– Дальше.
– Но мы же – его дети! Может, у нас такая же кровь?
– Так, – Лимон понял, что очнулся. – А вы можете так же, как он?..
– Не проверяли, – сказал Брюан, – не пришлось. Но всякие порезы затягиваются моментально и никогда не гноятся.
– Всё ясно, – сказал Лимон. – С кого начнём?
– С меня, – сказал Брюан. Только сейчас Лимон увидел, что он бледный как бумага. – Брат всё-таки опытнее меня во всех этих опытах, а Элька… она больше в маму…
– Сколько времени понадобится? – спросил Лимон.
– Да… мы первую дозу уже отогнали, можно уже вводить…
– Тогда пошли!
Раненые лежали по двое: Дину с Ин-Пи, оба не слишком тяжёлые, и пограничник Тулан с Фитором, пареньком из станционного посёлка, который был с ними в лагере (Сапог его вспомнил) и у которого сейчас гнили обе ноги: он пытался бежать, и деревенские влепили ему с двух стволов дробью пополам с крупной солью. И Тулан, и Фитор приходили в сознание изредка и были откровенно плохи.
Госпиталь разместился в обихоженном крыле главного корпуса – то есть, по сути дела, в квартире Поля. Это получилось само собой, как будто так и надо. Но всё время на глаза попадались какие-то очень личные вещи, вроде фотографий на стене или застеклённых полок с тряпичными куклами в неизвестных науке костюмах.
И так получалось, что Лимон сейчас разгуливает по этой квартире как хозяин, а настоящие хозяева держатся за ним, подобно свите… Они вошли в проходной зал, откуда был вход в обе палаты, и сидевший в кресле с книжкой аптекарский сынок (как его?.. забыл) вскочил им навстречу.
– Как они? – спросил Лимон.
Тот только покачал головой.
Лимон поколебался несколько секунд, потом направился в палату тяжёлых.
Госпожа Тана и госпожа Илутера, жена аптекаря, обеспечили раненым весь возможный уход, так что в комнате даже не воняло; но видно было, что оба раненых уже доходят. Лимон постоял, держась за спинки кроватей, как будто получая через них какую-то информацию. Дети Поля мялись за его спиной.
Лимон обернулся.
– Первому – Тулану, – сказал он. И для верности показал: – Вот этому.
Эдон молча кивнул. Присел рядом с раненым пограничником на корточки, закатал рукав. Не глядя, протянул руку. Брюан вложил в неё длинную резиновую трубку. Эдон наложил жгут раненому повыше локтя, снова протянул руку. Брюан достал из сумки большой – реально большой, Лимон раньше таких не видел – шприц, наполненный прозрачной жидкостью, и подал брату. Потом подал ватку со спиртом. Тот стал тереть бледную влажную кожу на сгибе локтя. Появилась лёгкая краснота. Эдон несколько раз примеривался, наконец воткнул иглу, потянул поршень – в шприце заклубилась чёрная кровь. Сними, сказал Эдон. Брюан осторожно снял жгут. Эдон начал вводить содержимое шприца в вену. Лимон видел, как в иглу медленно втянулись завитки крови. Шла минута за минутой. Наконец Эдон ввёл всё до конца, вынул шприц и, подложив ватку, согнул локоть.
– Всё понял? – спросил он брата. Тот, почему-то бледный и потный, кивнул.
– Пойдём делать вторую дозу, – сказал Эдон. – Завтра, если понадобится, повторим…
– Я могу колоть, – сказала Элера. Элька. – Хоть колоть-то я могу?
– Наверное, – сказал Эдон. – Завтра и решим.
Лимон посмотрел на лежащих. Ничего не изменилось.
– А когда?.. – начал он.
– Не знаю, – сказал Эдон.
В дверь заглянул Ин-Пи. Он держался одной рукой за брюхо, но в целом выглядел ничего себе. Пожалуй, подумал Лимон, получше, чем я или Брюан…
– Вот ведь, – сказал он. – Папка ваш. Сколько людей ему всем обязано… и так…
Он вдруг взрыднул, закрылся рукавом и исчез.
Лимон застыл в непонятном испуге. Осторожно оглянулся. Дети Поля стояли с каменными лицами. Даже Элька. Ни слезинки. Просто закушенные губы.
– Я загляну к Дину, – сказал он. – Вы идите пока.
– Мы через полчаса… ну, или чуть больше, – сказал Эдон. – Можешь тут подождать.
– А я нужен? – спросил Лимон.
– Ну… а кому вводить?
Лимон кивнул. Конечно, он командир…
– Ему, – он показал на Фитора.
– Командир, – сказал Эдон нерешительно. – Вообще-то военная медицина предписывает…
– Я знаю, – сказал Лимон. – Но мы сделаем, как я сказал.
Он дождался, пока дети Поля уйдут (держась чуть плотнее, чем обычно держатся друг к другу люди, даже самые близкие друзья), и вошёл к палату к Дину.
Тот лежал с открытыми глазами, совершенно неподвижно. Услышав Лимона, он скосил глаза, но ничего не сказал.
– Не спишь? – спросил Лимон, просто чтобы с чего-то начать.
– Нет, – равнодушно сказал Дину. – Просто лежу.
– Больно?
– Почти нет. Так… распирает.
Они помолчали.
– Эдон делает какое-то зелье, – сказал Лимон.
– Знаю, – сказал Дину. – Это я подсказал.
– Ты?
– Ну. Так получилось. Бред был, наверное.
– Может, и не бред. Может, получится.
– Бред – в прямом смысле. Сейчас пропотел, так ничего. А когда жар, такое мерещится… Слушай, командир. Только не перебивай, ладно? И не говори, что… в общем, лучше ничего не говори. Так вот: я знаю, что запасы на нуле. Почти на нуле. Что мы тут можем просидеть несколько дней – и всё. Нужно будет или ехать грабить, или сматываться отсюда всем кочевьем. Поэтому… в общем, я не хочу, чтобы вы из-за меня, из-за нас… неправильно решили. Чтобы мы не… не влияли, что ли. Дай мне какую-нибудь пукалку – под подушку засунуть.
– Не говори глупостей, – сказал Лимон.
– Это не глупость, – сказал Дину. – Нельзя отряду гибнуть из-за одного-двух. Ну, трёх.
– О гибели пока речи нет. Так, небольшие трудности. Мы ещё на наш лесной склад не заглядывали, может, деревенские его не унюхали. Да и вообще… Ладно, слово даю: если действительно трудности какие возникнут, я сделаю всё, что ты просишь. Согласен?
– Ну, крыть-то мне нечем… Но слово ты дал.
– Дал.
– Тогда, может быть…
– Что?
– Попробуешь вскрыть мне гнойники?
– Ты с ума сошёл?
– Нет. Тут наверняка прорва книжек по медицине. Поищи, а? Это ведь не труднее, чем козу разделать. Сделай, а? Джедо, друг. Если честно, мне как-то ссыкливо помирать от трёх дробинок.
– Картечин. И явно не трёх.
– Да какая это картечь… Вон в Музее Стражи картечь – это картечь. А тут… сволота мелкая. Разрежь, а? Я не буду орать… ну, я постараюсь не орать. Тут у Рашку какое-то обезболивающее должно быть. Он же на таблетках сидел. Поищешь?
– Таблетки поищу, а… резать… Пусть лучше Эдон, он всё-таки учился.
– Да вот что-то у них не получилось с первого раза. Он боится, понимаешь? А это ведь просто шкуру разрезать, и всё! Гной вытечет…
– Я подумаю. Всё равно не сегодня. Мне хоть чуть-чуть поспать надо. Слушай, а давай Зее попросим? Она с ножом обращается, знаешь…
– Нет уж. Вот кому я свой стручок ни за что не покажу…
– Почему?
– А у меня там татуировка. В прошлом году, было дело, проспорил… ну, нашему одному…
– И что у тебя там изображено?
– Написано.
– Что?
– «Зее». Это не про неё, но всё равно…
– А про кого?
– Да была у нас в гимназии вожатая. Зее Фрафшери. Из «отчичей». Тогда же и уехала – кажется, в Столицу. Её с одним нашим застукали в шкафу… ну и пришлось вот…
– С тобой, что ли?
– Нет, со мной не застукали.
Лимон нащупал за собой табурет и сел.
– Хорошая у вас там жизнь была, в «серой»…
– В горном.
– Ах, да.
– Ну, не жаловались. Слушай, командир…
– Что?
– Чего-то меня эти ребята здешние пугают.
– Которые Поля?
– Ну да. Как-то странно себя ведут, не по-людски. Отца ещё не похоронили даже…
– И что?
– В том-то и дело, что – ничего. Морды у всех рыбьи, голоса как из бумаги…
– Ну, держатся, стараются. Ты себя вспомни, когда… понял.
– Тут другое. Мы всё-таки не сразу. У нас время было подготовиться. Успели… перебояться, что ли. А эти… не знаю.
– А меня Порох больше беспокоит. Он что-то в себе держит, никому не говорит, а я вижу, что уже край. Давай я его сюда пришлю, пусть он с тобой посидит. А ты его попробуешь прокачать.
– Да не смогу я. Сейчас опять жар попрёт, и всё.
– Ну, тем более. Он говорит, что спать не может, вот и пусть бессонным делом займётся.
– Ну, как скажешь. Отказываться не стану. Так как ты решил насчёт в меня ножиком потыкать?
– Найду самоучитель, посмотрю, какие там картинки…
– Ну и отлично… Слушай, а почему ты решил эту вакцину не на мне испытать?
Лимон задумался.
– Не знаю, – сказал он. – Хотел. Но что-то ткнуло…
– Тогда иди ищи книжку.
– Порох!
Тот молча повернулся. В руках у него была толстая доска и нож с узким клинком.
– Что, командир?
– Хотел тебя попросить… Что это ты делаешь?
– Да вот… хотел вырезать форму для памятника. Но, кажется, не с того начал.
– В смысле, отлить? Из чего?
– Там в гараже подшипникового сплава полно, я его думал применить.
– А дерево не сгорит?
– Так это наоборот. Отпечатываешь в глине, а потом металл льёшь в глину.
– Ага, понял. Слушай, тут такое… в общем, есть более неотложное дело. Не посидишь с Дину? Ну, там, температуру мерить, разговаривать с ним, пока он в сознании…
– А что, сильно плохо?
– Не знаю. Но он боится терять сознание. Понимаешь, да? Его надо всё время держать на плаву…
– Ага… А сам-то ты как?
– Не знаю, старик. Голова, наверное, скоро лопнет. Тогда командиром будет Сапог. Не возражаешь?
– Ты всерьёз или?..
– А что?
– Да джакч… не знаю. Тебе не кажется, что мы все уже не мы все? Понимаешь, что я хочу сказать? Что нас всех подменили, пока мы не знали… вот тебя – нет, ты какой был. И меня вроде бы нет. Но я не уверен. А вот Сапога – да. И Маркиза. И Шило… ты уж извини, но он точно подменыш. Он совсем другой, от него даже пахнет по-другому…
– И что теперь?
– Да без понятия я… Опять же, думаю – вдруг наоборот это я с ума схожу? У меня тётка в дурке… если жива ещё, конечно… Ты её помнить должен, высокая такая, всё время волосы в белый цвет красила… а потом раз, и в дурку. Отец ментограммы смотрел, говорит – ещё чуть-чуть, и нам бы всем кранты.