— Я думаю, что на него можно влезть, врач, — сказал он, — помоги мне. — И он указал мне на один из концов массивного стола, на котором стояла электрическая батарея. Мы подтащили этот стол к дверям, и Оливер, поняв его намерение, вскочил вместе с Яфетом на стол. Потом по указанию горца Оливер уперся лбом о камень и сделал то, что школьники называют «козлом», а Яфет влез ему на плечи, с помощью пальцев ног и рук, цепляясь за неровности камня, взобрался вверх по нему и очутился на карнизе стены в двадцати футах над уровнем пола.
Остальное уже не представляло больших трудностей. Яфет скинул свое полотняное платье, скрутил из него веревку и спустил нам. С ее помощью меня подняли наверх, а потом мы оба втащили Оливера, который, не говоря ни слова, перекинулся через стену, повис на вытянутых руках Яфета и спрыгнул вниз с другой стороны. Теперь настала моя очередь. Я долго летел вниз, и если бы Оливер не подхватил меня, я наверное разбился бы насмерть. Наконец Яфет соскочил со стены и мягко, как кошка, опустился на землю. Он успел раньше передать нам лампы, мгновение спустя они уже горели, и мы побежали по обширной пещере.
— Осторожнее! — крикнул я. — Тут могут валяться обломки скал. В это самое мгновение Оливер зацепился ногой за камень и упал, сильно при этом ударившись. Он тотчас же снова вскочил на ноги, но дальше мы не могли уже бежать с такой скоростью, оттого что кругом нас валялись сотни тонн скал и камней, упавших с потолка и загородивших дорогу. Наконец мы добрались до выхода из пещеры и с ужасом остановились: струя воздуха, образовавшаяся при взрыве, не могла идти дальше, и весь этот угол пещеры был завален обломками скал, которые стремительно несшийся воздух катил перед собой.
— Мы заперты! — воскликнул Оливер в отчаянии.
Но Яфет с лампой в руке уже прыгал с камня на камень и вскоре крикнул нам, чтобы мы следовали за ним.
— Здесь есть проход, хотя он очень опасен, — сказал он и указал на отверстие в стене. С трудом, подвергаясь каждое мгновение смертельной опасности вследствие того, что камни еле держались, мы выбрались наконец в первую пещеру и побежали вперед, не переставая думать о том, что массивная дверь, которая ведет в нее, может быть закрыта снаружи, а мы знали, что наших слабых сил ни за что не хватит, чтобы открыть ее изнутри. К счастью, наши страхи не оправдались — порыв ветра сорвал ее с петель, и она лежала на полу, разбитая в щепы.
Пробежав по безлюдному и погруженному во мрак дворцу, мы побежали вперед, и в одной из комнат натолкнулись на первые следы разыгравшейся здесь трагедии: на полу мы увидели следы крови.
Пробегая мимо, Оливер указал на них, и внезапно из темноты выскочил какой-то человек, как козел выскакивает из-за куста, и побежал прочь от нас, прижимая рукою бок, где, по-видимому, у него была тяжелая рана. Наконец мы добрались до коридора, который вел в собственные покои Дочери Царей, и здесь нам пришлось буквально идти по телам мертвых и умирающих людей. Один из них, как я заметил (ведь в такие минуты всегда особенно запоминаются разные мелочи), держал в руке оборванный провод нашего полевого телефона. Он, наверное, оборвал его в предсмертной агонии в то самое мгновение, когда сообщение с дворцом оказалось прерванным.
Мы вбежали в маленькую прихожую, освещенную несколькими лампами, и увидели картину, которую я никогда в жизни не забуду.
На переднем плане лежала груда убитых и все они носили цвета принца Джошуа. Позади них на стуле сидел сержант Квик. Его буквально изрешетили стрелы, одна из которых торчала у него в плече, откуда никто не удалил ее. Македа прикладывала мокрое полотенце к его голове, но описывать эту голову и раны на ней я не стану.
Прислонившись к стене, тут же стоял Хиггс, окровавленный и почти лишившийся чувств. Сзади, подле Македы, стояли две или три из женщин, плача и ломая руки. Увидев это ужасное зрелище, мы внезапно остановились. Никто из нас не произнес ни слова, оттого что мы все утратили дар речи.
Умирающий Квик открыл глаза, поднял руку, на которой зияла рана от удара мечом, поднес ее ко лбу, как бы желая заслонить свет, — о, как памятно мне это движение! — и из-под ладони взглянул на нас. Потом он поднялся со стула, дотронулся до горла, чтобы показать, что не может говорить, поклонился Орму, повернулся и указал на Македу; с торжествующей улыбкой упал — и умер.
Таков был славный конец сержанта Квика.
Что случилось дальше, я помню только смутно. Помню, что Оливер и Македа упали в объятия друг друга, помню, как она выпрямилась и сказала, указывая на тело Квика:
— Здесь лежит тело того, кто показал нам, как нужно умирать. Он настоящий герой, о Орм, и ты должен вечно чтить его память, потому что он спас меня от худшего, чем смерть.
— Что здесь произошло? — спросил Оливер у Хиггса.
— Сначала все шло прекрасно, — ответил тот, — как я говорил вам по телефону. Потом вы долго разговаривали с Македой, пока не оставили телефона, говоря, что вам нужно сказать что-то Яфету. Ровно в десять часов мы услышали взрыв. Когда мы уже собрались пойти посмотреть, что же случилось, пришел Джошуа и заявил, что идол Хармака разрушен, и потребовал, чтобы Македа «из государственных соображений» сопровождала его в его собственный замок. Она отказалась исполнить это, он настаивал, и я счел нужным попросту выставить его за дверь. Потом мы его больше не видели, но спустя несколько минут из коридора прилетела туча стрел, а за ними ворвались люди, кричавшие: «Смерть язычникам! Спасайте Дочь Царей!»
— Мы начали стрелять и перебили уйму народа, но тут Квика ранили стрелой. Три раза они нападали на нас и трижды мы отбивали их нападения. Наконец у нас вышли все патроны и остались только револьверы, которые мы тоже разрядили в них. Они остановились на мгновение, потом двинулись на нас снова, и, казалось, все было кончено.
Но тут Квиком овладело безумие. Он схватил меч какого-то мертвого Абати и бросился на них, ревя, как бык. Они били и кололи его копьями и мечами, но в конце концов он оттеснил их из коридора.
Тут негодяи убрались совсем, а когда они ушли, сержант свалился. С помощью женщин я перенес его сюда, но он не сказал уже ни слова, и тут подоспели вы. А теперь он умер, — мир праху его! — и если вообще существуют герои, то имя одного из них — Сэмюэль Квик! — И профессор отвернулся, поднял на лоб свои синие очки, которых он никогда не снимал, и вытер рукой глаза.
С тоской и горечью мы подняли тело Квика и перенесли его в спальню Македы, где мы уложили его на ее собственной постели. Она сама настаивала на том, что человек, который умер за нас, не должен лежать в каком-либо другом месте. Я обмыл его лицо, и оно казалось теперь мирным и даже красивым.
В передней комнате, пока я перевязывал раны профессора, — рану от удара мечом по голове, царапину от стрелы на лице и рану от копья на бедре, причем все они, к счастью, были неглубоки и неопасны, — мы держали военный совет.
— Друзья, — сказала Македа, опиравшаяся на руку своего возлюбленного, — нам не следует оставаться здесь. Замысел моего дяди не удался теперь оттого, что он действовал один и был слаб, но я боюсь, что вскоре он вернется сюда и приведет за собой тысячи людей, и тогда…
— Что ты намерена делать? — спросил Орм. — Бежать из Мура?
— Как же мы можем бежать, — ответила она, — когда проход охраняют люди Джошуа, а у выхода из него нас караулят Фэнги? Абати ненавидят вас, друзья, а теперь, когда вы выполнили ваше дело, они хотят убить вас, потому что они щадили вас только до этих пор. Зачем только я призвала вас в эту неблагодарную страну! — И она заплакала, в то время как мы беспомощно глядели друг на друга.
Теперь Яфет, все это время наблюдавший за нами, бормоча молитвы за Квика, которого он очень любил, подошел к Дочери Царей и распростерся перед ней ниц.
— О, Вальда Нагаста, — сказал он, — выслушай твоего слугу. Всего в трех милях отсюда, близ устья прохода, стоят пятьсот человек горцев, которые ненавидят принца Джошуа и его друзей. Беги к ним, Вальда Нагаста, оттого что они будут защищать тебя и повинуются мне, которого ты поставила начальником среди них.
Македа вопросительно взглянула на Оливера.
— Я полагаю, что совет этот хорош, — сказал он. — Как бы то ни было, нам не будет хуже среди горцев, чем здесь, в этом неукреплённом месте. Вели твоим женщинам принести плащи, чтобы мы могли завернуться в них с головой, и идем.
Пять минут спустя мы перешли через подъемный мост за никем не охраняемыми боковыми воротами дворца и смешались с толпой, наполнявшей площадь. Пройдя неузнанными через площадь, мы обратили внимание на то, что все находившиеся на площади мужчины, женщины и дети, стрекоча, как сороки, указывали друг другу на огромный утес, высившийся позади дворца.
Мимо проезжал отряд солдат, прокладывая себе дорогу сквозь толпу, и мы сочли благоразумным скрыться ненадолго в тени какого-то здания. Здесь мы обернулись и взглянули на утес, чтобы увидеть, что привлекало внимание толпы. В это самое мгновение луна выглянула из-за облаков, залила светом окрестность и мы увидели зрелище, которое при теперешних обстоятельствах наполнило трепетом наши сердца.
Утес возвышался не менее чем на полтораста футов над землей, и вершина его была несколько заострена вверху. Теперь же его форма была совсем иная, оттого что на нем сидела, глядя на Мур сверху, голова львиноподобного сфинкса, идола Фэнгов.
— О! — воскликнул Яфет. — Прорицание сбылось: голова Хармака прилетела в Мур и уснула здесь!
— Ты хочешь сказать, что мы прислали ее сюда, — прошептал в ответ Хиггс.
— Да, — вмешался я, — и там, в пещере, мы ощутили толчок от падения ее на утес.
— Я не знаю, что принесло ее сюда, — сказал Яфет, которого, казалось, совсем сбило с толку все, что он видел, — я знаю только, что пророчество осуществилось и что Хармак пришел в Мур, а туда, где находится Хармак, должны последовать за ним Фэнги.
— Все к лучшему, — сказал Хиггс, — так я смогу зарисовать ее и сделать обмеры.