. Я сама это слышала.
— Раз уж на то пошло, то и Голт грозился его прикончить, — сказал Романов. — Не могли же они все убить его. Я полагаю, что вернее всего явиться к властям в Бангали, и пусть они во всем разберутся.
— Что касается меня, то я не возражаю. — сказал Голт. — Я его не убивал и не могу ручаться, что его убил этот человек. Но, согласитесь, как-то очень подозрительно, что он единственный из всего лагеря знал, что лейтенант Бертон мёртв.
— Об этом знал ещё один человек, — произнёс Тарзан.
— Кто? — встрепенулся Голт.
— Тот, кто его убил.
— И все же мне хотелось бы знать, откуда вам стало известно, что он мёртв, — сказал Голт.
— Мне тоже, — произнёс Рамсгейт. — Должен сказать, что это выглядит несколько странно.
— Все очень просто, — сказал Тарзан, — но, боюсь, что никому из вас меня не понять. Я — Тарзан из племени обезьян. Я прожил здесь почти всю свою жизнь точно в таких же условиях, что и другие звери. Звери полагаются на определённые органы чувств гораздо в большей степени, чем цивилизованные люди. У некоторых из животных чрезвычайно острый слух. Другие отличаются превосходным зрением. Но наиболее развитым у всех является чувство обоняния.
Без хотя бы одного из этих чувств невозможно выжить. Будучи человеком, а значит, естественно, наиболее беззащитным из зверей, я был вынужден развивать все из них. Смерть имеет свой особый запах. Он появляется почти сразу же после кончины. Пока я обогревался у костра и разговаривал с аскари, ветер посвежел и изменил своё направление. Он донёс до моих ноздрей свидетельство о том, что неподалёку лежит мёртвый человек, вероятно, в какой-то из палаток.
— Бред какой-то, — с отвращением сказал Смит. Годенский нервически рассмеялся.
— Он небось про себя думает, что мы тоже сумасшедшие, если поверим такому рассказу.
— Я думаю, он как раз тот, кто нам нужен, — сказал Трент. — Маньяк вовсе не обязан иметь мотивы для убийства.
— М-р Трент прав, — согласился Голт. — Давайте-ка лучше свяжем его и доставим в Бангали.
Никто из этих людей Тарзана не знал. Никто из них не смог истолковать то странное выражение, которое вдруг появилось в его серых глазах. Голт двинулся к нему, Тарзан попятился. Тогда Трент выхватил револьвер и наставил на Тарзана.
— Одно неосторожное движение, и я тебя застрелю, — произнёс Трент.
Может, намерения Трента и были самыми благими, но тактику он выбрал неверную. Помимо прочего, он сделал две роковые ошибки. Он стоял слишком близко от Тарзана и не выстрелил сразу же после того, как выхватил оружие.
Тарзан выбросил руку вперёд и перехватил его запястье. Трент нажал на курок, но пуля всего лишь вонзилась в землю. Человек-обезьяна стиснул его запястье посильнее, и Трент, вскрикнув от боли, выронил оружие. Все это произошло мгновенно, и Тарзан попятился от людей, загораживаясь Трентом, словно щитом.
Люди не смели стрелять, опасаясь попасть в Трента. Голт и Рамсгейт ринулись вперёд. Тарзан, держа одной рукой Трента, другой вытащил свой охотничий нож.
— Ни с места, — сказал он, — иначе убью. Он произнёс эти слова тихим ровным голосом, в котором однако ощущались острые металлические нотки. Голт и Рамсгейт остановились, и тогда Тарзан начал отступать в сторону леса, спускавшегося к границе лагеря.
— Что же вы стоите, как истуканы? — выкрикнул Трент. — Неужели вы позволите этому маньяку утащить меня в лес и зарезать?
— Что же нам делать? — вскричал Романов, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Мы ничего не можем предпринять, — сказал Рамсгейт. — Если мы попытаемся его схватить, он наверняка убьёт Трента. Если мы этого не сделаем, может, он и отпустит его.
— Я думаю, мы должны задержать его, — высказал предположение Голт, но добровольцев не нашлось, и в следующий миг Тарзан исчез в лесу, волоча с собой Трента…
В то утро отряду не удалось выступить в путь рано, и задолго до того, как люди двинулись в поход, из леса вышел Трент и вернулся к своим. Он весь дрожал от испуга.
— Дайте-ка мне глоток бренди, Джон, — обратился он к Рамсгейту. — Боюсь, что демон сломал мне запястье. Боже, я совсем расклеился. Это не человек. Он обращался со мной так, словно я ребёнок. Когда же убедился, что погони за ним нет, отпустил меня. И затем залез на дерево, словно мартышка, и скрылся по деревьям. Говорю вам, это сверхъестественно.
— Он ничего с вами не сделал после того, как уволок из лагеря? — поинтересовался Рамсгейт.
— Нет. Просто тащил за собой. Ни словечка не сказал, ни полсловечка. Такое ощущение, будто… будто тебя волочит лев.
— Хочется верить, что больше мы его не увидим, — с надеждой в голосе промолвил Рамсгейт.
— Да уж, сомневаться не приходится, — отозвался Трент. — Наверняка он и убил беднягу Бертона и теперь смылся.
Отряд медленно тронулся в путь, унося с собой тело Бертона на наспех сколоченных носилках. Четверо носильщиков с убитым замыкали шествие, а Барбара шла в голове колонны, рядом со своим братом, чтобы не видеть этого скорбного зрелища.
До Бангали они в тот день не добрались, и пришлось снова разбить лагерь. Все пребывали в унынии. Среди туземцев не слышалось ни смеха, ни пения; и сразу после ужина все разошлись по палаткам спать.
Около полуночи лагерь проснулся от дикого крика и выстрела. Из палатки выбежал Смит, деливший её с Питерсом. Рамсгейт вскочил с койки и выбежал наружу в одной пижаме, едва не сбив с ног Смита.
— В чем дело, приятель? Ради Бога, что произошло?
— Этот сумасшедший гигант, — закричал Смит. — Он опять был здесь. На сей раз он убил беднягу Питерсона. Я выстрелил в него. Думаю, ранил, но точно не знаю. Не уверен.
— Куда он пошёл? — коротко спросил Рамсгейт.
— Вон туда, в джунгли. — И запыхавшийся Смит указал направление рукой.
Рамсгейт покачал головой.
— Погоня бессмысленна, — сказал он. — Нам его ни за что не найти.
Они прошли в палатку Питерсона и обнаружили его лежащим на койке. В сердце его торчала рукоятка ножа. Спать той ночью в лагере больше не ложились. Караул несли и белые, и аскари.
Глава 7
В Бангали Тарзан сидел в бунгало полковника Джеральда Джайлз-Бертона.
— Потрясение от вашего известия не столь велико, как могло быть, — произнёс полковник Бертон. — Я уже давно потерял надежду увидеть моего мальчика живым. И все же знать, что он был все это время жив и почти рядом — вот что трудно вынести. Они кого-нибудь заподозрили в убийстве?
— Они все уверены, что это сделал я.
— Нонсенс, — сказал Бертон.
— В отряде он имел стычки с тремя людьми. И все они угрожали ему расправой. Но, судя по тому, что я слышал, все эти угрозы произносились в запальчивости и, вероятно, ничего не стоили. Из них только у одного имелась достаточная причина для убийства.
— У кого? — спросил Бертон.
— У человека по имени Трент, который влюблён в леди Барбару. Это — единственный реальный мотив, насколько мне известно.
— Иной раз это очень сильный мотив, — заметил Бертон.
— Однако, — продолжал Тарзан, — Трент не убивал вашего сына. Это исключено. Если убийца находился в лагере, я смог бы его установить, но мне пришлось спасаться бегством.
— Не смогли бы вы остаться здесь и помочь мне обнаружить его, когда прибудет отряд?
— Конечно. Вам не следовало и спрашивать.
— Есть одно обстоятельство, о котором, мне кажется, вам необходимо знать. В то время, когда мой сын потерялся, он имел при себе очень важные для правительства документы. По официальной версии он совершал перелёт из Лондона в Кейптаун, но по инструкции должен был сделать здесь остановку и передать бумаги мне.
— И за ним гнались трое на итальянском военном самолете, — произнёс Тарзан.
— Ну да! Но как вы об этом узнали? — заволновался Бертон.
— Я наткнулся на оба самолета. Самолет вашего сына был сбит, но сам он благополучно спустился на парашюте. Его парашют я нашёл недалеко от самолета. Но перед тем как выпрыгнуть, он выстрелил в пилота второго самолета. Смертельно раненный пилот все же сумел посадить самолет и умер. Я обнаружил его сидящим за штурвалом. Летевшие с ним двое других покинули место аварии. Один из них, возможно, получил небольшую травму, так как я заметил, что он прихрамывал, но он мог быть хромым и до этого. Точнее сказать, разумеется, не могу.
— Вы видели их? — спросил Бертон.
— Нет. Я пошёл по их следам, но шёл недолго, пока не натолкнулся на самолет вашего сына. Затем, определив, что он англичанин, или предположив, что это так, поскольку он пилотировал английский самолет, я последовал за ним. Видите ли, он приземлился в местности, где во множестве водятся львы. Ну да вы знаете, это там, где обитают буйрае.
— Да, и буйрае хуже львов.
— Да, — согласился Тарзан, погружаясь в воспоминания. — Я и раньше сталкивался с ними. А на этот раз они едва не прикончили меня. После того, как мне удалось уйти от них, я снова двинулся в Бангали, и сегодня рано утром натолкнулся на это сафари.
— Вы полагаете, те двое имели шанс завладеть бумагами моего сына?
— Нет. Они пошли в другую сторону. Вероятно, к настоящему времени оба погибли. Плохое место выбрали они для посадки. Полагаю, это были итальянцы.
Полковник Бертон покачал головой.
— Нет. Один из них был американцем, другой — русским. Их фамилии Кэмпбелл и Зубанев. Я получил полную информацию о них из Лондона. Их там разыскивали за шпионаж и убийство.
— Ну а теперь они уже не смогут причинить кому-нибудь вред, — заметил Тарзан. — И утром вы получите эти бумаги.
— Да, получу бумаги, — грустно произнёс Бертон. — Как странно, Тарзан, что мы начинаем ценить счастье только тогда, когда теряем его. Я не мстителен, но хотел бы знать, кто убил моего сына.
— В Африке расстояния большие, Бертон, — промолвил человек-обезьяна, — но если убийца вашего сына ещё жив, я отыщу его прежде, чем он покинет Африку. Это я вам обещаю.
— Если его не найдёте вы, не найдёт никто, — сказал Бертон. — Спасибо, Тарзан.
Тарзан с чувством пожал руку Бертона.
Восемь носильщиков, несущих тела Сесила Бертона и Питерсона, замыкали строй отряда, прибывшего к окраине Бангали и приготовившегося разбить лагерь.
Рамсгейт и Романов немедленно отправились с сообщением к полковнику Бертону. Они застали его сидящим в своём кабинете — отгороженной веранде, расположенной вдоль стены бунгало. При их появлении он встал и протянул руку молодому англичанину.
— Лорд Джон Рамсгейт, я полагаю, — сказал он и, повернувшись затем к русскому, добавил: — и мистер Романов. Я ждал вас, джентльмены.
— Мы пришли к вам со скорбной вестью, полковник Бертон, — произнёс Рамсгейт, и у него дрогнул голос.
— Да, я знаю, — сказал Бертон.
Рамсгейт и Романов опешили от неожиданности.
— Знаете?! — воскликнул Романов.
— Да. Мне сообщили вчера ночью.
— Но ведь это невозможно, — сказал Рамсгейт. — Мы, наверное, говорим о разных вещах.
— Нет. Мы оба говорим об убийстве моего сына.
— Странно! — воскликнул Рамсгейт. — Я не понимаю. Однако, полковник, мы уже можем с уверенностью утверждать, что знаем, кто убийца. Прошлой ночью в нашем лагере было совершено второе похожее убийство, и один из участников нашего сафари видел убийцу в момент совершения преступления. Он выстрелил в него и думает, что попал.
В этот миг открылась дверь бунгало, и неожиданно на веранду вышел Тарзан!
Рамсгейт и Романов вскочили на ноги.
— Вот он! Это убийца, — выкрикнул Рамсгейт.
Полковник Бертон покачал головой.
— Нет, джентльмены, — произнёс он тихо. — Тарзан из племени обезьян не убивал моего сына и не мог убить второго человека, потому что находился здесь, в моём бунгало, всю прошлую ночь.
— Но ведь Смит заявил, что видел этого человека и узнал его, когда убили Питерсона вчера ночью, — возразил Романов.
— Что ж, в момент подобного возбуждения, да к тому же в темноте человек легко может ошибиться, — проговорил Бертон. — Я предлагаю пойти в лагерь и допросить кое-кого. Насколько я понял, трое из ваших спутников либо нападали на моего сына, либо угрожали ему.
— Да, — сказал Рамсгейт. — Моя сестра и я настаиваем, чтобы было проведено тщательное официальное расследование, и я уверен, что мистер Романов одного с нами мнения.
Романов наклонил голову в знак согласия.
— Вы, разумеется, пойдёте с нами? — спросил Бертон.
— Как вам будет угодно, — ответил Тарзан. Со смешанным чувством члены сафари встретили появление в лагере Тарзана вместе с Рамсгейтом, Романовым, полковником Бертоном и нарядом местной полиции.
— Они его поймали, — обратился Голт к Тренту. — Быстрая работа.
— Следовало бы надеть на него наручники, — сказал Трент, — иначе он ускользнет, как в прошлый раз, Они даже не отобрали у него оружие.
По предложению полковника Бертона всех белых участников сафари собрали вместе для допроса. Пока их созывали, Тарзан тщательно осмотрел тело Питерсона, уделив особое внимание рукам и ногам убитого, а также ране на груди. Тарзан на миг низко склонился над телом, приблизив лицо к рукаву кителя. Затем он вернулся к полковнику Бертону, перед которым собрались вызванные люди.
Полковник-англичанин стал по очереди допрашивать каждого. Он внимательно выслушал показания Вайолет, Томлина и леди Барбары. Он допросил Годенского, Голта и Трента. Он расспросил Смита об убийце Питерсона.
— Итак, вы утверждаете, что видели, как этот человек убил Питерсона? — Бертон указал на Тарзана.
— Мне показалось, что это он, — ответил Смит, — но я мог и ошибиться. Было очень темно.
— Ну а теперь относительно моего сына, — произнёс Бертон. — Есть ли среди присутствующих кто-нибудь, кто желал бы предъявить прямое обвинение в убийстве в чей-либо адрес?
Леди Барбара Рамсгейт напряглась.
— Да, полковник, — сказала она. — Я обвиняю Дункана Трента в убийстве Сесила Джайлз-Бертона.
Трент заметно побледнел, но промолчал. Все взоры были устремлены на него. Тарзан нагнулся к полковнику и что-то шепнул ему на ухо. Бертон кивнул.
— Тарзан хочет задать несколько вопросов, — объявил Бертон. — Прошу вас отвечать на них так, как если бы их задавал я.
— Разрешите взглянуть на ваш нож? — попросил Тарзан, указывая на Пьера.
— У меня нет ножа, сэр.
— Тогда на ваш, — обратился он к Голту. Голт вынул нож из ножен и передал его человеку-обезьяне, который бегло осмотрел его и тут же вернул.
Затем он поинтересовался ножом Томлина, но оказалось, что Томлин ножа не носит. Тарзан поочередно и быстро изучил ножи Смита, Годенского и Трента, после чего обратился к Смиту.
— Смит, — сказал он, — вы оставались в палатке после того, как Питерсон был убит. Не могли бы вы сказать мне, как он лежал на своей койке?
— Он лежал прямо на спине, — ответил Смит.
— Какой стороной его койка граничила со стенкой палатки?
— Левой стороной.
Тарзан повернулся к Рамсгейту.
— Как давно вы знакомы с этим Смитом? — спросил он.
— Всего несколько недель, — ответил Рамсгейт. — Мы встретили его и Питерсона, когда те плутали в джунглях. Они сказали, что их бросили проводники.
— Когда вы его встретили, он хромал, не так ли? Джон Рамсгейт изумился.
— Да, — ответил он. — Смит сказал нам, что подвернул ногу.
— А это тут при чем? — взвился Смит. — Разве я вам не говорил, что этот парень шизик! Тарзан подошёл вплотную к Смиту.
— Дайте мне свой пистолет, — потребовал Тарзан.
— Нету у меня никакого пистолета, — зарычал Смит.
— Что это выпирает у вас из-под рубашки с левой стороны? — с этими словами Тарзан быстрым движением похлопал ладонью по этому месту.
Смит ухмыльнулся.
— Не такой уж ты умник, каким хочешь казаться. Какой пистолет?
Тарзан обратился к леди Барбаре.
— Мистер Трент не убивал Бертона, — сказал он с полнейшей убежденностью. — Его убил Смит. Смит также убил Питерсона.
— Гнусная ложь! — вскричал Смит. — Ты сам их убил! Это оговор! Неужели вы все не понимаете этого?
— Почему вы решили, что убийца — Смит? — спросил полковник Бертон.
— Я должен внести одно уточнение в своё заявление, — сказал Тарзан. — Их убил Кэмпбелл. Фамилия этого человека не Смит, а Кэмпбелл. Настоящее имя человека, которого убили прошлой ночью, не Питерсон, а Зубанев!
— Говорю вам, это подлая ложь! — закричал Смит. — У тебя нет против меня никаких улик! Ты ничего не сможешь доказать!
Тарзан выпрямился в полный рост, возвышаясь надо всеми. Люди притихли, даже Смит.
— Лейтенанта Бертона убил очень сильный человек, левша, у которого отсутствует средний палец на правой руке, — произнёс Тарзан. — Рана, оказавшаяся смертельной для Бертона, могла быть нанесена только в том случае, если нож держали в левой руке. На его горле остались отпечатки большого, указательного, безымянного пальца и мизинца.
Как вы, наверное, заметили, у Смита Или, вернее, Кэмпбелла на правой руке нет среднего пальца. Я также обратил внимание на то, что, когда попросил мужчин показать свои ножи, Кэмпбелл был единственным, кто передал мне оружие левой рукой. Ножевая рана в груди Зубанева была нанесена ножом, который держали в левой руке.
— Но мотивы этих убийств?! — вырвалось у Романова.
— Полковник Бертон найдёт их у Кэмпбелла под рубашкой! Это бумаги, которые вез с собой лейтенант Бертон, когда его сбил самолет-преследователь, в котором летели Кэмпбелл и Зубанев. Я знаю, что Питерсон, или, вернее, Зубанев, находился в том самолете. Второй человек хромал, когда отходил от самолета. Этот человек — Кэмпбелл, который называет себя Смитом.
— Но почему Смит, или Кэмпбелл, или как его там зовут, хотел убить Бертона и Питерсона? — спросил Джон Рамсгейт.
— Ему и Зубаневу были нужны бумаги, находившиеся у Бертона, — объяснил Тарзан. — Никто больше о документах не знал. Кэмпбелл понимал, что если он выкрадет бумаги и оставит Бертона в живых, то лейтенант немедленно начнёт энергичное расследование среди участников сафари. Он должен был убить Бертона. Зубанева он убил, чтобы не делиться с ним деньгами, которые надеялся выручить за эти бумаги, уже проданные ими заочно итальянским властям. Эти документы, — Тарзан внезапно рванул рубашку на груди Кэмпбелла, — находятся здесь!
Полицейские поволокли за собой Джозефа Кэмпбелла, он же Джо-дворняга,
— Как вы узнали, что Зубанев находился в том итальянском самолете? — спросил Рамсгейт с любопытством.
— Я нашёл его перчатку в задней части кабины, — ответил человек-обезьяна.
Рамсгейт в замешательстве покачал головой.
— И все же я не понимаю, — произнёс он. Тарзан улыбнулся.
— Это от того, что вы — цивилизованный человек, — сказал он. — Лев Нума или леопард Шита поняли бы. Когда я нашёл эту перчатку, то понюхал её. Поэтому я носил с собой в памяти запах Зубанева. И по запаху Питерсона понял, что он на самом деле Зубанев. Следовательно, Смит не кто иной, как Кэмпбелл. А теперь…
Тарзан замолчал, обводя людей взглядом.
— Я возвращаюсь домой, — сказал он. — До свидания, друзья мои. Было приятно снова встретиться с соплеменниками, но зов джунглей сильнее. До свидания…
И Тарзан из племени обезьян возвратился в джунгли…
Тарзан и чемпион
— Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять! — Рефери отступил в нейтральный угол и поднял правую руку Малларгана.
— Победитель и новый чемпион! — провозгласил он.
Какое-то мгновение публика, лишь частично заполнившая Мэдисон Сквер Гарден, словно окаменев, сидела в напряжённой тишине. Затем раздался взрыв аплодисментов, перемежаемый однако язвительными выкриками. Дело не в том, что кое-кто пытался поставить под сомнение справедливость победы, просто Малларгана недолюбливали, ибо он пользовался дурной славой нечестного бойца. Кроме того, многие из публики поставили свои денежки на чемпиона.
Джоуи Маркс, менеджер Малларгана, и ещё один мужчина пробрались через канаты и теперь похлопывали чемпиона по спине; фотографы, спортивные журналисты, полицейские, болельщики заполнили ринг. Захлебывающиеся комментаторы спешили сообщить миру эпохальную новость.
Экс-чемпион, пришедший в себя, но все ещё нетвердо стоящий на ногах, пересёк ринг и протянул Малларгану руку, поздравляя с победой. Но новый чемпион руки не принял.
— Вали отсюда, задница, — процедил он сквозь зубы и отвернулся.
Малларган, по прозвищу «Железный кулак», прошёл тернистый путь от любителя до профессионала, чемпиона мира в тяжёлом весе чуть больше, чем за год, и заслужил своё прозвище по праву. В самом деле, для победы ему хватало одного удара — смертельного удара правой в челюсть. Иногда ему приходилось выжидать в течение нескольких раундов, но в конце концов своего шанса он не упускал. Вот и экс-чемпион, на которого принимались ставки в расчёте один к десяти, продержался всего три раунда. С тех пор как Малларган включился в борьбу за звание чемпиона, ему довелось провести всего девять раундов, в результате чего в шести боях трое противников получили перелом челюсти, а один — травму черепа.
Теперь Малларган решил устроить небольшие каникулы и осуществить наконец своё давнишнее желание. Несколько лет тому назад ему на глаза попалось рекламное объявление, гласившее: «ПОСТУПАЙ НА ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ — И ТЫ УВИДИШЬ ВЕСЬ МИР».
Этот плакат запал ему в душу, и сейчас, когда заслуженный отпуск был у него, что называется, в руках, Малларган решил посмотреть мир самостоятельно, без помощи военно-морского флота или морской пехоты.
— Никогда не видел Ниагарского водопада, — сказал его менеджер. — Чудное место для отдыха. Если мы туда поедем, это прибавит Ниагарскому водопаду немножко популярности.
— Ниагара? Дерьмо! — откликнулся Малларган. — Мы отправимся в Африку.
— Африка… — мистер Маркс наморщил лоб. — Это же где-то у черта на куличках, кажется, в самом низу Южной Америки… И кой черт тебя туда понесёт?
— Охота! Видал трофеи в доме того парня, где мы были на днях после боя? Головы льва, буйвола, слона… Здорово! Вот это спорт!
— Да сдались нам эти львы, малыш, — в голосе Маркса послышались умоляющие нотки. — Послушай, малыш, если ты проведёшь здесь ещё несколько боёв, у тебя будет достаточно «фанеры», чтобы вообще закончить выступления и рвануть хоть в Африку, хоть на край света — но без меня.
— Я еду в Африку, и ты едешь со мной. Если хочешь на этом заработать немножко популярности, поторопись растрезвонить об этом газетчикам.
Спустя десять дней спортивные обозреватели и операторы роились вокруг чемпиона на палубе корабля. Юпитеры сияли; затворы щёлкали; репортёры выстреливали вопросы; пассажиры толпились, вытягивая шеи; какая-то девушка пробивала локтями дорогу сквозь толпу, сжимая альбом для автографов.
— А он что, и расписываться умеет? — поинтересовался репортёр из «Дейли Ньюз».
— Ах ты умник, — прорычал Малларган.
— Передай от меня привет Тарзану, когда доберешься до Африки, — подхватил другой.
— И не задирай его, иначе он разорвёт тебя на куски, — воскликнул репортёр из «Дейли Ньюз».
— В гробу я видал эту задницу, — сказал Малларган, — никого ему не разорвать.
— Ставлю десять против одного, что он послал бы тебя в нокаут в первом же раунде, — съехидничал репортёр из «Дейли Ньюз».
— Ты их, задница, никогда не получишь, — рявкнул чемпион.
Тяжело груженный грузовик громыхал вдоль границы обширной равнины. Казалось, она находится под постоянным прицелом леса, остановившегося у самой кромки и выславшего вперёд разрозненные пикеты, чтобы разведать территорию, занятую неприятелем. Почему древесная армия не наступает и равнина остаётся незавоеванной, оставалось загадкой.
Являлся загадкой и сам грузовик для человека, наблюдавшего за его медленным продвижением. Вероятно, со дня сотворения мира это был первый колесный экипаж, передвигающийся по местному бездорожью.
За рулём грузовика находился белый человек в потертом пробковом шлеме, рядом с ним сидел негр. В кузове поверх грузов разместились ещё несколько чернокожих. Удлиняющиеся тени, отбрасываемые деревьями, уже накрывали ползущий анахронизм, возвещая о наступлении коротких экваториальных сумерек.
Человек, идущий по равнине, изменил свой курс, чтобы встретить грузовик. Он шёл мягким пружинистым шагом, напоминающим кошачью поступь. На нём не было одежды, не считая набедренной повязки из шкуры льва; его оружие было примитивно: колчан со стрелами и лук на спине, охотничий нож в грубых ножнах на бедре, короткое толстое копьё в руке и свернутое лассо, переброшенное через плечо. Кожа у человека была очень тёмной, но он не был негром. Жизнь под жарким африканским солнцем придала его коже бронзовый оттенок.
На плече гиганта примостилась маленькая обезьянка, обхватив его бронзовую шею одной рукой.
— Тармангани, Нкима, — сказал человек, глядя в сторону грузовика.
— Тармангани, — проверещала обезьянка. — Нкима и Тарзан убьют Тармангани.
Она приподнялась, надула щеки и приняла свирепый вид. Находясь на приличном расстоянии от противника или расположившись на плече у хозяина, малыш Нкима чувствовал себя львом. Его отвага была обратно пропорциональна дистанции, отделяющей Нкиму от Тарзана, и прямо пропорциональна дистанции, отделяющей Нкиму от источника опасности. Будь малыш Нкима человеком, он непременно стал бы гангстером и забиякой, оставаясь при этом трусишкой. Но обезьянка Нкима мог вызвать лишь улыбку. Однако он обладал такой чертой характера, которая в определённых случаях возвышала его. Это была беспредельная преданность своему хозяину — Тарзану.
Наконец человек в грузовике заметил идущего и сообразил, что вот-вот их пути пересекутся. Он поправил кобуру и нащупал пистолет, затем взглянул на карабин, который сидящий рядом с ним парень держал между колен, и решил, что готов к любым неприятностям. Прежде ему не доводилось бывать в этих краях, и он не знал местных обычаев. Поэтому меры предосторожности казались не лишними. По мере того, как дистанция между ними сокращалась, он все пристальнее вглядывался в незнакомца.
— Мту мвеуси? — спросил он у парня, сидевшего рядом и так же пристально вглядывавшегося в приближающего незнакомца.
— Мзунгу, бвана, — откликнулся бой.
— Похоже, ты прав, — согласился водитель. — Похоже, белый человек, верно; только одет как дикарь.
— Меньи вазимо, — усмехнулся парень.
— У меня на руках и так два психа, — сказал мужчина. — С меня довольно.
Тарзан приближался. Водитель остановил грузовик. Малыш Нкима верещал и яростно бранился, обнажив зубы в пугающем, как ему казалось, оскале. Никто не обращал на него внимания, но он не успокаивался до тех пор, пока Тарзан не приблизился к грузовику футов на пятьдесят; тогда Нкима счёл свою задачу выполненной, спрыгнул на землю и бросился к растущему неподалёку дереву. В конце концов какой смысл испытывать судьбу?
Тарзан остановился рядом с грузовиком и взглянул в лицо белому человеку.
— Что вы здесь делаете? — спросил он. Мелтон, увидев перед собой почти голого человека, испытал чувство превосходства, и дерзкий вопрос обидел его.
— Да вот кручу баранку, приятель, — бросил он.
— Отвечайте на мой вопрос! — На сей раз в голосе Тарзана послышались резкие нотки.
У Мелтона был трудный день. И предыдущие дни были не легче. У него пошаливали нервы, и настроение приближалось к нулевой отметке. Его рука потянулась к пистолету, чтобы с помощью оружия высказать незнакомцу все, что накипело на душе, но пистолету не пришлось вступить в беседу. Резко выбросив руку вперёд, Тарзан перехватил запястье Мелтона и выдернул человека из кабины. Спустя мгновение он был разоружён.
Нкима пританцовывал и подпрыгивал на ветке дерева, осыпая врага грубой бранью и призывая Тарзана убить Тармангани. Но никто не обращал на него внимания. Этот крест Нкима нёс постоянно. Он был столь мал и незначителен, что никто не обращал на него внимания.
Негры в кузове грузовика застыли в растерянности, широко раскрыв глаза. Все произошло так неожиданно, что они ничего не успели сообразить. Они видели, как незнакомец выдернул Мелтона из кабины, и теперь смотрели, как Тарзан трясёт белого бвану, словно собака крысу. Тарзан по собственному опыту знал, что лучший способ добиться от человека подчинения — хорошенько встряхнуть его.
Мелтон был крепким парнем, но и он оказался беспомощным в железных тисках незнакомца; к тому же он здорово струхнул. Его испугала не столько сверхчеловеческая сила, сколько ужас, который вселяла эта тварь. Мелтон почувствовал себя в объятиях дикого зверя. Когда много лет назад его сильно помял лев, он уже пережил это чувство — чувство фатального подчинения неизбежности.
Тарзан перестал трясти Мелтона и взглянул на парня, выпрыгнувшего с карабином из грузовика.
— Брось винтовку, — сказал Тарзан на суахили.
Юноша помедлил.
— Брось! — приказал Мелтон, затем обратился к Тарзану. — Чего ты хочешь?
— Я спросил вас, что вы здесь делаете. Я хочу получить ответ.
— Сопровождаю парочку процветающих янки.
— Где они?
Мелтон пожал плечами.
— Бог их знает. Они выехали с утра пораньше на легковушке, а мне велели держаться опушки леса. Сказали, что вернутся и встретят меня позже днём.
— Что они здесь делают? — спросил Тарзан.
— Охотятся.
— Почему ты привёл их сюда? Ведь это закрытая территория.
— Я их не приводил, это они меня привели. С Малларганом спорить бесполезно. Он из тех, кому хоть кол на голове теши. Ему нужен не проводник, а загонщик. Он чемпион мира в тяжёлом весе, и это ударило ему в голову. Попробуй сказать ему что-нибудь поперек, живо схлопочешь. Кое-кто уже попробовал — не позавидуешь. В жизни не встречал такого скандалиста. Второй — поспокойнее. Менеджер Малларгана. Умора. Тоже мне менеджер! Только и твердит: «Да, малыш!» «О’кей, малыш!», а сам все время думает, как бы поскорее вернуться в Нью-Йорк. И постоянно трясётся от страха. Эх, избавиться бы от них.
— Они поехали одни? — спросил Тарзан.
— Да.
— В таком случае у тебя есть шанс избавиться от них. Это край львов. Я никогда не встречал их в таком количестве.
Мелтон присвистнул.
— Тогда я должен двигаться и попытаться найти их. Они мне не нравятся, но я отвечаю за них. А ты… — он помедлил, — ты не будешь мешать мне?
— Нет, — ответил Тарзан, — Иди и найди их. Скажи, чтобы убирались отсюда и больше никогда не возвращались.
Затем он направился в сторону леса. Когда Тарзан немного отошёл, Мелтон окликнул его.
— А вообще-то ты кто такой? Человек-обезьяна остановился и обернулся.
— Я — Тарзан, — сказал он.
Снова Мелтон присвистнул. Он залез в кабину грузовика и включил мотор; и когда тяжёлая машина медленно двинулась по дороге, Тарзан исчез в лесу.
Солнце садилось на западе, и удлиняющаяся тень леса наползала на равнину. Легковая машина тряслась и подпрыгивала на ухабах. В машине были двое. Один сидел за рулём, другой расположился рядом. Его глаза покраснели, он чихал почти беспрерывно.
— Ради всего, малыш, ты не можешь ехать помедленнее? — хныкал Маркс. — Хватит с меня сенной лихорадки, а тут ещё ты хочешь из меня кишки вытрясти.
Вместо ответа Малларган чуть-чуть придавил педаль газа.
— Ты или рессоры потеряешь, или шины, или менеджера, если не сбавишь скорость.
— Я в менеджере больше не нуждаюсь. — Эта мысль показалась Малларгану настолько забавной, что он повторил её: — Я в менеджере больше не нуждаюсь; итак, я оставляю его в Африке. Вот ребята повеселятся!
— Не забивай свою головку дурацкими идеями, малыш. Ты нуждаешься в таком смышленом парнишке, как я. Кулаки у тебя действительно железные, но лоб-то медный.
— Значит, так?
— Именно так.
Малларган поехал чуть медленнее, поскольку внезапно сгустилась тьма. Он включил фары.
— Здесь быстро темнеет, — прокомментировал чемпион. — Интересно, почему?
— Из-за широты, умник, — объяснил Маркс. Некоторое время они ехали молча. Маркс нервно поглядывал по сторонам, поскольку с наступлением темноты все вокруг настолько изменилось, что складывалось впечатление, будто они внезапно перенеслись в иной, странный мир. Равнина слабо освещалась мерцающим светом звёзд, лес казался сплошной непроницаемой темнотой.
— Неплохо бы сейчас очутиться на 42-й стрит, — заметил Маркс.
— И чего-нибудь пожевать, — сказал Малларган. — У меня уже живот к спине прилип. Интересно, куда они запропастились? Говорил же я ему: не останавливайся, пока не встретишь нас. Эти англичане такие самоуверенные и строят из себя всезнаек: «Не делай то, не делай се!» Я думаю, чемпион мира способен сам о себе позаботиться, не так ли?
— Конечно так, малыш.
Тишину равнины нарушил рёв льва, вышедшего на охоту. Несмотря на достаточное расстояние, этот звук явственно донёсся до ушей обоих мужчин.
— Что это было? — поинтересовался Малларган.
— Кабанчик, — ответил Маркс.
— Было бы светло, мы смогли бы подстрелить его, — вздохнул Малларган. — Дюжина свиных отбивных сейчас пришлась бы кстати. Знаешь, Джоуи, мы могли бы запросто обойтись и без этого англичанина.
— А кто сидел бы за баранкой грузовика?
— Твоя правда. Но он ведёт себя, словно нянька, опекающая пару сосунков. Скоро моё терпение лопнет, и я ему врежу.
— Смотри, — перебил его Маркс. — Видишь свет? Это, должно быть, грузовик!
Когда автомобили встретились, усталые люди повалились на землю, растирая затекшие конечности и сведенные судорогой мышцы.
— Где это тебя черти носили? — недовольно спросил Малларган.
— Я все время на ходу, — ответил Мелтон. — С тех пор, как мы покинули лагерь. Но вы же знаете, что эта колымага не может ехать так же быстро, как ваша машина. А вы сегодня наколесили не мало. Вам хоть повезло?
— Увы. Мне уже кажется, что здесь вообще нет никакой дичи.
— Есть и много. Если разбить постоянный лагерь, как я советовал, можно кое-что добыть.
— Нам встретилось несколько буйволов, — сказал Маркс, — но они убежали.
— Ушли в какой-то лесок, — объяснил Малларган. — Я попробовал их догнать, но не достал.
— Ваше счастье, — заметил Мелтон.
— О чем это ты? Моё счастье?
— Если бы вы подстрелили одного из них, вас, вероятно, уже не было бы в живых. Предпочел бы встретиться со львом, нежели с раненым буйволом.
— Может, ты и предпочёл бы, — бросил Малларган, — что же касается меня — я коров не боюсь.
Мелтон пожал плечами, повернулся и дал команду разбивать лагерь.
— Придётся ставить лагерь здесь, — сказал Мелтон. — Воды нам сейчас не найти, правда, запасы у нас есть. Ну а завтра в любом случае нужно возвращаться.
— Возвращаться?! — возмутился Малларган. — Кто тут произносит это слово? Я приехал охотиться и буду охотиться!
— По дороге я встретил человека, который предупредил, что это закрытая территория и нам лучше убраться отсюда подобру-поздорову.
— Что-что? Да кто он такой, чтобы приказывать мне? Ты сказал ему, кто я?
— Да, но мне кажется, это не произвело на него особого впечатления.
— Ладно. Когда мы встретимся, я произведу на него особое впечатление. Кто он?
— Его зовут Тарзан.
— Эта задница? И он полагает, что может выгнать меня из Африки?
— Если он говорит, что нам нужно покинуть эти края, значит, лучше так и поступить, — посоветовал Мелтон.
— Я уеду только тогда, когда сам этого пожелаю, — ответил Малларган.
— Лично я готов уехать сию же минуту, — пробормотал Маркс, чихая непрерывно. — Африка не для человека, страдающего сенной лихорадкой.
Слуги разгружали грузовик, торопясь разбить лагерь. Кто-то разводил огонь для приготовления пищи. То и дело то тут, то там возникал смех. Один из слуг, несший тяжёлый груз, случайно толкнул Малларгана, и тот пошатнулся. В ту же секунду чемпион нанёс негру тяжёлый удар ладонью ниже уха и сбил его с ног.
— В следующий раз смотри, куда прешь, — рявкнул он.
Мелтон подошёл к нему.
— Все! Достаточно! — сказал он. — Я терпел это сколько мог. Отныне вы не посмеете тронуть никого из этих ребят.
— И ты хочешь заработать? — заорал Малларган. — Что ж, получай.
Но прежде чем он успел нанести удар, Мелтон выхватил пистолет и прицелился.
— Продолжайте, — пригласил он насмешливым тоном. — Я жду не дождусь повода признать себя виновным в том, что убил вас в порядке самозащиты.
Несколько мгновений Малларган стоял, уставившись на пистолет, затем резко отвернулся. Позже он признался Марксу: «У этих англичан совсем нет чувства юмора. Мог бы сообразить, что я просто пошутил».
Во время ужина настроение у всех было подавленным. Беседу нельзя было назвать даже вялой, поскольку до конца трапезы практически никто не проронил ни слова. Вдруг неподалёку раздался львиный рык.
— Опять этот кабанчик, — сказал Малларган. — Может, поймаем?
— Какой кабанчик? — поинтересовался Мелтон.
— Прочисть уши, — съязвил Малларган, — не слышишь что ли?
— О, Боже! — заорал Маркс. — Посмотрите на эти глаза! Они светятся! Вон там, в темноте!
Мелтон вскочил, бросился к грузовику и, включив фару-прожектор, направил луч в сторону глаз. Пятно яркого света выхватило из темноты неподвижно стоящего взрослого льва. Но лишь на секунду. Через мгновение лев исчез в темноте.
— Кабанчик! — произнёс с отвращением Малларган.
Бабанго — племя людей с шоколадным оттенком кожи, у них правильные черты лица и голова нормальной формы. Зубы у бабанго здоровые и крепкие, хотя все они убеждённые людоеды. В их каннибализме нет никаких религиозных или ритуальных предрассудков. Они пожирают человеческое мясо просто потому, что оно им нравится. И как истинные гурманы они знают, как его готовить. Они охотятся за людьми точно так же, как люди охотятся за дичью.
И во всех краях, на которые они совершают набеги, их ненавидят и боятся.
Не так давно ушей Тарзана достиг слух, что бабанго захватили отдалённую часть обширной территории, которую он с юношеских лет считал своей, и Тарзан, проделав немало долгих переходов, пришёл сюда, чтобы разобраться в ситуации на месте. Вслед за ним, но более медленно, продвигался отряд его воинов вазири во главе с известным вождём Мувиро…
На следующий день после встречи Тарзана с Мелтоном человек-обезьяна двигался своим обычным способом по верхушкам деревьев, держась самой границы между лесом и равниной. Каждый нерв его был напряжен, но в его раскованных движениях и уверенном поведении нельзя было заметить и тени осторожности. И все же он двигался бесшумно, словно тень. Он заметил африканскую гадюку и питона на дереве, готового напасть на добычу, и обошёл их. Он сделал небольшой крюк, минуя бутылочное дерево, с которого на него могли упасть и покусать черные муравьи.
Наконец он остановился и всмотрелся вдоль границы между лесом и равниной. Ни вы, ни я не смогли бы услышать то, что слышал Тарзан, поскольку наша жизнь не зависит в такой степени от остроты слуха. Некоторые дикие животные печально известны своим плохим зрением — но вы не встретите животного с плохим слухом или обонянием. Будучи по рождению человеком, Тарзан самой природой не был приспособлен для жизни в джунглях, поэтому ему пришлось развивать все органы чувств, чтобы выжить в этом диком мире. Вот почему он услышал сейчас в отдалении стук копыт задолго до того, как вы или я смогли бы услышать его. Услышал Тарзан и другой звук, настолько необычный для этих мест, насколько львиный рык был бы необычен на Парк-авеню: надрывный рёв мотора.
Звуки приближались и довольно быстро. Теперь к ним прибавился ещё один, заглушающий все остальные: треск автоматных очередей. Наконец он увидел стадо мчащихся зебр и легковую машину, прижимающую их с фланга. Один мужчина сидел за рулём, другой поливал свинцом обезумевших животных. Зебры падали, одни убитые, другие раненые. Но машина только увеличивала скорость — её седоки не обращали внимания на мучения животных.
Тарзан, не имея возможности прекратить бойню, в холодном гневе наблюдал за происходящим. Ему и раньше приходилось сталкиваться с жестокой кровожадностью подобных «охотников», но с такой — никогда. Его оценка людей вообще была не слишком высокой, сейчас же она упала до самой низкой отметки. Тарзан вышел на равнину и из сострадания прекратил мучения тех животных, которым уже ничем нельзя было помочь. Что ж, когда-нибудь он ещё встретиться с этими людьми!
Далеко впереди остатки охваченного ужасом стада нырнули в каменистый овраг и, взбежав по противоположному склону, скрылись из виду. Малларган остановил машину, не доезжая дна оврага.
— Вот это я понимаю! — вскричал он. — Вот это по мне! Когда я развешу эти головы по стенам, тот жлоб с Парк-авеню загнётся от зависти.
— Здорово ты их, малыш, — сказал Маркс. — Охота — что надо!
— Не зря же я служил в морской пехоте, Джоуи. Эх, попадись мне сейчас стая львов…
Лес спускался вниз по склону и стоял сплошной стеной в сотне ярдов от машины. Среди деревьев возникло лёгкое движение, но ненаблюдательная пара не обратила на него никакого внимания. Они раскурили сигары и расслабились, наслаждаясь отдыхом.
— Думаю, пора возвращаться и собрать добычу, — сказал Малларган. — Не хотелось бы потерять ни одной зебры. Пожалуй, если мы здесь задержимся на месячишко и дело пойдёт таким же образом, я привезу домой не меньше тысячи голов. Вот уж задам работенку этим газетным задницам. Попрошу, чтобы меня сфотографировали на куче голов в разных позах. Я не я буду, если эти фотки не появятся во всех газетах Штатов!
— Конечно, малыш, — согласился Маркс, — мы прибавим этой Африке немножко популярности.
Когда он говорил это, он поднял глаза наверх и внезапно нахмурился.
— Эй, малыш, глянь-ка, что там?
Малларган посмотрел и осторожно взялся за автомат.
— Т-с-с-с, — предупреждающе прошипел он, — это слон, вот так удача!
Он поднял ствол и нажал на курок. Слон затрубил и, пошатываясь, вывалился на открытое пространство. За ним последовал ещё один и ещё… пока семь огромных животных не вышло из зарослей. Вдруг автомат заклинило.
— Черт возьми, — заорал Малларган, — они уйдут до того, как я налажу эту машинку!
— Они и не собираются уходить, — прошептал Маркс, — они идут на нас.
Близорукие животные наконец-то заметили автомобиль. Их уши и хоботы поднялись, они затрубили и бросились в атаку. К этому моменту Малларган устранил неисправность и вновь принялся поливать их свинцом. Один слон упал, остальные дрогнули и отступили. С них было достаточно. Но громадный самец, ослеплённый болью от множества ран, помчался на людей.
Автомат смолк. Малларган в ярости отшвырнул оружие.
— Смываемся, Джоуи, — крикнул он. — Трещотка пуста!
Мужчины успели выскочить из дверцы, когда самец нанёс ужасный удар, опрокинувший машину вверх колесами. После этого самец зашатался, качнулся, упал поперек шасси и испустил дух.
Охотники молча вернулись к машине.
— Ничего себе, — пробормотал Малларган, — глянь-ка, что он учудил с нашей тачкой. Генри вряд ли узнает её.
Он опустился на четвереньки и попытался заглянуть под раздавленную машину.
Маркс дрожал, как осиновый лист.
— А если бы он не отдал концы? Что бы с нами было? И что теперь делать?
— Будем ждать грузовик. Наше оружие запрессовано в тачке. Может, грузовик оттащит эту толстую задницу, ведь без винтовок мы как без рук.
— Боже, как бы я хотел сейчас оказаться на Бродвее, — воскликнул Маркс, чихая непрерывно. — Там нет ни слонов, ни сенной лихорадки.
Малыш Нкима был сильно взволнован. Автоматные выстрелы настолько напугали его, что он покинул своё традиционное убежище — плечо хозяина и повелителя и в мгновение ока вознесся на верхушку высокого дерева. Но когда Тарзан вышел на равнину, пришлось спуститься, хотя Нкима и не любил находиться на равнине под палящими лучами жаркого африканского солнца. Кроме того, его пугал нервирующий звук, доносившийся как раз с той стороны, в направлении которой они шли. Ковыляя следом, он бранил своего хозяина, поскольку малыш Нкима не видел смысла в том, чтобы искать опасность, когда она сама подстерегает тебя.
Тарзан слышал выстрелы, стоны раненых слонов и трубный рёв разъярённых животных. Перед его мысленным взором, словно воочию вставала картина разыгравшейся трагедии. Его охватил такой гнев, что он забыл законы белого человека: ведь слон Тантор был лучшим его другом. Теперь Тарзан больше походил на зверя, убийцу, мчавшегося быстрой рысью в том направлении, откуда доносились звуки.
Звуки, дошедшие до ушей Тарзана и Нкимы, донеслись и до других ушей. Обладатели этих ушей двинулись бесшумной крадущейся поступью на разведку.
Подобные звуки могли означать только одно — присутствие белого человека. Но они же свидетельствовали о том, что белые люди вооружены, а оружие, как известно, — плохая приправа даже для самой лакомой пищи. Правда, оставалась надежда, что их не так уж много.
В то время, как Тарзан, добравшийся до склона оврага, рассматривал открывшуюся его взору жуткую картину, за ним самим наблюдали другие глаза. Среди густой листвы их невозможно было заметить, да и ветер дул Тарзану в спину, и запах наблюдавших не достигал его ноздрей.
Из двух людей, находившихся на дне оврага, первым заметил Тарзана Маркс. Он ткнул Малларгана, и теперь оба смотрели на человека-обезьяну, медленно спускавшегося к ним. Нкима, почуяв опасность, заверещал и принялся браниться. Тарзан молча приближался.
— Что надо? — спросил Малларган, положив руку на кобуру, висевшую на правом бедре.
— Ты убил? — спросил Тарзан, указывая на слона. Гнев переполнял человека-обезьяну, и он перешёл на простейшие фразы, напомнившие то время, когда он только-только овладевал английским языком.
— Да. Ну и что? — грубо ответил Малларган.
— Тарзан убивать! — сказал человек-обезьяна, приближаясь.
Он находился футах в пяти от Малларгана, когда тот выхватил пистолет из кобуры и выстрелил. Но как ни быстр был Малларган, Тарзан оказался быстрее. Он ударил снизу по руке, державшей пистолет, и пуля, пролетев мимо, не причинила ему вреда. Он вырвал пистолет и отбросил его далеко в сторону.
Малларган презрительно осклабился.
«Болван, — подумал он. — Много себе позволяет. Что ж, я научу его уважать чемпиона мира в тяжёлом весе».
— Значит, ты и есть эта задница Тарзан? — сказал он и тут же провёл свой коронный удар прямой правой, целясь в подбородок.
Он был очень удивлён, когда вдруг осознал, что промахнулся. Он был удивлён ещё больше, когда человек-обезьяна нанёс ему ужасную оплеуху ладонью в область виска — удар, повергший его наземь наполовину оглушенным. Маркс приплясывал рядом в паническом ужасе.
— Поднимайся, задница, — кричал он Малларгану. — Поднимись и убей его.
Нкима прыгал на краю оврага, осыпая Тармангани язвительной бранью. Малларган медленно поднялся на ноги. Машинально он сосчитал про себя до девяти. Теперь его сердце наполнилось жаждой смерти. Он бросился на Тарзана, но человек-обезьяна снова ускользнул. Тогда Малларган вошёл в клинч и, сковав правую руку Тарзана, принялся наносить ему ужасные удары по почке, стараясь измотать противника и причинить ему боль.
Свободной рукой Тарзан оторвал Малларгана от себя, с силой швырнул на землю и бросился на него сверху. Тот попытался высвободиться, но это было бесполезно. Из глотки лежащего на нём человека вырвалось низкое рычание. Это было рычание дикого зверя, и душа чемпиона наполнилась доселе незнакомым ему чувством ужаса.
— Помоги, Джоуи! Помоги! — закричал он. — Эта сволочь убьёт меня.
Маркс выглядел воплощением беспомощности. Он мог только бестолково метаться, выкрикивая: «Поднимайся, задница! Поднимись и убей его!»
Нкима тоже метался и тоже кричал, но совсем по другой причине, нежели Маркс, поскольку он увидел то, что не могли видеть трое мужчин, захваченных дракой. А увидел он толпу дикарей, спускавшихся из леса по противоположному склону оврага.
Бабанго, понимая, что люди внизу заняты своими делами и не замечают их присутствия, спускались молча, намереваясь захватить их живыми и невредимыми. Они шли быстро и бесшумно — сотня крепких и мускулистых воинов с лоснящейся кожей. Сотня прекрасных опровержений теории, согласно которой каннибализм ведёт к деградации человека, у него выпадают волосы и портятся зубы.
Маркс заметил их первым. Он предостерегающе крикнул, но было уже поздно — дикари бросились в атаку. Дюжина лоснящихся тел навалилась на Тарзана и Малларгана. Но через мгновение человек-обезьяна поднялся, стряхнув с себя нападавших. Малларган видел, как он схватил темнокожего воина и швырнул его в соплеменников. Чемпион ужаснулся подобному проявлению физической силы, неизмеримой по сравнению с его собственной.
Однако эта победа оказалась кратковременной — бабанго было многовато даже для Тарзана. Двое чернокожих схватили его за лодыжки, трое придавили к земле. Но прежде, чем им удалось связать Тарзана, он убил одного воина голыми руками.
Малларгана взяли с меньшими трудностями, а Маркса вообще без оных. Бабанго крепко связали им руки за спиной и, подталкивая сзади копьями, погнали по крутому склону оврага вверх.
Маленький Нкима недолго наблюдал за происходящим. Повернувшись, он бросился назад по равнине.
Мрак леса окутал их, что окончательно сломило дух обоих американцев. Мириады сомкнувшихся деревьев, чьи переплетающиеся кроны с густой листвой застилали небо и солнце, вселяли в их сердца ужас. Деревья, деревья, деревья! Деревья различных размеров и высоты — некоторые поднимались почти на двести футов над ковром из фирний, амом и низкорослого кустарника, выстилавших землю. Петли лиан провисали между деревьями или змеились вдоль стволов. Некоторые лианы свисали с верхних веток, чуть не касаясь почвы. Их спутанные концы едва заметно покачивались в неподвижном воздухе. Другие же, в форме тонких шнуров, были похожи на кисти с бахромой — воздушные корни эпифитов.
— Что они собираются с нами сделать? Как ты думаешь? Потребуют выкупа? — спросил Маркс.
— Почем я знаю. И кто будет платить? Да и как они собираются его получить? Маркс покачал головой.
— Что же тогда они сделают с нами?
— Почему бы тебе не спросить об этом у той большой задницы? — Малларган кивнул в сторону Тарзана.
— Задница?! — Маркс сделал презрительную гримасу. — Это он из тебя сделал задницу, оболтус. Хотел бы я иметь такую задницу в Нью-Йорке. Тогда у меня был бы настоящий чемпион. Он почти нокаутировал тебя голой ладошкой. Хорошую плюху он тебе выдал!
— Удачный удар, — ответил Малларган, — но это простое стечение обстоятельств.
— Ну да… Он тебя уделал так, будто ты выступаешь в весе «петуха», зато грохнулся ты как настоящий тяжеловес. Ладно! Будем считать, что ему повезло.
— Но он не человек. Слышал, как он рычал? Как лев или другая зверюга.
— И все же, что они собираются с нами сделать?
— Не думаю, что они собираются убить нас. Если бы они хотели сделать это, они кокнули бы нас на том же самом месте, где схватили. Какой смысл тащить нас с собой, чтобы убить?
— Надеюсь, в этом ты прав.
Пешеходная тропа, по которой бабанго вели своих пленников, причудливо вилась по лесу. Она едва достигала восемнадцати дюймов в ширину — узкий глубокий желобок, вытоптанный ногами бесчисленного количества людей и лапами животных за бесчисленное количество лет. В конце концов тропа привела их к некоему подобию лагеря, раскинувшемуся на обоих берегах ручья в месте его впадения в реку. Некогда здесь стояла деревня, в которой жили люди. Тогда она располагалась на вырубке, теперь же этот участок был почти полностью вновь отвоеван джунглями.
Когда троих мужчин вели через лагерь, их окружили вопящие женщины и дети. Женщины плевались, дети бросали палки в пленников до тех пор, пока конвоиры не отогнали их. На шеи пленников набросили петли из верёвок, концы которых привязали к небольшому деревцу.
Маркс, окончательно выбившийся из сил, рухнул на землю. Малларган сел, прислонившись спиной к дереву. Тарзан продолжал стоять, внимательно осматривая все вокруг и явно сосредоточившись на мысли о побеге.
— Черт возьми, — простонал Маркс, — я совсем выдохся.
— Ты никогда не напрягал свои ходули, — безжалостным тоном ответил Малларган. — Заставлял меня пробегать каждый день по шесть миль, а сам колесил за мной в автомобиле.
— Что это? — внезапно спросил Маркс.
— Что именно?
— Разве ты не слышишь эти стоны? Звуки доносились со стороны ручья, который они не могли видеть из-за разросшейся растительности.
— У кого-то болит живот, — буркнул Малларган.
— Ужасные звуки, — поморщился Маркс. — Как я хотел бы вернуться в цивилизованную страну. Да, прекрасная мысль пришла тебе в голову — съездить в Африку… Хотелось бы всё-таки знать, что они собираются с нами сделать?
Малларган взглянул на Тарзана.
— Этому хоть бы хны, — сказал он. — А ему должно быть известно, что они собираются с нами сделать. Он ведь и сам дикарь.
Хотя они разговаривали шёпотом, Тарзан слышал весь разговор.
— Вы хотите знать, что они с вами сделают? — спросил он.
— Ну да, — ответил Маркс.
— Они собираются съесть вас. Маркс рывком сел. Почувствовав внезапную сухость во рту, он облизнул губы.
— Съесть нас? — поперхнулся он. — Шутите, мистер? Людоеды бывают только в книжках…
— В книжках? Вы слышите стоны, доносящиеся с реки?
— Конечно.
— Есть вещи похуже, чем просто быть съеденным. Они вымачивают мясо, чтобы было помягче. То, что вы слышите — голоса мужчин, или женщин, или детей. Там их несколько человек. Дня два-три назад им дубиной перебили руки и ноги в трёх-четырёх местах и опустили в реку, оставив над поверхностью воды лишь головы. В таком положении их держат три-четыре дня. Затем свежуют и готовят.
Малларган покрылся мертвенной бледностью, Маркс повалился набок в приступе тошноты. Тарзан смотрел на них без жалости.
— Испугались, — произнёс он. — Вы боитесь страданий. А там, на равнине и в лесу остались зебры и слоны, которых вы обрекли на мучения. И мучения эти продлятся не один день.
— Но ведь они всего лишь звери, — возразил Малларган, — а мы — люди.
— Вы тоже звери, — сказал человек-обезьяна, — и когда вам причиняют боль, страдаете так же, как другие звери. Я рад, что бабанго заставят вас пострадать прежде, чем съедят. Вы хуже их. У вас не было причин охотиться на зебр и слонов. Вы не смогли бы съесть все, что убили. Бабанго же убивают только ради пищи и убивают ровно столько, сколько могут съесть. Они лучше вас, находящих в убийстве удовольствие.
Долгое время они молчали, погруженные в свои мысли. Шум лагеря заглушали вопли с реки, становящиеся все более отчетливыми. Маркс начал всхлипывать — выдержка изменила ему. Малларган тоже не выдержал, но его реакция была иной.
Он взглянул на Тарзана, спокойно возвышающегося над ним.
— Я обдумал ваши слова, мистер. Раньше я никогда не задумывался над тем, что убивать животных ради удовольствия — отвратительно, и теперь сожалею об этом.
Маленькая обезьянка мчалась по раскалённой равнине. Она сделала круг, чтобы обогнуть грузовик, ползущий по следам охотников. Вскоре она забралась на дерево и продолжила путь по веткам, придерживаясь границы между равниной и лесом. Нкима был маленькой обезьянкой, испытывающей постоянный страх перед многими существами, для которых обезьянье мясо являлось особым деликатесом. Самое печальное заключалось в том, что исконный житель леса вынужден был бояться его, ибо и Шита-пантера, и Гиста-змея тоже обитали на деревьях. А ещё здесь жили большие обезьяны, отличающиеся весьма скверным характером, и их тоже следовало избегать. Так что малыш Нкима двигался предельно тихо и осторожно. Но никогда в жизни он не действовал с такой целеустремлённостью; сегодня ни сочные гусеницы, ни соблазнительные плоды, ни даже птичьи яйца в гнездах не вводили его в искушение и не отвлекали внимания. Малыш Нкима торопился…
Мелтон увидел трупы зебр, указывающие путь, по которому прошли охотники. Он выругался про себя — гнев и отвращение переполняли его.
Добравшись до склона оврага, он обнаружил изувеченную машину, покоящуюся под огромной тушей слона, но следов двух мужчин не было нигде. Он вышел из кабины и спустился в овраг.
Мелтон был опытным следопытом. Примятая травинка или сломанная ветка могли рассказать ему о многом. Беглый осмотр почвы вокруг поверженного автомобиля наполнил его беспокойством за себя самого. Взяв винтовку наперевес, он пустился в обратный путь вверх по склону оврага, поглядывая на лес на противоположной стороне. Добравшись до грузовика, он облегчённо вздохнул, развернулся и тронулся в обратном направлении.
«Поделом им, — подумал он. — Мне не остаётся ничего другого, как доложить обо всем произошедшем, а к тому времени все будет кончено».
В эту ночь бабанго пировали, и из обрывков разговоров Тарзан понял, что в следующий вечер они примутся за него и двух американцев. Но перспектива оказаться с переломанными руками и ногами мало устраивала его. Он прилёг на землю рядом с Малларганом.
— Ляг на бок и придвинься ко мне спиной к спине, — прошептал он. — Попробую развязать узлы на твоих запястьях. Потом ты развяжешь меня.
— О’кей, — отозвался Малларган.
Со стороны равнины из леса раздался львиный рык, и мгновенная реакция бабанго обнаружила их страх перед царём зверей. Они подбросили хворост в костры, зажженные для защиты лагеря, и принялись бить в барабаны, чтобы отогнать мародера. Эти охотники на людей не отличались львиной храбростью, но через некоторое время, не слыша более рычания, они, позабыв про бдительность, продолжили свой пир, и Тарзан получил возможность несколько часов работать без помех. Дело продвигалось медленно, поскольку руки его были связаны столь крепко, что он мог шевелить только пальцами одной руки. Но в конце концов настойчивость была вознаграждена, и один узел удалось распутать. Дело пошло веселей, и через полчаса руки Малларгана оказались свободными.
Тарзан считал, что двумя руками Малларган мог бы работать и побыстрее: время шло. Было уже за полночь, и оргия должна была вот-вот закончиться. Тарзан знал, что тогда к ним приставят охрану. Наконец он освободился. Путы Маркса поддались куда легче.
— Ползком за мной! — шёпотом скомандовал Тарзан. — И не звука!
То, что Малларган признал свою вину и выразил сожаление по поводу расправы над зебрами, позволило Тарзану дать обоим американцам шанс на спасение, к тому же Малларган помог ему освободиться. Однако он не чувствовал ни признательности, ни ответственности за них. Он не считал их собратьями по крови, а существами, более далекими, нежели дикие звери, с которыми он общался с детства, — они были его родственниками и друзьями.
Тарзан осторожно крался через прогалину к лесу. Если бы он был один, он во весь дух пустился бы к спасительным деревьям, где ни один бабанго не посмел бы преследовать его по высоким тропам, пользоваться которыми его научил Керчак. Но те двое, что ползли за ним следом, могли рассчитывать в лесу лишь на свои ноги.
Они проползли всего лишь сотню с небольшим футов, как Маркс громко чихнул. Видимо, его аллергия на пыль или пыльцу растений дала о себе знать. Он чихал, как заведенный, и ответом на его чихание были крики, донесшиеся из лагеря.
— Поднимайтесь и бегите! — крикнул Тарзан, вскакивая на ноги. Все трое бросились к лесу, преследуемые толпой вопящих дикарей.
Первым бабанго схватили Маркса — результат пренебрежения бегом во время спортивных занятий. Но им удалось захватить и Малларгана, не успевшего добежать до леса. Они поймали его потому, что он на мгновение замешкался, чему причиной был, вероятно, первый в его жизни героический порыв — попытка спасти Маркса. Когда его окружили, надежды на побег и спасение растаяли, как дым. «Железный кулак» Малларган рассвирепел.
— Ну-ка, задницы! — кричал он, проводя свои знаменитые правые боковые по черным челюстям. Все остальное отошло для него на задний план — только серии ужасных быстрых ударов правой и левой.
— Я покажу вам, — ревел Малларган, — как связываться с чемпионом мира в тяжёлом весе!
Тут один из воинов подкрался к нему сзади и изо всех сил ударил Малларгана дубиной по голове. «Железный кулак» оказался в нокауте впервые в жизни.
Тарзан, оседлавший высокую ветку на границе прогалины, был заинтересованным зрителем и правильно истолковал причину задержки Малларгана.
Это был второй положительный штрих, замеченный им в поведении одного из Тармангани и заставивший его более активно осмыслить нависшую над ними угрозу.
Смерть ничего не значила для него — если это не была смерть друга — ибо она являлась ежечасной реальностью джунглей; его психология была психологией зверя, живущего со смертью бок о бок и не очень задумывающегося над ней.
Но героическое самопожертвование не характерно для дикого зверя. Оно принадлежит исключительно людям. Это качество Тарзан мог понять и оценить. Оно образовало связь между этими двумя столь непохожими людьми и подняло Малларгана в глазах Тарзана выше бабанго, которых он считал своими естественными врагами. А ведь совсем недавно Малларган был рангом ниже бабанго, ниже Унго-шакала, ниже Данго-гиены.
Тарзан по-прежнему не чувствовал никаких обязательств перед этими людьми, которых он чуть было не бросил на произвол судьбы, однако теперь, принимая во внимание оказанную помощь, а может, желая позлить бабанго и разрушить их планы, он решил помочь Малларгану и Марксу.
Нкима в очередной раз пересёк равнину, но теперь уже на широком смуглом плече Мувиро — вожде отряда вазири. Он опять верещал и бранился, и сердце у него было как у Нумы-льва. С высоты плеча Мувиро так же, как и с плеча Тарзана Нкима мог послать весь мир к черту, что он и делал.
Из медленно двигающегося грузовика Мелтон заметил вдали большую группу людей. Он остановился и взял бинокль.
Сфокусировав прибор на интересующем его объекте, он присвистнул.
«Будем надеяться, что они настроены дружелюбно», — подумал он. Один из слуг рассказал ему, что где-то в этих краях бесчинствуют бабанго, и то, что он увидел возле поверженного автомобиля, казалось, подтверждало эти предположения. Убедившись, что слуга, сидящий рядом с ним, держит карабин наготове, он включил двигатель.
Подъехав, он увидел, что отряд состоит из нескольких сот воинов, украшенных белыми плюмажами. Они изменили направление движения, чтобы перехватить его. Мелтон подумал, что ему следует разогнать грузовик и попытаться прорваться сквозь отряд. Ситуация нравилась ему все меньше. Отряд был явно экипирован для ведения боевых действий. Он приказал слугам приготовить оружие и в случае чего стрелять по его команде.
— Не стреляй в них, бвана, — сказал один из слуг, — иначе они перебьют нас. Они прекрасные воины.
— Кто это? — поинтересовался Мелтон.
— Вазири. Они не тронут нас. Мувиро встал перед грузовиком и поднял руку. Мелтон остановился.
— Откуда вы? — спросил вождь вазири. Мелтон рассказал об овраге и о том, что он обнаружил на его дне.
— Не видели ли вы других белых людей, кроме ваших друзей? — поинтересовался Мувиро.
— Вчера я видел белого человека, назвавшегося Тарзаном.
— Был ли он с теми двумя, когда их схватили?
— Не знаю.
— Следуйте за нами, — приказал Мувиро, — и разбейте лагерь на опушке. Если ваши друзья живы, мы вернёмся вместе с ними.
Поведение Нкимы подсказало Мувиро, что Тарзан попал в беду. А полученная только что информация подсказывала, что его могли захватить или даже убить те же самые людоеды, которые захватили и двух американцев.
Мелтон наблюдал, как вазири удалялись быстрой походкой, затем завел двигатель и поехал следом…
Бабанго отсыпались в лагере после оргии и очнулись только в полдень. Настроение у них было отвратительное. Они не досчитались одной из жертв, многие потирали поврежденные челюсти и сломанные носы — результаты деятельности Малларгана.
Белые выглядели ненамного лучше. У Малларгана раскалывалась голова, у Маркса болело абсолютно все, и всякий раз, когда он вспоминал, что с ним сделают прежде, чем предадут смерти, ему становилось дурно.
— Они перебьют нам руки и ноги в четырёх местах, — шептал он, — и будут вымачивать три дня, чтобы мы стали помягче!.. Гады!..
— Заткнись, — перебил его Малларган, — я стараюсь об этом не думать.
Тарзан, зная, что вазири на подходе, вернулся к опушке леса, чтобы встретить их.
Он понимал, что в одиночку, да ещё днём, даже ему не под силу спасти американцев. Весь день бродил он у опушки леса в ожидании вазири, но безрезультатно. Тогда Тарзан бросился в лес и помчался высотной тропой к лагерю каннибалов, стремясь достичь его прежде, чем сумерки накроют лес темнотой.
На сей раз он приближался к лагерю с противоположной стороны, двигаясь вдоль неширокого ручья, в котором продолжали сидеть в воде оставшиеся жертвы. Около лагеря его ноздри уловили запах льва Нумы и львицы Сабор. Они бесшумно крались на запах человека. Хищники были очень голодны. Человек-обезьяна хорошо знал это, поскольку лев с пустым желудком пахнет иначе, чем с полным. Каждый дикий зверь знает это, поэтому не так уж редко можно увидеть сытого льва, спокойно проходящего сквозь стадо пасущихся травоядных.
Молчание и голод этих двух крадущихся хищников не предвещали ничего хорошего их будущим жертвам.
Дюжина воинов приблизились к Малларгану и Марксу. Они разрезали верёвки и грубо поставили американцев на ноги. Затем потащили их в центр лагеря, где под большим деревом сидели вождь племени и шаман. Воины выстроились полкругом лицом к вождю, женщины и дети стояли за ними.
Американцев бросили на землю лицом вверх. По двое воинов навалились на их руки и ноги так, что те оказались распятыми на земле. С вершины дерева за этой сценой наблюдал почти обнажённый белый. Он взвешивал шансы американцев на спасение, но не собирался безрассудно жертвовать собой во имя их освобождения. Однако он видел не только пленных, позади костра за людьми следили две пары немигающих желто-зеленых глаз, кисточки двух нервных хвостов подрагивали. От устья ручья донёсся жалобный стон, и львица повернула голову, но огромный лев с тёмной гривой продолжал внимательно вглядываться в толпу, собравшуюся в центре лагеря.
Знахарь встал и приблизился к двум жертвам. В одной руке он держал хвост зебры, украшенный перьями, в другой — тяжёлую дубину. Увидев его, Маркс захныкал:
— Малыш, помоги, спаси меня, помешай им! Малларган бормотал полузабытую молитву. Шаман плясал вокруг них, размахивая хвостом зебры и бормоча ритуальную тарабарщину. Вдруг он нагнулся к Малларгану и занёс тяжёлую дубину над распятым человеком. Но тут Малларган, чемпион мира в тяжёлом весе, собрав все свои силы, рывком освободился от кучи воинов и вскочил на ноги. Всей силой своих мускулов, всем весом своего тела он нанёс шаману такой удар в подбородок, которого не видывал ни один ринг мира. Шаман рухнул на землю со сломанной челюстью и лишился чувств. Раздались вопли разгневанной толпы дикарей, и через секунду они набросились на Малларгана.
Львица приблизилась к берегу ручья и протянула когтистую лапу к голове женщины — одной из несчастных жертв бабанго. Бедная женщина в ужасе вскрикнула, львица злобно зарычала, замахнувшись лапой. Охваченные ужасом, бабанго повернули головы на этот звук, и в ту же секунду их атаковал лев, потрясая окрестности громоподобным рычанием. Дикари дрогнули и в панике бросились прочь, оставив на произвол судьбы и пленников, и шамана.
Все это произошло столь неожиданно, что лев оказался над Малларганом прежде, чем тот успел вскочить на ноги. Какое-то мгновение громадный зверь стоял, глядя вниз на распростертого, парализованного страхом человека, не отводящего взгляда от его немигающих глаз. Человек чувствовал его зловонное дыхание, видел желтые клыки и слюну, стекающую с них. Но он увидел ещё кое-что, удивившее и потрясшее его. Он увидел Тарзана, спрыгнувшего с дерева прямо на спину чудовища. Малларган вскочил на ноги. Он собрался было бежать, но продолжал стоять в зачарованном оцепенении, ожидая, когда зверь растерзает человека. Маркс тоже поднялся и теперь пытался вскарабкаться на дерево, цепляясь за толстенный ствол в припадке страха. Львица вытащила из ручья женщину, крики которой заглушали все остальные звуки, и понесла её в лес.
Малларган, который, казалось, превратился в столб, увидел невероятное зрелище: ноги Тарзана сомкнулись, замком опоясав туловище льва, стальные пальцы впились в тёмную гриву. Лев встал на задние лапы, пытаясь стряхнуть человека со спины. Лев зарычал, и, вторя ему, зарычал человек, отчего у Малларгана застыла кровь в жилах. Он увидел, как лев, в неистовой попытке освободиться, бросился на землю и принялся кататься, стараясь раздавить человека, но когда хищник поднялся, человек был на том же самом месте. Малларган повидал немало боёв, вызывающих восхищение силой и храбростью участников, но никогда в жизни не встречал такой силы и храбрости, какую проявил сейчас этот почти обнажённый человек в схватке со львом.
Выносливость льва ни в коей мере не сопоставима с его силой, и вскоре огромная кошка начала уставать. Зверь на миг замер, пытаясь отдышаться, и в тот же миг Тарзан, ослабив хватку, выхватил охотничий нож из ножен. Лев изогнулся, стремясь схватить зубами своего Противника. Лезвие блеснуло в пламени костра и погрузилось в рыжеватое плечо зверя. Взорвавшись жутким рёвом, зверь прыгнул и выгнулся, но нож блеснул ещё раз. В пароксизме ярости и боли огромная кошка высоко подпрыгнула, но лезвие вновь вонзилось в её бок.
Трижды пронзало лезвие сердце льва, пока он не свалился на бок, конвульсивно дёрнулся и затих.
Тарзан выпрямился, наступил ногой на труп поверженного врага и, подняв лицо к небу, издал жуткий победный клич обезьяны-самца. Колени Маркса подкосились, и он медленно осел на землю. Малларган почувствовал, как на его голове волосы встали дыбом. Бабанго, укрывшиеся в лесу, в паническом ужасе бросились по сторонам.
— Пошли! — скомандовал Тарзан и повёл американцев к равнине, прочь от плена, смерти и людоедов бабанго.
На следующий день Маркс и Малларган находились в лагере вместе с Мелтоном. Тарзан и вазири готовились в поход против бабанго, чтобы отомстить им и навсегда изгнать из этих краев.
Прежде, чем отправиться в путь, человек-обезьяна подошёл к двум американцам.
— Отправляйтесь из Африки вон, — приказал он, — и никогда больше сюда не возвращайтесь!
— Никогда — это для меня слишком скоро, — ответил Малларган.
— Послушайте, мистер, — предложил Маркс, — даю вам сотню кусков. Приезжайте в Нью-Йорк, будете драться для меня…
Тарзан повернулся и молча пошёл догонять вазири на марше. Нкима сидел на его плече, обзывая Тармангани нехорошими словами.
Маркс развел руками.
— Представляешь, малыш, — сказал он, — добровольно отказаться от сотни кусков! Считай, что тебе повезло, ведь он отобрал бы у тебя звание чемпиона в первом же раунде.
— Кто? — удивился Малларган — «Железный кулак». — Эта задница?
Тарзан и потерпевшие кораблекрушение
Глава 1
Иной раз бывает трудно решить, с чего начать повествование. Одна моя знакомая, рассказывая о соседке, которая, спускаясь в подвал, упала с лестницы и сломала при этом ногу, успевала перечислить все браки и смерти, случившиеся в семье пострадавшей на протяжении нескольких поколений, и лишь после этого излагала суть дела.
В данном случае я мог бы начать с Ах Куиток Тутул Ксиу из племени майя, основавшего в 1004 г. н. э. Аксмол на Юкатане; потом перейти к Чаб Ксиб Чаку, краснокожему, разрушившему Майяпан в 1451 г. и вырезавшему всю семью тиранов Коком, но этого я делать не стану. Просто упомяну, что Чак Тутул Ксиу, потомок Ах Куиток Тутул Ксиу, в силу необъяснимой тяги к перемене мест и по совету Ах Кин Май, главного жреца, покинул Аксмол в сопровождении большого числа своих единомышленников, знати, воинов, женщин и рабов и отправился на побережье, где, соорудив несколько больших каноэ-катамаранов, пустился в плавание по безбрежным просторам Тихого океана. С тех пор на его родине о нём ничего не было слышно.
Произошло это в 1452 или 1453 году. Отсюда я мог бы совершить большой прыжок во времени лет эдак на 485 или 486 и перенестись в день сегодняшний на остров Аксмол, расположенный в южной части тихого океана, где правит король Чит Ко Ксиу, но и этого я делать не собираюсь, ибо не хочу опережать события, о которых пойдёт речь.
Вместо этого перенесемся на палубу парохода «Сайгон», стоящего в Момбасе в ожидании погрузки диких животных для отправки их в Соединенные Штаты. Из трюма и клеток, расставленных на палубе, раздаются жалобный вой и грозный рёв пойманных зверей; зычный рык львов, трубный клич слонов, непристойный «хохот» гиен, трескотня обезьян.
Возле поручней возбужденно разговаривают двое.
— Говорю же тебе, Абдула, — горячился первый, — мы практически готовы к отплытию, последняя партия должна прибыть на этой неделе, а расходы с каждым днём увеличиваются. Пока ты его привезешь, может пройти целый месяц. А вдруг ты его вообще не получишь?
— Дело верное, сахиб Краузе, — ответил Абдула Абу Неджм. — Он ранен, как сообщил мне Ндало, в чьей стране он сейчас и находится, так что взять его будет не трудно. Подумайте, сахиб! Настоящий дикарь, с детства воспитанный обезьянами, друг слонов, гроза львов. Улавливаете? В стране белых людей он один принесёт больше денег, чем все ваши дикие звери вместе взятые. Вы станете богачом, сахиб Краузе.
— Насколько я понимаю, он говорит по-английски ничуть не хуже самих чертовых англичан, о нём я слышу уже не первый год. По-твоему, в Америке я смогу выставить в клетке белого человека, говорящего по-английски? Абдула, ты вечно твердишь, что мы, белые, чокнутые, а у самого-то с головой все в порядке?
— Вы не поняли, — ответил араб. — Полученное ранение лишило его дара речи и способности понимать человеческий язык. В этом смысле он ничем не отличается от любого из ваших животных. Они же не могут никому пожаловаться — их все равно не поймут — вот и он не сможет.
— Афазия, — пробормотал Краузе.
— Как вы сказали, сахиб?
— Так называется болезнь, в результате которой теряется способность говорить, — пояснил Краузе. — Она вызывается повреждением мозга. Но в таком случае дело принимает иной оборот. Твое предложение выглядит заманчивым и вполне реальным, но все же…
Он заколебался.
— Вы не любите англичан, сахиб? — спросил Абдула.
— Ещё как! — выпалил Краузе. — А почему ты спросил об этом?
— Он — англичанин, — ответил араб елейным тоном.
— Назови свою цену.
— Расходы на сафари — ничтожная сумма — и стоимость одного льва.
— Такая знатная добыча, а ты что-то скромничаешь, — засомневался Краузе. — Почему? Я думал ты заломишь как всегда грабительскую цену.
Глаза араба сузились, лицо исказилось гримасой ненависти.
— Он мой враг, — процедил Абдула.
— Сколько времени потребуется?
— Около месяца.
— Жду ровно тридцать дней, — сказал Краузе. — После этого отплываю.
— Мне скучно, — захныкала девушка. — Момбаса! Как я ненавижу этот город!
— Вечно ты недовольна, — проворчал Краузе. — Дернул же меня черт связаться с тобой. Через три дня отплываем, независимо от того, явится эта арабская собака или нет. Тогда у тебя, я надеюсь, появится для нытья новый повод.
— Абдула, наверное, привезет очень интересный экспонат? — спросила девушка.
— Ещё какой!
— А конкретно, Фриц? Розовый слон или красный лев?
— Это будет дикарь, но об этом ни гу-гу — английские свиньи ни за что не разрешат мне взять его на борт, если пронюхают.
— Дикарь! С головой, заостряющейся кверху, словно яйцо? На верхушке — пучок волос, по всему лицу расползся нос, зато подбородка вообще нет. Он так выглядит, Фриц?
— Сам я его не видел, но, вероятно, ты не далека от истины. Специалисты описывают их именно такими.
— Гляди, Фриц! А вот и Абдула.
Смуглый араб поднялся на борт и направился к ним с невозмутимым выражением лица. Удалась его затея или нет — было неясно.
— Мархаба! — поприветствовал его Краузе. — Эй кхабар?
— Новости самые хорошие, — ответил Абдула. — Я поймал его. Привез в клетке и оставил на окраине города. Клетка затянута циновками от любопытных взглядов. Один аллах знает, чего стоило это предприятие! Мы набросили на него сеть, но прежде чем удалось связать ему руки, он убил троих воинов Ндало. Ну и силища у него! Как у слона! Пришлось держать его связанным, иначе бы он в миг разнес клетку в щепки.
— У меня есть железная клетка, с которой ему не справиться, — произнёс Краузе.
— Я бы не судил столь категорично, — предостерёг араб. — Если ваша клетка не в состоянии выдержать напор слона, то советую не развязывать нашего пленника.
— Для слона моя клетка маловата, но для этого сгодится.
— И тем не менее, я бы не стал развязывать ему руки, — стоял на своём Абдула.
— Он что-нибудь сказал за это время? — поинтересовался Краузе.
— Нет, ни слова. Сидит и глядит. В глазах ни ненависти, ни страха. Напоминает мне льва, кажется, вот-вот зарычит. Приходится кормить его с рук, и когда он жрет своё мясо, урчит, словно лев.
— Чудесно! — воскликнул Краузе. — Он произведёт сенсацию. Я уже вижу этих дураков американцев, горящих желанием выложить кругленькую сумму, чтобы поглазеть на него. А теперь слушай: в сумерках я отчалю и пойду вдоль берега, а ты грузи клетку на одномачтовое судно за чертой города и дожидайся моего сигнала: три короткие вспышки прожектора, потом мигнешь ты.
— Считайте, что уже сигналю, — отозвался Абдула Абу Неджм.
К тому времени, когда Абдула принял сигнал с «Сайгона», поднялся ветер и море заволновалось. Одномачтовое судно, маневрируя, подошло наконец к пароходу с подветренной стороны. Были спущены тросы, которые прикрепили к клетке с дикарём. Абдула направлял поднимаемую в воздух клетку. Неожиданно «Сайгон» сильно накренился в сторону, клетка взмыла в воздух вместе с вцепившимся в неё Абдулой. Клетка ударилась о борт парохода и поползла вверх. «Сайгон» дал задний ход и налетел на суденышко. Вся команда затонувшего судна погибла, а Абдула оказался на борту парохода, следующего в Америку. Абдула запричитал, наполняя воздух стенаниями и призывами к аллаху сохранить ему жизнь.
— Тебе чертовски повезло — ты уцелел, — успокоил его Краузе. — В Америке заработаешь кучу денег. Я стану показывать тебя как шейха, поймавшего дикаря; они хорошо заплатят, чтобы увидеть настоящего шейха из пустыни. Куплю тебе верблюда и будешь разъезжать по улицам с плакатом, рекламирующим мой аттракцион.
— Чтобы меня, Абдулу Абу Неджма выставили, словно дикого зверя! — завопил араб. — Никогда! Краузе пожал плечами.
— Как угодно, — сказал он, — но не забывай, что тебе захочется есть, а в Америке осталось не так уж много ничейных финиковых пальм. Во время рейса я, так и быть, стану тебя подкармливать, но по прибытии будешь заботиться о себе сам.
— Неверный пёс! — неслышно выругался араб.
Глава 2
Утро следующего дня выдалось погожим. Дул свежий ветер. «Сайгон» шёл на северо-восток, бороздя просторы Индийского океана. Животные на палубе вели себя спокойно. Деревянная клетка, укрытая циновками, стояла в центре палубы. Из неё не доносилось ни звука.
Джанетт Лейон поднялась вслед за Краузе на палубу. Её черные волосы развевались на ветру, лёгкое платье обволакивало фигуру, привлекая взгляд необычайной пленительностью форм. Вильгельм Шмидт, второй помощник капитана, прислонившись к поручням, наблюдал за ней сквозь полуопущенные веки.
— Покажи мне своего дикаря, Фриц, — попросила девушка.
— Надеюсь, он ещё жив, — сказал Краузе, — вчера ночью его здорово потрепало, когда поднимали клетку на борт.
— Что же ты раньше не поинтересовался? — возмутилась девушка.
— Все равно мы ничем не смогли бы ему помочь, — ответил Краузе. — По словам Абдулы, с ним опасно иметь дело. Пойдём глянем на него. Эй, ты! — крикнул он матросу-ласкару. — Сними-ка циновку вон с той клетки.
Матрос бросился выполнять приказ. Подошёл Шмидт.
— Что там у вас, м-р Краузе? — поинтересовался он.
— Дикарь. Что, в новинку?
— Встречал я как-то одного французишку, от которого жена сбежала с шофером, — отозвался Шмидт. — Дикарь дикарём.
Матрос развязал верёвки и стал стягивать циновку. В клетке на корточках сидел гигант, спокойно глядя на людей.
— Так он же белый! — воскликнула девушка.
— Белый, — отозвался Краузе.
— И вы собираетесь держать человека в клетке, словно дикого зверя? — спросил Шмидт.
— Он белый только снаружи, — проворчал Краузе. — Это англичанин.
Шмидт плюнул в клетку. Девушка разгневанно топнула ногой.
— Никогда больше так не делайте, — воскликнула она.
— А тебе-то что? Разве ты не слышала — это всего лишь грязная английская свинья, — процедил Краузе.
— Он человек, к тому же белый, — возразила девушка.
— Это бессловесная тварь, — ответил Краузе. — Говорить не умеет, человеческого языка не понимает. А то, что в него плюнул немец — для него большая честь.
— Все равно, пусть Шмидт прекратит издевательство.
Пробили рынду, и Шмидт удалился, чтобы сменить на мостике первого помощника капитана.
— Сам он свинья, — проговорила девушка, глядя вслед Шмидту.
С капитанского мостика спустился Ханс де Гроот и присоединился к Краузе и девушке, стоявшим возле клетки с дикарём. Приятной наружности, лет двадцати двух-двадцати трёх, голландец был нанят на корабль первым помощником капитана в Батавии перед самым отплытием, когда обнаружилось, что его предшественник загадочным образом «упал за борт».
Шмидт, полагавший, что эта должность по праву принадлежит ему, возненавидел де Гроота и не скрывал этого. То, что они враждовали, никого на борту «Сайгона» не удивляло, ибо вражда являлась здесь скорее правилом, нежели исключением.
Капитан Ларсен, который не мог подняться с постели из-за жестокого приступа лихорадки, не разговаривал с Краузе, зафрахтовавшим судно, а члены команды, состоявшей в основном из ласкаров и китайцев, в любой момент были готовы перерезать друг друга. В общем, пленные звери были самыми благородными существами на борту.
Де Гроот в течение нескольких секунд разглядывал человека в клетке. Реакция его оказалась такой же, как и у девушки и Шмидта.
— Это белый человек! — воскликнул он. — Надеюсь, вы не будете держать его в клетке, словно дикого зверя?
— Именно это я и собираюсь делать, — обозлился Краузе. — Не ваше собачье дело. Не суйтесь, куда не следует, — и он бросил сердитый взгляд на девушку.
— Дикарь принадлежит вам, — сказал де Гроот, — но хотя бы развяжите ему руки. Держать его связанным — излишняя жестокость.
— Развяжу, — недовольно буркнул Краузе, — как только на палубу поднимут железную клетку, иначе с его кормёжкой хлопот не оберёшься.
— Он ничего не ел и не пил со вчерашнего дня, — воскликнула девушка. — Мне все равно, кто он такой, Фриц, но я даже с собакой не стала бы обращаться так, как ты обращаешься с этим беднягой.
— И я не стал бы, — отозвался Фриц.
— Он ничтожнее собаки, — раздался за их спинами голос. Подошёл Абдула. Он приблизился к клетке и плюнул в человека, находящегося в ней. Девушка влепила Абдуле звонкую пощёчину. Рука араба схватилась за кинжал, но вмешался де Гроот, сжав его запястье.
— Зря ты так, — сказал Краузе. Глаза девушки метали молнии, кровь отхлынула от лица.
— Я не собираюсь стоять и безучастно смотреть, как он издевается над человеком, — сказала она. — Это касается и всех остальных. — И Джанетт взглянула прямо в глаза Краузе.
— Я поддерживаю её, — добавил де Гроот. — Может быть, то, что вы держите его в клетке, — и не моё дело, но оно станет моим, если вы не соизволите обращаться с ним достойно. Вы уже распорядились насчёт железной клетки?
— Буду обращаться с ним так, как мне заблагорассудится, — прошипел Краузе. — А что, интересно, вы предпримете в противном случае?
— Изобью, — ответил де Гроот, — а в первом же порту сдам властям.
— А вот и железная клетка, — сказала Джанетт. — Пересадите его и снимите верёвки.
Краузе испугался угрозы де Гроота сообщить обо всем властям и сбавил обороты.
— Да ладно вам, — произнёс он благодушным тоном, — не стану я его мучить. Я выложил за него немалые деньги и собираюсь заработать на нём кругленькую сумму. Какой же мне резон относиться к нему плохо?
— Вот и постарайтесь относиться к нему хорошо, — сказал де Гроот.
Поднятую из трюма большую железную клетку поставили вплотную к деревянной, дверь в дверь. Краузе достал револьвер. Затем обе двери были подняты. Человек в клетке не шелохнулся.
— Перебирайся, ты, немой идиот! — заорал Краузе, наставляя на человека револьвер. Тот даже не взглянул в сторону Краузе.
— Принеси железный прут, эй ты там, — скомандовал Краузе, — и пихни его сзади.
— Погоди, — сказала девушка, — дай-ка я попробую. — Она подошла к противоположной стороне железной клетки и стала жестами подзывать пленника. Тот глядел на неё, не шевелясь.
— Подойдите на минутку, — позвала она де Гроота. — Дайте ваш нож, а теперь сомкните запястья, словно они у вас связаны. Да-да, вот так. — Она взяла нож и стала изображать, будто перерезает верёвку на руках у де Гроота. Затем снова поманила человека из деревянной клетки. Он приподнялся, ибо не мог выпрямиться во весь рост в низкой клетке, и перешёл в железную.
Девушка стояла вплотную к решётке, держа в руке нож. Матрос опустил дверь железной клетки. Узник подошёл к девушке и, повернувшись к ней спиной, прислонил запястья к решётке.
— Ты говорил, что он глуп, — сказала Джанетт Краузе, — но это не так. По одному его облику видно. — Она перерезала путы, сковывавшие побелевшие вспухшие руки человека. Тот обернулся и поглядел на неё, не говоря ни слова, но глаза его, казалось, благодарили девушку.
Де Гроот стоял рядом с Джанетт.
— Впечатляющий экземпляр, верно? — спросил он.
— И красивый, — отозвалась девушка и тут же повернулась к Краузе. — Вели принести воды и пищи, — распорядилась она.
— Хочешь стать его нянькой? — усмехнулся Краузе.
— Хочу, чтобы с ним обращались по-человечески, — ответила она — А что он вообще ест?
— Не знаю, — откликнулся Краузе. — Так что же он ест, Абдула?
— Этот пёс не ел двое суток, — ответил араб, — так что, думаю, он будет жрать практически все. В джунглях он, словно зверь, питается сырым мясом, добытым на охоте.
— Постараемся снабдить его и мясом, — сказал Краузе. — Кстати, таким образом будем избавляться от падали, если она у нас появится.
Он отправил матроса на камбуз за мясом и водой. Человек в клетке уставился на Абдулу и глядел так долго и пристально, что араб сплюнул на палубу и отвернулся.
— Не хотел бы я оказаться на твоем месте, если он, не дай Бог, вырвется из этой клетки, — произнёс Краузе.
— Не стоило развязывать ему руки, — ответил Абдула. — Он опаснее льва,
Вернувшийся матрос вручил мясо и воду Джанетт, которая передала их дикарю. Тот отхлебнул глоток воды, затем прошёл в дальний угол клетки, уселся на корточки, вонзил в мясо крепкие белые зубы и урча принялся есть.
Девушка вздрогнула, мужчины неловко задвигались.
— Так же ест и большеголовый, — сказал Абдула.
— То есть лев, — пояснил Краузе. — А под каким именем этого человека знают туземцы, Абдула?
— Его зовут Тарзан из племени обезьян, — ответил араб.
Глава 3
«Сайгон» пересёк Индийский океан, и на Суматре Краузе взял на борт двух слонов, носорога, трёх орангутангов, двух тигров, пантеру и тапира. Опасаясь, что де Гроот осуществит свою угрозу и сообщит властям Батавии о присутствии на корабле заключённого в клетку человека, Краузе не зашёл в этот порт, а двинулся дальше в Сингапур за обезьянами, ещё одним тигром и несколькими удавами. Затем «Сайгон» взял курс через Южно-Китайское море к Маниле, последнему порту на долгом пути к Панамскому каналу.
Краузе благодушествовал. Пока все его замыслы осуществлялись без сучка и задоринки, а если удастся доставить груз в Нью-Йорк, можно сорвать солидный куш.
Однако, знай Краузе, что происходит на «Сайгоне», вряд ли он испытывал бы такое воодушевление. Ларсен продолжал болеть и не выходил из своей каюты, и хотя де Гроот считался хорошим офицером, он был новичком на судне. Как и Краузе, он не знал того, о чем говорили на полубаке и на палубе в ту ночь, когда на вахту заступил Шмидт. Второй помощник капитана имел долгую и серьезную беседу с Джабу Сингхом, ласкаром. Разговор велся шёпотом. После этого Джабу Сингх долго и серьёзно беседовал на полубаке с остальными ласкарами.
— А как же дикие звери? — спросил Чанд у своего соплеменника Джабу Сингха. — Что делать с ними?
— Шмидт сказал: выбросим всех за борт вместе с де Гроотом, Краузе и остальными.
— Звери стоят много денег, — возразил Чанд. — Их надо сохранить, а потом продать.
— Нас поймают и вздернут, — вздохнул другой ласкар.
— Нет, — уверенно сказал Джабу Сингх. — Пока мы стояли в Сингапуре, Шмидту стало известно, что Германия и Англия объявили друг другу войну. Это английский пароход. Шмидт утверждает, что немец имеет право захватить его. Говорит, что мы получим денежное вознаграждение, но животные, по его мнению, не представляют никакой ценности и будут только мешать.
— Я знаю одного человека на острове Иллили, который с радостью приобрел бы их, — упорствовал Чанд. — Нельзя позволить Шмидту выбросить зверей за борт.
Ласкары переговаривались на своём родном диалекте, уверенные в том, что матросы-китайцы не понимают их. Однако они ошибались. Лум Кип, пересёкший однажды Китайское море на фелуке, команда которой состояла из ласкаров, выучил их язык. А также возненавидел ласкаров, потому что они третировали его на протяжении всего рейса и не поделились добром, захваченным в результате пиратских вылазок. Однако Лум никак не показал, что понял смысл разговора, — его лицо сохраняло обычное выражение глубокого безразличия, а сам он невозмутимо попыхивал своей длинной трубкой.
Человек в большой железной клетке часто целыми часами расхаживал взад-вперёд. Время от времени он подпрыгивал, хватался за решётку потолка клетки и, перебирая руками и раскачиваясь, двигался бросками от одного конца клетки до другого. Стоило кому-нибудь приблизиться, как он прекращал упражнение, ибо проделывал его не для забавы, а для того, чтобы сохранить в форме своё могучее тело и не дать ему деградировать за время заточения.
Джанетт Лейон часто навещала его, проверяя, регулярно ли его кормят и всегда ли у него есть вода. Она пыталась научить его своему родному языку — французскому, но в этом не преуспела. Тарзан сознавал, что с ним произошло, и, хотя не мог говорить и не понимал речи людей, мыслил он по-прежнему связно и логично. Он задавался вопросом, сумеет ли когда-нибудь выздороветь, однако не сильно тревожился из-за неспособности общаться с людьми. Больше всего его беспокоило то, что он не мог общаться с ману, обезьянкой, или с Мангани, большими обезьянами, к которым он относил орангутангов, находящихся на палубе в соседних клетках. Увидев груз на «Сайгоне», Тарзан понял, какая судьба его ожидает, но также осознал, что рано или поздно совершит побег. Чаще всего эта мысль посещала его, когда на палубе появлялся Абдула.
Ночью, когда поблизости никого не было, он попробовал решётку на прочность и убедился, что сумеет при случае раздвинуть прутья и выйти на волю. Но если он сделает это сейчас, когда пароход ещё находится в море, его попросту застрелят, ибо он знал, что его боятся. Он стал дожидаться благоприятного момента с терпеливостью дикого зверя.
Когда на палубе появлялись Абдула или Шмидт, он не спускал с них глаз — эти люди плюнули в него. Абдула имел все основания ненавидеть его, поскольку Тарзан разрушил его прибыльный бизнес работорговца и браконьера по части слоновой кости. А второй помощник капитана, будучи задирой и в то же время трусом, относился к нему как к расовому врагу, который не в состоянии дать отпор.
Абдула, ненавидевший Краузе и девушку и игнорируемый де Гроотом, общался в основном со Шмидтом, и вскоре они, обнаружив между собой много общего, стали близкими приятелями. Абдула, искавший повод отомстить Краузе, с готовностью согласился помочь Шмидту в предприятии, затеваемом вторым помощником.
— Ласкары все как один на моей стороне, — заявил Шмидт Абдуле, — но китаяшкам мы ничего не сказали, они враждуют с ласкарами, и Джабу Сингх утверждает, что его люди не станут лезть на рожон, если китаяшки согласятся на наши условия и получат свою долю.
— Их не так уж много, — сказал Абдула. — Если они взбрыкнутся, мигом окажутся за бортом.
— Проблема в том, что они нужны для управления кораблём, — пояснил Шмидт, — а что касается того, чтобы от них избавиться, то я передумал. За бортом никто не окажется. Все они станут военнопленными, и, если что-то сорвется, нас никто не сможет обвинить в убийстве.
— Сможете управлять судном без Ларсена и де Гроота? — поинтересовался араб.
— А как же, — отозвался Шмидт. — На моей стороне Убанович. Поскольку он из России, да к тому же «красный», он терпеть не может Краузе и ненавидит всех, у кого хоть на пфенниг больше, чем у него. Я назначу его первым помощником, но ему придётся присматривать и за работой в машинном отсеке. Джабу Сингх станет вторым помощником. О, я давно все продумал.
— А вы будете капитаном? — спросил араб.
— Конечно.
— А я? Кем стану я?
— Вы? О, черт! Да хоть адмиралом!
После обеда Лум Кип обратился к де Грооту.
— Может, вас ночью убивать, — зашептал он.
— Ты это о чем? — опешил де Гроот.
— Вы знать Шмидта?
— Конечно, а в чем дело?
— Сегодня ночью он захватывать пароход. Ласкары захватывать пароход. Убанович захватывать тоже, человек в длинной белой одежде захватывать тоже. Они убивать Ларсена, убивать вас, убивать Клаузе, убивать всех. Китаец не захватывать пароход, не убивать. Понимать?
— Ты что, накурился опиума, Лум? — спросил де Гроот.
— Не курить. Подождать, там сами увидеть.
— А матросы-китайцы? — де Гроот не на шутку встревожился.
— Вас не убивать.
— Они дадут отпор ласкарам?
— А как же. Вы давать им оружие.
— Оружия нет, — сказал де Гроот. — Скажи им, чтобы вооружались железными прутьями, ножами и всем, чем можно. Понял?
— Я понимать.
— Когда начнется заваруха, вы, ребята, бросайтесь на ласкаров.
— Так и сделать.
— Спасибо тебе, Лум. Этого я не забуду. Де Гроот немедленно отправился к Ларсену, но тот в беспамятстве метался по кровати. Затем зашёл в каюту Краузе, где обнаружил его самого и Джанетт Лейон, и объяснил им ситуацию.
— Вы верите китайцу? — спросил Краузе.
— Он не стал бы сочинять такую бессмыслицу, — ответил де Гроот. — Да, я верю ему. Он — лучший матрос на пароходе, тихий, незаметный. Добросовестно выполняет свою работу, ни во что не встревает.
— Что же нам делать? — спросил Краузе.
— Я немедленно арестую Шмидта, — сказал де Гроот.
Неожиданно дверь в каюту распахнулась, и на пороге с автоматом в руках возник Шмидт.
— Черта с два ты меня арестуешь, проклятый ирландец, — прорычал он. — Мы заметили, как этот грязный китаяшка нашёптывал тебе кое-что, и сразу смекнули, что именно.
За спиной Шмидта толпились человек шесть ласкаров.
— Взять их, — скомандовал Шмидт. Отстранив вожака, матросы бросились в каюту. Де Гроот заслонил собой девушку.
— Не прикасайтесь к ней своими грязными лапами! — вскричал он.
Один из ласкаров попытался оттолкнуть его и схватить Джанетт, но был сбит с ног быстрым ударом. Мгновенно вспыхнула потасовка. Де Гроот и Джанетт отражали нападение в одиночку — Краузе тихо уполз в угол и безропотно позволил связать себе руки. Джанетт схватила тяжёлый бинокль и оглушила одного из ласкаров, а де Гроот свалил с ног ещё двоих. Однако силы были неравны. В конце концов их обоих связали, а де Гроот от удара по голове потерял сознание.
— Это бунт, Шмидт, — прошипел Краузе из своего угла. — Тебя вздернут на рее, если не освободишь меня.
— Это не бунт, — ухмыльнулся Шмидт. — Судно английское, и именем моего фюрера оно переходит в наши руки.
— Но я-то немец, — возразил Краузе, — и зафрахтовал пароход я. Это немецкое судно.
— О нет, — произнёс Шмидт. — Оно зарегистрировано в Англии и идёт под английским флагом. Если ты немец, значит, предатель, а мы в Германии знаем, как поступать с предателями.
Глава 4
Тарзан чувствовал, что на судне произошло что-то неладное, но что именно, не знал. На его глазах плетками избили китайца, подвешенного за большие пальцы рук. В течение двух дней он ни разу не видел девушку или молодого помощника капитана. Тарзану перестали регулярно приносить воду и пищу. Он видел, что плюнувший в него второй помощник капитана стал главным на корабле. Сопоставив факты, Тарзан, хотя ничего и не знал, начал догадываться о том, что произошло. Изредка мимо клетки проходил Абдула, однако не задирал его, и Тарзан понимал почему — араб боялся его, хотя Тарзан и находился в железной клетке. Но из клетки можно вырваться. Тарзан знал это, а Абдула этого опасался.
Теперь ласкары прохлаждались, а всю работу выполняли китайцы. Шмидт осыпал их бранью и награждал тумаками по малейшему поводу или вовсе без повода. Человек, подвешенный за большие пальцы рук и избитый плетьми, провисел целый час, прежде чем его сняли и бросили на палубе. Жестокость наказания возмутила Тарзана, однако он допускал, что человек этот серьёзно провинился и был наказан заслуженно.
Проходя мимо клетки с Тарзаном, второй помощник капитана всякий раз останавливался и изрыгал ругательства. Один вид Тарзана приводил его в неописуемую ярость, как и все, что питало его комплекс неполноценности. Тарзан никак не мог взять в толк, отчего тот так сильно его ненавидит. Он не знал, что Шмидт психопат и, следовательно, поступки его лишены разумной мотивации.
Как-то раз Шмидт притащил гарпун и принялся тыкать им сквозь решётку, норовя уколоть Тарзана. Абдула с одобрением наблюдал за этой сценой. Тарзан ухватился за гарпун и выдернул его из рук Шмидта с такой лёгкостью, как если бы перед ним стоял ребёнок. После того как дикарь оказался вооружённым, Шмидт уже старался не подходить к клетке вплотную.
На третий день после того, как Тарзан в последний раз видел девушку, на палубу подняли старую деревянную клетку Тарзана и ещё одну — железную и больших размеров. Чуть позже на палубу вывели девушку под конвоем двух матросов-ласкаров. Её заперли в деревянной клетке. Вскоре привели де Гроота и Краузе, их затолкнули в железную. После этого с капитанского мостика спустился Шмидт и подошёл к пленникам.
— Что все это значит? — требовательным тоном спросил де Гроот.
— Сами жаловались, что вас содержат взаперти внизу, не так ли? Вы должны благодарить меня за то, что я распорядился поднять вас на палубу, а вы опять проявляете недовольство. Здесь вам и свежий воздух и загар. Хочу, чтобы вы выглядели наилучшим образом, когда придёт время выставить вас напоказ в Берлине вместе с другими представителями африканской фауны.
И Шмидт расхохотался.
— Если хотите позабавиться тем, что заперли нас с Краузе, как диких зверей, — пожалуйста, но не можете же вы держать здесь мисс Лейон. Выставить белую женщину на обозрение всем этим ласкарам! — Де Гроот старался не выдать голосом своего гнева и презрения. Он давно понял, что они оказались в руках сумасшедшего и что перечить ему значит навлекать на себя новые унижения, которые они уже с лихвой испытали.
— Если мисс Лейон пожелает, она может разделить со мной каюту капитана, — проговорил Шмидт. — Ларсена я приказал вышвырнуть вон.
— Мисс Лейон предпочитает звериную клетку, — с вызовом произнесла девушка. Шмидт дёрнул плечом.
— Ах вот как! Что ж, неплохая идея. Почему бы не поместить тебя в клетку с одним из львов герра Краузе или тебе больше по вкусу тигры?
— Все равно, только не с тобой, — выпалила девушка.
— А может, в клетку с дикарём, который тебе так понравился, — не унимался Шмидт. — Вот будет представление, заодно и мы развлечёмся. Абдула говорит, что этот человек — каннибал. Я перестану кормить его, как только суну тебя к нему.
Шмидт ушёл, беззвучно посмеиваясь.
— Этот человек абсолютно невменяем, — сказал де Гроот. — Я с самого начала заподозрил, что он несколько не в себе, но не предполагал, что он самый настоящий сумасшедший.
— Вы полагаете, он осуществит свою угрозу? — с тревогой спросила Джанетт.
Де Гроот и Краузе не ответили, и их красноречивое молчание послужило ответом на вопрос, подтвердив худшие опасения. До этого она только кормила дикаря и следила за тем, чтобы у него была вода, да и то всегда держалась начеку, готовая в любой миг отскочить от клетки, если дикарю вздумается схватить её. На самом деле она очень боялась его, и лишь природная доброта побуждала её подружиться с ним.
Кроме того, Джанетт видела, что Краузе все это раздражает, а его она втайне презирала.
Джанетт, застрявшая в Батавии без средств к существованию, ухватилась за предложение Краузе поехать с ним, лишь бы выбраться, а куда — неважно. Перспектива оказаться в Нью-Йорке будоражила. Ей приходилось много слышать о великом американском городе, слышать сказочные истории о том, как просто красивой девушке стать там обладательницей норковых манто, соболиных шуб и драгоценностей. Джанетт Лейон знала, что её красоту оценят в любой стране.
Хотя де Гроот и Краузе оставили вопрос девушки без ответа, ответ вскоре последовал. Вернулся Шмидт с матросами. Он и ещё двое были вооружены пистолетами, остальные держали в руках железные прутья, которыми пользуются при обращении с дикими зверями.
Клетку Джанетт сдвинули с места и приставили к той, где сидел Тарзан, дверь в дверь. Затем обе двери одновременно подняли.
— А ну-ка ступай к своему дикарю! — приказал Шмидт.
— Вы не смеете, Шмидт! — вскричал де Гроот. — Ради Бога, не делайте этого!
— Заткнись! — гаркнул Шмидт. — Шевелись, потаскуха! А ну-ка, пощекочите её прутьями! Оглохли, что ли?
Кто-то из матросов ткнул Джанетт, и в тот же миг Тарзан зарычал и двинулся вперёд. Три пистолета нацелились на него. Просунутые сквозь решётку прутья преградили ему путь. Рычанье повергло девушку в ужас, однако, сознавая, что её могут силой затолкать в соседнюю клетку, Джанетт храбро вошла в неё сама с высоко поднятой головой. За её спиной со стуком гильотины упала железная дверь.
Де Гроот, Краузе, Шмидт и ласкары, затаив дыхание, ожидали трагической развязки, при этом каждый испытывал различные чувства: Шмидт предвкушал кровавое зрелище, Краузе нервничал, ласкары глазели с безразличием, а де Гроота обуревали чувства, в принципе несвойственные флегматичным голландцам. Окажись он французом или итальянцем, он, вероятно, стал бы кричать и рвать на себе волосы, но, будучи голландцем, он держал свои эмоции в узде.
Джанетт Лейон в ожидании застыла у порога клетки. Она глядела на Тарзана, а Тарзан глядел на неё. Он видел, что она дрожит от страха, и жалел, что не может успокоить её словами. Тогда он сделал единственное, что мог — улыбнулся ей. Джанетт хотелось верить, что улыбка эта — ободряющая, дружеская, но ей нарассказывали столько кошмаров о его свирепости, что она засомневалась: это могла быть улыбка кровожадного предвкушения. На всякий случай Джанетт заставила себя улыбнуться в ответ.
Тарзан подобрал гарпун, отнятый им у Шмидта, и двинулся к девушке.
— Стреляйте же, Шмидт! — вскричал де Гроот. — Он убьёт её!
— Что я, рехнулся? Стрелять в такой ценный экземпляр! — откликнулся Шмидт. — Сейчас начнется потеха!
Тарзан подошёл к Джанетт, вручил гарпун девушке, вернулся назад и сел на пол в дальнем углу клетки. В значении этого жеста невозможно было ошибиться. У Джанетт подкосились ноги, и, чтобы не упасть, она быстро села. Подобная реакция обычно наступает после сильного нервного напряжения. Де Гроота прошибло холодным потом.
От ярости и разочарования Шмидт затопал ногами.
— И это дикарь! — завопил он. — Мне казалось, ты говорил, что он совсем дикий, Абдула. Ты меня надул, подлый лжец!
— Если не верите, что он дикий, зайдите к нему в клетку, — ответил араб.
Тарзан не спускал со Шмидта глаз. Он ничего не понял из слов этого человека, но, наблюдая за его мимикой, жестами, поступками, составил о нём своё мнение. Герр Шмидт получил очередное очко не в свою пользу; очередной гвоздь был вбит в его гроб.
Глава 5
Наутро оба пленника, заключённые в большую железную клетку, пребывали в прекрасном настроении. Джанетт радовалась тому, что осталась целой и невредимой после ночи, проведенной вместе с существом, которое питается сырым мясом, издавая при этом урчание, — с дикарём, который голыми руками убил троих африканских воинов, пока его самого не скрутили, и которого Абдула называл каннибалом. От избытка чувств девушка пропела отрывок из французской песенки, которая была популярна в Париже в ту пору, когда она покидала этот город.
Тарзан же чувствовал себя счастливым потому, что понял слова песни. Пока он спал, могучее здоровье взяло верх, и недуг оставил его столь же внезапно, как и поразил.
— Доброе утро, — произнёс он на французском, первом усвоенном им человеческом языке, которому его обучил лейтенант-француз. Давным-давно Тарзан спас его от смерти.
Девушка изумлённо взглянула на дикаря.
— Я… доброе утро! — произнесла она, запинаясь. — Я… я… мне говорили, что вы немой.
— Со мной произошёл несчастный случай, — объяснил он. — А теперь я опять здоров.
— Я очень рада, — сказала она. — Я… — девушка замялась.
— Знаю, — прервал её Тарзан. — Вы меня боялись. Бояться не стоит.
— О вас рассказывали жуткие вещи, вы, наверное, и сами слышали.
— Я не только не мог говорить, — ответил Тарзан, — но и не понимал речи. Что же они говорили обо мне?
— Что вы очень жестокий и что вы… вы… едите людей.
Тарзан улыбнулся редкой для него улыбкой.
— Поэтому вас поместили сюда в надежде, что я вас сожру? Кто это сделал?
— Шмидт — человек, который возглавил бунт и захватил пароход.
— Тот самый, который плюнул в меня. — произнёс Тарзан, и девушке показалось, что в его голосе прозвучали рычащие нотки. Абдула был прав, этот человек и вправду напоминает льва. Но теперь она уже не боялась его.
— Вы разочаровали Шмидта, — сказала она. — Он был вне себя, когда вы передали мне гарпун, а сами отошли в дальний угол. Он прекрасно понял, что вы даете понять, что мне ничего не грозит.
— Почему он вас ненавидит?
— Ненавидит? Не думаю. Он маньяк. Садист. Видели бы вы только, что он сделал с беднягой Лум Кипом, и как измывается над матросами-китайцами,
— Расскажите, пожалуйста, что произошло на судне, пока я был в беспамятстве, и что они, если вам известно, собираются сделать со мной.
— Краузе хочет доставить вас в Америку и выставить на обозрение в качестве дикаря вместе с остальными дикими… то есть вместе со своими животными.
Тарзан снова улыбнулся.
— Краузе — это тот, который сидит в клетке вместе с первым помощником?
— Да.
— А теперь расскажите о самом бунте и о планах Шмидта, если знаете.
Девушка закончила рассказ. Для Тарзана все действующие лица разыгравшейся на «Сайгоне» драмы встали на свои места. Получалось, что только девушка, де Гроот и матросы-китайцы вели себя достойно. Они да ещё звери в клетках.
Проснулся де Гроот и первым делом окликнул Джанетт из своей клетки.
— Как вы? — спросил он. — Дикарь вас не тронул?
— Ничуть, — заверила его девушка.
— Сегодня я собираюсь побеседовать со Шмидтом. Попробую уговорить его выпустить вас. Мы с Краузе согласны не высказывать ему никаких претензий, если только он освободит вас.
— Но здесь я в безопасности. Не хочу на волю, пока судном заправляет Шмидт.
Де Гроот уставился на неё в изумлении.
— Но ведь он наполовину зверь, — воскликнул голландец. — Пока он вас не тронул, но никогда нельзя знать, что он выкинет, особенно если Шмидт начнёт морить его голодом, как обещал.
Джанетт рассмеялась.
— Советую высказываться о нём поосторожнее, раз уж вы считаете его кровожадным дикарём; в один прекрасный день он может вырваться из клетки.
— Но ведь он меня не понимает, — сказал де Гроот. — И потом ему из клетки не выбраться.
Краузе, разбуженный разговором, приблизился и встал рядом с де Гроотом.
— Вот и я считаю, что ему не выбраться, — сказал он. — Шмидт уж позаботится о том, чтобы не дать ему такого шанса. Шмидт знает, что его ждёт в противном случае. И не следует беспокоиться, что дикарь понимает нашу речь. Он глуп, как пробка.
Джанетт повернулась к Тарзану, проверяя, какой эффект произвели слова де Гроота и Краузе. Ей было интересно, даст ли он знать пленникам, что прекрасно все понимает и наслаждается создавшейся ситуацией. К своему удивлению, она обнаружила, что сосед по клетке улёгся возле решётки и, судя по всему, задремал. Завидя приближающегося Шмидта, она решила поостеречься и не стала рассказывать де Грооту и Краузе о том, что дикарь понял бы все, сказанное ими, если бы слышал разговор.
Шмидт подошёл к клетке.
— Надо же, ещё живая, — сказал он. — Надеюсь, ночка, проведенная с этой обезьяной, доставила тебе массу удовольствия. Если тебе удастся научить его каким-нибудь трюкам, я разрешу тебе выступать вместе с ним в качестве дрессировщика. — Он приблизился к клетке и взглянул на лежащего Тарзана. — Он что, спит, или ты его прикончила?
Неожиданно Тарзан просунул руку сквозь решётку, схватил Шмидта за щиколотку и рванул на себя. Нога Шмидта оказалась в клетке, а сам он опрокинулся навзничь. Шмидт заорал благим матом. Тарзан второй рукой выхватил из его кобуры пистолет.
— Помогите! — вопил Шмидт. — Абдула! Джабу Сингх! Чанд! На помощь!
Тарзан стал выкручивать ему ногу, пока тот не застонал от боли.
— Пусть принесут еду и воду, иначе я оторву тебе ногу, — произнёс Тарзан.
— Английский пёс умеет говорить! — ошарашено воскликнул Абдула. Де Гроот и Краузе опешили от неожиданности.
— Если это так, значит, он понял, о чем мы говорили, — сказал Краузе. — А может, понимал все с самого начала. — Краузе стал припоминать, не сболтнул ли он чего лишнего, ибо сознавал, что этому человеку не вечно сидеть в клетке, разве только… Но теперь дикарь вооружён — убить его будет нелегко. Нужно посоветоваться со Шмидтом. Он заинтересован в том, чтобы обезвредить этого человека, так же, как и сам Краузе.
Шмидт приказал принести еду и воду. Неожиданно де Гроот вскричал:
— Эй, ты, в клетке! Берегись! Сзади! — Но было уже поздно — раздался выстрел, и Тарзан рухнул на пол. Стрелял Джабу Сингх, незаметно подкравшийся к клетке сзади.
Шмидт отполз в сторону, Джанетт выхватила из рук Тарзана пистолет и, повернувшись, выстрелила в Джабу Сингха, который снова целился в распростёртое тело. Пуля угодила ласкару в правую руку, и он выронил оружие. Затем Джанетт, держа ласкара на мушке, пересекла клетку, просунула руку через решётку и подобрала пистолет Джабу Сингха. После чего вернулась к Тарзану, опустилась на колени и приложила ухо к его груди.
Шмидта буквально колотило от бессильной злобы. Вдруг с мостика крикнули, что впереди показалось судно, и Шмидт, прихрамывая, пошёл взглянуть на него. «Сайгон» шёл без флага, готовый поднять флаг любого государства, какое укажет Шмидт, когда возникает необходимость.
Судно оказалось английской яхтой, и, соответственно, Шмидт велел поднять английский флаг. Затем он связался с яхтой по рации и спросил, нет ли у них на борту врача, ибо у него на пароходе двое страдающих раненых, что в принципе соответствовало действительности. Джабу Сингх уж точно страдал под собственный вокальный аккомпанемент. Тарзан же тихо лежал там, где упал.
С яхты ответили, что у них на борту есть врач, и Шмидт сказал, что вышлет за ним шлюпку. Он лично отправился со шлюпкой, набитой ласкарами, вооруженными тем, что сумели найти — пистолетами, ружьями, баграми, ножами и прутьями, тщательно припрятанными от постороннего взгляда.
Подойдя к яхте, они ринулись на борт по трапу и высыпали на палубу прежде, чем потрясённые яхтсмены успели сообразить, что к ним на яхту явились со злым умыслом. В ту же минуту английский флаг на «Сайгоне» был заменен на германский.
Люди на палубе яхты — двадцать пять или тридцать мужчин и девушка — в изумлении глядели на непрошеных гостей, имевших по-пиратски свирепый вид и державших наготове оружие.
— Что все это значит? — требовательно спросил капитан яхты.
Шмидт указал на германский флаг, развевающийся над «Сайгоном».
— Это значит, что я захватил вас именем германского правительства, — ответил Шмидт. — Я беру вас в качестве трофея, и на яхте будет моя команда. Останутся ваш инженер и штурман. Командование примет на себя мой помощник Джабу Сингх. Он получил небольшое ранение, но ваш доктор поможет ему, а все остальные перейдут на моё судно вместе со мной. Вы должны считать себя военнопленными и вести себя соответственно.
— Но позвольте, — запротестовал капитан яхты. — Это судно не имеет вооружения, это не военное судно и даже не торговое, а частная яхта, совершающая научную экспедицию. Будучи торговым судном, вы не имеете никакого права нас захватывать.
— Послушайте, старина! — К Шмидту обратился высокий молодой человек в парусиновом костюме. — По какому праву…
— Молчать! — обрубил Шмидт. — Вы — англичане, а это уже достаточная причина, чтобы вас захватить. Прекратите болтовню! Где врач? Займитесь своим делом.
Пока доктор перевязывал Джабу Сингха, ласкары по приказу Шмидта обыскивали корабль в поисках оружия и боеприпасов. Они нашли несколько пистолетов и спортивных ружей. Когда доктор закончил перевязку, Шмидт назначил новую команду яхты из числа своих людей и оставил несколько матросов из прежнего экипажа яхты. Затем ласкары затолкали остальных в шлюпку с «Сайгона», которая вернулась вместе с пленными на пароход.
— Надо же! — не унимался молодой человек в белом парусиновом костюме. — Какая неслыханная наглость!
— Могло быть и хуже, Алджи, — сказала девушка. — Может, теперь тебе не придётся жениться на мне.
— Скажешь тоже, — возмутился молодой человек. — Это будет ещё хуже.
Глава 6
Пуля, угодившая в Тарзана, всего лишь оцарапала голову, нанеся неглубокую рану в мягких тканях, и оглушила его на несколько минут. Вскоре однако он пришёл в себя и теперь вместе с Джанетт Лейон наблюдал за пленными, которые перешагивали через борт «Сайгона».
— Шмидт стал пиратом, — заметила девушка. — Интересно, что он намерен делать со всей этой оравой? Их человек пятнадцать, не меньше.
Ей недолго пришлось ждать ответа на свой вопрос. Шмидт отделил восьмерых добровольцев, согласившихся работать в команде «Сайгона», и тех увели. Затем он распорядился поднять на палубу ещё две железные клетки и поставить их в ряд с другими.
— А теперь, — объявил он, — хотя я и понимаю, что не следует этого делать, я позволю вам самим выбрать себе товарищей по клетке.
— Позвольте! — вскричал Алджернон Райт-Смит. — Не станете же вы сажать наших женщин за решётку!
— Что годится для английского борова, годится и для английской свиноматки, — прорычал Шмидт. — Давайте решайте да поскорее.
Пожилой мужчина с седыми моржовыми усами разгневанно фыркнул, и его красное лицо побагровело.
— Ты негодяй! — выпалил он. — Не смей так обращаться с английскими женщинами.
— Не надо волноваться, дядюшка, — сказала девушка. — Придётся делать так, как он говорит.
— Ноги моей в этой клетке не будет, Уильям, — сказала вторая женщина с яхты, леди, чей возраст — пятьдесят с небольшим выдавала располневшая талия. — Ни моей, ни Патриции, — добавила она.
— Нужно быть реалистом, — произнесла девушка. — Мы же абсолютно беспомощны. — С этими словами она вошла в клетку поменьше. Вскоре к ней присоединились её дядя и тетя, осознавшие наконец тщетность сопротивления. Капитан Боултон, Тиббет, второй помощник капитана яхты, доктор Крауч и Алджи были заключены во вторую клетку.
Шмидт расхаживал взад-вперёд перед клетками, злорадствуя.
— Хорошенький образовался у меня зверинец, — сказал он. — Француженка, немецкий предатель, голландский пёс и семь английских свиней; с моими обезьянами, мартышками, львами, тиграми и слонами мы произведём сенсацию в Берлине.
Клетка, в которой томилась чета Ли и их племянница, стояла по соседству с той, где сидели Тарзан и Джанетт Лейон, а по другую сторону находилась клетка с четырьмя англичанами.
Пенелопа Ли искоса разглядывала Тарзана и морщилась от неприязни.
— Скандал! — шепнула она Патриции, своей племяннице. — Этот малый практически голый.
— А он ничего, симпатичный, тётушка, — заметила Патриция Ли-Бердон.
— Не смотри на него, — предостерегла Пенелопа Ли. — А эта женщина, как ты думаешь, его жена?
— Она не похожа на дикарку, — ответила Патриция.
— В таком случае, почему она находится в одной клетке с ним? — возмутилась миссис Ли.
— Наверное, её туда бросили, как нас — сюда.
— Как же! — фыркнула Пенелопа Ли. — На мой взгляд, она выглядит распутницей.
— Эй! — прокричал Шмидт. — Сейчас будем кормить животных. Все, кто не на вахте, могут прийти посмотреть.
Перед клетками столпились ласкары, китайцы и кое-кто из команды яхты. Принесли еду и воду. Еда — отвратительное невообразимое месиво, содержание которого не поддавалось определению как на вид, так и на вкус. Тарзану кинули кусок мяса.
— Какая гадость, — фыркнула Пенелопа Ли, брезгливо отталкивая неудобоваримую пищу. В следующий миг её внимание привлекло раздававшееся в соседней клетке урчание. Взглянув туда, она ахнула от испуга. — Посмотрите! — прошептала она дрожащим голосом. — Это существо рычит и ест мясо сырым. Какой кошмар!
— Я нахожу его очаровательным, — возразила Патриция.
— Бррр, — поморщился полковник Уильям Сесил Хью Персиваль Ли, — мерзкий тип.
— Гадость! — выпалила миссис Ли. Тарзан поднял глаза на Джанетт Лейон и подмигнул ей с еле уловимой улыбкой, тронувшей его губы.
— Вы и по-английски понимаете? — спросила она. Тарзан кивнул. — Вы не против, если я их немножко разыграю? — продолжала она.
— Пожалуйста, — ответил Тарзан, — сколько вам будет угодно…
Они оба говорили по-французски и шёпотом.
— Ну и как? — спросила она по-английски достаточно громко, чтобы её услышали в соседней клетке. — Капитан вкусный?
— Не такой вкусный, как швед, которого мне давали на прошлой неделе, — ответил Тарзан.
Миссис Ли побледнела, её едва не стошнило. Она грузно осела на пол. Полковник, и без того слегка пучеглазый, вытаращил глаза, потрясенно глядя на соседнюю клетку. Подошедшая к нему вплотную племянница шепнула:
— Мне кажется, они нас дурачат, дядя. Я заметила, как он подмигивал девушке.
— Моя нюхательная соль! — простонала миссис Ли.
— В чем дело, полковник? — спросил Алджернон Райт-Смит из своей клетки.
— Этот дьявол ест капитана, — ответил полковник шёпотом, который можно было услышать за квартал. Де Гроот усмехнулся.
— О Боже! — воскликнул Алджи. Джанетт Лейон отвернулась, скрывая смех, а Тарзан продолжал рвать мясо своими крепкими белыми зубами.
— Говорю вам, они насмехаются над нами, — заявила Патриция Ли-Бердон. — Вы не можете заставить меня поверить в то, что цивилизованные люди позволяют этому дикарю есть человеческое мясо, даже если он этого захотел бы, в чем я сомневаюсь. Когда эта девушка отвернулась, я видела, как плечи её дрожат от смеха.
— Что это, Уильям? — вскричала миссис Ли, заслышав рёв льва, донёсшийся из трюма.
Некоторое время звери вели себя неестественно тихо, но теперь они проголодались, и недовольство льва спровоцировало остальных, в результате чего через несколько секунд воздух наполнился диким воем, от которого кровь стыла в жилах — раскатистое рычание львов, кашляющее ворчание тигров, отвратительный смех гиен, трубный зов слонов в сочетании с попурри из звуков, издаваемых животными помельче.
— О-о-о! — вскричала миссис Ли. — Как страшно! Уильям, немедленно заставь их замолчать.
— Хм, — произнёс полковник без своего обычного энтузиазма.
Вскоре однако смотрители приступили к кормёжке и шум затих. Вновь воцарилась тишина.
Ближе к вечеру небо затянулось тучами, поднялся ветер, и с начавшейся качкой звери снова забеспокоились. Ласкар стал разносить по клеткам ведра с водой, минуя однако клетку, в которой сидел Тарзан. Матрос отпирал одну за другой двери, поднимая их вверх ровно настолько, чтобы протиснуть ведро, затем просовывал веник, которым заключённые должны были наводить чистоту. Хотя его и сопровождали два других матроса с ружьями, он не стал отпирать дверь в клетку Тарзана, поскольку Шмидт опасался, что тот совершит побег.
Тарзан всякий раз внимательно наблюдал за этой процедурой с самого начала своего появления на «Сайгоне». Он заметил, что воду всегда разносил один и тот же ласкар, и что вторично он появлялся, когда били четыре склянки во время первой ночной вахты с последней проверкой пленников. Во второй раз он приходил один, так как ему не нужно было отпирать клетки, но Шмидт на всякий случай снабжал его пистолетом.
В тот вечер, когда ласкар передал воду в клетку, занимаемую семейством Ли, полковник обратился к нему с просьбой:
— Стюард, — попросил он, — принесите нам четыре стула и коврики.
И он протянул ласкару купюру в пять фунтов. Матрос взял бумажку и спрятал её под грязной набедренной повязкой.
— Нет стулья, нет коврик, — сказал он и двинулся к следующей клетке.
— Эй, постой! — крикнул полковник. — Вернись! Кто капитан этого судна? Я хочу видеть капитана.
— Теперь сахиб Шмидт капитан, — ответил ласкар. — Капитан Ларсен болеть. Его не видеть три-четыре дня. Может, умирал.
Он отправился дальше, и полковник уже не пытался его удержать.
Миссис Ли вздрогнула.
— Значит, это на самом деле был капитан, — выдохнула она испуганным шёпотом и как завороженная уставилась на кость в клетке Тарзана.
Глава 7
С неба лились потоки дождя. Ветер со свистом гулял по клеткам, пронизывая до костей беззащитных заключённых, Море штормило, и «Сайгон» качало на волнах, словно скорлупку.
Тарзан стоял в клетке в полный рост, наслаждаясь тугими струями дождя, громом и молнией. Разрывы молнии всякий раз высвечивали обитателей соседних клеток, и в одно из таких мгновений он увидел, что англичанин набросил пиджак на плечи своей жены и пытается прикрыть её от ветра своим собственным телом. Девушка-англичанка, как и Тарзан, стояла во весь рост и, казалось, наслаждается схваткой со стихией. В тот же миг Тарзан, воспитанник обезьян, решил, что эти двое ему нравятся.
Тарзан пребывал в ожидании — он ждал ласкара с его ночной проверкой, но на сей раз ласкар не явился. Владыка джунглей умел ждать. Терпению его научили дикие звери, среди которых он вырос. Ласкар не пришёл, так придёт в следующую ночь.
Шторм яростно нарастал. «Сайгону» удалось вырваться из эпицентра и оставить его в стороне. Огромные волны, преследующие судно, грозно обрушивались на корму. Исступленно завывал ветер, смешивая с дождём пену и грозя потопить пленников в их клетках. Джанетт Лейон прилегла и попыталась заснуть. Молодая англичанка ходила взад-вперёд по узкой клетке. За ней наблюдал Тарзан, ему был знаком этот тип людей, предпочитавших находиться на открытом воздухе. Её непринуждённая походка служила тому подтверждением. Ей наверняка удавалось все, за что она бы ни бралась, и она стойко переносила тяготы. Тарзан был убеждён в этом, поскольку наблюдал за ней с того самого момента, как её доставили на борт «Сайгона»; слышал, о чем она говорила, и видел, что она воспринимает неизбежность с таким же настроением, как и он сам. Ему представлялось, что девушка станет терпеливо дожидаться первой возможности и тогда будет действовать отважно и с умом.
Молодая англичанка, воспринимающая дождь, ветер и качку как самое обычное дело, остановилась возле стенки, примыкающей к клетке Тарзана, и взглянула на него.
— Ну как, капитан пришёлся по вкусу? — спросила она с мимолетной улыбкой.
— Он был немного солоноват, — ответил Тарзан.
— Наверное, швед был вкуснее, — предположила она.
— Намного, особенно тёмное мясо.
— Почему вы пытались напугать нас? — спросила она.
— Ваши дядя и тетя не слишком благоприятно отзывались о нас в своих репликах.
— Знаю, — согласилась она. — Мне очень жаль, но они очень сильно расстроились. Для них все это явилось страшным ударом. Я очень переживаю из-за них, они пожилые и не смогут долго выносить все это. Как вы думаете, что Шмидт собирается с нами сделать?
— Невозможно представить, он сумасшедший. Его план — выставить нас на обозрение в Берлине, естественно, смехотворен. Если он доберётся до Берлина, то нас, англичан, конечно, интернируют.
— Вы англичанин?
— Мои отец и мать были англичанами.
— Меня зовут Бердон. Патриция Ли-Бердон, — сказала девушка. — Могу я узнать ваше имя?
— Тарзан, — ответил тот.
— Тарзан и все?
— И все.
— Пожалуйста, расскажите мне, как вы очутились в этой клетке, мистер Тарзан.
— Просто Тарзан, — поправил её Владыка джунглей, — без мистера. В этой клетке я оказался потому, что Абдула Абу Неджм захотел мне отомстить. Он подговорил вождя одного из африканских племён схватить меня, а у того тоже имелись причины для мести. Абдула продал меня человеку по имени Краузе, который скупал животных. Этот Краузе сейчас сидит в клетке по соседству со мной. Шмидт, который являлся вторым помощником капитана, захватил судно Краузе, а заодно и его дикаря, и всех животных, и самого Краузе тоже.
— Если шторм усилится, он может нас лишиться, — сказала девушка.
Она вцепилась в прутья — пароход нырнул вниз с гребня волны и взмыл вверх на гребне следующей.
— «Сайгон» на вид суденышко хлипкое, — проговорила Джанетт Лейон, подходя к Тарзану, — но я думаю, этот шторм оно выдержит. По пути сюда мы попали в шторм похуже. Правда, тогда капитаном был Ларсен и мистер де Гроот — первым помощником. А теперь, когда во главе встал Шмидт, всякое может случиться.
Пароход вдруг развернуло кормой к волне, и он скатился вниз, где накренился, едва не черпая бортом воду. Раздался испуганный крик, и разряд молнии осветил полковника и его жену, которых швырнуло на решётку клетки.
— Бедная тетя Пенелопа! — воскликнула молодая англичанка. — Она этого не перенесет. — Патриция с трудом добралась вдоль решётки к своей тете. — Ты не ушиблась, тётушка? — спросила она.
— У меня переломаны все кости, — ответила миссис Ли. — Я всегда была против этой дурацкой экспедиции. И вообще, какая разница, что за твари обитают на дне океана — в Лондоне-то их все равно не встретишь. Только потеряли «Наяду» и вот-вот лишимся собственных жизней. Я надеюсь, твой дядя удовлетворён.
Патриция с облегчением вздохнула, ибо поняла, что с тётей все в порядке. Полковник благоразумно помалкивал — двадцатипятилетний опыт совместной жизни научил его, когда нужно промолчать.
Миновала долгая ночь, но яростный шторм не затихал. «Сайгон», как и прежде, шёл впереди шторма, замедлив скорость до пяти узлов и принимая его на корму. Время от времени сзади накатывалась волна и едва не накрывала с головой заключённых в клетках людей, которым ничего не оставалось делать, как прижиматься к решёткам и надеяться на лучшее.
По собственному утверждению миссис Ли, она успела захлебнуться трижды.
— Отныне, Уильям, — заявила она, — ты будешь читать исключительно «Таймс», воспоминания о походах Наполеона и «Рим» Гиббона. Стоит тебе взяться за что-нибудь другое, как ты совершенно лишаешься рассудка. Если бы ты не прочёл это «Путешествие Арктуруса», написанное этим злосчастным Бибом, мы бы, без сомнения, находились бы в данную минуту дома и горя бы не знали. Только потому, что он выудил массу отвратительных созданий с электрическим свечением, тебе приспичило отправиться в путь, чтобы убедиться самому. Никак не могу этого понять, Уильям.
— Не будь слишком сурова к дяде, — сказала Патриция. — Он мог бы обнаружить кое-что в водопроводной воде и стать знаменитостью.
Миссис Ли громко хмыкнула.
В тот день к клеткам никто не подходил, и пленники не получили ни еды, ни питья. Звери в трюме также остались без кормежки, и их жалобный вой перекрывал рёв шторма. Лишь на третий день вечером явились двое китайцев с едой. К тому времени заключённые настолько изголодались, что с жадностью накинулись на принесённую пищу, несмотря на то, что это было холодное жидкое месиво из сухарей.
Миссис Ли погрузилась в полное молчание. Это встревожило её мужа и племянницу, ибо они знали, что если Пенелопа Ли переставала жаловаться, значит с ней действительно было что-то не так.
Приблизительно в девять вечера неожиданно стих ветер, наступившая тишина была зловещей.
— Мы попали в центр шторма, — сказала Джанетт Лейон.
— Скоро опять начнется, — предположил Тарзан.
— Этот недотепа должен был бы уходить от шторма, а не входить в него, — продолжила Джанетт.
Тарзан терпеливо ждал, словно лев у водопоя, ждал, когда появится добыча.
— Так оно лучше, — сказал он девушке.
— Не понимаю, — откликнулась Джанетт. — По-моему, хуже некуда.
— Подождите, — произнёс Тарзан, — думаю, скоро увидите.
Волны были по-прежнему высокими, но «Сайгон», казалось, приноровился к ним, и скоро на палубе появился Шмидт и направился к клеткам.
— Как поживает скотина? — повелительно осведомился он.
— Женщины умрут, если вы их оставите здесь, Шмидт, — сказал де Гроот. — Почему бы вам не выпустить их и не поселить в каюте или, на худой конец, определить в трюме, где они будут защищены от шторма?
— Если я услышу ещё хоть одну жалобу, — рявкнул Шмидт, — я брошу всех вас за борт вместе с клетками. И вообще, какие могут быть претензии? У вас бесплатный проезд, бесплатное питание и личные апартаменты. За последние три дня вы также воспользовались, причём не раз, бесплатным душем и ванной.
— Но, послушайте, моя жена умрёт, если вы и дальше будете держать её в клетке, — сказал полковник Ли.
— Пусть умирает, — ответил Шмидт. — Мне как раз требуется свежее мясо для дикаря и других зверей. — И с этой прощальной любезностью Шмидт вернулся на мостик.
Миссис Ли разрыдалась, а полковник разразился грозными проклятьями. Тарзан ждал, и вскоре произошло то, чего он дожидался. Появился Азока, ласкар, и приступил к запоздалой проверке. Он расхаживал с важным видом, сознавая значимость собственной персоны — смотрителя английских сахибов и их леди.
В свете корабельных огней можно было различать предметы на некотором расстоянии, и Тарзан с его натренированным ночным зрением сразу же заметил Азоку, как только тот ступил на палубу.
Владыка джунглей встал, держась за два соседних прута решётки. Азока прошёл мимо клетки, стараясь держаться на расстоянии, чтобы не попасть дикарю под руку. Джанетт Лейон встала рядом с Тарзаном. Она интуитивно почувствовала, что должно случиться нечто важное.
Глаза её были прикованы к товарищу по клетке. Она увидела, как напряглись мышцы его плеч и рук. Тарзан вложил всю свою исполинскую силу в поединок с решёткой. Прутья медленно раздвинулись, и Тарзан, приёмыш обезьян, шагнул на свободу.
Глава 8
Азока, ласкар, с высокомерным видом миновал клетку полковника, а когда оказался перед клеткой с четырьмя англичанами, на его горле сзади сомкнулись стальные пальцы. Он почувствовал, как из кобуры вытащили оружие.
Джанетт Лейон с изумлением наблюдала за той кажущейся лёгкостью, с которой геркулесовы мускулы раздвинули прутья решётки. На её глазах Тарзан напал на ласкара и завладел его оружием. Потом она вышла следом через образовавшийся проём, захватив с собой пистолеты, отобранные у Шмидта и Джабу Сингха.
Азока сопротивлялся и порывался позвать на помощь, но как только услышал зловещий голос, шепнувший ему прямо в ухо: «Молчать или я убью тебя», сразу затих.
Тарзан оглянулся и увидел подошедшую сзади Джанетт Лейон. Затем снял со шнурка, висевшего на шее Азоки, ключ от клеток и передал его девушке.
— Пойдём отопрем двери, — сказал он и обошёл последнюю клетку, выходя на ту сторону, где находились двери. — Мужчины пойдут со мной, — шёпотом объявил он. — Полковник и женщины останутся здесь.
Тарзан остановился возле клетки полковника. Миссис Ли, задремавшая во время затишья, проснулась и увидела его. Она взвизгнула.
— Дикарь вырвался!
— Заткнись, Пенелопа! — цыкнул на неё полковник. — Он собирается выпустить нас из этой проклятой клетки.
— Не смей на меня ругаться, Уильям Сесил Хью Персиваль Ли, — возмутилась Пенелопа.
— Тихо! — прорычал Тарзан, и Пенелопа Ли в ужасе затихла.
— Можете выходить, — сказал Тарзан, — но от клеток не отходите, пока мы не вернёмся. — Затем он последовал за Джанетт к клетке, в которой сидели де Гроот и Краузе и подождал, пока она отомкнула висячий замок.
— Де Гроот может выйти, — произнёс Тарзан. — Краузе останется. Азока, заходи сюда. — Тарзан повернулся к Джанетт. — Заприте их. Дайте мне пистолет, а другой держите при себе. Если кто-нибудь из них попытается поднять тревогу; стреляйте без предупреждения. Как вы полагаете, справитесь?
— Я стреляла в Джабу Сингха, — напомнила ему девушка.
Тарзан кивнул и повернулся к мужчинам, стоявшим сзади. Пистолет Азоки он передал де Грооту. Он оценивающе приглядывался к мужчинам с того момента, как те оказались на борту, и сейчас велел Джанетт передать третий пистолет Тиббету, второму помощнику с «Наяды».
— Как ваше имя? — спросил он.
— Тиббет, — ответил тот.
— Пойдёте со мной. Будем брать мостик. Де Гроот знает судно. Он и остальные будут искать оружие. Пока же вооружитесь тем, что попадется под руку. Очевидно, предстоит схватка.
Судно вышло из эпицентра шторма, и ветер взвыл с новой силой. «Сайгон» мотало из стороны в сторону, а в это время Тарзан и Тиббет поднялись по трапу на мостик, где за штурвалом стоял ласкар Чанд, а на вахте — Шмидт. Шмидт случайно обернулся именно в тот миг, когда вошёл Тарзан, и, завидев его, схватился за револьвер, одновременно предупреждая Чанда криком. Тарзан рванулся вперёд с быстротой Ары-молнии и ударил Шмидта по руке, когда тот уже нажимал на курок. Пуля угодила в потолок, а в следующее мгновение Шмидт был разоружён. Тиббет наставил на Чанда пистолет и отобрал у него оружие.
— Беритесь за штурвал, — распорядился Тарзан, — и дайте мне его пистолет. Посматривайте назад и стреляйте в любого, кто попытается напасть. А вы оба спускайтесь к клеткам, — приказал он Шмидту и Чанду.
Тарзан прошёл следом за ними на палубу и отвел их к клетке, где сидели Краузе и Азока.
— Откройте вот эту, Джанетт, — сказал он. — У меня ещё два зверя для вашего зверинца.
— Это бунт, — завизжал Шмидт. — И когда я доставлю вас в Берлин, вам отрубят головы.
— Марш в клетку, — приказал Тарзан и толкнул Шмидта с такой силой, что тот налетел на Краузе, и они оба свалились на пол.
Сквозь шум шторма послышался выстрел, и Тарзан поспешил на звук. Спускаясь по трапу, он услышал ещё два выстрела, а также брань и крики боли.
Оказавшись на месте схватки, он увидел, что на его людей с тыла напали вооружённые ласкары, однако, к счастью, было больше шума, чем реальной опасности. Ранило одного ласкара. Именно он и кричал. Кроме единственного пострадавшего, ни та, ни другая сторона не понесла каких-либо потерь. Трое из четверых ласкаров оставались на ногах и палили вовсю, не разбирая цели. Сзади к ним подошёл Тарзан с пистолетом в каждой руке.
— Бросай оружие, — крикнул он повелительным тоном, — иначе убью.
Все трое обернулись почти одновременно. При виде направленных на них двух пистолетов Тарзана двое ласкаров выронили оружие, а третий прицелился и выстрелил. В тот же миг прозвучал выстрел Тарзана. Ласкар схватился за грудь и упал вперёд лицом.
Остальное было просто. В каюте Шмидта отыскались пистолеты, ружья и патроны, захваченные на «Наяде», и, оказавшись безоружными, Убанович и ласкары не оказали сопротивления, как не оказали и китайцы и перешедшие на сторону Шмидта члены экипажа «Наяды», ибо все были очень рады, что больше не нужно выполнять приказы сумасшедшего.
Взяв пароход под свой контроль, Тарзан собрал своих людей в маленькой кают-компании. Пенелопа Ли по-прежнему глядела на него с отвращением и страхом: для неё он оставался дикарём, людоедом, сожравшим ни в чем не повинного капитана и несчастного шведа, и который рано или поздно съест их всех. Остальные же должным образом оценили силу, отвагу и ум Тарзана, вызволившего их из опасной ситуации.
— Боултон, — обратился Тарзан к капитану «Наяды», — принимайте командование кораблём на себя. Де Гроот будет вашим первым помощником, Тиббет — вторым. Де Гроот говорил, что на «Сайгоне» всего две каюты. Полковник и миссис Ли займут каюту капитана, девушки — каюту помощников капитана.
— А ведь если разобраться, он нами командует, — шепнула мужу Пенелопа Ли. — Ты должен что-то предпринять, Уильям. Ты должен взять командование на себя.
— Не глупи, тётушка, — шёпотом урезонила её Патриция Ли-Бердон. — Мы всем обязаны этому человеку. Он был великолепен. Видела бы ты, как он раздвигал прутья в решётке, словно они были резиновые!
— Ничего не могу с собой поделать, — возразила миссис Ли. — Я не привыкла, чтобы мною командовали голые дикари. Пусть кто-нибудь одолжит ему брюки.
— Ладно, Пенелопа, — сказал полковник, — если тебе от этого будет легче, одолжу ему свои — ха! — и останусь без оных — ха-ха!
— Фу, как вульгарно, — фыркнула миссис Ли. Тарзан отправился на мостик к де Грооту, чтобы сообщить последние новости.
— Я рад, что вы не назначили меня капитаном, — сказал голландец. — У меня не хватает опыта. Боултон — толковый моряк. В своё время он служил в Королевском флоте. А что с Убановичем?
— Я послал за ним, — ответил Тарзан. — Он должен появиться здесь с минуты на минуту.
— Он ненавидит всех, — сказал де Гроот. — Большевик до мозга костей. А вот, кстати, и он.
Появился Убанович. Сутулый, мрачный, глядящий исподлобья.
— А вы что тут делаете? — свирепо спросил он. — Где Шмидт?
— Он там, куда отправят и вас, если не согласитесь с нами сотрудничать, — ответил Тарзан.
— Это куда? — поинтересовался Убанович.
— В клетку, к Краузе и парочке ласкаров, — объяснил Тарзан. — Я не знаю, имели ли вы какое-либо отношение к бунту, Убанович, но если желаете и дальше работать механиком, никто не станет ни о чем вас расспрашивать.
Хмурый большевик кивнул.
— Ладно, черт с вами. Хуже, чем с этим психом Шмидтом, не будет.
— Боултон — капитан. Представьтесь ему и доложите, что вы механик. Вы не знаете, что стало с арабом — я его уже несколько дней не видел?
— Ничего с ним не стало, — буркнул Убанович. — Сидит в машинном отделении — греется.
— Пусть явится ко мне на мостик. Попросите также капитана Боултона прислать нам пару матросов.
Тарзан и де Гроот устремили взоры в темноту. Нос парохода вошёл в огромную волну. Судно еле выкарабкалось.
— Шторм крепчает, — заметил де Гроот.
— «Сайгон» выдержит? — спросил Тарзан.
— Думаю, да, — отозвался де Гроот. — Если сумеем удержать курс, то сохраним достаточную скорость для маневра.
Вдруг сзади раздался выстрел. Стекло переднего иллюминатора разлетелось вдребезги. Тарзан и де Гроот мгновенно обернулись.
На верхней ступеньке трапа стоял Абдула Абу Неджм с дымящимся пистолетом в руке.
Глава 9
Араб выстрелил снова, но из-за сильной качки промахнулся. В тот же миг Тарзан прыгнул на врага.
Под весом обрушившегося на него человека-обезьяны Абдула сорвался с трапа, и они вместе с грохотом рухнули на палубу. Араб оказался внизу — оглушённая неподвижная туша.
Присланные капитаном Боултоном на мостик двое матросов появились на палубе как раз в тот момент, когда все это произошло, и они рванулись вперёд, полагая, что оба упавших расшиблись и потеряли сознание, но в таком состоянии оказался лишь один из них.
Тарзан вскочил на ноги, а Абдула Абу Неджм остался лежать там, где упал.
— Пусть один из вас спустится вниз и попросит у мисс Лейон ключи от клетки, — распорядился Тарзан. Затем схватил араба за руки и оттащил к клетке, в которой находились Краузе и Шмидт. Когда принесли ключ, он отпер дверь и втолкнул араба внутрь. Был ли тот жив или уже умер, Тарзан не знал. И не хотел знать.
Шторм усилился, и незадолго до рассвета пароход упал в ложбину между волнами, завалился на бок и на мгновение застыл в таком положении, словно готовый вот-вот перевернуться. Затем его бросило на другой бок. Настал очередной жуткий миг, когда конец казался неизбежным. Изменение в движении судна мгновенно разбудило Тарзана, и он стал пробираться к мостику — подвиг, который дался без особого труда человеку, выросшему в лесу среди обезьян и большую часть жизни проведшему на деревьях. Вот и сейчас он чаще перепрыгивал с предмета на предмет, чем передвигался на ногах, и вскоре достиг цели. Он увидел, что оба матроса вцепились в штурвал, а капитан — в пиллерс.
— Что стряслось? — спросил Тарзан.
— Штурвал заклинило, — ответил Боултон. — Если бы могли бросить якорь, то сумели бы выровнять положение, но при таких волнах это невозможно. А вы, черт возьми, каким образом оказались здесь в такую качку?
— Я пробирался так, как обычно передвигаюсь по верхушкам деревьев, — пояснил Тарзан.
Боултон проворчал нечто вроде «весьма любопытно», затем сказал:
— Кажется, стихает. Если корабль сейчас выдержит, мы выкрутимся, но и в этом случае окажемся в весьма затруднительном положении — один из матросов утверждает, что этот негодяй Шмидт вывел из строя рацию.
«Сайгон», словно доказывая, на что он способен, лег на бок так, что палуба встала почти вертикально, и замер в таком положении.
— О Боже! — вскричал матрос. — Сейчас перевернёмся!
Но судно не перевернулось, оно качнулось в противоположную сторону, однако не выправилось до конца. Теперь ветер дул порывами. Шторм определённо шёл на убыль.
Перед самым рассветом капитан спросил:
— Вы что-нибудь слышите?
— Да, — отозвался Тарзан. — Слышу и уже на протяжении некоторого времени.
— А знаете, что это такое? — поинтересовался капитан.
— Знаю, — ответил человек-обезьяна.
— Буруны, — сказал Боултон. — Теперь нам крышка. Медленно, словно нехотя наступил рассвет, будто задерживаемый тем злым духом, который направлял весь ход злополучного «Сайгона».
С подветренной стороны люди на мостике увидели остров вулканического происхождения. Склоны гор покрывала тропическая растительность, вершины гор терялись в низко нависших тучах. Волны разбивались о коралловый риф в четверти мили от берега, и к этому рифу сносило «Сайгон».
— Вон там, справа, в рифах проход, — заметил Боултон. — Думаю, пора спускать шлюпки и переправлять людей на берег.
— Вы — капитан, вам и решать, — откликнулся Тарзан.
Боултон приказал свистать всех наверх. Матросам был дан приказ приготовиться к спуску шлюпок. Часть ласкаров, не дожидаясь команды, захватила шлюпку и начала спускать её на воду. Де Гроот выхватил пистолет и бросился к ним, пытаясь остановить самоуправство, но опоздал — шлюпка уже коснулась воды. Его первым порывом было — открыть огонь по нарушителям, чтобы преподать урок остальным, однако вместо этого он повернулся и бросился к другой группе ласкаров, пытавшихся захватить ещё одну шлюпку. К де Грооту примкнули вооружённые Боултон и Тиббет, и ласкары отступили.
— Любого, кто ослушается приказа, расстреливать на месте, — распорядился Боултон. — Пока же подождём, посмотрим, что произойдёт с беглецами, прежде чем спускать вторую шлюпку.
«Сайгон» беспомощно дрейфовал в сторону рифов. Пассажиры и команда облепили поручни, наблюдая за тем, как люди в спасательной шлюпке сражаются с огромными волнами, пытаясь достичь прохода в рифах.
— Да, шансов проскочить у них маловато, — сказал доктор Крауч.
— И чем «Сайгон» ближе к рифам, тем труднее будет следующим шлюпкам, — проговорил полковник Ли.
— Этим подонкам не проскочить, — добавил Алджи. — И поделом.
— А мне кажется, они проскочат, — возразила Патриция. — А вы как думаете, Тарзан?
— Сомневаюсь, — ответил человек-обезьяна. — Но если они потерпят неудачу, при том, что у них на каждом весле по гребцу и нет ни одного пассажира, это будет означать, что у других шлюпок отсутствует малейший шанс на спасение.
— Но почему бы не попытаться? — настаивала девушка. — Если «Сайгон» напорется на рифы, нам всем конец, а в шлюпке, по крайней мере, появится возможность бороться за жизнь.
— Ветер и волны стихают, — заметил Тарзан. — Сразу за рифами — спокойная вода, и если «Сайгон» не разобьется сразу, то, думаю, лучше оставаться здесь, чем идти на шлюпках, которые разнесёт в щепки, как только они налетят на рифы.
— Пожалуй, тут вы правы, — произнёс Боултон, — но в подобной экстремальной ситуации, когда речь идёт о человеческих жизнях, я могу говорить только от своего имени. Я останусь на корабле, но если наберется достаточно желающих, я велю спустить шлюпку номер четыре.
Он обвёл взглядом присутствующих, но глаза всех были прикованы к лодке, приближающейся к рифам, и, похоже, никто не высказывал желания рискнуть.
— Они не пройдут, — повторил Тиббет.
— Ни за что, — согласился доктор Крауч.
— Смотрите! — воскликнула Джанетт Лейон. — Они пошли прямо на рифы.
— Эти негодяи поумнее, чем я думал, — проворчал полковник Ли. — Они поняли, что через проход им не пройти, и теперь попытаются проскочить над рифом на гребне волны.
— Если повезёт, им это удастся, — сказал Боултон.
— В таком случае им должно дьявольски повезти, — добавил Крауч.
— Они пошли! — крикнул Алджи. — Глядите, как гребут эти мерзавцы.
— Они удачно выбрали волну, — сказал Тиббет. — Похоже, дело выгорит.
— Глядите, глядите, они вон уже где! — воскликнула Джанетт.
Спасательная шлюпка мчалась к рифам на самом гребне огромной волны. Ласкары отчаянно работали веслами, пытаясь сохранить своё положение.
— Они проскочили! — закричала Патриция. Однако они не проскочили — нос шлюпки налетел на коралловый выступ, и обрушившаяся волна перевернула её кормой вверх, вышвырнув ласкаров в лагуну.
— Ну что ж, если не шлюпка, то люди проскочили, — заметил Крауч.
— Надеюсь, они умеют плавать, — сказала Джанетт.
— Надеюсь, что нет, — буркнул полковник. Ласкары побарахтались в воде минуту-другую и двинулись вплавь к берегу. Вскоре Джанетт воскликнула:
— Да они же встают на ноги, идут вброд!
— Неудивительно, — произнёс Боултон. — Коралловые лагуны зачастую бывают мелкими.
Ветер и волны быстро затихали. «Сайгон» медленно сносило к рифам. Наступал ответственный момент. На плохо оснащенном «Сайгоне» имелось лишь несколько спасательных поясов, три из них были отданы женщинам, остальные — членам экипажа, заявившим, что не умеют плавать.
— Как вы оцениваете наши шансы, капитан? — спросил полковник Ли.
— Если нас поднимет на риф, то шанс может появиться, даже если корабль продержится там всего несколько минут, — ответил Боултон. — Но если корабль разобьется до того, как сядет на рифы, то он затонет в глубокой воде, и… в общем, сами можете догадаться, что тогда произойдёт. Я прикажу спустить на воду шлюпки, плоты и все, что может держаться на воде. И он отдал приказ приступить к работе. Люди занялись приготовлениями. В разгар работы с палубы послышался крик:
— Эй вы там! Де Гроот! — Это кричал Краузе. — Вы что, намерены оставить нас здесь, чтобы мы утонули, словно крысы в ловушке?
Де Гроот вопросительно взглянул на Тарзана, и человек-обезьяна обратился к Джанетт.
— Дайте мне ключ от клеток, — попросил он и, получив ключ, направился к клетке, в которой сидели Краузе с остальными. — Я собираюсь выпустить вас, — сказал он, — но смотрите, ведите себя прилично. У меня масса оснований убить любого из вас, так что не давайте мне лишнего повода.
С этими словами он отпер дверь, и люди вышли наружу. Абдула выглядел больным, а трое белых имели мрачный, хмурый вид.
Выпущенные на волю пленники подошли к поручням, и капитан Боултон крикнул:
— Приготовиться к спуску шлюпок и плотов! Идём на рифы!
Глава 10
Люди на борту судна замерли в ожидании. «Сайгон» был подхвачен волной и взлетел над кипящей водой, вздыбившейся над рифом.
Волна со страшной силой швырнула их на острые коралловые скалы. Послышался скрежет и треск расщепляемого дерева — похоронный звон по кораблю. «Сайгон» закачался, словно пьяный, и стал сползать к глубокой воде с внешней стороны рифов. У людей замерли сердца в этот напряжённый момент. Если судно соскользнет обратно в море, многие погибнут, а в том, что оно скользило назад, сомнений не было.
— Перси, — обратилась к полковнику миссис Ли, называвшая его так только в моменты прилива нежности, — Перси, если иной раз я и бывала несправедливой, то теперь, когда мы стоим лицом к нашему Создателю, я надеюсь, что ты меня простишь.
Полковник кашлянул.
— Это я во всем виноват, не надо было читать небылицы этого Биба.
Едва «Сайгон» оказался на глубоководье, как следующая волна, больше первой, подхватила корабль и с силой швырнула на риф. На сей раз судно застряло крепко. Волна откатилась, оставив «Сайгон» на скалах в почти горизонтальном положении.
— Ну дела, — пробормотал Алджи, — похоже, выкрутились, а? Прямо Ноев ковчег — старая лоханка, набитая зверьём и выброшенная на вершину Арарата.
Одна за другой волны поменьше разбивались о корпус «Сайгона», а люди суетились возле шлюпок и плотов, торопясь спустить их в лагуну. Накатившая вскоре очередная большая волна накрыла корабль целиком, однако тот не сдвинулся с места.
Шлюпки и плоты крепились к судну с помощью линей, не дававших им отойти в сторону, но теперь возникал вопрос, каким образом усадить в них женщин. Риф был узкий, и «Сайгон» застрял всего лишь в нескольких футах от ближнего к берегу края рифа. Человек спортивного склада мог бы спрыгнуть с поручней, перескочив при этом опасный участок, и приводниться в лагуне, но миссис Ли не была человеком спортивного склада, и с ней возникла самая настоящая проблема.
Она перегнулась через поручни, глядя на проносившуюся над рифом воду.
— Мне ни за что не спуститься, Уильям, — сказала она. — А ты прыгай. Не думай обо мне. Может статься, мы ещё встретимся на более счастливом свете.
— Не говори ерунды! — воскликнул полковник. — Что-нибудь придумаем.
— Сейчас я спрыгну вниз, — сказал Тарзан, — а вы спускайте её сверху со шлюпбалки. Я буду принимать с плота внизу,
— Ни за что, — возмутилась миссис Ли. Тарзан повернулся к капитану Боултону.
— Немедленно спускайте её, — резко бросил он. — Капризам её не потакайте. Я сейчас спущусь проверить глубину. Те, кто не умеют плавать, будут прыгать в воду, а я помогу им взобраться на шлюпку или на плот.
Тарзан встал на поручни, на мгновение замер, затем прыгнул далеко вперёд и нырнул в лагуну.
Люди бросились к поручням посмотреть на него. Тарзан вынырнул, затем развернулся и исчез в глубине. Через некоторое время над водой показалась его голова.
— Здесь достаточно глубоко, — прокричал он на корабль.
Патриция Ли-Бердон сняла с себя спасательный пояс, залезла на поручни и прыгнула вниз, головой вперёд. Когда она вынырнула, то обнаружила рядом с собой Тарзана.
— Излишне спрашивать, умеете ли вы плавать, — произнёс он.
Девушка улыбнулась.
— Я останусь здесь и помогу вам принять остальных, — заявила она.
Следующей, стараясь не удариться о край рифа, прыгнула Джанетт Лейон, прыгнула, как умела.
Тарзан подхватил её прежде, чем она коснулась поверхности воды.
— Плавать умеете? — спросил он.
— Нет, — созналась Джанетт.
— Вы очень храбрая девушка, — сказал Тарзан и поплыл, поддерживая Джанетт, к шлюпке, где помог ей взобраться на борт.
К тому времени на судне началась операция по транспортировке чрезвычайно разгневанной и протестующей миссис Ли, которую усадили на сооружение, напоминающее детские качели и стали спускать вниз. Когда она достигла поверхности лагуны, её уже ждал Тарзан.
— Молодой человек, — обрушилась она на Тарзана, — если со мной что-нибудь случится, будете виноваты вы.
— Замолчите, — прикрикнул Тарзан.
Вероятно, никогда ещё в жизни с Пенелопой Ли не говорили тоном, не терпящим возражений, который не только поразил её, но и привёл в смиренное состояние. Миссис Ли послушно сползла в руки Тарзана. Он подплыл вместе с ней к плоту и подсадил, ибо влезть на плот было легче, чем в спасательную шлюпку.
Тарзан поплыл назад к пароходу. Тросы продолжали висеть над самой водой. Он уцепился за трос и, перебирая руками, взобрался на палубу. Люди один за другим прыгали или ныряли с поручней. Тарзан остановил их.
— Мне нужны десять-пятнадцать добровольцев для очень опасной работы, — сказал он. — Нужны храбрые ребята.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Боултон.
— Теперь, когда остальные благополучно добрались до берега, я собираюсь освободить животных, — ответил человек-обезьяна, — и заставить их прыгнуть в воду.
— Но позвольте, — вскричал полковник Ли, — многие из них — опасные хищники.
— Их жизни столь же важны для них, как и наши для нас, — ответил Тарзан, — и я не намерен оставлять их здесь на голодную смерть.
— Ну да, ну да, — согласился полковник, — но, может, их лучше ликвидировать. Это был бы наиболее гуманный способ.
— Я же не предлагал ликвидировать вашу жену или друзей, — возразил Тарзан, — и я никому не позволю ликвидировать моих друзей!
— Ваших друзей? — переспросил полковник.
— Да, моих друзей, — ответил Владыка джунглей, — или, может, лучше будет сказать — моих соплеменников. Я был рожден и воспитан среди них. Человека я не видел ни разу, пока не подрос, а белого человека впервые повстречал, когда мне стукнуло двадцать лет. Так найдутся добровольцы, чтобы помочь мне спасти их?
— Клянусь Юпитером! — воскликнул полковник. — Предложение, разумеется, рискованное. Я с вами, молодой человек.
Де Гроот, Боултон, Тиббет, Крауч, люди из экипажа «Наяды» и несколько китайцев вызвались помочь ему, а также трое смотрителей-индусов, нанятых Краузе для ухода за животными.
Пока те, кто не решился остаться с ним, покидали судно, Тарзан выпустил орангутангов. Он разговаривал с ними на их языке, и они льнули к нему, словно испуганные дети. Затем провёл людей на нижнюю палубу и открыл большие двойные двери в борту судна, через которые осуществлялась погрузка всех крупных животных.
Первыми он освободил трёх индийских слонов, поскольку те были понятливы и хорошо выдрессированы. Тарзан попросил одного из индусов, погонщиков слонов, сесть на самого большого и направить в лагуну, как только волна накроет риф. Последовала короткая схватка с животным, прежде чем того вынудили погрузиться в воду, но стоило первому слону поплыть, как остальные два последовали за ним без особого принуждения. Потом были выпущены африканские слоны. Это были дикие животные, гораздо более опасные и непослушные, но стоило их вожаку увидеть индийских слонов, плывущих поодаль, как он ринулся в лагуну следом за ними, и его собратья последовали его примеру.
Тарзан с помощниками подтаскивали одну за другой клетки со львами и тиграми к проёму, открывали двери и опрокидывали клетки, вываливая зверей за борт. Животных поменьше выгружали подобным же способом. Это была долгая и трудная работа, но наконец она завершилась, и остались только змеи.
— Ас ними что делать? — спросил Боултон.
— Гиста, то есть змея, мой заклятый враг, — ответил Тарзан. — Её мы ликвидируем.
Они стояли в проёме и наблюдали за зверями, плывущими к берегу, откуда, согласно приказу капитана, уже возвращались к кораблю пустые шлюпки и плоты.
Вдоль линии берега тянулась узкая отмель, за которой начинались густые джунгли, плавно поднимающиеся вверх к подножию вулканических гор, поросших растительностью, гор, которые служили подходящим фоном для дикого и неприветливого пейзажа.
Люди с корабля жались друг к другу на берегу, наблюдая за приближением зверей. Но животные, выскочив на сушу, стремглав бросались в джунгли. Лишь один из слонов обернулся, издавая трубный зов, да ещё лев зарычал то ли в знак вызова, то ли в знак благодарности, кто знает. А когда вокруг них сомкнулись джунгли, звери начали новую жизнь в незнакомом мире.
Большинство матросов вернулось на корабль с плотами и шлюпками, и остаток дня был проведён в доставке на берег судовых запасов.
Матросы работали в течение двух дней, снимая с парохода все, что могло ещё пригодиться, и пока половина отряда занималась переправкой на берег необходимых предметов, другая половина вырубала площадку в джунглях, где предполагалось разбить постоянный лагерь. Они выбрали это место из-за протекавшего здесь ручья с пресной водой.
На третий день, когда работа была почти завершена, на вершине скалы, примыкавшей к берегу с юга, появилась не замеченная никем группа людей человек в двенадцать и стала разглядывать с высоты лагерь. Укрытые растительностью, они наблюдали за пришельцами, прибывшими на их остров впервые за много-много лет.
Глава 11
Люди, изучавшие потерпевших кораблекрушение с «Сайгона», были воинами. Их одежду составляли набедренные повязки. Концы ткани, свисавшие сзади, были искусно расшиты цветными нитками или украшены перьями. Плечи покрывали прямоугольные накидки, на ногах обуты сандалии, изготовленные из кожи животных. Головы венчали уборы из перьев, а на одном из воинов перья составляли сложный мозаичный рисунок. Одежду этого воина дополняла отделка из нефрита, а пояс и сандалии были усыпаны нефритом и золотом, как и браслеты на руках и ногах. Резные украшения, вдетые в нос, губу и мочки ушей, тоже были сделаны из нефрита. Весь парадный наряд этого человека отличался великолепием и не шёл ни в какое сравнение с одеждой его товарищей, ибо Ксатл Дин принадлежал к знатному роду.
Коричневые лица людей покрывала татуировка, но татуировка Ксатл Дина была несомненно более вычурной. Вооружение группы составляли луки и стрелы, каждый воин имел по два колчана, а кроме того, по копью и праще для метания камней. Вдобавок к этому — длинный меч, изготовленный из твердой породы дерева. На лезвии меча через равные промежутки были сделаны вкрапления из вулканического стекла. Для обороны они носили деревянные щиты, обитые шкурой зверей. Понаблюдав некоторое время за чужаками, воины растворились в джунглях.
На берег доставили карты и морские приборы, и в полдень капитан Боултон попытался установить местонахождение острова. Но, приступив к решению этой задачи и изучив карту, он обнаружил, что в радиусе нескольких сот миль нет никакой суши.
— Наверное, я ошибся в расчетах, — сказал он де Грооту, и они вместе принялись проверять и перепроверять данные, но всякий раз результат оставался прежним — они находились где-то в центре южной части Тихого океана, в сотнях миль от земли.
— Не может такого быть, — воскликнул Боултон, — чтобы существовал никому не известный и не отмеченный на карте остров.
— Я был такого же мнения, — согласился де Гроот, — но только до последнего момента. Ваши выводы абсолютно правильны, сэр, и мы находимся на неизвестном острове.
— Имея притом столько же шансов быть когда-либо спасёнными, как если бы мы находились на луне. Если здесь не побывал ни один корабль со времен Васко да Гама, то логично предположить, что до конца наших дней сюда больше никто не заглянет.
— Если за четыреста лет сюда не заходил ни один корабль, — возразил де Гроот, — то наши шансы превосходны, ибо, как вам известно, рано или поздно это должно случиться, и закон вероятности, согласно которому этот остров остаётся не обнаруженным, вот-вот исчерпает себя.
— Вы хотите сказать, что закон сработает в нашу пользу, — рассмеялся Боултон. — Что ж, хочется верить в вашу правоту.
Тарзан работал наравне со всеми. Для полковника с женой и двух девушек были сооружены удобные хижины.
Затем Тарзан созвал всех людей.
— Я позвал вас для того, чтобы сообщить о своём решении. Мы разделимся на два лагеря. Абдула, Краузе, Шмидт, Убанович и ласкары должны покинуть нас. Все наши беды из-за них. Это по их вине мы оказались выброшенными на никому не известный остров, где, по словам Боултона, нам, вероятно, придётся провести всю оставшуюся жизнь. Если мы позволим им остаться в нашем лагере, не оберёшься неприятностей. Я знаю этот тип людей. — Затем он обратился к Краузе. — Пойдёте со своими людьми на север на расстояние по меньшей мере в два долгих перехода, и чтобы ни один из вас не смел подходить к нашему лагерю ближе, чем на десять миль. Того, кто ослушается — убью. Все. Отправляйтесь.
— Ладно, мы уйдём, — сказал Убанович, — но возьмём с собой свою долю провизии, оружия и патронов.
— Возьмёте с собой лишь свои жизни и больше ничего.
— Не хотите же вы сказать, что отсылаете их в незнакомые джунгли без еды и оружия? — воспротивился полковник.
— Именно это я и имею в виду, — отозвался Тарзан, — и им ещё повезло.
— Вы не смеете поступать с нами таким образом, — воскликнул Убанович. — Как можно содержать в роскоши кучу грязных буржуев и притеснять бедных трудящихся. Я раскусил вас! Вы — виляющий хвостом лизоблюд, заискивающий перед богачами и власть имущими.
— Подумать только! — возмутился Алджи. — Этот негодяй ещё и речи произносит.
— Прямо как в Гайд-парке, — сказала Патриция.
— Вот именно, — перешёл на крик Убанович. — Надменная буржуазия издевается над честными пролетариями.
— Пошёл прочь, — зарычал Тарзан. Абдула дёрнул Убановича за рукав.
— Лучше пойдём, — зашептал он. — Знаю я этого малого, он сущий дьявол, ему проще убить нас, чем оставить в живых.
Изгои двинулись на север, таща за собой упирающегося Убановича. Он обернулся и крикнул напоследок:
— Я ухожу, но вернусь, когда гнущие на вас спину рабы поймут, что господами должны стать они, а не вы.
— Слава богу! — воскликнула Патриция Ли. — Я рада, что они убрались, это, по крайней мере, уже кое-что. — И она бросила многозначительный взгляд на Тарзана.
Вокруг лагеря в джунглях в изобилии росли кокосовые пальмы и бананы, хлебные деревья и съедобные корнеплоды, а в лагуне водилась рыба, так что о голоде не могло быть и речи. Но одна рыба Тарзана не устраивала.
Завершив благоустройство лагеря, он стал мастерить свои излюбленные орудия охоты. Он собственноручно изготовил лук, стрелы и колчан, среди корабельного имущества отыскал подходящий нож и верёвку, а из остроги сделал копьё. Последним оружием он как бы косвенно признавал присутствие огромных хищников, выпущенных им на остров. И вот однажды утром, когда все ещё спали, Тарзан покинул лагерь и пошёл вверх по течению маленькой речушки, сбегавшей с покрытых зеленью холмов. Избегая густой поросли, он двигался по деревьям, перепрыгивая с ветки на ветку.
Итак, как я уже сказал, он оставил лагерь до того, как проснулись остальные, да и сам Тарзан так полагал, но вскоре он почуял, что кто-то преследует его, и, оглянувшись, увидел двух орангутангов, двигавшихся вслед за ним по деревьям.
— Тарзан охотится, — сказал он на языке больших обезьян, когда те нагнали его. — Не шумите.
— Тарзан охотится, Мангани не шумят, — уверил его один из них.
И они втроём молча продолжили путь по деревьям тихого леса.
На нижних склонах гор Тарзану встретились слоны, поедающие нежные побеги растений. Он заговорил с ними, и те приветственно затрубили. Они не испытывали боязни и не уходили. Тарзан решил узнать, насколько они дружелюбны, и спрыгнул на землю рядом с огромным африканским самцом и заговорил с ним на языке, к которому прибегал на протяжении всей своей жизни, когда разговаривал со своим любимцем Тантором.
На самом деле это вовсе не язык, и я не знаю, как его назвать, но с его помощью Тарзану удавалось передать этим животным, с которыми он с младенчества играл в детские игры, скорее свои чувства, нежели желания.
— Тантор, — произнёс он и приложил руку к шершавой коже огромного зверя. Гигантский самец стал переминаться с ноги на ногу, затем обернулся и дотронулся до человека-обезьяны хоботом — любознательное, пытливое прикосновение. А когда Тарзан заговорил успокаивающим тоном, прикосновение превратилось в ласку, Тогда человек-обезьяна подошёл к огромному животному спереди, положил руку на его хобот и произнёс:
— Нала!
Хобот плавно обвился вокруг туловища Тарзана.
— Нала! Тантор, нала! — повторил Тарзан, и хобот поднял его в воздух.
— Бьят, Тантор, — скомандовал Тарзан, — танд бьят! — И самец опустил Тарзана на свою голову.
— Вандо! — сказал Тарзан и почесал слона за ушами.
Остальные слоны продолжали срывать побеги, уже не обращая внимания на человека-обезьяну, а орангутанги, рассевшись на ближайшем дереве, принялись возмущаться, поскольку боялись Тантора.
Теперь Тарзан решил провести эксперимент. Он прыгнул со спины слона на ближнее дерево и отошёл на небольшое расстояние в глубь джунглей. Затем позвал:
— Йад, Тантор, йад бьят.
По лесу пронёсся ответный гортанный крик самца. Тарзан прислушался. Раздался хруст ломаемых кустов, и вскоре перед ним замаячила огромная туша Тантора.
— Вандо, Тантор, — похвалил он и стал удаляться по деревьям, к немалому облегчению орангутангов, с неодобрением наблюдавших за всей этой сценой.
Перед ними выросла крутая гора, и они то и дело попадали в такие места, где могли пройти лишь Тарзан и его друзья — обезьяны. Наконец они втроём наткнулись на уступ, тянувшийся к югу. Уступ однако уводил в сторону от речушки, с которой Тарзан расстался у подножия водопада, низвергавшегося на скалы, столь отвесные и скользкие, что преодолеть их могла разве что муха или ящерица и вряд ли кто-нибудь ещё.
Они двинулись вдоль уступа, огибая склон горы, и вышли к большому ровному плато, на котором рос густой лес. Тарзан прикинул, что здесь можно хорошо поохотиться, и снова двинулся по деревьям.
Вскоре Уша-ветер донёс до его ноздрей знакомый запах — запах Хорты-кабана. Вот оно, мясо, и Тарзан моментально превратился в дикого зверя, подкрадывающегося к своей добыче.
Однако не успел он проделать и несколько шагов, как его тонкое обоняние уловило два других запаха — запах следов льва Нумы в сочетании с запахом человека.
Тому, что эти два запаха перемешались, могло быть два объяснения: либо человек охотился на льва, либо лев на человека. И поскольку Тарзан определил, что это был запах одного человека, то пришёл к выводу, что охоту вёл лев. И Тарзан поспешил по деревьям в том направлении, откуда доносился запах.
Глава 12
Тхак Чан на льва не охотился. Это невозможно, ибо он ни разу в жизни не видел льва и вообще не подозревал о существовании такого зверя, как впрочем и любой из его предков за всю историю их рода. Давным-давно, до того, как Чак Тутул Ксиу покинул Юкатан, народ Тхак Чана знавал ягуара, и память о нём перенес через огромный водный простор на этот отдаленный остров, где её увековечили в камне в храмах и на стелах, воздвигнутых повсюду. Тхак Чан был охотником из города Чичен Ица, который основал на этом острове Чак Тутул Ксиу, открывший его и назвавший Аксмол в честь города, где он родился.
Тхак Чан охотился за дикой свиньей, которая, если рассвирепеет, может стать столь же грозной, как и лев Нума. Пока же Тхак Чану не везло.
Тхак Чан ступил на маленькую поляну среди леса, и тут же его испуганное внимание привлёк зловещий рык, раздавшийся с другой стороны поляны. Там стоял самый жуткий зверь из тех, которых Тхак Чану когда-либо доводилось видеть. Чудовище, злобно рыча, глядело на человека.
Огромный лев медленно вышел на поляну, и Тхак Чан повернулся и бросился наутёк. От раздававшихся за спиной громовых раскатов его едва не парализовало от страха. Тхак Чан мчался, спасая собственную жизнь, по знакомому лабиринту леса, а сзади прыжками его настигал голодный лев. В этой неравной гонке у Тхак Чана не было бы шансов на спасение, даже если бы он продолжал свой бег, но когда он споткнулся и упал, то понял, что это конец. Он повернулся лицом к страшному незнакомому зверю, но не поднялся с земли, ожидая атаки с изготовленным для броска копьём.
Из-за поворота тропы среди деревьев появился лев. Круглые желто-зеленые глаза зверя уставились на человека. Тхак Чану показалось, что они горят огнём ярости.
Зверь оскалил огромные желтые клыки и издал столь злобное рычание, что у Тхак Чана сердце ушло в пятки. Лев не стал нападать, а просто двинулся к своей жертве, ибо это был ничтожный человечишка, недостойный соперник для царя зверей.
При виде приближающейся смерти Тхак Чан стал молиться чужеземным богам. И тут, словно в ответ на его молитвы, произошло чудо — с высокого дерева над тропой спрыгнул обнажённый человек, гигант по сравнению с Тхак Чаном, и упал прямо на спину этому свирепому зверю, которого Тхак Чан даже не знал как назвать. Могучая рука обхватила зверя за шею, могучие ноги сплелись вокруг его туловища. Зверь встал на задние лапы, оглашая воздух жутким рёвом, и попытался достать обидчика клыками и когтями. Чудовище прыгнуло вверх, извиваясь и выгибаясь, затем бросилось на землю и принялось перекатываться с боку на бок в отчаянной попытке освободиться, но молчащее существо держалось цепко и свободной рукой вновь и вновь вонзало длинный нож в рыжевато-коричневый бок зверя, пока тот не издал последний громовой рык и не рухнул на землю. Зверь конвульсивно дёрнулся и в следующий миг затих.
Тхак Чан наблюдал за этой поразительной схваткой со смешанным чувством ужаса и надежды. Он решил, что сам бог явился спасти его, хотя бога этого боялся ничуть не меньше, чем зверя.
Когда животное испустило дух, Тхак Чан впился взглядом в человека или бога, что для него пока оставалось неясным. Тот поднялся и встал одной ногой на тело поверженного зверя. Затем поднял лицо к небу и издал долгий, протяжный крик, столь жуткий, что Тхак Чан содрогнулся и закрыл уши руками.
Впервые с того момента, как остров Аксмол поднялся со дна океана, его горы огласились победным криком обезьяны-самца, одолевшего своего противника.
Глава 13
Тхак Чану доводилось слышать о разных богах, и он попытался определить, кто же это такой. Был Хуиц-Хок — Повелитель холмов и долин; Че — Повелитель леса; были бесчисленные земные боги; потом ещё, конечно, Ицамна, правитель неба, сын Хунаб Ку, первого бога, и Хан Ахо, бог подземного царства Ментал — холодного, сырого, мрачного подземелья, где после смерти поселяются души простолюдинов и тех, кто вёл неправедную жизнь; был ещё Эйчукан, бог войны, которого несли в бой на специальных носилках четыре полководца.
Скорее всего, это Че — Повелитель леса. И Тхак Чан обратился к нему, называя именно так, и вежливо поблагодарил за то, что тот спас его от неведомого зверя. Однако, когда Че ответил, оказалось, что говорит он на языке, которого никогда ранее Тхак Чану не доводилось слышать, и Тхак Чан подумал, что это, наверное, язык богов.
Какое-то время Тарзан разглядывал этого странного маленького человека с красновато-коричневым оттенком кожи, говорившего на удивительном не понятном Тарзану языке, и затем сказал:
— Дако-зан, — что на языке великих обезьян означало «мясо», но Тхак Чан лишь покачал головой и извинился за собственное невежество.
Увидев, что таким образом ничего не добиться, Тарзан вынул из колчана стрелу и принялся рисовать наконечником на плотно утрамбованной земле изображение Хорты, дикой свиньи. Затем приладил стрелу к луку и пронзил ею рисунок зверя чуть ниже левой лопатки.
Тхак Чан заулыбался и возбужденно закивал головой, затем сделал знак Тарзану следовать за ним. Пройдя несколько шагов по тропе, Тхак Чан ненароком взглянул вверх и увидел на дереве орангутангов, глядящих вниз. Это оказалось чересчур для Тхак Чана с его незатейливым воображением. Сперва незнакомый ужасный зверь, потом бог, а теперь ещё две омерзительные твари. Дрожа всем телом, Тхак Чан вскинул лук и прицелился в обезьян. Подскочивший к нему Тарзан вырвал из его рук оружие и позвал орангутангов, которые спустились вниз и подошли к Тарзану.
Теперь Тхак Чан был убеждён, что это тоже боги, и от одной мысли, что он общается с тремя богами, Тхак Чан пришёл в сильнейшее волнение. Ему захотелось немедленно поспешить назад в Чичен Ица и рассказать всем своим знакомым о чудесных событиях дня, но он тут же поймал себя на мысли, что ему никто не поверит и что жрецы могут рассердиться. Заодно он припомнил случаи, когда людей приносили в жертву в храме и за гораздо меньшие прегрешения.
Нужно что-то придумать. Тхак Чан повёл Тарзана через лес в поисках дикой свиньи, ломая голову над возникшей проблемой. Наконец у него созрел великолепный план. Он приведёт богов в Чичен Ица с тем, чтобы люди могли сами убедиться, что Тхак Чан говорит правду.
Тарзан полагал, что его ведут поохотиться на Хорту, дикую свинью. Поэтому, когда вдруг за поворотом обнаружилось, что джунгли кончились, а впереди раскинулся прекрасный город, Тарзан удивился ничуть не меньше, чем Тхак Чан, уверенный, что повстречался с богами.
Центральная часть города была выстроена на холме, на вершине которого высилась пирамида, увенчанная, судя по всему, храмом. Пирамида была сооружена из плит застывшей лавы, которые образовывали крутые ступени, ведущие к вершине. Вокруг пирамиды располагались другие здания, скрывавшие её основание от взгляда Тарзана, а вокруг всей центральной части города тянулась стена, в которой кое-где виднелись ворота. С внешней стороны стены ютились ветхие тростниковые хижины, там, несомненно, жило беднейшее сословие горожан.
— Чичен Ица, — объявил Тхак Чан, указывая рукой и жестом приглашая Тарзана следовать за ним.
Человек-обезьяна насторожился, испытывая природное недоверие, свойственное дикому зверю, которое было у него едва ли не врожденным. Он и раньше не любил город и вообще с подозрением относился к незнакомым людям, однако вскоре любопытство взяло верх над благоразумием, и он последовал за Тхак Чаном в сторону города. Они миновали мужчин и женщин, работающих на полях, где выращивались маис, бобы и овощи — памятники проницательности Чак Тутул Ксиу, который более чем четыреста лет тому назад догадался привезти с собой с Юкатана семена и луковицы.
Работавшие в поле мужчины и женщины подняли головы, с удивлением разглядывая спутников Тхак Чана, но ещё больше изумились, когда Тхак Чан с гордостью объявил, что это Че — Повелитель леса, и два земных бога.
В тот же момент нервы обоих земных богов сдали, божества развернулись и задали стрекача в сторону джунглей. Тхак Чан умоляюще призывал их вернуться, но его увещевания оказались тщетными, и в следующий миг полусогнутые грузные фигуры взметнулись на деревья и исчезли из виду. Наблюдавшие за происходящим стражники, охраняющие ворота, к которым приближались Тарзан и Тхак Чан, оживились и засуетились. Они вызвали старшего, и тот уже поджидал Тхак Чана с его спутником, когда они подошли к воротам. Офицер по имени Ксатл Дин оказался предводителем отряда воинов, обнаруживших на берегу потерпевших кораблекрушение.
— Кто ты такой, — властно спросил он, — и кого привёл в Чичен Ица?
— Я Тхак Чан, охотник, — ответил спутник Тарзана, — а это Че — Повелитель леса, который спас меня от страшного зверя, когда тот собрался меня сожрать. Те двое, что убежали, земные боги. Наверное, люди Чичен Ица чем-то обидели их, иначе они пришли бы в город.
Ксатл Дин никогда прежде не видел бога, но и он почувствовал нечто величественное в этом почти обнаженном незнакомце, который намного возвышался над ним и его людьми, ибо рост Тарзана подчёркивался ещё тем, что майя — народ низкорослый, и, по сравнению с ними, Тарзан каждой чертой своего облика походил на бога. И тем не менее, Ксатл Дин сомневался, так как видел на берегу незнакомцев, и предположил, что этот, наверное, один из них.
— Кто ты такой, пришедший в Чичен Ица? — грозно спросил он у Тарзана. — Если ты и в самом деле Че — Повелитель леса, представь доказательства, чтобы король Сит Ко Ксиу и главный жрец Чал Ип Ксиу смогли подготовиться и приветствовать тебя подобающим образом.
— Че — Повелитель леса не понимает нашего языка, наиблагороднейший, он понимает лишь язык богов.
— Боги в состоянии понять любой язык, — возразил Ксатл Дин.
— Мне следовало бы выразиться иначе — он считает ниже своего достоинства говорить на нашем языке, — поправился Тхак Чан. — Разумеется, он понимает все, о чем мы говорим, но богу негоже говорить на языке простых смертных.
— Для охотника ты слишком много рассуждаешь, — высокомерно произнёс Ксатл Дин.
— Те, кого боги выбирают себе в друзья, должны быть очень мудрыми, — напыщенно проговорил Тхак Чан.
Тхак Чана распирало от гордости. Никогда раньше он не вёл столь пространной беседы со знатным человеком, в жизни ему редко доводилось говорить что-либо, кроме «Да, наиблагороднейший» или «Нет, наиблагороднейший». Самоуверенность Тхак Чана и впечатляющая внешность незнакомца наконец возымели своё действие на Ксатл Дина, и он впустил их в город и сам провёл к храму, который явился частью королевского дворца.
Здесь были воины, жрецы и представители знати, блиставшие великолепием головных уборов из перьев и украшений из нефрита. Одному из жрецов Ксатл Дин пересказал историю, услышанную им от Тхак Чана.
Оказавшись в окружении вооружённых людей. Тарзан снова насторожился, подвергая сомнению разумность своего прихода в город, который мог оказаться западней, а побег из него — непростым делом.
Жрец отправился сообщить Чал Ип Ксиу, главному жрецу, о прибытии в храм человека, выдающего себя за Че — Повелителя леса и желающего повидаться с ним.
Как и большинство верховных жрецов, Чал Ип Ксиу к существованию богов относился с известной долей скептицизма; они годились для простолюдинов, верховному же жрецу они были ни к чему. Если уж на то пошло, он сам считал себя олицетворением всех богов, и эта вера подкреплялась той властью, какой он обладал в Чичен Ица.
— Приведи охотника и его спутника, — велел он жрецу, принесшему известие.
Вскоре Тарзан из племени обезьян предстал перед ликом Чал Ип Ксиу, главного жреца Чичен Ица. Вместе с ним пришли охотник Тхак Чан, Ксатл Дин с несколькими приятелями, а также человек двадцать воинов и жрецов низших званий.
Облик незнакомца произвёл сильное впечатление на Чал Ип Ксиу, и он, чтобы не попасть впросак, уважительно приветствовал пришельца, но когда Ксатл Дин пояснил, что бог, оказывается, не говорит на языке простых смертных, у верховного жреца зародились подозрения.
— Ты докладывал о появлении на берегу чужаков, — обратился он к Ксатл Дину, — может, он один из них?
— Возможно, святейший, — ответил тот.
— Если он бог, — произнёс Чал Ип Ксиу, — то и все другие должны быть богами. Но ты же говорил мне, что их корабль потерпел крушение, и они были выброшены на берег.
— Верно, святейший, — подтвердил Ксатл Дин.
— В таком случае они всего лишь простые смертные, — сказал верховный жрец, — ибо богам подвластны ветер и волны, и их корабль остался бы цел и невредим.
— И это тоже правда, наимудрейший, — согласился Ксатл Дин.
— Значит, он не бог, — сделал вывод Чал Ип Ксиу, — но из него получится прекрасное жертвоприношение настоящим богам. Уведите его!
Глава 14
Непредвиденный поворот событий настолько поразил и потряс Тхак Чана, что, забыв о своём невысоком социальном положении, простой охотник осмелился возразить Чал Ип Ксиу, верховному жрецу.
— Но, наисвятейший, — вскричал он, — если бы вы видели, какие чудеса он сотворил. Меня чуть не загрыз огромный зверь, но он прыгнул ему на спину и убил его; только бог способен на такое. Если бы видели поединок, а также двух богов, которые его сопровождали, то убедились бы в том, что это действительно Че — Повелитель леса.
— Ты кто такой? — грозно спросил Чал Ип Ксиу.
— Я Тхак Чан, охотник, — пролепетал струхнувший Тхак.
— Вот и занимайся своей охотой, — предупредил Чал Ип Ксиу, — иначе закончишь свою жизнь на жертвенном алтаре или в водах святого колодца. Пошёл вон!
Тхак Чан побрёл прочь, словно побитая собака с поджатым хвостом.
Но когда воины попытались схватить Тарзана, он повёл себя совсем не так, как перетрусивший охотник. Хотя Тарзан не понял ни слова из сказанного Чал Ип Ксиу, но по его тону и поведению почувствовал, что происходит неладное, а когда увидел плетущегося к выходу Тхак Чана, подозрения усилились. Тогда-то воины и попытались взять его в кольцо и схватить.
Верховный жрец принимал Тарзана на площади, окружённой с четырёх сторон крытой колоннадой, и Владыка джунглей первым делом зоркими глазами осмотрелся кругом. За колоннами он разглядел сад, чуть поодаль стояли низкие строения. Тарзан не знал, что находится непосредственно за этими зданиями, однако знал, что невдалеке проходит городская стена, а за ней и за полями — лес.
Он стряхнул с себя руки схвативших его воинов, прыгнул на низкий помост, на котором восседал Чал Ип Ксиу, отшвырнул верховного жреца в сторону, промчался через сад и стал карабкаться вверх по стене здания.
Воины бросились в погоню, посылая ему вслед проклятья, стрелы и камни из пращей, но до Тарзана долетали только проклятья, а они не представляли опасности.
Тарзан пересёк крышу здания и спрыгнул на проходившую за домом улицу. Там ему встретилось несколько прохожих, которые в ужасе шарахались от мчащегося на них бронзового гиганта. В конце улицы виднелись ворота, но не те, через которые Тарзан входил в город, и выставленные здесь стражники ничего о Тарзане не знали. Для них он был лишь почти обнаженным незнакомцем, очевидно, человеком чужой расы, а, следовательно, врагом, пробравшимся в Чичен Ица невесть с какой целью. Воины попытались загородить ему путь и задержать. Тогда Тарзан схватил часового и, держа его за щиколотки, стал размахивать им, словно дубиной, пробиваясь сквозь гущу воинов к выходу.
Наконец он оказался на свободе, впрочем, он ни на миг не сомневался в благоприятном исходе, ибо с презрением относился к этим низкорослым людям с их примитивным оружием. И они возомнили, что смогут задержать Тарзана, Владыку джунглей! В тот же миг выпущенный из пращи камень ударил Тарзана по затылку, и он свалился без чувств лицом вниз.
Придя в сознание, Тарзан обнаружил, что находится в деревянной клетке в тускло освещённой комнате с одним-единственным окном. Стены помещения были сложены из прекрасно отшлифованных и искусно пригнанных блоков из лавы. Небольшое окно, размером два на два фута располагалось под самым потолком. В комнате был выход, охраняемый тяжёлой деревянной дверью, которая, как определил Тарзан, запиралась на засов снаружи. Он не знал, какая участь его ожидает, но догадывался, что нелегкая, судя по жестоким лицам Чал Ип Ксиу и его приспешников — жрецов и знати.
Тарзан проверил на прочность прутья своей деревянной клетки и улыбнулся. Он увидел, что стоит ему захотеть, и он без труда сможет выбраться из клетки в любой момент, но другой вопрос — как выйти из комнаты. Можно было бы вылезти через окно, не такое уж оно и маленькое, если бы не два каменных стержня, служивших решёткой. Дверь же выглядела очень внушительно.
Задняя решётка клетки находилась примерно в двух футах от дальней стены комнаты, напротив входа. Выломав с этой стороны два прута, Тарзан вышел из клетки. Первым делом он подошёл к двери и взялся за дверную ручку. Дверь была заперта. Тарзан попробовал высадить её с разбегу — та не поддавалась. Тогда он встал перед дверью, сжав в руке выломанный из решётки прут — рано или поздно кто-нибудь её откроет.
Тарзан не знал, что пробыл без сознания долгое время, что прошла ночь и наступил новый день. Наконец он заслышал голоса. Голосов становилось все больше, шум усиливался, и Тарзан определил, что там происходит какое-то многочисленное сборище. Через некоторое время застучали барабаны, запели трубы, начались ритуальные песнопения.
Пытаясь понять, что происходит в городе, Тарзан вдруг услышал скрежет засова. Он напрягся, крепко сжимая выломанный прут. Открылась дверь, и в комнату вошёл воин — воин, встретивший свою смерть быстро и без мучений.
Тарзан шагнул на порог и выглянул наружу. Почти прямо перед ним перед алтарем стоял жрец, а на алтаре лежала девушка, которую удерживали за руки и за ноги четверо мужчин в длинных расшитых одеждах и в головных уборах из перьев. Стоявший над ней жрец занёс нож из вулканического стекла, метясь в грудь девушки.
Тарзан моментально оценил обстановку. До девушки ему не было дела. Смерть живого существа мало что значила для него, перевидавшего множество смертей и воспринимавшего смерть как естественный итог жизни, но Тарзана возмутила жестокость и бессердечие самой церемонии. Его охватило желание помешать исполнению кровавого замысла, а отнюдь не порыв сострадания и милосердия.
Бросившись к алтарю, он вырвал нож из занесенной руки жреца, стоявшего к нему спиной, поднял его самого в воздух и швырнул на двух других служителей, рангом пониже, державших девушку. Те рухнули на пол храма. Оставшихся двоих жрецов он свалил с ног ударом деревянного прута.
Невероятное происшествие повергло зрителей в состояние шока, и никто из присутствующих не попытался остановить Тарзана, когда тот поднял девушку с алтаря, перекинул её через плечо и выскочил из двери храма. Тарзан помнил дорогу, по которой его привели в дворцовый храм, и двинулся тем же путём назад в город, миновав двух ошеломлённых стражников возле ворот дворца. Часовые проводили Тарзана, свернувшего на боковую улицу, недоумевающими взглядами, и не посмели покинуть свой пост и броситься за ним в погоню, но уже в следующий миг мимо них пронеслась разгневанно шумящая толпа, преследующая чужеземца, который осквернил храм и похитил приготовленную жертву с алтаря их бога.
Улицы города казались вымершими, поскольку все жители собрались на площади храма, чтобы присутствовать при жертвоприношении, и Тарзану, бежавшему по узкой извилистой улице, не встретилась ни одна живая душа. Он бежал изо всех сил, ибо слышал рёв преследующей его толпы и не испытывал желания оказаться у неё в руках.
Девушка на его плече не пыталась сопротивляться или убегать; она была чрезвычайно напугана. Вырванная из лап смерти неизвестно откуда взявшимся полуголым гигантом, она находилась в полной прострации. Единственное, на что у неё хватило сил — думать об ожидающей её жуткой судьбе. Девушка слышала историю Тхак Чана, которая распространилась по всему городу, и она решила, что её на самом деле похитил Че — Повелитель леса, — мысль, от которой маленькая Ицл Ча пришла в такой неописуемый ужас, что, даже при желании, не смогла бы пошевелиться; ведь боги всесильны, и им нельзя перечить. Если Че — Повелителю леса вздумалось унести её с собой, то сопротивление означало бы верную смерть. Сознавая это, Ицл Ча тихо лежала на широком плече своего спасителя, не смея шевельнуться.
По затихающим звукам погони Тарзан определил, что толпа отстала. Вскоре он достиг городской стены, где, на счастье, поблизости не оказалось ворот. Будь он один, то запрыгнул бы наверх, но с ношей это было ему не под силу. Тарзан стал оглядываться по сторонам, ища способ преодолеть препятствие, и вдруг увидел, что в одном месте, параллельно внутренней стороне стены, лепились дома и сараи разной высоты. Выход был найден. Человек-обезьяна без труда забрался на крышу низкого сарая, оттуда — на крышу более высокой постройки, затем на третью, оказавшуюся на одной высоте с верхним краем городской стены.
Ицл Ча только сейчас решилась открыть глаза, крепко зажмуренные на протяжении всего пути. Она увидела, что Че — Повелитель леса, переносит её с крыши на крышу. Подбежав к краю последней, он не сбавил скорости, и это заставило Ицл Ча вновь крепко зажмуриться, так как она решила, что сейчас они оба упадут вниз и разобьются насмерть.
Оттолкнувшись от крыши, Тарзан прыгнул вперёд и приземлился на стене. По другую сторону, внизу, виднелась тростниковая крыша крестьянского дома. Тарзан спрыгнул сначала на крышу, а оттуда на землю. В следующий миг он уже бежал через возделанные поля к лесу, унося с собой почти бездыханную от волнения Ицл Ча.
Глава 15
Жизнь в лагере приобрела чёткий распорядок и подчинялась военной дисциплине, поскольку полковник Ли взял бразды правления в свои руки. Не имея горна, он установил на шесте корабельный колокол, в который били каждый день в шесть часов утра — гулкая имитация побудки. Рында трижды в день созывала людей к общему столу, звучала в девять утра и сигналила отбой в десять вечера. Часовые охраняли лагерь круглые сутки, а рабочие команды поддерживали порядок, рубили дрова или собирали в джунглях съедобные растения и плоды. Это был и вправду образцовый лагерь. Каждый день в лагуну выходили команды рыболовов, а в лес за дичью отправлялись группы охотников, что позволяло разнообразить монотонный рацион, состоящий из фруктов и корнеплодов. В обязанность женщин входила уборка хижин и починка прохудившейся одежды.
Таинственное исчезновение Тарзана и его длительное отсутствие стало темой многочисленных разговоров.
— Скатертью дорога! — заявила миссис Ли. — Как только я впервые увидела это жуткое существо, сразу же лишилась покоя, и только сейчас пришла в себя.
— Не понимаю, как ты можешь так говорить, — возразила племянница. — Я бы чувствовала себя намного спокойнее, если бы он был здесь.
— Все время приходилось опасаться, как бы ему не взбрело в голову тебя съесть, — гнула своё миссис Ли.
— Я провела с ним в запертой клетке несколько дней, — сказала Джанетт Лейон, — и он ни разу не выказал по отношению ко мне ни малейшей неучтивости, и уж конечно не угрожал расправой. Смешно даже думать.
Пенелопа Ли фыркнула. Она до сих пор не снисходила до признания самого факта существования Джанетт, не говоря уже о том, чтобы удостоить её беседой. Миссис Ли с первого взгляда определила, что Джанетт — развратная женщина, а мнение Пенелопы Ли, как правило, не могло поколебать даже постановление парламента.
— Накануне ухода он мастерил оружие, — вспомнила Патриция, — и, мне кажется, он отправился в лес на охоту. Наверное, его растерзал тигр или лев.
— И поделом, — бросила миссис Ли. — Это надо же придумать — выпустить всех диких зверей на остров, когда там находимся мы. Будет чудо, если нас всех не растерзают.
— Он отправился в джунгли, не взяв с собой огнестрельного оружия, — рассуждала Джанетт Лейон, обращаясь в пространство. — Полковник сказал, я сама слышала, что все оружие на месте. Подумать только — пошёл в джунгли, зная, что там все эти дикие звери, и взял с собой только острогу, лук и пару самодельных стрел.
Миссис Ли сделала вид, будто её совершенно не интересуют рассуждения Джанетт Лейон, однако не смогла удержаться от соблазна ввернуть язвительное замечание.
— Он, наверное, чокнутый. Эти дикари все такие.
— Не могу знать, — произнесла Джанетт Лейон невинным тоном. — Мне ни разу не доводилось общаться с чокнутыми.
Миссис Ли фыркнула, а Патриция отвернулась, сдерживая улыбку.
Алджернон Райт-Смит, капитан Боултон и доктор Крауч решили поохотиться. Они отправились в джунгли, в северном направлении, надеясь принести в лагерь свежего мяса. Там они пошли тёмной звериной тропой, где на сырой земле время от времени встречались кабаньи следы, вселявшие надежду и манящие вперёд.
— Скверное место для встречи с кабаном, — заметил Крауч.
— Верно, — согласился Алджи.
— Эй! Глядите! — воскликнул Боултон, ушедший вперёд.
— Что у вас? — поинтересовался Крауч.
— След тигра или льва, — ответил Боултон. — Совсем свежий. Эта тварь, похоже, только что пересекла тропу.
Крауч и Алджи принялись изучать отпечатавшийся в мягкой земле след зверя.
— Тигр, — заключил Крауч. — Сомнений быть не может. Я столько их повидал на своём веку, что ошибиться невозможно.
— Мерзкое место для встречи с полосатой кошкой, — сказал Алджи. — По… — Его прервало чьё-то кашляющее ворчание. — По-моему, вот и она сама! — воскликнул Алджи.
— Где? — встрепенулся Боултон.
— Вон там, слева! — крикнул Крауч.
— Ни черта не вижу, — ответил Алджи.
— Думаю, нам следует вернуться, — пробормотал Боултон. — Если эта зверюга нападёт, нам крышка. Наверняка один из нас погибнет, а, может, и не один.
— Пожалуй, вы правы, — подхватил Крауч. — Не хватало ещё погибнуть в двух шагах от лагеря.
Невдалеке раздался громкий хруст ломаемых веток.
— О Боже! — вскричал Алджи. — Он идёт сюда! И, бросив ружьё, Алджи вскарабкался на дерево. Остальные, не мешкая, последовали его примеру и не напрасно. Едва они очутились наверху, как на тропу из своего укрытия выскочил огромный бенгальский тигр. Зверь застыл, глядя по сторонам, и через секунду-другую заметил спрятавшихся среди ветвей охотников. Подняв кверху оскаленную морду, тигр зарычал, сверкая жуткими желто-зелеными глазами.
Крауч прыснул со смеху, вызвав недоумение своих спутников.
— Я рад, что нас никто не видел, — пояснил он. — Какой ужасный удар был бы нанесён британскому престижу!
— Черт побери, что же нам оставалось делать? — рассердился Боултон. — Вы, как и я, прекрасно понимаете, что мы не смогли бы осилить его даже с помощью трёх наших ружей.
— Конечно, нет, — откликнулся Алджи. — Мы не успели бы даже прицелиться, как он прыгнул бы на нас. Нам здорово повезло, что рядом оказались деревья и мы успели на них взобраться. Милые верные деревья. Я всегда любил деревья.
Рычащий тигр направился в их сторону и, когда оказался под деревом, на котором спасался Алджи, прижался к земле и прыгнул вверх.
— Клянусь Юпитером! — воскликнул Алджи, забираясь повыше, — он едва не достал меня.
Тигр сделал ещё две попытки под каждым из деревьев, затем вернулся на тропу и лег неподалёку в ожидании.
— Влипли, — сказал Боултон.
— Он же не на век там развалился, — отозвался Крауч.
Боултон покачал головой.
— Надеюсь, что нет, — произнёс он, — но у тигров потрясающее терпение. Знавал я одного парня, так того тигр всю ночь продержал на дереве. Это было в Бенгале.
— Ну знаете, это уж слишком. С нами ему такой номер не пройдёт, — зашумел Алджи. — За кого он нас принимает, за полных идиотов? Неужели он думает, что мы спустимся прямо ему в пасть?
— Наверное, он думает, что когда мы созреем, то упадем вниз, как спелые яблоки.
— Черт, ну и ситуация, — проговорил Алджи спустя некоторое время. — Мне уже порядком это надоело. Эх, ружьё бы.
— Вон же оно, прямо под вами на земле, — сказал Крауч. — Почему бы вам не спуститься за ним?
— Эй, у меня идея! — воскликнул Алджи. — Только сейчас осенило! Глядите.
Он снял с себя рубашку, разорвал её на полоски, которые связал вместе, и, когда таким образом получилась длинная верёвка, сделал на одном конце затягивающуюся петлю. Затем спустился на ветку пониже и бросил вниз конец верёвки с петлей, норовя зацепить ею ствол ружья, который возвышался над землей на пару дюймов.
— Умно? — самодовольно спросил Алджи.
— Очень, — отозвался Боултон. — Тигр восхищен вашей изобретательностью. Видите, глаз с вас не сводит.
— Если петля затянется позади мушки, я смогу поднять эту чертову штуковину, и тогда полосатый приятель узнает, что почем.
— Из вас получился бы гениальный изобретатель, Алджи, — сказал Крауч.
— Моя матушка хотела, чтобы я стал священником, — отозвался Алджи, — а отец хотел, чтобы я стал дипломатом, — но ни то, ни другое поприще меня не привлекало — скучно, и я решил вместо этого заняться теннисом.
— И стали никудышным теннисистом, — рассмеялся Крауч.
— Точно, дружище, — не обиделся Алджи. — Глядите! Получилось.
В результате многократных попыток петля наконец была брошена на ствол. Алджи осторожно потянул. Петля задернулась за мушкой, и Алджи принялся подтягивать ружьё к себе.
Ещё один фут, и ружьё было бы у него в руках, но тут зарычавший тигр сорвался с места и прыгнул высоко вверх. При виде атакующего зверя Алджи выронил все, что у него было в руках, и молнией взвился вверх на безопасную высоту. Выпущенные когти вспороли пустоту в дюйме от ступни человека.
— Уффф! — выдохнул Алджи, забравшись на ветку повыше.
— Теперь вы и рубашки лишились, — съязвил Крауч. Тигр постоял под деревом, глядя вверх и недовольно ворча, затем пошёл обратно и снова лег на землю.
— Сдается мне, наш приятель собирается продержать нас здесь всю ночь, — сказал Алджи.
Глава 16
Краузе и не думал выполнять приказ Тарзана и отойти от лагеря на расстояние двух переходов. Изгнанники разбили свой лагерь на берегу в каких-нибудь четырёх милях от лагеря соседей, в устье другой реки, впадающей в океан. Настроение у людей Краузе было препаршивым. Они угрюмо сидели на берегу, питаясь фруктами, которые собирали для них в джунглях ласкары. Несколько дней прошло в ожесточённых спорах и выяснении отношений. И Краузе, и Шмидт хотели стать главарями. Победу одержал Шмидт, поскольку Краузе струхнул, побоявшись связываться с психопатом. Абдула Абу Неджм сидел сам по себе, ненавидя всех. Убанович много говорил громким голосом, призывая всех стать товарищами и внушая, что никто не должен командовать другими. Единственной нитью, которая все ещё связывала этих людей, являлась общая ненависть к Тарзану, поскольку тот прогнал их, не дав с собой оружия и патронов.
— Можно пойти туда ночью и выкрасть то, что нужно, — предложил Убанович.
— Я уже и сам об этом думал, — отозвался Шмидт. — Отправляйся-ка ты, Убанович, на разведку. Прямо сейчас. Заляжешь в джунглях в окрестностях лагеря, выберешь место, откуда лагерь хорошо просматривается, и будешь вести наблюдение. Так мы узнаем, где у них хранится оружие.
— Сам иди, — огрызнулся Убанович. — Нечего мной командовать.
— Я здесь командир! — закричал Шмидт, вскакивая на ноги.
Убанович тоже встал — громадный грозный увалень, крупнее самого Шмидта.
— Ну что? — злобно спросил он.
— Нам не стоит ссориться между собой, — примирительно произнёс Краузе. — Почему бы тебе не послать ласкара?
— Будь у меня оружие, этот грязный большевик подчинился бы, — буркнул Шмидт и кликнул матроса-ласкара.
— Иди-ка сюда, Чалдрап, — приказал он. Ласкар подошёл шаркающей походкой, хмуро глядя исподлобья. Шмидта он ненавидел, но поскольку всю свою жизнь выполнял приказы белых, привычка подчиняться оказалась сильнее.
— Пойдёшь в другой лагерь, — приказал Шмидт, — спрячешься в джунглях, узнаешь, где у них оружие, патроны.
— Пойти нет, — сказал Чалдрап. — Джунгли тигр.
— Пойдёшь как миленький! — рявкнул Шмидт и ударом кулака сбил матроса с ног. — Я тебе покажу!
Матрос поднялся на ноги, кипя от ненависти. Он готов был убить этого белого, но не решился.
— А теперь пошёл вон, языческий пёс, — заорал на него Шмидт, — и гляди не возвращайся, пока не выяснишь все, что нужно.
Чалдрап повернулся и зашагал прочь. Через минуту его поглотили джунгли.
— Эй! Глядите! — воскликнул Алджи. — Что он теперь надумал?
Тигр поднялся с земли и навострил уши, глядя вперёд на тропу. Он склонил голову набок, прислушиваясь.
— Почуял что-то, — предположил Боултон.
— Уходит, — с надеждой сказал Крауч.
Тигр крадучись пошёл в кусты, росшие вдоль тропы.
— Это наш шанс, — сказал Алджи.
— Он не ушёл, — сообщил Боултон. — Вот он, я его вижу.
— Пытается обдурить нас, — сказал Крауч.
Чалдрап очень боялся. Он боялся джунглей, но ещё больше боялся вернуться к Шмидту без информации, которую тот хотел получить. Ласкар приостановился, решая, как ему поступить. Может, вернуться и затаиться возле лагеря Шмидта, а там, выждав время, требуемое для выполнения задания, явиться к Шмидту и выдать ему «тайну» местонахождения винтовок и патронов?
Чалдрап почесал затылок, и тут его озарила великолепная идея: он отправится в лагерь англичан, расскажет им о намерениях Шмидта и попросит разрешения остаться у них. Чалдрап воодушевился. Какая великолепная мысль, лучшая из тех, которые иногда посещали его. И он, развернувшись, радостно потрусил по тропинке.
— Сюда идут, — прошептал Крауч. — Я слышу чьи-то шаги.
В следующий миг на тропу выбежал Чалдрап. Все трое одновременно закричали, предупреждая человека об опасности, но было уже поздно.
Ласкар остановился в недоумении, поднял голову и посмотрел на людей, ничего не соображая. В тот же миг из кустов выпрыгнул огромный тигр и, вздыбившись нар перепуганным до смерти человеком, вцепился ему в плечо.
Чалдрап завопил. Огромный зверь встряхнул его, затем повернулся и потащил в кусты. Потрясенные англичане беспомощно наблюдали за происходящим.
Из кустов донеслись человеческие вопли и рычание тигра. Через несколько секунд вопли стихли.
— О Боже! — воскликнул Алджи. — Это было ужасно.
— Да, — отозвался Боултон, — но это наш шанс. Теперь тигру не до нас. Главное — не отвлечь его от добычи.
Они тихо и осторожно спустились на землю, подобрали свои винтовки и тихо двинулись к лагерю, потрясённые трагедией, разыгравшейся на их глазах.
Все намеченные на день работы в лагере были выполнены, даже полковник Ли не мог найти ничего, чем бы занять людей.
— Кажется, я старею, — сказал он жене.
— Кажется? — переспросила она. — Ты только сейчас это обнаружил?
Полковник улыбнулся. Его всегда радовало, когда Пенелопа оставалась верна себе. Всякий раз, когда она говорила что-нибудь приятное или доброе, полковник начинал тревожиться.
— Да, — продолжал он, — что-то я начинаю сдавать. Ничего не приходит на ум, не знаю, чем бы, черт возьми, занять людей.
— А мне кажется, что здесь уйма всяких дел, — заметила Пенелопа. — Я всегда занята.
— Думаю, люди заслужили право на короткий отдых, — сказала Патриция. — Они не разгибают спины с самого начала нашего пребывания на острове.
— Ничегонеделание всегда порождает недовольство, — произнёс полковник, — но я разрешу им расслабиться в течение оставшегося дня.
Ханс де Гроот и Джанетт Лейон уселись на берегу и повели разговор.
— Странная штука — жизнь, — начал де Гроот. — Всего каких-нибудь несколько недель назад я стремился поскорее попасть в Нью-Йорк, молодой, беспечный с трехмесячным жалованием в кармане. А уж планы, какие я строил на это время! И вот теперь я здесь, где-то в Тихом океане, на каком-то острове, о котором никто никогда не слышал — и это ещё не самое плохое…
— А что тогда самое плохое? — спросила Джанетт.
— То, что мне здесь нравится, — ответил де Гроот. Джанетт с удивлением взглянула на него.
— Что-то я не понимаю, — сказала она. — Вы, конечно, шутите?
— Я говорю серьёзно, Джанетт, — произнёс он. — Я… — Загорелое лицо де Гроота вспыхнуло румянцем. — Ну почему так трудно бывает произнести эти три слова, если они идут от сердца?
Джанетт потянулась к де Грооту и положила свою руку на его ладонь.
— Не говорите этих слов, — сказала она. — Никогда не говорите их… мне.
— Почему? — удивился де Гроот.
— Вы же знаете о моём прошлом. О моих похождениях в Сингапуре, Сайгоне, Батавии.
— Я люблю вас, — произнёс Ханс де Гроот, и тогда Джанетт Лейон разрыдалась. Вообще-то плакала она редко, да и то от злости или разочарования.
— Не смейте, — прошептала она. — Не смейте.
— Разве вы совсем меня не любите, Джанетт? — спросил он.
— Не скажу, — ответила она. — Никогда не скажу
Де Гроот пожал её руку и улыбнулся.
— Вы уже сказали, — промолвил он.
На этом месте их беседу прервал голос Патриции:
— Что с тобой, Алджи, где твоя рубашка? В лагерь вернулись охотники, и европейцы обступили их, желая выслушать рассказ о случившемся на охоте. Когда рассказ был закончен, полковник решительно кашлянул.
— С этим пора кончать, — заявил он. — С этого момента — никакой охоты в джунглях. С тиграми и львами в этой чаще нам не справиться.
— А все по твоей вине, Уильям, — вмешалась миссис Ли. — Тебе нужно было взять на себя командование раньше и запретить этому дикарю выпускать на волю диких зверей.
— Мне все же кажется, что он поступил по-джентльменски, — возразил полковник, — и потом не забывай, он подвергается такой же опасности, что и мы. Судя по всему, бедняги уже нет в живых. Наверное, его разорвал один из этих самых зверей.
— И поделом, — повторила миссис Ли. — Человеку, который разгуливает перед дамами в таком непотребном виде, не имеет смысла жить, по крайней мере, среди порядочных людей.
— А я думаю, что он был толковым малым, — сопротивлялся полковник. — Не забывай, Пенелопа, если бы не он, ещё неизвестно, что с нами бы стало.
— Не забывай, тетя Пенелопа, что он спас тебя с «Сайгона».
— Я только и делаю, что стараюсь об этом забыть, — пробормотала миссис Ли.
Глава 17
Когда Ицл Ча догадалась, что её несут в лес, она не сразу сумела разобраться в своих ощущениях. В Чичен Ица её ожидала верная смерть, ибо боги не могли допустить, чтобы у них безнаказанно отнимали их жертвы, и, если она когда-нибудь вернётся обратно, её снова принесут в жертву.
Впереди же её ожидала неизвестность, но Ицл Ча была молода, жизнь казалась ей прекрасной, и, возможно, Че — Повелитель леса не станет её убивать.
Когда они достигли леса, Че повёл себя странно — запрыгнул на нижнюю ветку дерева, оттуда на другую, и вскоре девушка оказалась высоко над землей. Ицл Ча охватил панический ужас.
Вдруг Че остановился и издал долгий протяжный крик — жуткий неземной крик, эхом отозвавшийся в лесу. Затем он продолжил путь.
Девушка изо всех сил старалась не зажмуривать глаз, но вскоре увидела нечто такое, от чего ей захотелось снова зажмуриться. Тем не менее, она, как завороженная, продолжала глядеть на двух несуразных существ, приближающихся к ним по деревьям и что-то лопочущих на непонятном языке.
Че ответил на том же странном наречии, и Ицл Ча поняла, что слышит речь богов, ибо эти двое, несомненно, боги земли, о которых рассказывал Тхак Чан. Боги нагнали Че, все трое остановились и повели разговор на своём непонятном языке. Ицл Ча случайно глянула вниз, где на маленькой поляне, над которой они сейчас находились, увидела труп жуткого зверя, и догадалась, что это то самое животное, от которого Че спас охотника Тхак Чана.
Девушка пожалела, что скептики из Чичен Ица не видят того, что довелось увидеть ей, тогда они убедились бы в том, что это на самом деле боги и раскаялись бы в своём непочтительном обращении с Повелителем леса.
Божественный спаситель донёс её до горной тропы, где опустил на землю, и девушка пошла сама. Теперь она могла хорошенько его разглядеть. Какой он красивый! Действительно, бог. Два бога земли ковыляли вперевалку рядом с ним. Ицл Ча забыла про свои недавние страхи, напротив, она очень гордилась тем, что оказалась в такой компании. Кто ещё из девушек Чичен Ица когда-либо прогуливался с тремя богами?
Так они вышли к месту, где заканчивалась тропа, и за ней открывался жуткий обрыв. Че — Повелителя леса это не остановило. Он вновь перекинул Ицл Ча через своё широкое плечо и стал спускаться вниз по склону обрыва с поразительной лёгкостью, как и два бога земли.
Взглянув вниз, Ицл Ча пришла в ужас. Крепко зажмурившись и затаив дыхание, она тесно прижалась своим маленьким телом к Че — Повелителю леса, ставшему для неё чем-то вроде спасительного убежища.
Наконец они спустились вниз, и Повелитель леса вновь подал голос. Ицл Ча показалось, что он сказал что-то вроде: «Йад, Тантор, йад!» И она не ошиблась, именно это он и сказал: «Сюда, Тантор, сюда!»
Буквально через секунду Ицл Ча услышала звук, который никогда раньше не слышала, как не слышал никто из народа майя. То был трубный зов слона.
Ицл Ча думала, что уже перевидала все чудеса, имеющиеся на свете, но когда появился громадный слон-самец, крушивший стоявшие на его пути деревья, маленькая Ицл Ча вскрикнула и упала в обморок.
Придя в себя, Ицл Ча не сразу открыла глаза. Она ощущала придерживающую её руку, а спиной чувствовала близость человеческого тела. Но почему они так странно движутся, и что за шероховатая поверхность, которой касаются её голые ноги?
Ицл Ча со страхом приоткрыла глаза, но тут же пронзительно закричала и вновь зажмурилась. Она сидела на голове этого жуткого зверя!
Повелитель леса расположился за её спиной, придерживая девушку рукой, чтобы она не свалилась на землю. Боги земли двигались параллельно, перепрыгивая с ветки на ветку, и, казалось, недовольно ворчали. Для впечатлительной Ицл Ча всего этого оказалось слишком много: за какой-нибудь час или два с нею произошло столько событий, и она испытала столько потрясений, сколько хватило бы на всю жизнь.
День клонился к закату. Лум Кип был занят приготовлением ужина для европейцев. Процедура оказалась несложной — нужно было поджарить рыбу и сварить корнеплоды. Меню разнообразили фрукты. Лум Кип пребывал в отличном настроении: ему нравилось работать на этих иностранцев, те хорошо к нему относились, а сама работа была куда менее трудоемкой, чем рубка леса.
Люди собрались на берегу почти в полном составе — обе девушки и большинство мужчин. Они сидели на земле, обсуждая события дня, особенно охотничью вылазку, закончившуюся трагедией. Патриция обеспокоено завела речь о Тарзане — доведется ли им когда-нибудь с ним свидеться, и разговор переключился на дикаря и его предполагаемую судьбу. Полковник находился внутри хижины, он брился, а его жена сидела снаружи, занимаясь штопкой. Вдруг что-то привлекло её внимание, и, взглянув в сторону леса, она, пронзительно взвизгнув, упала в обморок. Люди моментально повскакали со своих мест. Из хижины вылетел полковник, не успевший стереть с лица мыльную пену.
— О Боже, глядите! — вскричала Патриция Ли-Бердон.
Из леса выходил огромный слон, на спине которого восседал Тарзан, придерживающий руками сидевшую перед ним почти обнаженную девушку. Справа на некотором расстоянии ковыляли два орангутанга. Не мудрено, что Пенелопа Ли потеряла сознание. Выйдя из леса на несколько шагов, слон остановился, отказываясь идти дальше. Тарзан с девушкой на руках соскользнул на землю и, взяв её за руку, повёл к лагерю.
Ицл Ча чувствовала, что все эти люди — боги, но страха почти уже не испытывала, поскольку Повелитель леса не причинил ей вреда, как и боги земли, и этот громадный странный зверь, на котором она ехала верхом через лес.
Патриция Ли-Бердон оглядела шедшую рядом с Тарзаном девушку недоуменным и несколько настороженным взглядом. Работающий неподалёку матрос сказал своему напарнику:
— Этот малый своего не упустит.
Услышав эти слова, Патриция поджала губы. Тарзана встретили молча, но молчание это было вызвано удивлением. Полковник хлопотал возле своей жены, и та вскоре открыла глаза.
— Где он? — прошептала Пенелопа Ли. — Этого мерзавца нужно немедленно прогнать из лагеря, Уильям. Его и эту распутную девку с ним. На них обоих вместе взятых лишь пара жалких лоскутков, которыми даже младенца толком не прикроешь. Я полагаю, он специально уходил, чтобы похитить женщину, причём, подумать только, туземку.
— Ты бы помолчала, Пенелопа, — раздражённо произнёс полковник. — Ни ты, ни я не знаем, что случилось на самом деле.
— Тогда не стой, как пень, а пойди и узнай, — бросила миссис Ли. — Я не могу позволить Патриции оставаться в одном лагере с такими людьми и сама не останусь.
Тарзан прямым ходом направился к Патриции Ли-Бердон.
— Я хочу попросить вас позаботиться об этой девушке, — сказал он.
— Меня? — высокомерно процедила Патриция.
— Да, вас, — ответил он.
— Значит, так, — сказал полковник с мыльной пеной на лице. — Объясните, что все это значит, сэр.
— К югу от нас расположен город, — начал Тарзан, — довольно большой. Его жители придерживаются некоторых языческих обрядов и приносят в жертву богам людей. Эту девушку как раз собирались принести в жертву, но мне удалось её спасти. Возвращаться ей нельзя, потому что её, конечно же, убьют, так что мы должны о ней позаботиться. Если ваша племянница против, я попрошу Джанетт. Она, я уверен, не откажется.
— Ну разумеется, я позабочусь о ней, — согласилась Патриция, — с чего вы взяли, что я против?
— Первым делом это создание необходимо приодеть, — вмешалась миссис Ли. — Стыд и срам! Тарзан посмотрел на неё с осуждением.
— Это не ей, а вашим низменным мыслям нужна одежда, — сказал он.
У Пенелопы Ли отвалилась челюсть. Она застыла с раскрытым ртом, не находя слов. В следующую секунду она развернулась и прошагала в свою хижину.
— Эй, приятель! — обратился к Тарзану Алджи. — Как вам, черт побери, удалось уломать этого слона прокатить вас на своей спине? Ведь слон-то африканский, дикий?
— А как вы уламываете своих друзей, прося их об одолжении? — вопросом на вопрос ответил Тарзан.
— Ну, знаете, приятель, у меня нет друзей, подобных этому.
— Сочувствую, — сказал человек-обезьяна и обратился к полковнику. — Мы должны принять все меры предосторожности на случай нападения. В городе много воинов, и я не сомневаюсь, что девушку будут разыскивать. Они неизбежно наткнутся на наш лагерь. Конечно, им неведомо огнестрельное оружие, и если мы будем начеку, то бояться нечего. Предлагаю разрешать выход в джунгли только усиленными группами.
— Я как раз отдал приказ, запрещающий выходить в джунгли, — произнёс полковник. — Сегодня один из ваших тигров напал на капитана Боултона, доктора Крауча и мистера Райт-Смита.
Глава 18
В течение последующих шести недель жизнь в лагере протекала размеренно и без происшествий. За это время Патриция Ли-Бердон научила Ицл Ча многим английским словам и выражениям с тем, чтобы юная девушка из племени майя могла по крайней мере хоть как-то общаться с остальными, а Тарзан тем временем уделял много внимания изучению языка майя, консультируясь с Ицл Ча. Он был единственным из всего лагеря, кто время от времени отваживался отправляться в джунгли, и из этих вылазок зачастую возвращался с дикой свиньей.
Всякий раз, когда Тарзан отсутствовал, Пенелопа Ли закипала от гнева.
— Он дерзкий и своевольный, — жаловалась она мужу. — Ты же категорически запретил всем ходить в джунгли, а он нарочно тебя не слушается. Его нужно наказать.
— И как ты предлагаешь с ним поступить, дорогая? — спрашивал полковник. — Вздернуть на дыбе, четвертовать или просто расстрелять на рассвете?
— Не пытайся острить, Уильям, тебе это не идёт. Просто ты обязан настоять на том, чтобы он подчинялся установленным тобою предписаниям.
— И лишиться свежей свинины? — спросил полковник.
— Не нравится мне свинина, — ответила миссис Ли. — Кроме того, мне не нравятся лагерные шуры-муры. Мистер де Гроот чересчур интимничает с этой француженкой, а дикарь вечно липнет к этой туземке. Вот и сейчас, смотри, — опять они болтают. Могу представить, что он ей говорит.
— Он хочет выучить её язык, — объяснил полковник, — и это может нам здорово пригодиться, если придётся когда-нибудь иметь дело с её соплеменниками.
— Хм! Прекрасный предлог, — возмутилась миссис Ли. — А как они одеты! Если я найду что-нибудь подходящее среди вещей с корабля, то сошью ей балахон, а что касается его — ты должен что-то предпринять. Гляди! Вот-те раз. Теперь к ним подошла Патриция. Они разговаривают. Уильям, ты должен прекратить это безобразие — это неприлично.
Полковник Уильям Сесил Хью Персиваль Ли вздохнул. Ему и без того приходилось несладко. Люди начали проявлять недовольство, были и такие, кто стал подвергать сомнению его право командовать. Да и он сам задавался вопросом, имеет ли он на это право, однако сознавал, что без командира жизнь превратится в сплошной кошмар. Алджи, Боултон, Тиббет и Крауч, разумеется, поддерживали его, а также де Гротт и Тарзан. Из них он больше всего полагался на Тарзана, ибо понимал, что это тот человек, который в случае бунта сохранит хладнокровие и трезвый рассудок. А теперь вот жена требует, чтобы он заставил полудикого человека надеть брюки. Полковник снова вздохнул. Патриция подсела к Тарзану и Ицл Ча.
— Как ваши занятия? — спросила она.
— Ицл Ча говорит, что у меня прекрасно получается, — ответил Тарзан.
— А Ицл Ча неплохо овладевает английским, — сказала Патриция. — Мы с ней уже можем разговаривать на довольно сложные темы. Она рассказала мне очень интересные вещи. Вам известно, почему её хотели принести в жертву?
— Чтобы умилостивить какого-нибудь бога, наверное, — предположил Тарзан.
— Да, бога по имени Че — Повелителя леса, чтобы умилостивить его за оскорбление, нанесенное ему человеком, который заявил, что Че — это вы. Ицл Ча, понятно, уверена в том, что её спас не кто иной, как Че — Повелитель леса. По её словам, многие из её племени также верят в это. Она говорит, что в истории её народа это первый случай, когда бог спустился и забрал живым предназначенное ему жертвоприношение. Это произвело на неё глубокое впечатление, и никто никогда не сможет переубедить её в том, что вы не Че. Её собственный отец предложил принести её в жертву, чтобы добиться благосклонности богов, — продолжала Патриция. — Какой ужас, но такие у них нравы. Ицл Ча говорит, что родители часто так поступают, хотя обычно в жертву приносят рабов или военнопленных.
— Она рассказала мне много интересных вещей о своём народе и острове, — сказал Тарзан. — Остров называется Аксмол, в честь города на Юкатане, откуда сотни лет тому назад прибыл её народ.
— Тогда они — майя, — заметила Патриция.
— Это очень интересно, — произнёс подошедший к ним доктор Крауч. — Из того, что вы рассказали нам о своём пребывании в их городе и что поведала Ицл Ча, напрашивается вывод, что они сохранили свою религию и свою культуру почти нетронутыми на протяжении веков после переселения. Какая благодатная почва для антрополога и археолога. Если бы вам удалось установить с ними дружеские отношения, то мы смогли бы расшифровать письмена на их колоннах и храмах в Центральной и Южной Америке.
— Но поскольку все говорит за то, что мы останемся здесь до конца наших дней, — напомнила ему Патриция, — то наши знания принесут миру очень мало пользы.
— Не могу поверить, чтобы нас когда-нибудь не спасли, — сказал доктор Крауч. — Кстати, Тарзан, та деревня, которую вы посетили, на острове единственная?
— Этого я не знаю, — ответил человек-обезьяна, — но майя — не единственные люди на острове. На северной оконечности есть селение «очень плохих людей», как их называет Ицл Ча. История острова, передаваемая в основном из уст в уста, гласит, что уцелевшие жертвы какого-то кораблекрушения смешались путём браков с туземцами, и в том селении проживают их потомки, но они не общаются с туземцами, живущими в центральной части острова.
— Вы хотите сказать, что здесь есть туземцы? — спросил доктор Крауч.
— Да, и наш лагерь разбит прямо на юго-западной границе их территории. В своих вылазках я далеко не заходил и поэтому никого из них не видел, но Ицл Ча говорит, что они очень жестокие каннибалы.
— Какое чудесное местечко уготовила нам судьба, — заметила Патриция, — и, разумеется, чтобы оно было совсем чудесным, вы выпустили на волю массу тигров и львов.
Тарзан улыбнулся.
— По крайней мере, от скуки не помрем, — промолвила Джанетт Лейон.
Подошли полковник Ли, Алджи и Боултон, чуть позже к ним присоединился де Гроот.
— Со мной только что разговаривали матросы, — сказал голландец, — и просили узнать у вас, полковник, можно ли им попытаться разобрать «Сайгон» на доски и построить лодку, чтобы выбраться отсюда. Они сказали, что лучше погибнут в море, чем проведут здесь оставшуюся жизнь.
— Я их вполне понимаю, — согласился полковник. — Что вы об этом думаете, Боултон?
— Попытаться можно, — ответил капитан.
— К тому же у них появится занятие, — сказал полковник, — и если оно придётся им по душе, они перестанут беспрестанно ворчать и жаловаться.
— Вопрос в том, где им строить лодку, — продолжал Боултон. — На рифе, естественно, невозможно, а на берегу не имеет смысла, так как лагуна слишком мелка, и лодка сядет на мель.
— В миле отсюда, к северу, есть бухта с глубокой водой, — сказал Тарзан, — и без рифов.
— К тому времени, как эти лоботрясы разберут «Сайгон» на части, — заметил Алджи, — и перенесут на милю по суше, они так вымотаются, что не смогут построить лодку.
— Или так постареют, — предположила Патриция.
— Кто сделает чертеж лодки? — спросил полковник.
— Матросы попросили меня заняться этим, — ответил де Гроот. — Мой отец — судостроитель, я работал на его верфи перед тем, как пошёл в море.
— Неплохая идея, — сказал Крауч. — Как считаете, можно построить лодку таких размеров, чтобы мы все в ней уместились?
— Все будет зависеть от того, сколько удастся вывезти с «Сайгона». Если на днях случится сильный шторм, то судно может развалиться, — ответил де Гроот.
Алджернон Райт-Смит широким жестом указал в сторону джунглей.
— Там леса предостаточно, — сказал он, — если «Сайгон» подкачает.
— Работенка будет не из лёгких, — заметил Боултон.
— Ну, знаете, старина, у нас впереди целая жизнь, — напомнил ему Алджи.
Глава 19
Прошло уже два дня, а Чалдрап все не возвращался. Шмидт отправил в лагерь Тарзана другого ласкара, приказав добыть сведения о ружьях и боеприпасах.
Ласкары обосновались в отдельном лагере, неподалёку от того, в котором расположились Шмидт, Краузе, Убанович и араб. Ласкары все время что-то мастерили, но никто из компании Шмидта не обращал на них никакого внимания. Их просто вызывали по одному и приказывали выполнить то или иное поручение.
Второй посланный Шмидтом на разведку ласкар также не вернулся. Шмидт был вне себя от ярости и на третий день отрядил ещё двоих с тем же заданием. Ласкары угрюмо стояли перед ним, выслушивая указания. Когда Шмидт закончил, оба ласкара повернулись и двинулись обратно в свой лагерь. Шмидт наблюдал за ними и заметил, что они подсели к своим товарищам. Он выждал минуту-другую, желая убедиться, что ласкары отправились в путь, но те оставались на своих местах. Тогда он бросился к их лагерю с побелевшим от гнева лицом.
— Я их проучу, — злобно шипел он. — Я покажу им, кто здесь хозяин. Желтокожее отребье!
Но когда он подошёл ближе, навстречу ему встали пятнадцать ласкаров, и Шмидт увидел, что они вооружены луками, стрелами и деревянными копьями. Так вот чем они занимались несколько дней!
Шмидт и ласкары стояли друг против друга, пока, наконец, один из матросов не спросил:
— Что тебе здесь надо?
Их было пятнадцать, пятнадцать угрюмых, злобных людей, причём хорошо вооружённых.
— Так вы пойдёте в разведку насчёт оружия и патронов, чтобы их выкрасть? Да или нет? — спросил он.
— Нет, — ответил один из них. — Тебе надо, ты и иди. Больше мы не подчиняться. Убирайся. Иди свой лагерь.
— Это бунт! — заорал Шмидт.
— Убирайся! — сказал рослый ласкар и натянул тетиву.
Шмидт развернулся и, съежившись, поспешил прочь.
— В чем дело? — спросил Краузе, когда Шмидт вернулся в лагерь.
— Негодяи взбунтовались, — отозвался Шмидт. — И они все вооружены — изготовили луки, стрелы и копья.
— Восстание пролетариата! — воскликнул Убанович. — Я присоединюсь к ним и поведу их. Это великолепно, великолепно. Идеи мировой революции проникли даже сюда.
— Заткнись! — рявкнул Шмидт. — Тошно тебя слушать.
— Погодите, вот я организую своих замечательных революционеров, — вскричал Убанович, — тогда вы запоете иначе, тогда будете ходить на задних лапках и лепетать: «Товарищ Убанович то», «Товарищ Убанович се». Я сейчас же иду к своим товарищам, которые поднялись в полный рост и сбросили ярмо капитализма со своих плеч.
Торжествующей походкой он направился к лагерю ласкаров.
— Товарищи! — крикнул он. — Поздравляю вас с вашей замечательной победой!!! Я пришёл, чтобы повести вас к ещё более великим завоеваниям. Мы двинемся маршем на лагерь капиталистов, которые нас прогнали. Мы уничтожим их и завладеем всем оружием, боеприпасами и провиантом.
Пятнадцать хмурых людей глядели на него молча, затем один из них сказал:
— Убирайся.
— Как же так! — воскликнул Убанович. — Я пришёл, чтобы быть с вами. Вместе мы совершим замечательную…
— Убирайся, — повторил ласкар.
Убанович топтался на месте, пока к нему не направились несколько человек. Он повернулся и пошёл назад в свой лагерь.
— Ну, товарищ, — усмехнулся Шмидт, — революция закончилась?
— Безмозглые кретины, — выругался Убанович. В ту ночь четверо людей были вынуждены сами поддерживать огонь в костре, чтобы отпугивать диких зверей. Раньше этим занимались ласкары. Им также пришлось добывать дрова и по очереди стоять на вахте.
— Ну, товарищ, — обратился к Убановичу Шмидт, — как тебе нравятся революции теперь, когда ты очутился по другую сторону баррикад?
Ласкары, которыми перестали помыкать белые люди, улеглись спать и позволили костру затухнуть. В соседнем лагере на вахте стоял Абдула Абу Неджм, который вдруг услышал со стороны лагеря ласкаров свирепое рычание, а затем вопль боли и ужаса. Проснувшиеся трое вскочили на ноги.
— Что это? — спросил Шмидт.
— Эль адреа, Владыка с большой головой, — ответил араб.
— А что это такое? — поинтересовался Убанович.
— Лев, — коротко объяснил Краузе. — Добрался до одного из них.
Вопли незадачливой жертвы пронзали ночную тишину, удаляясь от лагеря ласкаров, ибо лев оттаскивал добычу подальше от людей. Вопли вскоре затихли, а затем послышался ещё более жуткий, леденящий кровь звук — звук разрываемой плоти и хруст костей, сопровождаемый рычанием хищника.
Краузе подбросил в костёр дров.
— Проклятый дикарь, — прошипел он. — Выпустил на волю этих тварей.
— Так тебе и надо, — съязвил Шмидт. — Нечего было хватать белого человека и сажать его в клетку.
— Это идея Абдулы, — захныкал Краузе. — Сам бы я до этого никогда не додумался.
Той ночью в лагере больше не спали. До рассвета были слышны звуки кровавого пиршества, а когда совсем рассвело, люди увидели, что лев бросил жертву и пошёл к реке на водопой, затем исчез в джунглях.
— Теперь он проспит целый день, — сказал Абдула, — а ночью снова явится за добычей.
Едва Абдула произнёс эти слова, как с опушки леса послышались отвратительные звуки и показались два крадущихся зверя. Это на запах крови явились гиены, которые тут же принялись пожирать то, что осталось от ласкара.
В следующую ночь ласкары вообще не разводили огонь и не досчитались ещё одного человека.
— Идиоты! — кричал Краузе. — Теперь у льва выработалась привычка, и он не оставит нас в покое.
— Они фаталисты, — сказал Шмидт. — По их понятию, что предопределено свыше — неизбежно и неотвратимо, а поэтому бессмысленно что-либо предпринимать.
— Ну а я не фаталист, — промолвил Краузе. — И после всего, что произошло, собираюсь спать на дереве. Весь следующий день Краузе мастерил помост, выбрав для него подходящее дерево на опушке леса. Остальные поспешили последовать его примеру. Даже ласкары и те засуетились, и пришедший ночью лев обнаружил, что оба лагеря пусты, отчего он долго и злобно рычал, расхаживая по территории в безуспешных попытках найти очередную жертву.
— Все, с меня хватит, — заявил Краузе. — Я иду к Тарзану и буду проситься в их лагерь. Пообещаю выполнить все его условия.
— Но как ты собираешься туда добраться? — спросил Шмидт. — Я не рискнул бы снова идти по джунглям и за двадцать миллионов марок.
— А я и не собираюсь идти через джунгли, — сказал Краузе. — Я пойду берегом и в любой момент смогу забежать в воду, если мне кто-нибудь встретится.
— Мне кажется, эль адреа отнёсся бы к нам благосклоннее, чем Тарзан из племени обезьян, — заметил араб.
— Я ничего плохого ему не сделал, — произнёс Убанович. — Не вижу причины, почему бы ему не пустить меня обратно.
— Вероятно, он боится, что ты организуешь революцию, — мрачно пошутил Шмидт.
Однако в конце концов решено было рискнуть, и ранним утром следующего дня они двинулись берегом по направлению к соседнему лагерю.
Глава 20
Ласкар Чанд увидел, что Краузе с тремя спутниками отправились вдоль берега в сторону лагеря «Сайгона».
— Они пошли в тот лагерь, — сказал он своим товарищам. — Собирайтесь, тоже пойдём.
И через несколько секунд они уже шагали по берегу по следам белых.
Тарзан завтракал в одиночестве. Он встал рано, поскольку в этот день ему предстояло много дел. Лишь Лум Кип был на ногах, молчаливо занятый приготовлением завтрака. Из своей хижины вышла Патриция Ли-Бердон, подошла к Тарзану и села рядом.
— Раненько вы сегодня встали, — заметила она.
— Я всегда встаю раньше других, — ответил Тарзан, — но сегодня особая причина. Я хочу как можно раньше отправиться в путь.
— И куда вы собрались? — спросила она.
— Собираюсь исследовать местность, — ответил Тарзан. — Хочу поглядеть, что там, на другой стороне острова.
Патриция взволнованно подалась вперёд, положив руку на его колено.
— О, можно мне пойти с вами? — спросила она. — Мне очень хочется.
Из маленькой хижины, построенной специально для неё, за ними наблюдала Ицл Ча. Черные глаза девушки сузились, маленькие кулачки крепко сжались.
— Вам это не под силу, Патриция, — сказал Тарзан. — Мой способ передвижения не для вас.
— Я путешествовала по джунглям Индии, — возразила она.
— Нет, — решительно произнёс Тарзан. — Идти по земле будет слишком опасно. Я полагаю, вы слыхали, что здесь водятся дикие звери.
— Тогда и вам нельзя идти, если это опасно, — сказала она. — С вашим-то легкомысленным луком и парочкой стрел. Позвольте мне пойти с вами, я возьму с собой ружьё. Я меткий стрелок и участвовала в охоте на тигров в Индии.
Тарзан поднялся, и Патриция вскочила на ноги, кладя ему руку на плечи.
— Пожалуйста, не ходите, — взмолилась она. — Я за вас боюсь.
Но Тарзан лишь рассмеялся. В следующий миг он развернулся и пустился бежать в сторону джунглей.
Патриция проводила его взглядом. Тарзан запрыгнул на дерево и скрылся из виду. Девушка негодующе повернулась и прошла к себе в хижину.
— Я ему покажу, — пробормотала она вполголоса. Вскоре она появилась с ружьём и патронташем. Ицл Ча видела, как Патриция вошла в джунгли в том же самом месте, что и Тарзан — у берега маленькой речушки. Юная девушка из племени майя прикусила губу, и на глазах у неё навернулись слезы — слезы разочарования и гнева. Хлопотавший возле костра Лум Кип что-то напевал себе под нос.
Чал Ип Ксиу, верховный жрец, все ещё сильно гневался из-за похищения со священного алтаря юной Ицл Ча.
— Храм осквернен, — ворчал он, — и боги разгневаются.
— Может, и нет, — отвечал Сит Ко Ксиу, король. — Возможно, это и на самом деле был Че — Повелитель леса.
Чал Ип Ксиу недовольно взглянул на короля.
— Он всего лишь один из тех чужаков, которых видел на берегу Ксатл Дин. Если вы не желаете вызвать гнев богов, вам следует послать отряд воинов в лагерь чужеземцев и вернуть Ицл Ча, ибо где ей ещё быть, как не там.
— Возможно, вы правы, — промолвил король. — По крайней мере, хуже от этого не будет.
Он послал за Ксатл Дином и велел ему собрать сотню воинов, отправиться в лагерь чужаков и захватить Ицл Ча.
— Имея сотню воинов, ты сможешь многих из них убить, а пленных привести в Чичен Ица, — напутствовал король Ксатл Дина.
Набитая матросами шлюпка под командованием Тиббета вышла в лагуну и двинулась к рифам, где предстояло продолжить работу по вывозке досок с «Сайгона». Остальные же принялись за завтрак. Молчаливая Ицл Ча сидела с хмурым видом и почти ничего не ела, поскольку потеряла аппетит. Джанетт Лейон подошла к столу и села рядом с де Гроотом. Пенелопа Ли окинула их презрительным взглядом.
— Патриция уже встала, Джанетт? — поинтересовался полковник.
Джанетт огляделась.
— Ну да, — ответила она, — разве её здесь нет? Она выходила, когда я проснулась.
— Куда же эта девица запропастилась? — негодующе спросила Пенелопа Ли.
— Она наверняка где-то здесь, — сказал полковник и громко позвал племянницу. Было заметно, что он обеспокоен.
— И этого негодяя тоже нет! — воскликнула миссис Ли. — Я так и знала, что рано или поздно случится нечто подобное, Уильям. Зря ты позволил этому человеку остаться в лагере.
— Но объясни, в чем же дело, Пенелопа? — взмолился полковник.
— Ему ещё и объясняй. Он её похитил, вот в чем дело. Ставя блюдо с рисом на стол, Лум Кип случайно услышал разговор и осмелился вмешаться.
— Тарзан ходить туда, — Лум Кип указал на северо-восток. — Питрици ходить туда, — и указал в ту же сторону.
— А может, это Патриция его похитила? — предположил Алджи.
— Глупая шутка, Алджернон, — вскипела миссис Ли. — Совершенно очевидно, что произошло — этот мерзавец заманил её в джунгли.
— Они долго говорить, — угрюмо произнесла Ицл Ча. — Они ходить разное время. Они встречаться в джунглях.
— Как ты можешь спокойно сидеть, Уильям, и позволять этой туземке намекать на то, что твоя племянница договорилась о тайном свидании в джунглях с этим невыносимым созданием?
— Если Пат отправилась в джунгли, — ответил полковник, — то я молю небеса, чтобы Тарзан был рядом с ней.
Патриция шла вдоль ручья в северо-восточном направлении, и, когда он повернул на юго-восток, девушка повернула вместе с ним, не зная о том, что Тарзан быстро продвигается на восток, к другой стороне острова, причём движется по деревьям. Начался крутой подъём, и маленькая речушка весело устремилась вниз к океану. Патриция поняла, что вела себя как упрямая глупая девчонка, однако, будучи упрямой, решила подняться вверх по склону на небольшую возвышенность и осмотреть остров с высоты. Подъем давался с трудом, деревья постоянно загораживали вид, но девушка упорно карабкалась вверх, пока не вышла на ровный уступ. Выбившаяся из сил, она присела отдохнуть.
— Мне думается, мужчинам следует отправиться на поиски Патриции, — сказала миссис Ли.
— Я пойду, — вызвался Алджи, — но только не знаю, где её искать.
— Кто это там идёт по берегу? — насторожился доктор Крауч.
— Надо же, Краузе и Шмидт, — сказал Боултон. — А с ними Убанович и араб.
Мужчины инстинктивно выхватили пистолеты и застыли в ожидании.
Люди вскочили из-за общего стола и напряжённо глядели на изгнанников. Краузе начал без обиняков.
— Мы пришли просить разрешения вернуться и разбить свой лагерь по соседству. Поскольку мы безоружны, то оказались не в состоянии защищаться. Двое наших людей пошли в джунгли и не вернулись, а ещё двоих в лагере задрал лев. Вы не смеете нам отказать, полковник. Вы же не станете подвергать своих соплеменников бессмысленной опасности. Если пустите нас обратно, мы обещаем подчиняться вам и не причинять беспокойства.
— Боюсь, у вас появятся причины для беспокойства, когда вернётся Тарзан и застанет вас здесь, — сказал полковник.
— Ты должен позволить им остаться, — ввернула миссис Ли. — Здесь командуешь ты, а не этот мерзкий Тарзан.
— Я думаю, было бы бесчеловечно прогнать их, — сказал доктор Крауч.
— Они были бесчеловечны по отношению к нам, — резко возразила Джанетт Лейон.
— Милочка, — взорвалась Пенелопа, — вам следует знать своё место. Не вам говорить об этом. Решение примет полковник.
Джанетт Лейон с безнадёжным видом покачала головой и подмигнула де Грооту. Заметившая этот жест Пенелопа взорвалась снова.
— Нахалка! — вскричала она. — Вас, эту туземку и этого гнусного Тарзана ни за что не следовало бы пускать в один лагерь с приличными людьми.
— С твоего позволения, Пенелопа, — холодно произнёс полковник, — я сам в состоянии решить этот вопрос без посторонней помощи и уж по всяком случае без необоснованных претензий.
— Я всего-то хочу сказать, — проговорила миссис Ли, — что ты должен разрешить им остаться.
— Предположим, — начал Крауч, — мы позволим им остаться до возвращения Тарзана. А там обсудим это дело с ним, они ведь скорее его враги, чем наши.
— Они враги всем нам, — возразила Джанетт.
— Можете оставаться, Краузе, — принял решение полковник, — во всяком случае, до возвращения Тарзана. И глядите, чтоб без глупостей.
— Разумеется, полковник, — ответил Краузе. — И спасибо за то, что позволили нам остаться.
С того уступа, где сидела Патриция, открывался вид на океан, но не на остров, который оставался сзади. Поэтому после передышки она двинулась дальше и вскоре вышла на просторное, удивительно красивое место. Многие деревья возвышались на островках великолепных орхидей. Среди богатой растительности щедро росли имбирь и гибискус. С дерева на дерево перелетали птицы с желтым и пурпурным оперением. Это была идиллическая умиротворяющая картина, которая успокоила нервы Патриции и стерла остатки гнева.
Патриция радовалась обнаруженному ею тихому уголку и поздравляла себя с удачей. Она решила отныне наведываться сюда почаще. Любуясь живописной природой, Патриция вдруг замерла. Из кустов прямо на неё выходил огромный тигр. Кончик его хвоста возбужденно подрагивал. Зверь оскалился, обнажив громадные желтые клыки. Патриция Ли-Бердон произнесла в душе молитву, вскинула ружьё и дважды выстрелила.
Глава 21
— Что-то у меня неспокойно на душе, — сказала Джанетт. — Не нравится мне, что они постоянно здесь околачиваются. Я их боюсь, особенно Краузе.
— Я за ними пригляжу, — успокоил её де Гроот. — Дайте мне знать, если он начнёт к вам приставать.
— А теперь ещё вон эти, полюбуйтесь! — воскликнула Джанетт, указывая вдаль. — Ласкары тоже решили вернуться. У меня от них мурашки по спине.
Джанетт замолчала. В тот же миг до них донеслись два слабых ружейных выстрела.
— Это должно быть Патриция! — заволновался полковник. — Она попала в беду.
— Вероятно, ей пришлось пристрелить этого негодяя, — с надеждой в голосе сказала Пенелопа.
Полковник бросился в хижину за ружьём и поспешил на звук выстрелов. Де Гроот, Алджи, Крауч и Боултон кинулись следом.
Как только Боултона, бегущего последним, поглотили джунгли, Шмидт повернулся к Краузе и усмехнулся.
— Что тут смешного? — недовольно спросил Краузе.
— Давайте-ка поищем, где у них ружья и патроны, — обратился Шмидт к своим. — Похоже, пробил наш час.
— Что вы делаете? — возмутилась Пенелопа Ли. — Не смейте заходить в хижины!
Джанетт ринулась к своей хижине за ружьём, но нагнавший её Шмидт отшвырнул девушку в сторону.
— Без глупостей! — пригрозил он.
Четверка взяла все имевшееся в лагере оружие и, держа ласкаров на прицеле, приказала им забирать все, что пожелает Шмидт.
— Неплохой улов, — сказал он Краузе. — Думаю, теперь у нас есть почти все, что нужно.
— Может, у тебя есть, а у меня — нет, — ответил коллекционер животных и подошёл к Джанетт. — Пошли, милочка, — сказал он. — Мы начнем все снова с того места, где нас разлучили.
— Только без меня. — Джанетт отшатнулась. Краузе схватил её за локоть.
— С тобой, с тобой, милочка, и лучше по-хорошему, если не хочешь неприятностей.
Девушка попыталась вырваться, и Краузе ударил её.
— Ради Бога, — выкрикнула Пенелопа Ли. — Ступайте с ним и не устраивайте здесь сцен, я их ненавижу. И потом вам место рядом с ним, а никоим образом не в моём лагере.
Полуоглушенную от удара Джанетт поволокли прочь. Жена полковника смотрела им вслед. Группа двинулась вдоль берега в том же направлении, откуда пришла.
— Я расскажу полковнику о том, что вы нас ограбили, негодяи, — крикнула им на прощание миссис Ли.
Ксатл Дин шёл со своей сотней, рассыпавшейся по лесу, чтобы не оставлять отчетливых следов. В середине пути они услышали два резких громких звука, раздавшихся, казалось, совсем близко. Никто из воинов никогда ранее не слышал выстрелов, и поэтому они не имели понятия, что это могло быть, Они стали осторожно пробираться вперёд, навострив уши. Впереди отряда шёл Ксатл Дин, который, выйдя на открытый участок в лесу, остановился от неожиданности, так как взору его предстало странное, непривычное зрелище. На земле лежал огромный полосатый зверь неизвестной породы. Судя по всему, зверь был мёртв, а над ним стояла фигура в странном наряде, держащая в руках длинный черный блестящий предмет, не похожий ни на лук, ни на стрелу, ни на копьё.
Ксатл Дин пригляделся и понял, что это существо — женщина, и, будучи человеком неглупым, сообразил, что услышанный ими шум был произведен из той непонятной штуковины, которую она держала в руках, и что, без сомнения, с её помощью женщина убила громадного зверя, лежащего у её ног. Ксатл Дин рассудил также, что если она сумела убить столь крупного и, очевидно, свирепого зверя, то убить человека ей не составит труда. Поэтому он не вышел вперёд, а попятился и шёпотом отдал приказ своим людям.
Майя бесшумно рассредоточились по джунглям, пока ни взяли участок в кольцо. И когда Ксатл Дин постучал по дереву мечом, чтобы шумом привлечь внимание девушки к себе, из джунглей крадучись вышли двое воинов и беззвучно стали приближаться к ней сзади.
Патриция стояла, вглядываясь туда, откуда донёсся звук, и напряжённо прислушивалась. Неожиданно сзади посыпались стрелы, кто-то выхватил из её рук ружьё, и из джунглей выскочило множество причудливо одетых воинов в великолепных головных уборах из перьев и расшитых набедренных повязках. Воины окружили девушку. Патриция моментально узнала этих людей и не только благодаря описаниям Ицл Ча и Тарзана, а также потому, что прочла множество книг о цивилизации древних майя. Она была прекрасно знакома с их историей, религией и культурой, ибо внимательно следила за всеми научными разысканиями, которые проводили многочисленные археологические экспедиции. Ей почудилось, что она вдруг перенеслась на несколько веков назад, в далекое мёртвое прошлое, к которому принадлежали эти маленькие темнокожие люди. Она знала, что произойдёт, если её схватят, так как ей была известна судьба пленников майя. Единственное, на что она надеялась, — что мужчинам из их лагеря, возможно, удастся её освободить, и надежда эта была крепкой из-за её веры в Тарзана.
— Что вы собираетесь со мной сделать? — спросила она на ломаном языке майя, которому выучилась у Ицл Ча.
— Это решит Сит Ко Ксиу, — ответил Ксатл Дин. — Тебя отведут в Чичен Ица, в королевский дворец.
И он приказал четверым воинам доставить пленницу к Сит Ко Ксиу.
Патрицию увели, а Ксатл Дин и оставшиеся воины двинулись дальше в сторону лагеря «Сайгона». Ксатл Дин был весьма доволен собой. Даже если ему не удастся привести Ицл Ча обратно в Чичен Ица, то он, по крайней мере, обеспечил ей замену на алтаре жертвоприношений, и его несомненно похвалят и король, и верховный жрец.
Полковник Ли со своими спутниками совершенно случайно оказались на той самой тропе, по которой ещё недавно шла Патриция. Они взобрались на уступ, тянущийся вдоль склона горы, и, хотя сильно устали, продолжали идти чуть ли не бегом. Они двигались шумно и неосмотрительно, ибо были одержимы одним-единственным желанием — как можно скорее отыскать Патрицию. И когда им неожиданно встретился отряд воинов с перьями на головах, они от удивления опешили. Майя ринулись на них с диким боевым кличем, осыпая градом камней, выпущенных из пращей.
— Стрелять поверх голов! — скомандовал полковник.
От страшного шума майя на мгновение замерли, но Ксатл Дин быстро сообразил, что это всего лишь шум и что никто из его людей не пострадал; он приказал им снова идти в атаку, и отвратительный боевой клич вновь зазвенел в ушах белых людей.
— Стрелять на поражение! — коротко бросил полковник. — Нужно остановить этих разбойников, пока они не достали нас своими мечами.
Вновь загремели выстрелы, и четверо воинов упали. Остальные дрогнули, но Ксатл Дин гнал их вперёд.
Эти предметы, которые убивали с громким шумом и на расстоянии, вселяли ужас, и, хотя кое-кто из воинов уже едва не схватились с белыми людьми врукопашную, они в конечном счете пустились в бегство, унося с собою раненых. Следуя своей тактике, они двигались по джунглям врассыпную, чтобы не оставлять хорошо обозначенных следов, по которым враги могли отыскать их город. Горстка же белых, пошедшая в неверном направлении, в конечном счете заблудилась, так как с трудом ориентировалась в густых джунглях. Когда они вышли к крутому обрыву, то решили, что обогнули гору и спускаются по противоположному склону.
Проплутав в густых зарослях около часа, они неожиданно для себя обнаружили, что джунгли кончились, и обменялись изумленными взглядами, ибо перед ними простирался берег и виднелся их собственный лагерь.
— Провалиться мне на этом месте! — воскликнул полковник.
Они подошли к лагерю, навстречу вышел Тиббет с озабоченным выражением лица.
— Что-нибудь случилось, Тиббет? — обратился к нему полковник.
— Не скрою, сэр, случилось. Только что я вернулся с «Сайгона» с партией обшивочных досок и оказалось, что Шмидт со своей бандой украл все оставшееся в лагере оружие и боеприпасы, а также значительную часть нашего провианта.
— Негодяи! — возмутился полковник.
— Но это ещё не самое худшее, — продолжал Тиббет. — Они забрали с собой мисс Лейон. Де Гроот побледнел.
— В какую сторону они пошли, Тиббет? — спросил он.
— Обратно вдоль берега, — ответил второй помощник. — Наверное, к себе в лагерь.
Де Гроот, сражённый горем и вне себя от ярости, бросился в указанном направлении.
— Погодите, — окликнул его полковник. — Куда вы?
— Догнать их, — ответил тот.
— Они хорошо вооружены, — сказал полковник. — Одному вам с ними не справиться, а людей мы сейчас дать вам не сможем, то есть нам нельзя отлучаться из лагеря и оставлять миссис Ли одну, когда с минуты на минуту лагерь могут атаковать эти размалеванные черти.
— Я пойду в любом случае, — упрямствовал де Гроот.
— Я с вами, — произнёс Тиббет. Вызвались идти ещё два матроса с «Наяды».
— Желаю вам удачи, — напутствовал их полковник, — но, ради Бога, будьте осторожны. Советую вам подкрасться к лагерю со стороны джунглей и стрелять в них из укрытия.
— Есть, сэр, — ответил де Гроот на ходу, и группа из четырёх человек пустилась рысцой по берегу.
Глава 22
Тарзан издали услышал стрельбу, возникшую в результате столкновения между белыми людьми и майя. Он мгновенно развернулся и помчался назад, откуда, как ему казалось, доносились выстрелы. Однако горное эхо, подхватившее звуки, сыграло с ним злую шутку, и Тарзан не сумел правильно определить направление, двинувшись в противоположную сторону. Его также подвело предположение, что если схватке суждено произойти, то наверняка возле лагеря «Сайгона» или лагеря Шмидта.
Зная, что лагерь Шмидта находится к нему ближе, чем его собственный, он решил сперва наведаться туда, а затем берегом вернуться в лагерь «Сайгона», если у Шмидта все будет тихо.
Приблизившись к опушке леса напротив лагеря Шмидта, он пошёл медленнее и осторожнее, что оказалось весьма предусмотрительным с его стороны, так как, когда ему открылся вид на лагерь, Тарзан увидел, что люди возвращаются, а четверо белых увешаны оружием.
Краузе вёл за собой упирающуюся Джанетт Лейон, а ласкары были навьючены кладью. Тарзан понял, что случилось, но не мог понять, как это могло случиться. Он, естественно, предположил, что услышанная им стрельба прозвучала в результате столкновения между его людьми и бандой Шмидта, и, судя по всему, победу в схватке одержал Шмидт. Возможно, все белые люди погибли, но где Патриция? Где маленькая Ицл Ча? За судьбу Пенелопы Ли он не тревожился.
Перед полковником Ли встала дилемма. Теперь только четверо обладали оружием — явно недостаточно для обороны лагеря; он не мог отправиться и на поиски Патриции, оставив Пенелопу без защиты, а также не мог разделить свою небольшую вооруженную группу, ибо даже вчетвером им вряд ли удастся отразить ещё одну атаку Шмидта или майя, если те будут иметь численное превосходство, и, конечно же, не приходилось надеяться на то, что вчетвером им удастся взять приступом город Чичен Ица и освободить Патрицию.
В то время, как полковник безуспешно ломал голову над этими проблемами, Патрицию Ли-Бердон привели в тронный зал Сит Ко Ксиу, короля острова Аксмол, и командир конвоя доложил королю:
— Благородный Ксатл Дин приказал доставить эту пленницу к нашему королю и повелителю, сам же он со своими воинами проследовал дальше, чтобы атаковать лагерь чужеземцев. Произошло сражение, ибо мы слышали непонятные звуки, которыми эти белые люди убивают, но чем закончился бой, мы не знаем.
Король закивал головой.
— Ксатл Дин правильно поступил, — сказал он.
— Отлично поступил, — добавил Чал Ип Ксиу, верховный жрец. — Из этой женщины получится достойное жертвоприношение нашим богам.
Сит Ко Ксиу оценивающе оглядел белую девушку и нашёл, что она прехорошенькая. Он впервые в жизни видел белую женщину, и ему вдруг пришла в голову мысль, что будет жалко отдавать её какому-то богу, который может её и не пожелать. Вслух он не осмелился об этом сказать, но подумал, что девушка слишком красива для любого бога, и, в действительности, по меркам любой расы, Патриция Ли-Бердон была красавицей.
— Я думаю, — произнёс король, — что подержу её некоторое время у себя в служанках.
Верховный жрец Чал Ип Ксиу взглянул на короля с хорошо разыгранным удивлением. На самом деле, он ничуть не удивился, поскольку знал своего короля, который уже отнял у богов несколько симпатичных жертв.
— Раз уж она выбрана для богов, — произнёс он, — то боги разгневаются на Сит Ко Ксиу, если он оставит её для себя.
— Хорошо бы устроить так, — сказал король, — чтобы её вообще не выбрали или, по крайней мере, хотя бы не сразу. И мне кажется, что боги не очень-то её и захотят.
Патриция, напряжённо вслушивающаяся в разговор, смогла понять его суть.
— Бог уже выбрал меня, — промолвила она, — и он разгневается, если вы причините мне зло. Сит Ко Ксиу изумился.
— Она говорит на языке майя, — обратился он к верховному жрецу.
— Но не в совершенстве, — заметил Чал Ип Ксиу.
— Боги говорят на своём языке, — продолжала Патриция. — Им ни к чему говорить на языке простых смертных.
— А что если она богиня? — спросил король.
— Я подруга Че — Повелителя леса, — сказала Патриция. — Он уже и без того сердит на вас за то, как вы к нему отнеслись, когда он приходил в Чичен Ица. Если вы благоразумны, то отведёте меня к нему обратно. В противном случае он вас покарает.
Король почесал в затылке и вопросительно посмотрел на своего верховного жреца.
— Тебе должно быть известно о богах все, Чал Ип Ксиу. Тот, который приходил в Чичен Ица, действительно Че — Повелитель леса? Это был бог, которого ты посадил в деревянную клетку? Это был бог, который похитил жертву со священного алтаря?
— Нет, не бог, — твёрдо заявил верховный жрец. — То был простой смертный.
— Тем не менее, мы не должны поступать опрометчиво, — продолжал король. — Может, на время забрать девушку? Пусть её отведут в Храм Девственниц, и глядите, чтобы с ней обращались хорошо.
Чал Ип Ксиу вызвал двух жрецов рангом пониже и велел им отвести пленницу в Храм Девственниц.
Патриция видела, что не произвела большого впечатления на верховного жреца, в отличие от короля, но, по крайней мере, получала отсрочку, которая даст возможность Тарзану и остальным, если они поспешат, выручить её. И, когда её уводили из дворца, девушка не особенно волновалась и даже смогла оценить красоты Чичен Ица.
Впереди высилась огромная пирамида, построенная из плит застывшей лавы. Девушку повели по крутым ступеням боковой грани пирамиды к храму на вершине, украшенному разными фигурами. Здесь её передали верховной жрице, которая отвечала за храм, в коем содержалось около пятидесяти девушек из знатных семей, ибо считалось большой честью добровольно вызваться на эту службу. Они поддерживали огонь в священных очагах и подметали полы в помещениях храма. При желании любая из них могла вернуться в мир и выйти замуж; их стремились взять в жены воины и представители знати.
Патриция вышла к колоннаде храма и стала глядеть на раскинувшийся внизу город Чичен Ица. Вокруг подножия пирамиды тесно в ряд стояли дворцы и храмы. За городской стеной виднелись соломенные крыши простолюдинов, а дальше до самых джунглей тянулись поля. Патриции почудилось, будто она перенеслась на много веков назад на древний Юкатан.
Тарзан затаился среди буйной растительности, наблюдая сверху за людьми. Он понимал, что не стоит и пытаться выйти на открытое пространство, где он окажется лицом к лицу с четвёркой до зубов вооружённых бандитов, имея при этом один только лук. Тарзан собирался действовать по-своему и ничуть не сомневался, что сумеет вызволить Джанетт, не подвергая свою жизнь бессмысленному риску.
Он подождал, пока бунтари подошли поближе, и ласкары сбросили на землю свою поклажу, затем приладил стрелу и, натянув тетиву с такой силой, что наконечник стрелы коснулся большого пальца левой руки, тщательно прицелился. Тетива зазвенела, и в следующий миг Краузе вскрикнул и повалился на землю лицом вниз. Стрела поразила его в самое сердце.
Люди в ужасе озирались по сторонам.
— Что случилось? — крикнул Убанович. — Что с Краузе?
— Он мёртв, — ответил Шмидт. — Кто-то убил его стрелой.
— Человек-обезьяна, — констатировал Абдула Абу Неджм. — Кто же ещё?
— Где он? — спросил Шмидт.
— Я здесь, — раздался голос Тарзана. — И стрел у меня достаточно. Джанетт, идите прямо на мой голос и заходите в лес. Если кто-нибудь попытается остановить вас, он получит то же, что и Краузе.
Джанетт быстрым шагом пошла к лесу, и никто не посмел задержать её.
— Проклятый дикарь! — проорал Шмидт и разразился потоком ужасных ругательств. — Он от меня не уйдёт! Сейчас я его прикончу!
Шмидт вскинул ружьё и выстрелил в сторону леса, откуда звучал голос Тарзана.
Снова зазвенела тетива, и Шмидт, схватившись рукой за торчащую из груди стрелу, упал на колени и завалился на бок. В тот же миг Джанетт вошла в лес, и Тарзан спрыгнул на землю рядом с ней.
— Что произошло в лагере? — спросил он, и девушка вкратце рассказала о минувших событиях.
— Значит, они позволили Шмидту с его шайкой вернуться, — сказал Тарзан. — Полковник меня удивляет.
— Во всем виновата его противная старуха, — объяснила Джанетт.
— Пошли, — решил Тарзан. — Нужно как можно скорее возвращаться.
Тарзан перекинул девушку через плечо и взобрался на дерево. Вскоре они оказались на подступах к лагерю «Сайгона», а в это самое время к стоянке Шмидта подходили де Гроот, Тиббет и двое матросов.
Де Гроот окинул быстрым взглядом лагерь, но Джанетт не обнаружил. На земле лежали двое, а поодаль в кучку сбились перепуганные ласкары.
Первым де Гроота со спутниками увидел Абдула, который, поняв, что те пришли с желанием отомстить и что пощады не будет, вскинул ружьё и выстрелил. Но промахнулся. Де Гроот и Тиббет бросились вперёд, стреляя на ходу. Матросы, вооружённые лишь острогами, бежали следом.
Завязалась короткая перестрелка. Ни та, ни другая сторона потерь не понесла. Тогда де Гроот опустился на колено и тщательно прицелился. Его примеру последовал и Тиббет.
— Возьмите на себя Убановича, — крикнул де Гроот. — Я беру араба. — Оба ружья выстрелили почти одновременно. Убанович и Абдула упали на землю. Перед смертью пламенный большевик успел прошептать: «Да здравствует мировая революция!», а Абдула Абу Неджм грязно выругался по-арабски.
Де Гроот и Тиббет, а за ними оба матроса рванулись вперёд, готовые прикончить любого, решившего оказать сопротивление, однако Убанович, араб и Краузе были мертвы, а Шмидт корчился и стонал от боли, неспособный на какие-либо действия.
Де Гроот склонился над ним.
— Где мисс Лейон? — прокричал он.
Стонущий и изрыгающий проклятья Шмидт чуть слышно пробормотал:
— Дикарь, чтоб он сдох, он её увёл. Сказав это, он испустил дух.
— Слава Богу! — обрадовался де Гроот. — Она в безопасности.
Забрав у убитых оружие и патроны и получив тем самым неоспоримое преимущество перед ласкарами, люди де Гроота заставили их подобрать с земли поклажу и погнали обратно к лагерю «Сайгона».
Глава 23
Тарзан и Джанетт вышли из джунглей и направились к лагерю, где их встретили понурые, опечаленные люди, из которых только у одного человека нашёлся повод для радости. Этим человеком оказалась Пенелопа Ли. Завидев идущую пару, она обратилась к Алджи:
— По крайней мере, с этим чудовищем была не Патриция.
— Да будет вам, тетя Пен, — раздосадовано произнёс Алджи. — Вы ещё скажите, что Тарзан и Джанетт нарочно подстроили все, чтобы встретиться в джунглях.
— Ничуть этому не удивлюсь, — ответила она. — Мужчина, который заводит шашни с туземкой, способен на все.
Тарзан был возмущён тем, что произошло в его отсутствие, в основном потому, что были нарушены его приказы, однако только сказал:
— Их нельзя было подпускать к лагерю на пистолетный выстрел.
— Это моя вина, — признал полковник Ли. — Я сделал это вопреки здравому смыслу. Мне показалось, что будет бесчеловечно отправлять их безоружных обратно, когда там бродит лев-людоед.
— Полковник не виноват, — гневно возразила Джанетт. — Его вынудили так поступить. Во всем виновата его противная старуха. Это она настояла, а теперь из-за неё Ханс, возможно, убит.
Едва девушка произнесла последнее слово, как раздались звуки далёких выстрелов. Стреляли в лагере Шмидта.
— Вот! — выкрикнула Джанетт и с ненавистью обратилась к миссис Ли. — Если с Хансом что-нибудь случится, то ваши руки будут обагрены его кровью.
— Что сделано, то сделано, — произнёс Тарзан. — Теперь самое важное, — найти Патрицию. Вы уверены, что её захватили майя?
— Мы услышали два выстрела, — пояснил полковник, — и когда отправились на поиски, наткнулись на целую сотню краснокожих. Мы их рассеяли, но не сумели пройти по их следам, и хотя Патриции не видели, думаю, они схватили её ещё до встречи с нами.
— Теперь, Уильям, надеюсь, ты удовлетворён, — заговорила миссис Ли. — Это ты во всем виноват и в первую очередь в том, что затеял эту дурацкую экспедицию.
— Да, Пенелопа, — покорно согласился полковник, — я тоже считаю, что вся вина лежит на мне, но даже если постоянно твердить об этом, делу не поможешь.
Тарзан отвел Ицл Ча в сторону, чтобы поговорить с ней без посторонних.
— Скажи, Ицл Ча, — начал он, — что ваши люди могут сделать с Патрицией?
— Ничего, продержат два-три дня, от силы месяц, потом принесут в жертву.
— Посмотрите на этого негодяя! — воскликнула Пенелопа Ли. — Отвел девчонку в сторону и что-то ей нашептывает. Представляю, что именно.
— Они могут посадить Патрицию в клетку, в которой сидел я? — спросил Тарзан.
— Я думаю, её отправят в Храм Девственниц на вершине священной пирамиды. Храм Девственниц очень почитаемое место и хорошо охраняется.
— Я проберусь! — сказал Тарзан.
— Но вы же не пойдёте?! — воскликнула девушка.
— Сегодня ночью, — ответил Тарзан. Девушка обхватила его руками.
— Пожалуйста, не ходите, — взмолилась она. — Вам её не спасти, а они убьют вас.
— Глядите! — возмутилась Пенелопа Ли. — Такого бесстыдства я ещё не видела! Уильям, ты должен прекратить это. Я этого не вынесу. Никогда в жизни я не общалась с распутными людьми.
Тарзан высвободился из объятий девушки.
— Ну что ты, что ты, Ицл Ча, — сказал он. — Меня не убьют.
— Не ходите, — умоляла она. — О, Че — Повелитель леса, я люблю вас. Возьмите меня с собой. Мне не нравятся эти люди.
— Они были очень добры к тебе, — напомнил Тарзан.
— Знаю, — ответила Ицл Ча угрюмо, — но мне не нужна их доброта. Мне нужны только вы, и вы не должны идти в Чичен Ица ни сегодня вечером, ни вообще когда-либо.
Тарзан улыбнулся и похлопал её по плечу.
— Я иду сегодня, — сказал он.
— Вы любите её! — вскричала Ицл Ча. — Вот почему вы идете. Вы бросаете меня из-за неё.
— Ну все, довольно, — решительно произнёс Тарзан. — Больше ни слова.
Он отошёл к людям, а Ицл Ча, обезумевшая от ревности, вернулась в хижину и бросилась плашмя, колотя руками и ногами по земле. Через некоторое время она встала, выглянула через порог и увидела, что вернулись де Гроот со своими людьми. Воспользовавшись тем, что внимание всех было приковано к ним, маленькая Ицл Ча незаметно выскользнула из хижины и побежала в джунгли.
Джанетт бросилась к де Грооту и заключила его в свои объятия. По лицу её текли слезы радости.
— Я думала, что ты убит, Ханс, — всхлипывала она. — Я считала, что ты убит.
— А я очень даже живой, — улыбался де Гроот. — тебе больше не придётся бояться Шмидта и его банды. Они все мертвы.
— Я рад, — сказал Тарзан. — Это были плохие люди.
Маленькая Ицл Ча бежала через джунгли. Она испытывала страх, так как становилось темно, а ночью в лесу хозяйничали демоны и духи умерших. Но она бежала вперёд, подгоняемая ревностью, ненавистью и жаждой мести.
Она достигла Чичен Ица затемно, и охранник у ворот не хотел пропускать её, пока Ицл Ча ни объяснила ему, кто она такая, и что у неё есть важное известие для Чал Ип Ксиу, верховного жреца. Тогда её провели к нему, и она упала перед ним на колени.
— Кто ты? — властно спросил верховный жрец, и тут же узнал её. — Значит ты вернулась. Почему?
— Я пришла сказать вам, что человек который похитил меня с жертвенного алтаря, явится сюда сегодня ночью, чтобы похитить из храма белую девушку.
— Боги наградят тебя за это, — промолвил Чал Ип Ксиу, — и тебе снова выпадет честь быть принесенной в жертву.
И маленькую Ицл Ча поместили в деревянную клетку дожидаться рокового часа.
Тарзан медленно двигался лесом. Он не хотел появляться в Чечен Ица раньше полуночи. Для него было важно, чтобы жизнь в городе затихла, и горожане заснули. В лицо ему дул тихий ветер, донесший знакомый запах — где-то неподалёку пасся Тантор, слон. Животное нашло более лёгкую дорогу к плато, чем та, по которой ходил Тарзан, а на плато обнаружило богатую поросль нежных вкусных побегов.
Тарзан не стал его окликать, а подошёл совсем близко и лишь тогда негромко подал голос. Тантор узнал голос Тарзана, Животное шагнуло к человеку и в знак того, что признало его, обвило хоботом туловище человека-обезьяны. По команде Тарзана слон поднял его к себе на загривок, и Владыка джунглей подъехал таким образом к границе леса, близко подступавшего к городу Чичен Ица.
Соскользнув со слона, Тарзан пошёл через поля к городской стене. Приблизившись к ней, он разбежался и запрыгнул наверх с ловкостью кошки. В городе было тихо, улицы — пустынны, и Тарзан добрался до подножия пирамиды, не встретив по пути ни одной живой души. Тарзан стал подниматься по ступеням к вершине, не догадываясь о том, что за дверью Храма Девственниц притаилась дюжина воинов. Возле храма он остановился и прислушался, затем завернул на подветренную сторону, желая острым обонянием удостовериться в том, что ветер не несёт с собой никаких подозрительных запахов.
Постояв там мгновение, удовлетворённый Тарзан осторожно прокрался к двери. На пороге он снова остановился и прислушался, после чего зашёл внутрь, и, как только он сделал первый шаг, на него набросили сеть и тут же затянули. В следующий миг на Тарзана кинулись воины. Тарзан настолько запутался в сети, что не мог пошевелить рукой.
Вышедший из храма жрец поднёс к губам свирель и дал три длинных сигнала. Словно по волшебству город проснулся, зажглись огни, и людские потоки устремились к пирамиде храма.
Тарзана понесли вниз по длинному ряду ступеней, там его окружили жрецы в длинных расшитых одеждах и богатых головных уборах. Затем привели Патрицию. Процессия, возглавляемая королём Сит Ко Ксиу и верховным жрецом Чал Ип Ксиу, впереди которых шли барабанщики и музыканты, прошествовала через город и вышла через восточные ворота.
Тарзана поместили на особые носилки, которые несли четыре жреца, за ним под конвоем вели Патрицию, а за ней в деревянной клетке тащили юную Ицл Ча.
Круглый диск луны бросал тусклые лучи на эту варварскую процессию, которую дополнительно освещали сотни факелов в руках горожан.
Поток людей двинулся через лес к подножию горы, откуда, следуя извилистой, зигзагообразной тропой, поднялся на вершину, к краю кратера потухшего вулкана. Лишь перед самым рассветом шествие, спустившись по узкой тропе, достигло дна кратера, где остановилось у зияющего отверстия. Жрецы принялись распевать псалмы под аккомпанемент флейт, барабанов и свирелей, и, когда забрезжил рассвет, с Тарзана сняли сеть, и он был брошен в бездну, невзирая на заклинания Ицл Ча, уверявшую жрецов, в том, что этот человек — Че — Повелитель леса. Она умоляла их не убивать его, но Чал Ип Ксиу велел ей замолчать и произнёс приговор, обрекший Тарзана на гибель.
Глава 24
Патриция Ли-Бердон была не из тех плаксивых девиц, которые легко льют слезы, но сейчас, стоя на краю ужасной бездны, она сотрясалась от рыданий. А когда поднялось солнце, и его лучи проникли в глубь кратера, она увидела на глубине семидесяти футов водоем, в котором кругами медленно плавал Тарзан. В памяти девушки мгновенно вспыхнули прочитанные некогда описания священного колодца в древнем Чичен Ица на Юкатане, и в душе Патриции вновь забрезжила слабая надежда.
— Тарзан! — позвала Патриция, и тот, повернувшись на спину, посмотрел вверх. — Слушайте! — продолжала она. — Я хорошо знаю этот способ жертвоприношения. Он практиковался племенем майя в Центральной Америке сотни лет тому назад. Жертву на рассвете бросали в священный колодец Чичен Ица, а если в полдень жертва была ещё жива, её поднимали наверх и присваивали наивысший титул. Такой человек практически становился живым богом на земле. Вы должны продержаться до полудня, Тарзан. Должны! Должны!
Тарзан улыбнулся ей и помахал рукой. Жрецы глядели на неё с подозрением, хотя понятия не имели, что она сказала их жертве.
— Как вы думаете, сможете, Тарзан? — произнесла она. — Вы обязаны выдержать, потому что я люблю вас!
Тарзан не ответил. Он перевернулся на живот и медленно поплыл вокруг водоема, который составлял в диаметре приблизительно сто футов и имел вертикальные стены из гладкого вулканического стекла.
Вода была прохладная, но не ледяная, и Тарзан плыл, регулируя свои движения с таким расчетом, чтобы не замерзнуть.
Люди принесли с собой еду и питьё, сопровождая многочасовое томительное зрелище праздничной трапезой.
По мере того, как солнце приближалось к зениту, Чал Ип Ксиу все заметнее начинал проявлять признаки беспокойства и волнения, ибо если жертве удастся продержаться до полудня, то действительно может оказаться, что это Че — Повелитель леса, и он, верховный жрец, попадёт в чрезвычайно неловкое положение.
Глаза всех присутствующих были прикованы к примитивным солнечным часам, установленным возле края колодца, и когда тень легла на полуденную отметку, поднялся невообразимый шум, поскольку жертва была все ещё жива.
К ярости верховного жреца, люди признали в Тарзане Че — Повелителя леса и потребовали немедленно поднять его из воды. Вниз полетела длинная верёвка с петлей на конце, с помощью которой предполагалось вытащить его из колодца, но Тарзан оттолкнул петлю, и сам взобрался по верёвке на поверхность. Когда он встал в полный рост на краю колодца, люди пали ниц, моля о прощении и покровительстве.
Король и верховный жрец имели чрезвычайно сконфуженный вид, когда к ним обратился Тарзан.
— Я спустился на землю в обличии смертного, — сказал он, — чтобы посмотреть, как вы правите моим народом в Чичен Ица. Я не доволен. Скоро я снова приду проверить, исправились ли вы. Сейчас я ухожу и забираю с собой эту женщину. — И Тарзан положив руку на плечо Патриции. — Я приказываю вам освободить Ицл Ча и позаботиться о том, чтобы ни её, ни кого другого не приносили в жертву вплоть до моего возвращения.
Он взял Патрицию за руку, и они пошли вверх по крутой тропе к выходу из кратера. Следом за ними потянулась длинная людская цепочка, поющая на ходу. Подойдя к городу, Тарзан обернулся и поднял руку.
— Стойте, где стоите, — приказал он горожанам, а Патриции шепнул: — А теперь я покажу им нечто такое, о чем они будут рассказывать своим внукам.
Она посмотрела на него с вопросительной улыбкой.
— Что вы ещё придумали?
Вместо ответа Тарзан издал дикий жутковатый крик и затем на языке великих обезьян громко позвал:
— Иди, Тантор, иди!
Тарзан и Патриция пересекли поле и уже подходили к лесу, как вдруг навстречу им вышел огромный слон. У стоявших поодаль людей вырвался крик изумления и страха.
— А он нас случаем не затопчет? — поинтересовалась Патриция, когда они подошли к животному.
— Он мой друг, — ответил Тарзан, кладя руку на хобот огромного слона. — Не бойтесь, — успокоил он Патрицию. — Сейчас Тантор поднимет вас к себе на спину.
И по команде человека-обезьяны слон поднял сначала девушку, а затем и Тарзана.
Слон развернулся и двинулся к лесу. Тарзан с Патрицией оглянулись. Жители Чичен Ица в ужасе стояли на коленях.
— Об этом услышат их пра-пра-правнуки, — заметила Патриция.
В лагере «Сайгона» царило смятение. Люди потеряли надежду дождаться возвращения Тарзана. Многие из них предыдущей ночью не сомкнули глаз, и долгие утренние часы тянулись мучительно медленно. Настало время традиционного чаепития, а Тарзана все не было. Чай тем не менее подали, и когда компания села за стол и с унылым видом принялась отхлебывать чай из кружек, у всех в голове, должно быть, вертелась одна и та же мысль — им уже никогда не суждено увидеть Патрицию и Тарзана.
— Тебе не следовало отпускать этого подлеца на поиски Патриции одного, — сказала миссис Ли. — Конечно же, он скорее всего её отыскал, и страшно представить, что с ней произошло потом.
— Ох, Пенелопа! — с горечью воскликнул полковник. — Почему ты так несправедлива к этому человеку. Он ведь ничего дурного не сделал, наоборот, только помогал.
— Ха! — произнесла Пенелопа. — Ты очень простодушен, Уильям. Я его сразу раскусила: он — пролаза, хочет добиться нашего расположения, а потом, вот увидишь, возмечтает жениться на Патриции. Разумеется из-за денег, которые достанутся ей по наследству.
— Мадам, — ледяным тоном произнёс де Гроот. — Этот подлец, как вы изволили выразиться, Джон Клейтон, лорд Грейсток, английский виконт.
— Чушь! — воскликнула миссис Ли.
— Вовсе не чушь, — возразил де Гроот. — Мне об этом рассказал Краузе, когда мы сидели в одной клетке. А тот узнал от араба, который знал Тарзана много лет.
У миссис Ли отвалилась челюсть. Казалось, она сейчас осядет на землю, но она быстро взяла себя в руки.
— Нечто подобное я и предполагала, — сказала она спустя мгновение. — Я всего лишь критиковала его за склонность к нудизму. Почему вы раньше нам об этом не сказали, молодой человек?
— Не знаю, почему я вообще вам сказал, — ответил де Гроот. — Это не моего ума дело. Если бы он хотел, чтобы мы об этом знали, он сказал бы сам.
— Ой, а вот и он сам! — вскрикнула Джанетт. — И Патриция с ним!
— Как замечательно, — воскликнула Пенелопа. — Какая красивая пара — Патриция и лорд Грейсток.
Сидя на слоне, Патриция со своей высоты устремила взор в открытое море и, когда они с Тарзаном спустились на землю, бросилась к поджидающим их людям и, указывая в сторону рифов, закричала:
— Глядите! Корабль! Корабль!
Корабль находился далеко, и люди бросились разводить костёр на берегу, а когда вспыхнуло пламя, стали кидать в него зеленые листья и поливать керосином, пока высоко в небо не взметнулся огромный столб черного дыма.
Де Гроот с несколькими матросами вышли в море на шлюпке в отчаянной, хотя и тщетной попытке дополнительно привлечь внимание корабля.
— Они не видят нас, — сказала Джанетт.
— А другого корабля может ещё сто лет не быть, — промолвил доктор Крауч.
— Долго же нам придётся ждать другого раза, а? — сказал Алджи.
— Они изменили курс, — крикнул Боултон. — Идут сюда.
Полковник прошёл в свою хижину, и вернулся с биноклем в руках. Он долго всматривался в даль, а когда опустил бинокль, в глазах его блестели слезы.
— Это «Наяда», — сказал он. — И она действительно идёт к острову.
В ту ночь, при свете тропической луны на палубе «Наяды» в удобных шезлонгах расположились две пары. Тарзан положил руку на ладонь Патриции.
— Сегодня утром, у священного колодца, вы, Патриция, в нервном возбуждении сказали кое-что, о чем мы оба должны забыть.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — отозвалась девушка. — Видите ли, тогда я не знала, что это невозможно, но сказала то, что чувствую, и это чувство сохранится навсегда.
— Тарзан! — позвал де Гроот с другого борта яхты. — Джанетт пытается убедить меня в том, что капитан не имеет права оформить наш брак. Но ведь она ошибается, верно?
— Я абсолютно убеждён в том, что она ошибается, — ответил человек-обезьяна.