– То есть единственное оправдание, которое пришло тебе на ум, – это мертвая кошка? – И она опять закатывается от смеха.
– Так ты знаешь.
– Ну, если бы я не поняла раньше, то догадалась бы сейчас.
Карла снова хохочет и снова хлопает себя по коленке:
– Ох, ты бы видела свое лицо.
– Это не так уж и смешно, – ворчу я, раздраженная тем, что выдала себя.
– Ты забываешь о том, что у меня дома такая же. Я всегда чувствую, когда Роза что-то затевает. Кроме того, вы, мисс Нечто, не слишком хорошо умеете скрывать. Я же вижу, как ты проверяешь почту и высматриваешь его в окно.
Я кладу ноутбук обратно на стол.
– Так ты на меня не злишься? – спрашиваю с облегчением.
Карла протягивает мне мой сэндвич:
– Как сказать. Почему ты пряталась от меня?
– Не хотела, чтобы ты переживала, что я опять расстроюсь.
Она смотрит на меня дольше обычного:
– Мне следует переживать?
– Нет.
– Тогда я и не буду. – Карла откидывает мои волосы за плечи. – Ешь.
Через пятнадцать минут
– МОЖНО ОН НАВЕСТИТ МЕНЯ?
Я удивила саму себя этим вопросом, но Карла вовсе не удивлена. Она ни на секунду не перестает вытирать несуществующую пыль с моей книжной полки.
– Все вы одинаковые. Дай вам палец, так и всю руку норовите отхватить.
– Значит, нет? – спрашиваю я.
Она смеется.
Через два часа
ПРОБУЮ СНОВА:
– Всего на полчаса. Он пройдет дезинфекцию, как мистер Уотерман, и тогда…
– Ты с ума сошла?
Еще через десять минут
– ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ?
– Нет.
Немного позднее
– ПОЖАЛУЙСТА, КАРЛА…
Она обрывает меня:
– А я еще верила, что ты в порядке.
– Так и есть. Я в порядке. Мне просто хочется увидеться с ним…
– Мы не всегда получаем то, что хотим, – говорит она.
Судя по одной только категоричности ее тона, я понимаю, что эту фразу она говорит Розе постоянно. Вижу, она сожалеет, что сказала это мне, и все равно больше ничего не добавляет.
В конце дня, собираясь уходить, Карла останавливается на полдороге и говорит:
– Ты же знаешь, что мне нелегко тебе отказывать. Ты хорошая девочка.
Я сразу бросаюсь в открывшуюся лазейку:
– Он пройдет дезинфекцию и будет сидеть в другом конце комнаты, далеко, очень далеко от меня. Всего пятнадцать минут. Полчаса максимум.
Карла качает головой, но не очень уверенно.
– Это слишком рискованно. И твоя мать никогда на это не согласится.
– Мы ей не скажем, – тут же говорю я.
Карла бросает на меня острый, разочарованный взгляд.
– Вам, девочкам, и правда так легко солгать своим мамам?
Для тех, кто ждет
КАРЛА СНОВА ПОДНИМАЕТ ЭТУ ТЕМУ через два дня, сразу после обеда.
– Так. Теперь слушай меня, – говорит она. – Никаких прикосновений. Ты в своей половине комнаты, он в своей. Я сказала ему то же самое.
Я понимаю слова, которые она произносит, но не могу связать их воедино.
– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что он здесь? Он уже здесь?
– Ты в своей половине, он в своей. Никаких прикосновений. Ты поняла?
Я не поняла, но все равно киваю.
– Он ждет тебя в солнечной комнате.
– Он прошел дезинфекцию?
Карла бросает на меня взгляд, в котором ясно читается: «За кого ты вообще меня принимаешь?»
Я встаю, сажусь и снова встаю.
– Ох, Иисусе, – вздыхает она. – Быстро иди наверх и приведи себя в порядок. Я дам вам только двадцать минут.
Мой желудок не просто подскакивает, он исполняет в воздухе сальто-мортале без страховочного троса.
– Почему ты передумала?
Карла подходит ко мне, берет меня за подбородок и смотрит мне в глаза так долго, что я начинаю беспокойно ерзать на месте. Я вижу, как тщательно она подбирает слова. В конце концов произносит только:
– Ты заслуживаешь хоть немного радости.
Так вот как Розе удается получать все, что она пожелает. Она просто просит свою мать, у которой слишком большое сердце.
Я иду к зеркалу «приводить себя в порядок». Я почти и забыла, как выгляжу. Смотрю на себя нечасто. Какой в этом смысл, если никто меня все равно не видит. Мне нравится думать, что я похожа на маму с папой в соотношении 50 на 50. У меня бронзовая кожа теплого оттенка – результат смешения маминой бледно-оливковой с папиной насыщенной темно-коричневой. Волосы у меня густые, длинные и волнистые, не такие курчавые, как у него, но и не прямые, как у нее. Даже мои глаза – идеальная смесь: не азиатские и не африканские, а где-то посередине.
Я отвожу взгляд от своего отражения, а потом быстро смотрю в зеркало снова, чтобы застать себя врасплох и получить более точное представление о том, что увидит Олли. Пытаюсь засмеяться, а потом улыбаюсь с закрытым и с открытым ртом. Даже хмурюсь. Хотя надеюсь, что при встрече с ним у меня не будет повода это делать.
Карла наблюдает за моими кривляньями в зеркале, довольная и озадаченная одновременно.
– Я почти вспомнила себя в твоем возрасте, – говорит она.
Я обращаюсь к ее отражению:
– Ты уверена? Больше не считаешь, что это слишком рискованно?
– А ты что, хочешь меня отговорить? – Карла подходит и кладет руку мне на плечо. – Все рискованно. Ничего не делать – тоже рискованно. Решать тебе.
Я обвожу взглядом свою белую комнату, смотрю на белый диван и полки, белые стены, все безопасное, привычное и неизменное. Я думаю об Олли, замерзшем после процедуры дезинфекции и ждущем меня. Он – прямая противоположность всему этому. Небезопасный. Непривычный. В постоянном движении. Он – это самый большой риск, на который я когда-либо шла.
Будущее совершённое
От: Мэделайн Ф. Уиттиер
Кому: genericuser033@gmail.com
Тема: Будущее совершённое
Отправлено: 10 июля, 12:30
Когда ты это прочитаешь, наша встреча уже состоится. Она будет совершённой.
Олли
СОЛНЕЧНАЯ КОМНАТА – МОЯ САМАЯ ЛЮБИМАЯ в доме. Она почти вся из стекла – стеклянная крыша и окна от пола до потолка, которые выходят на наш безукоризненный газон на заднем дворе.
Интерьер комнаты напоминает декорацию тропического леса. Здесь полно пышных тропических растений, на вид почти настоящих. Повсюду стоят банановые и кокосовые деревья, гнущиеся под тяжестью искусственных плодов, и гибискусы с искусственными цветами. Есть даже имитация журчащего ручья, который протекает через комнату, но в нем нет рыбок – во всяком случае, живых. Белая плетеная мебель искусственно состарена и смотрится так, словно выгорела на солнце.
Так как все здесь должно напоминать тропики, мама держит включенным тепловой вентилятор, и комнату наполняет жаркий ветерок.
Обычно мне тут нравится – я могу представлять, что стекол нет и я нахожусь Снаружи. Но порой ощущаю себя рыбой в аквариуме.
Входя в комнату, вижу, что Олли вскарабкался до середины дальней стены, отделанной камнем, и держится на ней, цепляясь за расщелины. Он перебирает в пальцах огромный листок бананового дерева.
– Оно не настоящее, – говорит.
– Оно не настоящее, – произношу я одновременно с ним.
Олли отпускает ветку, но со стены не слезает. Для него лазить так же естественно, как для других людей – ходить.
– Ты останешься там, наверху? – спрашиваю я, потому как не знаю, что еще сказать.
– Я подумываю об этом, Мэдди. Карла предупредила, что я должен держаться от тебя как можно дальше, а эту даму, судя по всему, лучше не злить.
– Можешь слезть, – говорю. – Карла не так страшна, как кажется.
– О’кей. – Олли без видимых усилий соскальзывает на пол, засовывает руки в карманы и прислоняется к стене, заведя ногу за ногу.
Не думаю, что я когда-либо видела его таким неподвижным. Похоже, он просто боится меня спугнуть.
– Может, зайдешь? – говорит он, и я осознаю, что по-прежнему стою в дверях, сжимая дверную ручку.
Я закрываю дверь, не сводя с него взгляда. Олли тоже следит за каждым моим движением.
После нашей переписки у меня сложилось впечатление, будто я его знаю, но теперь, когда он стоит передо мной, мне так уже не кажется. Он выше, чем я думала, и более мускулистый, но не массивный. У него точеные жилистые руки, а рукава черной футболки сидят в обтяжку на бицепсах. Его загорелая кожа – золотистого, бронзового цвета. Наверное, теплая на ощупь.
– Ты не такой, каким я тебя представляла, – вырывается у меня.
Олли улыбается, и у него под правым глазом образуется ямочка.
– Знаю. Сексуальнее, да? Все в порядке, можешь сказать это.
Я хохочу.
– Как тебе удается носить эго такого размера и веса?
– Благодаря мышцам, – парирует он, поигрывая бицепсами и с комичным видом приподняв одну бровь.
Я смеюсь, и моя нервозность частично отступает, но затем снова возвращается, когда я понимаю, что он молча наблюдает за мной.
– У тебя и правда очень длинные волосы, – говорит Олли. – И ты не рассказывала мне о своих веснушках.
– А должна была?
– Веснушки могли стать причиной расторжения сделки. – Он улыбается, и ямочка снова появляется у него на щеке. Мило.
Я иду к дивану и сажусь. Олли так и стоит у каменной стены в другой половине комнаты.
– Они – бич моего существования, – признаюсь я, имея в виду веснушки. Конечно, это полная нелепость, ведь бич моего существования – скорее тот факт, что я больна и не могу выйти из дома. Мы оба осознаем это одновременно, и нас снова разбирает смех.
– А ты смешная, – говорит он, когда мы перестаем хохотать.
Я улыбаюсь. Никогда не считала себя смешной, но рада, что он так думает. Проходит еще несколько неловких мгновений – мы оба не знаем, что сказать. В чате эта тишина была бы гораздо менее заметной. Мы могли бы приписать ее любому количеству отвлекающих факторов. Но прямо сейчас, в реальной жизни, у нас словно пустые облачка над головами, как в комиксах. На самом деле мое совсем не пустое, но я не стану говорить Олли, что у него красивые глаза. Они цвета Атлантического океана, как