а как обычно держится холодно и отстраненно, что вносит ещё больший раздрай в мои ощущения. Я чувствую напряжение, грозовой тучей нависшее над нами. Слышу, как, потрескивая, накапливаются заряды. В тысячный раз говорю себе, что это лишь плод моего воображения, но в груди продолжает предательски звенеть.
Молча проходим паспортный контроль, не разговариваем в зале ожидания, каждый уткнувшись в свой телефон. Со стороны наверно вообще не понятно, что мы летим вместе. Я стараюсь не коситься на своего нового шефа, и практически уверена, что он совсем не смотрит на меня. Кожу бы жгло. Странная особенность моего организма- безошибочно улавливать его взгляд. Будто я настроена на Ника подобно камертону. Когда нас приглашают на посадку, мы так же, не переговариваясь, встаём и идём на выход. Я погружаюсь в свои мысли, устав ждать начала хотя бы ничего не значащей беседы. А ещё мне необходимо настроиться на предстоящий полёт, чтобы не так сильно трястись, как в прошлый раз. Не хочется нарываться на ещё один отвлекающий маневр Аверина.
— Может у окна сядешь? — поворачивается ко мне Ник, когда мы проходим в салон.
Я только отрицательно качаю головой.
— Боишься? — снисходительно усмехается он, и сам располагается рядом с иллюминатором.
— Боюсь, — бросаю я с лёгким вызовом, вздергивая подбородок. Ничего смешного тут нет. Аэрофобия очень распространена и не повод подшучивать.
Но Никита похоже и не собирается. Отворачивается от меня и достает свой ноут. Я кладу в рот леденец, прикрываю глаза и уже привычно вжимаюсь в кресло. Каких-то четыре часа пятнадцать минут. Я переживу. Стюардессы проводят инструктаж, ещё больше выбивая меня из колеи. Из динамиков доносится приветствие командира корабля. Слишком уж молодого, судя по голосу, отчего я невольно кривлюсь. И мы начинаем выруливать на взлётную полосу. Повлажневшие пальцы впиваются в подлокотники помимо моей воли. В голове тикает уже привычное:
Раз…два…три…четыре…
— А ты Мишку с Гулей оставила? — неожиданно раздаётся вопрос справа. Я открываю глаза и поворачиваюсь к Никите. Ловлю на себе его сосредоточенный тяжелый взгляд.
— Да, конечно. С кем же ещё, — бормочу себе под нос слабым голосом и уж было отворачиваюсь, но Аверин явно намерен продолжить разговор.
— Тебе повезло, что у неё нет семьи, и она решила остаться с вами даже без привычного оклада.
— Да, повезло, — соглашаюсь глухо и сильнее вжимаюсь в спинку кресла от того, что самолёт отрывается от земли и задирает нос, набирая высоту. В ушах тут же болезненно звенит.
— И как вам в новой квартире? Не жалеешь, что продала мне дом?
— Что? — меня так захлестывает паника от взлёта, что я плохо слышу Аверина и ещё хуже понимаю, — Нет, не жалею, Никит. Это было правильное решение. И моё!
Да, я действительно продала дом Аверину. Особняк был слишком огромный и ужасно дорогой в обслуживании. И мне его было не потянуть. Я ведь так и хотела сделать с самого начала, да только не так просто найти покупателя на элитный загородный дом. Да и продажа совершенно не покрывала все папины долги, а нам с Мишкой ведь нужно было и взамен что-то приобретать, чтобы на улице не оказаться. В общем, избавиться от дома я мечтала давно, вот только не знала, как. А Раков так давил, мешая думать, что я совсем запуталась, сдалась и жила словно в полусне, безропотно плывя по течению.
Когда мы обговаривали мои долги с Никитой и его юристом, то я предложила Аверину выкупить дом. Так он получал хоть что-то за помощь мне, а я могла не чувствовать себя невероятно обязанной. Да ещё избавлялась от слишком дорогой для меня недвижимости. Ник подумал сутки и согласился. На вырученные деньги я купила небольшую трёшку напротив школы олимпийского резерва, куда собирался поступать Мишка, а остальное внесла в счет отцовских долгов. Только немного оставила на ремонт, который сейчас мы потихоньку делали. Жили втроём: я, Мишка и Гуля.
— Правда не жалеешь? — Аверин всё не отставал.
— Нет, — отрезаю резко, — Никит, ты не обязан меня отвлекать. Я конечно боюсь, но я сама справлюсь.
— Ну да, не обязан, — он едва заметно улыбается, скользя прожигающим взглядом по моему лицу. Задерживается на губах, отчего мне становится неуютно.
— Только, знаешь. Это как находиться с орущим младенцем в одной комнате. Ты можешь ненавидеть детей и не знать, что с ними делать, но всё равно пойдёшь на всё, чтобы он перестал.
— Ты меня ненавидишь? — цепляюсь я к неприятному мне слову.
Никита тихо фыркает.
— Скорее, не знаю, что делать.
— А какие варианты? — спрашиваю шепотом.
Никита молчит, но взгляд не отводит. Так и скользит им по моему лицу, теперь задерживается на глазах. Я смущаюсь, но смотрю прямо. Я уверена, что мы уже не о полёте говорим. Сердце заходится в рваном ритме. Облизываю губы и решаюсь задать так мучающий меня вопрос.
— Зачем ты меня взял, Никит?
***
Я вижу, как Ник вздрагивает от моего вопроса, а потом демонстративно медленно поворачивается ко мне и награждает ироничной улыбкой.
— А ты разве не переводчик?
— Да, но…
— Единственный дипломированный переводчик во всей фирме? — перебивает меня Никита, не давая возразить.
Я упрямо поджимаю губы. Вобще- то да, но мне сложно принять такое простое объяснение.
— Ты меня избегал всё это время, а теперь организуешь поездку, в которую больше никто не летит, — выдаю, хмурясь.
Никита громко фыркает и потирает переносицу, как делает всегда, когда пытается унять раздражение. У меня даже пальцы на ногах поджимаются от того, что я вдруг осознаю, насколько хорошо его знаю. Ну всё, сейчас будет нападать.
— К чему ты клонишь, Лин? Говори прямо, раз уж начала.
— Я просто спрашиваю… Что ты завелся? Спросить нельзя? Или я угадала? — шиплю так же агрессивно в ответ. Это заразительно.
— Угадала что? — щурится Аверин.
— Ну… — я кусаю губы, краснея. Блин, ну зачем я вообще начала этот дурацкий разговор.
— Ты решила, что я всё подстроил, чтобы трахнуть тебя? — когда Никита произносит мою мысль вслух, она звучит до ужаса идиотской, и я краснею ещё пуще, отводя глаза.
— Конечно, просто зажать в кабинете давно не в моде, — Ника уже не остановить, — И я же такой романтичный. Подумал, что если мне и перепадёт, то только во Франции и после трехдневного окучивания.
Я невольно прыскаю со смеху. А Аверин, видя, что я начинаю смеяться, замолкает. Легкая улыбка озаряет его лицо.
— Не всё вертится вокруг тебя, Лин, — говорит Никита тихо, а потом вдруг добавляет, улыбаясь сильнее, — Но вообще, если ты за, то я тоже не против.
Я даже смеяться от неожиданности перестаю, а Аверин тут же отворачивается и утыкается в свой ноут, будто и не сказал ничего такого.
— У тебя же девушка есть, — выдаю первое возражение, которое приходит в голову, а потом мысленно бью себя по лбу. Ну молодец! Ничего умнее не придумала.
Никита кидает на меня нечитаемый взгляд, от улыбки на его лице не остаётся и следа.
— А ты прямо серьёзно хочешь? — спрашивает он глухо.
Меня даже озноб пробирает от его царапающего слух тембра. Адреналин впрыскивается в кровь, щекоча вены. Я замираю, смотря в его чёрные глаза.
— Если да, то только серьёзно, — шепчу одними губами. Я даже не уверена, расслышал ли он. Сама не верю, что говорю это. Но играть я точно не смогу. Если Аверин и думал о чём-то, то пусть подумает ещё тысячу раз.
Никита смотрит на меня, не мигая, ещё несколько секунд, а потом отворачивается, резко захлопывает крышку ноутбука, вставляет наушники и закрывает глаза. Всем своим видом показывает, что разговор окончен.
Глава 42. Сон
— Ммм, и что тут у нас? Омлет? Ты умеешь делать омлет? — мурчит Ник мне в шею, слегка прикусывая кожу. Это щекотно, и я, смеясь, пытаюсь вывернуться из его медвежьего захвата. Голый горячий торс, влажный после душа, прижимается к моей спине, заставляя заворчать в наигранном возмущении.
— Никит, ты в курсе, что существуют полотенца? И ты мне мешаешь.
— Я лучше об тебя оботрусь, чтоб не умничала, — фыркает он и лезет своими наглыми лапищами под длинную футболку, заменяющую мне ночнушку.
Жесткие ладони обхватывают бедра, мужские пальцы уверенным движением оттягивают вбок ажурные танга.
— Никит, я готовлю, — выходит хрипло, голос срывается.
Я ощущаю, как он, убрав одну руку с моего тела, рывком приспускает спортивные штаны с себя. А через секунду его возбужденный член недвусмысленно упирается мне в ягодицы, обжигая через тонкую ткань футболки.
— Никит…
И больше ничего не успеваю возразить, так как Ник поворачивает мою голову к себе и крепко целует. Привкус зубной пасты щекочет кончик языка. В нос забивается запах его кожи, смешанный с терпкими нотками геля для бритья. Ароматы утра…
Ник молча отставляет сковородку на холодную комфорку, давит на поясницу, заставляя выгнуться навстречу. Я всхлипываю, прикрывая глаза. В голове проносится идиотская мысль, что омлет не поднимется.
— Бл… кис… — летит мне в губы хриплое, и одновременно Ник глубоко толкается в меня. Я завожу руку назад и запускаю ему в волосы, с силой притягивая к себе. Выгибаюсь навстречу, рискуя переломиться в пояснице. Внизу всё нежно сжимается, увеличивая жаркий влажный зуд. Это словно голод, зависимость, пожирающая тебя изнутри. Но так сладко. Его руки, беспорядочно путешествующие по моему телу, прижимающие ближе к себе, сумбурный хриплый шепот на выдохе, пальцы, поглаживающие набухший клитор, стремительно подталкивающие к развязке. Голова запрокидывается на мужское плечо, дыхание рваными вздохами выталкивается из лёгких. Я становлюсь на носочки, вытягиваюсь как струна, деревенею перед тем, как окончательно расслабиться и обмякнуть. Он входит уже так быстро. Влажное трение сводит с ума.
— Никит…
— Лин, слышишь? Мы прилетели. Лин, просыпайся давай.
Что? Я моргаю и тут же натыкаюсь на изучающий взгляд черных глаз.
— Ты заснула, — медленно произносит Никита, наблюдая, как я краснею как помидор, — Я решил не будить тебя, пока не сядем. Ну, аэрофобия и всё такое.