Так задумалась, что пропустила встречающего нас представителя компании с табличкой.
— Здравствуйте. Ну что идем? — обращаюсь я к представившемуся водителю по-английски.
— Да, только дождёмся мистера Аверина и мистера Ли.
Я закусываю губу. Ну вот, зря только убегала.
Ник и какой-то кореец с ним появляются только через десять минут. Мужчины жмут друг другу руки. Ланской приветливо, Палыч настороженно, хоть и пытается это скрыть, Никита бесстрастно, а Чун Го Ли, программист, как представил его Аверин, расплывается в обезоруживающей улыбке и тут же заявляет мне, что я невероятно красива. Я даже смущаюсь. И невольно кошусь на Ника. А после смущаюсь ещё больше, поймав его прямой серьезный взгляд.
Все вместе мы загружаемся в минивен. И я малодушно сбегаю от мужчин, занимая единственное переднее место рядом с водителем. Впрочем, они сразу начинают обсуждать дела и планы, и на мой манёвр, кажется, никто особого внимания не обращает. Я вскользь прислушиваюсь к их разговору, но быстро теряю интерес. Ничего такого, знакомятся. Шеф пытается осторожно выведать у Ника, не приставил ли Козлов, главный инвестор проекта, Аверина к нему как соглятая. Но либо нет, либо Никита это хорошо скрывает. По его версии, он отвечает за передачу от австрийцев Козлову и Палычу программного обеспечения для предприятия в России и в общем всё. Ну насколько я поняла. Дальше мне было не так уж интересно. Тем более, что в голову пришла неожиданная мысль, вдруг захватившая меня полностью. Нас ведь в один отель везут. Сердце ёкает, больно ударившись о рёбра. Вроде бы в Кемпински. Он большой…но…
Господи! Пусть у нас номера на разных этажах будут. Пожалуйста- пожалуйста- пожалуйста!
Но, получая свои ключи на ресепшне, я понимаю, что Никита прав, и молитвы точно моё. Так как Аверин оказывается через стенку, а я даже не могу попросить поменять мне апартаменты, так как тогда придётся объяснять причину. А я не могу.
Глава 37. Постановка
Я захожу в свой номер с желанием хоть к чему-то придраться и поменять его, но зацепиться совершенно не за что. Большая светлая комната, со вкусом обставленная. Из окна вид на парк. И даже французский балкон.
Ганс, наш сопровождающий и по совместительству водитель, который помог донести мне чемодан, сообщает, что на производство мы выезжаем через четыре часа. А сейчас ему ещё нужно встретить вторую часть нашей небольшой делегации: Павлика, РR директора, и Алёну, финансиста, заменяющую заболевшую Полину Елисеевну.
Нам проведут экскурсию по производству, потом предварительное совещание, а после опера и ужин. Основные встречи и переговоры назначены на завтра. Я рассеянно киваю и, дождавшись, когда за Гансом захлопнется дверь, падаю на широкую кровать. Жадно втягиваю запах свежего хрусткого белья. Люблю гостиницы, путешествия, новые города и страны. Каждый раз меня захватывает будоражущее предчувствие чего-то нового и неизведанного. Словно произойдёт что-то такое, что изменит мою жизнь навсегда. И сейчас это ощущение во сто крат сильнее.
К тому моменту, как мы заходим в ресторан, я взвинчена настолько, что чувствую острое желание убивать. Не-на-ви-жу! Этот день, Палыча, Алёну, Аверина. Всех! И с Аверина я бы всё- таки начала.
Начиналось всё вполне мирно. Когда нас привезли на производство, Никита со своим кореейцем, проведя с общей делегацией лишь первые десять минут, ушел куда-то, захватив с собой главного инженера и директора по безопасности, а мы с австрийцами уединились в конференц-зале для обсуждения финансовых параметров сотрудничества. Я проводила удаляющегося Аверина взглядом и, повернувшись, заметила, что Алёна, наш финансист, сделала тоже самое. Внутри что-то мерзко ёкнуло, но тогда я не придала этому значения.
Как оказалось, зря.
Стоило переговорам, а с ними и официальной части первого дня закончиться, как для меня начался настоящий кошмар. Дальше мы с австрийцами поехали в оперу. Шеф буквально заставил меня сесть в ложе рядом с ним и все три часа норовил облапать мои колени. Хорошо хоть искренне пытался делать это незаметно. Аверин сидел прямо за мной, и, ко всему прочему, затылок невероятно пекло от его тяжелого, как надгробная плита, осуждающего взгляда. Кожа горела, покрываясь ожогами удушливого стыда. Я давно думала, как избавиться от постоянных домогательств Ракова, но именно сейчас меня так и подмывало вскочить с резного кресла и протестующе завопить на всю оперу, перекричав даже оркестр. Так больше не может продолжаться, но ведь ни при австрийцах же отношения выяснять. И я, сжав зубы, шипела одними губами на шефа, воодушевленного удачными переговорами.
Ко всему прочему, Алёна каким-то чудом села рядом с Ником, подвинув корейца, и всю "Тоску" я слушала её тихую томную чушь и призывное хихиканье, льющееся Аверину в уши. И почему они прямо за мной? Это пытка какая-то! И ведь он ей отвечал! Не очень охотно, но возможно Ник просто лучше воспитан, чем некоторые блондинистые бухгалтерши, и в курсе, что в опере разговаривать неприлично. И всё же его низкий хрипловатый голос то и дело был обращён к ней. И каждый раз меня словно парализовывало. Не важно, что именно он говорил. Этот интимный тембр я знала слишком хорошо. Она ему симпатична.
Хотелось развернуться к ним и сказать, чтобы заткнулись и не мешали. Я правда ничего не улавливала из происходящего на сцене, всё внимание невольно обращая на перешептывающихся соседей сзади. Но Аверин бы заподозрил меня в ревности, может даже сиронизировал бы по этому поводу. А это не ревность, не ревность…Чёрт! Ещё эти пухлые руки шефа, то и дело ползущие к моим коленкам. Я с ума здесь сойду. И почему оперы такие длинные?
До антракта я еле досидела. Вскочила первая со своего места, даже не дождавшись, когда занавес полностью опустится. Пойду объемся дико дорогих пирожных в буфете, эндорфины мне необходимы. Аверин упирается в меня хмурым взглядом и косится на Палыча. Я с вызовом киваю на буквально повисшую на его правом локте Алёну. Своими делами занимайся, нечего за мной следить. На что он щурится, но от бухгалтерши чуть отстраняется. Правда, оказывается, лишь для того, чтобы встать и подать ей руку, помогая подняться. Ну да, она же в свои двадцать семь или сколько ей там известный инвалид, самой с кресла не сползти. Я отворачиваюсь от сладкой парочки и, распрямив плечи, покидаю ложу одна и первая. В конце концов я моложе и вполне способна самостоятельно передвигаться.
В буфете меня настигает Павлик, наш PR директор, и успевает сделать широкий жест, мол я за тебя заплачу. Правда, когда ему говорят стоимость трех моих эклеров и эспрессо, его лицо забавно вытягивается, но он быстро берет себя в руки и мужественно протягивает карту. Я ограничиваюсь едва заметной улыбкой в благодарность, забирая тарелку. Во- первых, его никто не заставлял. А во-вторых, у него жена на седьмом месяце, а он меня на новогоднем корпоративе пьяный в туалет пытался затащить. Ему конечно тогда сильно каблуком по ботинку прилетело, и теперь мы вроде как просто друзья, но осадочек, как говорится, остался. Да и каждую командировку его приветливые голубые глаза приобретают особенный масляный блеск, отчего их хочется протереть каким-нибудь хлорсодержащим чистящим средством.
— Ну как тебе? — спрашивает он про оперу, когда мы находим свободный столик. Его голос приветливый, улыбка открытая, вопрос нейтральный, но этот взгляд. Словно масляные пятна на мне оставляет. Я невольно повожу плечами, пытаясь его сбросить.
— Нормально, но… — я уж было хотела пожаловаться на незатыкающуюся весь первый акт Алёну, как она опять неожиданно затараторила мне в ухо, чуть не заставив подавиться кофе.
— А можно мы к вам? Столько народу- это кошмар. И ведь билеты по цене самолёта, а нормальный буфет не сделать? Хорошо, что не мы платили, я бы лучше в музей пошла, или по городу бы прокатилась, или…
Дальше я Алёну не слушаю, так как перевожу взгляд на стоящего рядом с ней Никиту, а потом медленно опускаю глаза и натыкаюсь на руку Алёны, крепко сжимающую ладонь Аверина. И непроизвольно сглатываю. Она его даже не под локоть держит. Вот прямо так, за руку. Конечно, она сама наверно его схватила, когда пробиралась к нам через толпу, но… Я понимаю, что нужно перестать смотреть и не могу. Внутри леденеет что-то и одновременно жжёт. Мы же все взрослые люди, в одной гостинице… И я знаю, как у Никиты всё быстро. Даже когда сопротивляешься… Не знаю, мой ли пристальный взгляд подействовал, или просто Никиту такое рукопожатие тоже смущало, но я вижу, как он убирает свою ладонь и берёт в руку чашку с кофе. Я почему-то тут же выдыхаю.
— Ну как вам опера? — пищит Алёна, хлопая нарощенными ресницами. Не замечала раньше, что она такая раздражающая.
— Сложно было сосредоточиться. Столько отвлекающих моментов вокруг было, — тяну я, намекая на её бесконечную болтовню у меня за спиной.
— Ну да, — тут же вставляет Аверин, вколачивая меня взглядом в стул, — Раков эти отвлекающие моменты вам каждые пять минут обеспечивал, Алина Андреевна.
Павлик закашливается, отводя глаза, у меня отвисает челюсть от его хамства, а Алёна гаденько хмыкает. Почему-то именно это бесит меня больше всего.
— Не понимаю о чем вы, Никита Романович, — произношу холодно, выдерживая распинающий взгляд Аверина, — Но мне приятно знать, что весь акт вы следили за мной, а не слушали нескончаемую трескотню Алёны Максимовны, соревнующейся по громкости с оркестром. Никто мои эклеры не будет? У меня что-то аппетит пропал.
Я отставляю чашку с недопитым кофе и поднимаюсь из-за стола под воцарившееся гробовое молчание.
— Я возьму, — слышу я вздох Павлика, уже уходя. Ну да, он за них почти сто евро отдал, бедный.
По крайней мере одного я добилась. Весь второй акт Алёна изображала из себя немую. А постановка оказалась и правда очень ничего.
Глава 38. Ужин
В ресторане Палыч наконец позволяет мне усесться подальше от него. По-английски он и сам говорит прекрасно, переводчик ему не нужен. А, как известно, за коньяком и рибаем часто обсуждается самое важное. И лишние уши ему с герром Вайндорфом, учредителем австрийской компании, не нужны. Поэтому они уединяются узким кругом наиболее привилегированных во главе стола.