Весь этот рок-н-ролл — страница 45 из 45

Из часовни выкатилась каменная слеза.

Джемми взял свою юную невесту за руку:

– Пойдем, девочка, пойдем, рыженький, сначала мама-папа твой разрешений на свадьбу просить. Я знаю, у вас, русский, обязательно мама-папа разрешения просить надо.

– Нет, Джемми, у меня мамы-папы. Никого нет, кроме Михаила Федоровича. Благословите нас, дяденька Михаил Федорович…

Я молчал и ждал.

На берегу моря-окияна напротив острова Буяна появился паровоз «Иосиф Сталин» сорок первого года выпуска. Из него вышли Джем Моррисон и Керт Кобейн. Через секунду они стояли перед нами. Глаза Джанис расширились, а Джемми вскрикнул, показывая пальцем на Керта:

– Рыженький, почему не сказал, что у тебя брат есть! Такой, как вторая капля дождя.

Джанис смотрела на Керта, открыв рот. У Керта рот находился в таком же состоянии. Оба твердо знали, что ни братьев, ни сестер у них не было и нет.

И тут в разговор вступил я, поникнув седой лысиной:

– Папанька это твой родный, зачавший тебя в темную греховную ночь не помню какого года, между двумя сеансами минета, коим зарабатывала себе на хлеб насущный маманька твоя, Маргарет Джоплин, сокращенно – Рита Пантера… А тебя зачали совершенно бесплатно в момент внезапно вспыхнувшей страсти между, как я уже говорил, двумя сеансами минета, которые по пять рублей.

– Как так, Михаил Федорович?! – возопили Керт и Джанис. – Как так?!

– Он…

– Она…

– По возрасту…

– По возрасту…

– Как брат…

– Как сестра…

И обои посмотрели на мою поникшую седую лысину, отливавшую золотом в лучах заходящего или восходящего солнца, и добавили до кучи еще один вопрос:

– А кой сейчас годик?

И я поднял седую лысину, отливавшую золотом в лучах заходящего или восходящего солнца, и ответил:

– А какая разница? В этом деле нет времен…

И все замолчали, кроме Джемми, который поклонился Керту в ноги и, поддерживая тяжкий груз защиты «Барселоны», источник будущих продолжателей рода Хендриксов, проникновенно проговорил:

– Здравствуй, отец. Спасибо за дочь, спасибо за рыженький. Благослови нас на свадьбу.

И от сильного душевного напряжения сильно вспотел, от чего Джанис, ровно Наташа Ростова, грохнулась в обморок. И у обоих было счастье, которое они продолжили за часовенкой, где по этому случаю временно наступила ночь.

– Так какой вопрос вопросов ты хотел задать мне, Керт?

Только что народившийся в качестве отца и тестя, Керт молча смотрел на меня, так как именно за вопросом о вопросе вопросов он и отправился на встречу со мной в местечко Вудсток, где в море-окияне есть остров Буян, с часовенкой, в которой медленно умирает (по последним сведениям) камень Алатырь, исполняющий желания. Керт молча посмотрел в сторону часовенки. И из песочных часов послышался шелест сыплющихся вниз песчинок.

– А хочешь ты узнать, мальчик, кто в одна тысяча девятьсот сорок третьем году съел грибной суп, картошку, жаренную на комбижире, и выпил компот из сухофруктов и кто оставил голодным твоего отца Джонни Кобейна в городе Замудонск-Сибирском?

И Керт понял, что именно этот вопрос он и хотел задать, ибо с него каким-то образом и началось его путешествие по жизни.[13]

– Это я, Керт, – сказал молчавший до сих пор Джем Моррисон (а чего ему было говорить раньше, чем это необходимо для развития событий). – Это я съел грибной суп, картошку, жаренную на комбижире, и выпил компот из сухофруктов.

Из часовенки выкатилась очередная каменная слеза.

– И сейчас мне покоя не дает горькая моя вина. Хоть в ней и нет моей вины, а все ж… И Кристи, Кристи, Кристи… Как бы я хотел прижать ее к груди молодыми руками горячими, сказать: «Ты не плачь, не грусти, моя милая, обниму я твой девичий стан, и мелодию танго любимого нам сыграет красавец баян…»[14]

И Керт тут же простил Джема, и они обнялись, что родные братья, а когда Джем выпустил из объятий чуть придушенного Керта, в них тут же оказалась Кристи. Из девятнадцатого и двадцатого веков одновременно.[15]

И из часовенки в море-окиян выкатилась последняя каменная слеза.

И закончился песок в песочных часах. И исчезли все главные герои моей книги. Кроме Михаила Федоровича. Который сидел на берегу острова Буяна, болтал ногами в море-окияне и дремал. И в тяжкой дреме виделся ему коричневый материнский сосок, и гудел оставшийся на том берегу моря-окияна паровоз «Иосиф Сталин» образца сорок первого года. Отгудел, обратно превратился в Гарфанкла и вернулся в свой гэбэшный буфет. Где-то в дымке маячили две или три его жены (не паровоза, а Михаила Федоровича). А рядом также тяжко дремали ментовской человек Джилиам Клинтон и трехногий пес.

Кто такие?

Зачем?

Да хрен их знает.

Как, впрочем, и про все остальное.