души и вовсю перешучивался с облепившими его красотками. Заметив, что за ним наблюдает Дэв, он поднял бокал.
Но тут же его загородила фигура героически сложенной, легко одетой, обольстительно улыбающейся рыжеволосой дивы.
— Сладенький, — дохнули ее алые губы, — я отродясь не видала такого симпатяшки. Почему бы нам с тобой…
Вопрос остался незаконченным — Эдель взвилась с яростью и грацией тигрицы. Получив меткий удар кулаком по носу, рыжая взвизгнула и повалилась на соседний стол, сидевшие за ним женщины с возмущенными воплями вскочили на ноги. Рыжая медленно встала, одной рукой растирая по губам кровь, другой хватая бутылку и замахиваясь на Эдель.
Удар не достиг цели. Подскочила крепко сбитая вышибала, перехватила руку, заломила отработанным борцовским приемом, а затем повела буянку к выходу.
Но та вернулась, не успела официантка поставить опрокинутый стол. Рыжая шла прямо к Дэву, ее лицо, будто из гранита вырубленное, пересекала ухмылка.
— Берегись, эти шлюшки не доведут до добра. Когда с тебя сойдет глянец, позови старушку Беле. На нашей планете ни одна сучка и десяти секунд против меня не продержится.
Она метнула в Эдель ледяной взгляд и была такова. Дэв судорожно замахал официантке, чтобы принесла счет.
В последующие недели он еще не раз покидал гостиницу вместе с Эделью. Они обошли городскую систему водоснабжения, наведались на электростанцию, посетили Музей науки. Там, в Электронном зале, девушка набралась смелости и произнесла:
— Дэв, скажи, я тебе хоть чуточку нравлюсь?
Из-за рева могучего генератора зажигания он не сразу понял вопрос. А потом улыбнулся.
— Эдель, конечно, нравишься. Ты очень неплохой слесарь для самоучки.
— Да не об этом речь, — насупилась она. — Я кажусь тебе привлекательной или нет?
С этими словами Эдель подалась вперед, большие синие глаза близко — близко, от длинных волос исходит слабый аромат. Все это почему-то здорово взволновало Дэва.
— Да… кажешься. Ты гораздо красивее большинства девушек, и ты очень добрая. Но на свете есть вещи куда поважнее, и это необходимо понимать. К примеру, я даже не представляю себе, как выглядит твоя генетическая карта. А еще пи — Аш — фактор…
Пока он говорил, Эдель подступила еще ближе, и вот ее волосы нежно коснулись его щеки. Веки у нее были полуопущены, влажные губы разомкнуты. Она заговорила так тихо, что Дэву едва удавалось разбирать слова.
— Но разве нет других вещей, которые еще важнее, чем гены… чем пи — Аш — фактор?
Тут их губы соприкоснулись, и нервный импульс, вызванный этим контактом, парализовал Дэва, но одновременно и вознес его на небеса, подвесил в космическом пространстве. Пришлось собрать жалкие остатки сил, чтобы оттолкнуть стройную девичью фигурку.
Но то, что он пытался сказать, никак не желало облекаться в слова. Поэтому он просто сбежал от ее нежных губ, вырвался из этой мягкой, но беспощадной ловушки, способной пленить мужчину навсегда.
Потом он не выходил из номера и не отвечал на звонки. За все эти дни у него побывал только один посетитель, тот самый толстяк. Дэв долго не отвечал на стук в дверь, но наконец открыл и услышал знакомый голос. Мизарец прошаркал в комнату и обессиленно плюхнулся в глубокое кресло.
Слово «толстяк» к нему теперь нисколько не подходило, перед Дэвом сидел трясущийся доходяга с ввалившимися глазами. Тем не менее его лицо не покидала счастливая улыбка.
— Вы что, больны? — спросил молодой человек. — Я могу чем-нибудь помочь?
— Не волнуйтесь, мой мальчик, — вяло отмахнулся гость. — Я вполне здоров. Если на то пошло, здоровее, чем сейчас, я еще никогда не был. А к вам просто зашел попрощаться. Вы-то вроде еще на неделю остаетесь?
— Да, через неделю прибудет корабль, и я обязательно улечу на нем.
Собственные слова почему-то вызвали у Дэва странную тоску. И это вместо закономерной радости по поводу скорейшего возвращения домой!
Отощавший мизарец какое-то время провел у Дэва за разговором о пустяках, потом глянул на часы.
— Мне пора, — сказал он, вставая. — Не хотелось бы опоздать на свидание.
Они обменялись последними рукопожатиями, и худой медленно зашаркал прочь. Дэв не желал думать о нем, поэтому, чтобы отвлечься, заказал еду в номер, хотя для обеда было рановато. Надо бы пожаловаться обслуге на вчерашний пережаренный стейк, ему-то по вкусу, наоборот, недожаренный. Через несколько минут по трубе прибыла пища — надо признать, на этот раз приготовленная гораздо лучше. Когда Дэв ел, его взгляд упал на скопившуюся в углу пыльную груду рационов для спасательных шлюпок; пришлось еще и бороться с угрызениями совести.
— Да не стал бы я есть туземное, — сказал он себе вслух, — если бы в этих концентратах и впрямь содержалось все необходимое для нормальной жизнедеятельности. Слишком многих важных элементов недостает. Вот вернусь домой, буду питаться качественной синтетикой, а до тех пор придется потерпеть. И пищемания тут совершенно ни при чем. Питьефилия тоже, — добавил он, осушив бутылку холодного пива.
И вот наступил последний день из этих шести недель. Шаттл отправлялся в 16:50, и Дэв решил покинуть гостиницу в 14:00, чтобы ни в коем случае не опоздать. Когда он отворил дверь, за порогом стояла Эдель.
— Пришла пожелать счастливого пути, — сказала она. — И прощения попросить за то, что рассердила тебя.
— Ты о чем? Я тогда вовсе не рассердился.
Он старался не замечать двух слезинок, что набухали в уголках ее глаз. Хотел пожать ей руку, потянулся… Эдель приняла его кисть, и тут снова включился искрящийся магнетизм ее кожи, бросил их друг к другу. И Дэв обнял девушку, и губы их жарко сомкнулись, тела слились…
И тогда он сделал то, труднее чего никогда в жизни не делал, — отстранил ее. Эдель сразу поникла, она не пыталась удержать Дэва. А тому собственный голос показался незнакомым.
— Эдель, это нехорошо. Ты мне нравишься, даже очень, но в твоем присутствии у меня не бывает ясности ума. А ведь ум — это единственное, что отличает человека от животного. Я должен вернуться на родину. Там моя жизнь, моя работа… Так будет лучше для нас обоих, гораздо лучше, и когда-нибудь ты это поймешь.
Он едва не бегом добрался до лифта. Заплаканное лицо так и стояло перед глазами, и лишь усилием воли Дэв заменил его на спасительное дифференциальное уравнение. Но все равно прекрасные черты проглядывали сквозь цифры и символы, как прутья тюремной решетки.
И словно мало было этой неприятности, он едва не опоздал в аэропорт. На его пути оказалась похоронная процессия, длинная колонна плачущих женщин в черном. Некоторые показались знакомыми — а когда Дэв поравнялся с катафалком, он понял, в чем дело. Этих девиц он видел в обществе мизарца, теперь же тот лежал в пластмассовом гробу. На лице покойника застыла улыбка, и молодой человек со страхом поймал себя на том, что нисколько не удивлен. Причину смерти знакомого он выяснять не стал, а поспешил к поджидающему шаттлу.
Путешествие на Автоматику-17 не баловало интересными событиями. В корабельной библиотеке нашлись свежайшие книги на технические темы, но чтение почему-то быстро утомляло. Однообразные дни неохотно сменяли друг друга, и молодой человек приободрился, лишь когда до прилета остались считаные часы. А становясь на плиту высадки, он с трепетом предвкушал долгожданную встречу с родиной, с друзьями, с любимыми техническими устройствами, — все это, конечно же, вытеснит из сердца непонятную тоску по Сильвейну.
Однако никто не поджидал выходящего из шаттла Дэва. Он переборол легкое разочарование; увидев настенные часы, сообразил, что сейчас середина второй смены — да кто же в такое время бросит рабочее место и помчится в космопорт? Это не глушь вроде Сильвейна, а очаг высокотехнологичной цивилизации. И Дэв, плоть от плоти своего прогрессивного мира, теперь наконец дома.
Он расправил плечи и направился по стальному коридору в жилую секцию.
И пока он шел, его одолевали непрошеные мысли — только успевай прогонять. Экспериментально доказано, что лучше всех цветов расслабляет тускло — коричневый, он наиболее удобен для глаз. Но стоит ли по этой причине все кругом красить тускло — коричневым? Лезет же в голову всякая ересь, стыдись, Дэв! А почему пол такой жесткий? По ковру шагать было бы приятней… Особенно по зеленому, как трава в солнечный день…
Он остановился, только сейчас подумав о том, сколь долгий срок провел на Сильвейне и как его изменила, даже развратила отсталая планета. Но что же он за слюнтяй, если перемена обстановки способна так сильно на него повлиять! Как огорчатся родители, узнав, что их тяжелый педагогический труд пошел насмарку!
Поддаваться эмоциям — удел слабых. Он и не поддастся. Дэв слеплен совсем из другого теста. В сумке на его боку, в кармашке, лежала неразлучная спутница, счетная линейка; взявшись за нее, он дал клятву забыть крепко — накрепко свою слабость — планету Сильвейн.
Теперь он снова человек — машина!
И молодой человек решительно двинулся дальше, сопровождаемый эхом своих чеканных шагов.
Когда со смены пришли родители, он неподвижно стоял посреди квартиры. Последовал обмен кивками, затем мать нажала кнопку доставки и получила упаковки с ужином. Ели в молчании, дистиллированной водой смывая сухие синтетические крошки в пищевод. Отужинав, отец уселся за стол и раскрыл «Ежедневное техническое обозрение». Едва приступил к чтению, как вспомнил о чем-то и взглянул на Дэва.
— Ты опоздал, — сказал он. — Мы тебя ждали шесть недель назад.
— Сбой в работе бортового компьютера, папа. На корабле Лиги Автоматизированных Миров такого никогда бы не произошло.
— Ну разумеется, — согласился отец. — Мы бы не допустили ничего подобного. И ты весь этот срок промаялся в космосе?
— В результате аварии я был высажен на неразвитую планету. Пришлось ждать следующего рейса.
— Неразвитую? Но она хотя бы из нашей Лиги? — спросил папа.
— Нет, это аграрный мир, там даже не слышали про Автоматизированные. Нет управления погодой, сельхозкультуры произрастают естественным образом, машины вовсю ломаются и…