Весь Кен Фоллетт в одном томе — страница 208 из 395

Глава 21

Когда экипаж на катере направлялся к берегу, Эдди Дикин почувствовал настороженность к нему со стороны товарищей. Никто не смотрел ему в глаза. Они все хорошо знали, как близко были от падения в воды океана из-за малого наличия топлива. Их жизнь оказалась в опасности. Никто пока не знал, почему это произошло, но за топливо отвечал бортинженер, поэтому, так или иначе, виноват был Эдди. Они наверняка заметили странность его поведения. Он был чем-то озабочен во время полета, за обедом запугивал Тома Лютера, подозрительным образом в мужском туалете разбилось окно, когда Эдди находился именно там. Стоит ли удивляться, что экипаж почувствовал: полагаться на Эдди на все сто процентов больше нельзя. В тесно спаянном коллективе, жизнь которого зависит от каждого, такие настроения распространяются с невероятной быстротой.

Чувствовать, что товарищи ему больше не доверяют, было очень больно. Он гордился своей репутацией одного из самых надежных бортинженеров. Усугубляло ситуацию то, что Эдди сам нелегко прощал чужие ошибки, презрительно отзывался о тех, кто работал не в полную силу из-за каких-нибудь личных проблем. «Уважительные причины не держат самолет в воздухе», — любил говорить он и теперь, вспоминая собственную шутку, только горько усмехался.

Эдди пытался убедить себя, что ему это все равно. Он должен был вызволить жену, вызволить в одиночку, Эдди ни к кому не мог обратиться за помощью, и ему не до чьих-то обид. Он рисковал жизнями товарищей, но все кончилось благополучно, и на этом точка. Остальное не имело значения. Правда, бортинженер Дикин, надежный как скала, превратился в ненадежного парня, за которым нужен глаз да глаз, иначе он натворит бед. Эдди ненавидел людей, подобных ненадежному Эдди. Он ненавидел самого себя.

Многие пассажиры остались на борту, что всегда бывает в Ботвуде: они предпочитали урвать минутку для сна, пока самолет находится в покое. Оллис Филд, агент ФБР, и арестант Фрэнки Гордино, конечно, тоже остались, они не сходили и в Фойнесе. Том Лютер в пальто с меховым воротником и серо-голубой шляпе был на катере. Когда они приближались к причалу, Лютер подошел к Эдди и прошептал:

— Ждите меня в здании авиакомпании. Вместе пройдем к телефону.

Ботвуд представлял собой поселок из нескольких деревянных домов, разбросанных вокруг глубоководной гавани в устье реки Иксплойт, далеко вдающейся в сушу. Телефон в этом поселке появился только в июне. Немногие автомобили двигались по левой стороне дороги, потому что Ньюфаундленд был в свое время английской колонией.

Все зашли в здание авиакомпании, экипаж направился в служебное помещение. Эдди быстро ознакомился с переданными по радио сводками погоды из нового большого наземного аэропорта, расположенного в тридцати восьми милях неподалеку от озера Гандер. Затем рассчитал, сколько топлива потребуется на следующий отрезок полета. Поскольку расстояние это было небольшим, расчеты не имели очень уж важного значения, но все же самолет никогда не заправляли излишним топливом, потому что избыточная нагрузка обходилась чересчур дорого. Когда он трудился над цифрами, во рту у него был мерзкий привкус. Сумеет ли Эдди когда-нибудь заниматься подобной арифметикой, не вспоминая эту ужасную историю? Вопрос был чисто риторический: сделав то, что он замыслил, Эдди никогда больше не будет бортинженером «Клипера».

Капитан, наверное, уже думает, можно ли основываться на его расчетах. Нужно каким-то образом восстановить доверие к себе. Дважды пройдясь по цифрам, он передал их капитану Бейкеру и сказал как можно более безучастным тоном:

— Я бы хотел, чтобы вы взглянули на мои расчеты.

— Не помешает, — нейтрально отозвался капитан, но явно испытал облегчение, как если бы сам хотел предложить дополнительную проверку, но стеснялся.

— Немножко подышу воздухом, — сказал Эдди и вышел.

Он нашел Тома Лютера около здания «Пан-Американ»; тот стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на стадо коров неподалеку.

— Пойдем на телеграф, — бросил Эдди и начал быстро подниматься на холм. — А ты поторопись, потому что мне надо поскорее вернуться.

Лютер зашагал быстрее. Всем своим видом он хотел показать, что не хочет сердить Эдди. Это и неудивительно, учитывая, что Эдди едва не выбросил его из окна самолета. Они кивнули двум пассажирам, возвращавшимся из здания телеграфа, — мистеру Лавзи и миссис Ленан. Хотя мысли Эдди были заняты совершенно другим, он заметил, что эта пара явно неразлучна. Люди всегда говорили, что они с Кэрол-Энн производят впечатление счастливой пары, вспомнил он, и мысль эта причинила ему острую боль.

Они вошли в здание телеграфа, и Лютер заказал разговор. Он написал номер телефона на листке бумаги и протянул его телефонистке, потому что не хотел при Эдди называть его вслух. Они вошли в маленькую комнату с аппаратом на столе и двумя стульями. Оба с нетерпением ждали соединения. В этот ранний утренний час линии не должны быть перегружены, хотя вызовов штата Мэн отсюда могло оказаться немало.

Эдди был уверен: Лютер скажет своим людям, чтобы они доставили Кэрол-Энн к месту встречи. Это большой шаг вперед, это означало, что он мог начать действовать, а не по-прежнему ждать и волноваться. Но что Эдди может сделать? Самое очевидное решение — немедленно в момент встречи известить полицию по радио, но Лютер наверняка учитывает такую возможность, он постарается вывести из строя радиопередатчик на «Клипере». Ничего нельзя будет предпринять, пока не придет помощь. Но к этому времени Гордино и Лютер будут уже мчаться в машине, и никто не узнает, в какую страну они направляются — в Канаду или Соединенные Штаты. Эдди ломал голову над тем, как облегчить полиции выслеживание Гордино, но ничего не мог придумать. А если он поднимет тревогу раньше времени, то полиция может появиться слишком рано и Кэрол-Энн окажется в опасности, — на такой риск Эдди не мог пойти. Так в общем-то и неясно, достиг ли он хоть чего-нибудь.

Вскоре телефон зазвонил, и Лютер поднял трубку.

— Это я. План несколько меняется. Вы должны доставить женщину на катере. — Последовала пауза, затем Лютер произнес: — Бортинженер на этом настаивает, он говорит, что иначе ничего не сделает, и я ему верю, поэтому доставьте женщину, о’кей? — Снова последовала пауза. Лютер поднял глаза и посмотрел на Эдди. — Они хотят с вами поговорить.

Сердце Эдди упало. До сих пор Лютер действовал как человек, имеющий право приказывать. Сейчас он всем своим видом давал понять, что такого права у него нет.

— Ты хочешь сказать, что на другом конце провода — босс?

— Босс — я, — неуверенно проговорил Лютер. — Но у меня есть партнеры.

Ясно, что партнеров не обрадует идея доставки Кэрол-Энн к месту посадки самолета. Эдди тихо выругался. Дать им шанс отговорить его от своего требования? Выиграет ли он что-либо, согласившись говорить с этими людьми? Скорее всего нет. Они могут заставить Кэрол-Энн подойти к телефону и закричать, чтобы он растерял всю свою решимость.

— Скажи им, чтобы они валили к чертовой матери! — резко бросил он. Телефон стоял между ними на столе, Эдди говорил громко, с расчетом, чтобы его услышали люди на другом конце провода.

Лютер явно был напуган.

— Нельзя так говорить с этими людьми! — почти закричал он.

Эдди не мог решить, надо ли пугаться ему самому. Может быть, он неверно оценил всю ситуацию? Если Лютер — один из гангстеров, то чего он так испугался? Но сейчас нет времени вникать в такие детали. Надо держаться выработанного плана.

— Мне нужно услышать только «да» или «нет». Мне не о чем говорить с этими подонками!

— О Боже! — Лютер взял трубку. — Он не хочет разговаривать. Я вам уже говорил, это трудный случай. — Пауза. — Да, хорошая идея. Я ему скажу. — Он повернулся к Эдди и протянул трубку. — Ваша жена на проводе.

Эдди потянулся к трубке, но в последнее мгновение отдернул руку. Если он заговорит с ней, то отдаст себя на их милость. Но ему отчаянно хотелось услышать ее голос. Однако Эдди собрал в кулак всю свою волю, засунул руки в карманы как можно глубже и отрицательно покачал головой.

Лютер какое-то время смотрел на него, затем снова забормотал в трубку:

— Он не желает разговаривать! Он… Отойди от аппарата, шлюха. Я хочу поговорить с…

Он не успел закончить фразу: Эдди схватил его за горло. Трубка упала на пол. Эдди вдавил большие пальцы в толстую шею Лютера. Тот начал задыхаться.

— Перестань! Отпусти! Хватит… — Голос его превратился в хрип.

Красная пелена перед глазами Эдди стала спадать. Он понял, что сейчас убьет Лютера. Эдди ослабил хватку, но рук с горла Лютера не убрал. Его лицо настолько приблизилось к лицу гангстера, что тот заморгал.

— Ты будешь называть мою жену миссис Дикин. Ты меня хорошо понял?

— Хорошо, хорошо, — прохрипел Лютер. — Отпусти меня, ради Бога.

Эдди убрал руки.

Лютер, тяжело дыша, растирал шею, но тут же схватил телефонную трубку:

— Винчини? Он набросился на меня, потому что я назвал его жену… нехорошим словом. Он говорит, что я должен называть ее миссис Дикин. Теперь ты понимаешь, что к чему, или я должен тебе нарисовать эту картинку в деталях? Он совсем потерял голову. — Пауза. — Я думаю, что могу с ним справиться, но если люди увидят, как я работаю кулаками, что они подумают? Это может сорвать всю операцию! — Он долго выслушивал собеседника. — Хорошо. Я скажу ему. Послушай, это правильное решение, я уверен. Подожди. — Он повернулся к Эдди. — Они согласны. Она будет на катере.

Эдди постарался ничем не выдать, что испытал огромное чувство облегчения.

Лютер нервно добавил:

— Но он говорит, что пристрелит ее, если обнаружится какой-нибудь подвох.

Эдди вырвал у него телефонную трубку:

— Вот что я тебе скажу, Винчини. Первое: я должен увидеть ее на палубе твоего катера. Без этого я не открою дверь самолета. Второе: она поднимется на борт самолета вместе с тобой. Третье: какие бы неожиданности ни произошли, я убью тебя своими руками, если ей будет причинен вред. Хорошенько это запомни, Винчини! — И он повесил трубку прежде, чем на том конце провода успели ответить.

Лютер был в негодовании.

— Зачем ты это сделал? — Он поднял трубку и принялся ее трясти. — Хэлло, хэлло! — Потом покачал головой и повесил трубку на рычаг. — Поздно. — Посмотрел на Эдди с выражением гнева и страха одновременно. — Ты затеял опасную игру, парень.

— Пойди оплати разговор.

Лютер сунул руку в карман и извлек оттуда толстую пачку ассигнаций.

— Послушай, — сказал он, — твой психоз делу не поможет. Я сделал так, как ты просил. Теперь мы должны действовать вместе, чтобы операция прошла успешно. Это нужно нам обоим. Почему бы нам не наладить отношения? Мы ведь с тобой партнеры.

— Молчи, мерзавец! — бросил Эдди и вышел.

По дороге в гавань он чувствовал, что никогда не был так взбешен. Замечание Лютера о том, что они партнеры, задело его за живое. Эдди сделает все, что может, чтобы вызволить Кэрол-Энн, но ему приходится соучаствовать в похищении Фрэнки Гордино, насильника и убийцы. Тот факт, что его к этому вынудили, мог бы послужить оправданием для кого угодно, но не для самого Эдди: он знал, что если сделает все то, чего от него ждут гангстеры, то никогда больше не сможет ходить с гордо поднятой головой.

Спускаясь с холма к заливу, Эдди бросил взгляд на море. «Клипер» величественно покачивался на ровной глади. Его карьера на «Клипере» подошла к концу, что абсолютно ясно. Но с этим трудно было примириться. На причале стояли два больших грузовых судна и несколько небольших рыбацких суденышек. И вдруг, к своему изумлению, он увидел на причале патрульный катер Военно-морских сил США. Интересно, зачем он приплыл в Ньюфаундленд? Из-за войны? Он вспомнил свою службу на военном флоте. Теперь это время казалось золотым, жизнь выглядела такой простой. Но наверное, прошлое всегда кажется лучше, чем было на самом деле, особенно когда попадаешь в передрягу.

Он вошел в здание «Пан-Американ». В холле, выкрашенном в бело-зеленые тона, Эдди увидел мужчину в лейтенантских погонах, крупного сложения, с некрасивым лицом — у него были слишком близко посаженные глаза и нос картошкой. Эдди смотрел на него изумленно и не мог сдержать радости. Он не верил своим глазам.

— Стив? Это действительно ты?

— Привет, Эдди.

— Каким чертом…

Это был Стив Эпплби, которому Эдди пытался дозвониться из Англии, его старый и лучший друг, человек, которого в минуту опасности он больше, чем кого бы то ни было, хотел видеть рядом с собой. Его неожиданное появление действительно не укладывалось в голове.

Стив подошел, они обнялись, похлопали друг друга по спине.

— Ты ведь должен быть в Нью-Хэмпшире, что ты здесь делаешь?

— Нелла сказала, что ты был сам не свой, когда звонил, — ответил Стив. Лицо его стало серьезным. — Черт возьми, Эдди, я никогда не видел, чтобы тебя что-нибудь выбило из седла. Ты всегда был крепче скалы. Я понял: у тебя что-то стряслось.

— Вот именно стряслось! — Внезапно Эдди переполнили эмоции. Двадцать часов его чувства были точно загнаны в бутылку и намертво закупорены. То, что лучший друг перевернул небо и землю, чтобы прийти на помощь, растрогало его до слез. — У меня беда, — признался он, но тут же его задушили слезы и Эдди не смог говорить. Он повернулся и вышел на улицу.

Стив последовал за ним. Эдди завел его за угол и провел через большую открытую дверь к причалу, где обычно стояли лодки. Здесь их никто не мог увидеть.

Стив заговорил первым, понимая состояние друга:

— Я не могу даже перечислить, скольких людей мне пришлось уговорить, чтобы мне позволили прибыть сюда. Я восемь лет на флоте, и многие мне чем-то обязаны, но сегодня они расплатились со мной сполна, так что теперь в долгу я. Мне понадобится еще восемь лет, чтобы с ними рассчитаться.

Эдди кивнул. У Стива был природный дар общения с людьми, недаром по всему флоту его приглашали улаживать самые трудные ситуации. Эдди хотелось поблагодарить его, но слезы мешали говорить.

— Эдди, черт возьми, что происходит?

— Они схватили Кэрол-Энн, — кое-как выдавил из себя Эдди.

— Ради Бога, о ком ты?

— О банде Патриарки.

Стив не верил своим ушам:

— Рэй Патриарка? Гангстер?

— Они ее похитили.

— Боже милостивый, зачем?

— Они хотят, чтобы я посадил «Клипер» в определенном месте.

— С какой целью?

Эдди вытер лицо рукавом и постарался взять себя в руки.

— На борту агент ФБР с арестантом, подонком по имени Фрэнки Гордино. Я полагаю, что Патриарка хочет его выкрасть. Так это или нет, но пассажир по имени Том Лютер велел мне посадить самолет у побережья штата Мэн. Там будет ждать быстроходный катер, на нем будет Кэрол-Энн. Мы обменяем Кэрол-Энн на Гордино, и Гордино исчезнет.

Стив кивнул:

— И Лютер сообразил, что единственный способ заставить Эдди Дикина посадить самолет — похитить его жену?

— Да.

— Мерзавец!

— Я хочу добраться до них, Стив. Я хочу их четвертовать, лишь бы они попали в мои руки.

— Что же ты можешь сделать? — Стив покачал головой.

— Не знаю. Вот почему я тебе позвонил.

Стив нахмурился:

— Для них самый опасный промежуток времени — от появления в самолете и до того момента, когда они доберутся до машины. Может быть, полиция сумеет найти эту машину и взять их.

— Как полиция разыщет ту машину? — усомнился Эдди. — Это будет самая обычная машина, припаркованная неподалеку от берега.

— Попытаться стоит.

— Этого мало, Стив. Многое может пойти вкривь и вкось. И потом, я не хотел бы привлекать к делу полицию, потому что их действия непредсказуемы и Кэрол-Энн будет в опасности.

Стив кивнул:

— К тому же машина может их ждать по любую сторону границы, это значит, что придется поднять на ноги и канадскую полицию. В течение пяти минут это перестанет быть секретом. Нет, полиция — не лучшее решение. Остается военный флот и береговая охрана.

Эдди почувствовал облегчение хотя бы оттого, что проблему можно было с кем-то обсудить:

— Поговорим о флоте.

— Хорошо. Предположим, я раздобуду патрульный катер, чтобы перехватить их катер после обмена, до того как Лютер и Гордино достигнут берега.

— Это возможно, — сказал Эдди. Наконец-то мелькнул лучик надежды. — Но как ты это сделаешь? — Получить военное судно, действуя не по команде, было практически невозможно.

— Думаю, я сумею. Сейчас проходят учения, все обеспокоены угрозой вторжения нацистов в Новую Англию после того, как они разделаются с Польшей. Проблема в том, как повернуть один из катеров в сторону. Это может сделать папаша Саймона Гринборна. Ты помнишь Саймона?

— Конечно. — Эдди припомнил лихого парня с невероятным чувством юмора и умением влить в себя жуткое количество пива. У него то и дело были какие-то неприятности, но всякий раз он благополучно из них выбирался — благодаря отцу-адмиралу.

— Однажды Саймон зашел слишком далеко, — продолжал Стив, — он поджег бар в Пёрл-сити, в результате чего сгорело полквартала. Это долгая история, но мне удалось вызволить его из тюрьмы, так что его папаша в неоплатном долгу передо мной. Думаю, он выполнит мою просьбу.

Эдди бросил взгляд на судно, на котором прибыл Стив. Это был противолодочный корабль класса SC двадцатилетней давности с деревянным корпусом, но оснащенный тремя пулеметами двадцать третьего калибра и глубинными бомбами. Такой корабль нагонит страху на городских громил, на каком бы быстроходном катере они ни прибыли. Но появление подобного судна вызовет у них подозрения.

— Они заметят его и сразу почуют неладное, — недоверчиво сказал Эдди.

Стив помотал головой:

— Катер может спрятаться в одной из речек. Осадка меньше шести футов с полной нагрузкой.

— Рискованно, Стив.

— Ну заметят они патрульное судно… Что они предпримут — отменят всю операцию?

— Они могут что-то сделать с Кэрол-Энн.

Стив хотел что-то возразить, но передумал.

— Это верно, — сказал он. — Всякое может случиться. Ты один имеешь право рисковать.

Эдди понимал, что Стив говорит не все.

— Ты считаешь, что я боюсь?

— Да, и это вполне понятно.

Эдди посмотрел на часы:

— Боже, мне давно надо быть в комнате экипажа.

Нужно было принимать решение. Стив предложил лучшее из того, что имелось в его распоряжении, и теперь слово оставалось за Эдди — принять этот план или отвергнуть.

— Есть одна вещь, о которой ты не подумал. Они могут обмануть тебя.

— Каким образом?

Стив пожал плечами:

— Не знаю, но, когда они поднимутся на борт самолета, с ними трудно будет спорить. Гангстеры, например, могут забрать Гордино и Кэрол-Энн тоже.

— Зачем им это?

— Чтобы застраховаться на тот случай, если ты привлечешь полицию.

— Черт возьми!

Была и другая опасность, подумал Эдди. Он кричал на этих мерзавцев, осыпал их проклятиями, оскорблял их. Они вполне могут с ним посчитаться, преподать ему урок.

Его загнали в угол.

Ему ничего не остается, как следовать плану Стива. Для другого решения уже нет времени.

«Прости меня, Боже, если я делаю ошибку», — подумал он.

— Хорошо, — сказал Эдди. — Пусть будет по-твоему.

Глава 22

Маргарет проснулась с мыслью: «Сегодня я скажу отцу».

Девушка не сразу вспомнила все, что хотела ему сказать, — она не собирается жить с ними в штате Коннектикут, она уходит из семьи, она найдет себе жилье и работу.

Он наверняка устроит скандал.

Появилось тошнотворное чувство страха и стыда. Это было знакомое чувство. Оно приходило всякий раз, когда она представляла себе, как поднимет бунт против отца. «Мне девятнадцать, — подумала она, — я взрослая женщина. Этой ночью я занималась любовью с необыкновенным мужчиной. Почему же я до сих пор боюсь отца?»

Так было всегда, сколько она себя помнила. Маргарет никогда не могла понять, почему он столь решительно вознамерился держать ее в клетке. Так же отец вел себя по отношению к Элизабет, но не к Перси. Словно хотел сделать из своих дочерей бесполезные украшения. Он был особенно невыносим, когда они хотели заняться каким-нибудь практическим делом — к примеру, научиться плавать, соорудить шалаш на дереве или кататься на велосипеде. Его совершенно не занимало, сколько дочери тратят на тряпки, но вот самим покупать себе книги он им не разрешал.

Тошнота подступала к горлу не только при мысли о неудаче. Дело было в том, как он это обставлял, какими оскорблениями осыпал, как издевался, как лицо его наливалось кровью.

Маргарет не раз пыталась перехитрить отца, обмануть, но это редко у нее получалось; Маргарет была в ужасе, что он услышит, как скребется на чердаке спасенный ею котенок, или увидит, что она играет с «неподходящими» детьми из деревни, или что ему вздумается обыскать ее комнату, найдя книгу «Злоключения Евангелины» Элинор Глин[344]. При мысли об отце эти запретные удовольствия теряли всю свою привлекательность.

Ей удавалось пойти против его воли только с чьей-либо помощью. Моника открыла ей мир сексуальных радостей, и этого ему у нее не отнять. Перси давал ей уроки стрельбы. Дигби, отцовский шофер, научил водить машину. Теперь есть шанс, что Гарри Маркс и Нэнси Ленан помогут ей добиться независимости.

Маргарет уже чувствовала себя другим человеком. У нее приятно ныло все тело, как будто она целый день занималась тяжелым физическим трудом на свежем воздухе. Маргарет лежала в койке и с удовольствием гладила свое тело. Последние шесть лет она думала о нем как о чем-то нелепо выпуклом или противно волосатом, но сейчас оно ей вдруг стало нравиться. И кажется, Гарри ее тело тоже понравилось.

Снаружи в задернутую занавеской кабинку доносился какой-то шум. Люди просыпаются, решила она. Выглянула наружу. Никки, полноватый стюард, убирал койки напротив, там, где спали родители, и превращал их в диванные сиденья. Койки Гарри и мистера Мембери уже убраны. Гарри сидел полностью одетый и внимательно смотрел в окно.

Вдруг ее пронзил стыд, и она закрыла занавеску, пока он ее не увидел. Смешно, несколько часов назад они были так близки, как только могут быть близки два человеческих существа, а теперь она испытывала непонятную неловкость.

Где все остальные? Перси наверняка сошел на берег. Отец, наверное, поступил точно так же, тем более что он всегда рано поднимался. Мать по утрам особой энергии не проявляла, она скорее всего в дамской комнате. Мистера Мембери в салоне не было.

Маргарет посмотрела в окно. Уже наступил день. Самолет стоял на якоре возле маленького поселка в сосновом лесу. Все тихо и безмятежно.

Она снова легла, радуясь уединению, смакуя все случившееся ночью в деталях и подробностях, раскладывая их, точно фотографии в альбоме. Ей казалось, что именно вчера ночью она рассталась с невинностью. Раньше, с Яном, соития были торопливы, трудны и кратки, у нее всякий раз было ощущение ребенка, который, нарушая запрет, играет во взрослую игру. Вчера ночью с Гарри Маргарет чувствовала себя взрослым человеком, радующимся телесной близости. Они вели себя скрытно, но не таились друг друга, испытывали робость, но не ощущали никакой неловкости, действовали не слишком уверенно, но отнюдь не неуклюже. Маргарет чувствовала себя настоящей женщиной. «Мне хочется еще, — подумала она, — и гораздо больше». И она поглаживала свое тело, полагая, что ведет себя как распутница.

Маргарет видела перед собой Гарри, сидящего у окна в небесно-голубой рубашке с задумчивым выражением красивого лица, и ей безумно захотелось его поцеловать. Она села, натянула на плечи халат, открыла занавеску и сказала:

— Доброе утро, Гарри.

Вздрогнув, он повернулся с таким видом, словно его застали за чем-то предосудительным. Она попыталась понять, о чем он думает. Гарри встретился с ней взглядом и улыбнулся. Она ответила ему улыбкой и поняла, что не может согнать ее с лица. Они глупо улыбались друг другу целую нескончаемую минуту. Наконец Маргарет опустила глаза и встала.

Стюард повернулся к ней:

— Доброе утро, леди Маргарет. Не желаете чашечку кофе?

— Спасибо, Никки, нет. — Маргарет решила, что выглядит страшилищем, и поспешила достать зеркало и гребенку. Она словно была не одета. Она и была не одета по сравнению с Гарри, который успел побриться, надел свежую рубашку и сиял, как яблочко.

И ей опять ужасно захотелось его поцеловать.

Она сунула ноги в шлепанцы, вспомнив, сколь неосторожно оставила их у койки Гарри и убрала в последний момент перед тем, как отец мог эти шлепанцы заметить. Она сунула руки в рукава халата и заметила взгляд Гарри, упавший на ее грудь. Маргарет не смутилась, ей нравилось, когда он так смотрел на нее. Завязала поясок халата и провела пальцами по волосам.

Никки закончил уборку. Маргарет надеялась, что он покинет салон и тогда она сможет поцеловать Гарри, но Никки никуда не ушел.

— Могу я убрать вашу койку?

— Конечно, — сказала она разочарованно. Подумала, сколько ей еще ждать, пока подвернется шанс поцеловать Гарри. Подняла сумку, огорченно взглянула на Гарри и вышла.

Другой стюард, Дэйви, раскладывал завтрак а-ля фуршет в столовой. Она стащила ягодку клубники, чувствуя себя грешницей. Прошла через весь самолет. Большинство коек уже превратились в кресла, и сонные пассажиры потягивали кофе. Мистер Мембери был поглощен беседой с бароном Габоном, и Маргарет подивилась, о чем могут говорить между собой такие разные люди. Чего-то, с ее точки зрения, не хватало, и вскоре она поняла: не было утренних газет.

Она вошла в дамскую комнату. Мать сидела за туалетным столиком. Внезапно Маргарет почувствовала себя провинившейся школьницей. «Как могла я все это проделывать, — подумала она в ужасе, — когда мать находилась на расстоянии всего в несколько шагов?» Маргарет почувствовала, что краснеет. С трудом выдавила из себя: «Доброе утро». Странно, но голос ее звучал вполне нормально.

— Доброе утро, дорогая. Ты немножко раскраснелась. Ты хорошо спала?

— Отлично, — сказала Маргарет, еще пуще краснея. Затем на нее нашло вдохновение. — Я только что стащила ягодку клубники из столовой. — И тут же скрылась в кабинке. Выйдя оттуда, наполнила раковину водой и ополоснула лицо.

Потом она медленно и тщательно расчесала волосы. Маргарет знала, что их надо уметь подать в лучшем виде, поскольку волосы — ее козырь. «Мне надо больше внимания уделять своей внешности», — подумала она. Маргарет никогда не уделяла особого внимания тому, как она выглядит, но вдруг это приобрело огромное значение. «Мне нужны платья, в лучшем свете выставляющие мою фигуру, изящные туфли, привлекающие внимание к моим длинным стройным ногам, мне нужно подбирать цвет платьев так, чтобы он лучше шел к моим рыжим волосам и зеленым глазам». Платье на ней подходящее — красно-кирпичного цвета. Но оно слишком свободное, бесформенное, и сейчас, посмотревшись в зеркало, она пожалела, что плечи недостаточно квадратные и нет пояса на талии. Мать не разрешала ей пользоваться косметикой, поэтому делать нечего, придется довольствоваться природной бледностью. Зато зубы у нее очень красивые.

— Я готова, — сказала она безмятежно.

Мать сидела в прежней позе.

— Полагаю, ты собираешься снова беседовать с мистером Ванденпостом?

— Наверное, больше ведь не с кем, а ты занята своим лицом.

— Не дерзи. В нем есть что-то еврейское.

Обрезание ему не делали, подумала Маргарет и чуть не сказала это из чувства протеста, но ограничилась смешком.

Мать почувствовала себя оскорбленной:

— Не вижу ничего смешного. Я хочу, чтобы ты знала: я не позволю тебе встречаться с этим молодым человеком, когда мы приедем в Америку.

— Хочу тебя обрадовать — мне это в высшей степени безразлично. — То была правда: она собиралась уйти от родителей, потому не имело никакого значения, что они разрешают и что запрещают.

Мать посмотрела на нее с подозрением:

— Почему мне кажется, что ты не вполне искренна?

— Потому что тиранам свойственно никому не верить.

Отличная прощальная ремарка, подумала она и направилась к двери, но услышала голос матери:

— Не уходи, дорогая, — и глаза леди Оксенфорд наполнились слезами.

Имела ли мать в виду не уходи из этой комнаты или же не уходи из семьи? Неужели она догадалась о ее планах? У нее всегда было отличное чутье. Маргарет промолчала.

— Я уже потеряла Элизабет, второй потери я не вынесу.

— Это будет вина отца! — взорвалась Маргарет. Внезапно она почувствовала, что вот-вот заплачет. — Почему ты не можешь его остановить, когда он позволяет себе дикие выходки?

— А ты думаешь, я не стараюсь?

Маргарет была обескуражена. Мать раньше никогда не признавала вину отца.

— Я ничего не могу с собой поделать, когда на него находит такое, — сказала Маргарет жалостливым тоном.

— Постарайся хотя бы его не провоцировать.

— Ты хочешь сказать — во всем ему уступать?

— Почему бы и нет? Ведь это только до твоего замужества.

— Если бы ты произнесла хоть слово, он не был бы таким.

Мать печально покачала головой:

— Я не могу принять твою сторону против него, дорогая. Он мой муж.

— Но ведь он абсолютно не прав!

— Не имеет значения. Ты сама это поймешь, когда у тебя будет свой муж.

У Маргарет было такое чувство, словно ее загнали в угол.

— Это несправедливо!

— Это ненадолго. Я прошу тебя потерпеть еще какое-то время. Когда тебе исполнится двадцать один год, я обещаю, все будет иначе, даже если ты не будешь еще замужем. Я знаю, это трудно. Но я не хочу, чтобы тебя прокляли, как Элизабет.

Маргарет понимала, что ее не меньше матери огорчит, если они станут друг другу чужими.

— Я этого тоже не хочу, мама. — Маргарет шагнула к ней. Та раскинула руки, и они неловко обнялись, Маргарет стоя, мать — сидя.

— Обещай, что не будешь ссориться с ним.

Голос матери звучал так печально, что Маргарет захотелось всем сердцем дать ей такое обещание, но что-то ее удерживало.

— Я постараюсь, мама, на самом деле постараюсь, — только и вымолвила она.

Мать разжала объятия, и Маргарет прочитала на ее лице смирение.

— Спасибо хоть за это, — сказала мать.

Говорить больше было не о чем.

Маргарет вышла.

Когда она появилась в салоне, Гарри встал. Она была так расстроена, что, потеряв всякое представление о приличиях, кинулась ему на шею. После минутного колебания он обнял ее и поцеловал в макушку. Ей сразу стало легче.

Открыв глаза, она увидела удивленное выражение на лице Мембери, который уже успел вернуться на свое место. Ей было в общем-то все равно, но она высвободилась из рук Гарри, и они сели в кресла напротив друг друга.

— Нам нужно все спланировать, — сказал Гарри. — Быть может, это наш последний шанс поговорить с глазу на глаз.

Маргарет понимала, что мать скоро вернется, отец и Перси тоже возвратятся вместе с остальными пассажирами, и тогда наедине им уже не остаться. Ее охватила паника, когда она представила себе, как они расстанутся в Порт-Вашингтоне и больше никогда друг друга не увидят.

— Быстро скажи, где мне тебя найти!

— Не знаю, я ведь ничего не подготовил заранее. Но не волнуйся, я тебя разыщу. В каком отеле вы намерены остановиться?

— В «Уолдорфе». Ты мне позвонишь сегодня вечером? Ты должен!

— Успокойся, конечно, позвоню. Я представлюсь как мистер Маркс.

Спокойствие Гарри убедило Маргарет, что она ведет себя глупо и, наверное, даже эгоистично. Ей надо думать не только о себе, но и о нем.

— Где же ты переночуешь?

— Найду дешевую гостиницу.

Вдруг ее пронзила безумная мысль.

— А ты не хотел бы проникнуть в мою комнату в «Уолдорфе»?

Он улыбнулся:

— Ты серьезно? Конечно, хотел бы!

Ей было приятно это услышать.

— Обычно мы занимаем одну комнату с сестрой, а теперь я буду одна.

— О Боже! Но как же долго придется ждать!

Она знала, как ему нравится роскошная жизнь, и ей хотелось сделать его счастливым. Какую еду он предпочитает?

— Мы закажем в номер яичницу и шампанское.

— Хотел бы я поселиться там навсегда!

Эти слова вернули ее к реальности.

— Родители собираются через несколько дней переехать в дом моего деда в штате Коннектикут. До этого мне надо будет подыскать жилье.

— Мы найдем его вместе. Может быть, сумеем поселиться в одном доме или поблизости.

— Неужели? — Она была взволнована. Они будут жить в одном доме! Именно этого ей и хотелось. Маргарет была немного напугана тем, что Гарри сразу предложит ей выйти за него замуж, а также и тем, что не захочет ее больше видеть, но его предложение выглядело идеально: она будет рядом с ним и сможет узнать своего друга лучше, прежде чем брать на себя скоропалительные обязательства. И они смогут спать вместе. Но есть и некоторое затруднение. — Если я поступлю на работу к миссис Ленан, мне придется жить в Бостоне.

— Но я ведь тоже могу поселиться в Бостоне.

— Правда? — Она не верила своим ушам.

— Город не хуже любого другого. Кстати, где он, этот Бостон?

— В Новой Англии.

— Это похоже на нашу старую Англию?

— Ну, я слышала, что люди там немножко снобы.

— То есть как в нашей стране.

— Какие у нас будут комнаты? — спросила она дрожащим голосом. — Я хотела сказать, сколько их будет, и прочее?

Он улыбнулся:

— Всего одна, да и за ту платить будет нелегко. Если все так, как в Англии, в ней окажется дешевая мебель и одно окно, а при удаче — газовая горелка или плитка, чтобы варить кофе. Ванну придется делить с остальными жильцами.

— А кухня?

Он помотал головой:

— Кухню ты не сможешь себе позволить. Обед будет единственной горячей едой за день. Вернувшись домой, можешь выпить чаю с кексом или поджарить хлебцы, если найдется электроплитка.

Она понимала, что Гарри хочет подготовить ее к тому, что он считает суровой действительностью, но все это казалось ей весьма романтичным. Думать о том, что она сама будет готовить чай и жарить хлебцы в любое время, когда только пожелает, в своей маленькой комнате, без необходимости все время думать, что скажут родители, без ворчливой прислуги… Все это звучало в ее голове как божественная музыка.

— А хозяева обычно живут там же?

— Иногда. И тогда это хорошо, потому что они следят за состоянием жилья, хотя иной раз суют нос в чужие дела. А если хозяин живет в другом месте, дом обычно ветшает — краны текут, стены шелушатся, протекает крыша, ну и все такое.

Маргарет понимала, что ей придется многому учиться, но ничто из того, что сказал Гарри, не огорчило ее, напротив, вызвало прилив бодрости. Она не успела задать новые вопросы, потому что на борт возвратился экипаж, и в этот же момент из дамской комнаты вернулась мать, она была бледна, но необыкновенно красива. Подъем, который испытывала Маргарет, сразу куда-то улетучился. Вспоминая разговор с матерью, она понимала, что радость побега с Гарри будет сопряжена с горькими переживаниями.

По утрам она обычно ела очень мало, но сегодня просто умирала от голода.

— Хочу яичницу с ветчиной, — сказала Маргарет. — Очень большую.

Она увидела в этот момент, что на нее смотрит Гарри, и поняла, что аппетит объясняется очень просто — Маргарет всю ночь занималась с ним любовью. Она выдавила из себя улыбку. Он понял, о чем подумала Маргарет, и быстренько отвернулся.

Через несколько минут самолет поднялся в воздух. Маргарет взлет показался необыкновенным, хотя произошло это уже в третий раз и она теперь совсем ничего не боялась.

Маргарет вспоминала разговор с Гарри. Он хочет поехать вместе с ней в Бостон! Обаятельный мужчина, красавец, у него же столько возможностей завязывать знакомства с такими девушками, как она, а он взял да, кажется, влюбился в нее. Это было совершенно неожиданно. И Гарри такой разумный, не дает никаких немыслимых обещаний, но готов делать все, что угодно, лишь бы быть с ней.

Эта преданность стерла любые сомнения в ее сознании. До сей минуты она не позволяла себе думать о совместном с Гарри будущем, но вдруг почувствовала, что полностью уверена в нем. У нее будет все, к чему она стремилась, — свобода, независимость и любовь.

Как только самолет набрал высоту, их пригласили к расставленному на столах завтраку, и Маргарет отдала ему должное. Все ели клубнику со сливками, кроме Перси, который предпочел кукурузные хлопья. Отец запивал клубнику шампанским. Маргарет съела еще и несколько горячих роллов с маслом.

Когда Маргарет была уже готова вернуться в свой салон, она встретилась взглядом с Нэнси Ленан, которая выбрала на завтрак овсянку. Она, как всегда, выглядела ухоженной и подтянутой, в синей шелковой блузке вместо серой, в которой была вчера. Нэнси подошла к Маргарет и тихо сказала:

— В Ботвуде у меня был очень важный звонок по телефону. Сегодня я должна победить. Это значит, что вы можете рассчитывать на место в моей компании.

Маргарет просияла от радости:

— О, я вам так благодарна!

Нэнси положила на блюдечко для хлеба в руке Маргарет маленькую визитную карточку:

— Позвоните мне, когда будете готовы.

— Позвоню! Через несколько дней! Спасибо!

Нэнси приложила палец к губам и подмигнула.

Маргарет вернулась в свой салон как на крыльях. Она надеялась, что отец не видел визитную карточку, ей так не хотелось отвечать на его вопросы. К счастью, он был настолько поглощен едой, что не замечал ничего вокруг.

Но она понимала, что рано или поздно ей придется все ему рассказать. Мать умоляла ее избегать стычек с отцом, но как? В прошлый раз Маргарет попыталась исчезнуть, и у нее ничего не вышло. На сей раз она должна открыто заявить, что уходит, так, чтобы об этом знали все. Тут не может быть никаких секретов, никаких поводов вызывать полицию. Маргарет должна ясно сказать, что у нее есть куда уйти и есть друзья, которые ей помогут.

Самолет — самое подходящее место, чтобы заявить о своем уходе. Элизабет сделала это в поезде, и все сработало, потому что отец был вынужден сдерживаться. Потом, в гостиничном номере, он сделает все, что взбредет ему в голову.

Когда же объясниться с отцом? Лучше раньше, чем позже — после завтрака он бывает в самом добродушном настроении, вкусно поев и выпив шампанского. Позже, проглотив в течение дня несколько коктейлей и бокалов вина, он опять станет злым и раздражительным.

— Пойду попрошу еще кукурузных хлопьев, — сказал Перси, вставая.

— Сядь, — приказал отец. — Скоро подадут ветчину. Ты уже объелся этой ерундой. — Он почему-то ненавидел кукурузные хлопья.

— Но я еще голоден, — сказал Перси и, к изумлению Маргарет, вышел из салона.

Отец был огорошен. Перси никогда открыто не отказывался ему подчиняться. У матери расширились глаза. Все ждали, что Перси сейчас же вернется. Он и вернулся с полной чашкой хлопьев с молоком. Все смотрели, что будет. Он сел и начал есть.

— Я запретил тебе брать добавку кукурузных хлопьев, — сказал отец.

— Желудок не твой, а мой, — ответил Перси, жуя.

У отца был такой вид, будто он сейчас вскочит с места, но в этот момент вошел Никки и протянул ему тарелку с колбасой, ветчиной и вареными яйцами. Маргарет подумала, что отец непременно швырнет тарелку в сына, но он тоже был голоден. Взял нож и вилку и сказал Никки:

— Принесите мне английской горчицы.

— Боюсь, у нас нет горчицы, сэр.

— Нет горчицы? — взбесился отец. — Как я буду есть колбасу без горчицы?

У Никки был испуганный вид.

— Извините, сэр… горчицу никто никогда не просил. Я позабочусь, чтобы в следующем полете…

— Какое мне дело до следующего полета?

— Наверное, никакого. Еще раз извините, сэр.

Отец хмыкнул и принялся за еду. Он выпустил пар на стюарда, Перси как бы улизнул. Маргарет была поражена. Прежде такого никогда не случалось.

Никки принес ей яичницу с ветчиной, и Маргарет принялась за еду. Неужели отец наконец-то смягчился? Конец политических надежд, начало войны, вынужденное изгнание, бунт старшей дочери — все это вместе сокрушило его эго, ослабило его волю.

Лучшего момента не будет.

Она покончила с едой и принялась ждать, когда закончат другие. Затем подождала, пока стюард убрал тарелки, затем, пока отцу принесли вторую чашку кофе и он ее допил. Наконец ждать больше было нечего.

Она передвинулась на середину дивана так, чтобы быть рядом с матерью и прямо напротив отца. Набрала полные легкие воздуха и начала:

— Я хочу кое-что сказать тебе, папа, и надеюсь, что ты не будешь сердиться.

— О нет, не надо, — еле слышно сказала мать.

— Ну что еще? — спросил отец.

— Мне девятнадцать лет, и я не работала ни одного дня. Пора начинать.

— Ради Бога, зачем? — воскликнула мать.

— Я хочу быть независимой.

— Миллионы девушек, которые работают на фабриках и в конторах, отдали бы все на свете, лишь бы быть в твоем положении.

— Я это понимаю, мама. — Маргарет понимала и то, что мать затеяла с ней спор, чтобы не дать вмешаться отцу. Но это все равно ненадолго.

Мать удивила ее, почти сразу капитулировав.

— Ну, если ты преисполнилась решимости, твой дед подыщет тебе местечко, переговорив со своими друзьями.

— У меня уже есть работа.

Это застало мать врасплох.

— В Америке? Каким образом?

Маргарет решила не говорить им про Нэнси Ленан: родители вмешаются и все испортят.

— Все уже обговорено, — сказала она с вызовом.

— Что это за работа?

— Помощником менеджера в отделе продаж обувной фабрики.

— Боже ты мой, не смеши меня.

Маргарет прикусила губу. Почему в голосе матери столько презрения?

— Это вовсе не смешно. Я даже очень горда. Я получила работу без помощи отца, деда или твоей, просто в силу собственных качеств. — Быть может, это было не совсем точно, но Маргарет уже почувствовала себя защищающейся стороной, что делало ее позиции более слабыми.

— Где находится эта фабрика? — спросила мать.

Тут впервые заговорил отец:

— Она не будет работать на фабрике, и точка.

— Я буду работать в отделе продаж, не на самой фабрике. Это в Бостоне.

— Что и решает дело, — объявила мать. — Ты будешь жить в Стамфорде, а не в Бостоне.

— Нет, мама, не буду. Я поеду в Бостон.

Мать хотела что-то сказать, но замялась, осознав, что дочь оказалась менее податливой, нежели она ожидала. Мать выдержала паузу и спросила:

— Что ты хочешь всем этим сказать?

— Только то, что я уезжаю от вас в Бостон, буду снимать жилье и работать.

— Но это ведь так глупо.

— Не будь такой высокомерной! — вспыхнула Маргарет. Мать вздрогнула от этой дерзости, и Маргарет сразу же пожалела о своих словах. Сказала спокойнее: — Я просто делаю то, что в моем возрасте делает большинство моих сверстниц.

— Сверстниц — возможно, но не девушек твоего класса.

— Какая разница?

— Потому что тебе нет никакого резона работать за пять долларов в неделю и жить в квартире, которая будет стоить твоему отцу сто долларов в месяц.

— Я не хочу, чтобы отец оплачивал мою квартиру.

— И где же ты будешь жить?

— Я уже сказала. Сниму комнату.

— Среди нищеты и убожества! В чем все-таки смысл такого поступка?

— Я накоплю денег на билет домой, а вернувшись, поступлю во Вспомогательные войска.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — вмешался отец.

— Чего я не понимаю, папа?

— Нет, не надо… — попыталась остудить закипавшего отца мать.

Но Маргарет его опередила:

— Я знаю, что буду бегать по поручениям, подавать кофе и отвечать на телефонные звонки. Я знаю, что буду жить в одной-единственной комнате с газовой горелкой и пользоваться общей ванной с другими жильцами. Я знаю, что бедность малопривлекательна, но мне понравится чувствовать себя свободной.

— Ты ничего не понимаешь, — презрительно фыркнул отец. — Свободной? Ты? Ты будешь как крольчонок в псарне. Я скажу, чего ты не знаешь, моя девочка, — ты не знаешь, что тебя баловали и портили всю твою жизнь. Ты даже в школу не ходила…

Несправедливость этих слов заставила ее ответить сквозь слезы:

— Я хотела в школу! Ты мне не позволил!

Отец пропустил ее слова мимо ушей:

— Тебе стирали одежду, тебе готовили еду, тебя возили на машине, когда тебе нужно было куда-то поехать, к тебе в дом приводили детей, чтобы ты играла с ними, и ты ни разу не задумалась, кто и как все это тебе предоставляет.

— Я отлично все понимала!

— И как ты будешь жить одна? Ты даже не знаешь, сколько стоит ломоть хлеба.

— Скоро узнаю.

— Ты не умеешь даже постирать собственное белье. Ты никогда не ездила в автобусе. Ты никогда не спала одна в доме. Ты не знаешь, как завести будильник, зарядить мышеловку, вымыть посуду, сварить яйцо. Ты умеешь варить яйца? Ты знаешь, как это делается?

— Если и не знаю, то кто в этом виноват? — Маргарет залилась слезами.

Но отец безжалостно продолжал, маска гнева и осуждения исказила его лицо:

— Какой от тебя толк в конторе? Ты даже заварить чай не умеешь, просто не знаешь, как это делается! Ты никогда не имела дела с картотеками. Тебе никогда не приходилось находиться на одном месте с девяти утра и до пяти вечера. Тебе станет скучно и невыносимо, и ты оттуда сбежишь. Ты не продержишься на работе и недели.

В его словах она услышала опасения, которые тайно мучили саму Маргарет, и эта мысль ее угнетала. В глубине души она испытывала ужас от того, что отец мог оказаться прав: Маргарет не сумеет жить одна, а с работы ее быстро уволят. Его жесткий, безжалостный тон, уверенный голос, предвосхищавший ее худшие опасения, разрушали ее мечту подобно морской волне, смывающей песчаный замок. Маргарет разрыдалась, слезы катились по ее щекам.

— Это уже слишком, — услышала она голос Гарри.

— Пусть продолжает, — сказала Маргарет. В этой битве Гарри не может ее заменить. Это схватка ее, Маргарет, с отцом.

С раскрасневшимся лицом, угрожающе размахивая пальцем, отец распалялся все сильнее и говорил все громче:

— Бостон — это тебе не деревня Оксенфорд. Люди там не приходят на помощь друг другу. Ты заболеешь, и тебя будут травить всякой дрянью недоучившиеся доктора. Тебя ограбят евреи-домовладельцы и изнасилуют уличные бродяги-негры. А что касается армии…

— Тысячи девушек вступили в вооруженные силы, — сказала Маргарет еле слышным шепотом.

— Не такие, как ты. Крепкие, привыкшие рано вставать и мыть полы, а не изнеженные дебютантки. И не дай Бог, ты окажешься в опасности — от тебя мокрого места не останется!

Она вспомнила, как беспомощно вела себя во время светомаскировки, как была напугана, как ударилась в панику, и почувствовала жгучий стыд. Отец прав, она ни на что не способна. Но не всегда же она будет напуганной и беззащитной. Отец сделал все, чтобы его дочь выросла беспомощной и зависимой, но она полна решимости стать самостоятельным человеком, и эта надежда теплилась даже под напором его оскорблений.

Он уставил на нее палец, а его глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Ты и недели не продержишься в конторе и одного дня в армии, — злобно сказал отец. — Ты слишком изнежена. — Он с чувством удовлетворения откинулся на спинку кресла.

Гарри подошел и сел рядом с Маргарет. Достав из кармана накрахмаленный платок, он мягко провел им по ее щекам.

— А что касается вас, юный джентльмен…

Гарри стремительно вскочил с места и приблизился вплотную к лорду. Маргарет затаила дыхание, уверенная, что сейчас начнется драка.

— Не смейте так говорить со мной! — вскричал Гарри. — Я вам не девчонка. Я взрослый человек, и если вы попробуете и дальше мне хамить, я набью вам морду!

Отец замолчал.

Гарри повернулся к нему спиной и сел рядом с Маргарет.

Та была расстроена, но где-то в глубине души чувствовала себя победительницей. Она заявила отцу, что уходит. Он бесновался и кричал, он довел ее до слез, но своего решения она не изменила. Она все равно уйдет.

И тем не менее отец посеял в ее душе сомнения. Маргарет и без того волновалась, что у нее не хватит мужества осуществить задуманное, что в последнюю минуту она не найдет в себе на это сил. Насмешки и оскорбления отца не добавили, конечно, ей решимости. Она за всю свою жизнь ни разу не проявила смелости, сумеет ли сделать это теперь? «Да, сумею, — сказала она себе. — Я вовсе не неженка, и я это докажу».

Отец ее припугнул, но не заставил переменить решение. Но он наверняка еще не сдался. Она взглянула на него через плечо Гарри. Отец смотрел в окно, на его лице застыла злобная гримаса. Элизабет его отвергла, и он проклял ее, она, наверное, никогда больше не увидит своих родителей.

Какую месть отец готовит для Маргарет?

Глава 23

Диана Лавзи с грустью думала о том, что большая любовь недолговечна.

Когда Мервин влюбился в нее, он радостно потакал любым ее желаниям, даже самым сумасбродным. Он мог тут же помчаться в Блэкпул, чтобы привезти ее любимые леденцы, бросить все дела и отправиться среди дня с ней в кино и даже слетать в Париж. Он был счастлив обходить все манчестерские магазины в поисках кашемирового шарфа ее любимого голубовато-зеленого цвета, уходить в середине концерта, если ей становилось скучно. Но после свадьбы все это счастье продолжалось недолго. Он редко ей в чем-либо отказывал, но очень скоро перестал получать удовольствие, потакая ее капризам. Это удовольствие сменилось терпимостью, потом невнимательностью, а иногда, уже позже, раздражительностью в отношении к ней.

Теперь она размышляла над тем, не последует ли Марк по той же колее.

Все лето он был ее рабом, но сейчас, практически на второй день их бегства, они уже ссорятся. Вторая ночь вылилась в такую стычку, что они даже спали отдельно! Посреди ночи, когда разразился шторм и самолет прыгал, как дикая лошадь, Диана так испугалась, что хотела, проглотив гордость, прийти к нему в койку, но это было бы слишком унизительно, и она осталась лежать одна, обмирая от страха. Диана надеялась, что Марк придет к ней сам, но его гордыня ничем не уступала ее, и от этого она злилась еще сильнее.

В это утро они почти не разговаривали. Она проснулась, когда самолет шел на посадку в Ботвуде, а когда встала, Марк уже сошел на берег. Теперь они сидели лицом друг к другу в четвертом салоне, делая вид, что поглощены завтраком. Диана проглотила несколько ягод клубники, а Марк надломил ролл, так и не отправив кусочки в рот.

Она вспоминала, как ее рассердило открытие, что Мервин летит в номере для новобрачных с Нэнси Ленан. Диана думала, что Марк проявит понимание, поддержит ее. Вместо этого он подверг сомнению право Дианы чувствовать то, что она чувствовала, и даже сделал вывод, что она по-прежнему любит Мервина. Как мог Марк сказать такое, когда Диана бросила все на свете и сбежала из дома!

Она огляделась. Справа княгиня Лавиния и Лулу Белл вели бессвязный разговор. Обе не спали всю ночь из-за шторма и выглядели измотанными. Слева, через проход, молча завтракали агент ФБР Оллис Филд и его подопечный Фрэнки Гордино. Нога Гордино была пристегнута наручником к сиденью. Все выглядели усталыми и довольно сердитыми. Ночь ведь была ужасная.

Стюард Дэйви входил и выходил, приносил еду и забирал тарелки. Княгиня Лавиния жаловалась, что ее яйца всмятку недоварены, а бекон пережарен.

Дэйви предложил кофе. Диана отказалась.

Она встретилась с Марком взглядом и попыталась улыбнуться. Он не отвел глаз.

— Ты не говорил со мной все утро.

— Потому что тебя занимает куда больше Мервин, чем я.

Внезапно она почувствовала раскаяние. Может быть, он имел право ревновать.

— Извини меня, Марк. Ты единственный человек, который мне дорог, поверь мне.

Он дотронулся до ее руки:

— Правда?

— Да. Я чувствую себя такой дурой. Я плохо вела себя.

Марк погладил ее руку.

— Видишь ли… — Он посмотрел ей в глаза, и она с изумлением увидела в них слезы. — Я был в ужасе от мысли, что ты уйдешь от меня.

Этого Диана не ожидала. Его слова потрясли ее. Диане в голову не приходила мысль, что он так боится ее потерять.

— Ты такая милая, желанная, ты можешь получить любого мужчину, какого пожелаешь, — продолжал он, — и мне трудно поверить, что ты выбрала меня. Я боялся, что ты осознаешь свою ошибку и переменишь решение.

Она была растрогана.

— Ты самый милый мужчина из всех, поэтому я с тобой.

— Тебя действительно совсем не волнует Мервин?

Диана заколебалась на мгновение, но этого оказалось достаточно.

Лицо Марка снова потемнело, и он горько заметил:

— Вот видишь! Ты думаешь о нем…

Как ему объяснить? Она больше не любит Мервина, но он все еще сохраняет какую-то власть над ней.

— Не в том дело, — сказала Диана в отчаянии.

Марк убрал руку с ее руки.

— Тогда скажи прямо. Скажи все как есть.

В этот момент в салон зашел Мервин.

Он осмотрелся, увидел Диану и сказал:

— Вот ты где.

Ее сразу же охватила нервная дрожь. Чего он хочет? Он сердится? Хоть бы не устроил сцену.

Она взглянула на Марка. Он побледнел и весь напрягся. Потом вздохнул и сказал:

— Послушайте, Лавзи, нам не нужны новые ссоры. Может быть, вы уйдете?

Мервин оставил его слова без внимания и обратился к Диане:

— Нам надо поговорить.

Она опасливо изучала выражение лица мужа. Его представление о разговоре очень одностороннее, вместо разговора будет нескончаемый монолог. Но агрессивности в нем не видно. Он старается придать лицу безучастное выражение, но она заметила в нем и какую-то редкую для него робость. Это любопытно. Сказала осторожно:

— Я не хочу никаких скандалов.

— Я обещаю.

— Тогда ладно.

Мервин сел с ней рядом. Взглянул на Марка и сказал:

— Вы не могли бы оставить нас одних на несколько минут?

— Черт возьми! — произнес тот с чувством.

Оба посмотрели на Диану, и она поняла, что решение принимать ей. Диана хотела бы поговорить с Мервином наедине, но если она согласится, то оскорбит этим Марка. Она заколебалась, не решаясь принять сторону одного против другого. Наконец подумала: «Я ушла от Мервина, я с Марком, я обязана встать на его позицию». Сердце ее учащенно забилось, когда она произнесла:

— Говори, Мервин. Если ты не можешь сказать что-то при Марке, то я не хочу этого слышать.

Мервин не ждал таких слов.

— Хорошо, хорошо! — сказал он раздраженно, но затем взял себя в руки. — Я думал о том, что ты говорила. Обо мне. О том, что я стал холоден к тебе. Как несчастна ты была. — Он сделал паузу. Диана молчала. Это так не похоже на Мервина. Что у него на уме? — Я хотел сказать, что очень об этом сожалею. — Она удивилась. Ясно, что он говорит искренне. Откуда в нем такая перемена? — Я хотел сделать тебя счастливой, — продолжал Мервин. — Когда мы поженились, я ни о чем ином не думал. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя несчастной. Это неправильно — чтобы ты страдала. Ты заслуживаешь счастья, потому что умеешь его давать. Люди улыбаются, когда ты входишь в комнату. — Ее глаза наполнились слезами. Она знала, что это правда: люди не отводили от нее глаз. — Это грех на душу — огорчать тебя. Больше я такого не сделаю.

«Собирается ли Мервин обещать, что будет отныне добрым и отзывчивым? — подумала она, ощутив внезапный прилив страха. — Будет ли он умолять меня вернуться к нему?» Она не хотела, чтобы он даже затрагивал эту тему.

— Я к тебе не вернусь. — Диана как бы сыграла на опережение.

Он не обратил внимания на ее слова.

— Ты счастлива с Марком? — Она кивнула. — Он добр к тебе?

— Да.

— Не следует говорить обо мне так, будто меня здесь нет! — вмешался Марк.

Диана протянула руку и дотронулась до его руки.

— Мы любим друг друга, — сказала она Мервину.

— Да? — В первый раз за время этого разговора на его лице мелькнула насмешливая улыбка, но тут же исчезла. — Да, наверное, это так.

Он вдруг смягчился? Это так на него не похоже. И какую роль в этой перемене сыграла вдовушка?

— Тебе велела подойти ко мне и поговорить со мной миссис Ленан? — В голосе Дианы сквозило любопытство и подозрение.

— Нет, но она знает, что я хотел сказать.

— Тогда выкладывайте все поскорее, — предложил Марк.

— Не торопи меня, приятель, — с укоризной ответил Мервин. — Диана пока еще моя жена.

Марк не унимался:

— Забудьте об этом. У вас нет на нее никаких прав, и вы ничего не можете требовать. И не называйте меня «приятель», дедуля.

— Действительно, Мервин, — поддержала Марка Диана. — Если ты хочешь что-то сказать, говори, но не надо настаивать на каких-то правах.

— Хорошо, хорошо! Вот что… — Он глубоко вздохнул. — Я не буду стоять на вашем пути. Я попросил тебя вернуться, но ты отказалась. Если ты полагаешь, что этот парень может преуспеть там, где я провалился, и сделать тебя счастливой, то желаю вам обоим удачи. Всего вам хорошего. — Он замолчал, посмотрел на Диану, потом на Марка. — Вот так.

Наступило молчание. Марк хотел что-то сказать, но Диана заговорила первой:

— Ты ужасный лицемер! — Она сразу же поняла, что стоит за речью Мервина, и сама удивилась страстности своих слов. — Как ты можешь?!

Он изумился:

— Что? В чем дело?

— Что за чушь! Дескать, ты не будешь стоять на нашем пути. Ты соизволил пожелать нам удачи, словно совершил жертвоприношение. Я слишком хорошо тебя знаю, Мервин Лавзи. Ты отказываешься от чего-то, только если тебе это больше не нужно! — Диана лишь сейчас осознала, что весь салон с живым интересом прислушивается к их разговору, но она была так раздражена, что ее это не остановило. — Я знаю, что у тебя на уме. Ты переспал этой ночью со своей вдовушкой, разве не так?

— Нет!

— Нет? — Диана смотрела на него изучающе. Наверное, он говорит правду, подумала она. — Но было близко к тому? — предположила Диана и по его виду поняла, что на этот раз не ошиблась. — Ты обалдел от нее, да и ты ей нравишься, и теперь я тебе больше не нужна — в этом суть дела, не правда ли? Признай, что я права!

— Я ни в чем не собираюсь признаваться.

— Потому что тебе не хватает смелости быть честным. Но я знаю правду, и все пассажиры уже догадываются. Ты меня разочаровал, Мервин. Я-то полагала, что ты куда смелее.

— Смелее? — Он был огорошен.

— Вот именно. Но вместо этого ты придумал жалостливые слова о том, что не будешь стоять у нас на пути. Ты размяк прежде всего в мозгах! Я не вчера родилась, и обмануть меня не так-то просто!

— Хорошо, хорошо, — сказал он, подняв руки, словно защищаясь от ее слов. — Я предложил тебе мир, но ты отвергла это предложение. Можешь любоваться собой. — Он встал. — Судя по твоим словам, люди думают, что это я сбежал с любовницей. — Мервин подошел к двери. — Дай мне знать, когда у вас свадьба. Я пришлю тебе нож для разделки рыбы. — И вышел из салона.

— Ну и ну! — Диана все еще кипела. — Ну и наглость у этого типа!

Она оглядела пассажиров салона. Княгиня Лавиния надменно отвернулась, Лулу Белл улыбалась, Оллис Филд неодобрительно хмурился, а Фрэнки Гордино заметил:

— Ай да девчонка!

Наконец она повернулась к Марку. Что он думает о поведении Мервина и ее реакции? К удивлению Дианы, он расплылся в улыбке. Улыбка была столь заразительна, что она вдруг тоже улыбнулась.

— Смешно? — спросила она, сама начиная смеяться.

— Ты была неподражаема. Я горжусь тобой. И мне это приятно.

— Почему приятно?

— Потому что ты в первый раз в жизни сумела противостоять Мервину.

Так ли это? Она задумалась и решила, что Марк прав.

— Наверное.

— Ты его больше не боишься?

Она снова задумалась.

— Ты прав, больше не боюсь.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Это значит, что я его не боюсь.

— Это значит куда больше — ты его больше не любишь.

— Да? — задумчиво произнесла Диана. Она уже давно твердила себе, что не любит Мервина, но теперь, разобравшись в своих чувствах, поняла, что это было не так. Все лето, даже обманывая его, Диана оставалась у него в рабстве. Он сохранял какую-то власть над ней, даже когда она сбежала и, еще сидя в самолете, была полна раскаяния и думала вернуться к нему. Но больше ничего подобного не будет.

— Как бы ты отнеслась к тому, что он сойдется с вдовушкой? — спросил Марк.

Не задумываясь ни на мгновение, она ответила:

— Какое мне дело?

— Вот видишь!

Она засмеялась:

— Ты прав. Все это осталось позади.

Глава 24

Когда «Клипер» начал снижение в бухту Шедьяк залива Святого Лаврентия, Гарри стал сомневаться относительно похищения бриллиантов леди Оксенфорд.

Его решимость дала сбой из-за Маргарет. Спать с ней в роскошной постели в отеле «Уолдорф», просыпаться и заказывать завтрак в номер — это было дороже бриллиантов. Гарри заглядывал и дальше — как поедет с ней в Бостон, как они снимут комнату, как он поможет ей обрести самостоятельность, как по-настоящему узнает Маргарет. Ее восторги были заразительны, и Гарри, как и Маргарет, с нетерпением ждал, когда они заживут простой, но совместной жизнью.

Однако все будет иначе, если он ограбит ее мать.

Шедьяк был последней посадкой перед Нью-Йорком. Нужно быстро принимать решение. Это последний шанс попасть в багажное отделение.

Гарри снова начал размышлять, нельзя ли получить и Маргарет, и бриллианты. Прежде всего узнает ли она, что он их украл? Леди Оксенфорд обнаружит пропажу, когда распакует багаж, по всей видимости, в отеле «Уолдорф». Но кто может определить, пропали ли они в самолете, или раньше, или позже? Маргарет знает, что он вор, и наверняка заподозрит его, а если Гарри будет все отрицать, поверит ли она ему? Может поверить.

А что потом? Они будут жить в бедности в Бостоне, а в банке у него будет лежать сто тысяч долларов! Долго так продолжаться не может. Она найдет способ вернуться в Англию и поступить в женские вспомогательные части, а он отправится в Канаду и станет военным пилотом. Война продлится год или два, может быть, и дольше. Когда она закончится, он возьмет деньги из банка и купит дом в сельской местности, а Маргарет, возможно, приедет к нему и будет жить с ним вместе… а потом в один прекрасный день захочет узнать, откуда взялись деньги.

И рано или поздно ему придется ей все рассказать.

Лучше, конечно, поздно, чем рано.

Да будет так.

Ему надо придумать предлог, почему он останется в самолете во время стоянки в Шедьяке. Гарри не мог сказать, что плохо себя чувствует, потому что тогда Маргарет не покинет его, а это все испортит. Ему нужно, чтобы она сошла на берег.

Он бросил на нее взгляд через проход. Она в этот момент защелкивала ремень безопасности, втянув живот. Вспышка воображения нарисовала ему Маргарет в этой позе обнаженной, с голой грудью, в лучах света из низкого окна, заросль коричневатых волос, виднеющихся между ног, длинные ноги, тянущиеся к полу… Каким же дураком надо быть, подумал он, рискуя ее потерять ради горстки рубинов?

Но это не просто горстка рубинов, это Делийский гарнитур стоимостью в сотню тысяч, а такой суммы более чем достаточно, чтобы сделать из Гарри того, кем он хотел быть, — праздного джентльмена.

И все же он терзался мыслью рассказать ей все прямо сейчас. «Я намерен украсть драгоценности твоей матери. Надеюсь, ты не против?» Она может ответить: «Отличная идея, старая корова их ничем не заслужила». Нет, Маргарет отреагирует иначе. Она считала себя радикалкой, верила в необходимость перераспределения богатства, но все это чистая теория. Маргарет будет шокирована до глубины души, если он лишит ее семью части богатства. Она воспримет это как тяжелый удар, который поколеблет ее чувства к нему.

Она поймала его взгляд и улыбнулась.

Он виновато улыбнулся ей и посмотрел в окно.

Самолет садился в копытообразный залив, по берегам которого виднелись деревни. За ними раскинулись фермы. Когда самолет спустился еще ниже, Гарри разглядел железную дорогу, змейкой бегущую по полю в направлении длинного причала. Неподалеку от причала покачивались суда разных размеров и крошечный гидроплан. К востоку от причала на многие мили тянулись песчаные пляжи, среди дюн виднелись большие летние коттеджи. Гарри подумал, как было бы хорошо иметь летний дом у моря, похожий на такие коттеджи. «Что ж, если я этого хочу, то я это получу, — сказал он себе. — Я обязательно разбогатею!»

Самолет мягко коснулся воды. Гарри посадка уже не волновала: за последние сутки он стал опытным авиапутешественником.

— Который час, Перси? — спросил он.

— Одиннадцать часов по местному времени. Мы опаздываем на час.

— Сколько продлится стоянка?

— Один час.

В Шедьяке действовал новый метод швартовки. Пассажиры садились не в катер. Вместо этого появилось судно, похожее на лодку для ловли омаров, и взяло их на буксир. Тросы были прикреплены к обоим концам самолета, и его потянули в плавучий док по сходням.

Все это решило проблему, стоявшую перед Гарри. На прошлых стоянках, где пассажиров доставляли на берег катером, только в этот момент и можно было попасть на сушу. Здесь же — в любую минуту. До этого Гарри один за другим перебирал разные причины, в силу которых он останется в самолете во время стоянки в Шедьяке, не позволив Маргарет быть вместе с ним, но ничего толком придумать не мог. Теперь же Гарри скажет Маргарет, чтобы она шла на берег, а он присоединится к ней через несколько минут. В такой ситуации менее вероятно, что она задержится в самолете.

Стюард открыл дверь, пассажиры начали надевать пальто и шляпы. Встали и все Оксенфорды. А также и Клайв Мембери, который за весь полет не проронил ни слова — за исключением, припомнил Гарри, одного довольно напряженного разговора с бароном Габоном. Он снова подумал: о чем они могли говорить? Впрочем, Гарри быстро отбросил эту мысль и сосредоточился на своих проблемах. Когда Оксенфорды выходили, он шепнул Маргарет:

— Я тебя догоню. — И скрылся в мужском туалете.

Причесался, вымыл руки — просто чтобы чем-то себя занять. Ночью каким-то образом разбилось окно, теперь его закрывал сплошной щит, привинченный к раме. Он слышал, как из пилотской кабины спустился экипаж и вышел из самолета. Гарри посмотрел на часы и решил выждать еще пару минут.

По его расчетам, дело должно пройти гладко. Все выглядели в Ботвуде сонными, теперь людям хотелось размяться и подышать свежим воздухом. Лишь Оллис Филд со своим арестантом, конечно, останутся, как всегда, на борту. Странно, однако, что Мембери сошел на берег, если он должен присматривать за Фрэнки. Этот человек в красной жилетке Гарри сильно заинтриговал.

Сейчас на борт должны подняться уборщики. Он прислушивался изо всех сил. За дверью не раздавалось ни звука. Он приоткрыл дверь на пару дюймов и заглянул в салон. Пусто. Он осторожно вышел из туалета.

Кухня напротив двери пуста. Он заглянул во второй салон, увидел женщину со шваброй. Без колебаний начал подниматься по лестнице.

Он ступал легко, стараясь не выдать своего присутствия. Там, где лестница делала поворот, он остановился и оглядел — глаза его оказались на уровне пола — пилотскую кабину. Ни души. Он хотел подняться выше, но тут перед его глазами возникли удаляющиеся ноги в форменных брюках и ботинках. Он заглянул за угол. Это был помощник бортинженера Микки Финн, который застукал его в прошлый раз. Финн остановился у поста бортинженера и повернулся. Гарри убрал голову, размышляя, куда направляется этот член экипажа. Собирается спуститься по лестнице? Гарри прислушивался. Шаги пересекли кабину и стихли. В прошлый раз Гарри видел Микки в носовой части самолета, он там возился с якорем. Сегодня то же самое? Тогда он Гарри не помешает.

Гарри тихо поднялся выше. Сразу же посмотрел вперед. Видимо, догадка его была верна: люк открыт, Микки словно бы исчез. Гарри, не прекращая наблюдения, быстро пересек кабину и столь же быстро прошел через дверь, которая вела в багажное отделение. Беззвучно прикрыл ее за собой и перевел дыхание.

В прошлый раз он обследовал правую сторону. Теперь Гарри вошел в левую.

Он сразу понял, что ему повезло. В центре отсека стоял большой пароходный кофр, обтянутый зеленой с золотом кожей и с яркими медными застежками. Он был уверен, что это кофр леди Оксенфорд. Проверил ярлык. Имени не было, но значилось: поместье Оксенфорд, Беркшир.

«Отлично», сказал он себе.

Кофр запирался одним замком, который Гарри открыл лезвием перочинного ножа.

Кроме замка, кофр закрывался шестью медными застежками без ключа. Он открыл все запоры.

Кофр был сконструирован таким образом, чтобы служить гардеробом в каюте океанского лайнера. Гарри привел его в вертикальное положение и открыл. Внутри кофра оказались два отделения. С одной стороны на вешалке размещались платья и пальто, а также небольшое отделение для обуви внизу. В другой стороне были шесть выдвижных отделений.

Сначала он исследовал выдвижные секции. Они были сделаны из дерева, обтянутого кожей, с вельветовой подкладкой внутри. У леди Оксенфорд оказалась куча шелковых блузок, кашемировых свитеров, кружевного нижнего белья и поясов из крокодиловой кожи.

На другой стороне имелся отстегиваемый верх, чтобы легче было вынимать плечики с развешанными на них платьями. Гарри обшарил руками сверху вниз все пальто и платья, а также боковые стенки кофра.

Потом открыл отделение для обуви. Там не оказалось ничего, кроме туфель.

Гарри был в растерянности. Он уже свыкся с мыслью, что мадам взяла драгоценности с собой, и теперь не мог поверить в ошибочность своих расчетов.

Нет, отчаиваться рано.

Первым побуждением было обследовать остальной багаж Оксенфордов, но он решил действовать иначе. «Если бы я вознамерился провезти драгоценности в сдаваемом багаже, — подумал он, — то нашел бы способ их как-то припрятать. И легче найти такое место в большом кофре, чем в обыкновенном чемодане».

Он решил поискать тщательнее.

Гарри начал с отделения с вешалками. Он просунул руку внутрь кофра, а другой ощупывал его снаружи, чтобы обнаружить какое-нибудь утолщение или что-то еще необычное, говорящее о тайнике. Но ничего похожего не нашел. Занявшись другой стороной, выдвинул все выдвижные секции и…

Обнаружил тайник.

Сердце его неистово заколотилось.

Большой конверт из плотной бумаги и кожаная сумочка были приклеены липкой лентой к задней стенке кофра.

— Любительщина, — сказал он, покачав головой.

Все более волнуясь, Гарри начал отдирать ленты. Сначала он извлек конверт. На ощупь в нем не было ничего, кроме пачки бумаг, но Гарри все равно его распечатал. Внутри оказалось не менее полусотни листов плотной бумаги с затейливыми буквами с одной стороны. Вскоре он понял, что это такое — чеки на предъявителя на сто тысяч долларов каждый.

Если их пятьдесят, то это составляет пять миллионов долларов, или один миллион фунтов стерлингов.

Какое-то время Гарри смотрел на это богатство. Миллион фунтов. Это чересчур много — столько брать нельзя.

Гарри понял, почему припрятаны чеки. Английское правительство ввело чрезвычайные ограничения на валютные операции, дабы остановить утечку денег из страны. Оксенфорд вывозит деньги контрабандой, что, разумеется, представляет собой уголовное преступление.

«Такой же мошенник, как и я», — с усмешкой подумал Гарри.

Он никогда не крал чеки. Сможет ли он их обналичить? Они на предъявителя, это ясно указано на каждом из них. Но ведь каждый чек имеет свой номер, а потому поддается отслеживанию. Заявит ли Оксенфорд о пропаже? Это значило бы признать факт контрабанды валюты из Англии. Но он наверняка придумает какую-либо причину себе в оправдание.

Слишком опасно. У Гарри нет подобного опыта. Если он попробует получить по ним деньги, его арестуют. С большой неохотой он вложил чеки в конверт.

Другой припрятанный предмет — кожаное портмоне, похожее на мужской бумажник, но несколько большего размера. Гарри взял его в руки.

Похоже на сумку для драгоценностей.

Мягкая кожа, застежка-молния. Гарри открыл его.

В нем на черной бархатной подкладке лежал Делийский гарнитур.

Он поблескивал в сумраке багажного отсека, как витраж в соборе. Глубокий красный цвет рубинов перемежался посверкиванием бриллиантов разных оттенков. Крупные камни, безукоризненно подобранные и мастерски ограненные, каждый — в углублении из золота и обрамлен тончайшими золотыми лепестками. Гарри смотрел на него как загипнотизированный.

Он торжественно взял в руки ожерелье, камни переливались на его пальцах, будто разноцветные струйки воды. Странно, подумал он зачарованно, они выглядят теплыми, оставаясь на ощупь холодными. Самое прекрасное ювелирное изделие, какое ему довелось держать в руках, а может быть, и самое прекрасное из всех, созданных рукой человека.

Эта вещь изменит всю его жизнь.

Он отложил ожерелье и принялся изучать остальные части гарнитура. Браслет походил на ожерелье, в нем рубины перемежались бриллиантами, хотя камни пропорционально были меньшего размера. Особенным изяществом отличались серьги: каждая состояла из рубина в обрамлении мелких бриллиантов в золотой цепочке.

Гарри представил себе этот гарнитур на Маргарет. Красное и золотое будут потрясающе смотреться на ее бледной коже. И чтобы на Маргарет ничего больше не было. Это видение отозвалось жаром внизу живота.

Гарри потерял счет времени, которое провел, сидя на полу и любуясь драгоценными камнями. И тут он услышал чьи-то шаги.

Первая мысль, промелькнувшая в его сознании, — это помощник бортинженера, но шаги звучали по-другому — властно, уверенно, агрессивно и, с ужасом подумал он, официально.

Его охватил страх, свело желудок, зубы застучали, кулаки сжались.

Шаги быстро приближались. Гарри судорожными рывками задвинул обратно выдвижные секции, положил конверт с чеками внутрь кофра, который тут же закрыл. Он распихивал драгоценности по карманам, когда дверь в багажный отсек отворилась.

Гарри спрятался за кофр.

Нескончаемо тянулась тишина. У него было неотвязное чувство, что он спрятался недостаточно быстро и его заметили. Он слышал довольно тяжелое дыхание, какое бывает у полного человека, торопливо взбежавшего вверх по лестнице. Войдет ли этот человек внутрь отсека или нет? Гарри затаил дыхание. Он прислушивался изо всех сил. Дыхания уже не слышно. Ушел? Гарри медленно встал и осмотрелся. Никого.

Он вздохнул с облегчением.

Но что все-таки происходит?

У него возникло ощущение, что тяжелые шаги и учащенное дыхание могут означать только одно — это был полицейский. Или таможенный служащий? Может быть, это рутинный досмотр?

Он подошел к двери и чуточку ее приоткрыл. Он услышал приглушенные голоса из пилотской кабины, но по-прежнему никого не было видно. Он крадучись подошел к двери пилотской кабины. Она оказалась открыта, и тут до него донеслись голоса двух мужчин:

— Этого парня нет в самолете.

— Должен быть. Он не выходил.

Акцент был не совсем американский, и Гарри понял, что это разговаривают канадцы. О ком они говорят?

— Может быть, он сошел после основной группы пассажиров.

— И куда же он делся? Его никто не видел.

«Неужели сбежал Фрэнки Гордино?» — подумал Гарри.

— Кстати, кто он?

— Говорят, что он из шайки того бандита, которого доставляют самолетом.

Значит, Гордино на берег не вышел, но на борту был кто-то из его сообщников, которого обнаружили, но он сбежал. Кто бы это мог быть из всех этих респектабельных пассажиров?

— Но это еще не значит, что он совершил преступление, верно?

— Верно, но он летит по чужому паспорту.

Холод пронзил Гарри. Он летит с фальшивым паспортом. Но не могут же они искать его?

— Ну и что мы будем делать?

— Доложим сержанту Моррису.

И вдруг Гарри пронзила ужасная мысль, что они могут иметь в виду именно его. Если полиция узнала или догадалась, что кто-то из пассажиров может попытаться устроить побег Гордино, она, конечно, проверит список пассажиров, и вскоре выяснится, что Гарри Ванденпост два года назад заявил о том, что у него в Лондоне украли паспорт, а дальше нужно только заявиться к мистеру Ванденпосту домой, и тут выяснится, что он вовсе не летит на «Клипере», а сидит у себя в кухне, жует кукурузные хлопья и почитывает утреннюю газету. Зная, что за Ванденпоста себя выдает именно он, Гарри, полиция тотчас решит, что именно ему поручено устроить побег Гордино.

Нет, не надо спешить с умозаключениями. Возможно и какое-то иное объяснение.

К разговору подключился третий голос:

— Кого вы ищете, ребята?

Похоже, это помощник бортинженера Микки Финн.

— Парня, который выдает себя за Гарри Ванденпоста, но таковым не является.

Все стало ясно. Гарри остолбенел. Его разоблачили. Видение дома в сельской местности с теннисным кортом потускнело, как старая фотография, вместо него возник затемненный Лондон, суд, тюремная камера, а потом в лучшем случае армейский барак. Его постигла самая большая неудача, которую только можно было себе представить.

— Я как-то застукал его здесь во время стоянки в Ботвуде, — заметил помощник бортинженера.

— Да, но сейчас его здесь нет.

— Вы уверены?

«Заткнись, Микки!» — взмолился Гарри.

— Мы все осмотрели.

— Проверили машинное отделение?

— Где это?

— В крыльях.

— Да, мы осмотрели крылья.

— Вы проползли? Там есть места, незаметные из кабины.

— Посмотрим еще раз.

«Эти полицейские довольно туповаты», — подумал Гарри.

Он сомневался, поверит ли им сержант Моррис. Если у того хватит ума, он потребует еще раз обыскать самолет. И тогда они уж наверняка заглянут за пароходный кофр. Где же спрятаться?

Есть несколько укромных мест, но экипажу они отлично известны. При тщательном осмотре все будет исследовано — салоны в носовой части, туалеты, крылья, пустое пространство в хвосте. Где бы он ни укрылся, экипаж его обнаружит.

Он онемел от чувства горькой досады.

Исчезнуть? Выскользнуть из самолета и спрятаться где-нибудь на берегу? Шансов мало, но это лучше, чем самому отдаться в руки полиции. Но если даже он, никем не замеченный, проскочит деревню, куда ему идти? В городе он сумел бы раствориться, но ясное дело, что до ближайшего города ох как далеко. В сельской местности он обречен. Нужна толпа, переулки, железнодорожные вокзалы, магазины. Но Канада хотя и большая страна, однако в основном покрытая лесами.

Вот если бы оказаться в Нью-Йорке! Там он был бы в полной безопасности.

Где же укрыться?

Гарри услышал, что полицейские выбрались из крыльев. Он снова спрятался, как в первый раз.

И понял, что глаза его уткнулись в то, что может решить все его проблемы.

Он спрячется в кофре леди Оксенфорд.

Но можно ли в него залезть? Он высотой пять футов и два фута в ширину. Если бы кофр был пуст, в нем могли бы поместиться два человека. Но он отнюдь не пуст, надо освободить себе место, вынув часть одежды. А с ней что делать? Ее нельзя просто бросить. Но можно запихнуть в собственный полупустой чемодан.

Однако надо спешить. Он прополз среди чужого багажа и схватил свой чемодан. Быстрыми движениями открыл его и запихал внутрь пальто и платья леди Оксенфорд. Ему пришлось сесть на крышку чемодана, чтобы его закрыть.

Теперь надо залезть в кофр. Он обнаружил, что легко может его закрыть изнутри. Однако не задохнется ли он там? Но ведь Гарри проведет в нем не так уж много времени. Конечно, будет душно, но это несмертельно.

Заметят ли полицейские, что застежки открыты? Вполне вероятно. Можно ли защелкнуть их, находясь внутри? Трудная задача. Гарри надолго задумался. Если он прорежет отверстия около застежек, то сможет просунуть нож и как-то справиться с ними. К тому же через эти отверстия будет поступать воздух.

Он достал перочинный нож. Кофр был сделан из дерева, обтянутого кожей. На темно-зеленой коже узор из золотых цветов. Как и в большинстве перочинных ножей, в его ноже было острое шило, предназначенное для извлечения камней из лошадиных копыт. Гарри воткнул шило в середину одного из цветочных орнаментов и нажал. Шило довольно легко преодолело кожу, но с деревом было труднее. Он быстрыми движениями вставлял и вынимал шило. Дерево толщиной в четверть дюйма, прикинул Гарри. Через минуту-другую шило вышло наружу.

Гарри выдернул его. Снаружи из-за структуры обивочного материала отверстие незаметно.

Забрался внутрь. С облегчением обнаружил, что может изнутри манипулировать застежками.

Их было две сверху и три сбоку. Сначала он занялся верхними, потому что они более заметны. Он едва справился с этой задачей, когда снова услышал шаги.

Он забрался внутрь и закрылся.

На этот раз застежки никак не защелкивались. Расправив ноги, он едва мог пошевелиться. Но наконец справился с застежками.

Поза, в которой он застыл, через две минуты показалась нестерпимо неудобной. Он вертелся и извивался, но эти движения не приносили облегчения. Оставалось терпеть.

Ему казалось, что он дышит очень шумно. Звуки снаружи казались глухими, далекими, но все же были слышны шаги за дверью отсека, наверное, потому, что там не имелось ковра и вибрация корпуса ощущалась сильнее. Не меньше трех человек, определил Гарри. Он не мог слышать, как открывается и закрывается дверь, но услышал шаги совсем рядом и понял, что кто-то вошел в багажный отсек.

Чуть ли не над его ухом прозвучал голос:

— Не понимаю, как этот мерзавец мог от нас ускользнуть.

«Пожалуйста, не смотри на боковые застежки!» — в ужасе взмолился Гарри.

Кто-то стукнул по верху кофра. Гарри затаил дыхание. Наверное, кто-то из полицейских облокотился о кофр, подумал он.

Заговорил другой, что находился подальше:

— Нет, в самолете его нет. Мы осмотрели все.

Ему ответил другой голос. Колени Гарри отчаянно ныли. Ради Бога, поговорите где-нибудь в другом месте!

— Но мы все равно его поймаем. Не может он пройти сто пятьдесят миль до границы незамеченным.

Сто пятьдесят миль! Чтобы покрыть такое расстояние, потребуется не меньше недели. Конечно, Гарри может подхватить попутная машина, но в этой глуши его хорошо запомнят.

Какое-то время стояла тишина. Потом послышались удаляющиеся шаги.

Он ждал. Ни звука.

Достал нож, просунул лезвие в одну из дыр и открыл застежку.

Сейчас это давалось ему с трудом. Колени болели так, что он не мог стоять и упал бы, если бы было куда падать. Нетерпеливыми движениями он снова и снова совал лезвие в отверстие. Паника закрытого пространства овладела им безраздельно. Я здесь задохнусь! Попытался взять себя в руки. Боль вроде бы утихла. Он осторожно еще раз просунул лезвие и двигал им, пока оно не зацепило защелку. Нажал. Медная скоба вроде бы поддалась, но лезвие сразу же соскользнуло. Он стиснул зубы и попытался еще раз.

Защелка открылась.

Медленно, изнывая от боли, он проделал то же самое с другой застежкой.

Наконец он сумел распахнуть обе половины кофра и выпрямиться. Боль в коленях была настолько непереносима, что Гарри готов был кричать в голос. Затем начала утихать.

Что же делать теперь?

Из самолета ему не выбраться. До Нью-Йорка он, по всей видимости, в безопасности, но что потом?

Придется прятаться здесь и дальше и попробовать скрыться ночью.

Может быть, ему повезет. Но альтернативы нет. И уж теперь все точно поймут, что именно он похитил бриллианты леди Оксенфорд. Но что еще хуже, поймет и Маргарет. А у него не будет даже возможности с ней поговорить.

Чем больше Гарри об этом думал, тем отвратительнее казалась ему ситуация, в которой он очутился.

Гарри и раньше предполагал, что похищение Делийского гарнитура ставит под удар его отношения с Маргарет. Но всегда был уверен, что он будет рядом с ней, когда она поймет, что произошло, и Гарри попытается как-то все уладить. Теперь могут пройти дни, прежде чем он ее увидит, а если все будет плохо и его арестуют, то годы.

Он представлял себе, что она подумает. Гарри сблизился с ней, спал с ней, обещал помочь найти жилье, а кончилось все сплошным позором — он украл драгоценности ее матери, а саму Маргарет при этом просто не принял во внимание. Она решит, что его с самого начала занимали только бриллианты. Сердце ее будет разбито, она возненавидит Гарри, будет его презирать.

От этой мысли Гарри мутило, он чувствовал себя несчастным.

До этой минуты он даже не отдавал себе отчета в том, как много значит для него Маргарет. Она искренне полюбила Гарри. Все прежнее в его жизни было фальшью — акцент, манеры, одежда, образ жизни, все служило прикрытием. Но Маргарет полюбила вора, парня из рабочей среды, без отца, подлинного Гарри. Ничего более прекрасного в жизни с ним еще не случалось. Если он выбросит это как хлам, жизнь его останется такой, как сейчас, сплошным притворством и обманом. Но она заставила Гарри желать совсем иного. Он все еще надеялся на дом с теннисным кортом, но это не принесет ему радости, если в нем не будет Маргарет.

Он вздохнул. Мальчик Гарри давно уже не мальчик. Он уже взрослый мужчина.

Он открыл кофр леди Оксенфорд. Вынул из кармана кожаный футляр с Делийским гарнитуром.

Открыл его. Вынул гарнитур. Рубины переливались бесчисленными огоньками. «Ничего подобного я больше никогда не увижу», — грустно подумал он.

Гарри сложил гарнитур в кожаный футляр. Затем, с тяжелым сердцем, превозмогая себя, положил футляр в кофр леди Оксенфорд.

Глава 25

Нэнси Ленан сидела на деревянной пристани Шедьяка поблизости от здания аэропорта. Это здание было очень похоже на приморский коттедж с цветами в горшках на подоконниках и навесами над окнами, но радиомачта возле дома и наблюдательная вышка, возвышающаяся над крышей, говорили о его подлинном назначении.

Мервин Лавзи сидел с ней рядом в кресле с полосатым полотняным сиденьем. Вода тихо шуршала о пристань. Нэнси закрыла глаза. Она почти не спала ночью. Легкая улыбка пряталась в уголках ее губ, когда она вспоминала, что они вытворяли с Мервином. Она радовалась, что они не дошли до конца. Это было бы слишком поспешно. Зато теперь можно предвкушать то, что неизбежно произойдет в недалеком будущем.

Шедьяк был рыбацкой деревней и приморским курортом. К западу от пристани открывался сверкающий под лучами солнца залив, где виднелись несколько лодок для ловли омаров и катеров с закрытыми кабинами, а также «Клипер» и маленький гидроплан. К востоку, сколько хватало глаз, на многие мили тянулись песчаные пляжи, и большинство пассажиров прогуливались там у кромки воды или сидели среди дюн.

Мирную картину нарушили два автомобиля, со скрежетом притормозившие у пристани. Из них выскочили семь или восемь полицейских. Они торопливо вошли в здание аэропорта.

— У них такой вид, словно они намерены кого-то арестовать, — высказалась Нэнси.

Мервин утвердительно кивнул:

— Интересно кого?

— Может быть, Фрэнки Гордино?

— Зачем? Он и так арестован.

Минутой позже полицейские вышли из здания. Трое поднялись на борт «Клипера», двое двинулись вдоль берега, а еще двое — по дороге. Создавалось впечатление, что они кого-то ищут. Когда подошел один из членов экипажа «Клипера», Нэнси спросила:

— Кого ищет полиция?

Тот минуту колебался, словно не был уверен, что ему следует делиться такого рода информацией, затем все-таки ответил:

— Парня, который выдает себя за Гарри Ванденпоста, — это его ненастоящее имя.

Нэнси нахмурилась:

— Тот молодой человек, который сидел с семьей Оксенфордов? — У нее было такое впечатление, что Маргарет Оксенфорд им увлеклась.

— Да. Он сошел на берег? Я что-то его не видел, — сказал Мервин.

— Я тоже не уверена.

— Мне показалось, что это довольно скользкий тип.

— Правда? — Нэнси считала, что это парень из хорошей семьи. — У него такие приятные манеры.

— Вот именно.

Нэнси заставила себя улыбнуться: очень характерно, что Мервин недолюбливает людей с изысканными манерами.

— Похоже, что Маргарет к нему неравнодушна. Надеюсь, ей эта история не повредит.

— Ее родителей обрадует такой поворот дела, кажется мне.

Нэнси не могла заставить себя посочувствовать родителям девушки. Они с Мервином были свидетелями гнусного поведения лорда Оксенфорда в столовой «Клипера». Такие люди сочувствия не заслуживают. Но Нэнси было жаль Маргарет, если она влюбилась в этого пройдоху.

— Я человек, не привыкший действовать импульсивно, Нэнси, — вдруг сказал Мервин.

Она сразу же насторожилась.

Он продолжил:

— Я встретил тебя всего несколько часов назад, но я абсолютно уверен, что хотел бы знать тебя всю оставшуюся жизнь.

«Ты не можешь быть в этом абсолютно уверен, дурачок!» — подумала Нэнси. Но ей все равно было приятно слышать такое. Она промолчала.

— Я собирался расстаться с тобой в Нью-Йорке и вернуться в Манчестер, но теперь не хочу.

Нэнси улыбнулась. Именно этих слов она и ждала. Нэнси дотронулась до его руки:

— Я очень этому рада.

— Да? — Он подался вперед. — Беда в том, что скоро пересечь Атлантику станет практически невозможно для всех, кроме военных.

Она кивнула. Такая мысль уже приходила ей в голову. Она не слишком об этом задумывалась, но была уверена, что они сумеют прийти к нужному решению, если захотят, конечно.

Мервин продолжал:

— Если мы сейчас расстанемся, то сможем увидеться только спустя годы — в буквальном смысле слова. Меня это не устраивает.

— Меня тоже.

— Поедем со мной в Англию, — предложил Мервин.

Нэнси перестала улыбаться:

— Что?

— Поехали со мной вместе. Поселишься в гостинице или купишь дом или квартиру. Что пожелаешь.

Нэнси почувствовала, как в ней поднимается возмущение. Она стиснула зубы и попыталась сохранять спокойствие.

— Ты не в своем уме! — отрезала Нэнси и отвернулась. Она была разочарована до глубины души.

Он выглядел обиженным и удивленным ее реакцией:

— А что такое?

— У меня дом, двое сыновей и многомиллионный бизнес. А ты предлагаешь мне все это бросить и переехать в манчестерскую гостиницу?

— Не надо в гостиницу, если не хочешь! Живи со мной, в моем доме.

— Я респектабельная вдова, у меня есть свое место в обществе, я не собираюсь жить в качестве содержанки!

— Послушай, я думаю, что мы поженимся, точнее, я в этом уверен, но думаю, что ты к замужеству еще не готова — слишком мал срок нашего знакомства.

— Не в этом дело, Мервин, — сказала она, хотя отчасти дело было и в этом. — Мне все равно, как ты собираешься все обустроить, я просто не собираюсь бросать свое дело и лететь за тобой в Англию.

— А как иначе мы можем быть вместе?

— Почему же ты сразу не задал мне этот вопрос, а сам выдал ответ на него?

— Потому что ответ только один.

— Их целых три. Я могу переехать в Англию, ты можешь перебраться в Америку, или мы вместе куда-нибудь уедем — скажем, на Бермуды.

Этот ответ поставил его в тупик.

— Но моя страна воюет. Я должен участвовать в войне. Быть может, я слишком стар для военной службы, но авиации тысячами потребуются пропеллеры, а я лучше всех в Англии знаю, что это такое. Я нужен моей стране.

Все, что он говорил, только осложняло ситуацию.

— А почему ты думаешь, что я не нужна моей стране? Я делаю солдатские сапоги, и когда Соединенные Штаты вступят в войну, то появится много солдат, которым потребуются добротные сапоги.

— Но у меня бизнес в Манчестере.

— А у меня бизнес в Бостоне, и, кстати, гораздо более крупный.

— Но ты ведь женщина, это не одно и то же!

— Абсолютно то же, и ты достаточно глуп, если не понимаешь такой простой вещи! — выкрикнула она.

Нэнси сразу же пожалела о сказанной ею фразе. На его лице появилось выражение гнева: она нанесла ему смертельное оскорбление. Он поднялся со стула. Она хотела что-то сказать, чтобы не дать ему уйти обиженным, но не нашла нужных слов, и через минуту его уже не было рядом.

— Черт возьми! — горько произнесла она. Нэнси сердилась на него и проклинала себя. Она не хотела его оттолкнуть, он ей так нравится! Многие годы назад Нэнси поняла, что лобовое столкновение — не лучший способ что-то доказать мужчинам, потому что они допускают агрессию со стороны другого мужчины, но не женщины. В бизнесе она всегда сдерживала собственный боевой дух, смягчала тон и добивалась своего манипулированием людьми, а не конфронтацией с ними. Теперь она на один момент все это забыла и по-дурацки поссорилась с самым привлекательным мужчиной, с каким ей довелось встретиться за последние десять лет.

«Какая же я дура, я же знала, что он горд, это именно то, что меня в нем привлекает, это часть его силы. Он тверд, но не подавляет свои эмоции, как часто делают твердые люди. Вот, например, он помчался за сбежавшей женой на другой конец земли. К тому же он заступился за евреев, когда у лорда Оксенфорда поехала крыша в столовой. И как он меня целовал…»

Ирония ситуации в том, что она сама готова была подумать о переменах в своей жизни.

То, что сказал ей Дэнни Райли о ее отце, выставило в новом свете всю жизнь Нэнси. Она всегда понимала, что они с Питером ссорились потому, что он чувствовал ее умственное превосходство. Но такое соперничество между детьми обычно исчезает, когда они становятся взрослыми: ее сыновья дрались, как кошка с собакой, лет двадцать, а теперь лучшие друзья, беззаветно преданные друг другу. Но, по контрасту, ее соперничество с Питером просуществовало до их зрелых лет, и теперь она понимала, что в ответе за это не кто-нибудь, а их отец.

Тот сказал Нэнси, что она будет его преемницей, а Питер станет работать под ее началом, но Питеру пообещал обратное. Поэтому оба считали, что должны управлять компанией. Однако причины последнего решения отца гнездятся в еще более далеком прошлом. Он никогда не излагал ясно правила игры и сферы ответственности: покупал игрушки детям сразу на двоих, а потом отказывался разрешать возникавшие споры. Когда они подросли и научились водить авто, отец купил машину им опять-таки на двоих, и они ссорились из-за нее на протяжении многих лет.

Стратегия отца сработала в отношении Нэнси: она сделала ее человеком сильной воли, умным и проницательным. Но Питер так и остался слабовольным и коварным, одним словом — ничтожеством. И теперь достойнейший из них двоих вот-вот возглавит компанию в соответствии с отцовским предначертанием.

Но именно это и беспокоило Нэнси: все идет в соответствии с отцовским планом. Мысль о том, что все, что она делала, было кем-то предопределено, отравляла вкус победы. Вся ее жизнь представлялась ей теперь в виде некоего школьного задания. Нэнси получила высшую отметку, но в свои сорок лет она давно уже не школьница. И у нее есть жгучее желание самой ставить цели и жить собственной жизнью.

С Мервином она была уже морально готова спокойно обсудить их совместное будущее. Но он оскорбил ее, решив, что она бросит все и последует с ним в другую страну. Однако вместо того, чтобы отговорить Мервина от этой затеи, Нэнси обрушилась на него.

Правда, он ее разочаровал еще кое в чем. Конечно, она не ждала, что этот гордец на коленях попросит ее руки, но все же…

В глубине души Нэнси хотела, чтобы Мервин сделал ей предложение. Все-таки она не какая-нибудь легкомысленная особа, а американка из католической семьи, и если мужчина просит ее взять на себя известные обязательства, то их можно реализовать только в одной форме — в браке. Если он не способен это понять — значит, не имеет права ничего просить.

Она вздохнула. Разумеется, она была возмущена, однако Нэнси зря его оттолкнула. Но быть может, разрыв еще не состоялся? Она надеялась на это всем сердцем. Сейчас, почувствовав опасность потерять Мервина, Нэнси поняла, как много он для нее значит.

Мысли ее прервало появление еще одного мужчины, с которым у Нэнси когда-то была определенная близость, — Нэта Риджуэя.

Он встал перед ней, вежливо сняв шляпу:

— Похоже, ты снова меня победила.

Какое-то время она изучала его. Он оказался не в состоянии основать компанию и выстроить ее так, как отец создал «Блэк бутс», — у него не было ни нужной прозорливости, ни энергии. Но он умело руководил большой организацией, потому что был умен, трудолюбив, упорен.

— Если это может служить тебе утешением, Нэт, — наконец сказала Нэнси, — готова признать, что пять лет назад я совершила ошибку.

— Деловую или личную? — спросил он, и что-то в его голосе выдавало скрытую неприязнь.

— Деловую, — спокойно пояснила она. Его уход положил конец роману, который так и не успел толком начаться, и не было смысла вообще об этом говорить. — Кстати, прими мои поздравления. Я видела фотографию твоей жены, она очень красивая.

— Спасибо. А что касается деловой стороны, то меня изрядно удивило, что ради достижения цели ты прибегла к шантажу.

— Это поглощение компании, а не чайная церемония. Ты сказал мне это только вчера.

— Меткий ответ. — Он на какое-то время замолчал. — Позволь мне сесть.

— Садись, черт возьми! — Внезапно эта формальность вывела ее из себя. — Мы работали вместе много лет, несколько недель встречались. Незачем просить у меня разрешения сесть.

— Спасибо. — Он улыбнулся, придвинул стул, на котором сидел ранее Мервин, и повернул его так, чтобы находиться к ней лицом. — Я хотел поглотить «Блэк бутс» без твоей помощи. Это оказалось глупостью, и я проиграл. Мне нужно было как следует пораскинуть мозгами.

— Не стану спорить. — Нэнси не демонстрировала враждебность в словах, но, вероятно, она чувствовалась в интонации. — Я не злопамятна.

— Я рад, что ты это сказала, потому что все равно хочу выкупить у тебя компанию.

Это ее огорошило. Наверное, она его недооценила. «Будь начеку!» — сказала она себе.

— Что у тебя на уме?

— Я хочу попробовать еще раз. Конечно, теперь я должен буду предложить условия получше. Но что важнее — я хочу, чтобы мы были союзниками до и после слияния компаний. Я хочу действовать в согласии с тобой, чтобы ты стала менеджером «Дженерал текстайл», и я готов подписать с тобой пятилетний контракт.

Этого она не ожидала и не знала пока, как к такому предложению относиться. Чтобы выиграть время, спросила:

— Контракт? Что ты имеешь в виду?

— Руководить «Блэк бутс» как подразделением «Дженерал текстайл».

— Я потеряю независимость и стану наемным сотрудником?

— Это зависит от того, как мы выстроим структуру компании. Ты можешь владеть пакетом акций. И пока твоя работа будет приносить доход, ты будешь независима настолько, насколько пожелаешь. Мы не вмешиваемся в дела прибыльных филиалов. Но если ты будешь приносить убытки, тогда извини — неумех мы увольняем. — Он покачал головой. — Но тебе это не грозит.

Чутье подсказывало Нэнси, что его надо гнать прочь. Как бы Нэт ни подслащивал пилюлю, он все равно хотел забрать у нее компанию. Однако она понимала, что немедленный отказ отвечал бы замыслу отца, а Нэнси решила перестать жить по его программе. Но что-то надо было ответить. Она решила выждать.

— Это может меня заинтересовать.

— И это все, что я хотел услышать, — сказал он, вставая. — Подумай, определи, какое соглашение тебя устроит, я отнюдь не предлагаю подписать незаполненный чек, напротив, я хочу, чтобы ты понимала: я сделаю все, чтобы тебе было хорошо. — Голос его завораживал, на словах все выглядело весьма убедительно. За последние годы Нэт мастерски освоил искусство переговоров. Он устремил взгляд куда-то за ее спину. — Мне кажется, что с тобой хотел бы поговорить твой брат.

Она оглянулась и увидела приближающегося к ним Питера. Нэт натянул шляпу и удалился. Создавалось впечатление военной операции охвата. Нэнси с отвращением окинула взглядом Питера. Он обманул и предал ее, Нэнси трудно было заставить себя говорить с ним. Ей захотелось поразмышлять над удивительным предложением Нэта Риджуэя, взвесить, как оно вписывается в ее новые представления о своей жизни, но Питер не дал на это времени. Он стоял перед ней, склонив голову набок, как делал когда-то в детстве.

— Мы можем поговорить?

— Сомневаюсь, — фыркнула она.

— Я хочу попросить прощения.

— За предательство, которое кончилось неудачей?

— Я хочу восстановить мир.

«Сегодня все во мне заинтересованы», — подумала она почему-то с грустью.

— Ты можешь как-то искупить свои грехи, все, что ты натворил?

— Не могу, — быстро сказал он. — Никогда. — Питер опустился на стул, где до него сидел Нэт. — Прочитав твой меморандум, я почувствовал себя круглым дураком. Ты утверждала, что я не в состоянии руководить бизнесом, я ничем не похож на отца, а ты справишься с этим куда лучше меня, и я почувствовал жгучий стыд, потому что в глубине души знал, что это правда.

«Что ж, похоже, Питер прогрессирует», — подумала она.

— Это сводило меня с ума, Нэн, я говорю правду. — В детстве они называли друг друга Нэн и Пити, и из-за того, что он назвал ее этим именем, комок подкатил к горлу Нэнси. — Я не отдавал себе отчета в том, что делаю.

Она покачала головой. Типичное для Питера объяснение.

— Ты хорошо знал, что делаешь. — Нэнси сказала это с горечью, но без гнева.

Группка людей теснилась у входа в здание аэропорта, что-то обсуждая. Питер раздраженно посмотрел на них.

— Давай пройдемся вдоль берега, — предложил он.

Нэнси вздохнула. Все же он ее младший брат. Она встала.

Питер лучезарно улыбнулся.

Они прошли до конца пристани, перешагнули железнодорожные пути и вышли на пляж. Нэнси скинула туфли на высоких каблуках и пошла по песку в чулках. Ветер лохматил светлую шевелюру Питера, и она с изумлением увидела, что та редеет на висках. Подумала, почему не замечала этого раньше, и поняла, что он, по-особому причесываясь, старательно закрывает виски. Тут же и она почувствовала себя старой.

Поблизости никого не было, но Питер молчал. Тогда заговорила Нэнси:

— Дэнни Райли сообщил мне странную вещь. Он сказал, что отец намеренно сделал все так, чтобы мы с тобой неизбежно схлестнулись.

Питер нахмурился:

— Зачем отец это сделал?

— Чтобы мы стали сильнее.

— Ты этому веришь? — хрипло усмехнулся Питер.

— Верю.

— Да и я, наверное, тоже.

— Я решила избавиться от отцовских чар на те годы, что мне остаются.

Он кивнул:

— Но что это означает?

— Пока не знаю. Может быть, я приму предложение Нэта, и наша компания сольется с его фирмой.

— Это уже не «наша» компания, Нэн. Это твоя компания.

Она изучающе посмотрела на него. Искренен ли он? Но это нехорошо — быть такой подозрительной. Она решила истолковать сомнение в его пользу.

Он продолжал говорить, и ей показалось — вполне искренне:

— Я понял, что не создан для бизнеса, и я хочу отказаться в пользу тех, кто хорошо с ним справляется. В твою пользу.

— И что же ты будешь делать?

— Может быть, я куплю себе этот дом. — Они шли мимо красивого белого коттеджа с зелеными ставнями. — У меня теперь будет много свободного времени.

Ей стало жаль его.

— Дом красивый. Он продается? — спросила она.

— На другой стороне вывешено объявление. Я уже смотрел. Пойдем покажу.

Они обошли дом. Он был заперт, ставни тоже закрыты, поэтому даже в окна нельзя было заглянуть, но внешне дом выглядел очень привлекательно. Широкая веранда с гамаком. Теннисный корт и сад. Вдали виднелось небольшое строение без окон, на взгляд Нэнси, эллинг.

— Заведешь себе яхту, — сказала она. Питер обожал ходить под парусом.

Боковая дверь в эллинг была открыта. Питер вошел в нее.

— Боже мой! — услышала она его голос.

Нэнси вошла в дверной проем и начала вглядываться в темноту.

— В чем дело? — с волнением спросила она. — Питер, с тобой все в порядке?

Питер возник с ней рядом и взял ее за руку. На долю секунды она увидела злую, торжествующую усмешку на его лице и поняла, что совершила ужасную ошибку. Он с силой вывернул ее руку и втащил внутрь. Нэнси споткнулась, закричала, выронила туфли и сумочку и упала на грязный пол.

— Питер! — что было сил крикнула она. Нэнси услышала его быстрые шаги, затем хлопнула дверь, и она оказалась в полной темноте. — Питер? — позвала Нэнси, теперь уже испуганно. Поднялась на ноги. Услышала скрип и глухой удар и тут же поняла, что дверь закрыли чем-то вроде засова. — Питер, где ты, отзовись! — снова закричала она.

Ответа не было.

Истерический страх подкатил к горлу. От ужаса ей захотелось кричать. Она поднесла ладонь ко рту и прикусила палец. Паника постепенно отступала.

Стоя в темноте, ничего не видя и не ориентируясь, Нэнси поняла, что брат все спланировал заранее. Нашел пустой дом с подходящим сараем для лодки, заманил ее и запер, чтобы она опоздала к вылету и не смогла присутствовать на заседании правления. Сожаления, извинения, разговоры о том, чтобы бросить бизнес, мучительные признания — все было ложью. Он цинично вспомнил детские годы, чтобы смягчить ее. Она в очередной раз ему поверила, и снова он ее предал. Больше всего хотелось плакать.

Она прикусила губу и попробовала оценить свое положение. Когда ее глаза привыкли к темноте, она увидела щелку света под дверью. Подошла, вытянув перед собой обе руки. Дойдя до двери, она ощупала стены с обеих сторон и нашла выключатель. Она щелкнула им. Эллинг наполнился ярким светом. Нашла дверную ручку и попыталась без всякой надежды ее открыть. Дверь не поддалась, Питер закрыл ее основательно. Попробовала надавить плечом, всей тяжестью тела, но она не открывалась.

Локти и колени болели в том месте, где Нэнси ударилась об пол, чулки все в дырах.

— Ах ты свинья! — выругалась она.

Натянула туфли, подняла сумочку и осмотрелась. Большую часть пространства занимала парусная лодка на колесной тележке. Мачта подвешена под потолком, паруса аккуратно сложены кипами на палубе. В передней части эллинга находились широкие ворота. Нэнси обследовала их, но, как и ожидала, они были на прочном запоре.

Эллинг располагался в некотором отдалении от пляжа, но все же оставался шанс, что кто-нибудь из пассажиров «Клипера» или кто-то еще пройдет мимо. Нэнси набрала полные легкие воздуха и закричала что было силы:

— Помогите! Помогите! Помогите!

Решила кричать с минутными интервалами, чтобы не сорвать голос.

Ворота и боковая дверь оказались плотно закрыты и хорошо подогнаны, но можно было попробовать открыть их ломом или еще чем-нибудь. Она еще раз осмотрелась. Хозяин, судя по всему, являлся человеком аккуратным, потому что никаких садовых инструментов здесь, в эллинге, не было видно. Ни лопат, ни грабель.

Она снова позвала на помощь, затем залезла на палубу лодки в поисках инструментов. Там оказалось несколько ящиков, но все были заперты, как и положено у рачительного хозяина. Снова осмотрела все вокруг сверху, но не обнаружила ничего нового.

— Черт возьми! — громко выругалась Нэнси.

Она села на киль и предалась мрачным раздумьям. В эллинге было холодно, хорошо хоть, что вышла из самолета в кашемировом пальто. Она продолжала ежеминутно звать на помощь, но время шло, и ее надежды таяли. Пассажиры уже должны были вернуться на борт «Клипера». Скоро вылет, а она останется в этой дыре.

Вдруг ее пронзила мысль, что потеря компании может оказаться самой малой ее потерей. А если никто не пройдет мимо эллинга в течение недели? Она может здесь умереть. В ужасе она начала кричать громче и чаще. Нэнси сама слышала истерические нотки в своем голосе, и это пугало ее еще сильнее.

Вскоре она устала, и это ее немного успокоило. Питер — злобный тип, но не убийца, он не бросит ее здесь умирать. Наверное, сделает анонимный звонок в полицию Шедьяка, скажет, где ее искать. Но конечно, не раньше, чем кончится заседание правления. Она твердила себе, что ей ничего не грозит, но на душе было совсем не спокойно. А что, если Питер более жесток, чем она думает? А что, если он про нее просто забудет? Если заболеет или попадет в автомобильную аварию? Кто тогда ее спасет? Она услышала шум моторов «Клипера» на другой стороне бухты. Паника сменилась отчаянием. Ее предали, Нэнси все проиграла, она потеряла Мервина, который сидит в самолете, приготовившись к взлету. Наверное, удивился, почему соседки нет на месте, но, учитывая последние ее слова, обращенные к Мервину, он наверняка решил, что ему до отсутствия Нэнси нет никакого дела, поскольку между ними все кончено.

Конечно, с его стороны было наглостью думать, что она поедет за ним следом в Англию, но, если подходить к этому реалистично, так же подумал бы на месте Мервина любой мужчина, и глупо по этому поводу беситься. Теперь они расстались, сердитые друг на друга, и больше она его не увидит. И может быть, умрет.

Далекий шум двигателей достиг крещендо. «Клипер» взлетал. Шум длился минуту или две, затем начал стихать, по мере того как самолет, подумала Нэнси, исчезал в небе. «Ну вот, я потеряла свой бизнес, потеряла Мервина и, вполне возможно, умру здесь от голода, от жажды, в бреду и агонии…»

Она почувствовала слезинку, сбегающую по щеке, вытерла ее рукавом пальто. Надо взять себя в руки. Должен ведь найтись какой-то выход. Она снова огляделась. Может быть, удастся использовать в качестве тарана мачту? Она потянулась к канату. Нет, мачта слишком тяжелая, ей одной не поднять. Может быть, каким-то образом вырубить дверь? Она вспомнила истории средневековых узников в подземельях, год за годом они скребли камни ногтями в тщетной попытке спастись. В ее распоряжении нет стольких лет, нужно найти что-нибудь поострее ногтей. Заглянула в сумочку. Маленькая гребенка из слоновой кости, почти пустой тюбик ярко-красной помады, дешевая пудреница, которую сыновья подарили ей в день тридцатилетия, вышитый носовой платок, чековая книжка, пятифунтовая купюра, несколько пятидесятидолларовых купюр и маленькая золотая авторучка. Ничего подходящего. Подумала о своей одежде. На ней пояс из крокодиловой кожи с золотой пряжкой. Булавкой пряжки можно попробовать выскоблить дерево вокруг замка. Это займет много времени, но теперь времени у нее сколько угодно.

Она соскочила с лодки и определила место замка на больших воротах. Древесина оказалась очень прочной, но, может быть, не придется проскабливать ее насквозь: если она хоть немного углубится, дерево можно будет выломать. Нэнси снова позвала на помощь. Никто не откликнулся.

Она сняла пояс. Юбка без пояса не держалась, поэтому Нэнси скинула ее, аккуратно сложила и повесила на борт лодки. Хотя ее никто не мог видеть, она была рада, что на ней прелестные трусики с кружевной отделкой и такой же пояс с подвязками.

Она процарапала квадрат вокруг замка и начала углублять линии. Металл пряжки был не очень твердым, и вскоре булавка погнулась. Но Нэнси упрямо продолжала скрести, ежеминутно останавливаясь, чтобы подать голос. Вскоре царапины превратились в ложбинки. Опилки сыпались на пол.

Дерево оказалось все же достаточно податливым, возможно, из-за большой влажности воздуха. Работа пошла быстрее, и она уже решила, что скоро ей удастся выбраться.

И как только пришла эта мысль, выломалась булавка пряжки.

Нэнси подняла ее с пола, но без пряжки булавку трудно было держать. Если булавка зарывалась поглубже, то сразу же выскальзывала из пальцев, и дело практически не двигалось. Уронив ее пять или шесть раз, Нэнси громко выругалась, залилась слезами и бесцельно заколотила в дверь кулаками.

— Кто там? — послышался голос снаружи.

Нэнси перестала стучать. Действительно ли раздался чей-то голос?

— Помогите! — закричала она.

— Нэнси, это ты?

Сердце ее подпрыгнуло. Она сразу узнала этот английский акцент.

— Мервин! Слава тебе, Господи!

— Я искал тебя повсюду. Что с тобой стряслось?

— Выпусти меня скорей!

Дверь затряслась.

— Она заперта.

— Обойди сбоку.

— Бегу. — Нэнси рванулась в другой конец эллинга, обогнув лодку. Услышала его слова:

— Закрыта на засов. Минуточку.

Она сообразила, что стоит в чулках и нижнем белье, и завернулась в пальто. Через мгновение дверь открылась, и она бросилась в объятия Мервина.

— Я уже думала, что умру здесь, — сказала она и непроизвольно разрыдалась.

— Ну будет, будет, — говорил он, поглаживая ее волосы.

— Меня запер мой брат, — сказала она сквозь слезы.

— Я так и думал, что он устроит какую-нибудь пакость. Этот твой братец — порядочный негодяй, скажу я тебе.

Но Нэнси стало не до Питера. Она была рада снова находиться с Мервином. Она посмотрела в его глаза сквозь пелену слез и принялась его целовать — глаза, щеки, нос и, наконец, губы. Вдруг Нэнси почувствовала сильнейшее вожделение. Она приоткрыла рот и страстно прильнула к его губам. Он крепко сжимал ее в объятиях. Она тесно прижалась к нему в неистовом желании ощутить близость его тела. Руки Мервина скользнули по ее спине под пальто и замерли, точно в удивлении, наткнувшись сразу на трусики. Он отпрянул назад и внимательно посмотрел на нее. Пальто на ней распахнулось.

— Где твоя юбка?

Она засмеялась:

— Я пыталась прорезать дверь острием булавки от пряжки, а юбка без пояса не держалась, вот я ее и скинула.

— Приятный сюрприз, — сказал он глуховатым голосом и начал поглаживать ее ягодицы и бедра.

Нэнси почувствовала, как что-то твердое уперлось ей в живот. Она опустила руку и прикоснулась к этому твердому предмету.

В следующее мгновение оба обезумели от желания. Ей захотелось прямо здесь и сейчас заняться любовью, и она знала, что он хочет того же. Мервин положил свои большие руки ей на грудь, и она тяжело задышала. Нэнси расстегнула пуговицы на его брюках и просунула руку внутрь. И все это время в голове крутилась неотвязная мысль: «Я могла умереть, я могла умереть», — и эта мысль требовала немедленного выхода. Она нащупала его твердую мужскую суть, сжала ее пальцами и высвободила наружу. Теперь оба дышали как спринтеры после забега. Она отпрянула чуточку назад, чтобы увидеть то, что сжимали ее белые пальцы. Поддавшись непреодолимому импульсу, она нагнулась и прильнула к нему широко открытым ртом.

Он наполнил ее всю. Она ощутила болотистый запах и солоноватый привкус во рту. Нэнси застонала, подумав, что совсем забыла, сколько радости ей это доставляло. Она могла бы продолжать бесконечно, но Мервин вскоре приподнял ее голову и прошептал:

— Остановись, иначе я сейчас взорвусь.

Он нагнулся и медленно стянул с нее трусики. Ей стало одновременно неловко и ужасно сладко. Он поцеловал треугольник ее волос, снял трусики до колен, и она выбралась из них.

Он выпрямился и снова ее обнял, и наконец его рука легла на ее треугольник, и мгновение спустя Нэнси почувствовала, как его палец легко проскользнул внутрь ее. Они целовались, их губы и языки спутались в неистовом сплетении, отрываясь только для того, чтобы перевести дыхание. Она чуть отстранилась, огляделась вокруг:

— Где?

— Обними меня за шею.

Она сплела руки у него на затылке. Он просунул руки вниз и легко оторвал ее от земли. Пальто развевалось за ее спиной. Он чуточку ее опустил, и она направила его в себя, обвив ногами поясницу Мервина.

На мгновение они замерли, она была поглощена ощущением, которого не знала так долго, благостное ощущение полной близости от того, что мужское начало оказалось внутри, соединив их в единое целое. «Лучшее ощущение в мире, — подумала она, — как я могла жить без этого десять долгих лет?..»

Затем она задвигалась, то прижимаясь к Мервину, то отстраняясь. Нэнси услышала глубокий стон, рвущийся из его груди, и мысль о том, что она принесла ему наслаждение, разожгла ее еще сильнее. Нэнси чувствовала себя бесстыдницей, занимаясь любовью в этой странной позе с мужчиной, с которым едва знакома. Сначала ее волновало, что ему тяжело держать ее на весу, но она, правда, миниатюрная, хрупкая женщина, а он — крупный мужчина. Мервин сжал ее ягодицы и начал тихонько приподнимать Нэнси и опускать. Она зажмурилась и вся отдалась ощущениям, которые Мервин производил внутри ее, проникая и отступая, и прижалась к нему еще сильнее. Беспокойство о собственной тяжести отлетело прочь, и мысли целиком заняли сладкие ощущения.

Потом она открыла глаза и посмотрела на Мервина. Ей хотелось сказать, что она любит его. Где-то в подсознании часовой здравого смысла нашептывал ей, что говорить такое еще рано, но чувствовала она именно это.

— Ты замечательный, — шепнула Нэнси.

Выражение его глаз показало, что он хорошо ее понял. Мервин пробормотал ее имя, и движения его убыстрились.

Она снова закрыла глаза и думала теперь только о волнах радости, что накатывали на нее от места сплетения их тел. Она услышала как бы издалека свой голос, то были вскрики наслаждения от каждого движения. Он тяжело дышал, но держал ее на весу, по видимости, без особых усилий. Она почувствовала, как он слегка отпрянул, словно выжидая. Она подумала о напряжении, что растет в нем с каждым движением ее бедер, и приподнялась чуть выше. Все тело ее затрепетало, и она громко вскрикнула. Нэнси почувствовала, как он распрямился и дернулся, и она задвигалась быстрее, когда их вместе сотрясли судороги любви. Наконец напряжение их отпустило, Мервин замер, и она прижалась к его груди.

Он обнял ее:

— Это у тебя всегда так происходит?

Она рассмеялась, все еще тяжело дыша. Ей нравилось, что этот мужчина умеет ее рассмешить.

Он осторожно опустил ее на пол. Она неуверенно выпрямилась, все еще приникнув к нему. Так прошло несколько минут. Затем, словно против воли, Нэнси оделась.

Они все время улыбались друг другу, не говоря ни слова. И медленно зашагали вдоль берега под мягкими лучами солнца в сторону набережной.

Нэнси подумала, что, быть может, это ее судьба — переехать в Англию и выйти замуж за Мервина. Она проиграла сражение за фирму, теперь ей уже не поспеть вовремя в Бостон на заседание правления. У Питера будет больше голосов, чем у Дэнни Райли и тетушки Тилли. Она подумала о сыновьях: они уже не зависят от нее, ей больше не нужно выстраивать собственную жизнь в соответствии с их нуждами. К тому же Мервин оказался таким любовником, о котором она могла только мечтать. У нее до сих пор кружилась голова и чувствовалась слабость в ногах после занятия любовью. «Но что я буду делать в Англии? — подумала она. — Не могу же я превратиться в обыкновенную домохозяйку?»

Они остановились на пристани. Перед ними раскинулся залив. Нэнси подумала, часто ли отсюда ходят поезда. Она не успела предложить это выяснить, когда заметила, что Мервин пристально разглядывает что-то вдали.

— Что ты высматриваешь?

— Там «Гусь Груммана», — ответил он задумчиво.

— Не вижу никаких гусей.

Он показал рукой:

— Вон тот гидроплан называется «Гусь Груммана». Новейшая модель, их производят последние пару лет. Это скоростные машины, летают быстрее «Клипера».

Она увидела самолет. Это был двухмоторный моноплан очень современного вида с закрытой кабиной. Она поняла, о чем он думает. На нем они долетят до Бостона вовремя.

— Можно его арендовать? — спросила она неуверенно, словно боясь надеяться.

— Об этом я и думаю.

— Давай узнаем!

Она быстро зашагала по пристани в направлении здания аэропорта, Мервин держался с ней вровень. Сердце ее колотилось. Она еще может спасти свою компанию. Но она боялась даже думать о том, сколько может возникнуть преград.

Они вошли в здание, и молодой человек в форме служащего «Пан-Американ» воскликнул:

— Вы же опоздали на самолет!

Без всяких предисловий Нэнси спросила его:

— Вы не знаете, кому принадлежит тот гидроплан?

— «Гусь»? Конечно, знаю. Мельнику, его зовут Алфред Саутборн.

— Он сдает его в аренду?

— Да, как только представляется случай. Вы хотите его зафрахтовать?

Сердце Нэнси готово было выскочить из груди:

— Да!

— Один из пилотов здесь, пришел посмотреть на «Клипер». — Он отошел к двери и крикнул в соседнюю комнату: — Эй, Нэд! Тут хотят арендовать твоего «Гуся»!

Нэд появился из-за двери. Это был приветливый парень лет тридцати в рубашке с погонами. Он вежливо кивнул:

— Хотел бы помочь вам, друзья, но моего напарника сейчас здесь нет, а «Гусю» требуется экипаж из двух человек.

Сердце Нэнси упало.

— Я пилот, — объявил Мервин.

Нэд скептически на него посмотрел:

— Приходилось пилотировать гидроплан?

Нэнси затаила дыхание.

— Да. «Супермарин».

Нэнси никогда не слышала про «Супермарин», должно быть, это какой-то спортивный самолет, потому что на Нэда слова Мервина произвели впечатление.

— Участвовали в соревнованиях?

— В юности. Теперь летаю иногда для удовольствия. У меня собственный «Тайгер Мот».

— Ну, если вы летали на «Супермарине», то вам несложно будет выполнять обязанности второго пилота на «Гусе». Мистер Саутборн вернется только завтра. Куда вы хотите лететь?

— В Бостон.

— Это обойдется вам в тысячу долларов.

— Не проблема! — радостно воскликнула Нэнси. — Но нам нужно лететь прямо сейчас.

Мужчина посмотрел на нее с некоторым удивлением: он был уверен, что решающее слово должно принадлежать мужчине.

— Мы можем вылететь через несколько минут, мадам. Форма оплаты?

— Я могу выписать чек, или вы можете прислать счет в мою фирму в Бостоне. «Блэк бутс».

— Вы работаете в «Блэк бутс»?

— Эта фирма принадлежит мне.

— А я ношу ваши ботинки!

Она посмотрела на его ноги. На нем были тупоносые туфли модели «Оксфорд» девятого размера ценой в шесть долларов девяносто пять центов, черные.

— Как носятся? — не удержалась она.

— Отлично. Это очень хорошие ботинки. Но вы это и без меня знаете.

Она улыбнулась:

— Да. Это очень хорошие ботинки.

Часть VI. Из Шедьяка до залива Фанди