Весь Кен Фоллетт в одном томе — страница 220 из 395

Глава 13

На Шейлоке[347] были широкие брюки, длинный черный балахон и красная шляпа-треуголка. Актер выглядел ужасающе уродливым с огромным носом, наплывом двойного подбородка и искривленным ртом, застывшим в гнусной гримасе. Он вышел на сцену нарочито медленной походкой — само воплощение зла. С неистовым рыком в голосе сказал:

— Три тысячи дукатов.

Трепет испуга пробежал среди зрителей.

Мак смотрел на него совершенно завороженным взглядом. Даже в партере[348], где он стоял рядом с Дермотом Райли, толпа замерла в молчании. Шейлок продолжал выговаривать каждое слово хрипло и грубо, издавая нечто среднее между хрюканьем и собачьим лаем. Его глаза ярко сверкали из-под кустистых бровей.

— Три тысячи дукатов на три месяца, и Антонио у меня в руках…

Дермот прошептал Маку на ухо:

— На самом деле это Чарльз Маклин — ирландец. Он убил человека, предстал перед судом, но сумел доказать, что был спровоцирован, и его признали невиновным.

Мак едва слышал его. Он, разумеется, знал и раньше о существовании театров, пьес, спектаклей, но представить себе не мог, как это выглядит в действительности: жара в зрительном зале, копоть от масляных ламп, фантастические костюмы, загримированные лица, а главное, все эти эмоции. Гнев, страстная любовь, зависть и ненависть изображались актерами так натурально, что сердце Мака билось учащенно, словно действие происходило в реальной жизни.

Когда Шейлок узнал, что его дочь сбежала от него, он выскочил на сцену уже без шляпы с развевавшимися длинными волосами, заламывая руки в превосходной имитации горестного жеста, и выкрикнул с интонацией человека, переживавшего адские муки:

— Вы знали обо всем!

Потом он метнулся к рампе с возгласом:

— Если вы считаете меня псом, так берегитесь моих клыков!

И заставил всю аудиторию невольно отшатнуться от сцены.

Уже на выходе из театра Мак спросил у Дермота:

— Значит, вот они какие, эти евреи?

Он ни разу в жизни не встречал еще еврея, хотя все библейские персонажи имели еврейское происхождение, и в Священном Писании их изображали совершенно иначе.

— Я знаком с евреями, но среди них мне не попадались люди, похожие на Шейлока, слава богу, — ответил Дермот. — Хотя ростовщиков все и вправду ненавидят. С ними хорошо иметь дело, когда тебе требуется одолжить денег, а вот при выплате ссуды начинают возникать проблемы.

В Лондоне насчитывалось не так уж много евреев, но в нем обитало множество других иноземцев. Часто встречались темнокожие азиатские моряки, которых, не разбирая национальностей, называли индусами, гугеноты из Франции, тысячи совсем черных африканцев с густыми курчавыми волосами, а уж ирландцев, соотечественников Дермота, просто было несметное количество. Для Мака в этом состояла часть притягательности огромного города. В Шотландии все походили друг на друга.

Он полюбил Лондон. Просыпаясь по утрам, каждый раз испытывал радостное чувство, вспоминая, где находится. Столица полнилась для него необычными видами и занимательными сюрпризами. Здесь он сталкивался с самыми странными людьми, приобретал новый опыт, приобщался к неизведанному. Ему нравился манящий запах кофе, исходивший из многочисленных кофеен, хотя он не мог себе позволить выпить в одной из них даже чашку ароматного напитка. Он с удовольствием разглядывал роскошную палитру цветов в одежде мужчин и женщин — ярко-желтых, пурпурных, изумрудно-зеленых, алых, небесно-голубых. Он слышал мычание перепуганных стад коров, которых гнали по узким улочкам на скотобойни. Ему приходилось постоянно уклоняться от стаек полуголых детей, промышлявших попрошайничеством и воровством. Он видел то проституток, то епископов, посещал бои быков и аукционы. Впервые отведал бананов, имбиря и красного вина. Все это было восхитительно. Но самое лучшее для него заключалось в свободе ходить куда угодно и делать то, что заблагорассудится.

Разумеется, ему приходилось зарабатывать себе на жизнь. А это оказалось нелегко. Лондон переполняли целые семьи голодающих, сбежавших сюда из отдаленных уголков страны, где с пропитанием стало совсем плохо после двух подряд неурожайных лет. В городе, кроме того, скопились тысячи бывших ткачей, выделывавших шелк вручную, но оставленных не у дел после открытия современных текстильных фабрик на севере, как объяснил ему Дермот. На каждое рабочее место приходилось не менее пяти человек, отчаянно желавших занять его. Тем, кому не везло, приходилось просить милостыню, красть, заниматься проституцией или умирать с голода.

Дермот и сам был прежде кустарным ткачом. С женой и пятью детьми он занимал две комнаты в районе Спайталфилдс. Чтобы свести концы с концами, семье пришлось сдать внаем бывшее помещение мастерской Дермота, и теперь Мак спал в ней на полу рядом с огромной, но навсегда замершей громадой ткацкого станка, ставшей монументом превратностям жизни в большом городе.

Мак и Дермот искали работу вместе. Им иногда удавалось наняться официантами в одну из кофеен, но продержаться там они могли не более нескольких дней: Мак был слишком крупным и неуклюжим, чтобы носить подносы и аккуратно разливать напитки по маленьким чашечкам, а Дермота губила гордыня и чрезмерная обидчивость, а потому он рано или поздно ввязывался в ссору с кем-нибудь из клиентов. Однажды Мака взяли лакеем в один из больших домов Клеркнвелла, но уж на следующее утро он уволился после того, как хозяин и хозяйка попытались приказать ему лечь вместе с ними в одну постель. Сегодня им досталась временная работа грузчиков и пришлось таскать огромные корзины с рыбой на прибрежном речном рынке в Биллингсгейте. Под конец дня Маку очень не хотелось впустую растрачивать деньги на билеты в театр, но Дермот уговорил его, поклявшись, что приятель не пожалеет о таком расходе. И Дермот оказался прав. Стоило заплатить вдвое дороже, чтобы насладиться таким чудом. Хотя Мак не мог не тревожиться, постоянно высчитывая, долго ли придется копить деньги на проезд для Эстер.

Направившись к востоку от театра и двигаясь в сторону Спайталфилдса, они миновали Ковент-Гарден, где почти из каждой двери их заманивали к себе шлюхи. Мак уже провел в Лондоне почти месяц и начал привыкать к тому, что ему предлагали платный секс буквально на каждом углу. Женщины попадались на любой вкус. Молодые и пожилые, уродливые и красивые, некоторые одевались как леди, другие ходили в обносках. Ни одной из них не удалось соблазнить Мака, хотя он часто по ночам с тоской вспоминал свою любвеобильную кузину Энни.

На Стрэнде располагался «Медведь» — дешевая таверна с покрытыми известкой стенами, где имелась кофейная комната, и несколько стоек баров окружали внутренний двор. Духота театра возбудила в них жажду, и они заглянули в заведение, чтобы промочить горло. Здесь тоже было жарковато и слишком накурено. Они заказали себе по кварте эля.

— Давай взглянем, что происходит на заднем дворе, — предложил Дермот.

В «Медведе» происходили состязания, которые с некоторой натяжкой можно было назвать спортивными. Мак уже бывал здесь прежде и знал, что за обычными помещениями таверны устраивались собачьи бои, травля медведей, сражения на мечах между женщинами, изображавшими гладиаторов, и прочие грубые развлечения. Когда же организованных мероприятий не намечалось, хозяин швырял в небольшой пруд кошку и спускал на нее четырех псов, что вызывало у полупьяной публики взрывы смеха.

Этим вечером оборудовали подобие боксерского ринга, подсвеченного несколькими масляными лампами. Карлик в шелковом костюме и пряжками на ботинках подначивал собравшихся поглазеть клиентов:

— Целый фунт достанется любому, кто сможет сбить с ног Громилу Бермондси! Давайте же, друзья мои! Неужели среди вас не найдется ни одного смельчака?

И он три раза кувыркнулся через голову.

— Как мне кажется, ты вполне сможешь завалить его, — обратился Дермот к Маку.

Громила Бермондси был покрытым шрамами мужчиной, одетым только в бриджи, но с тяжелыми башмаками на ногах. Он был побрит налысо. На лице и на голове виднелись отметины, оставшиеся от многих предыдущих схваток. Обладая высоким ростом и мощным телосложением, он производил впечатление человека туповатого и медлительного.

— Наверное, действительно смогу, — отозвался Мак.

Дермотом овладел нешуточный энтузиазм. Он ухватил карлика за руку и сказал:

— Эй, коротышка, я нашел для тебя бойца.

— У нас появился желающий принять участие в состязании! — заорал карлик, на что толпа ответила пьяными криками и хлопками в ладоши.

Фунт был большими деньгами. Многим приходилось вкалывать целую неделю, чтобы заработать столько. И Мак не совладал с соблазном.

— Хорошо, я буду драться, — сказал он.

Толпа снова восторженно взревела.

— Не спускай глаз с его башмаков, — предупредил Дермот. — Он наверняка подложил в подошвы железные пластины.

Мак кивнул и скинул пальто.

Дермот продолжал:

— Будь готов к тому, что он кинется на тебя, как только ты ступишь на ринг. Никакого сигнала к началу боя здесь подавать не принято, имей в виду.

Это был знакомый трюк, применявшийся в поединках между горняками в шахте. Самый простой способ одержать победу состоял в том, чтобы начать, пока оппонент еще не до конца готов. Один из противников предлагал: «Пойдем биться в туннеле. Там больше места», и наносил первый удар в спину, когда его соперник только еще делал шаг через сточную канаву.

Ринг представлял собой круг, окруженный веревкой, натянутой примерно на высоте пояса между вбитыми в земляной пол колышками. Мак приблизился к нему, ни на секунду не забывая о предостережении Дермота. Стоило ему поднять ногу, чтобы переступить через веревку, как Громила Бермондси ринулся на него.

Мак оказался готов к подлому приему и чуть подался назад, получив лишь скользящий удар по лицу огромным кулаком Громилы. Зрители охнули.

Мак взялся за дело, не раздумывая, как живая машина. Он быстро вышел на ринг и мимоходом ударил Громилу в лодыжку под веревкой, заставив его споткнуться. Из толпы донеслись одобрительные возгласы, а Мак услышал крик Дермота:

— Убей его, дружище!

Прежде чем противник успел вернуть себе равновесие, Мак нанес ему два удара по каждому из висков, а затем еще один апперкот в челюсть, вложив в него всю мощь своих мускулистых плеч. Ноги Громилы подогнулись, он закатил глаза, попятился и всей своей тяжестью рухнул на спину.

Зрители просто зашлись от восторга.

Поединок завершился.

Мак смотрел на распростертого человека, но видел перед собой всего лишь тушу, неподвижную и больше ни на что не годную. Ему даже стало немного жаль его. Не стоило связываться. Чувствуя себя не самым лучшим образом, он отвернулся от побежденного Громилы.

Между тем Дермот держал карлика, обхватив обеими руками.

— Эта мелкая сволочь пыталась сбежать, — объяснил он. — Хотел оставить тебя без призовых денег. Гони деньги, длинноногий! С тебя причитается ровно фунт стерлингов.

Свободной рукой зазывала достал из кармана рубашки золотой соверен. Скривившись, передал монету Маку.

Мак взял ее с ощущением, что обокрал кого-то.

Дермот отпустил гнома.

Рядом с Маком возникла фигура мужчины с грубоватым лицом, но одетого в очень дорогой костюм.

— Отлично сработано, — сказал он. — Вам часто доводилось драться на ринге прежде?

— Не на ринге. Но порой случалось с кем-нибудь сойтись один на один в шахте.

— Я почему-то так и решил, что вы из шахтеров будете. А теперь послушайте. В эту субботу я устраиваю призовые бои в «Пеликане». Это район Шедвелла. Если хотите получить возможность заработать двадцать фунтов за несколько минут, я поставлю вас в пару к Ресу Прису по прозвищу Валлийская Гора.

— Целых двадцать фунтов! — воскликнул Дермот.

— Вам, конечно, не удастся вырубить его так же быстро, как вы справились с этим деревянным чурбаном, но у вас хорошие шансы одержать победу.

Мак снова взглянул на Громилу, валявшегося жалкой грудой плоти и еще не пришедшего до конца в сознание.

— Нет, — ответил он.

— Какого дьявола ты отказываешься от такого выгодного предложения? — изумленно спросил Дермот.

Организатор боев пожал плечами.

— Что ж, если вы не нуждаетесь в деньгах…

А Мак вовремя вспомнил о своей сестре Эстер, все еще носившей тяжеленные корзины с углем по лестнице в Хьюке пятнадцать часов в день, тщетно дожидаясь письма, которое освободит ее от пожизненного рабства. Двадцати фунтов будет достаточно, чтобы оплатить ей проезд до Лондона, и он мог получить нужную сумму уже в субботу вечером.

— Хотя, если подумать, то почему бы и не согласиться, — изменил он первоначальное импульсивное решение.

Дермот похлопал его по спине.

— Вот теперь я вижу перед собой настоящего героя, — сказал он.

Глава 14

Лиззи Хэллим и ее мать катили по Лондону на север в наемном экипаже. Лиззи сияла от волнения и радости. Им предстояло встретиться с Джеем и вместе осмотреть дом.

— Сэр Джордж, несомненно, изменил свое отношение к нам в лучшую сторону, — вещала леди Хэллим. — Привез нас в Лондон, планирует устроить пышную свадьбу, а теперь даже готов оплатить аренду дома в столице, где ты поселишься с мужем.

— Думаю, это леди Джеймиссон уговорила его сменить гнев на милость, — вставила реплику Лиззи. — Но пока только в мелочах. Он по-прежнему не желает отдавать Джею в собственность сахарную плантацию на Барбадосе.

— И все-таки Алисия очень умная женщина, — сказала леди Хэллим. — Согласись, удивительно, как она сумела умиротворить его даже после той совершенно ужасной ссоры в день рождения Джея.

— Возможно, сэр Джордж принадлежит к тому типу людей, кто быстро забывают о ссорах.

— Прежде за ним такой черты характера не замечалось, если только ему это не было выгодно. Остается только догадываться о его мотивах на сей раз. Ему ничего от тебя не требуется, как считаешь? — Лиззи рассмеялась.

— А что я могу ему дать? Вероятно, он просто хочет, чтобы его сын был счастлив.

— Уверена, ты так или иначе будешь с ним счастлива. Кстати, вот мы и приехали.

Экипаж остановился на Чепел-стрит — тихой улице с двумя рядами элегантных домов в Холборне, — не столь фешенебельном районе, как Мэйфер или Вестминстер, но и менее дорогом. Лиззи вышла из кареты и посмотрела на дом номер двенадцать. Он сразу пришелся ей по душе. Четыре этажа плюс подвал. Окна высокие и изящные. Однако в двух окнах оказались выбиты стекла, и цифра 45 была неряшливо выведена на покрытой черной глянцевой краской входной двери. Лиззи не успела отпустить своего комментария по этому поводу, как подъехал другой экипаж и из него проворно выпрыгнул Джей.

Он надел ярко-синий костюм с позолоченными пуговицами и синий галстук, очень подходивший к его светлой шевелюре. Джей поцеловал Лиззи в губы. Поцелуй вышел сдержанным, поскольку они находились в общественном месте, но ей он понравился, позволяя позже рассчитывать на большее. Джей помог своей матери спуститься по ступенькам кареты, а потом постучал в дверь дома.

— Владелец — коммерсант, занимающийся импортом бренди и на целый год уехавший во Францию, — пояснил он, пока они ждали.

Пожилой смотритель дома открыл им дверь.

— Кто выбил стекла? — сразу же потребовал ответа Джей.

— Шляпники, вот кто, — ответил мужчина, когда они входили внутрь.

Лиззи читала в газетах, что изготовители шляп устроили забастовку совместно с портными и точильщиками.

— Не представляю, каким надо быть отъявленным идиотом, чтобы думать, будто можно чего-то добиться, круша стекла в окнах домов респектабельных людей, — заметил Джей.

— Почему они бастуют? — спросила Лиззи.

Ответил смотритель:

— Добиваются повышения жалованья, мисс, и их трудно винить за это, если четырехпенсовая буханка хлеба стоит нынче восемь пенсов и фартинг. Как иначе им прокормить свои семьи?

— Малевать цифру 45 на каждой двери в Лондоне — не способ улучшить свою жизнь, — резко возразил Джей. — Будьте любезны, покажите нам дом.

Лиззи заинтересовало значение именно этой цифры, но в данный момент ее внимание было сосредоточено на доме. Она в легком возбуждении прошлась по комнатам, отдергивая портьеры и открывая окна. Меблировка была новой и дорогой. Гостиная представляла собой обширное светлое помещение с тремя большими окнами с каждой стороны. В воздухе витал чуть заметный запах плесени, свойственный необитаемым домам, но требовалась лишь тщательная уборка, немного краски и запас постельного белья, чтобы сделать свою жизнь здесь вполне комфортабельной.

Лиззи и Джей далеко опередили своих матерей и старого управляющего. Добравшись до верхнего этажа, они оказались наедине друг с другом. Вошли в одну из нескольких крохотных спален, предназначавшихся для прислуги. Лиззи тут же обвила шею Джея и поспешила поцеловать его. В их распоряжении было чуть больше минуты. Она взяла его за руки и приложила ладони к своей груди. Он принялся нежно поглаживать ее.

— Ласкай меня грубее, — прошептала она в паузе между поцелуями.

Ей хотелось продолжать ощущать на себе его прикосновения, когда они разомкнут объятия. Соски набрякли, и он мог нащупать их кончиками пальцев даже сквозь плотную ткань платья.

— Ущипни их, — попросила она, и когда он это сделал, она испытала одновременно и боль и наслаждение, тихо охнув.

На лестнице раздались приближавшиеся шаги, и они отстранились друг от друга, тяжело дыша.

Лиззи повернулась и выглянула в маленькое окошко мансарды, восстанавливая дыхание. Внизу располагался удлиненной формы сад позади дома. Смотритель показывал двум мамашам все четыре небольших спальни.

— В чем значение числа 45? — спросила она.

— Все пошло от этого изменника Джона Уилкса, — ответил Джей. — Он прежде издавал в Лондоне журнал под названием «Северный британец», и правительство обвинило его в злостной клевете в сорок пятом номере издания, где он дошел до того, что почти прямо назвал короля лжецом. Ему тогда пришлось бежать в Париж, но теперь он вернулся, чтобы сеять новую смуту среди невежественного простонародья.

— Правда ли, что хлеб стал слишком дорог для людей?

— Нехватка зерна ощущается по всей Европе, вот почему хлеб неизбежно подорожал. А рост безработицы вызван бойкотом, наложенным американцами на товары из Британии.

Она повернулась к Джею лицом.

— Мне кажется, подобные объяснения могут служить очень слабым утешением для шляпников и портных.

Он нахмурился. Ему, по всей видимости, не нравились ее симпатии к недовольным бунтовщикам.

— Не уверен, что ты в полной мере осознаешь всю опасность своих рассуждений о гражданских свободах, — сказал он.

— Я же, напротив, вполне уверена в правильности своей точки зрения.

— К примеру, производители рома в Бостоне настаивают на своей свободе покупать нужную им сахарную патоку там, где им удобно. Но закон четко обязывает их приобретать ее только на британских плантациях. Как раз на таких, как наша, между прочим. Дай им свободу, и они станут приобретать патоку дешевле. У тех же французов. И тогда мы не сможем себе позволить жить в таком доме.

— Понятно.

Это нисколько не оправдывает создавшегося положения, подумала Лиззи, но решила не высказывать своей мысли вслух.

— Любой сброд может пожелать свободы. От шахтеров в Шотландии до негров на Барбадосе. Но только богу было угодно предоставить людям, подобным мне, власть над толпой рядовых обывателей.

И в его утверждении заключалась значительная доля истины.

— Но неужели ты никогда не задумывался о причинах? — спросила она.

— Какие причины ты имеешь в виду?

— Почему бог дал именно тебе власть над шахтерами и неграми на плантации?

Он раздраженно помотал головой, и она поняла, что снова переступила границу дозволенного.

— Не думаю, что женщины способны разбираться в такого рода вопросах, — заявил он. Она взяла его за руку.

— Я влюбилась в этот дом, Джей, — призналась она в попытке успокоить его. Она действительно продолжала ощущать легкую боль в сосках, оставленную его пальцами. Ей пришлось понизить голос почти до шепота: — Мне не терпится скорее переехать сюда с тобой, чтобы каждую ночь спать вместе.

— Я тоже, — отозвался он с улыбкой.

В комнату к ним вошли леди Хэллим и леди Джеймиссон. Взгляд матери Лиззи сразу же уперся в грудь дочери, и она поняла, что соски ее грудей слишком откровенно натянули ткань платья. Мама, разумеется, догадалась о происходящем здесь минуту назад. Она неодобрительно насупилась. Для Лиззи это не имело никакого значения. Она скоро станет замужней женщиной.

— Что скажешь, Лиззи? Тебе нравится дом? — поинтересовалась Алисия.

— Я его просто обожаю.

— Тогда он окажется в твоем распоряжении.

Лиззи просияла, а Джей незаметно пожал ее руку.

Мать Лиззи сказала:

— Сэр Джордж настолько добр, что я даже не знаю, как выразить ему нашу благодарность.

— Благодарите мою маму, — усмехнулся Джей. — Только она в состоянии заставить отца вести себя столь достойно.

Алисия бросила на него взгляд, в котором сквозил упрек, но Лиззи заметила, что на самом деле слова сына не вызывали у нее сколько-нибудь искренних возражений. Они с Джеем были крепко привязаны друг к другу — в этом не приходилось сомневаться. Почувствовав укол ревности, Лиззи пришлось мысленно назвать себя дурочкой. Разве мог Джей не вызывать в ком-то симпатий?

Они покинули комнату. Смотритель дожидался в коридоре. Джей обратился к нему:

— Я встречусь с поверенным в делах владельца дома уже завтра, и мы составим текст договора аренды.

— Очень хорошо, сэр.

Когда они спускались по лестнице, Лиззи кое о чем внезапно вспомнила.

— О, я просто должна показать тебе это! — сказала она Джею.

Рекламную листовку она подобрала на улице и специально сохранила для него, а сейчас достала из кармана и дала прочитать. Текст гласил:

«Под вывеской «Пеликана»

близ Шадвелла!

Вниманию джентльменов и любителей состязаний

Большой спортивный день!

Бешеный бык будет пущен по кругу посреди фейерверка, преследуемый собаками

Сражение между двумя бойцовыми петухами из Вестминстера и такой же парой из Ист-Чипа.

Приз — пять фунтов.

Традиционная схватка на дубинках между семью женщинами

И

Впервые состоится поединок за двадцать фунтов призовых!

Рес Прис, Валлийская Гора

Против

Мака Макэша, Шахтера-Убийцы

В ближайшую субботу. Начало ровно в три часа пополудни».

— Как думаешь? — нетерпеливо спросила Лиззи. — Это ведь непременно должен быть Малакай Макэш из Хьюка, верно?

— Стало быть, вот в кого он превратился, — хмыкнул Джей. — Дерется на публике за деньги. По-моему, ему гораздо лучше было трудиться на шахте моего отца.

— А я никогда еще не бывала на призовых поединках, — сказала Лиззи с огорчением.

Джей рассмеялся.

— С какой стати тебе на них бывать? Там вовсе не место для леди.

— Как и в угольной шахте, но ты все же позволил мне спуститься в нее.

— Да уж, позволил. И ты чуть не погибла при взрыве газа.

— А я-то надеялась, ты воспользуешься шансом устроить для меня новое увлекательное приключение!

Мать услышала последнюю фразу и встрепенулась.

— О чем это вы? Какое еще приключение?

— Я хочу, чтобы Джей взял меня с собой посмотреть призовой бой, — ответила Лиззи.

— Не смеши меня, — презрительно отмахнулась леди Хэллим.

Лиззи пережила глубокое разочарование. Отвага и дерзость Джея теперь куда-то улетучились. Но она не позволит этому нарушить свои планы. Если он не возьмет ее с собой, она отправится туда одна.

* * *

Лиззи поправила под шляпой парик и посмотрела в зеркало. На нее смотрел молодой человек. Ее обычный секрет заключался в применении тонкого слоя сажи, наложенного на щеки и меняющего оттенок кожи. То же самое она проделала на подбородке и чуть ниже, на верхней губе, придав себе вид юноши, но уже начавшего бриться.

С телом обстояло намного проще. Тяжелый и плотный жилет совершенно сглаживал ее груди, а полы пальто скрывали округлые женские формы сзади. Высокие сапоги для верховой езды заканчивались выше колен и делали ее лодыжки неотличимыми от мужских. Парик и чисто мужская треуголка довершали иллюзорный образ.

Она открыла дверь своей спальни. Вместе с матерью они нашли временное пристанище в небольшом флигеле на территории, окружавшей особняк сэра Джорджа на Гровнор-сквер. Мама как раз улеглась вздремнуть после обеда. Лиззи прислушалась, не раздадутся ли поблизости шаги кого-то из многочисленной прислуги сэра Джорджа, но в домике стояла полная тишина. Она легкой поступью сбежала вниз по лестнице и выскользнула через калитку в переулок, протянувшийся вдоль задней стены особняка.

Стоял холодный, но солнечный день, предвещавший скорый конец зимы. Выйдя на улицу, она напомнила себе, что должна имитировать походку мужчины, удлинив шаг, размахивая руками и добавив немного развязной непринужденности, словно весь тротуар принадлежал ей одной, и никому не было дозволено вставать у нее на пути.

Конечно же, она не смогла бы выдержать такую походку до самого Шадвелла, находившегося в противоположном, восточном конце города. И подала знак носильщикам паланкина, не забыв поднять руку резким командным жестом, а не махать просительно ладонью, как поступали в таких случаях дамы. Когда носильщики остановились и опустили паланкин на мостовую, она прочистила горло и смачно сплюнула в сточную канаву, произнеся по возможности басовитее:

— Доставьте меня срочно в таверну «Пеликан». И поосторожнее на перекрестках.

Ее отнесли в самую отдаленную восточную часть Лондона, где ей когда-либо приходилось бывать прежде. Улицы постепенно становились у́же, дома меньше и грязнее. Вскоре она оказалась в прибрежной полосе среди отсыревших навеки трущоб, замусоренных берегов реки, покосившихся верфей, небрежно сколоченных сараев для лодок, хранилищ древесины за высокими заборами и странного вида других складских помещений с цепями вместо замков на дверях. Высадили ее перед большой, располагавшейся на берегу таверной с грубо выполненным изображением пеликана на деревянной вывеске. Двор перед ней заполняла густая и шумная толпа возбужденных людей. Она различала работяг в тяжелых башмаках и с шарфами, обмотанными вокруг горла, своего рода джентльменов в непременных жилетах, женщин из низов общества, носивших шали и сабо. Несколько представительниц прекрасного пола щедро размалевали лица пудрой и помадой, выставив бюсты в глубоких вырезах платьев. Лиззи поняла, что это обычные проститутки. Женщин, кого ее мама смогла бы отнести к классу «достойных», не попадалось вообще.

Лиззи заплатила за вход и локтями проложила себе дорогу в самый центр суетливой и крикливой толпы. В нос шибанул мощный запах потных, давно немытых тел. Лиззи внезапно тоже ощутила себя возбужденной и даже порочной. В разгаре была схватка между женщинами, изображавшими гладиаторов. Три уже выбыли из битвы. Одна из них сидела на скамье, обхватив руками голову, другая пыталась остановить кровотечение из пораненной ноги, а третья вообще лежала недвижимо на спине, явно лишившись сознания и не приходя пока в себя, несмотря на старания подруг растолкать ее. Оставшиеся четыре «гладиатора» кружились в обнесенном веревкой ринге, нападая друг на друга и нанося удары деревянными дубинками длиной примерно в три фута. Все они были до пояса обнажены, босы, прикрываясь лишь сильно изорванными юбками. Их лица и тела покрывали неисчислимые свежие синяки и старые шрамы. Толпа зрителей насчитывала не менее ста человек. Они криками и возгласами подбадривали своих фавориток, а несколько мужчин еще продолжали делать ставки на исход сражения. Причем женщины размахивали дубинками изо всех сил, нанося по временам друг другу поистине сокрушительные удары. И каждый раз, когда одной из них удавалось изловчиться и точно попасть в намеченную цель, мужчины издавали одобрительный вой. Лиззи наблюдала за ними с каким-то извращенным увлечением. Вскоре еще одну женщину так огрели по голове, что она рухнула как подкошенная, тоже лишившись чувств. Вид ее полуобнаженного тела, валявшегося на грязной земле, вызвал у Лиззи приступ тошноты, и она отвела взгляд в сторону.

Она зашла внутрь таверны, постучала кулачком по стойке и обратилась к бармену:

— Плесни-ка мне пинту эля покрепче, приятель.

Как же восхитительна была для нее сама по себе возможность общаться с окружающими подобным наглым тоном! Сделай она это в женском платье, любой мужчина сурово отчитал бы ее — от бармена в таверне до носильщиков паланкина. Но всего лишь пара бриджей служила своеобразной лицензией на вызывающее поведение.

Бар насквозь провонял застоявшимся табачным дымом и разлитым по стойке пивом. Лиззи пристроилась в углу и потягивала эль, сама уже не понимая, зачем притащилась сюда. Здесь царили насилие и жестокость, а она затеяла совсем небезопасную игру. Как поступят с ней эти грубые и невежественные люди, если распознают в ней знатную леди, переодевшуюся мужчиной?

Потом осознала, что ее привело в столь злачное место ненасытное любопытство, граничившее со страстью. С самого детства она неудержимо тянулась ко всему запретному. «Там нельзя появляться настоящей леди». Подобная фраза действовала на нее как красная тряпка на быка. Она не могла побороть искушения обязательно заглянуть за дверь с табличкой «Вход строго запрещен». Любопытство было такой же частью ее натуры, как чувственная сексуальность, и подавить его оказывалось так же трудно, как удержаться от поцелуев с Джеем.

Но все же главной причиной стал Макэш. Он всегда интересовал Лиззи. Даже еще совсем маленьким мальчишкой он отличался от всех независимостью мышления, непослушанием, стремлением поставить под сомнение все, что ему рассказывали или внушали. По мере взросления эти черты характера в нем только развились, как теперь ясно виделось ей. Он бросил вызов самим Джеймиссонам, сумел сбежать из Шотландии — а это удавалось мало кому из шахтеров — и благополучно добрался до Лондона. Здесь он стал профессиональным призовым бойцом. Что же, интересно, будет с ним дальше?

Сэр Джордж поступил мудро, дав ему уйти, думала она. Как утверждал Джей, самим богом было предначертано, чтобы одни люди становились хозяевами других, но Макэш никогда с этим не согласился бы. Оставшись в шахтерской деревне, он годами причинял бы неприятности и сеял смуту. Был в Макэше некий магнетизм, заставлявший шахтеров признавать его лидером: гордая манера нести свое мощное тело, уверенный наклон головы, пристальный взгляд пронзительных зеленых глаз. Она испытала его привлекательность на себе. Потому и оказалась сейчас здесь.

Одна из размалеванных женщин села рядом с Лиззи и кокетливо улыбнулась. Вопреки всем стараниям наложить на себя густой слой косметики, выглядела она уже потрепанной, старой и усталой. Каким это станет комплиментом ее мастерству маскировки, подумала Лиззи, если даже шлюха предложит ей себя! Но прожженную проститутку ее уловки не ввели в заблуждение.

— Я знаю, кто ты, — сказала она.

Женщины неизменно отличались более обостренной проницательностью, чем мужчины, отметила про себя Лиззи.

— Только не говорите никому об этом, — попросила она.

— Можешь позабавиться со мной как мужчина всего за шиллинг, — отреагировала шлюха.

Лиззи не сразу поняла, что имелось в виду.

— Я откалывала такие номера и раньше с подобными тебе шалуньями, — продолжала проститутка. — С богатенькими девчонками, которые любят играть в постели роль мужиков. У меня дома есть толстая свеча как раз нужного размера. Поняла, о чем я?

Только теперь до Лиззи дошло, к чему она клонит.

— Нет, спасибо, — ответила она с улыбкой. — Я сюда пришла вовсе не за этим. — Она сунула руку в карман за монетой. — Но вот вам шиллинг, чтобы вы сохранили мой секрет.

— Да благословит вас господь, леди, — проститутка схватила монету и отошла от Лиззи.

Поистине много нового можно узнать, сменив внешность, отметила про себя Лиззи. Она даже не догадывалась, что профессионалка могла держать особую свечу для женщин, предпочитавших в сексе становиться «мужчинами». О таких вещах ни одна светская дама никогда не услышала бы, если бы не решилась сбежать из респектабельного общества и попытаться познать реальный мир, лежавший за роскошными портьерами на окнах ее особняка.

Шумный общий вопль пронесся из двора таверны, и Лиззи поняла, что сражение на дубинках выявило победительницу — только одна из женщин-гладиаторов осталась на ногах. Она вышла наружу, неся свою кружку с элем по-мужски, согнув вытянутую руку в локте перед собой и положив большой палец крючком на ободок.

Женщины-бойцы либо сами с трудом разбредались подальше от ринга, либо их уносили, и началась подготовка к главному событию дня. Лиззи сразу разглядела Макэша. В том, что это был все-таки он, не оставалось никаких сомнений. Слишком уж знакомыми оказались его выразительные зеленые глаза. Его больше не покрывал слой угольной пыли, и она с удивлением поняла: на самом деле у него очень светлого оттенка волосы. Он стоял рядом с рингом, разговаривая с каким-то другим мужчиной. В сторону Лиззи Мак бросил несколько взглядов, но не узнал ее под маскировкой и в мужском наряде. Выглядел он исполненным мрачной решимости.

Его противник Рес Прис полностью оправдывал прозвище Валлийская Гора. Более рослого и крупного мужчины Лиззи не встречала никогда. Он был по меньшей мере на фут выше Мака, массивный, краснолицый, с орлиным клювом носа, уже сломанным не один раз. С лица не сходило зловещее выражение, и Лиззи оставалось только поражаться мужеству или чистейшему безумию любого, кто сознательно вышел бы на ринг против столь свирепого зверя. Ей стало страшно за Макэша. Она с дрожью осознала, что сегодня его могут изуродовать или даже убить. Не хотелось стать свидетельницей ужасающей сцены. Возникло желание немедленно уйти, но она не могла заставить себя сдвинуться с места.

Схватка вот-вот должна была начаться, когда приятель Мака вступил в разгоряченный спор с секундантами Приса. Они беседовали на повышенных тонах, Лиззи поняла, что свара возникла из-за башмаков Приса. Помощник Мака, говоривший с густым ирландским акцентом, настаивал на бое босиком. Толпа начала медленно, но дружно хлопать в ладоши, выражая свое нетерпение. Лиззи надеялась, что поединок вообще отменят, но ее ожидало разочарование. Прис скинул башмаки.

А затем совершенно неожиданно они сошлись в схватке. Лиззи не слышала и не видела какого-либо сигнала к ее началу. Двое мужчин просто внезапно набросились друг на друга, как два диких кота, нанося удары руками и ногами, бодаясь в полнейшем исступлении и двигаясь так быстро, что со стороны почти невозможно было различить отдельные движения каждого из них. Толпа ревела, и Лиззи сама себе поразилась, услышав собственные крики. Ей пришлось ладонью прикрыть себе рот.

Изначальный лихорадочный темп продлился всего несколько секунд. Не хватило бы никакого запаса энергии поддерживать его дольше. Бойцы разделились и принялись кружить по рингу, держа сжатые кулаки перед лицами, а тела защищая предплечьями. У Мака уже распухла губа, а из носа Приса показалась струйка крови. Лиззи от напряжения кусала себе ногти.

Прис первым вновь атаковал Мака, но тот на сей раз успел отскочить, уклонился, чтобы сразу же рвануться вперед и нанести Прису только один, но очень крепкий удар в висок. Лиззи вздрогнула, услышав звук: словно кувалдой громыхнули по каменной глыбе. Зрители взревели от удовольствия. Прис, казалось, немного растерялся. Удар оказался действительно сокрушительной мощи, и, как поняла Лиззи, валлиец не ожидал от Мака такой силы, повергнутый в изумление. У нее начала зарождаться надежда. Вдруг Мак все-таки сможет одолеть эту громадину?

Танцующими прыжками Мак отодвинулся на безопасную дистанцию. Прис встряхнулся по-собачьи, а потом низко склонил голову и ринулся на противника, отчаянно молотя кулаками. Мак подныривал, уходил в сторону, успевая наносить Прису удары по лодыжкам своими босыми, но от этого не менее тяжелыми ступнями. Однако лишь за счет напора Прису удалось загнать его в угол и пару раз точно попасть в цель тоже с невероятной силой. Но затем Маку снова выпал шанс нанести мощный удар в незащищенный висок, заставивший Приса умерить свой пыл и приостановиться.

Они опять принялись кружить по рингу. Лиззи услышала крик ирландца:

— Добивай его, Мак! Вали его! Не давай ему времени очухаться!

Ей стал ясен смысл совета. После каждого, казалось бы, решающего удара Мак отступал ненадолго и давал сопернику возможность прийти в себя. Прис не позволял себе подобного благородства, готовый бить вновь и вновь, пока Мак не пресекал его активности своими встречными действиями.

Прошло не менее десяти ужасающих для Лиззи минут, когда раздался гонг и бойцы получили право на кратковременный отдых. Лиззи почувствовала такую благодарность за это, словно сама сражалась на ринге. Обоим боксерам дали выпить пива, усадив на низкие стульчики по противоположным углам. Один из секундантов воспользовался обычной швейной иглой с ниткой и принялся зашивать Прису разорванное ухо. Лиззи поморщилась и отвернулась.

Она попыталась отвлечься от повреждений, нанесенных столь прекрасному телу Мака, и воспринимать бой как обычное соревнование, проанализировать его ход. Мак обладал превосходной подвижностью и более сильным ударом, но в нем отсутствовала бездумная жестокость дикаря, ему не хватало инстинкта убийцы, заставлявшего одного человека просто уничтожить другого. И еще — ему недоставало подлинной озлобленности.

Когда бой возобновился, оба стали двигаться заметно медленнее, но схватка продолжалась в том же ключе: Прис преследовал пританцовывавшего Мака, прижимал к канату, сближался, наносил два или три крепких удара, но затем ему приходилось брать паузу, пропустив невероятный по силе хук с правой от Мака.

Вскоре один из глаз Приса совершенно заплыл. Он прихрамывал от постоянных пинков по ногам. Но и у Мака шла изо рта кровь, как и из глубокой ссадины над бровью. Бой замедлился, но стал от этого только еще более жестоким. Лишившись энергии для того, чтобы ловко уклоняться, оба мужчины покорно и с безмолвной мукой терпели удары противника. Сколько же времени им потребуется, чтобы один не выдержал попыток другого превратить себя в отбивную, в кусок окровавленного мяса? Лиззи сама не понимала, почему ее так беспокоит урон, наносимый телу Мака, но затем решила, что испытывала бы аналогичные чувства в отношении любого знакомого ей человека.

Завершился второй раунд, и боксерам дали новую передышку. Ирландец встал на колени рядом со стульчиком Мака и что-то горячо внушал ему, подкрепляя слова бурной жестикуляцией. Лиззи понимала: он снова убеждает Мака пойти на самые решительные, убийственные для оппонента действия немедленно. Даже ей было ясно, что если бой сведется к примитивному испытанию на мощь и выносливость, валлиец победит просто за счет своей огромной массы и привычки держаться до конца, закалки, полученной в многочисленных предыдущих боях. Разве до самого Мака это не доходило?

Поединок возобновился. Наблюдая, как они молотят друг друга, Лиззи вспомнила шестилетнего Малакая Макэша играющим на лужайке перед особняком Хай Глен. Тогда она сама была его противницей, вырвала клок волос и заставила заплакать. При этом воспоминании слезы навернулись ей на глаза. Как же печально видеть, кем стал тот милый маленький мальчик!

Между тем на ринге происходили важные события. Мак ударил Приса один, второй, третий раз, затем угодил ребром ступни в бедро, вынудив потерять равновесие и пошатнуться. Лиззи охватила отчаянная надежда, что на этот раз Прис окончательно рухнет и схватка закончится. Но затем Мак, по своему обыкновению, отступил, тоже дожидаясь падения противника. Громкие крики помощника и рев жаждавшей крови толпы понукали его покончить с Присом, но он словно ничего не слышал.

Лиззи, к своему ужасу, видела, как Прис в очередной раз оправился. Причем ему это удалось теперь гораздо быстрее и неожиданнее. Он совершенно внезапно нанес Маку невероятный по силе удар в нижнюю часть живота. Мак невольно перегнулся вперед и задохнулся, а Прис затем боднул его, вложив в движение всю мощь мускулатуры своей широченной спины. Их головы столкнулись с тошнотворным треском. Толпа на мгновение совершенно замолкла.

Мак качнулся и начал падать, когда Прис нанес ему еще один удар в висок. Колени Мака подкосились, и он плашмя повалился на землю. Прис ногой снова ударил его, уже распростертого на ринге, прямо в голову. Мак даже не пошевелился. Лиззи услышала свой крик:

— Не смей больше притрагиваться к нему!

Но Прис продолжал бить Мака по голове вновь и вновь, пока даже его собственные секунданты не выскочили на ринг и не оттащили валлийца в сторону.

Прис выглядел недоумевающим и даже как будто растерянным, откровенно не понимая, почему те же самые люди, которые только что гнали его вперед, хотели крови противника, теперь останавливали его. Но затем в мозгах валлийца что-то постепенно прояснилось, и он поднял руки вверх жестом победителя, похожий на пса, который сумел угодить своему хозяину.

Лиззи всерьез опасалась, что он убил Мака. Она протиснулась сквозь толпу и вышла на ринг. Секундант Мака склонился над его недвижимым телом. Лиззи присоединилась к нему, охваченная невероятным страхом. Глаза Мака оставались закрытыми, но она заметила, как он дышит.

— Слава богу, он жив! — воскликнула она.

Ирландец окинул ее беглым взглядом, но промолчал. Лиззи молилась, чтобы Мак не пострадал от неизлечимых травм. За последние полчаса он получил столько тяжелых ударов в голову, сколько большинство мужчин не получают на протяжении всей жизни. Ее ужасала мысль, что он придет в сознание, но превратится в пускающего пузыри идиота.

Он открыл глаза.

— Как вы себя чувствуете? — поспешила спросить Лиззи.

Но Мак не ответил, и его веки снова смежились.

Ирландец пристально посмотрел на нее и спросил:

— А вы кто такой? Хорист? Юноша-сопрано?

И Лиззи поняла, что напрочь забыла о необходимости говорить «мужским» голосом.

— Я его друг, — сказала она. — Давайте занесем его внутрь. Ему нельзя продолжать валяться в этой грязи.

После секундного колебания мужчина кивнул:

— Верно.

Он ухватил Мака под руки, а двое из числа зрителей взялись за ноги и подняли Мака с земли.

Лиззи первой вошла в помещение таверны. Своим самым грубым и наглым «мужским» голосом выкрикнула:

— Хозяин! Покажите мне вашу самую лучшую комнату. И побыстрее!

Из-за стойки бара показалась женщина.

— А платить-то кто будет? — спросила она настороженно.

Лиззи вручила ей золотой соверен.

— Проходите сюда, — сказала женщина.

Она провела их вверх по лестнице в спальню, окна которой выходили во двор. Комната выглядела чистой. Кровать под балдахином аккуратно застелили одеялом из грубой выделки шерсти. Мужчины уложили на нее Мака. Лиззи отдала женщине новые распоряжения:

— Растопите очаг и принесите нам французского бренди. У вас по соседству есть врач, который сможет обработать и перевязать раны этого человека?

— Я пошлю за доктором Сэмьюелсом.

Лиззи присела на край кровати. Лицо Мака превратилось в кровавое и сплошь распухшее месиво. Она расстегнула рубашку и увидела, что грудь тоже покрыта синяками и ссадинами.

Помощники удалились. Остался только ирландец, который счел нужным представиться:

— Меня зовут Дермот Райли. Мак снимает угол в моей квартире.

— А я — Элизабет Хэллим, — отозвалась она. — Знаю его еще с самого детства.

Лиззи решила даже не пытаться объяснить, почему облачилась по-мужски, предоставив Райли думать все, что ему взбредет в голову.

— Не думаю, что его раны опасны для жизни, — сказал он.

— Все равно нам нужно их промыть. Попросите принести сюда в тазу горячей воды, пожалуйста.

— Хорошо. — Он вышел из комнаты, оставив ее наедине с лежавшим без сознания Маком.

У нее оказалось достаточно времени, чтобы рассмотреть его неподвижное тело. Дышал он едва заметно. Нерешительным жестом она положила ладонь ему на грудь. Кожа отдавала теплом, а плоть под ней ощущалась жесткой и неподатливой. Она нажала чуть сильнее и почувствовала биение его сердца, сильное и размеренное.

Ей понравилось прикосновение к нему. Другую руку она пристроила на собственной груди, чтобы по-настоящему оценить разницу между мягкостью своего тела и твердостью его мускулатуры. Прикоснулась к его соску, маленькому и неожиданно нежному, а затем дотронулась до своего, гораздо более крупного и дальше выступавшего из груди.

Он открыл глаза.

Лиззи мгновенно отдернула руку, чувствуя стыд за себя. «Какого черта я творю?» — подумала она.

Мак смотрел на нее невидящим взором.

— Где я? И кто вы такой?

— Вы участвовали в призовом поединке, — напомнила она. — И потерпели поражение.

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, а потом криво усмехнулся.

— Лиззи Хэллим, снова переодетая в мужчину, — произнес он совершенно нормальным голосом.

— Хвала господу, с вами все в порядке!

Он снова окинул ее взглядом, но уже с совершенно иным выражением.

— Очень… Очень мило с вашей стороны проявлять заботу обо мне.

Лиззи смутилась.

— Сама никак не пойму, зачем это делаю, — сказала она резко. — Вы единственный шахтер, который не желает знать своего места.

Затем ее смятение только усилилось, потому что из глаз буквально хлынули слезы.

— Тяжело смотреть, как из твоего друга делают отбивную котлету. — И ее слова прозвучали с интонацией, которой она и не хотела бы допустить, но это оказалось свыше ее сил.

Он внимательно наблюдал, как она рыдает, а потом с искренним недоумением спросил:

— Лиззи Хэллим, смогу ли я когда-нибудь научиться понимать вас?

Глава 15

Бренди помогло унять боль ран Мака тем вечером, но наутро он проснулся в подлинной агонии. У него ныла каждая часть тела, которую он мог распознать, от распухших больших пальцев ног, поврежденных при сильных ударах, наносившихся им Прису по лодыжкам, до макушки на голове, боль в которой, казалось, уже никогда не пройдет. Лицо, отраженное в крупном осколке зеркала, использовавшемся им обычно для бритья, покрывали синяки и порезы, слишком еще свежие, чтобы к ним прикасаться пальцами, не говоря уж о бритве.

Но он все равно пребывал в приподнятом настроении. Каждое свидание с Лиззи Хэллим ободряло его и стимулировало. Ее неутолимая страсть к приключениям, отвага и решительность вызывали ощущение, что в жизни нет ничего невозможного. На какой еще дерзкий поступок она окажется способна в следующий раз? Когда он узнал Лиззи в фигуре, сидевшей на краю кровати, ему с трудом удалось подавить в себе горячее стремление обнять ее. Преодолеть соблазн помогла мысль, что подобные действия с его стороны могут положить конец их и без того очень странной дружбе. Одно дело, когда все правила нарушала она сама. В конце концов, она была знатной леди. И могла играть со щенком дворняжки сколько угодно, но стоило щенку укусить ее, как он тут же оказался бы выброшенным за шкирку на улицу.

Она сообщила ему о своем намерении выйти замуж за Джея Джеймиссона, и ему пришлось прикусить язык, хотя хотелось сказать, что она совершает большую глупость. Не его ума это дело, и он, конечно же, не хотел обидеть ее.

Бриджет, жена Дермота, приготовила на завтрак соленую овсяную кашу, и Мак съел ее вместе с детьми. Бриджет было лет тридцать. Когда-то она, судя по всему, обладала очень привлекательной внешностью, но теперь выглядела просто до крайности вымотанной. Покончив с едой, Мак и Дермот отправились на поиски работы.

— Принесите домой хотя бы немного денег, — выкрикнула им вслед напутствие Бриджет.

Но день сложился для них неудачно. Они обошли все лондонские продуктовые рынки, предлагая свои услуги в качестве грузчиков, чтобы переносить корзины с рыбой и окровавленные коровьи туши, перекатывать бочки с вином — то есть таскать на себе все, в чем нуждался каждый день этот огромный и вечно голодный город. Но желающих было слишком много, и работы на всех не хватало. В полдень они бросили поиски там и перебрались в Вест-Энд, чтобы попытать счастья в кофейнях. Ближе к вечеру оба настолько вымотались, будто действительно тяжело трудились весь день, но ничего за это не получили.

Когда они вышли на Стрэнд, маленькая фигурка выскочила из-за угла, как спасавшийся бегством заяц, и врезалась прямиком в Дермота. Это была девочка лет тринадцати, оборванная, тощая и перепуганная. Дермот издал звук проколотого воздушного шарика. Малышка вскрикнула от страха, споткнулась и чуть не упала, с трудом сохранив равновесие.

За ней по пятам бежал крепкий с виду молодой мужчина в дорогой, но растрепанной одежде. Ему всего лишь дюйма не хватило, чтобы схватить ее, когда она отшатнулась от Дермота. Ей все же удалось увернуться, вильнуть в сторону и продолжить свой бег. Потом она поскользнулась, растянулась на тротуаре, и преследователь настиг ее.

Она завопила от ужаса. Мужчина был вне себя от ярости. Поднял хлипкое тельце и ударил девочку в висок, снова опрокинув ее навзничь, а затем ткнул во впалую грудь обутой в ботинок ногой.

Мак уже привык к сценам насилия на улицах Лондона. Мужчины, женщины и дети постоянно вступали в жестокие драки между собой, избивая друг друга кулаками, царапаясь или кусаясь, причем обычно злобы им добавлял дешевый джин, продававшийся на каждом углу. Но он никогда не видел прежде, чтобы взрослый и сильный мужчина так безжалостно избивал совсем еще ребенка. Казалось, он был готов убить ее. Мак по-прежнему страдал от боли после схватки с Валлийской Горой, и именно сейчас ему меньше всего хотелось снова ввязываться в потасовку, но и стоять в стороне, просто наблюдая за происходящим, он тоже не мог. Как только мужчина занес руку для нового удара, Мак ухватил его сзади и оттащил назад.

Молодой человек развернулся. Он был на несколько дюймов выше Мака. Он нацелился кулаками Маку в грудь и мощным толчком отбросил от себя, заставив попятиться. Потом мужчина снова сосредоточился на девочке. Она отчаянно пыталась подняться на ноги. Он же нанес ей хлесткую пощечину, от которой бедное дитя в очередной раз повалилось на тротуар.

В Маке взыграл гнев. Он сгреб мужчину одной рукой за воротник, а другой за пояс бриджей и легко поднял в воздух. Тот заорал от удивления и злости, начав активно извиваться и пробовать вырваться, но Мак держал его крепко, причем практически вниз головой.

Дермот изумленно смотрел, насколько легко расправляется Мак с незнакомцем.

— Ну и силища же у тебя, Мак, чтоб мне провалиться! — восхищенно сказал он.

— Убери от меня свои вонючие руки! — завопил мужчина.

Мак усадил его на тротуар, но не ослаблял цепкой хватки за кисть руки.

— Уберу, если оставишь ребенка в покое.

Дермот помог девочке подняться, хотя на всякий случай не отпускал пока от себя, обняв бережно, но не давая сбежать.

— Она треклятая воровка, а не ребенок! — продолжал агрессивно орать мужчина.

Только еще раз увидев перед собой перекошенное и раскрасневшееся лицо Мака, он решил больше не рисковать вступать с ним в драку.

— И это вся ее вина? — спросил Мак. — А ты молотил ее так, что я подумал, уж не убила ли она нашего короля, благослови его господь.

— Какое тебе вообще дело до нее? — Мужчина постепенно успокаивался и стал дышать ровнее.

Мак отпустил его.

— Что бы она ни натворила, мне кажется, ты уже достаточно наказал ее.

Незнакомец всмотрелся в него.

— Ты, я вижу, совсем недавно сошел с корабля, — сказал он. — Парень ты крепкий, но и ты в Лондоне долго не протянешь, если станешь доверять таким, как эта маленькая стерва.

Он сплюнул себе под ноги и пошел прочь.

— Спасибо, Джок[349]. Ты мне жизнь спас, — сказала девочка.

Люди в Лондоне понимали, что Мак шотландец, стоило ему заговорить. Он даже не догадывался о своем акценте, пока не оказался в Лондоне. В Хьюке у всех было одинаковое произношение. Даже Джеймиссоны изъяснялись на чуть сглаженном, но шотландском диалекте. Здесь это становилось чем-то вроде особой приметы.

Мак пригляделся к девочке. Ее темные волосы были пострижены неровно. На миловидном личике уже начали проступать синяки от избиения. Но вот глаза поражали до странности всезнающим выражением, как у взрослой женщины. Она тоже смотрела на него, явно пытаясь понять, что ему от нее нужно.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Вот здесь сильно болит. — Она приложила руку к ребрам. — Жаль, ты не прикончил этого козла, будь он проклят!

— В чем ты провинилась перед ним?

— Попыталась втихую обокрасть его, пока он трахал Кору, но он заметил.

Мак кивнул. Он слышал истории о том, что у многих проституток имелись сообщницы, грабившие клиентов.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Я бы сейчас расцеловала задницу хоть папе римскому за стакан джина.

Маку еще не доводилось слышать столь затейливых речей ни от кого, не говоря уже о несовершеннолетней девочке. Он даже растерялся на мгновение, не зная, какое чувство овладело им сильнее: шок или удивление, смешанное с любопытством.

На противоположной стороне улицы располагался «Медведь» — таверна, где Мак одолел Громилу Бермондси, получив от карлика-зазывалы фунт. Они пересекли мостовую и зашли внутрь. Мак купил три кружки пива, чтобы выпить его, пристроившись в темном углу.

Девочка расправилась со своим напитком в несколько глотков и изрекла:

— Ты добрый малый, Джок.

— Меня зовут Мак, а это — Дермот.

— Я — Пегги. Но все кличут Торопыгой Пег.

— Должно быть, потому, что ты пьешь так быстро?

Она ухмыльнулась.

— В этом городе, если станешь медлить, кто-нибудь обязательно успеет опорожнить твою кружку до тебя. А сам-то откуда будешь, Джок?

— Из деревни Хьюк. Это в пятидесяти милях от Эдинбурга.

— А Эдинбург… Это где?

— В Шотландии.

— Значит, в чертовой глухомани, очень далеко отсюда?

— Я добирался в Лондон на корабле вдоль берега целую неделю.

Долгая выдалась ему тогда неделька. Мак нервничал, оказавшись в море. После пятнадцати лет работы в шахте от океанского простора голова шла кругом, а ему приходилось взбираться на мачты и вязать узлы в любую погоду. Нет, никогда он не станет моряком.

— Но мне говорили, что почтовой каретой на дорогу сюда уходит тринадцать дней, — добавил он.

— Зачем же ты уехал?

— Чтобы стать свободным. Я сбежал. Шахтеры в Шотландии — рабы своих хозяев.

— То есть как черные на Ямайках?

— Кажется, ты больше знаешь о Ямайке, чем о Шотландии.

Ей не понравилась критическая интонация в его словах.

— А с чего мне знать о ней больше?

— Хотя бы потому, что Шотландия ближе, вот и все.

— Уж это даже я знала.

Девочка наивно врала, как сразу понял Мак. Она оставалась все еще ребенком, несмотря на напускную браваду. Что-то шевельнулось у него в душе.

— Ты в порядке, Пег? — донесся запыхавшийся женский голос.

Мак поднял взгляд и увидел перед собой молодую женщину в платье апельсинового оттенка.

— А, привет, Кора, — отозвалась Пег. — Меня спас красавец принц. Познакомься с Джоком. Хотя на самом деле он просто шотландец по фамилии Макнок или что-то в этом роде.

Кора улыбнулась Маку и сказала:

— Спасибо, что выручили Пег. Надеюсь, эти синяки вы получили не в драке из-за нее?

Мак помотал головой:

— Нет. Это со мной сделала другая скотина.

— Позвольте мне угостить вас джином.

Мак хотел отказаться, всегда предпочитая пиво, но вмешался Дермот:

— Очень мило с вашей стороны. Благодарю.

Мак наблюдал за женщиной, когда она направилась к стойке бара. Ей было на вид лет двадцать. Почти ангельское лицо и густая копна огненно-рыжих волос. Ему показалась крайне неприятной сама мысль, что столь молодая и красивая особа, как она, вынуждена заниматься проституцией.

— Значит, это она так растрепала того мерзавца, который погнался за тобой?

— Она хитрая. Ей обычно даже не приходится отдаваться мужчинам, — объяснила со знанием дела Пег. — Она просто бросает их где-нибудь в темном переулке со спущенными штанами и стоячим членом.

— А ты успеваешь скрыться с кошельком, — подытожил Дермот.

— Кто, я? Не надо грязи. Я — фрейлина при дворе королевы Шарлотты.

Кора уселась рядом с Маком. От нее густо пахло терпкими духами с преобладанием запахов сандала и корицы.

— Чем ты занимаешься в Лондоне, Джок?

Он не сводил с нее глаз. Девушка оказалась действительно на редкость хороша собой.

— Ищу работу.

— Нашел что-нибудь?

— Пока не очень получается.

Она покачала головой.

— Зима в этом году выдалась отвратительная. Холодно, как в могиле, а цены на хлеб подскочили до небес. Слишком много здесь развелось таких, как ты.

— Вот почему моему папаше пришлось два года назад стать вором, — вставила реплику Пегги. — Только у него для этого ловкости не хватило.

Мак с неохотой отвел взгляд от Коры и посмотрел на Пег.

— Что же с ним случилось?

— Сплясал танец с галстуком шерифа на шее.

— То есть как?

— Она хочет сказать, что его повесили, — объяснил Дермот.

— О, прости за глупый вопрос. Мне очень жаль, — сказал Мак.

— Не смей меня жалеть, шотландская деревенщина. Меня от тебя тошнит, — окрысилась на него Пег.

Девочка оказалась крепким орешком.

— Хорошо, хорошо, я больше не стану жалеть тебя, — умиротворяюще промямлил Мак.

Снова заговорила Кора:

— Если вам нужна работа, я знаю кое-кого, кому требуются крепкие парни на разгрузку угля с кораблей. Там так тяжко, что только молодые мужчины справляются, и нанимать предпочитают приезжих, чтобы поменьше жаловались.

— Я возьмусь за что угодно, — сказал Мак, сразу же вспомнив об Эстер.

— Бригадами угольных грузчиков командуют владельцы таверн в Уоппинге. Я знакома с одним из них. С Сидни Ленноксом из заведения под названием «Солнце».

— Он хороший человек?

Кора и Пег дружно рассмеялись.

А Кора выдала:

— Он лживый, вороватый, уродливый, вонючий, как свинья, и вечно пьяный. Но они все такие, так что тут ничего не поделаешь.

— Вы отведете нас в это его «Солнце»?

— Отведу. Но учтите. Вы сами напросились, — ответила Кора.

* * *

Теплый туман от потных тел и угольной пыли заполнял душный трюм в деревянном корпусе судна. Мак стоял на вершине горы угля, орудовал широкой лопатой, кидая с ее помощью груды крупных черных кусков антрацита и работая в размеренном ритме. Труд оказался действительно адски тяжелым, и он обильно потел, но при этом чувствовал себя отменно. Он был молод и силен, зарабатывал приличные деньги, но не стал при этом ничьим рабом.

Его бригада — в просторечии именуемая бандой — состояла из шестнадцати человек, тоже склонившихся над своими лопатами, постанывая от усталости, потея, но порой отпуская шутки. Большинство его новых товарищей были мускулистыми молодыми бывшими фермерами из Ирландии — для подобной работы не годились изнеженные уроженцы крупных городов. Дермоту едва исполнилось тридцать, а он оказался самым старым в банде.

Маку начало казаться, что вся его жизнь неизбежно оказывалась связанной с углем. Но ведь и целый мир держался исключительно на угле. Не прерывая взмахов лопатой, он размышлял, куда направят, например, вот этот уголь, думал обо всех лондонских гостиных, которые он обогреет, о тысячах кухонных очагов, о печах в булочных и на пивоварнях, где ждут топлива. Этот город испытывал такой громадный аппетит к углю, что его невозможно было раз и навсегда удовлетворить.

Субботний день заканчивался, и бригада почти опорожнила трюм корабля — «Черного лебедя», приписанного к порту в Ньюкасле. Мак не без удовольствия подсчитывал, сколько ему заплатят нынче вечером. На этой неделе они разгрузили уже второй большой углевоз, а банде причитались 16 пенсов — пенни на нос — за каждую единицу выполненной работы, равнявшуюся двадцати полным мешкам угля. Сильный молодой мужчина с большой лопатой мог заполнить мешок за две минуты. По его подсчетам, они заработали по шесть фунтов, никак не меньше.

Однако следовало принимать во внимание неизбежные вычеты. Сидни Леннокс (его именовали то посредником, то предпринимателем) присылал в трюм пиво и джин в больших количествах для своих трудяг. Им требовалось много пить, чтобы восстановить в организме баланс жидкости — с потом они теряли ее галлонами. Но хитрюга Леннокс давал больше спиртного, чем было необходимо, и мужчины выпивали все, причем многие особенно налегали на джин. В результате к концу дня обычно непременно случалось какое-то неприятное происшествие, влекшее за собой убытки. Да и за выпивку приходилось расплачиваться. А потому Мак не мог с точностью высчитать, сколько получит, когда встанет в очередь к кассе в таверне «Солнце» этим вечером. Но даже если половину списать на вычеты, что явно стало бы чрезмерной суммой, остаток вдвое должен был превысить то жалованье, которое шахтеры клали себе в карман по истечении целой шестидневной рабочей недели.

С таким заработком он сможет послать за Эстер уже совсем скоро. Тогда и он сам, и сестра-близняшка освободятся от рабства. Он внутренне ликовал, обдумывая радужную перспективу.

Первое письмо он отправил Эстер, как только обосновался у Дермота, и она прислала ответ. В долине только и разговоров было что о его побеге, писала сестра. Группа молодых забойщиков даже попыталась отправить петицию в английский парламент с протестом против рабского труда в шахтах. А Энни вышла замуж за Джимми Ли. Мак не без сожаления узнал об этом. Никогда больше не кататься им вдвоем с Энни среди зарослей вереска. Но Джимми Ли был хорошим человеком. А петиция, возможно, положит начало хоть каким-то переменам. Хотелось надеяться, что дети Джимми и Энни уже станут свободными людьми.

Последние мешки с углем оказались заполненными и перенесенными на баржу, которая доставит их на берег к большому складу. Мак распрямил нывшую от боли спину и положил лопату на плечо. На верхней палубе холодный ветер ударил в него мощным порывом. Он поспешил надеть рубашку и все тот же плащ с мехом, который отдала ему не так давно Лиззи Хэллим. Разгрузчики угля тоже перебрались на берег, переведя дух на мешках с углем и направившись потом в таверну за своими честно заработанными деньгами.

«Солнце» было угрюмым и неуютным заведением, куда заглядывали в основном матросы и портовые грузчики. Даже земляной пол покрывал еще и слой грязи, замызганные столы и скамьи расшатались, а от камина в зал попадало больше дыма, чем тепла. Хозяин таверны Сидни Леннокс обожал азартные игры, и потому здесь всегда происходило какое-нибудь соревнование, когда делались ставки, но предпочтение отдавалось картам и метанию костей, хотя проводились и более мудреные состязания с размеченной доской, которые требовали точного подсчета набранных очков. Единственной настоящей достопримечательностью забегаловки, приносившей ей отчасти добрую репутацию, была Черная Мэри, повариха-африканка, умевшая готовить из морских моллюсков и самых дешевых кусков говядины такие аппетитные и лакомые блюда, что завсегдатаи их просто обожали.

Мак и Дермот в этот вечер прибыли в «Солнце» первыми. Хотя внутри за стойкой бара уже восседала Пег, скрестив под собой ноги и покуривая виргинский табак, набитый в глиняную трубку. А все потому, что она практически постоянно жила в «Солнце», где спала прямо на полу в углу бара. Леннокс ведь был не только мелким предпринимателем, но и барыгой, кому Пег часто сбывала краденое. Заметив Мака, она сплюнула в огонь очага, широко улыбнулась и шутливо спросила:

— Как прошел день, Джок? Снова наш герой спас попавшую в беду девственницу?

— Не сегодня, — с усмешкой ответил он.

Черная Мэри просунула свое белозубое лицо в проем кухонной двери.

— Как насчет супа из бычьих хвостов, парни? — У нее был акцент, вывезенный из Нидерландов, поскольку ходили слухи, что прежде она была рабыней голландского капитана дальнего плавания.

— Мне не больше двух полных ведер, пожалуйста, — отозвался Мак.

Она расплылась в улыбке.

— Видать, сильно проголодались. Тяжело пришлось поработать, а?

— Да так, немного размялись, чтобы нагулять аппетит, — ответил ей Дермот.

У Мака не было при себе денег, чтобы расплатиться за ужин, но Леннокс открыл для всех разгрузчиков угля кредит в счет их заработков. Но после сегодняшнего вечера, решил Мак, он станет за все платить сразу же и наличными. Не хотелось влезать даже в минимальные долги.

Он сел рядом с Пег.

— Как продвигается твой бизнес? — спросил таким же шутливым тоном.

Но она восприняла вопрос вполне серьезно.

— Мы с Корой нынче днем обчистили старого богатого гуляку, и можем позволить себе вечером отдохнуть.

Маку до сих пор казалось странной его дружба с воровкой, хотя он знал, что толкало ее на столь позорное занятие. Для нее просто не существовало альтернативы. Иначе пришлось бы голодать. И все равно что-то внутри его — какие-то рудименты материнского воспитания — заставляло относиться к кражам неодобрительно.

Пег была низкорослой и хрупкой, с костлявым тельцем, но ее лицо украшали большие голубые глаза, делая отчасти привлекательной. Держала она себя с нагловатой дерзостью прошедшей огонь и воду преступницы, и люди относились к ней соответственно. Мак подозревал, что маска грубости и напускной силы характера служила ей только для маскировки и защиты, под которой крылась, скорее всего, напуганная маленькая девочка, о которой в этом жестоком мире никто не заботился.

Черная Мэри принесла ему тарелку супа, где сверху плавали еще и устрицы, краюху хлеба и кружку темного пива. Он с волчьей жадностью набросился на еду.

Постепенно в таверне стали появляться остальные разгрузчики угля. Но Леннокс пока не показывался, что было необычно. Как правило, он все время торчал тут, играя с посетителями в карты или в кости. Маку не терпелось его увидеть. Его одолевало любопытство, правильно ли он посчитал свой заработок на этой неделе и какой окажется сумма. Но он уже догадывался, что Леннокс специально заставляет своих рабочих ждать жалованья подольше, чтобы они успели основательно потратиться в его баре.

Примерно через час в зал вошла Кора. Выглядела она, как всегда, вызывающе красивой в пестром платье с отделкой черной каймой. Мужчины дружным хором приветствовали ее, но, к удивлению Мака, она ни на кого не обратила внимания, а направилась прямо к нему и пристроилась на соседний стул.

— Как я слышал, у тебя выдался удачный денек, — сказал он.

— Легкая добыча, — кивнула она. — В таком возрасте мужчине уже пора бы научиться быть немного осторожнее.

— Тебе лучше преподать мне несколько уроков, рассказать, как ты это проделываешь, чтобы я не стал жертвой одной из твоих подружек.

Она окинула его кокетливым взглядом.

— Тебе никогда не придется платить девушкам за секс, Мак. Это я знаю наверняка.

— Все равно расскажи. Мне интересно.

— Простейший способ — подобрать богатого с виду пьяницу, завести с ним амуры, заманить в темный проулок, а потом сбежать с его денежками.

— Вы так и поступили сегодня?

— Нет, вышло даже смешнее. Мы нашли пустующий дом и подкупили смотрителя. Я разыграла из себя скучающую домохозяйку. Пег выступала в роли моей прислуги. Мы затащили старика в дом, сделав вид, что он принадлежит мне. Я заставила его раздеться и лечь в постель, а затем в спальню ворвалась Пег с криком о неожиданном возвращении моего мужа.

Пег расхохоталась.

— Престарелый дуралей! Видел бы ты его лицо! Он так перепугался, что спрятался в пустом гардеробе.

— А мы тихо скрылись с его бумажником, часами и всей одеждой.

— Он, наверное, до сих пор еще сидит в том гардеробе и боится носа оттуда высунуть, — добавила Пег, и обе залились громким смехом.

Стали приходить жены грузчиков. Многие несли на руках младенцев, а детишки постарше цеплялись за их юбки. Некоторые выглядели молодыми и привлекательными, но остальные казались усталыми, изголодавшимися и часто битыми супругами вечно пьяных мужей. Мак понимал: они явились сюда в надежде забрать хотя бы часть денег, прежде чем мужчины спустят все на выпивку, азартные игры или на проституток, норовивших еще и обокрасть похотливых любителей клубнички. Пришла и Бриджет Райли со своими пятью детьми, сев тоже поблизости от Дермота и Мака.

Наконец, ближе к полуночи, показался и Леннокс.

Он принес кожаный мешок, наполненный монетами, и вооружился двумя пистолетами для того, очевидно, чтобы защититься от попыток ограбления. Разгрузчики угля, многие из которых успели вдрызг напиться, встретили его радостными возгласами, как встречают героя-победителя, и Мак на мгновение ощутил презрение к новым товарищам по работе: с какой стати заранее показывать благодарность за то, что по праву им причиталось?

Леннокс был вечно чем-то недовольным мужчиной лет тридцати, в сапогах, доходивших до коленей, и в приличной вельветовой жилетке, но без рубашки под ней. У него тоже развилась отменная мускулатура от постоянной необходимости перетаскивать бочки с пивом, вином и прочими алкогольными напитками. Рот его неизменно кривился в злобной гримасе. И от него исходил не совсем обычный запах чего-то сладкого, но подпорченного, как от гнилых фруктов. Мак заметил, как Пег невольно поежилась, когда он прошел мимо. Она явно опасалась этого человека.

Леннокс выбрал стол в углу и положил мешок с пистолетами на скамью рядом с ним. Мужчины и женщины сразу же окружили его плотной толпой, тесня и толкая друг друга, словно могло случиться так, что у Леннокса деньги закончатся раньше, чем очередь дойдет до них. Мак держался у всех за спинами. Он считал ниже своего достоинства так отчаянно бороться за честно заработанную плату.

Он услышал грубый голос Леннокса, перекрывший легкий гул разговоров в зале таверны.

— Каждый грузчик заработал на этой неделе фунт и одиннадцать пенсов, не считая вычетов на напитки из бара.

Мак сначала решил, что ослышался. Они опорожнили за неделю трюмы двух больших углевозов, им должны были засчитать полторы тысячи условных единиц разгрузки, есть тридцать тысяч мешков, наполненных углем, и на каждого работника приходилось не менее шести фунтов. Как же заработок мог уменьшиться всего лишь до фунта и нескольких пенсов?

Среди толпы грузчиков пронесся стон разочарования, но никто не посмел оспорить названную цифру. Как только Леннокс принялся отсчитывать плату каждому, Мак вмешался:

— Минуточку! Каким образом вы насчитали такую мизерную сумму?

Леннокс поднял голову и злобно оскалился.

— Вы разгрузили одну тысячу четыреста сорок пять единиц, что дает члену бригады шесть фунтов и пять пенсов грязными. Вычтем отсюда по пятнадцати шиллингов в день за напитки…

— Что? — перебил его Мак. — Пятнадцать шиллингов в день?

Но ведь это составляло три четверти их ежедневного заработка!

Дермот Райли пробормотал в поддержку слов Мака:

— Но ведь это настоящий грабеж, не иначе.

Он произнес это совсем тихо, но вызвал одобрительные реплики у некоторых мужчин и женщин.

— Мои комиссионные составляют шестнадцать пенсов с человека за каждое разгруженное судно, — продолжал Леннокс. — Еще шестнадцать пенсов причитаются капитану корабля. Шесть пенсов в день стоит аренда лопаты…

— Какая еще аренда лопаты? — буквально взорвался Мак.

— Ты здесь новенький и пока не знаешь всех наших правил, Макэш, — процедил сквозь зубы Леннокс. — А потому тебе лучше заткнуться и позволить мне дальше заниматься своим делом. В противном случае никто больше ничего не получит.

Мак готов был выйти из себя от возмущения, но здравый смысл подсказал ему, что Леннокс не с сегодняшнего вечера ввел эту систему. Она явно укоренилась давно, и грузчикам приходилось мириться с ней. Пег потянула его за рукав и шепнула:

— Не поднимай скандала, Мак. Леннокс непременно потом отыграется на тебе. Он уж точно найдет способ, как это сделать.

Мак пожал плечами и замолчал. Но его протест вызвал отклик среди остальных, и теперь на повышенных тонах заговорил Дермот Райли:

— Лично я не выпивал спиртного на пятнадцать шиллингов в день, — громогласно заявил он.

— Разумеется, не выпивал, — замолвила за мужа словечко миссис Райли.

— И я тоже, — сказал другой грузчик. — Кому такое под силу? Нормальному человеку брюхо разорвет от такого количества пива!

Леннокс окончательно озлобился, но ответил:

— Столько спиртного я ежедневно отправлял для вас в трюм. По-вашему, мне не под силу высчитать, сколько грузчик выпивает за день?

— Похоже, вы единственный владелец бара в Лондоне, кто не справляется с такой простой задачей! — не удержался от замечания Мак.

Окружавшие его мужчины разразились смехом.

Леннокс пришел в бешенство от издевательского намека Мака и вызванного им смеха грузчиков. Бросив на Мака исполненный ярости взгляд, он сказал:

— Наша система заключается в том, что вы платите за спиртное по пятнадцать шиллингов, и не имеет значения, выпиваете вы его или нет.

Мак подошел к столу вплотную.

— Коли на то пошло, у меня тоже есть своя система, — резко бросил он. — Мой принцип состоит в том, чтобы не платить за напитки, которых я не заказывал и не употреблял. Быть может, вы ошибаетесь в подсчетах, но только не я сам, и могу точно вам сказать, сколько задолжал.

— Как и я, — неожиданно встрял еще один мужчина. Это был Чарли Смит, родившийся в Англии негр с отчетливым выговором выходца из Ньюкасла. — Я выпил восемьдесят три маленьких кружечки пива, какое вы здесь у себя продаете по четыре пенса за пинту. За неделю это стоит двадцать семь шиллингов и восемь пенсов, а вовсе не пятнадцать шиллингов в день.

Леннокс огрызнулся:

— А тебе вообще повезло, что ты получаешь хоть какие-то деньги, черномазый. Тебе положено ходить в цепях, как всякому рабу.

Лицо Чарли на глазах помрачнело.

— Я английский гражданин, добрый христианин, и я лучше вас, потому что честен, — сказал он с плохо сдерживаемым возмущением.

Дермот Райли тоже не унимался:

— Вот и я в точности знаю, сколько выпил.

Леннокс больше даже не пытался контролировать себя.

— Если не прекратите нести вздор, не получите ни пенни. Вы все, — пригрозил он.

Маку пришло в голову, что действительно нужно снять чрезмерное напряжение. Он попытался придумать какую-то умиротворяющую фразу. Но потом его взгляд упал на Бриджет Райли и ее голодных детей. А потому озлобление одержало в нем верх над стремлением восстановить спокойствие. Он обратился к Ленноксу:

— Вы не встанете из-за этого стола, пока не заплатите всем по справедливости.

Леннокс искоса посмотрел на свои пистолеты.

Мгновенным движением руки Мак смахнул оружие со скамьи на пол.

— И не сбежите, держа меня на мушке, треклятый ворюга! — воскликнул он.

Леннокс выглядел, как загнанный в угол пес. Мак подумал, что зашел слишком далеко. Вероятно, ему стоило просто покинуть таверну, чтобы позже добиться компромисса, не оскорбительного ни для кого. Но теперь было слишком поздно. Он вынудил Леннокса сдаться. Хозяин сам напоил разгрузчиков угля допьяна, и они в таком состоянии могли убить его, если бы он с ними не рассчитался немедленно.

Леннокс откинулся на спинку стула, прищурился, с ненавистью посмотрел на Мака и сказал:

— Ты очень пожалеешь о том, что натворил, Макэш. Богом клянусь, горько пожалеешь.

Мак попытался говорить немного мягче:

— Бросьте, Леннокс. Вас просят только заплатить своим рабочим то, что им положено.

Леннокс против воли вынужден был подчиниться столь откровенному давлению. Со злорадной ухмылкой, но почернев лицом от унижения, он принялся отсчитывать деньги. Первым он расплатился с Чарли Смитом, потом с Дермотом Райли, затем с Маком, приняв во внимание их собственные расчеты вычетов за употребленное спиртное.

Мак отошел от стола, исполненный радостного удовлетворения. Он получил три фунта и девять шиллингов. Даже если он половину отложит на нужды Эстер, у него останется вполне достаточно на жизнь.

Другие угольщики тоже приблизительно оценивали стоимость выпитого ими, и Леннокс не спорил ни с кем, если не считать Сэма Поттера — огромных размеров толстяка из Корка, заявившего, что он выпил всего три кварты. Даже среди его товарищей это вызвало оглушительный смех — Сэм прославился способностью выпить очень много. Ему пришлось увеличить свою оценку в три раза.

Среди мужчин и женщин, собравшихся в таверне в тот поздний вечер, постепенно воцарилось почти праздничное настроение, когда они укладывали по карманам заработанные деньги. Сразу несколько грузчиков подошли к Маку и одобрительно похлопали по спине, а Бриджет Райли расцеловала его. Он понимал, что добился невиданного здесь прежде результата, но не без оснований опасался продолжения драмы. Уж слишком легко сдался Леннокс.

Когда последний из рабочих получил жалованье, Мак сам поднял с пола пистолеты Леннокса. Продул полки замков, чтобы очистить от пороха, без которого стрелять оказалось бы невозможно, и положил оружие на стол.

Леннокс взял бесполезные теперь пистолеты, почти опустевший мешок для денег и поднялся. В зале воцарилась тишина. Он направился к двери, которая вела к его личным апартаментам в здании таверны. Все пристально наблюдали за ним с опаской, словно он все еще мог найти способ отобрать выплаченное. У самой двери он повернулся.

— Теперь можете расходиться по домам и радоваться, — сказал он злобно. — Только не возвращайтесь в понедельник. Работы для вас все равно не будет. Вы все уволены.

* * *

В ту ночь Мак почти не спал, охваченный тревогой. Некоторые грузчики легкомысленно считали, что к утру в понедельник Леннокс забудет обиду, но Мак сомневался в этом. Владелец таверны не принадлежал к тому типу людей, которые готовы были легко простить нанесенное им поражение, и он без труда мог нанять шестнадцать других крепких молодых парней, чтобы заполучить новую бригаду.

Мак теперь понимал, что это была целиком и полностью его вина. Разгрузчики угля напоминали стадо быков — сильных, но глуповатых и нуждавшихся в пастухе, чтобы вести их за собой. Они бы никогда не взбунтовались против произвола Леннокса, если бы Мак не настроил их соответствующим образом. И он ощущал отныне свою ответственность за исправление ситуации.

В воскресенье он поднялся с постели очень рано и зашел в другую комнату. Дермот с женой занимали один из матрацев, а пятеро ребятишек теснились вместе в противоположном углу. Мак растолкал Дермота.

— До завтрашнего дня нам нужно найти работу для нашей банды, — сказал он.

Дермот не слишком охотно поднялся. А Бриджет пробормотала из-под одеяла:

— Оденьтесь поаккуратнее, если хотите понравиться предпринимателям.

Дермот надел старый красный жилет, а Маку одолжил синий шелковый шарф, полученный когда-то в подарок на свадьбу. По пути они прихватили с собой Чарли Смита. Чарли работал разгрузчиком угля уже пять лет и завел кое-какие знакомства. Он облачился в свой лучший темно-синий костюм, и втроем они направились в Уоппинг.

Грязные улицы этого прибрежного района были почти пустынны. Колокола сотен лондонских церквей созывали истовых христиан к воскресному молебну, но большинство моряков, портовых грузчиков и складских рабочих предпочитали насладиться днем отдыха и оставались дома. Коричневая вода Темзы лениво плескалась под сваями верфей, а вдоль кромки берега сновали извечные крысы, которых некому было сейчас распугать.

Всю разгрузку угля с судов контролировали предприниматели из числа владельцев таверн. Наша троица первым делом наведалась в «Раскаленную сковородку», располагавшуюся всего в нескольких десятках ярдов от «Солнца». Хозяина они застали за приготовлением ветчины во внутреннем дворе. От аппетитного запаха у Мака слюнки потекли.

— Привет, Гарри. Как ваши дела? — бодро обратился к нему Чарли.

Но Гарри лишь хмуро оглядел их.

— Что вам тут понадобилось, парни, если только не желаете выпить по кружке пива?

— Нужна работа, — ответил Чарли. — У вас есть корабль под разгрузку с завтрашнего дня?

— Есть. Но есть и банда грузчиков тоже. Хотя спасибо за предложение.

Им пришлось удалиться несолоно хлебавши.

— Что с ним такое? Он смотрел на нас так, словно мы больны проказой.

— Перепил вчера джина, — высказал предположение Чарли.

Мак сразу заподозрил, что у отказа могли быть гораздо более зловещие и скверные для него с друзьями причины, но временно решил придержать подобные мысли при себе.

— Давайте пойдем в «Голову короля», — подал идею он.

Несколько разгрузчиков угля пили там пиво и приветствовали Чарли по имени.

— Как у вас с работой, приятели? — спросил Чарли. — Мы подыскиваем себе корабль.

Эту фразу услышал хозяин таверны.

— Вы ведь работаете на Сидни Леннокса из «Солнца»? — поинтересовался он.

— Да, но завтра мы ему не нужны, — ответил Чарли.

— Как и мне, — заявил хозяин.

Когда они вышли на улицу, Чарли предложил:

— Попробуем теперь навестить Бака Делани в «Лебеде». На него работают сразу две или даже три бригады.

«Лебедь» был крупной и популярной таверной с отдельной кофейней, несколькими барами, собственной конюшней и угольным складом. Ее владельца, ирландца по происхождению, они застали в его частной гостиной, откуда открывался вид на внутренний двор. В молодости Делани сам начинал разгрузчиком угля, но ныне даже к завтраку надевал парик и кружевной галстук.

— Позвольте мне вам кое-что разъяснить, мальчики, — сказал он. — Все угольные предприниматели Лондона слышали о том, что произошло вчера в «Солнце». Вас не наймет на работу никто. Сидни Леннокс позаботился об этом.

У Мака сердце оборвалось. Чего-то подобного он и опасался.

— На вашем месте, — продолжал Делани, — я бы подрядился матросом на любой корабль и не появлялся бы в Лондоне пару лет. Когда вернетесь, все уже будет забыто.

— Стало быть, разгрузчиков угля всегда будут безнаказанно грабить хозяева? — сердито спросил Дермот.

Если Делани и задели его слова, вида он не подал.

— Оглянись по сторонам, дружище, — сказал он негромко, обведя рукой комнату, особо указав на серебряный кофейный сервиз и дорогие ковры на полу и по стенам. — Как ты думаешь, имел бы я всю эту роскошь, если бы расплачивался с рабочими по справедливости?

— А что мешает мне пойти к любому капитану и договориться с ним о разгрузке угля? — спросил Мак.

— Все, — кратко ответил Делани, а потом пояснил: — Время от времени здесь появляется грузчик вроде тебя, Макэш. Посмелее остальных. И пытается собрать свою банду, чтобы обойтись без предпринимателей, повышенной платы за спиртное и все такое прочее. Но уж слишком многие хорошо греют руки на нынешней системе, чтобы позволить ее изменить. — Он помотал головой. — Ты не первый без толку протестуешь против нее, и не ты станешь последним.

Мак воспринимал с глубочайшим отвращением цинизм Делани, но понимал, что он говорит чистейшую правду. Он больше не знал, как продолжать разговор, и направился к двери, ощущая унизительность своего полного поражения. Дермот и Чарли последовали за ним.

— Прислушайся к моему совету, Макэш, — обратился к нему на прощание Делани. — Стань таким же, как я сам. Открой для начала небольшую таверну и продавай выпивку грузчикам. Не пытайся помогать им. Помогай только самому себе. Ты сможешь преуспеть. Вижу в тебе деловую жилку. У меня глаз наметанный.

— Стать таким, как вы? — отозвался Мак. — Вы стали богатым на обмане своих же товарищей. Богом клянусь, я бы не хотел уподобиться вам за все золото мира.

Уже переступая порог, он не без удовольствия заметил, как побагровело от злости лицо Делани.

Но чувство удовлетворения оказалось мимолетным и испарилось, стоило Маку закрыть за собой дверь. Он победил в одном споре, но проиграл во всем остальном. Ему и надо было всего лишь побороть свою гордость, принять систему предпринимателей, и у него завтра была бы хоть какая-то работа. А теперь не осталось ничего. Причем он поставил в такое же бедственное и безнадежное положение еще пятнадцать мужчин и их семьи. Перспектива перевезти в Лондон Эстер представлялась теперь, как никогда прежде, далекой, если вообще возможной. Он все испортил. Хотелось отругать самого себя последними словами. Безмозглый дурак — вот самое мягкое определение для него.

Они втроем сели за стойку бара, заказав пива и хлеба на завтрак. Мак уныло вспоминал, как высокомерно отнесся к другим разгрузчикам угля, смотрел на них сверху вниз за их покорное принятие навязанных им условий, называл тупым стадом быков. А сам оказался еще хуже — ослом.

Но затем он подумал о Каспаре Гордонсоне, юристе-радикале, который изначально и заварил всю кашу, разъяснив Маку его юридические права. «Если бы я смог встретиться с Гордонсоном сейчас, — размышлял он, — я бы рассказал ему, чего на самом деле стоят все эти его права и писаные законы».

Закон помогал только тем, кто обладал достаточной властью, чтобы заставить его действовать. Такое складывалось впечатление. Как шахтеры, так и разгрузчики угля оказывались совершенно бесправны в суде. И только наивные люди пытались лезть на стенку. Умные плевать хотели на право и бесправие, а сами заботились о себе. Как Кора, Пег или тот же Бак Делани.

Он поднял свою кружку, но вдруг замер, так и не донеся ее до рта. Ну конечно! Ведь Каспар Гордонсон вернулся в Лондон и жил здесь. Мак имел отличную возможность встретиться с ним. Он мог поведать ему, чего в действительности стоят человеческие права. Или все обернется даже удачнее? И Гордонсон возьмет на себя роль адвоката разгрузчиков угля? Он был признанным юристом и постоянно писал о нарушении прав и свобод в Англии, а потому просто обязан им помочь.

Стоило хотя бы попробовать обратиться к нему.

* * *

Роковое письмо, полученное Маком от Каспара Гордонсона, было отправлено с обратным адресом на Флит-стрит. Флитом именовался вонючий ручей, сбегавший в Темзу у подножия холма, вершину которого венчал собор Святого Павла. Гордонсон обитал в трехэтажном кирпичном доме рядом с крупной таверной.

— Он, должно быть, холостяк, — высказал предположение Дермот.

— С чего ты это взял? — спросил Чарли Смит.

— Окна грязные, порог двери не отмыт тоже. В доме явно не хватает женской руки.

Им открыл слуга-мужчина, нисколько не удивившийся их просьбе о встрече с мистером Гордонсоном. Когда они входили, им навстречу попались два добротно одетых джентльмена, как раз покидавших хозяина, на ходу продолжая горячий спор между собой, в котором фигурировали имена Уильяма Питта, лорда — хранителя печати, и виконта Уэймута, государственного секретаря. Они не прерывали своих дебатов ни на секунду, но один из них с рассеянным видом вежливо поклонился Маку, чем привел того в полнейшее изумление, поскольку такого разряда джентльмены обычно не обращали никакого внимания на представителей рабочего класса.

Мак всегда представлял себе дом юриста местом, заполненным пыльными папками с документами, вместилищем секретов, о которых говорят только шепотом, где самым громким звуком станет размеренный скрип перьев по бумаге. Но жилище Гордонсона больше напоминало типографию. Памфлеты и журналы перевязанными веревками кипами громоздились по всему холлу, в воздухе витали запахи свеженарезанных листов и типографской краски, а стук, доносившийся откуда-то снизу, говорил о том, что в подвале действительно вовсю работал печатный станок.

Слуга зашел в комнату, куда вела дверь из холла. Мак растерянно подумал, что лишь понапрасну теряет время. Мудрецы, писавшие длинные статьи для журналов, не станут пачкать рук, якшаясь с простыми работягами. Гордонсон мог интересоваться гражданскими свободами и правами только лишь с теоретической точки зрения. Но Мак был готов пойти на все, использовать любую возможность. Он заставил бригаду грузчиков взбунтоваться, а теперь они остались без работы. От него требовались самые решительные действия.

Изнутри донесся громкий и пронзительный голос.

— Макэш? Никогда не слышал о нем! Кто он такой? Не знаешь? Так спроси. Впрочем, ладно, не надо ничего…

Секундой позже лысеющий мужчина без парика показался в дверном проеме и сквозь очки оглядел троих разгрузчиков угля.

— Я никого из вас не знаю, — сказал он. — Что вам от меня понадобилось?

Начало могло показаться обескураживающим, но Мака не так легко было выбить из колеи и он собрался с духом для надлежащего ответа:

— Недавно вы дали мне очень плохой совет, но несмотря на это я пришел к вам за еще одним.

Воцарилось молчание, и Мак подумал, что его реплика прозвучала оскорбительно, вот только Гордонсон почти сразу от души рассмеялся. Вполне дружелюбным тоном он спросил:

— Но все-таки, кто вы такой?

— Малакай Макэш, более известный как просто Мак. Я был бы пожизненно шахтером-угольщиком в Хьюке поблизости от Эдинбурга, если бы вы не прислали мне письмо и не объяснили, что я в действительности совершенно свободный человек.

Лицо Гордонсона просияло, когда он понял, кто именно явился к нему.

— Вы тот самый свободолюбивый шахтер! Дайте пожать вашу руку, друг мой.

После чего Мак представил ему Дермота и Чарли.

— Заходите ко мне вы все. Хотите по бокалу вина?

Они прошли в неприбранный кабинет, обстановку которого составляли письменный стол и книжные полки вдоль всех стен. На полу здесь тоже лежали кипы только что отпечатанной литературы, а стол был занят гранками, занимавшими всю его поверхность. Толстый и очень старый пес разлегся на запятнанном коврике у камина. Ощущался легкий гнилостный запах, который мог исходить от коврика, от пса или и от того и от другого одновременно. Мак убрал открытую книгу с сиденья кресла и пристроился в нем.

— Я не хочу сейчас вина, спасибо.

Он стремился сохранять полную ясность ума.

— Тогда чашечку кофе? Вино действует усыпляюще, а кофе бодрит. — Не дожидаясь ответа, хозяин отдал распоряжение слуге: — Подайте кофе для всех, пожалуйста.

Затем вновь обратился к Маку:

— Так, а теперь рассказывайте, чем оказался плох мой совет.

Мак поведал ему историю своего бегства из Хьюка. Дермот и Чарли с величайшим вниманием слушали. Прежде они ничего не знали о подробностях прошлого своего товарища. Гордонсон раскурил трубку, выпустил облако табачного дыма, время от времени возмущенно покачивая головой. Кофе принесли, когда Мак уже завершал свое повествование.

— Мне давно знакома семейка Джеймиссонов. Это алчные, бессердечные, жестокие люди, — с чувством подвел итог Гордонсон. — Чем же вы занялись, оказавшись в Лондоне?

— Я подрядился разгружать уголь.

Мак детально сообщил юристу о случившемся накануне в таверне «Солнце».

— Поборы за невыпитое спиртное с разгрузчиков угля не первый год служат предметом скандальных разбирательств. Позорная практика!

Мак кивнул.

— Да, мне уже сказали, что я далеко не первый, кто протестует против этого.

— Что правда, то правда. На самом деле парламент принял проект закона, запрещающего подобные поборы, еще десять лет назад.

Мак не сдержал изумления.

— Тогда почему же они продолжаются?

— Закон так и не вступил в силу.

— Что помешало?

— Опасения правительства сорвать доставку угля. Лондон не может жить без угля. Здесь ничего не происходит без него. Не выпекается хлеб, не варится пиво, не работают стеклодувы, не выплавляется сталь, не изготавливаются подковы для лошадей, ни даже простые гвозди…

— Понятно, — нетерпеливо перебил его Мак. — Едва ли мне следует удивляться, что закон не приносит никакой пользы простым людям, как мы с моими друзьями.

— А вот здесь вы заблуждаетесь. — Гордонсон взял тон педанта. — Сам по себе закон не принимает никаких практических решений. У него нет возможности срабатывать автоматически. Закон подобен оружию или инструменту. Он работает в пользу тех, кто берет его в свои руки и применяет.

— То есть богачи.

— Увы, как правило, так и есть, — признал Гордонсон. — Но он может сработать и в ваших руках.

— Каким же образом? — с живейшим любопытством спросил Мак.

— Предположим, вы разработаете альтернативную систему создания бригад для разгрузки угля с кораблей.

На такой ответ Мак в глубине души и надеялся.

— Это не составило бы особого труда, — сказал он. — Сами грузчики могли бы выбрать одного из своих на роль предпринимателя, который вел бы дела с капитанами. А деньги делились бы справедливо между членами банды сразу по поступлении.

— И я уверен, что сами грузчики предпочтут работать по новой системе, свободно распоряжаясь всем своим честным заработком.

— Конечно. — Мак с трудом подавлял все возраставшее в нем возбуждение. — И станут платить за пиво, когда выпьют его, как поступают все нормальные люди.

Да, но выступит ли Гордонсон лично в поддержку грузчиков? При этом условии многое действительно стало бы возможным.

В разговор вмешался Чарли Смит с самым мрачным выражением на лице:

— Такие попытки уже предпринимались. Ничего не вышло.

Мак помнил, что Чарли трудился на разгрузке угля много лет, и потому спросил:

— Почему ничего не вышло?

— Понимаете, предприниматели дают взятки капитанам судов, чтобы те не прибегали к услугам независимых бригад. Затем возникают свары и драки между бандами, и наказание за беспорядки всегда несут новые банды, потому что в мировые судьи избирают либо самих предпринимателей, либо их дружков… Короче, кончается все тем, что разгрузчикам угля приходится возвращаться к прежним обычаям.

— Дураки несчастные, — вырвалось у Мака.

Чарли его слова задели.

— Да, дураки. Но если бы они были умными, то не стали бы всего лишь разгружать уголь.

Мак понял, что перегнул палку, снова проявил высокомерие, но его нестерпимо злила ситуация, когда люди сами становились для себя наихудшими из врагов.

— Им нужно всего лишь чуть больше решимости и солидарности, — сказал он.

— Тут все гораздо сложнее, — вмешался Гордонсон. — Вопрос еще и политический. Помню последние разбирательства по поводу протестов разгрузчиков угля. Они потерпели поражение, потому что не имели лидера. Предприниматели дружно выступили против них, а их позицию не отстаивал никто, обладавший хоть каким-то авторитетом.

— Что же изменится на этот раз? — спросил Мак. — В чем разница ситуаций?

— В Джоне Уилксе.

Уилкс был прославленным борцом за гражданские свободы, но находился в изгнании.

— Что он сможет сделать для нас, сидя в Париже?

— А он уже не в Париже. Уилкс вернулся.

Это оказалось для Мака сюрпризом.

— Каковы его планы?

— Он выдвигается кандидатом в члены парламента.

Маку не составило труда представить себе, какую бучу это вызовет в политических кругах Лондона.

— Я по-прежнему не понимаю, как это поможет нам.

— Уилкс встанет на сторону грузчиков, а правительство поддержит предпринимателей. Участие в подобных дебатах, где правда слишком явно за рабочими, и закон тоже в их пользу, принесет самому Уилксу огромную пользу в избирательной кампании.

— Откуда вы знаете, что Уилкс пойдет на это?

— Я — одно из его доверенных лиц в предвыборном штабе.

Гордонсон обладал значительно бо́льшими полномочиями, чем представлял себе Мак. Здесь им сопутствовала удача.

Скептицизм Чарли Смита не развеялся, и он сказал:

— Стало быть, вы хотите использовать беды разгрузчиков угля, чтобы добиться своих политических целей.

— Справедливо замечено, — спокойно согласился с ним Гордонсон и положил трубку на стол. — Но спросите: почему я являюсь сторонником Уилкса? И позвольте объяснить. Вы пришли сегодня ко мне, чтобы пожаловаться на несправедливость. Подобное происходит часто, даже слишком часто. Простые мужчины и женщины жестоко эксплуатируются для обогащения алчных мерзавцев, будь то Джордж Джеймиссон или Сидни Леннокс. Это наносит ущерб нашей экономике, потому что скверные дельцы подрывают бизнес честных. В любом случае подобная практика порочна, независимо от того, полезна она или вредна для экономики в целом. Я люблю свою страну и ненавижу тех, кто вгоняет в нищету, ставит на грань голода народ, разрушая наше общее благосостояние. Вот почему я посвятил свою жизнь борьбе за справедливость. — Он улыбнулся и снова взялся за трубку. — Надеюсь, я не был чрезмерно велеречив.

— Вовсе нет, — ответил Мак. — Я очень рад, что вы на нашей стороне.

Глава 16

День женитьбы Джея Джеймиссона выдался холодным и сырым. Из окна своей спальни в особняке на Гровнор-сквер он мог видеть Гайд-парк, где разбил бивак его полк. Низкий туман стелился над самой землей, и солдатские палатки выглядели как паруса кораблей посреди серой морской глади. Там и здесь развели небольшие костры, дым от которых только делал туман еще гуще. Настроение у рядовых было наверняка не самым лучшим, хотя солдаты вообще редко пребывали в хорошем настроении.

Он отвернулся от окна. Чип Мальборо, его шафер, держал для примерки новое пальто. Джей надел его, бормоча слова благодарности. Как и сам Джей, Чип был капитаном третьего гвардейского пехотного полка. Его отцом был лорд Арбери, имевший, кроме того, деловые отношения с сэром Джозефом. Джею льстило, что столь видный представитель аристократии согласился стоять рядом с ним в церкви во время церемонии бракосочетания.

— Ты проверил лошадей? — с беспокойством спросил Джей.

— Разумеется.

Хотя их полк числился пехотным, офицеры всегда разъезжали верхом, и в обязанности Джея входило руководство солдатами, которые ухаживали за лошадьми. Сам он хорошо разбирался в лошадях, обладая инстинктивным пониманием их повадок. Для женитьбы он получил два дня увольнительной, но все равно тревожился, хорошо ли присматривали за животными.

Отпуск получился столь кратким, поскольку полк находился в полной боевой готовности. Не потому, что шла война. В последний раз британская армия принимала участие в Семилетней вой-не против французов в Америке, а она закончилась, когда Джей и Чип еще учились в школе. Но многие жители Лондона сейчас проявляли признаки беспокойства и готовности к насильственным действиям, и войска держали наготове, чтобы подавить любой мятеж, если бы он вдруг вспыхнул. Чуть ли не каждую неделю толпа озлобленных ремесленников и рабочих устраивала забастовки, марши протеста к зданию парламента или попросту начинала бить стекла домов в богатых кварталах. Всего несколько дней назад ткачи, изготовлявшие шелк вручную, возмущенные снижением цен на свою продукцию, уничтожили три новейших механических ткацких станка на фабрике в Спайталфилдсе.

— Надеюсь, полк не поднимут по тревоге, пока я в увольнительной, — сказал Джей. — Было бы досадно упустить возможность поучаствовать в активном выступлении.

— Ни о чем не беспокойся! — Чип разлил бренди из графина в два бокала. Он обожал этот напиток. — За любовь! — произнес он краткий тост.

— За любовь! — повторил Джей.

Про себя же он отметил, насколько мало знал о настоящей любви. Девственности он лишился еще пять лет назад с Арабеллой, одной из отцовских горничных. В то время ему казалось, что это он соблазняет ее, но теперь, мысленно возвращаясь в прошлое, понимал: дело обстояло совершенно иначе. Проведя с ним в постели всего три ночи, Арабелла заявила о своей беременности. Ему пришлось заплатить тридцать фунтов, которые он занял у ростовщика, чтобы она тихо исчезла из его жизни. Задним числом он догадывался, что никакой беременности не было и в помине, а из него обманом выманили крупную сумму денег, как и было задумано служанкой с самого начала.

С тех пор он заводил интрижки с десятками девушек, целовался по углам, со многими переспал. Обнаружилась его способность легко очаровывать их. Самым важным было притвориться, что тебе интересна любая чушь, которую они несли, хотя его привлекательная внешность и утонченные манеры тоже немало способствовали успехам среди представительниц прекрасного пола. Ему без труда удавалось вскружить голову почти любой. Но сейчас он впервые сам оказался словно на месте одной из них. В обществе Лиззи он начинал взволнованно вздыхать, замечал, что не сводит с нее глаз, как будто в комнате, кроме нее, вообще никого нет, а именно так вели себя влюбленные в него девицы. Была ли это любовь? Он решил, что определенно полюбил Лиззи всерьез.

Его отец изменил отношение к их грядущей свадьбе с учетом перспективы добраться до крупного месторождения угля, залегавшего на территории поместья ее семьи. Именно по этой причине он пригласил Лиззи с матерью пожить в гостевом флигеле и оплатил аренду дома на Чепел-стрит, где после свадьбы поселятся Джей и Лиззи. Причем ему никто не давал определенных обещаний, но в то же время его не удосужились предупредить, что Лиззи позволит добывать уголь из недр Хай Глена только через свой труп. Джею оставалось лишь надеяться, что со временем дело устроится как-нибудь само собой.

Открылась дверь, и показался лакей.

— Вы примете мистера Леннокса, сэр?

Джею чуть не стало дурно. Он задолжал Сидни Ленноксу немалые деньги — карточные долги. Ему легко было бы отказаться принять его (какого-то жалкого владельца таверны!), но тогда Леннокс причинил бы ему большие неприятности, подняв шумиху из-за долга.

— Да, пригласите его войти и проводите сюда, — ответил слуге Джей. — Извини за эту внезапную помеху, — обратился он затем к Чипу.

— Я и сам хорошо знаком с Ленноксом, — признался Чип. — Проигрался ему однажды в пух и прах.

Леннокс вошел, и Джей снова ощутил исходивший от этого человека странный кисло-сладкий запах, какой возникает в процессе ферментации или брожения. Но первым его приветствовал Чип:

— Как поживаешь, чертов мошенник?

Леннокс окинул его холодным взглядом.

— Как я заметил, вы не изволите величать меня чертовым мошенником, если выигрываете, — огрызнулся он.

Джей нервно разглядывал Леннокса. Хозяин таверны облачился в желтый костюм, в шелковые чулки и в башмаки с пряжками, но все равно выглядел как переодевшийся в человека шакал. В его внешности неизменно присутствовало нечто зловещее и угрожающее, что не помогала скрыть самая лучшая одежда. И все же Джей не решался раз и навсегда разорвать отношения с Ленноксом. Напротив, считал его очень полезным знакомым. Леннокс всегда знал, где сделать ставку на петушиные бои, схватки между «гладиаторами» или на лошадиные бега, а если ничего не происходило, сам усаживался с клиентами за карточный стол или соревновался в метании костей.

И оказывался неизменно готов ссудить денег в кредит под проценты молодым офицерам, которым не хватало жалованья, но желавшим продолжать игру. Здесь-то и таилась, как выяснилось позже, основная проблема. Джей задолжал Ленноксу сто пятьдесят фунтов и опасался оказаться в крайне неловком положении, если бы его попросили погасить задолженность немедленно.

— Вы, должно быть, знаете, Леннокс, что я сегодня женюсь, — сказал Джей.

— Да, мне известно об этом, — подтвердил Леннокс. — Я и решил нанести визит, чтобы выпить за ваше здоровье.

— Прекрасно, прекрасно. Чип, налей нашему общему другу бокал бренди.

Чип щедро наполнил бокалы для них троих.

Леннокс обратился к Чипу:

— Хочу сообщить вам, капитан Мальборо, что завтра вечером в кофейне «Лорд Арчер» намечается большая игра в фараона.

— Звучит заманчиво, — ухмыльнулся Чип.

— Надеюсь увидеться там с вами. Что касается вас, капитан Джеймиссон, то, как я предполагаю, вы будете слишком заняты другими делами.

— Вы правы, — ответил Джей.

Про себя он подумал: «Я в любом случае не смог бы позволить себе участие в игре».

Леннокс опорожнил свой бокал, поставил его на стол и удалился со словами:

— Желаю вам хорошего дня. Как я полагаю, туман скоро рассеется.

Джею удалось скрыть пережитое при этом сильнейшее ощущение облегчения. Речь о деньгах не зашла вообще. Леннокс знал, что отец Джея помог ему выплатить предыдущий долг. Сэр Джордж выручит сына и на сей раз, думал, должно быть, Леннокс. И все же Джея заинтриговал визит владельца таверны. Зачем он приходил на самом деле? Уж точно не за дармовым бокалом бренди. У него возникло неприятное предчувствие, что Леннокс имел скрытые причины заявить о себе. Пока он находился здесь, в воздухе так и витала не произнесенная вслух угроза. Но, в конце концов, какое зло мог причинить этот простолюдин сыну одного из самых богатых коммерсантов Лондона?

С улицы до Джея доносились звуки проезжавших мимо дома экипажей. Он выбросил из головы все мысли о Ленноксе.

— Давай спустимся вниз, — предложил он.

Большая гостиная представляла собой просторную комнату, обставленную очень дорогой мебелью работы самого великого Томаса Чиппендейла. От нее пахло специальной мастикой для полировки. В гостиной уже расположились мать и отец Джея, как и его старший брат. Все были наряжены для торжественной церемонии в церкви. Алисия расцеловала сына. Сэр Джордж и Роберт приветствовали его более сдержанно и неловко. Члены семьи никогда не отличались особой привязанностью друг к другу, а безобразная сцена, разыгравшаяся в день рождения Джея, все еще оставалась слишком свежа в памяти каждого ее участника.

Лакей налил всем кофе. Джей и Чип тоже взяли по чашке, но не успели сделать и глотка, как дверь распахнулась и в комнату вихрем ворвалась Лиззи.

— Как вы посмели? — вне себя от ярости вскричала она. — Как вы посмели?

У Джея екнуло сердце. Что еще могло произойти? Лиззи раскраснелась от гнева, ее глаза сверкали, грудь высоко вздымалась, чтобы вместить достаточно воздуха для продолжения излияний злости и возмущения. На ней было свадебное платье — белое и достаточно простое. Голову украшала белая шляпка. Но даже в столь незатейливом облачении выглядела она восхитительно.

— В чем я виноват перед тобой? — с тревогой спросил Джей.

— Свадьба отменяется! — заявила она вместо ответа на его вопрос.

— Нет! Это невозможно! — вскричал Джей.

Не мог же кто-то увести у него невесту в самый последний момент? Эта мысль стала для него непереносимой.

Вслед за Лиззи в гостиную торопливо вошла леди Хэллим с печатью явного огорчения на лице.

— Лиззи, пожалуйста, прекрати истерику, — обратилась она к дочери.

Мать Джея решила, что пора взять инициативу в свои руки.

— Лиззи, дорогая, в чем причина? Какие возникли проблемы? Сделайте милость и расскажите, что до такой степени огорчило вас и вывело из себя.

— Вот что! — Лиззи взмахнула перед собой несколькими листками бумаги.

Леди Хэллим в отчаянии заламывала руки.

— Это письмо от старшего управляющего моим имением, — пояснила она.

— Здесь сказано, — продолжила Лиззи, — что геологи, нанятые Джеймиссонами, начали бурить пробные скважины на территории усадьбы семьи Хэллим.

— Пробные скважины? — в полном недоумении переспросил Джей.

Он бросил взгляд на Роберта и уловил проблеск уклончивого лукавства в выражении его лица.

— Они, разумеется, ищут там уголь, — нетерпеливо просветила жениха Лиззи.

— О нет! — протестующе воскликнул Джей.

Теперь он все понял. У отца так чесались руки поскорее взяться за дело, что он решил поспешить и добраться до принадлежавшего Лиззи угля как можно скорее, не дождавшись даже свадьбы.

Однако несдержанность отца могла слишком дорого обойтись Джею, рисковавшему лишиться невесты. И этого оказалось достаточно, чтобы взбесить его и заставить выкрикнуть отцу прямо в лицо.

— Треклятый старый дурак! — заорал он, не думая о последствиях. — Полюбуйся, что ты по своей глупости натворил!

Разумеется, подобные слова от сына повергли бы в шок любого отца. А уж сэр Джордж и подавно не привык выслушивать оскорбления в свой адрес. Он побагровел и выпучил глаза.

— Так отмените свою свадьбу ко всем чертям! — проревел он. — Мне глубоко наплевать!

Снова вмешалась Алисия:

— Угомонись, Джей. И вы тоже успокойтесь, Лиззи. — В круг тех, кому следовало совладать со своими эмоциями, она, конечно же, включила и сэра Джорджа, но предпочла тактично не упоминать его имени. — Явно произошла нелепая ошибка. Я не сомневаюсь, что изыскатели сэра Джорджа неверно истолковали полученные от него распоряжения. Леди Хэллим, прошу вас, отведите Лиззи пока назад в гостевые помещения и позвольте нам самим во всем разобраться. Уверена, нет никакой необходимости доходить до столь крайних мер, как отмена бракосочетания.

Чип Мальборо деликатно кашлянул. Джей напрочь забыл о его присутствии.

— Прошу меня извинить… — промямлил Чип и направился к двери.

— Только не покидай нашего дома, — взмолился Джей. — Подожди немного наверху.

— Хорошо, я так и поступлю, — ответил Чип, хотя на его лице отчетливо читалось желание оказаться сейчас в любом другом месте, кроме этого дома.

Алисия ненавязчиво подвела Лиззи и леди Хэллим к двери, в которую только что вышел Чип.

— Пожалуйста, дайте мне всего несколько минут. Я скоро приду за вами. Все быстро уладится.

Когда Лиззи удалялась, было заметно, что ее теперь больше одолевают сомнения, нежели гнев. Как надеялся Джей, она поверила в его искренность и осознала: он действительно ничего не знал о начале бурения пробных скважин. Его мать плотно закрыла дверь и развернулась. Джей молил бога, чтобы она нашла способ предотвратить катастрофу и спасти его женитьбу. Был ли у нее какой-то план? Она ведь так умна. И только на нее он мог теперь уповать.

Она действительно не стала затевать споров с отцом, каких можно было бы ожидать. А произнесла простую и ясную фразу:

— Если свадьбу отменят, никакого нового угля ты не получишь.

— Поместье Хай Глен обанкротилось! — заявил в ответ сэр Джордж.

— Но леди Хэллим вполне способна оплатить новую закладную, заняв денег у кого-то другого.

— Она об этом даже не догадывается.

— У нее может найтись хороший советчик.

Наступила пауза, пока сэр Джордж переваривал информацию и оценивал реальность угрозы. Джей опасался, что отец взорвется от ярости. Но мама хорошо знала тот предел, до которого могла подвергать его давлению, и в итоге он уже мягче спросил:

— Чего ты добиваешься, Алисия?

Джей выдохнул с облегчением. Возможно, его свадьбу еще можно было спасти, в конце концов.

Мать сказала:

— Прежде всего, Джей должен поговорить с Лиззи и убедить ее, что ничего не знал об изыскательских работах.

— Ведь это правда! — вставил восклицание Джей.

— Заткнись и слушай, — резко вскинулся на него отец.

Мать продолжала:

— Если ему это удастся, они смогут пожениться, как и планировали.

— И что же потом?

— Потом прояви терпение. Со временем мы с Джеем сумеем уговорить Лиззи изменить свою позицию. Сейчас она противится добыче угля, но наверняка передумает или хотя бы перестанет так страстно протестовать, когда у нее появится дом, ребенок на руках, и она начнет по-настоящему понимать, как важно для ее семьи иметь не просто деньги, но надежный источник доходов.

Сэр Джордж покачал головой.

— Меня такой вариант не устраивает, Алисия. Я не могу ждать.

— Почему, во имя всего святого?

Он снова сделал паузу и посмотрел на Роберта. Тот только пожал плечами.

— Ладно, я, пожалуй, могу посвятить вас в некоторые детали, — продолжал отец. — У меня появились долги. Ты знаешь, что мы всегда вели бизнес за счет заемных средств, которыми нас ссужал в основном лорд Арбери. В прошлом нам удавалось получать прибыль и для себя и для него. Но наша торговля с Америкой понесла значительный урон с тех пор, как в колониях начали возникать проблемы. И мы сейчас даже не можем вернуть вложенные туда деньги. Наш самый большой должник в Америке обанкротился, оставив мне всего лишь жалкую табачную плантацию в Виргинии, которую я не могу даже продать.

Джея это известие как громом поразило. Он прежде понятия не имел, насколько рискованным был семейный бизнес, а привычное ему богатство может оказаться отнюдь не вечным. Только теперь до него по-настоящему дошло, почему отца так взбесила необходимость погашать его карточные долги.

— Добыча угля помогает нам держаться на плаву, но этого недостаточно. Лорд Арбери хочет получать свою долю прибыли или вернуть вложенные деньги. Вот почему мне просто не обойтись без усадьбы Хэллимов. В противном случае я могу лишиться всего, потеряю все свое предприятие.

Воцарилось молчание. И Джей и его матушка оказались слишком ошарашены услышанными новостями, чтобы вымолвить хоть слово.

Затем Алисия взяла себя в руки и вынесла свой вердикт:

— В таком случае я вижу только один выход из положения. Добыча угля на территории усадьбы Хай Глен должна вестись без ведома Лиззи.

Джей с тревогой нахмурился. Предложение матери всерьез испугало его. Но он решил пока ничего не говорить о своих сомнениях.

— Каким образом это можно сделать? — недоуменно спросил сэр Джордж.

— Отправь их с Джеем в другую страну.

Джей в очередной раз сегодня был поражен. Потрясающе умно придумано!

— Но ведь леди Хэллим будет обо всем знать, — сказал он тем не менее. — И она обязательно поставит в известность Лиззи.

Алисия покачала головой:

— Нет, не поставит. Она сделает все, чтобы бракосочетание состоялось. И сохранит тайну, если мы попросим ее об этом.

— Хорошо, но куда мы отправимся? В какую страну?

— На Барбадос, — ответила его мать.

— Вот уж нет! — жестко возразил Роберт. — Джей не получит мою плантацию на Барбадосе!

Алисия реагировала на его пылкую реплику совершенно спокойно и сказала негромко:

— Думаю, твой отец отдаст ему ее, если от такого решения зависит все будущее нашего семейного бизнеса.

Неожиданно на лице Роберта появилось выражение радостного триумфа.

— Папа не сможет этого сделать, даже если захочет. Плантация уже принадлежит мне.

Алисия вопрошающе посмотрела на сэра Джорджа.

— Это правда? Он действительно уже владеет плантацией?

Сэр Джордж кивнул:

— Да, я переписал плантацию на него.

— Когда?

— Три года назад.

Еще один шок для Джея. Он, разумеется, даже не подозревал об этом. Невольно он почувствовал, словно его душе нанесли глубокую рану.

— Так вот почему ты не мог подарить мне плантацию к совершеннолетию, — с грустью сказал он. — Ты уже передал ее в распоряжение Роберта.

Снова вмешалась Алисия:

— Но, Роберт, ты же наверняка вернешь ее, чтобы спасти оказавшийся под угрозой отцовский бизнес?

— Никогда! — горячо заявил он. — Я знаю — это только начало. Ты отберешь у меня плантацию, чтобы в результате отнять все! Думаешь, мне невдомек, что ты спишь и видишь, как устранить меня из бизнеса и передать бразды правления этому маленькому ублюдку?

— Я всего лишь хочу, чтобы Джей получил справедливо причитающуюся ему долю, — возразила она.

Слово снова взял сэр Джордж:

— Роберт, если ты не согласишься на это, мы все можем оказаться банкротами.

— Только не я! — С его лица не сходило выражение триумфатора. — У меня-то по-прежнему останется хотя бы плантация на Барбадосе.

— Но ты же можешь иметь неизмеримо больше, — с нажимом сказал сэр Джордж.

Внезапно глаза Роберта хитро блеснули, а выражение лица сменилось на лукавое.

— Так и быть, я соглашусь на это. Но при одном важном условии. Ты перепишешь на мое имя весь остальной свой бизнес. Я подчеркиваю — весь! А затем подашь в отставку и отойдешь от руководства делами.

— Нет! — выкрикнул сэр Джордж. — Я не уйду в отставку. Мне не исполнилось еще и пятидесяти!

Они смотрели друг на друга пылающими взорами — Роберт и сэр Джордж, а Джей подумал, до какой же степени они похожи! Ни тот, ни другой в подобном вопросе не согласятся на компромисс, и он почувствовал, как им снова овладевает тоска и безнадежность.

Создалась тупиковая ситуация. Двое упрямых мужчин ни за что не уступили бы, не признали бы поражения, и их вздорные характеры послужили бы причиной полного краха: свадьбы, бизнеса, будущего благосостояния семьи.

Но Алисия тоже не собиралась сдаваться.

— О какой собственности в Виргинии шла речь, Джордж? — спросила она.

— О Мокджек Холле. Это табачная плантация площадью примерно в тысячу акров, на которой трудятся пятьдесят рабов… Что у тебя на уме?

— Ты мог бы отдать ее Джею.

Джей сразу почувствовал прилив оптимизма. Виргиния! Это станет началом новой жизни, к которой он так стремился. Вдали от отца и брата он станет владельцем собственности, которой сможет распоряжаться по своему усмотрению, сам вести свои дела. Лиззи, бесспорно, охотно ухватится за такую возможность.

Сэр Джордж в задумчивости прищурился.

— Но только я не смогу выделить ему ни пенни денег, — сказал он. — Ему придется самому занять средства, необходимые для того, чтобы заставить плантацию приносить доход.

— Меня это волнует меньше всего, — поспешил заверить отца Джей.

Алисия продолжала разговор с мужем:

— Но тебе уж точно придется погасить задолженность по закладной леди Хэллим. Иначе она потеряет права на Хай Глен.

— Это я сделаю, взяв деньги из прибыли от добычи угля. — Отец явно уже взялся продумывать детали. — Но им придется отправиться в Виргинию как можно скорее. Уже через несколько недель.

— Мы не можем так торопить их, — возразила Алисия. — Надо дать обоим время на приготовления. Предоставь им на сборы хотя бы три месяца.

Он помотал головой.

— Мне необходим тот уголь гораздо раньше.

— С этим затруднений не возникнет. Лиззи сама не захочет возвращаться в Шотландию. Ее целиком поглотят приготовления к началу новой жизни в Америке.

Разговор о том, как ввести Лиззи в заблуждение, встревожил Джея и даже испугал. Ведь именно на него обрушится гнев Лиззи, если она обо всем узнает.

— Что, если кто-нибудь пришлет ей письмо и известит о происходящем? — спросил он.

Впервые Алисия надолго задумалась, не имея готового ответа.

— Нам нужно выяснить, кто из прислуги в особняке Хай Глен является ее осведомителем. Тебе придется взяться за это самому, Джей.

— А как мы сможем воспрепятствовать ему или им, если таких слуг несколько?

— Отправим туда твоего представителя. От имени законного супруга и совладельца усадьбы ты сможешь распорядиться уволить всех, на кого падет подозрение.

— Дельный совет. Это может выгореть, — сказал сэр Джордж. — Хорошо. Значит, так мы и поступим.

Алисия повернулась к Джею и радостно улыбнулась. У нее появились основания чувствовать себя победительницей. Она все-таки добилась для сына его доли наследства — пусть очень небольшой. Она обняла и поцеловала его.

— Да благословит тебя господь, мой милый, — сказала она. — Теперь иди к Лиззи, принеси ей от себя лично и от всей нашей семьи глубочайшие сожаления по поводу глупой ошибки. А затем сообщи, что в качестве свадебного подарка отец преподнес тебе плантацию Мокджек Холл.

Джей крепко обнял ее в ответ и прошептал:

— Ты проделала все просто потрясающе, мамочка. Спасибо.

И вышел из дома. По пути через сад к отдельному входу в гостевой флигель он ощущал одновременно и торжество и волнение. Он получил то, чего всегда хотел. Жаль, этого не удалось добиться, не вводя в заблуждение невесту, но другого выхода из положения не было. Отказавшись от навязанных ему условий, он рисковал не только остаться без собственности, но и потерять ее тоже.

Он зашел в небольшой флигель, к которому примыкала конюшня. Леди Хэллим и Лиззи расположились в скромно обставленной гостиной, сидя перед слегка коптившим, отапливающимся все тем же углем камином. Обе явно совсем недавно плакали.

Джей ощутил внезапно опасный порыв рассказать Лиззи правду. Если бы он раскрыл ей план обмана, задуманный родителями, и предложил ей выйти за себя замуж, чтобы жить в бедности, она вполне могла согласиться.

Но риск нарваться на отказ испугал его сильнее. Тогда придет конец их общей мечте отправиться куда-нибудь в далекую страну. Иногда, убеждал он себя, ложь действительно бывает во спасение.

Поверит ли она ему?

Он встал перед ней на колени. От ее свадебного платья исходил аромат лаванды.

— Мой отец крайне сожалеет о случившемся недоразумении, — сказал Джей. — Он отправил изыскателей, чтобы сделать мне приятный сюрприз. Как посчитал папа, нас может только обрадовать известие, что недра твоего поместья содержат обширные запасы угля. Ему ничего не было известно о том, насколько решительной противницей строительства угольных шахт ты являешься.

Она отнеслась к его словам скептически.

— Почему ты не уведомил его об этом?

Джей лишь развел руки в стороны исполненным беспомощности жестом.

— Он никогда не интересовался, не задавал мне никаких вопросов. — Она все еще казалась не слишком успокоенной, но у Джея в рукаве был припрятан дополнительный козырь. — И есть кое-что еще. Подарок, который мы получим к свадьбе.

Она наморщила лоб.

— И что же это за подарок?

— Мокджек Холл — табачная плантация в Виргинии. Мы сможем отправиться туда, как только пожелаем.

Она устремила на него изумленный взор.

— Это ведь как раз то, чего мы с тобой всегда хотели, верно? — переспросила она. — Начать жизнь с чистого листа в какой-то другой стране. Путешествий и приключений!

Постепенно на ее лице засияла улыбка.

— Неужели это реально? Виргиния? Просто невероятно!

Джей пока не мог поверить, что она настолько легко согласится.

— Так ты выйдешь за меня и примешь подарок? — все еще с опаской спросил он.

Она улыбалась, хотя слезы снова заструились из глаз, и она лишилась дара речи. Но безмолвно кивнула в ответ.

Джей понял, что одержал победу. Он получал все, чего добивался. Ощущение оказалось сродни радости при крупном выигрыше в карты. Настало время пожинать плоды своей удачи.

Он поднялся. Протянул руку и помог ей встать из кресла.

— Тогда пойдем сейчас же, — сказал он. — Нас ожидает свадьба. Не станем медлить.

Глава 17

Ближе к полудню на третьи сутки трюм судна «Дарем примроуз» оказался полностью очищен от груза угля. Мак оглядел его, по-прежнему еще с трудом веря в то, что это на самом деле произошло. Они все сделали сами без посредничества скаредного предпринимателя.

Не зря они долго наблюдали за рекой и заметили углевоз, прибывший в середине дня, когда все остальные бригады разгрузчиков уже были заняты работой. Пока их товарищи дожидались на берегу, Мак и Чарли на лодке добрались до корабля, как только он бросил якорь, и предложили свои услуги, готовые начать разгрузку немедленно. Капитан понимал, что, если бы стал дожидаться обычной банды, ему пришлось бы впустую потратить время до завтра, а поскольку для любого капитана время — деньги, он согласился нанять их.

Парни, как показалось, даже работали быстрее, зная, что их труд будет оплачен сполна. Да, они тоже в течение всего дня пили пиво, но расплачивались за каждый кувшин отдельно, заказывая напиток по мере надобности. И сумели разгрузить судно всего за сорок восемь часов.

Мак закинул лопату на плечо и поднялся на верхнюю палубу. День выдался холодным и туманным, но Маку все еще было жарко после многих часов за работой в душном трюме. Когда последний мешок с углем закинули на борт баржи, вся его банда разгрузчиков издала радостные крики.

Мак переговорил со старпомом. Баржа перевозила по пятьсот мешков за рейс, и они оба вели подсчет совершенных ею плаваний к берегу и обратно. Им осталось только прикинуть недостаточную загрузку последнего рейса, поскольку мешков оказалось уже не пятьсот, а чуть меньше. Затем они подвели итог, пришли к соглашению и отправились в каюту капитана.

Мак надеялся, что их не ожидает какой-нибудь подвох в самый последний момент. Они честно выполнили задание и теперь имели полное право получить свои деньги, так ведь?

Капитаном был худощавый мужчина средних лет с большим красным носом. От него густо разило ромом.

— Уже закончили? — спросил он удивленно. — Вы работаете быстрее, чем другие банды. И каков же общий результат?

— Шестьсот единиц разгрузки за минусом девяноста трех мешков, — доложил старший помощник, а Мак кивком подтвердил, что подсчет верен.

Они измеряли итог в единицах, равнявшихся двадцати мешкам каждая, поскольку член бригады получал ровно пенни с единицы.

Капитан пригласил их войти и сел за стол, положив перед собой обычные конторские счеты.

— Итак, шестьсот единиц за вычетом девяноста трех мешков по шестнадцать пенсов за единицу…

Расчеты суммы кому-то могли бы показаться сложными, но только не Маку, привыкшему получать заработок в зависимости от веса добытого угля и запросто производившему арифметические действия в уме, если речь шла о его кровных деньгах.

У капитана с брючного ремня свисал на цепочке небольшой ключ. С его помощью он открыл шкаф, стоявший в углу каюты. Мак пристально наблюдал, как он достал из него относительно небольшую коробку, положил на стол и открыл.

— Если мы засчитаем недостающие семь мешков за половину единицы, уж извините, я должен вам тридцать девять фунтов и четырнадцать шиллингов, ни прибавить, ни убавить.

После чего он отсчитал деньги.

Причем капитан даже выдал Маку брезентовую сумку для денег и добавил достаточно разменной мелочи, чтобы легче было разделить заработок поровну между всеми разгрузчиками. Взяв тяжелую сумку в руку, Мак испытал непередаваемое ощущение от достигнутого успеха. Каждому его товарищу причиталось почти по два фунта и десять шиллингов. То есть они за два дня заработали больше, чем за целых две недели труда на Леннокса. Но еще важнее ему казался сам по себе факт, что они доказали способность простых работяг постоять за свои права и добиться справедливости.

Он уселся на палубу корабля, скрестив под собой ноги, чтобы расплатиться с парнями. Первым в очереди оказался Эймос Тайп. Получив свое, он сказал:

— Спасибо, Мак. Да благословит тебя бог.

— Не надо меня ни за что благодарить, вы заработали эти деньги сами, — попытался возразить Мак.

Но никакие возражения не помогли. Следующий член бригады точно так же высказал ему признательность, словно он был каким-то сказочным принцем, раздававшим монеты по своей прихоти из чистой милости.

— Дело ведь не только в деньгах, — объяснил Мак третьему в очереди — Слэшу Харли. — Мы с вами сумели отстоять чувство собственного достоинства.

— Достоинство можешь оставить целиком себе, Мак, — отозвался Слэш. — А мне выдай поскорее наличные.

Остальные дружно рассмеялись.

Мак даже рассердился на них, но продолжил отсчитывать монеты. Почему эти люди не понимали того, что сегодня они добились значительно большего, чем просто хорошего заработка? Видя, насколько глупо и легкомысленно воспринимают грузчики свои жизненно важные интересы, он отгонял от себя жестокую мысль, что они, быть может, заслуживают своей прежней участи — подвергаться излишним поборам со стороны предпринимателей.

Однако ничто не могло омрачить его радости от победы. Пока бригаду на шлюпке доставляли к берегу, мужчины энергично затянули весьма непристойного содержания песню под названием «Мэр Бэйсуотера», и Мак влился в хор всей мощью своего голоса.

Они с Дермотом пешком направились в Спайталфилдс. Утренний туман успел давно рассеяться. У Мака не сходили с губ озорные куплеты, а шел он пружинистой походкой довольного собой человека. Когда он вошел к себе в комнату, его ожидал приятный сюрприз. На колченогом стуле, покачивая ногой и источая аромат сандала, расположилась Кора, рыжеволосая подруга Пег, в каштанового цвета пальто и в пестрой шляпке.

Она взяла в руки его плащ, обычно лежавший на набитом соломой матраце, заменявшем ему кровать, и поглаживала мех.

— Где ты это взял? — спросила она.

— Получил в подарок от одной красивой леди, — с усмешкой ответил он. — А ты как здесь оказалась?

— Пришла проведать тебя. Если сумеешь отмыть свою физиономию, можешь пригласить меня на прогулку. То есть при том, конечно, условии, что ты не приглашен к чаю в дом какой-нибудь другой красивой леди.

На его лице явно отразилось сомнение, потому что она поспешила добавить:

— Не надо так пугаться. Ты, несомненно, считаешь меня шлюхой, но я никогда не занимаюсь проституцией, за исключением самых редких случаев при крайней необходимости.

Он взял кусок мыла и спустился к стоявшему во дворе умывальнику. Кора последовала за ним и наблюдала, как он разделся до пояса, принявшись смывать угольную пыль с кожи и с волос. Мак одолжил у Дермота чистую рубашку, надел пальто и шляпу, а потом взял Кору под руку.

Они двинулись на запад через самое сердце города. В Лондоне, как заметил Мак, люди гуляли по улицам, чтобы подышать воздухом, как отправлялись бродить среди холмов в Шотландии. Ему нравилось вести Кору под руку. Он получал удовольствие от покачивавшихся движений ее бедер, когда она время от времени вдруг касалась его. Ее броский цвет волос и смелый наряд привлекали внимание, и многие мужчины поглядывали на Мака с откровенной завистью.

Они зашли в таверну, где заказали устриц, хлеба и крепкого пива портер. Кора ела с аппетитом, проглатывая устрицы целиком и запивая каждую добрым глотком темного пива.

Когда они снова вышли на улицу, погода успела перемениться. Холод стоял прежний, но теперь сквозь облака начали слабо пробиваться солнечные лучи. Они зашли в фешенебельный жилой район Мэйфер.

За первые двадцать два года своей жизни Мак видел только два похожих на дворцы дома — замок Джеймиссонов и особняк Хай Глен. Здесь по меньшей мере два подобных роскошных дома попадались на каждой улице рядом с еще пятью десятками чуть менее величественных. Богатство Лондона все еще не переставало поражать его.

Перед одним из самых впечатляющих особняков постепенно собиралось множество карет и экипажей, подвозивших и высаживавших людей, казавшихся гостями, приглашенными к празднику. На тротуаре по обе стороны от ворот собрались небольшие толпы зевак из числа прохожих и слуг из соседних домов. За происходящим наблюдали из всех окрестных дверей и окон. Особняк просто сиял огнями, хотя до сумерек было еще далеко, а ворота и вход обильно украсили гирляндами цветов.

— Должно быть, свадьба, — предположила Кора.

Они присоединились к зевакам, и как раз в этот момент подкатила очередная карета, из которой вышла знакомая фигура. Мак чуть не вздрогнул, увидев перед собой Джея Джеймиссона. Тот подал руку невесте, чтобы помочь спуститься на тротуар, и из толпы раздались приветственные возгласы и аплодисменты.

— Она хорошенькая, — заметила Кора.

Лиззи улыбнулась, осматриваясь по сторонам и отвечая взмахами руки на приветствия и аплодисменты. На мгновение ее взгляд упал на Мака, и она словно окаменела. Он тоже улыбнулся и махнул ей рукой. Но она сразу же отвела глаза и поспешила скрыться внутри дома.

На все это ушла доля секунды, но Кора с ее остро развитой наблюдательностью ничего не упустила.

— Ты, как видно, знаком с ней?

— Это она подарила мне тот плащ, — ответил Мак.

— Надеюсь, ее муж не знает, что она раздает дорогие подарки разгрузчикам угля.

— Она по необходимости пожертвовала собой и вышла замуж за Джея Джеймиссона — за это миловидное ничтожество.

— А лучше ей было бы выйти за тебя, надо полагать, — бросила саркастическую ремарку Кора. — Так ты считаешь?

— Думаю, действительно лучше, — вполне серьезно отозвался Мак. — Что ж, не пойти ли нам с тобой в театр?

* * *

Позже тем же вечером Лиззи и Джей сидели в постели спальни для новобрачных, уже облаченные в ночные сорочки, но по-прежнему окруженные хихикавшими родственниками и друзьями, находившимися в разной степени опьянения, но так или иначе основательно подогретые спиртным. Представители старшего поколения давно удалились из комнаты, но по давней традиции приглашенные на свадьбу гости должны были торчать рядом с молодоженами, поддразнивать и мучить их, поскольку считалось, что им не терпится поскорее перевести свой брак в стадию любовных утех.

День прошел в водовороте событий. У Лиззи почти не оставалось времени, чтобы поразмыслить над предательством Джея, над его извинениями, полученным с ее стороны прощением, как и о будущей жизни в Виргинии. Как не выдалось даже минуты для ответа на самый важный вопрос: правильное ли решение она приняла вообще?

Вошел Чип Мальборо и принес кувшин с поссетом[350]. К его шляпе булавкой была подколота одна из подвязок Лиззи. Он наполнил всем присутствующим бокалы.

— Хотел бы предложить тост! — провозгласил он.

— Но только, пожалуйста, самый последний тост, — взмолился Джей, чьи слова были встречены взрывом хохота и веселыми восклицаниями.

Лиззи потягивала из своего бокала эту смесь из вина, молока, яичного желтка с сахаром и корицей. Ею владело крайнее утомление. Уж слишком долгим получился день, начавшийся с ужасной утренней ссоры, а затем неожиданно закончившийся внешне вполне счастливой развязкой — церемонией бракосочетания в церкви, свадебным обедом с музыкой и танцами, а потом вот этим комическим ритуалом.

Кэти Дроум, родственница Джеймиссонов, сидела на самом краю кровати, держа в руке белый шелковый чулок Джея, а потом скомкала его и бросила наугад себе за спину. Древнее поверье гласило, что если бы чулок угодил в Джея, то она тоже вскоре уже вышла бы замуж. Она, конечно же, промахнулась, но исполненный добродушия Джей поймал чулок и водрузил себе на голову, словно она точно попала в цель, и все опять разразились громкими аплодисментами.

Уже сильно пьяный мужчина по имени Питер Маккей присел на постель рядом с Лиззи.

— Виргиния, — мечтательно произнес он. — Хэмиш Дроум отправился в Виргинию, если вы не знали, когда его обманом лишила наследства мать Роберта.

Лиззи это заявление несказанно удивило. Семейная легенда гласила, что Олив — мать Роберта — ухаживала за своим больным холостяком-кузеном до самой смерти, а он в знак благодарности изменил завещание в ее пользу.

Джей тоже услышал фразу родственника.

— Обманом? — переспросил он. — Я тебя правильно понял?

— Олив, разумеется, подделала новое завещание, — продолжал Маккей. — Но Хэмишу не удалось доказать это, и ему пришлось смириться. Он отправился в Виргинию, и с тех пор о нем никто ничего не слышал.

Джей рассмеялся.

— Ха! Наша почти святая Олив оказалась мошенницей!

— Тсс! — приложил палец к губам Маккей. — Сэр Джордж поубивает нас всех, если подслушает наш разговор.

Лиззи была заинтригована, но на сегодня с нее оказалось достаточно уже полученной информации о родне Джея.

— Выгони этих людей отсюда! — прошипела она.

Все требования по древней традиции оказались уже исполненными, за исключением одного.

— Так! — воскликнул Джей притворно сердитым голосом. — Если вы не уйдете по доброй воле, пеняйте на себя…

Он откинул одеяло со своей стороны постели и встал. Приблизившись к группе гостей, задрал свою ночную сорочку выше коленей. Все девицы притворились повергнутыми в шок и завопили. Их роль сейчас заключалась в том, чтобы показать: вид мужчины в ночном облачении был невыносимым зрелищем для порядочной девушки. И они поспешно устремились вон из спальни. За ними последовали молодые люди.

Джей захлопнул за ними дверь и запер на замок. После чего передвинул тяжелый шкаф к дверному проему, чтобы уже наверняка никто не смог вновь попытаться проникнуть в комнату и помешать им.

Внезапно Лиззи почувствовала, что у нее пересохло во рту. Наступил момент, которого она ожидала с тех пор, как Джей впервые поцеловал ее в холле замка Джеймиссонов и сделал предложение. После этого их объятия в редкие минуты, когда обоих оставляли наедине друг с другом, становились все более и более страстными. Затем от смачных поцелуев в губы они перешли к гораздо более смелым и интимным ласкам. Они успели проделать все, на что были способны двое влюбленных в незапертой комнате, куда их матери могли заглянуть совершенно неожиданно. Но теперь в конце концов оказались под защитой надежно закрытой двери.

Джей прошелся по спальне, задувая свечи. Когда он приблизился к последней, Лиззи попросила:

— Пусть одна продолжает гореть.

Казалось, просьба удивила его.

— Зачем?

— Я хочу видеть тебя. — Он все еще колебался, и она добавила: — Ты не против?

— Нет, пусть немного света остается, — ответил он и лег в постель.

Когда он начал целовать и гладить ее, ей захотелось, чтобы они оба разделись донага, но она не решилась предложить скинуть сорочки. На сей раз она позволит ему сделать это по-своему.

Уже знакомое возбуждение охватило все ее существо, когда его пальцы принялись ощупывать ее тело. Очень скоро он раздвинул ей ноги и пристроился поверх нее. Она приподняла голову, чтобы поцеловать его, почувствовав, как он проник к ней в лоно, но он настолько сосредоточился, что не заметил ее порыва. Она ощутила внезапную острую боль и чуть не вскрикнула, но боль столь же мгновенно прошла.

Он двигался внутри ее, и она старалась двигаться с ним в такт. Она не знала, что нужно делать, но ей казались ее ответные движения бедрами единственно правильными в такой момент. Лиззи только почувствовала первые признаки удовольствия, когда Джей остановился, застонал, дернулся в последний раз, а потом распластался на ней тяжело дыша.

Она нахмурилась.

— С тобой все в порядке?

— Да, — почти прохрипел он.

«Значит, это все?» — подумала она, но воздержалась от вопроса вслух.

Джей скатился с нее и лег рядом, глядя на ее лицо.

— Тебе понравилось? — спросил он.

— Да, но получилось как-то уж слишком быстро, — ответила Лиззи. — Мы можем попробовать все повторить утром?

* * *

Оставшись в одной нижней юбке, Кора откинулась на меховой плащ и увлекла за собой Мака. Целуя ее, он ощутил пряный запах джина. Затем откинул юбку. Тонкие, светлые, с рыжим оттенком лобковые волосы не прикрывали складок у нее между ног. Он погладил их, как проделывал это прежде с Энни, и Кора издала глубокий вздох от удовольствия, а потом спросила:

— Кто успел научить тебя этому, мой милый невинный мальчик?

Он снял с себя бриджи. Кора дотянулась до своей сумочки и достала из нее маленькую коробочку. Внутри лежала трубочка, изготовленная из материала, напоминавшего тонкий пергамент. На ее открытом конце виднелось узкое розовое резиновое кольцо.

— Что это за штука? — спросил Мак.

— Кажется, ее называют кундум, — ответила она.

— За каким дьяволом она тебе понадобилась?

На этот раз вместо ответа она натянула трубочку на его уже возбужденно стоявший член и туго затянула резинку.

Он усмехнулся и сказал:

— Я, конечно, догадывался, что мой дружок не слишком привлекателен с виду, но не ожидал от девушки желания прикрыть его совсем.

Она расхохоталась.

— Эх ты, неотесанная деревенщина! Это не для того, чтобы спрятать твой член. Кундум не даст мне забеременеть!

Он навалился на нее и овладел ею, заставив оборвать смех. Лет с четырнадцати он часто пытался вообразить, какие ощущения испытает, но и сейчас ничего не понял. Это не походило ни на что, представлявшееся ему в фантазиях. Он остановился и посмотрел сверху вниз на ангельское личико Коры. Она открыла глаза.

— Не надо останавливаться, — сказала она.

— Скажи лучше другое. Из-за твоего кундума я и потом останусь девственником?

— Таким же девственником, как я монахиней, — отозвалась она. — А теперь прекрати болтать попусту. Тебе сейчас понадобятся все твои силы, чтобы растрачивать их на дурацкие разговоры.

И силы ему действительно понадобились немалые.

Глава 18

Джей и Лиззи перебрались в дом на Чепел-стрит через день после свадьбы. Там им довелось впервые поужинать вдвоем, когда за столом больше никто не сидел, а окружали их только слуги. Опять-таки впервые они поднялись наверх, держась за руки, вместе разделись и улеглись в собственную супружескую постель. Впервые они и проснулись рядом в доме, находившемся в их полном распоряжении.

Отныне они спали нагишом. Прошлой ночью Лиззи удалось убедить Джея избавиться от ночных сорочек. И теперь она прижалась к нему, лаская его тело, возбуждая его, а закончила тем, что сама села на него верхом.

Этим она изрядно удивила Джея, что читалось в выражении его лица.

— Тебя что-то смутило? — спросила она.

Он не ответил, а начал двигаться внутри ее.

Когда все закончилось, она снова задала ему вопрос:

— Я тебя шокировала, верно?

После паузы он признался:

— Да, шокировала.

— Чем же?

— Это… Это ненормально, если женщина оказывается сверху.

— Лично я понятия не имею, что считается нормальным или ненормальным. Я ведь прежде никогда не ложилась в постель с мужчинами.

— Хотелось бы надеяться!

— Да, но откуда ты знаешь, что нормально?

— Не твоего ума дело.

Он, видимо, соблазнил нескольких белошвеек и продавщиц, которые приходили от него в восторг и позволяли ему брать всю инициативу на себя. Лиззи не обладала никаким опытом вообще, зато хорошо знала, чего хочет добиться, и считала, что имеет право взять от секса свое. Она не собиралась менять свои манеры в угоду мужу. Ей такая поза принесла слишком сильное наслаждение. Джею тоже, несмотря на воображаемый шок, — она сразу поняла это по тому, как он стонал, занимаясь любовью на сей раз, и удовольствие слишком отчетливо читалось на его лице потом.

Она поднялась с постели и по-прежнему обнаженная подошла к окну. Снаружи было холодно, но солнечно. Звон колоколов церквей приглушили, потому что в этот день обычно проводились казни: одного или нескольких преступников должны повесить нынче утром. Почти половине рабочего люда Лондона разрешалось взять неофициальный выходной. Многие непременно отправятся на Тайберн — большую площадь на северо-западной окраине столицы, где стояли виселицы. Любителей поглазеть на такое зрелище всегда находилось предостаточно. Причем это был как раз тот случай, когда мог в любой момент вспыхнуть бунт, а потому полк Джея продержат в полной боеготовности. Но у самого Джея еще оставался день увольнительной.

Лиззи повернулась к нему и попросила:

— Отвези меня посмотреть на повешение.

Он окинул жену неодобрительным взглядом.

— Какое странное и грубое желание!

— Только не говори мне, что там не место для настоящей леди.

— Я бы не посмел, — сказал он уже с улыбкой.

— Я знаю, что туда собираются посмотреть на казни и мужчины и женщины, богатые и бедные — все равно.

— Но почему ты хочешь побывать там?

Хороший вопрос. Она испытывала по этому поводу смешанные чувства. Конечно, стыдно превращать смерть в развлечение, и она заранее предвидела, что будет испытывать потом отвращение к самой себе. Но опять-таки любопытство перевешивало любые другие эмоции.

— Я хочу понять, что при этом происходит, — ответила она. — Как ведут себя приговоренные? Плачут они, или молятся, или же просто трясутся от безумного страха? И за публикой тоже интересно понаблюдать. Как люди реагируют, видя конец чужой жизни?

Ей всегда было это свойственно. С самого раннего детства. Когда ей исполнилось всего лет девять или десять, она впервые увидела, как убили оленя, а затем буквально завороженная следила за каждым движением егеря, разделывавшего тушу и вынимавшего внутренности. Ее особенно заинтересовал тот факт, что у оленя было несколько желудков[351]. Лиззи настояла, чтобы ей позволили дотронуться до плоти, пощупать ее. Она была теплой и скользкой. Животное оказалось к тому же беременной самкой, и егерь показал ей крошечный зародыш под прозрачной пленкой в утробе. Ничто не вызвало в ней тогда отторжения или отвращения — слишком уж было занятно.

Она прекрасно понимала, почему народ толпами сходился, чтобы присутствовать при казнях, как принимала и доводы тех, у кого вызывала тошноту даже мысль о наблюдении за смертью людей. Но сама помимо воли принадлежала к группе любителей новых ощущений.

Джей предложил:

— Давай, быть может, снимем комнату с видом на виселицы? Так поступают многие, насколько мне известно.

Но Лиззи поняла, что это нарушит полноту восприятия.

— О нет! Я хочу находиться среди толпы! — возразила она.

— Женщины, принадлежащие к нашему общественному классу, не позволяют себе подобных вольностей.

— Тогда я переоденусь в мужчину.

Он все еще смотрел на нее с сомнением.

— Джей, не надо гримасничать! Ты с превеликим удовольствием водил меня в шахту переодетой в мужское платье.

— С замужними дамами все обстоит несколько иначе.

— Если ты заявишь мне, что со всякими приключениями покончено, поскольку мы поженились, я просто сбегу от тебя в море на ближайшем корабле.

— Только без вздорных заявлений, пожалуйста!

Она улыбнулась ему и запрыгнула в постель.

— А ты перестань строить из себя старого ворчуна. — Она подпрыгивала на кровати. — Давай отправимся посмотреть на казнь.

Джей не сдержал смеха.

— Хорошо, я согласен, — сказал он.

— Браво!

Лиззи наспех справилась со всеми своими ежедневными обязанностями. Она дала указания кухарке, что купить и приготовить на ужин, объяснила горничным, в каких комнатах им следует прибраться, уведомила конюха, что сегодня не собирается выезжать верхом, приняла приглашение для них двоих отужинать с капитаном Мальборо и его супругой в следующую среду, отложила встречу с модисткой и приняла доставленные из мастерской двенадцать обитых медью сундуков, предназначенных для путешествия в Виргинию.

После чего взялась за маскировку под мужчину.

* * *

Улица, известная под названием Тайберн-стрит, или Оксфорд-стрит, кишела разношерстной толпой. Виселицы были установлены в самом ее конце на краю Гайд-парка. Дома, из окон которых открывался вид на эшафот, уже почти целиком заняли состоятельные зеваки, арендовавшие комнаты на весь день. Люди встали плечом к плечу, взобравшись на окружавшую парк стену. Лоточники с трудом пробирались сквозь толпу, продавая горячие сосиски и джин в розлив, как и листы с текстами, которые, как они заявляли, представляли собой предсмертные речи приговоренных.

Мак тоже протискивался через толпу, держа за руку Кору. У него не было никакого желания глазеть, как будут убивать людей, но Кора настояла на том, чтобы они пришли сюда. А Маку просто хотелось проводить все свое свободное время с Корой. Ему нравилось сжимать ее руку, целовать в губы при каждом удобном случае, невзначай соприкасаться с ней телами. Он любил даже смотреть на нее. Ему нравилось ее наплевательское отношение ко всему в жизни («Пусть все катится к черту!»), ее грубоватая речь и чуть порочное выражение ее глаз. И потому он все же пошел с ней на церемонию повешения.

В тот день должны были казнить бывшую подругу Коры. Ее звали Долли Макарони, она содержала бордель, но преступления-ми, которые ей вменили, были подделка документа и мошенничество.

— Что именно она подделала? — спросил Мак, пока они пробивались ближе к эшафоту.

— Банковский чек. Она изменила в нем сумму с одиннадцати фунтов на восемьдесят.

— А откуда у нее взялся чек на одиннадцать фунтов?

— Ей выписал его лорд Масси. Она утверждает, что он задолжал ей гораздо больше.

— Но в таком случае ее должны были приговорить к высылке из страны, а не к повешению.

— Мошенников почти всегда приговаривают к казни.

Они оказались настолько близко к эшафоту, насколько это вообще было возможно. Примерно в двадцати футах. Виселицы представляли собой незамысловато сколоченную деревянную конструкцию — три столба с перекрещивающимися балками для устойчивости и общей верхней перекладиной. С нее свисали пять веревок с заранее завязанными петлями. Тюремный капеллан стоял поблизости вместе с несколькими официального вида мужчинами, которые, судя по всему, были полицейскими в штатском. Вооруженные мушкетами солдаты сдерживали толпу, не позволяя подходить слишком близко.

Постепенно до Мака стал доноситься громкий шум, звук которого приближался с противоположного конца Тайберн-стрит.

— Что там за суматоха? — спросил он у Коры.

— Их уже везут.

Впереди следовал верхом взвод офицеров конной полиции, возглавляемый человеком, в котором узнавался главный городской судебный исполнитель. Далее двигались пешие констебли, вооруженные дубинками. Затем показалась крытая двуколка — высокая телега на четырех колесах с впряженными в нее двумя битюгами. Замыкал шествие отряд традиционных копьеносцев, державших свои копья остриями вверх.

Внутри телеги на чем-то, что издали казалось гробами, сидели пять человек, связанных по рукам и ногам. Трое мужчин, подросток лет пятнадцати и женщина.

— Это Долли, — сказала Кора и расплакалась.

Мак со смесью любопытства и странным трепетом разглядывал пятерых, кому суждено было умереть. Один из мужчин выглядел совершенно пьяным. Двое других озирались по сторонам с дерзким и вызывающим видом. Долли в голос молилась, а мальчик рыдал.

Телегу подогнали под эшафот. Пьяница принялся приветственно махать руками своим дружкам, довольно-таки зловещей внешности типам, сумевшим пристроиться в первом ряду. Они отозвались на приветствия шутками и порой совершенно неуместными репликами:

— Как мило со стороны шерифа пригласить тебя на этот праздничек!

Или:

— Надеемся, ты наконец научишься танцевать как следует!

И еще:

— Примерь, твоего ли размера этот галстук!

Долли громко взывала к богу, умоляя о прощении грехов. Мальчик сквозь рыдания издал возглас:

— Мамочка, спаси меня! Спаси меня, пожалуйста!

Двоих трезвых мужчин тоже приветствовала группа, пробившаяся в первый ряд толпы. Очень скоро Мак различил в их речи ирландский акцент. Один из приговоренных выкрикнул:

— Только не позволяйте отдать меня в руки треклятых хирургов, ребята!

Товарищи отозвались ответными криками, выражая ему свою поддержку.

— О чем это они? — спросил Мак у Коры.

— Он, должно быть, убийца. А трупы повешенных убийц обычно забирают себе члены хирургического общества. Они потом потрошат их и изучают внутренности человека.

Мака передернуло.

Палач взобрался на телегу. Поочередно он накидывал петли на шеи всем пятерым и затягивал потуже. Никто не пытался сопротивляться, протестовать или сбежать. Никакое бегство было невозможно сквозь строй охраны, но Мак подумал, что он все равно пошел бы на риск.

Священник — лысый человек в запятнанной рясе — тоже влез на телегу и побеседовал с каждым из приговоренных, посвятив пьяному лишь несколько секунд, минут пять увещевал двух других, но уделил больше внимания Долли и подростку.

Маку приходилось слышать истории, как иногда во время казней случались неожиданные происшествия, и надеялся на нечто подобное в этот раз. Веревки могли порваться. Иногда толпа неожиданно брала эшафот штурмом и освобождала смертников. Палач обрезал веревку еще до того, как приговоренный умирал. Его ужасала мысль, что эти пять человеческих существ через несколько минут расстанутся с жизнями.

Святой отец закончил свою миссию. Палач завязал пятерым приговоренным глаза полосками черной ткани и спустился на землю, оставив на телеге только обреченных на смерть. Пьяница оказался не способен держаться на ногах. Он споткнулся и упал. Петля сразу же начала душить его. Долли продолжала все громче возносить молитву господу.

Палач плетью наотмашь хлестнул по крупам лошадей.

* * *

Лиззи услышала собственный вскрик:

— Нет!

Телега дернулась и пришла в движение.

Палач еще раз хлестнул битюгов, и они затрусили рысцой. Телега выкатилась из-под ног приговоренных, и один за другим они повисли на веревках. Первым оказался пьяница, уже полумертвый. Затем двое ирландцев, подросток, а последней стала женщина, чья молитва оборвалась на полуслове.

Лиззи во все глаза смотрела на пять тел, болтавшихся в петлях, и ее переполняла презрительная ненависть к самой себе и к окружавшей ее толпе.

Не все приговоренные были уже мертвы. Повезло подростку, чья шея, видимо, переломилась мгновенно, как произошло и с двумя ирландцами, но пьяный все еще шевелился, а женщина, с глаз которой сползла повязка, в ужасе смотрела перед собой, выпучив глаза и медленно задыхаясь.

Лиззи спрятала лицо, уткнувшись им в плечо Джея.

Ей бы очень хотелось немедленно уйти отсюда, но она усилием воли заставила себя оставаться на прежнем месте. Ей хотелось увидеть все это, и теперь нужно было выдержать зрелище до самого конца.

Она снова открыла глаза.

Пьяница скончался, но лицо женщины продолжало кривиться в агонии. Самые равнодушные зеваки умолкли, парализованные творившимся перед ними устрашающим действом. Прошло несколько минут.

Наконец и веки Долли сомкнулись.

Судебный исполнитель поднялся, чтобы обрезать веревки, и именно в этот момент неожиданно началась буча.

Группа ирландцев рванулась вперед, пытаясь смять охрану и пробиться к эшафоту. Констебли отбивались. К ним присоединились копьеносцы, целясь остриями своего оружия в ирландцев, нанося им колющие удары. Разразилось кровопролитие.

— Именно этого я и опасался, — сказал Джей. — Они хотят забрать тела своих товарищей, чтобы избавить от медицинских опытов над ними. Давай выбираться отсюда как можно скорее.

Многим из тех, кто стоял поблизости, пришла в голову та же мысль, однако из задних рядов люди напирали, стремясь, наоборот, прорваться к эшафоту и посмотреть, что там стряслось. И когда два потока столкнулись, началась заурядная кулачная драка. Джей отчаянно пытался проложить для них с Лиззи путь. Она держалась за ним вплотную. На них буквально навалилась толпа стремившихся вперед. Кругом стояли крик и неумолчный гвалт. Их снова прижали назад ближе к эшафоту. А на него уже успели проникнуть большой группой ирландцы. Часть из них вступила в схватку с охраной, пока другие стремились завладеть телами мертвых друзей.

Без всякой видимой причины драка, происходившая вокруг Лиззи и Джея, внезапно временно унялась. Она повернулась и увидела свободное пространство между двумя громадными и ужасающе сильными с виду мужчинами.

— Джей, сюда! — выкрикнула она и метнулась в образовавшийся проем.

Затем оглянулась, желая удостовериться, что Джей последовал ее примеру. Вот только узкая щель уже закрылась, тела сомкнулись. Джей сделал шаг вперед, чтобы тоже прорваться, но один из двух громил угрожающе занес над ним кулак. Джей отшатнулся и попятился, на мгновение лишившись отваги. Это секундное колебание дорого обошлось ему. Он оказался напрочь отрезан толпой от Лиззи. Она могла видеть его светлую голову, возвышавшуюся над остальными, и предприняла попытку вернуться к нему, но людская стена стала уже для нее непреодолимым препятствием.

— Джей! — выкрикнула она. — Джей!

Он что-то кричал в ответ, а между тем движение толпы разводило их все дальше друг от друга. Его несло в сторону Тайберн-стрит, а ее людское море увлекало в противоположную сторону, к парку. Еще мгновение, и он совсем исчез из поля ее зрения.

Лиззи теперь приходилось рассчитывать только на себя. Она сжала зубы и повернулась спиной к эшафоту. Перед ней по-прежнему плотной стеной колыхалась непроходимая толпа людей. Она попыталась протиснуться между низкорослым мужчиной и матроной с необъятных размеров бюстом.

— Только посмейте распустить руки, молодой человек! — заорала на нее женщина.

Но Лиззи проявила незаурядное упорство и все же пролезла чуть дальше. Потом повторила такой же прием еще раз. Наступила на ногу какому-то мужчине и получила в ответ сильный удар локтем под ребра. Задохнулась от боли и продолжила настойчиво пробиваться к своей цели.

Вдруг она заметила знакомое лицо, узнав Мака Макэша. Он тоже изо всех сил сражался, чтобы преодолеть сопротивление толпы и выбраться из создавшегося хаоса.

— Мак! — обрадованно завопила она. С ним была та же рыжеволосая женщина, с которой он появлялся прежде на Гровнор-сквер.

— Сюда! — отчаянно окликала его Лиззи. — Помогите мне!

Он тоже заметил и узнал ее. Но потом какой-то рослый мужчина нанес ей ненамеренный удар прямо в глаз, и на какое-то время она почти перестала что-либо видеть. Когда же зрение вернулось в норму, Мак и его спутница куда-то пропали.

Лиззи еще больше помрачнела, продолжая проталкиваться через толпу. Дюйм за дюймом ей удавалось пробираться все дальше от свалки возле эшафота. С каждым новым шагом двигаться становилось все легче. Через пять минут она уже освободилась от напиравших со всех сторон людей и обнаружила достаточно широкие проходы между ними. Наконец ей удалось добраться до углового здания и свернуть в проулок всего в два или три фута шириной.

Она прислонилась к стене дома, восстанавливая размеренное дыхание. Проулок оказался грязным и провонявшим человеческими испражнениями. У нее болели ребра от полученных ударов. Осторожно прикоснулась к лицу и почувствовала, как сильно опух один из глаз.

Оставалось только надеяться, что с Джеем не случилось никакого несчастья. Она развернулась, чтобы взглядом поискать его, и вздрогнула, увидев в проулке двух мужчин, пристально разглядывавших ее.

Один из них был уже немолод, оброс щетиной и отрастил себе толстое брюхо. Второй выглядел юнцом лет восемнадцати. Что-то в выражении на их лицах сразу же напугало Лиззи, но она не успела двинуться с места, как оба набросились на нее. Они схватили ее за руки и швырнули на мостовую. Сорвали шляпу и парик с головы, стащили с ног ботинки с серебряными пряжками, с невероятным проворством обшарили карманы, отобрав кошелек, часы на цепочке и носовой платок.

Старший из двоих сунул добычу в мешок, еще раз оглядел Лиззи и сказал:

— А пальтишко-то очень добротное. Почти новое.

Оба опять склонились над ней и принялись стаскивать пальто и жилет, подобранный под цвет ему. Она пыталась отбиваться, но в результате на ней всего лишь оказалась разорванной еще и рубашка. Одежда тоже попала в мешок к остальным вещам. Но главное — она с ужасом поняла, что теперь стали видны ее груди. Лиззи поспешно попробовала прикрыться, но было слишком поздно.

— Эй, да это же девица! — воскликнул юнец.

Лиззи успела подняться на ноги, но он схватил ее и не позволил сделать ни шага.

Толстяк тоже удивленно уставился на нее.

— И не просто девица, а еще и хорошенькая, что б мне провалиться! — сказал он и облизнулся. — Я снасильничаю ее, — решительно заявил он.

Охваченная ужасом, Лиззи начала яростно отбрыкиваться, но избавиться от крепкой хватки юнца ей никак не удавалось.

Тот выглянул из-за угла проулка и бросил взгляд на улицу, где продолжала бушевать толпа.

— Как, прям здесь? — спросил он.

— Сюда никто даже не догадается заглянуть, молодой дурачок. — Он грубой ладонью погладил себе промежность. — Стащи с нее бриджи, и давай полюбуемся, что там под ними.

Паренек швырнул ее на камни, всей тяжестью уселся сверху и начал снимать бриджи, а старший с нетерпением ждал. Страх переполнил Лиззи, и она закричала во весь голос, но на улице стоял такой шум, что едва ли кто-то мог услышать ее зов о помощи.

А затем словно ниоткуда возникла фигура Мака Макэша.

Перед ней мелькнули его лицо и воздетый вверх кулак, который сразу обрушился в висок старшего из двух негодяев. Тот пошатнулся, но устоял. Мак нанес ему второй удар, и у пожилого мужчины закатились глаза. После третьего удара он распластался на камнях и уже не двигался.

Юнец соскочил с Лиззи и попытался сбежать, но теперь уже она сама ухитрилась поставить ему подножку и повалить. Он тоже растянулся на мостовой во весь рост. Мак сгреб его за шкирку, швырнул в стену дома, после чего нанес такой ошеломляющей мощи удар в челюсть, что мальчишка без сознания рухнул поверх своего опытного партнера и наставника в преступных делах.

Лиззи снова поднялась на ноги.

— Слава богу, что послал вас сюда! — с жаром сказала она. Слезы облегчения навернулись ей на глаза. Она обхватила его за шею. — Вы спасли меня! Спасибо! Спасибо!

Он обнял ее по-настоящему, крепко прижав к себе.

— Вы мне тоже однажды спасли жизнь, когда вытащили полумертвого из реки.

Лиззи вцепилась в него, стараясь унять дрожь. Она ощутила его ладонь, которой он нежно поглаживал ей волосы. В одних бриджах и в разорванной рубашке, когда ей не мешали нижние юбки, она чувствовала сейчас все его тело в тесном контакте со своим. Насколько же он отличался от ее мужа! Джей был высоким, стройным и гибким. Мак — коренастым, крепко сбитым и, как казалось, сложенным из сплошных твердокаменных мышц.

Он чуть отстранился и посмотрел на нее. Его зеленые глаза просто завораживали. На их фоне остальное его лицо выглядело не столь четко обрисованным и выразительным.

— Вы спасли меня, а я спас вас, — сказал он со сдержанной, но искренней улыбкой. — Я ваш ангел-хранитель, а вы мой.

Она начала понемногу успокаиваться. Вспомнила, что рубашка разорвана и грудь почти не прикрыта.

— Будь я ангелом, мне не стоило бы сейчас так обниматься с вами. — Она сделала движение, чтобы разомкнуть кольцо его рук.

Он еще раз на мгновение осенил ее своим магическим взглядом, затем снова сдержанно улыбнулся и кивнул, словно соглашаясь с ней. После чего отвернулся.

Склонившись, он отобрал мешок у совершенно обмякшего и валявшегося недвижимо старшего из грабителей. Достал сначала жилет, который она сразу же надела и застегнула на все пуговицы, прикрыв обнаженную грудь. И как только почувствовала себя снова в безопасности, начала тревожиться за Джея.

— Мне необходимо разыскать своего мужа, — сказала она, пока Мак помогал ей влезать в рукава пальто. — Вы поможете мне?

— Конечно.

Он подал ей парик и шляпу, кошелек, часы и носовой платок.

— А как же ваша рыжеволосая подружка? — спросила Лиззи.

— Вы о Коре? Я убедился, что ей ничто не угрожает, прежде чем побежать вслед за вами.

— Вот как? — Без всякой на то причины Лиззи почувствовала приступ острого раздражения. — Вы с Корой — любовники? — задала она затем вопрос с грубоватой прямотой.

Мак улыбнулся.

— Да, — ответил он. — С позапрошлого вечера.

— Значит, со дня моего замужества.

— Мы восхитительно проводим время вместе. А вы? Тоже наслаждаетесь жизнью?

Резкая реплика так и рвалась у нее с языка, но затем, не в силах совладать с собой, она рассмеялась.

— Спасибо еще раз, что спасли меня, — сказала она и мимолетно поцеловала в губы.

— Я готов повторить все снова за такой поцелуй.

Она усмехнулась и повернула голову, чтобы посмотреть в сторону улицы.

Прямо напротив входа в проулок стоял Джей и наблюдал за ними.

Ее охватило чувство глубочайшей вины. Видел ли он, как она поцеловала Мака? Судя по сердитой гримасе на лице, он все видел.

— О, Джей! — воскликнула она. — Слава богу, ты не пострадал!

— А что произошло здесь? — поинтересовался он.

— Эти двое подонков ограбили меня.

— Я же говорил, нам не следовало приходить сюда. — Он крепко взял ее за руку и вывел из проулка.

— Но Макэш расправился с ними и выручил меня из большой беды, — объяснила она.

— Это еще не повод целовать его, — сквозь зубы процедил ее муж.

Глава 19

В день суда над Джоном Уилксом полк Джея нес дежурство во дворе Дворца[352].

Героя и кумира всех либералов признали виновным в преступной клевете еще несколько лет назад, и ему пришлось тогда спешно бежать в Париж. По возвращении домой в начале этого года его заклеймили как нарушителя закона и вменили в вину нелегальное проникновение на территорию страны. Но пока колесо судебной машины, пытавшейся раздавить его, медленно раскручивалось, Уилкс успел с огромным перевесом победить на дополнительных выборах в члены парламента от Мидлсекса. Однако он еще не успел занять своего места на скамье в палате общин, и правительство надеялось не допустить его туда, завершив судебный процесс вынесением нового обвинительного вердикта.

Джей придержал своего коня и нервно оглядел толпу из нескольких тысяч сторонников Уилкса, собравшихся перед Вестминстер-холлом, где заседал суд. Многие из них прикололи к шляпам особые синие кокарды, помогавшие распознать в них людей, признававших правоту политических взглядов Уилкса. Тори, к которым принадлежал и отец Джея, стремились заставить его навсегда замолчать и уйти со сцены, но всех тревожило, как поступит в таком случае столь многочисленная армия так называемых «уилкситов».

Если бы вспыхнуло насилие, в задачу полка Джея входило наведение порядка и восстановление спокойствия. Сюда выделили совсем небольшой отряд гвардейцев. Чертовски маленький, по мнению Джея. Всего сорок солдат и несколько офицеров под командованием полковника Крэнбро, непосредственного начальника Джея. Все вместе они образовали тонкую красно-белую линию, отделявшую здание суда от толпы.

Крэнбро получал приказы от мировых судей из Вестминстера во главе с сэром Джоном Филдингом. Причем, хотя Филдинг был совершенно слеп, это, казалось, не мешало ему исполнять свои обязанности. Когда-то он снискал себе славу реформатора системы правосудия, но лично Джей считал его слишком мягкотелым. Ему приписывали крылатое высказывание: «Бедность порождает преступность». Но точно так же можно было бы утверждать, что супружеская неверность становится порождением женитьбы.

Молодые офицеры неизменно надеялись принять участие в настоящих боевых действиях, и Джей заявлял, что испытывает такое же желание, но жил в нем и потаенный страх. Никогда еще не доводилось ему пускать в ход шпагу или пистолет в реальном бою.

День тянулся долго, и капитаны поочередно делали для себя краткие перерывы в патрулировании, чтобы пропустить бокал вина. Ближе к вечеру, когда Джей скармливал своей лошади яблоко, к нему подошел Сидни Леннокс.

У него мурашки пробежали по коже. Ленноксу нужно было вернуть свои деньги. Несомненно, что именно по этой причине он явился на Гровнор-сквер, но отложил тогда требование из-за свадьбы.

Денег у Джея по-прежнему не водилось. Но тем более пугающей становилась угроза, что Леннокс обратится к отцу.

Пришлось прибегнуть к напускной браваде.

— Каким ветром вас сюда занесло, Леннокс? Вот уж не думал, что вы — один из «уилкситов».

— Джон Уилкс может катиться ко всем чертям, — ответил Леннокс. — Я пришел по поводу ста пятидесяти фунтов, проигранных вами в фараон в «Лорде Арчере».

Джей побледнел при одном упоминании о сумме. Отец выдавал ему тридцать фунтов в месяц, но их вечно не хватало, и он представления не имел, когда ему удастся собрать целые полторы сотни. От мысли, что отец узнает о новом крупном карточном проигрыше, он ощутил слабость в коленях. Необходимо было сделать все, чтобы избежать этого.

— Мне придется, быть может, попросить все же о небольшой отсрочке, — сказал он в тщетной попытке заставить фразу прозвучать с оттенком снисходительного равнодушия.

Реакция Леннокса неожиданно не стала ожидаемо прямой.

— Насколько я понимаю, вы знаете человека по имени Мак Макэш.

— К несчастью, я с ним знаком.

— С помощью Каспара Гордонсона он создал собственную бригаду разгрузчиков угля. Эти двое стали источником больших проблем.

— Меня ваши слова нисколько не удивляют. Макэш был занозой в заднице, еще работая на угольной шахте моего отца.

— Однако дело не только в Макэше, — продолжал Леннокс. — Двое его приятелей — Дермот Райли и Чарли Смит — тоже сколотили собственные банды, а к концу недели могут появиться новые.

— Вам как предпринимателям это обойдется в целое состояние.

— Если их не остановить, весь наш бизнес окажется уничтожен.

— Не вижу, каким образом ваши деловые затруднения касаются непосредственно меня.

— Вы могли бы помочь мне устранить затруднения.

— Сомневаюсь. — Джей не хотел иметь ничего общего с бизнесом Леннокса.

— Я бы заплатил за услугу хорошие деньги.

— Сколько? — спросил Джей с тем же притворно-безразличным видом.

— Сто пятьдесят фунтов.

В глубине души Джей возликовал. Ему сам бог посылал возможность списать с себя огромный долг. Но Леннокс не стал бы предлагать так много на пустом месте. Ему, вероятно, требовалась по-настоящему важная услуга.

— Что от меня потребуется? — настороженно спросил Джей.

— Мне нужно, чтобы владельцы кораблей отказались нанимать бригады Макэша и иже с ним. Некоторыми углевозами владеют сами предприниматели. Они охотно пойдут нам навстречу. Но бо́льшая часть судов принадлежат независимым компаниям. Самым крупным судовладельцем в Лондоне является ваш отец. Если бы он подал пример, остальные последовали бы ему.

— Но с какой стати ему делать это? Ему глубоко наплевать и на предпринимателей, и тем более на разгрузчиков угля.

— Он входит в муниципальный совет Уоппинга, а предприниматели имеют значительное влияние, когда дело доходит до переизбрания членов совета. Мы отдали ему свои голоса. И теперь он обязан встать на защиту наших интересов. Кроме того, грузчики всегда были склонны к бунтам. Только нам удавалось прежде держать их в узде.

Джей нахмурился. Просьба действительно оказалась трудной для выполнения. Он ведь не имел на отца никакого влияния. Для него почти не существовало авторитетов вообще. Сэра Джорджа никто не способен был заставить даже уйти из-под проливного дождя. Но Джею ничего не оставалось, кроме как попытаться.

Пронесшийся по толпе восторженный рев означал, что Уилкс вот-вот покажется из здания суда. Джей поспешил запрыгнуть в седло.

— Посмотрю, что мне удастся сделать, — выкрикнул он Ленноксу, уже рысью удаляясь от него.

Джей разыскал Чипа Мальборо и спросил:

— Что происходит?

— Уилксу отказали в залоге и переводят в тюрьму Кингз Бенч.

Полковник инструктировал офицеров:

— Передайте солдатам приказ. Никому не открывать огня, пока не поступит сигнал от сэра Джона. Оповестите каждого из своих людей.

Джею пришлось сдержать резкий протест. Как могли солдаты держать толпу под контролем со связанными, по сути дела, руками? Но ему пришлось проехать по рядам и передать распоряжение командира.

В воротах показался экипаж. Толпа вновь издала рев, причем настолько неистовый, что Джеем овладел еще более сильный приступ страха. Солдаты расчистили коридор для проезда экипажа, раздвинув толпу ударами прикладов мушкетов. Сторонники Уилкса побежали через Вестминстерский мост, и Джей понял, что карете придется переехать на противоположную сторону реки в Суррей, чтобы добраться до тюрьмы. Он хотел пришпорить лошадь и поскакать к мосту, но полковник взмахом руки остановил его.

— Не надо пересекать мост, — распорядился он. — У нас приказ сохранять порядок здесь, у здания суда.

До Джея дошел смысл событий. Суррей являлся отдельным районом города, а члены его муниципального совета пока не обращались за поддержкой к армии. Это становилось просто смехотворно. Он лишь в бессильной злобе наблюдал, как экипаж переехал через Темзу. Но он еще не успел оказаться на территории Суррея, когда толпа остановила карету и выпрягла из нее лошадей.

Сэр Джон Филдинг находился в самом эпицентре заварухи, следуя за экипажем с двумя помощниками, направлявшими его движение и объяснявшими, что происходит. Джей видел, как добрый десяток дюжих мужчин взялись за оглобли и сами потащили экипаж дальше. Они развернули его и покатили обратно к Вестминстеру под одобрительные крики толпы.

У Джея участилось сердцебиение. Что, если толпа собирается добраться до самого Дворца? Но полковник Крэнбро держал руку предостерегающе поднятой вверх, ясно показывая: ничего не предпринимать!

Джей обратился к Чипу:

— Как считаешь, мы могли бы отбить карету у толпы?

— Муниципалы не хотят допустить кровопролития, — ответил Чип.

Один из советников сэра Джона подбежал к полковнику и кратко переговорил с ним.

Перекатив экипаж через мост в обратном направлении, его потянули затем на восток. Крэнбро выкрикнул своим офицерам:

— Следовать за ними, соблюдая дистанцию. К насильственным действиям не прибегать!

Отряд из солдат гвардейского полка пристроился вслед за толпой. Джей заскрежетал зубами. Это выглядело унизительно. Несколько выстрелов из мушкетов заставили бы толпу почти моментально рассеяться. Он понимал, что Уилкс нажил бы себе дополнительный политический капитал, если бы попал под обстрел войск, ну и не все ли равно?

Экипаж провезли по Стрэнду в самое сердце города. Толпа распевала, пританцовывала, издавая выкрики:

— Уилкс — это свобода! — И: — Номер сорок пять!

Они не останавливались до самого Спайталфилдса. Там карета задержалась рядом с церковью. Уилкс выбрался из нее и зашел в таверну «Три бочонка». За ним торопливо последовал сэр Джон Филдинг.

Некоторые сторонники Уилкса тоже проникли внутрь, но таверна не могла вместить всех желающих. Им пришлось некоторое время толпиться на улице, а потом Уилкс показался в одном из окон второго этажа, встреченный громом аплодисментов. Он начал речь. Джей находился слишком далеко, чтобы расслышать все, но уловил общий смысл: вождь призывал к порядку!

Пока он говорил, помощник сэра Филдинга вышел наружу и снова побеседовал с полковником Крэнбро. После чего полковник шепотом сообщил новости капитанам. Удалось достигнуть договоренности. Сейчас Уилкс незаметно выскользнет через заднюю дверь, а ночью добровольно сам явится в тюрьму Кингз Бенч.

Уилкс закончил речь, помахал руками, раскланялся, а потом пропал из вида. Когда стало ясно, что нового явления героя не будет, толпа заскучала, подождала еще некоторое время и начала расходиться. Сэр Джон вышел из таверны «Три бочонка» и пожал Крэнбро руку.

— Благодарю за службу, полковник. Вы прекрасно справились с поставленной задачей. Не было пролито ни капли крови, а закон восторжествовал.

Он делает хорошую мину при плохой игре, подумал Джей. Правда заключалась в том, что толпа попросту посмеялась над законом, издевательски нарушив все его каноны.

Пока колонна гвардейцев маршировала к Гайд-парку, Джей пережил минуты депрессии. Он с утра был заряжен на схватку, и такой «мирный» исход теперь воспринимался как поражение. Правительство не могло бесконечно умиротворять бунтующую толпу подобным образом. Рано или поздно придется пойти на расправу со смутьянами. Тогда настоящего боя не избежать.

* * *

Отпустив солдат в казарму и убедившись, что за лошадьми ухаживают надлежащим образом, Джей вспомнил о предложении Леннокса. Ему очень не хотелось приставать к отцу с просьбой Леннокса, но все же это было легче, чем выпрашивать сто пятьдесят фунтов на оплату очередного карточного долга. И потому он принял решение по пути домой заглянуть в дом на Гровнор-сквер.

Время было уже позднее. Семья поужинала, уведомил лакей, и сэр Джордж уединился в малом кабинете, находившемся в дальней части особняка. Джей в нерешительности задержался на холодном мраморном полу холла. Он терпеть не мог просить отца о чем бы то ни было. Он либо нарвется на презрительный отказ за обращение по ничтожному поводу, либо получит злобный выговор за чрезмерные требования. Но ему неизбежно следовало пройти через эту пытку. Он постучал в дверь и вошел.

Сэр Джордж попивал вино и зевал над реестром цен на сахарную патоку. Джей присел и сообщил:

— Уилксу отказали в освобождении под залог.

— Да, я уже слышал об этом.

Вероятно, отцу будет интересно услышать рассказ об участии полка Джея в поддержании порядка.

— Толпа прикатила его экипаж в Спайталфилдс, а мы следовали за ними, готовые к бою, но он дал обещание сегодня к ночи сдаться добровольно.

— Хорошая новость. А тебя что привело сюда так поздно?

Джей понял: ему следует оставить все попытки заинтересовать отца своими сегодняшними действиями, и он перешел ближе к сути дела.

— Ты знал, что Малакай Макэш объявился в Лондоне?

Отец помотал головой.

— Не думаю, что для меня это имеет хоть какое-то значение, — заявил он небрежно.

— И он сеет теперь смуту среди разгрузчиков угля.

— Особых усилий с его стороны не требуется. Грузчики всегда создают проблемы и без его участия.

— Меня попросили обратиться к тебе от имени предпринимателей.

Сэр Джордж удивленно вскинул брови.

— Почему именно тебя? — спросил он тоном, подразумевавшим, что ни один разумный человек не поручил бы Джею мало-мальски важную посредническую миссию.

Джей пожал плечами.

— Я просто знаком с одним из предпринимателей, и он попросил меня переговорить с тобой.

— Владельцы таверн представляют собой влиятельную силу на выборах, — сказал сэр Джордж уже не столь пренебрежительно. — В чем состоит суть их обращения ко мне?

— Макэш со своими дружками организовал независимые банды разгрузчиков, работающие без участия предпринимателей. Те, в свою очередь, просят хозяев кораблей сохранять к ним лояльность и отказываться от услуг новых бригад. По их мнению, если бы ты первым встал на их сторону, остальные судовладельцы последовали бы твоему примеру.

— Не уверен, что мне нужно вмешиваться. Эта свара нас совершенно не затрагивает.

Джей был крайне разочарован. Как ему показалось, он сумел подать дело с предельной ясностью. Но пришлось тоже разыграть равнодушие.

— Мне, вообще-то, совершенно все равно, но твоя позиция меня несколько удивляет. Ты же все время настаиваешь на проявлении твердости с представителями рабочего класса, которые настолько забываются, что превышают полномочия, отведенные им по статусу.

В этот момент откуда-то со стороны входной двери донесся ужасающе громкий стук. Сэр Джордж нахмурился, а Джей отправился в холл, чтобы узнать, в чем дело. Мимо него торопливо проскочил лакей и открыл дверь. На пороге стоял громадного роста работяга в сабо на ногах и с синей кокардой, приколотой к замызганной шляпе.

— Освети дом! — приказал он лакею. — Сегодня по всему городу иллюминация в честь Уилкса!

Сэр Джордж покинул свой кабинет и встал рядом с Джеем, наблюдая за этой сценой.

— Вот чем они теперь занимаются, — пояснил Джей. — Принуждают всех выставлять в окнах свечи в знак поддержки Уилкса.

— А что это там на двери? — спросил сэр Джордж.

Они вышли наружу. На двери мелом вывели цифру 45. По площади перемещалась небольшая толпа, переходя от дома к дому.

Сэр Джордж резко обратился к торчавшему на пороге незваному гостю.

— Вы хотя бы сами осознаете, что натворили? — спросил он. — Эта цифра представляет собой код. Расшифровывается закодированное сообщение так: «Король — лжец». Ваш драгоценный Уилкс сядет в тюрьму по обвинению в клевете. Вы тоже можете угодить за решетку.

— Так ты запалишь свечи или нет? — продолжал настойчиво выспрашивать рабочий лакея, не обратив никакого внимания на риторику сэра Джорджа.

Сэр Джордж побагровел. Его неизменно приводило в ярость нежелание представителей низов общества внимать его словам с трепетным уважением.

— Идите к дьяволу! — проорал он и захлопнул дверь прямо в лицо мужчины.

Затем вернулся в кабинет в сопровождении Джея. Но они едва успели сесть, как раздался звук разбитого оконного стекла. Оба сразу снова вскочили на ноги и бросились в столовую, располагавшуюся вдоль фасада дома. Стекло в одном из двух окон разлетелось вдребезги, а на тщательно отполированных досках пола валялся булыжник.

— Это же наилучшее стекло фирмы «Кроун гласс»! — возопил сэр Джордж. — По два шиллинга за квадратный фут!

Пока они смотрели на осколки, другой камень сокрушил второе окно.

Сэр Джордж вышел в холл и отдал распоряжение лакею:

— Передайте всем перейти в задние помещения дома, чтобы никто не пострадал.

Насмерть перепуганный лакей робко спросил:

— Не лучше ли будет подчиниться и выставить свечи в окнах, как они требуют, сэр?

— Заткни рот и выполняй мои указания! — рявкнул на него сэр Джордж.

Донесся еще один звук разбивавшегося стекла откуда-то сверху, и Джей услышал, как от страха вскрикнула его мать. Он буквально взлетел вверх по лестнице и столкнулся с ней, когда она выбежала из гостиной.

— С тобой все в порядке, мамочка?

Она побледнела, но уже немного успокоилась.

— Да, все хорошо. Что происходит?

Сэр Джордж тоже поднялся по ступеням и ответил ей с плохо сдерживаемым гневом:

— Ничего особенно страшного. Это проделки толпы треклятых «уилкситов». Нам стоит держаться подальше от окон, пока они не уйдут.

Когда оказались выбитыми стекла еще в нескольких окнах, они все собрались в малой гостиной, находившейся в самой дальней части дома. Джей видел, что отец просто кипит от злобы. Заставить отступить или спрятаться было самым легким способом довести его до бешенства. Настал наиболее удачный момент, чтобы снова завести разговор о просьбе Леннокса. Окончательно отбросив вкрадчивую осторожность, Джей сказал:

— Мне кажется, папа, нам действительно нужно более жестко пресекать действия бунтовщиков.

— О чем ты говоришь, черт побери?

— Я все еще думаю о Макэше и разгрузчиках угля. Если им позволить пренебречь властью над ними однажды, они окончательно выйдут из повиновения. — Подобные решительные речи противоречили складу его характера, и он поймал на себе изумленный взгляд матери, но ничуть не смутился и продолжал: — Такие проявления смуты нужно давить на корню. Следует основательно проучить их, чтобы они раз и навсегда усвоили урок и впредь знали свое место.

Сначала показалось, что сэр Джордж разразится новой разгневанной отповедью и тем ограничится, но затем, поразмыслив немного, он зловеще осклабился и заявил:

— Ты абсолютно прав. Мы начнем завтра же.

Джей удовлетворенно улыбнулся.

Глава 20

Пока Мак шел по грязноватому переулку, носившему громкое название Уоппинг Хай-стрит, он впервые в жизни понял, как должен ощущать себя настоящий король. Из дверей всех таверн, из окон и из дворов домов, даже с крыш люди его приветствовали взмахами рук, выкрикивали его имя, указывая на него своим друзьям. Каждый непременно желал пожать ему руку. Но признание заслуг со стороны мужчин не шло ни в какое сравнение с почти поклонением ему их жен. Ведь мужья не только приносили теперь домой в три или в четыре раза больше денег, но и возвращались с работы почти трезвыми. Женщины обнимали его, целовали ему руки и звали соседок:

— Это Мак Макэш, человек, который сумел совладать с произволом предпринимателей. Идите скорее и познакомьтесь с ним!

Он вышел к берегу и посмотрел на широкую и серую реку. Стоял высокий прилив. Несколько новых кораблей только что бросили якоря. Он начал искать лодочника, чтобы попасть на борт одного из них. Предприниматели обычно сидели в своих тавернах и ждали, пока капитаны сами придут к ним и попросят выделить бригаду для разгрузки. Мак и лидеры его новых банд лично навещали капитанов, экономя их время и гарантируя для себя работу.

Он направился к «Принцу Датскому» и поднялся на палубу. Экипаж уже сошел на берег, оставив на дежурстве только одного пожилого моряка, курившего трубку на баке. Он проводил Мака в каюту капитана. Шкипер сидел за столом и усердно заполнял страницы корабельного журнала, орудуя гусиным пером.

— Добрый день, капитан, — приветствовал его Мак с дружелюбной улыбкой. — Я — Мак Макэш.

— Чего вам надо? — грубовато спросил капитан.

Он даже не пригласил Мака присесть.

Мак не принял грубость близко к сердцу — «морские волки» никогда не бывали особенно вежливыми.

— Вы бы не хотели, чтобы ваше судно разгрузили быстро и эффективно уже завтра? — спросил он по-прежнему любезно.

— Нет.

Мака это удивило. Неужели кто-то успел опередить его?

— Кто же выполнит для вас работу?

— Не ваше собачье дело.

— Вообще-то, это как раз мое дело, но если вы не желаете со мной разговаривать и делиться информацией, придется обратиться к кому-то другому.

— Вот и ищите другого. Всего хорошего.

Мак помрачнел. Ему не хотелось уходить, не выяснив, что происходит.

— Да что с вами такое, капитан? Я вас чем-то обидел?

— Мне нечего вам больше сказать, молодой человек, и буду весьма признателен, если вы покинете борт моего корабля.

Маку его ответ не понравился, но, поскольку добавить к сказанному оказалось нечего, он вернулся в шлюпку.

Капитаны всегда отличались тяжелыми характерами. Вероятно, потому, что так надолго вынуждены были оставлять родные дома, жен и детей.

Он окинул взглядом русло реки. Еще один недавно прибывший корабль — «Джек из Уайтхэвена» — бросил якорь неподалеку от «Принца». Там матросы все еще убирали паруса и связывали канаты в аккуратные бухты, чтобы сложить на палубе. Мак решил сделать следующую попытку с этим судном и попросил лодочника грести к нему.

Капитана он нашел на корме в обществе молодого джентльмена в парике и при шпаге. Он приветствовал их сдержанно, но уважительно, что, как показывал опыт, было наилучшим подходом к таким людям, помогая сразу вызвать доверие с их стороны.

— Капитан! Сэр! Доброго дня вам обоим.

Капитан «Джека» оказался на редкость вежлив.

— И вам доброго дня. Это мистер Тэллоу, сын владельца судна. Какова цель вашего прибытия к нам на борт?

— Не желали бы вы, чтобы трюм вашего корабля уже завтра очистила бригада работающих быстро и на трезвую голову разгрузчиков угля? — вопросом на вопрос отозвался Мак.

— Да! — воскликнул капитан.

— Нет! — одновременно с ним отозвался Тэллоу.

Шкипер не смог скрыть удивления и вопросительно посмотрел на хозяина своего судна. Молодой человек обратился к гостю:

— Вы ведь Макэш, не так ли?

— Да, и, насколько мне известно, капитаны уже начали воспринимать мое имя как гарантию добросовестной работы…

— Мы не нуждаемся в ваших услугах, — оборвал его Тэллоу.

Второй отказ уже несколько взвинтил Мака.

— Позвольте поинтересоваться почему? — спросил он чуть более резко.

— Мы уже много лет сотрудничаем с Гарри Ниппером из «Раскаленной сковородки», и никогда не имели с ним никаких проблем.

— Я бы не стал столь категорично утверждать, что проблем с ним у нас не было, — вставил реплику капитан.

Тэллоу метнул в него злобный взгляд.

— Но ведь несправедливо, что грузчиков принуждают пропивать почти весь свой заработок, верно?

Тэллоу на мгновение растерялся.

— Я не собираюсь вступать в споры с вам подобными. — Спохватился он почти сразу. — Скажу одно: для вас здесь работы нет. Оставьте нас.

Мак упорствовал:

— Но почему вы хотите, чтобы ваш корабль разгружали целых три дня пьяные и ленивые грузчики, тогда как мои ребята все сделают тщательнее и быстрее?

Капитан, явно не испытывавший большого почтения к сыну хозяина, поддержал его:

— Да, мне бы тоже любопытно было бы узнать причину.

— Не смейте подвергать сомнению мои решения, вы оба, — сердито отозвался Тэллоу.

Он отчаянно стремился сохранить чувство собственного достоинства, но по молодости ему это плохо удавалось.

У Мака зародилось подозрение, казавшееся сейчас вполне оправданным.

— Вам кто-то запретил нанимать мою банду?

Выражение лица Тэллоу подсказало: догадка абсолютно верна.

— Как вы скоро обнаружите, никто на реке не даст больше работу вашей бригаде, как и бандам Райли и Чарли Смита, — раздраженно сказал Тэллоу. — Прошел слух, что вы смутьяны и бунтовщики.

Мак осознал, насколько серьезно обстоят дела, и холодок пробежал у него по спине. Он понимал — Леннокс и остальные предприниматели рано или поздно что-то затеют против него, — но никак не ожидал, что их пакостные намерения поддержат судо-владельцы.

Это его сначала несколько озадачило. Ведь прежняя система не приносила хозяевам кораблей особой пользы. Тем не менее, годами имея дело с предпринимателями, они просто в силу консервативности своих взглядов решили взять сторону старых знакомых, наплевав на выгоду и справедливость.

Не было никакого смысла негодовать и демонстрировать свои истинные чувства. Он спокойно обратился к Тэллоу:

— Я крайне сожалею о принятом вами решении. Оно одинаково плохо скажется на интересах как грузчиков, так и судовладельцев. Надеюсь, со временем вы измените свою позицию. А пока — желаю здравствовать!

Тэллоу промолчал. Маку оставалось только вернуться на берег. Им владело смятение. Он обхватил голову руками и уставился на грязную воду Темзы. С какой стати он осмелился предполагать, что сможет справиться со сплоченной группой богатых, беспринципных и безжалостных предпринимателей? Они обладали связями во властных кругах и получали от них поддержку. А кто такой он? Всего лишь бывший шахтер Мак Макэш из Хьюка.

Ему следовало предвидеть последствия своих действий.

Он выпрыгнул из шлюпки на берег и направился к кофейне «Сент-Льюк», ставшей с недавних пор чем-то вроде его штаб-квартиры. К этому моменту существовало уже не менее пяти бригад разгрузчиков угля, работавших по новой системе. А уже вечером в следующую субботу, когда члены старых банд опять получат свои урезанные чуть ли не в десять раз заработки, многие из них окажутся готовы к переменам и к более выгодной работе с новичками. Однако бойкот со стороны судовладельцев пагубно скажется на их перспективах.

Кофейня располагалась рядом с церковью Святого Луки[353]. В ней подавали не только кофе, но и пиво, и более крепкие напитки. В меню входила простая еда. Причем здесь посетители могли поесть и выпить сидя, тогда как в тавернах было принято стоять.

Внутри он застал Кору, доедавшую бутерброд с маслом. Хотя время давно уже миновало даже обеденное, она только сейчас завтракала: часто ночью ей вообще не удавалось поспать. Мак заказал себе порцию тушеной баранины и малую кружку пива, а потом сел рядом с ней. Она тут же заметила его дурное настроение и спросила:

— Что случилось?

Он рассказал ей о своих проблемах. Пока делился с Корой подробностями, невольно любовался ее нежным лицом. Она оделась для продолжения своей работы в то же оранжевое платье, в котором он впервые встретил ее, спрыснув себя пахучими духами. Она выглядела, как икона Девы Марии, а пахла, как наложница из гарема какого-нибудь султана. Неудивительно, подумал он, что пьяницы с набитыми золотыми монетами кошельками без опаски следовали за ней в самые темные закоулки.

Три из последних шести ночей он провел с ней. Она хотела купить ему на свои деньги новое пальто. Он хотел, чтобы она бросила тот образ жизни, который вела до сих пор. Кора стала для него первой настоящей возлюбленной.

Он как раз заканчивал свою историю, когда вошли Дермот и Чарли. В глубине души он надеялся, что им повезло больше, чем ему самому, но выражения их лиц развеяли все иллюзии. Черная физиономия Чарли несла на себе печать уныния, а Дермот заявил на своем ирландском говорке:

— Судовладельцы сговорились против нас. На всей реке ни один капитан не желает давать нам работу.

— Будь они прокляты! — воскликнул Мак.

Стало очевидно, что бойкот оказывался действенным и у них возникли крупные неприятности.

Ему пришлось пережить и подавить в себе краткий приступ праведного гнева. Все, чего он добивался, это права тяжко трудиться и заработать достаточно, чтобы купить свободу для своей сестры, но ему постоянно вставляли палки в колеса люди, у которых и так денег куры не клевали.

— Нам конец, Мак, — сказал Дермот.

Но его покорная готовность сдаться рассердила Мака больше, чем сам по себе бойкот.

— Конец? — презрительно переспросил он. — Ты мужчина или жалкая тряпка?

— А что мы сможем предпринять? — спросил Дермот. — Если капитаны перестанут нанимать наши банды, люди вынуждены будут вернуться к прежней системе. Им надо на что-то жить.

Почти не задумываясь, Мак подал идею:

— Мы можем организовать забастовку.

Двое его товарищей промолчали.

— Забастовку? — повторила слово Кора.

Мак выдал первое, что пришло ему в голову, но затем, после недолгих размышлений, понял, что только в этом заключался единственный реальный выход из положения.

— Все разгрузчики угля хотят перемен, насколько мне известно, — сказал он. — Мы попытаемся уговорить их прекратить работать на своих предпринимателей. И тогда судовладельцам придется поневоле нанимать новые банды.

Дермот не скрывал скептицизма.

— А если хозяева судов по-прежнему станут отказываться предоставлять работу нам?

Его пессимизм сильно действовал Маку на нервы. Почему люди всегда ждут от будущего только чего-то для них неблагоприятного?

— В таком случае уголь вообще перестанут доставлять на берег.

— А на какие шиши станут жить грузчики?

— Они могут себе позволить несколько дней не трудиться. Им не впервой. Вспомни, как часто случается, что углевозы не прибывают в гавань, и тогда без работы остаются все.

— Это, положим, верно. Но продержаться долго нам не удастся.

Маку уже хотелось кричать от злости.

— Хозяева кораблей и власти тоже долго не протянут. Лондон постоянно нуждается в поступлении угля!

Дермот все еще боролся со своими сомнениями. И Кора вмешалась очень своевременно:

— А что еще ты можешь предложить, Дермот?

Дермот морщил лоб в задумчивости, но теперь недолго, а затем его лицо прояснилось.

— Мне ненавистна мысль о возвращении к старой системе. Я готов попытаться, и пусть все катится к черту!

— Вот и отлично! — Мак почувствовал облегчение.

— Я однажды участвовал в стачке, — по-прежнему угрюмо заявил Чарли. — От забастовок особенно сильно страдают жены рабочих.

— Когда это ты бастовал? — спросил Мак.

У него самого не было никакого личного опыта. Информацию о стачках он черпал исключительно из газет.

— Три года назад в Тайнсайде. Я вкалывал тогда на угольной шахте.

— Я вообще впервые слышу, что ты когда-то был шахтером. — Ни Маку, как и никому другому в Хьюке, никогда в голову не приходило, что шахтеры тоже способны забастовать. — Чем же все закончилось?

— Владельцу шахты пришлось уступить нашим требованиям, — признался Чарли.

— Ну, вот видишь! — с триумфом воскликнул Мак.

Но снова вмешалась Кора, только гораздо более взволнованным тоном:

— Не забывай, Мак, что здесь тебе придется иметь дело не с северными землевладельцами. Тебе будут противостоять хозяева лондонских таверн — подонки, каких свет не видывал. Они запросто наймут негодяя, который проникнет к тебе ночью и спящему перережет глотку.

Мак заглянул ей в глаза и понял, что она искренне опасается за его жизнь.

— Я приму меры предосторожности, — попытался успокоить он ее.

Она скептически усмехнулась, но промолчала.

— Но нам еще только предстоит убедить людей пойти на стачку, — заметил Дермот.

— Здесь ты совершенно прав, — сказал Мак рассудительно. — Какой смысл обсуждать вопрос вчетвером, словно мы обладаем полномочиями принимать решение за всех? Мы созовем общее собрание. Который теперь час?

Они бросили взгляды в окна. Наступал вечер.

— Должно быть, около шести, — высказала предположение Кора.

Мак продолжал:

— Банды, у которых есть на сегодня работа, закончат с наступлением темноты. Вы вдвоем пройдете по всем окрестным тавернам и сообщите о собрании.

Оба кивнули в ответ. А Чарли сказал:

— Мы не сможем собраться здесь. Слишком тесно. А банд насчитывается не меньше пятидесяти.

— При «Веселом Морячке» есть просторный двор, — вспомнил Дермот. — И хозяин не входит в число предпринимателей.

— Прекрасное место, — согласился Мак. — Скажите парням, чтобы явились туда через час после полного заката солнца.

— Придут наверняка не все, — сказал Чарли.

— Но большинство явятся.

— Соберем как можно больше народа, — снова кивнул Дермот.

Они с Чарли сразу же вышли на улицу.

Мак посмотрел на Кору.

— Ты не устраиваешь себе выходной этой ночью? — с надеждой спросил он.

Она покачала головой.

— Мне осталось только дождаться своей сообщницы.

Мака всегда тревожило, что подлинной воровкой была Пег, а наказание могла понести прежде всего Кора.

— Как бы мне хотелось найти для этой девочки занятие, чтобы она могла бросить воровство, — сказал он.

— Зачем?

Ее вопрос всерьез озадачил его.

— Но это же очевидно…

— Что для тебя очевидно?

— Будет лучше, если из нее вырастет честная женщина.

— В каком смысле лучше?

Мак отчетливо услышал злые нотки в вопросах Коры, но прекратить разговор уже не мог.

— Она занимается слишком опасными делами. Кончится тем, что ее тоже вздернут в Тайберне.

— Значит, по-твоему, ей будет лучше скрести полы в кухне какого-нибудь богатого дома, чтобы ее избивала повариха и насиловал хозяин?

— Не думаю, что каждую служанку при кухне непременно насилуют…

— Любую хорошенькую — непременно. И чем я стану зарабатывать без нее?

— Ты могла бы найти себе другое занятие очень легко. Ты умна, красива…

— Но я вовсе не хочу искать себе другое занятие, Мак. Я хочу продолжать прежнее.

— Почему?

— Мне оно нравится. Люблю нарядно одеваться, пить джин, флиртовать с мужчинами. Я помогаю красть у тупых мужланов, имеющих больше денег, чем они заслуживают. Это приятно волнует, дается легко, а мои заработки в десять раз превышают жалованье какой-нибудь портнихи, продавщицы или официантки в кофейне.

Мака ее слова повергли в шок. Он всегда предполагал, что она участвует в воровстве по необходимости. Открытое заявление, что ей нравилось воровать, противоречило всем его представлениям о ней.

— Даже не знаю, что тебе сказать в ответ на это.

— Ты и сам вроде бы умный мужчина, Мак, но ни черта не понимаешь в этой жизни.

Прибыла Пег. Она была бледна, еще сильнее отощала и казалась смертельно уставшей. Впрочем, как всегда.

— Ты хотя бы успела позавтракать? — спросил Мак.

— Нет, — сказала она и села. — Но начала бы со стаканчика джина.

Мак подал знак официантке.

— Принесите тарелку овсяной каши со сливками, пожалуйста.

Пег скорчила гримасу, но как только подали еду, с жадностью накинулась на нее.

Пока она ела, в зал вошел Каспар Гордонсон. Мака его появление чрезвычайно обрадовало. Он сам собирался вскоре отправиться на Флит-стрит, чтобы обсудить бойкот со стороны судовладельцев и идею общей забастовки. И он быстро описал события дня, а вечно неряшливый юрист потягивал бренди.

По мере того как Мак приводил все новые подробности, на лице Гордонсона отображалась нескрываемая тревога. Когда молодой человек закончил, Гордонсон заговорил своим обычным тонким, но звучным голосом:

— Вам следует понимать, что наш правящий класс перепуган. Не только королевский двор и правительство. Страх испытывают все представители так называемой элиты: герцоги и графы, олдермены и судьи, купцы и землевладельцы. Все разговоры о гражданских свободах заставляют их нервничать. А голодные бунты в прошлом и позапрошлом годах отчетливо показали им, на что способен доведенный до крайности народ.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Мак. — В таком случае они выполнят наши требования.

— Совсем необязательно. Среди них возникнут панические предчувствия, что, если они уступят вам однажды, вы захотите получить еще больше. На самом деле они только и мечтают найти удобный предлог, чтобы отдать приказ войскам стрелять по людям.

Мак заметил, что за внешне невозмутимым анализом ситуации Гордонсон прячет глубокую обеспокоенность.

— А им такой предлог в самом деле необходим?

— Да, безусловно. И препятствует их безнаказанности прежде всего Джон Уилкс. Он стал для них настоящей занозой в заднице, не дающей поступать необдуманно. Он ведь обвиняет правительство в деспотизме. И если войска бросят против ни в чем не повинных людей, то еще многие тысячи колеблющихся скажут себе: «Вот оно как! Значит, Уилкс целиком и полностью прав. Нашей страной руководят настоящие тираны». А ведь многочисленные лавочники, ремесленники, булочники и прочие мелкие торговцы участвуют в голосовании на выборах.

— Так какой же предлог нужен правительству?

— Они хотели бы спровоцировать вас. Заставить открыто выступить и перепугать тех, кто еще колеблется, прибегнув к насилию и жестокости. Тогда народ станет больше желать мира и порядка, перестав даже думать о свободе слова и прочих либеральных ценностях. Войска пустят в ход оружие, но вызовут уже не гневные марши протеста, а коллективный вздох облегчения среди обывателей. Никто не посмеет осудить насилие в ответ на насилие. Всеобщего возмущения правящему классу можно будет больше не опасаться.

Мак был заинтригован и испуган одновременно. Он никогда не рассматривал политику в таком ракурсе. Он мог участвовать в обсуждениях сложных теорий, почерпнутых из книг, сам становился беззащитной жертвой несправедливых законов, но это стало чем-то новым, остановкой на полпути между первым и вторым. Он вступал в зону, где противоборствующие силы сталкивались и сражались друг с другом, а правильно или неверно избранная тактика могла повлиять на исход противостояния. Вот она, осознал он, политика в ее реальном виде, со всеми ее подлинными угрозами.

Гордонсон лишился всякой завораживающей прежде ауры: он выглядел откровенно встревоженным и таким же беззащитным, как и сам Мак.

— Я втянул вас в опасную ситуацию, — сказал он, — и если вы погибнете, ваша смерть тяжким грузом ляжет на мою совесть.

Его страх начал постепенно передаваться Маку. Четыре месяца назад я был простым шахтером, размышлял он, а ныне превратился во врага правительства, в человека, которого они охотно убили бы. Сам ли я напросился на это? Но ведь на нем теперь лежала огромная ответственность. Как Гордонсон чувствовал себя в ответе за него самого, он обязан был позаботиться о разгрузчиках угля. Он не смог сбежать и спрятаться, покрыв себя позором, ославившись как последний трус. Он поставил людей в трудное положение, и теперь видел свой долг в том, чтобы вывести их из него.

— Что же, по вашему мнению, нам следует делать? — спросил он у Гордонсона.

— Если ваши парни согласятся бастовать, вашей задачей станет держать их под контролем. Вам необходимо будет предотвращать попытки поджога кораблей, расправ со штрейкбрехерами, осад и блокады таверн, принадлежащих предпринимателям. Как вы сами понимаете, вы не пастырь стада овечек. Вы стали лидером мужчин, которые молоды, сильны и озлоблены, и, начав бастовать, способны спалить весь Лондон.

— Мне кажется, я справлюсь с ролью лидера, — сказал Мак. — Они прислушиваются ко мне и относятся с уважением.

— Более того, они вас чуть ли не боготворят, — заметил Гордонсон. — И этим только подвергают еще большей опасности. Вы подлинный вожак, и правительство может подавить забастовку, осудив и повесив вас. С того момента, когда грузчики выскажутся за стачку, вы окажетесь в смертельно рискованной ситуации.

Мак уже жалел, что вообще употребил слово «забастовка».

— Как мне поступить? — спросил он.

— Покиньте место своего постоянного проживания и переберитесь в другое. Держите новый адрес в секрете от всех, кроме нескольких самых верных и преданных друзей.

— Переезжай ко мне, — предложила Кора.

Мак даже сумел улыбнуться. Хотя бы одна проблема имела простое решение.

Гордонсон продолжал:

— Не появляйтесь на улицах в дневное время. Приходите на митинги и сразу исчезайте. Превратитесь в призрак.

Звучит несколько странно, подумал Мак, но страх заставил его принять советы всерьез.

— Хорошо. Усвоил.

Кора поднялась, чтобы уйти. К изумлению Мака, Пег обвила его руками и крепко обняла.

— Будь осторожен, шотландский король Джок, — сказала она. — Не напорись на нож.

Мак все еще не переставал удивляться, как они тревожились за него, и был сейчас до глубины души тронут. А ведь он был знаком с этими людьми всего три месяца — совсем короткий срок.

Кора поцеловала его в губы и вышла наружу, уже соблазнительно покачивая бедрами при каждом шаге. Пег последовала за ней.

Вскоре Мак и Гордонсон тоже направились в сторону «Веселого морячка». Сгустилась тьма, но на Уоппинг-Хай-стрит царило оживление, свечи мерцали в дверях таверн, в окнах домов, в переносных фонарях прохожих. Наступил отлив, дно реки обнажилось вдоль берегов, и оттуда доносился бивший в нос гнилостный запах.

Мак с изумлением увидел, что двор таверны до отказа забит народом. В Лондоне насчитывалось не менее восьмисот разгрузчиков угля, и по меньшей мере половина из них пришла на собрание. Кто-то наспех соорудил из досок грубое подобие трибуны на приподнятой платформе, разместив для освещения по углам четыре ярко пылавших факела.

Мак протиснулся сквозь толпу. Все узнавали его. Каждому хотелось переброситься с ним словом или похлопать по плечу. Новость о его прибытии распространилась быстро, и раздались приветственные возгласы. К моменту, когда он добрался до платформы, они перешли почти в рев. Он поднялся на трибуну и оглядел людей. Сотни чумазых от угольной пыли лиц ответили ему взглядами, отчетливо различимыми при свете факелов. Ему пришлось не без труда сдержать навернувшиеся слезы — настолько благодарен он был им за доверие и поддержку. Говорить он пока не мог. Слишком неумолчный стоял шум. Он поднял руку, призывая к тишине, но ничего не добился. Кто-то продолжал выкрикивать его имя, некоторые скандировали:

— Уилкс — это свобода!

Звучали и другие лозунги.

Но постепенно над всеми остальными начал доминировать один, пока все не стали повторять только одно слово:

— Бастуем! Бастуем! Бастуем!

Мак стоял, смотрел на них и думал: что же я наделал?

Глава 21

Джей Джеймиссон к завтраку получил записку от своего отца. Она была типично для него краткой.

«Гровнор-сквер, 8 часов утра.

Приходи для встречи со мной ко мне в контору ровно в полдень.

Дж. Дж.»

Ему сразу же пришла в голову мысль, что отец каким-то образом узнал о сделке, заключенной им с Ленноксом, и он ощутил острый укол чувства вины.

До некоторых пор все шло просто превосходно. Судовладельцы бойкотировали новые бригады разгрузчиков, как и хотел Леннокс, и он тоже выполнил свое обещание — вернул Джею долговые расписки. Но затем грузчики устроили общую забастовку, и уголь не поступал на лондонские склады целую неделю. Неужели отец выяснил, что ничего подобного не случилось бы, если бы не карточные долги сына? Джей ужаснулся, стоило только подумать об этом.

Как обычно, он отправился в лагерь своего полка в Гайд-парке и получил у полковника Крэнбро разрешение покинуть расположение части к середине дня. Все утро ему с трудом удавалось справляться с волнением. Его мрачное настроение передалось солдатам, и даже лошади нервничали, словно чуяли нечто неладное.

Церковные колокола отбивали двенадцать, когда он входил в расположенное у реки главное здание конторы и склада компании Джеймиссона. Пыльный воздух внутри пропитывали тем не менее самые приятные ароматы — кофе и корицы, рома и портвейна, перца и апельсинов. Это всегда напоминало Джею о детстве, когда бочки и ящики с чаем представлялись ему просто огромными. Он и сейчас словно снова оказался ребенком, напроказившим и вызванным для заслуженного наказания. Джей пересек просторный склад, бегло отвечая на приветствия сотрудников фирмы, и поднялся по несколько шаткой деревянной лестнице к офису и бухгалтерии. Миновав приемную, в которой работали клерки, он зашел в кабинет отца — угловую комнату, где повсюду висели карты, пачки счетов и картины с изображениями кораблей.

— Доброе утро, папа, — сказал он. — А где Роберт?

Его старший брат обычно почти неотлучно находился подле отца.

— Ему пришлось отправиться в Рочестер. Но дело сейчас касается скорее тебя, чем его. Меня хочет видеть сэр Филип Армстронг.

Армстронг считался правой рукой государственного секретаря виконта Уэймута. У Джея окончательно разыгрались нервы. Неужели у него возникли проблемы не только с отцом, но и правительством?

— Что понадобилось от тебя Армстронгу?

— Ему нужно добиться немедленного прекращения стачки, и он знает, что мы послужили причиной ее начала.

«Непохоже, чтобы все это имело хоть какое-то отношение к моим долгам», — подумал Джей. Но нервное напряжение не спадало.

— Он может явиться сюда в любой момент, — добавил отец.

— Почему он наносит визит тебе сам?

Обычно столь крупные государственные чиновники вызывали людей к себе в правительственный комплекс на Уайтхолле.

— Желает соблюсти секретность, как я полагаю.

Прежде чем Джей успел задать очередной вопрос, дверь распахнулась и вошел Армстронг. И отец и сын проворно вскочили на ноги. Армстронг был мужчиной средних лет, одетый в официальной манере с париком на голове и со шпагой на поясном ремне. Причем голову он держал горделиво высоко, как будто стремясь показать, что редко снисходит до вмешательства в заурядные коммерческие процессы. Отец его недолюбливал. Джей мог заметить это, прочитав выражение лица сэра Джорджа, когда он пожимал высокому гостю руку и приглашал присаживаться.

От предложенного бокала вина Армстронг отказался.

— Забастовка должна прекратиться, — сразу перешел к сути он. — Разгрузчики угля парализовали работу половины промышленных предприятий Лондона.

— Мы попытались поставить матросов на выгрузку угля, — сказал сэр Джордж. — На день или два это помогло решить проблему.

— А что пошло не так потом?

— Их уговорами или запугиванием заставили присоединиться к забастовщикам.

— Как и лодочников, — с раздражением заметил Армстронг. — А еще до начала стачки грузчиков возникли сложности с портными, ткачами, шляпными мастерами, рабочими лесопилок… Так больше продолжаться не может.

— Но почему вы пожелали посетить именно меня, сэр Филип?

— Потому что, насколько я понимаю, вы стали главным инициатором бойкота со стороны судовладельцев, который спровоцировал стачку.

— Да, это верно.

— Могу я поинтересоваться, зачем вы пошли на подобный шаг?

Сэр Джордж выразительно посмотрел на Джея, который судорожно сглотнул и ответил:

— Ко мне обратилась группа предпринимателей, содержащих традиционные бригады разгрузчиков угля. И мы с отцом посчитали, что нельзя допустить нарушения установленных порядков в их работе.

— Уверен, вы поступили правильно, — сказал Армстронг, а Джей подумал: переходи же скорее непосредственно к делу. — Вам известны имена организаторов и лидеров забастовки?

— Разумеется, мне они известны, — кивнул Джей. — Их главарем является человек по имени Малакай Макэш, более известный как просто Мак. В прошлом он работал забойщиком на одной из угольных шахт моего отца.

— Мне нужно, чтобы этого Макэша арестовали и обвинили в нарушении закона о поддержании порядка в государстве. Но все нужно сделать предельно корректно и правдоподобно: никаких подтасованных улик или подкупленных свидетелей. Придется спровоцировать настоящий бунт, который возглавят как раз эти самые бастующие грузчики. Они пустят в ход огнестрельное оружие против офицеров королевской армии, убив и ранив значительное число солдат.

Джей оказался в полном замешательстве. Значит, Армстронгу требовалось, чтобы Джеймиссоны сами спровоцировали кровавые события? Поразительно!

Однако его отец не подал виду, что удивлен подобным оборотом разговора.

— Вы выразились предельно ясно, сэр Филип. — Он снова посмотрел на Джея. — Ты знаешь, где разыскать Макэша?

— Нет, — ответил он, но, заметив презрительную гримасу на лице сэра Джорджа, поспешил добавить: — Хотя мне не составит труда установить его местонахождение.

* * *

На рассвете Мак разбудил Кору и занялся с ней любовью. Она улеглась в постель уже под утро, вся пропахнувшая табачным дымом. Мак поцеловал ее тогда и сразу снова уснул. Теперь же он полностью очнулся ото сна, а сонной была она сама. Ее тело ощущалось мягким, податливым и расслабленным, кожа нежной, рыжие волосы спутались. Но она поддалась его желанию, обвила руками, тихо постанывала, под конец издала негромкий вскрик наслаждения, но сразу же опять заснула.

Некоторое время он лежал и смотрел на нее. Ее лицо казалось почти совершенным в своей красоте — небольшим, округлым, розовым, с правильными и даже изящными чертами. Однако ее образ жизни все больше и больше тревожил его. Кроме того, ему казалось проявлением бессердечия использование почти ребенка в качестве сообщницы. Но стоило завести с ней разговор об этом, она начинала злиться, а потом нападала с ответными обвинениями. Он тоже оказывался кругом виноват. Жил тут, понимаешь, совершенно бесплатно и охотно питался едой, купленной на ее якобы порочным путем заработанные деньги.

Он вздохнул и встал с постели.

Квартира Коры располагалась на втором этаже сильно обветшавшего дома, стоявшего прямо посреди угольного склада. Сам владелец склада жил в нем когда-то, но как только разбогател, перебрался в место получше. Теперь помещения нижнего этажа он использовал как контору, а комнаты наверху сдавал Коре.

Комнат было две. Одну почти целиком занимала большая кровать. Мебелью для второй служили обеденный стол и стулья. В спальне, кроме того, располагался шкаф, забитый тем, на что Кора тратила почти все свои деньги: одеждой. И у Эстер, и у Энни было всего по два платья. Одно для работы, другое — воскресное. Кора располагала доброй дюжиной нарядов обязательно самых броских расцветок: желтыми, красными, ярко-зелеными и насыщенно-коричневыми. К каждому имелась пара подходившей в тон обуви, невероятное количество чулок, перчаток и платков, как у самой настоящей леди.

Он умылся, быстро оделся и вышел из дома. Через несколько минут уже добрался до жилища Дермота. Семья как раз расправлялась с обычной овсянкой, приготовленной на завтрак. Мак расплылся в улыбке при виде детей. Каждый раз, пользуясь «кундумами» Коры, он гадал, заведет ли он в будущем своих ребятишек. Иногда ему казалось, что хорошо бы иметь малыша от Коры, но стоило вспомнить, чем она зарабатывала на жизнь, идея переставала выглядеть особенно привлекательной.

Мак отказался от предложенной ему порции каши, зная, насколько бедно жило семейство Дермота. Как и Мак, Дермот вынужден был теперь сесть на шею женщине. Его жена работала судомойкой в кофейне по вечерам, а мужа оставляла приглядывать за детьми.

— Тебе пришло письмо, — сообщил Дермот и подал Маку скрепленный сургучной печатью и сложенный вдвое лист бумаги.

Мак узнал почерк, почти неотличимый от его собственного. Письмо было от Эстер. Им моментально овладело тоскливое чувство вины. Предполагалось, что он зарабатывает и откладывает для нее деньги, а на самом деле он бастовал и сидел без гроша в кармане.

— Где у нас сегодня сходка? — спросил Дермот.

Мак каждый день встречался с группой своих основных помощников в новом месте.

— В подсобке на задах таверны «Голова Королевы», — ответил Мак.

— Я передам остальным.

Дермот немедля надел шляпу и вышел.

Мак распечатал письмо и начал читать.

Новостей оказалось предостаточно. Энни забеременела, и, если родится мальчик, они назовут его Маком. У него невольно навернулись слезы на глаза. Джеймиссоны строили новую шахту на территории усадьбы Хай Глен во владениях Хэллимов. Действовали они быстро, и Эстер буквально через несколько дней переводили туда работать на переноску добытого угля. Вот это известие удивило Мака. Он хорошо помнил заявление Лиззи, что она никогда не допустит добычи угля на землях Хай Глена. Жена преподобного мистера Йорка заболела лихорадкой и померла. Тут ничему поражаться не приходилось — супруга священника всегда отличалась слабым здоровьем и постоянно хворала. Наконец Эстер напоминала, что все еще полна решимости покинуть Хьюк, как только Мак накопит достаточную для этого сумму.

Он сложил листок и сунул в карман. Сейчас он не мог позволить чему бы то ни было подорвать его веру в свою правоту и помешать довести стачку до победного конца. Как только забастовка увенчается успехом, он сумеет начать собирать нужные для Эстер деньги.

Он расцеловал детишек Дермота и отправился в таверну «Голова Королевы».

Его сподвижники уже начали постепенно собираться там. Мак сразу перешел к главному.

Одноглазый Уилсон, грузчик, отправленный проверить, не встали ли на якорь вдоль реки новые суда, доложил, что с утренним приливом прибыли два углевоза.

— Оба из Сандерленда, — уточнил он. — Я поговорил с моряками, сошедшими на берег.

Мак обратился к Чарли Смиту:

— Поднимись на борт этих кораблей и побеседуй с капитанами, Чарли. Объясни им, почему мы бастуем, и попроси проявить терпение. Им придется подождать. Скажи, что мы надеемся на скорые уступки со стороны судовладельцев и на разрешение для наших банд разгружать уголь.

Одноглазый вмешался:

— Зачем посылать туда ниггера? Шкиперы охотнее прислушаются к словам англичанина.

— Я тоже англичанин! — как всегда в таких случаях возмущенно напомнил Чарли.

Мак дополнил его реплику своим веским доводом:

— Большинство из этих капитанов родились среди угольных шахт северо-востока, а Чарли говорит в точности с их акцентом. И вообще, он уже выполнял подобные поручения, доказав всем, что из него получился бы хороший посол.

— Только без обид, Чарли, — примирительно сказал Одноглазый.

Чарли в ответ пожал плечами и сразу ушел, чтобы выполнить полученное задание. Во двор вбежала женщина, чуть не столкнувшись с ним, и приблизилась к столу, за которым сидел Мак. Она раскраснелась и тяжело дышала. Мак узнал в ней Сайри, жену воинственно настроенного разгрузчика угля Бастера Макбрайда.

— Мак, парни поймали матроса, перевезшего на берег мешок с углем. Боюсь, Бастер не сдержится и убьет его.

— Где они сейчас?

— Моряка заперли в сарае рядом с «Лебедем», но Бастер крепко поддал и хочет повесить его вниз головой на башне с часами, а остальные только подбивают его на это.

Такого рода ситуации возникали постоянно. Многие грузчики порывались перейти к насильственным действиям. До сих пор Маку удавалось сдерживать их кровожадные порывы. Он остановил сейчас свой выбор на крепкого сложения, но добродушном молодом человеке по имени Пигскин Поллард.

— Отправляйся туда и угомони ребят, Пигскин. Нам только убийства недоставало. Нельзя допустить этого.

— Уже иду, — отозвался тот.

Явился Каспар Гордонсон с пятнами от яичницы на рубашке и с запиской в руке.

— Выяснилось, что целый караван из барж доставляет уголь в Лондон по реке Ли. Он должен прибыть к шлюзу в Энфилде сегодня после обеда.

— Энфилд, — повторил Мак. — Далеко отсюда?

— Двенадцать миль, — ответил Гордонсон. — Сможем добраться туда к полудню даже пешком.

— Отлично. Мы должны захватить шлюз и не дать баржам пройти через него. Хочу сделать это сам. С собой возьму человек двенадцать из самых надежных.

Пришел еще один из разгрузчиков угля.

— Толстяк Сэм Барроуз, хозяин «Зеленого человечка», вербует банду, чтобы освободить от угля трюм «Духа Джарроу», — объявил он.

— Тяжко ему придется, — отпустил комментарий Мак. — Толстяка Сэма никто не любит. Он ни разу в жизни не расплатился с рабочими честно. Но нам все равно нужно приглядывать за его таверной. Уилл Тримбл, иди туда и все разнюхай. Дай мне знать, если возникнет опасность, что Сэму все же удастся собрать бригаду из шестнадцати человек.

* * *

— Он зарылся в какую-то нору, — сказал Сидни Леннокс. — Больше не живет на прежней квартире, и никто не знает, где он прячется.

Джею чуть не стало дурно. Ведь в присутствии сэра Филипа Армстронга он пообещал отцу быстро найти Макэша. Теперь приходилось сожалеть о легкомысленном обещании. Если он потерпит неудачу, не сдержит слова, придется вдоволь наслушаться от сэра Джорджа презрительных оскорблений.

Он в значительной степени надеялся на помощь Леннокса в поисках Макэша.

— Но если он прячется, то как ему удается руководить забастовкой? — спросил Джей.

— Каждое утро он появляется в одной из кофеен. Всякий раз в другой. А его подручные каким-то образом узнают, где встретиться с ним. Он дает им инструкции и пропадает до следующего утра.

— Кто-то обязан знать место его ночевок, — без особого оптимизма сказал Джей. — Если мы сможем найти его, то и забастовку сумеем прекратить.

Леннокс кивнул. Он как никто другой желал, чтобы стачка разгрузчиков угля потерпела провал.

— Думаю, Каспару Гордонсону все известно.

Джей помотал головой.

— Нам это ничего не даст. У Макэша есть подружка?

— Да. Кора. Но она — железная женщина и ничего не скажет.

— Должен быть кто-то еще.

— Есть у меня на примете одна маленькая девчушка, — протянул Леннокс задумчиво.

— Девчушка?

— Торопыга Пег. Она занимается кражами вместе с Корой. Вполне возможно…

* * *

В полночь кофейня «Лорд Арчер» была заполнена офицерами, джентльменами и шлюхами. В воздухе висел густой табачный дым и запах разлитого и уже подкисшего вина. В углу играл скрипач, но его музыку полностью заглушали десятки разгоряченных голосов, неумолчные разговоры клиентов.

Сразу за несколькими столами шла карточная игра, но Джей воздерживался от участия. Он просто пил. Замысел состоял в том, чтобы притвориться мертвецки пьяным, и поначалу он незаметно выливал на пол содержимое своих бокалов с бренди, но постепенно все же выпил основательно, и теперь ему уже не приходилось прилагать особых усилий, делая вид, что он с трудом держится на ногах. Чип Мальборо лакал бренди без всяких уловок весь вечер, но он вовсе не выглядел человеком, перебравшим спиртного.

Джей мог бы даже получать удовольствие от выпивки, но ему мешала непрестанная тревога. Отец не пожелает слушать никаких объяснений и оправданий. Джей обязан добыть новый адрес Макэша. Он даже какое-то время обдумывал такой вариант: назвать вымышленный адрес, а потом заявить, что Макэш успел съехать и оттуда. Но нет! Он знал — отец непременно поймает его на лжи.

А потому продолжал медленно напиваться в «Арчере», надеясь встретить здесь Кору. Время от времени с ним пытались заигрывать многие девицы, но ни одна не подходила под описание внешности Коры: красивое лицо, огненно-рыжие волосы, лет девятнадцати или двадцати. Каждый раз они с Чипом недолго флиртовали со шлюхами, но те скоро понимали, что всерьез эти двое ими не интересуются, и перемещались к следующей потенциальной жертве. Присутствовал в зале и Сидни Леннокс, исподволь наблюдая, покуривая трубку и играя в фараона по маленькой.

Джей уже начал думать, что этой ночью их постигнет неудача. В районе Ковент-Гардена роились сотни девушек, похожих на Кору. Судя по всему, ему придется все повторить завтра или даже послезавтра, прежде чем он столкнется с ней. А дома ждала жена, которая не понимала, почему он должен проводить вечера в злачном месте, куда не ходили порядочные леди.

Но только лишь стоило ему мечтательно подумать о возвращении домой в теплую постель к Лиззи, готовой для любовных утех, как в кофейню вошла Кора.

Джей сразу понял, что это она. Кора заметно превосходила своей привлекательностью всех остальных женщин в зале, а ее волосы действительно имели оттенок пламени, пылавшего в камине. Впрочем, одевалась она как типичная проститутка — в красное шелковое платье с глубоким вырезом и в красные туфли с пряжками в виде бабочек. Помещение она оглядела явно наметанным взглядом профессионалки.

Джей бросил взгляд на Леннокса, который медленно кивнул в ответ дважды.

Слава богу, подумал он.

Посмотрел на Кору, встретился с ней глазами и улыбнулся.

В выражении ее лица ему померещился легкий признак узнавания, словно она догадывалась, кто он такой, но затем Кора тоже улыбнулась ему и подошла.

Джей нервничал, и ему пришлось напомнить самому себе о необходимости пустить в ход свое обычное мужское очарование. Его обаяние прежде безотказно действовало на сотни женщин. Он поцеловал ей руку. От нее пахло терпкими духами с преобладавшим в них ароматом сандалового дерева.

— Я считал, что знаю всех красавиц в Лондоне, но, как теперь понимаю, ошибался, — галантно начал он. — Меня зовут капитан Джонатан, а это мой друг капитан Чип.

Джей решил не называть своего подлинного имени, опасаясь, что Мак мог упоминать о нем в присутствии Коры. Если бы она действительно узнала, кто он такой, то несомненно почуяла бы подвох.

— А я — Кора, — представилась она и пристально всмотрелась в лица обоих. — Какая вы симпатичная пара. Право же, я затрудняюсь в выборе и не понимаю, который из двух капитанов нравится мне больше.

— Я происхожу из более знатной семьи, чем Джонатан, — заявил Чип.

— Зато мое семейство богаче, — парировал Джей таким тоном, что все трое рассмеялись.

— Если вы так богаты, угостите меня бокалом бренди, — попросила она.

Джей подозвал официанта и предложил Коре присесть за их стол.

Она пристроилась на скамье, протиснувшись между ним и Чипом. От него сильно разило джином. Он бросил нескромный взгляд на ее обнаженные плечи, а потом на ложбинку между грудями в декольте. Поневоле он сравнивал ее с женой. Лиззи была ниже ростом, но пышнее. Обладала более широкими бедрами и шикарным бюстом. Высокорослая Кора отличалась изящной стройностью фигуры, а ее груди напоминали ему два яблока, выложенных рядом на блюде.

Она еще раз внимательно пригляделась к нему и спросила:

— Мы с вами раньше не встречались?

Вопрос заставил его встревожиться. Не могли их дорожки пересечься где-то прежде? Нет, исключено, решил Джей.

— Я так не думаю, — ответил он.

Если бы она в самом деле узнала его, то игра уже прекратилась бы.

— Ваше лицо кажется мне знакомым. Мы с вами точно никогда не общались, но я вас где-то видела.

— Зато теперь нам выпала возможность познакомиться поближе, — сказал он с несколько натянутой улыбкой.

Затем завел руку назад и нежно погладил ее шею. Она прикрыла глаза, словно прикосновение доставило ей удовольствие, и Джей постепенно начал расслабляться.

Она вела себя столь непринужденно, и он почти забыл, что такого рода женщины всегда только притворяются. Положила руку ему на бедро очень близко от промежности. Ему пришлось напомнить себе о необходимости не слишком увлекаться. Он ведь тоже всего лишь играл свою роль. Теперь оставалось пожалеть, что выпил слишком много. Нужно сохранять по возможности полную ясность ума.

Подали ее бренди, и она залпом осушила бокал.

— Нам надо пройтись, мой милый мальчик, — сказала она. — Подышим свежим воздухом, прежде чем на тебе лопнут бриджи.

Джей понял, до какой степени стала заметна его мощная эрекция, и густо покраснел.

Кора поднялась и направилась к двери, и Джей последовал за ней.

Когда они вышли наружу, она обняла его за талию и повела вдоль колоннады тротуара на площади Ковент-Гарден. Он дальше запустил руку через ее плечо, добрался до выреза платья и принялся ласкать сосок одной из грудей. Она хихикнула и свернула в ближайший проулок.

Они обнимались и целовались, а он теперь мог с наслаждением пожимать обе ее груди. Джей напрочь забыл о Ленноксе и их плане. Он слишком хотел обладать Корой — такой теплой, разгоряченной, похотливой. А ее руки проворно работали, расстегивая на нем жилет, тоже поглаживая его грудь, проникая под бриджи. Он сунул язык ей в рот и одновременно попытался задрать нижние юбки. Его обнажившийся живот обдало волной холодного воздуха.

Неожиданно у него за спиной раздался детский крик. Кора вздрогнула и оттолкнула Джея от себя. Она посмотрела через его плечо, а потом повернулась, явно собираясь сбежать, но тут рядом возникла фигура Чипа Мальборо, который схватил ее и не дал сделать ни шага.

Джей тоже повернулся и увидел, как Леннокс пытается удержать отчаянно сопротивляющуюся, царапающуюся и извивающуюся всем телом малолетку. Пока они боролись, девочка-подросток выронила на тротуар несколько предметов. Даже при тусклом свете Джей узнал собственный бумажник, карманные часы, шелковый носовой платок и серебряную печать. Она обчистила его карманы, когда он увлеченно целовался с Корой. А ведь он был готов к этому, но тем не менее ничего не почувствовал. Уж слишком увлекся не той частью своей роли, на которой следовало сосредоточиться.

Девчонка перестала сопротивляться, и Леннокс громогласно заявил:

— Мы доставим вас обеих к мировому судье. Карманная кража — преступление, караемое повешением.

Джей боязливо озирался по сторонам, ожидая, что внезапно покажутся сообщники Коры и вступятся за нее, но скоро убедился: суматоха в проулке не привлекла ничьего внимания.

Чип бросил взгляд на промежность Джея и с ухмылкой сказал:

— Можете убрать свое оружие, капитан Джеймиссон. Сражение закончилось.

* * *

Многие богатые и могущественные люди избирались мировыми судьями. Сэр Джордж Джеймиссон не был исключением. И хотя он никогда не участвовал в открытых судебных процессах, закон наделял его правом проводить разбирательства прямо на дому. В его власти было приговорить провинившихся к порке, клеймению и тюремному заключению на ограниченные сроки. Более серьезных преступников ему надлежало передавать в Олд Бейли для настоящего суда над ними.

Он дожидался Джея и потому не ложился спать, но не мог не раздражаться из-за того, что приходилось бодрствовать так долго.

— Я ждал вас не позже десяти часов вечера, — сердито сказал он, когда они все ввалились к нему в гостиную на Гровнор-сквер.

Коре связали руки, и ее силком тащил за собой Чип Мальборо.

— Стало быть, вы нас ждали, вот оно как! — воскликнула она. — Вы все нарочно подстроили, грязные свиньи!

Сэр Джордж резко сказал:

— Закройте рот, или я прикажу выпороть вас на площади еще до начала разбирательства.

Кора безусловно поверила в серьезность его намерений и замолчала.

Сэр Джордж положил перед собой на стол лист бумаги и обмакнул кончик пера в чернильнице.

— Заявителем является Джей Джеймиссон, эсквайр. Он подал жалобу на то, что стал жертвой карманной кражи, совершенной…

Леннокс вмешался:

— Ее зовут Торопыга Пег, сэр.

— Я не могу записывать клички, — рявкнул сэр Джордж. — Каково ваше подлинное имя, дитя мое?

— Пегги Нэпп, сэр.

— А как зовут эту молодую женщину?

— Кора Хиггинс, — назвала себя Кора.

— Стал жертвой карманной кражи, совершенной Пегги Нэпп при соучастии Коры Хиггинс. Свидетелями противоправного деяния были…

— Сидни Леннокс, владелец таверны «Солнце» в Уоппинге.

— А также капитан Мальборо?

Но Чип поднял руку в протестующем жесте.

— Мне бы не хотелось упоминания в деле моего имени, если свидетельства мистера Леннокса достаточно.

— Вполне достаточно, уверяю вас, капитан, — ответил сэр Джордж. Ему всегда приходилось соблюдать с Чипом особую вежливость и обходительность, поскольку он задолжал его отцу немалую сумму. — Весьма благородно с вашей стороны стало само по себе участие в задержании этих воровок. Итак, могут ли обвиняемые что-либо сказать в свое оправдание?

— Я вовсе не ее сообщница, — тут же заявила Кора. — Никогда прежде не встречалась с этой девочкой.

Пег охнула и посмотрела на Кору так, словно ушам своим не верила, но Кора невозмутимо продолжала:

— Я просто вышла на прогулку с этим милым молодым человеком, вот и все. И даже не догадывалась, что она залезла в его карманы.

Встрял Леннокс:

— Эти двое прекрасно знакомы друг с другом и всегда работают в паре, сэр Джордж. Я неоднократно видел их вместе.

— Для меня ваших показаний вполне достаточно, — сказал сэр Джордж. — Вы обе отправитесь в Ньюгейтскую тюрьму по обвинению в карманной краже.

Пег расплакалась. Кора побелела от страха.

— Зачем вы все так поступили с нами? — спросила она. Затем указала пальцем на Джея: — Вы намеренно поджидали меня в кофейне «Арчер». — Потом обратилась к Ленноксу: — А вы последовали за нами. Что касается вас, сэр Джордж Джеймиссон, то вы допоздна не ложились спать специально, чтобы выдвинуть против нас обвинения, хотя вам давно полагалось бы нежиться в своей постели. В чем смысл этих действий? Чем мы с Пег обидели лично вас?

Сэр Джордж проигнорировал ее прямые вопросы.

— Капитан Мальборо, сделайте одолжение, выведите из комнаты эту женщину, и пусть она некоторое время побудет под вашей охраной. — Они дождались, чтобы Чип выволок Кору из гостиной и плотно закрыл дверь. После чего сэр Джордж обратился к Пег: — Теперь скажите мне, дитя мое, вам известно, какое наказание ожидает карманных воров?

Девочка побледнела и крупно дрожала.

— Галстук шерифа, — прошептала она.

— Если вы имеете в виду повешение, то совершенно правы. Но знаете ли вы, что некоторых людей не казнят за такое преступление, а высылают в Америку?

Пег кивнула.

— У таких людей обычно есть влиятельные друзья, которые заступаются за них и уговаривают судью проявить милосердие. Вы имеете подобных друзей?

Она отрицательно помотала головой.

— Плохо. Но что, если я вам скажу, что сам готов выступить в роли вашего влиятельного друга и замолвить за вас словечко?

Она подняла на него взгляд, и лучик надежды на мгновение осветил ее маленькое личико.

— Но и вам придется оказать мне важную услугу.

— Какую услугу? — спросила она.

— Я спасу вас от виселицы, если вы расскажете мне, где сейчас живет Мак Макэш.

В комнате надолго воцарилось молчание.

— На втором этаже дома посреди угольного склада на Уоппинг-Хай-стрит, — тихо сказала потом Пег и бурно разрыдалась.

Глава 22

Мак с удивлением обнаружил, что проснулся в одиночестве. Никогда прежде Кора не задерживалась до наступления рассвета. Конечно, он прожил с ней вместе всего две недели и не мог знать всех ее привычек, но все равно встревожился.

Он встал с постели и подчинился своему обычному распорядку. Утро провел в кофейне «Сент-Льюк», рассылая записки и получая сообщения. Он всех расспрашивал, не встречалась ли им Кора, не видели ли ее где-нибудь, но ему ничего не удалось выяснить. Одного из помощников отправил в таверну «Солнце», чтобы поговорить с Торопыгой Пег, но, как оказалось, она тоже отсутствовала всю ночь и до сих пор не вернулась.

После обеда он сам дошел до Ковент-Гардена, посетив все тамошние таверны и кофейни, разговаривая с официантками и шлюхами. Несколько человек признались, что видели Кору прошлой ночью. Официантка из «Лорда Арчера» заметила, как она уходила с богатым и сильно пьяным молодым человеком. Затем след Коры обрывался.

Позже Мак добрался до дома Дермота в Спайталфилдсе, надеясь узнать хоть какие-то новости там. Дермот на ужин кормил детей бульоном, сваренным на костях без мяса. Он тоже искал Кору весь день, но никто о ней не мог толком ничего сказать.

Мак вернулся домой с наступлением темноты, рассчитывая застать Кору в квартирке над угольным складом, лежащей на кровати в одном нижнем белье и ждущей его. Но там его ждали лишь холод, мрак и пустота.

Он зажег свечу и сел, предаваясь невеселым размышлениям. Снаружи на Уоппинг-Хай-стрит таверны начали заполняться клиентами. Хотя разгрузчики угля бастовали, они ухитрялись находить деньги на пиво. Маку и хотелось бы присоединиться к ним, но из соображений безопасности он не появлялся по вечерам в тавернах.

Он съел хлеба с сыром и попытался читать роман «Тристрам Шэнди»[354], одолженный ему Гордонсоном, но не мог сосредоточиться. Позже, когда он начал уже всерьез опасаться, что Кора могла погибнуть, на улице началась какая-то суматоха.

Он слышал крики, топот бегущих ног и нечто похожее на звуки, издаваемые несколькими лошадьми и повозками. В страхе, что грузчики могли затеять какую-то незапланированную акцию, Мак подошел к окну.

Небо прояснилось, на нем ярко сиял месяц, а потому открывался вид на улицу по всей ее длине. Десять или двенадцать телег с впряженными в них лошадьми быстро катили по неровной и немощеной дороге, явно направляясь в сторону угольного склада. За повозками следовала толпа мужчин с кликами и громкими возгласами, а по пути из таверн, расположенных на каждом углу, выходили другие и присоединялись к ним.

Налицо были все признаки начала бунта.

Мак выругался. Сейчас это становилось совсем некстати.

Он отвернулся от окна и бросился вниз по лестнице. Если бы ему удалось поговорить с людьми в повозках и убедить их не разгружать уголь, вспышки насилия еще можно было бы избежать.

Когда он оказался на улице, первая повозка уже сворачивала к складу. Пока он еще не успел к ней приблизиться, с телег соскочили несколько мужчин и без какого-либо предупреждения принялись кидаться крупными кусками угля в толпу. Некоторые грузчики получили болезненные ушибы, другие подбирали обломки угля и метали их в ответ. Мак услышал женские крики, увидел, как детей поспешно загоняли внутрь домов.

— Прекратите! — во всю мощь голоса заорал он. Пробежал мимо толпы грузчиков в сторону повозок с поднятыми вверх руками. — Остановитесь! — Его узнали, на некоторое время установилось спокойствие. Он с радостью разглядел в толпе лицо Чарли Смита. — Попытайся восстановить порядок, ради всего святого, Чарли, — обратился он к нему. — Я сам переговорю с этими людьми.

— Никому ничего не предпринимать! — громко распорядился Чарли. — Давайте предоставим разобраться во всем Маку.

Мак повернулся спиной к грузчикам. По обе стороны узкой улицы в дверях стояли жильцы домов, с любопытством выжидая, что случится дальше, но явно готовые в любой момент спрятаться. На каждой из повозок разместились по меньшей мере пять человек. Среди напряженного молчания Мак подошел к головной повозке.

— Кто у вас главный? — спросил он.

В лунном свете вперед шагнула темная фигура.

— Я.

Мак узнал Сидни Леннокса.

Он был шокирован и изумлен. Что здесь происходило? Зачем Ленноксу понадобилось именно сейчас доставить уголь на склад? У Мака холодок пробежал по спине в предчувствии неизбежной катастрофы.

Затем он заметил владельца склада Джека Купера, известного под кличкой Черный Джек, поскольку постоянно был весь покрыт угольной пылью и походил этим на шахтера.

— Джек, закрой ворота своего склада, богом молю. Если ты этого не сделаешь, не обойдется без смертоубийства.

Купер выглядел мрачным, но исполненным решимости.

— Мне тоже надо зарабатывать себе на жизнь.

— У тебя скоро появится такая возможность, как только забастовка закончится. Ты же не хочешь увидеть, как на Уоппинг-Хай-стрит прольется кровь, верно?

— Я уже взялся за дело и теперь не собираюсь ничего менять.

Мак пристально посмотрел на него.

— Кто подбил тебя на это, Джек? Здесь ведь не обошлось без постороннего вмешательства, так?

— Я сам себе голова. Мне никто не указ, что я должен делать, а чего не должен.

Мак наконец начал понимать, что происходило на самом деле, и в нем вскипела злость. Он повернулся к Ленноксу.

— Это вы подкупили его. Но зачем?

Его прервали звуки громко зазвонившего колокола. Он посмотрел в ту сторону, откуда они доносились, и увидел троих мужчин, стоявших у открытого окна на втором этаже таверны «Раскаленная сковородка». Один из них бил в колокол, другой держал фонарь. А третий, расположившийся в центре группы, был в парике и при шпаге, что указывало на его важное общественное положение.

Как только звон затих, он провозгласил:

— Я — Роланд Макферсон, мировой судья района Уоппинг, и я с этого момента объявляю о том, что здесь имеет место бунт.

И он продолжил, зачитав основные положения закона о подавлении бунтов и мятежей.

Как только представитель власти признавал, что где бы то ни было начался бунт, всем следовало разойтись в течение часа. Неповиновение каралось смертной казнью.

Как сумел мировой судья так быстро оказаться здесь? — задался вопросом Мак. Становилось очевидно, что его оповестили заранее и он давно дожидался в таверне момента, когда понадобится его вмешательство. Все эти события были тщательно спланированы.

Но с какой целью? Ответ напрашивался сам собой. Они хотели спровоцировать мятеж, чтобы дискредитировать разгрузчиков угля и получить предлог расправиться с их лидерами. То есть в первую очередь с ним самим.

Его естественная реакция была предельно агрессивной. Ему захотелось вопить: «Если они хотят получить бунт, то, черт побери, мы устроим такой погром, который они никогда не забудут. Спалим весь Лондон, прежде чем завершим начатое!» Отчаянно хотелось вцепиться обеими руками в глотку Леннокса. Но он усилием воли заставил себя сохранять спокойствие и мыслить ясно. Как можно было сорвать план, намеченный Ленноксом?

Единственный реальный способ, понял он, заключался в том, чтобы уступить и позволить доставить уголь на склад.

Мак повернулся к разгрузчикам угля, разгневанной толпой собравшимся у открытых ворот склада.

— Послушайте меня, — начал он. — Это заговор, чтобы спровоцировать нас взбунтоваться. Если мы сейчас мирно разойдемся по домам, то перехитрим своих врагов. Если же останемся и вступим в схватку, неизбежно потерпим поражение.

Ответом ему послужили возмущенные и недовольные возгласы.

Господи, до чего же глупы эти люди! — подумал Мак.

— Разве вы не понимаете? — продолжал он. — Им только и нужен предлог, чтобы повесить кого-то из нас. Зачем же идти у них на поводу? Давайте разойдемся сегодня и продолжим бороться завтра!

— Он прав! — громогласно поддержал его Чарли. — Посмотрите, кто у них главарь. Сидни Леннокс. Он задумал злое дело, уж в этом можете не сомневаться.

Теперь многие из грузчиков закивали в знак согласия, и у Мака появилась надежда убедить их.

Но тут разнесся голос Леннокса:

— Схватить его!

Сразу несколько мужчин разом напали на Мака. Он развернулся, чтобы сбежать, но один из мерзавцев с силой толкнул его и опрокинул в грязь. Пока он отбивался, донесся рев толпы разгрузчиков угля, и он понял: то, чего он больше всего опасался, сейчас начнется. Кулачный бой.

Он сам получал удары руками и ногами, но едва ли ощущал боль, стремясь подняться на ноги. А потом тех, кто атаковали его, отбросили в стороны грузчики, и ему удалось распрямиться во весь рост.

Мак быстро огляделся. Леннокс пропал. Две противостоявшие друг другу группировки полностью заполнили пространство тесной улочки. Почти повсюду вспыхивали яростные драки. Лошади пятились и ржали от страха, телеги откатывались назад в разъезженных колеях. Инстинктивно ему хотелось тоже вступить в схватку и начать кулачными ударами валить противников наземь, но он снова сдержался. Как можно было быстрее всего положить конец всему этому? Он напряженно думал. Разгрузчики угля сами не отступят. Не позволят их необузданные натуры. Наилучшим вариантом представлялась возможность заставить их занять оборону, чтобы насилие постепенно унялось.

Он ухватил Чарли за руку.

— Мы должны попытаться проникнуть на территорию склада и закрыть ворота для въезда подвод. Передай мое распоряжение парням!

Чарли бросился в толпу, передавая каждому инструкции от Мака, крича как можно громче, чтобы перекрыть своим голосом шум рукопашной:

— Всем занять оборону на угольном складе! Закрыть ворота! Никого не впускать туда!

А затем, к своему ужасу, Мак отчетливо услышал выстрел из мушкета.

— Что, черт возьми, происходит? — спросил он, хотя на его вопрос некому было ответить.

С каких пор возчики угля вооружались мушкетами? И кто такие вообще эти люди?

Он увидел мушкетон — то есть мушкет, но с укороченным стволом, — нацеленный прямо на него. Но прежде чем смог хотя бы пошевелиться, Чарли выхватил у мужчины оружие, которое тот держал, повернул дулом к нему и выстрелил в упор. Противник повалился замертво.

Мак издал проклятие. За это Чарли теперь могли запросто вздернуть на виселицу.

Кто-то снова напал на него. Мак уклонился и коротко взмахнул кулаком. Удар угодил неизвестному в челюсть, и он тоже рухнул на дорогу.

Мак отступал, не переставая быстро обдумывать ситуацию. Все происходило как раз под окнами квартиры, где он обитал. Наверняка это было сделано намеренно. Они каким-то образом узнали его адрес. Кто же мог выдать его?

За первым выстрелом последовала череда других. Вспышки на мгновение развеивали ночной мрак, а к привычному запаху угля в воздухе отчетливо примешивался теперь запах пороха. Мак негодующе закричал, заметив, как несколько разгрузчиков угля погибли или получили ранения. Их жены и вдовы во всем станут винить его и будут правы: он заварил кашу, которую не мог теперь расхлебать.

Большинство грузчиков успели проникнуть на склад, где под руками оказалось достаточно кусков угля, чтобы использовать его как метательное оружие. Они отважно сражались, не давая возчикам загнать на склад свои повозки. Стены склада создавали для них надежное укрытие от пуль мушкетов, выстрелы из которых продолжали раздаваться непрерывно.

Самый яростный кулачный бой происходил у въезда на территорию склада, а Мак сообразил, что если ему удастся закрыть тяжелые деревянные ворота, битва неизбежно прекратится. Он пробился сквозь толпу дерущихся, встал позади одной из громоздких створок и начал толкать ее. Некоторые грузчики поняли, чего он добивается, и принялись помогать. Закрывавшаяся створка заставила податься назад нескольких пытавшихся протиснуться через ворота мужчин, и Маку показалось, что еще мгновение, и они окончательно закроются, но почти сразу в проеме непреодолимым блоком встала одна из телег.

Глубоко вдохнув, Мак закричал:

— Уберите эту телегу! Откатите ее!

Он видел, что его план уже начал приносить свои плоды, и надежда на благополучный исход возродилась в нем. Полузакрытые ворота создали частичный барьер между противоборствовавшими сторонами. Более того, изначальный запал у самых отъявленных драчунов постепенно иссякал. Желания жестоко биться дальше поубавилось от полученных ими самими повреждений, как и при виде некоторых своих товарищей, распластанных на земле: погибших или серьезно раненных. Инстинкт самосохранения они утратили не полностью, и теперь им требовался лишь способ достойно отступить и занять оборонительные позиции.

Мак решил, что скоро сумеет остановить побоище. Если бы противостояние удалось прекратить до подхода войск, все могло бы рассматриваться как незначительное нарушение порядка, а забастовка продолжала бы представать в виде, главным образом, мирной и ненасильственной акции.

Дюжина разгрузчиков угля начали выталкивать телегу из проема ворот, а остальные продолжали надавливать на створки изнутри. Кто-то обрезал упряжь, и перепуганные животные разбежались с пронзительным ржанием, взбрыкивая копытами.

— Закрывайте ворота! Не останавливайтесь! — закричал Мак, когда целый град из крупных кусков угля обрушился им на головы. Повозка постепенно подалась назад, и щель в воротах закрылась с удручающей медлительностью.

А затем до Мака донесся звук, мгновенно развеявший все его надежды. Где-то совсем рядом строем маршировали солдаты.

* * *

И действительно, по Уоппинг-Хай-стрит двигалась армейская колонна. Красно-белые мундиры отражали лунный свет. Во главе ехал верхом Джей, сдерживая своего коня и принуждая держать темп шагов пехоты. Он наконец должен был получить то, к чему, по его же словам, так храбро стремился: активные боевые действия.

Лицу он старался придать бесстрастное выражение, но сердце бешено колотилось в груди. Ему уже довелось слышать шум схватки, начатой Ленноксом; крики людей, лошадиное ржание, выстрелы из мушкетов. Джею еще никогда не приходилось пускать в ход пистолет или шпагу по-настоящему, и сегодня выпадала первая такая возможность. Он уверял себя, что жалкая кучка грузчиков перепугается от одного вида дисциплинированных и хорошо обученных гвардейцев, но полной уверенности в этом не испытывал.

Полковник Крэнбро отправил его на это боевое задание, сделав командиром, старшим из офицеров. При обычных обстоятельствах Крэнбро взял бы руководство операцией на себя, но он знал, что имеет дело с весьма специфической ситуацией, в которой огромную роль играла политика, и потому предпочел на сей раз держаться в стороне от событий. Поначалу он только обрадовал этим Джея, но сейчас капитан жалел, что рядом нет более опытного и уже обстрелянного офицера.

Теоретически план Леннокса выглядел безупречно продуманным, но по мере приближения к полю боя Джей находил в нем множество изъянов. Что, если Макэш окажется этим вечером в другом месте? Что, если он сумеет удрать до того, как Джей сумеет арестовать его?

Когда угольный склад уже стал виден, колонна стала маршировать совсем медленно, и скоро у Джея возникла иллюзия, что его люди укоротили шаг до считаных дюймов. Заметив солдат, многие из бунтовщиков сбежали или нашли для себя укрытия, но многие принялись кидаться кусками угля, целясь в Джея и его подчиненных. Однако солдаты невозмутимо двигались вперед к воротам склада, где, как им и было приказано заранее, заняли позиции для ведения огня.

Будет только один залп. Противник находился настолько близко, что времени на перезарядку мушкетов не останется.

Джей поднял свою шпагу. Разгрузчики угля оказались в ловушке внутри склада. Они только что почти сумели закрыть ворота, но при появлении солдат оставили свою затею, и ворота сами по себе вновь настежь распахнулись. Кто-то пытался перебраться через стену, остальные предпринимали жалкие попытки спрятаться между угольными грудами или распластавшись по земле. Их сейчас можно было перебить, как кур в курятнике.

Внезапно поверх стены показалась широкоплечая фигура Макэша. Его лицо отчетливо виднелось при свете луны.

— Остановитесь! — выкрикнул он. — Не надо открывать стрельбу!

Пошел ты к дьяволу! — подумал Джей.

Он махнул шпагой и отдал приказ:

— Огонь!

Мушкеты грянули единым громовым раскатом. Облако порохового дыма на мгновение полностью накрыло солдат. Десять или двенадцать разгрузчиков угля упали, некоторые издавали крики от боли, другие молчали, явно получив смертельные повреждения. Макэш спрыгнул со стены и встал на колени рядом с недвижимым и окровавленным телом какого-то негра. Потом поднял взгляд и встретился глазами с Джеем, и от искаженного яростью выражения его лица у капитана мороз пробежал по коже.

Джей скомандовал:

— В атаку!

Грузчики агрессивно отреагировали на поднявшихся им навстречу гвардейцев. Джей напрасно ожидал, что забастовщики трусливо разбегутся, а они ринулись на мушкеты и шпаги с удивительной смелостью, пуская в ход палки, куски угля, кулаки и ноги. Джей пришел в замешательство, увидев, как несколько человек в мундирах королевской гвардии тоже беспомощно распластались на земле.

Он огляделся, высматривая Макэша, но не увидел его.

Джей выругался. Ведь основной целью всей операции как раз и был арест Макэша. Именно этого требовал сэр Филип, и Джей дал слово исполнить требование. Но ведь он наверняка не сбежал с поля боя окончательно. Слишком было бы не похоже на него.

А потом совершенно нежданно Макэш появился прямо перед ним.

Он отнюдь не собирался скрыться, а сам решил напасть на Джея.

Макэш ухватил коня Джея под уздцы. Джей занес нам ним шпагу, но Макэш успел уклониться влево. Капитан нанес неуклюжий удар клинком и промахнулся. Макэш подпрыгнул, ухватил противника за рукав и потянул. Джей старался высвободить руку, но ничего не получалось. С ужасающей беспомощностью всадник начал сползать из седла. Последним и самым мощным рывком его стащили со скакуна.

Внезапно Джей ощутил жуткий страх за свою жизнь.

Однако он сумел приземлиться на ноги.

Пальцы Макэша сомкнулись на его горле мгновенно. Он оттянул назад шпагу, но прежде чем успел воспользоваться ей, Макэш низко опустил голову и нанес по-бычьи жестокий удар прямо Джею в лицо. Офицер на какое-то время ослеп, почувствовав, как его собственная теплая кровь залила глазницы. Он наугад сделал выпад шпагой. Ее острие во что-то уперлось, и он решил, что сумел нанести врагу рану, вот только железная хватка на горле нисколько не ослабела. Зрение вернулось, Джей посмотрел в зеленые глаза и прочитал в них смертный приговор для себя. Его окончательно парализовал страх, и если бы он мог говорить вообще, то принялся бы умолять о пощаде.

Один из солдат заметил, что командир в опасности, и подбежал на подмогу, изготовив мушкет прикладом вперед. Удар пришелся Макэшу в ухо. На мгновение его пальцы чуть разжались, но затем стали давить даже сильнее, чем прежде. Солдат ударил снова. Макэш пытался уклониться, но ему не хватило проворства, и тяжелое дерево приклада врезалось ему в голову с тошнотворным треском, который был слышен даже посреди шума схватки. Еще долю секунды Макэшу удавалось держаться, и Джей уже с трудом дышал, как утопающий, но затем глаза Мака закатились вверх, руки соскользнули с горла Джея, и он без сознания рухнул на землю.

Джей отрывисто втягивал в легкие воздух и стоял, опершись на шпагу. Постепенно его страх рассеивался. Все лицо пылало, как обожженное, у него, вероятно, был сломан нос. Но теперь, глядя на распростертого у его ног человека, он не чувствовал ничего, кроме глубочайшего удовлетворения.

Глава 23

В ту ночь Лиззи так и не легла спать. Джей предупредил о возможности крупного бунта, и она сидела в спальне, дожидаясь его и держа на коленях раскрытую книгу, хотя не прочитала ни строчки. Он явился домой под утро весь покрытый кровью и грязью, с перебинтованным носом. Она до такой степени обрадовалась, увидев его живым, что крепко обняла, перепачкав шелковую ночную рубашку.

Она разбудила слуг, приказала срочно принести горячей воды, и Джей рассказывал ей историю подавления мятежа отрывистыми фрагментами, пока жена помогала ему стащить с себя пропахший потом и разорванный во многих местах мундир, промывала синяки и ссадины, подавала чистое нижнее белье.

Позже, когда они лежали рядом на огромной кровати под балдахином, она с напускной робостью позволила себе вопрос:

— Как ты думаешь, Макэша повесят?

— Мне бы очень хотелось на это надеяться, — ответил Джей, осторожно прикасаясь к бинту пальцем. — У нас есть свидетели, что именно он подбил толпу на бунт и самолично нападал на офицеров гвардии. В нынешней ситуации трудно себе представить, чтобы судья вынес ему более мягкий приговор. Вот если бы у него имелись влиятельные друзья, которые вступились бы за него, дело приняло бы, возможно, иной оборот.

Она нахмурилась.

— Я никогда не воспринимала его как человека, склонного к насилию. Он не признает ничьей власти над собой, не подчиняется дисциплине, ведет себя с вызывающей самоуверенностью, но каких-то диких или варварских поступков он ни разу не допускал, насколько мне известно.

Джей бросил на нее лукавый взгляд.

— Быть может, ты и права, но все было подстроено так, чтобы ему не осталось выбора и пришлось прибегнуть к насилию.

— Что ты имеешь в виду?

— Сэр Филип Армстронг нанес тайный визит к нам в контору, чтобы побеседовать со мной и с отцом. Он заявил, что желает ареста Макэша по обвинению в подстрекательстве к бунту. И высказал пожелание, чтобы мы организовали необходимый мятеж. А потому нам с Ленноксом пришлось кое-что предпринять, чтобы вызвать его.

Лиззи слова супруга повергли в шок. Стало очевидно, что Макэша целенаправленно спровоцировали, и от этой мысли ей стало уже совсем дурно.

— И как? Сэр Филип доволен тем, что вы сделали?

— Еще бы! А на полковника Крэнбро произвело большое впечатление мое умелое руководство подавлением бунта. Теперь я смогу с почетом подать в отставку и покинуть армейскую службу, имея безупречную репутацию.

Джей занялся с ней любовью, но она была слишком встревожена, чтобы наслаждаться его ласками. Обычно ей нравилось кувыркаться с ним в постели, забираясь порой на него сверху, меняя позы, целуясь, но успевая разговаривать и смеяться. Естественно, от него не укрылось ее пассивное поведение, и, когда все закончилось, он заметил:

— Ты что-то сегодня необычайно тиха.

Ей пришлось на ходу придумать объяснение:

— Я опасалась причинить тебе боль.

Он ей поверил и очень скоро заснул. Лиззи продолжала лежать с открытыми глазами. Уже во второй раз ее привело в ужас отношение мужа к правосудию и справедливости, и в обоих случаях оказался замешан этот жуткий тип — Леннокс. Она питала глубокую уверенность, что сам по себе Джей не был человеком злонамеренным или порочным, но его легко могли заставить пойти на самые отвратительные поступки другие люди, особенно обладавшие настолько сильной волей, и бессовестные, как тот же Леннокс. Оставалось только радоваться, что уже через месяц им предстояло покинуть Англию. Как только они покинут берега родины, Леннокс навсегда исчезнет из их жизней.

Она никак не могла заставить себя спать. Трудно было избавиться от холодной свинцовой тяжести, ощущавшейся внизу живота. Макэша собирались повесить. Она до сих пор переживала отвращение, вспоминая, как наблюдала за казнью совершенно незнакомых людей, когда в мужском костюме отправилась на площадь Тайберн. Мысль, что то же самое может произойти с другом детства, казалась абсолютно невыносимой.

Но ведь судьба Мака не должна настолько беспокоить ее, пыталась уговаривать себя Лиззи. Он сбежал, нарушил закон, организовал забастовку и принял участие в бунте. То есть сам сделал все, чтобы оказаться в большой беде. Не на ней теперь лежал долг спасти его от смерти. Ей следовало выполнять надлежащим образом свои обязательства только перед мужем и ни перед кем другим.

Да, все верно, но благостный сон упорно не приходил к ней.

Когда по краям портьер на окнах стали видны первые признаки рассвета, она поднялась. Ее преисполнила решимость немедленно начать наконец сборы к отъезду, и она приказала слугам складывать в заготовленные водонепроницаемые сундуки полученные к свадьбе подарки: скатерти, столовые приборы, посуду из стекла и фарфора, как и остальные кухонные принадлежности вплоть до ножей.

Джей проснулся в дурном настроении и с болью во всем теле. Уже за завтраком он выпил большой бокал бренди и отправился в расположение своего полка. Мать Лиззи, все еще продолжавшая занимать гостевую часть дома Джеймиссонов, навестила дочь вскоре после его ухода. Они вдвоем поднялись в спальню и занялись упаковкой чулок, нижних юбок и платков Лиззи.

— На каком корабле вы отплывете? — спросила мать.

— Он называется «Бутон розы». Одно из судов флотилии Джеймиссонов.

— А когда окажетесь в Виргинии, как доберетесь до плантации?

— Океанские корабли имеют возможность подниматься вверх по течению реки Раппаханнок до самого Фредериксберга, откуда остается всего десять миль до Мокджек Холла. — Лиззи понимала, насколько маму волновало предстоявшее дочери долгое морское плавание. — Но не стоит так тревожиться за меня. Пираты перестали быть серьезной угрозой.

— Тебе необходимо захватить с собой бочонок с личным запасом питьевой воды и хранить его в своей каюте, ни в коем случае не делясь с экипажем. Я соберу для тебя всевозможные снадобья от морской болезни.

— Спасибо, мама.

Действительно, оказавшись в тесном помещении на корабле, питаясь лежалыми продуктами и употребляя несвежую воду, Лиззи больше следовало опасаться подцепить какой-то недуг, чем подвергнуться нападению пиратов.

— Сколько времени потребуется на морское путешествие?

— Шесть или семь недель.

Но Лиззи знала, что называла минимальный срок. Стоило кораблю сбиться с курса, и плавание продлилось бы целых три месяца. Тогда вероятность заболеть многократно увеличивалась. Но ведь они с Джеем были молоды, сильны, здоровы. Им удастся без проблем справиться с любым заболеванием. А насколько увлекательным приключением обещало стать плавание в Америку!

Ей не терпелось скорее попасть туда. Совершенно новый для нее континент! Там все будет другое: птицы, деревья, пища, воздух, сами люди. Каждый раз при мысли об этом она переживала радостный трепет.

В Лондоне она прожила уже четыре месяца, и с каждым днем город нравился ей все меньше и меньше. Так называемое утонченное светское общество наводило на нее смертную скуку. Они с Джеем часто ужинали в компании других офицеров и их жен, но темой разговоров мужчин неизменно становились азартные игры и некомпетентность генералов, а женщины с интересом обсуждали лишь новые шляпки и поведение своей прислуги. Лиззи пустые разговоры казались напрасной тратой времени, и она почти не участвовала в них, но если решалась высказать свое мнение, то чаще всего приводила остальных в неловкое смущение, граничившее с изумлением.

Один или два раза в неделю их приглашали отужинать на Гровнор-сквер.

— Как я полагаю, ты будешь только рада вернуться в особняк Хай Глен? — спросила Лиззи у матери.

Та кивнула.

— Джеймиссоны очень добры ко мне, но я скучаю по дому, каким бы скромным в сравнении с их дворцом он ни был.

Лиззи занималась укладкой в багаж любимых книг — «Робинзон Крузо», «Том Джонс», «Родерик Рэндом (все это были романы о приключениях), когда постучал лакей и сообщил, что внизу ее ждет Каспар Гордонсон.

Лиззи пришлось попросить слугу повторить имя. Ей с трудом верилось, что Гордонсон осмелился нанести визит кому-то из членов семьи Джеймиссон. Она знала: ей следует отказаться от встречи с ним. Он поддерживал и даже вдохновлял забастовку, наносившую немалый урон интересам компании ее тестя. Но любопытство возобладало над доводами разума, и она велела лакею проводить посетителя в гостиную.

Однако же она не намеревалась делать вид, будто его приход ей приятен.

— Вы причинили всем много неприятностей, — заявила она, войдя в комнату, где он ее ждал.

К ее удивлению, она увидела перед собой не агрессивного и грубоватого всезнайку, каким он ей рисовался прежде, а несколько неряшливого, близорукого мужчину с тонким и пронзительным голосом, манерами напоминавшего рассеянного школьного учителя.

— Примите мои заверения, что причиненные мной проблемы не входили в мои первоначальные намерения, — отозвался он. — Хотя… Быть может, и входили… Но я не сделал ничего, чтобы создать трудности для вас лично.

— Для чего вы здесь? Будь мой муж дома, он наверняка вышвырнул бы вас за дверь немедленно.

— Маку Макэшу предъявили обвинения на основании закона о подавлении бунтов и посадили в Ньюгейтскую тюрьму. Через три недели он предстанет перед судом в Олд Бейли. А вменяемые ему преступления караются повешением.

Напоминание об этом стало для Лиззи болезненным ударом, но она сумела скрыть свои чувства.

— Я знаю, — холодно сказала она. — Такая трагедия. Он совсем еще молод. Долгая жизнь ожидала его впереди.

— Вы должны ощущать некоторую долю вины за случившееся с ним, — сказал Гордонсон.

— До чего же вы наглый болван! — взорвалась она. — Кто внушил Макэшу идею, что он свободный человек? Кто объяснил ему его права? Вы! И потому только вы и должны испытывать вину перед ним!

— Я ее испытываю и очень глубоко переживаю, — тихо признал он.

Лиззи это поразило. Она ожидала, что Гордонсон начнет горячо отрицать свою ответственность за судьбу Макэша. Его смирение заставило ее успокоиться. Слезы наворачивались ей на глаза, но она сдерживала их.

— Ему следовало оставаться в Шотландии.

— Вам наверняка известно, что казнят далеко не всех приговоренных к повешению, не так ли?

— Известно. — Разумеется, всегда оставалась какая-то крупица надежды. Она слегка взбодрилась. — Вы считаете, что Мак может рассчитывать на королевское помилование?

— Это будет зависеть от того, пожелает ли кто-либо вступиться за него. В нашей юридической системе судебные вердикты часто зависят от наличия или отсутствия у подсудимого влиятельных друзей. Я, конечно же, обращусь с просьбой сохранить ему жизнь, но мое обращение едва ли будет иметь хоть какой-то вес. Большинство судей откровенно ненавидят меня. Вот если бы в его защиту высказались вы…

— Я не могу пойти на это! — воскликнула она. — Мой муж выдвигает против Макэша обвинения. С моей стороны такой поступок станет прямым нарушением лояльности в отношении собственного супруга.

— Но вы способны спасти жизнь человеку.

— И одновременно я поставлю Джея в дурацкое положение!

— А вам не кажется, что Джей способен будет понять мотивы…

— Нет! Я доподлинно знаю, что не поймет. Как не понял бы ни один другой муж.

— И все же поразмыслите над этим…

— Не стану! Но я сделаю кое-что иное. Например… — Она мучительно искала ответ на вопрос, что реально сможет предпринять. — Например, я напишу письмо мистеру Йорку, пастору церкви в Хьюке. Попрошу его приехать в Лондон и выступить на суде в защиту Мака, подать прошение о помиловании.

— Вызовете простого сельского священника из Шотландии? — переспросил Гордонсон. — Не думаю, что его появление в суде хоть что-то изменит. Единственный верный способ избавить Мака от виселицы для вас заключается в том, чтобы принять участие в процессе самой.

— Это полностью исключено.

— Не стану даже пытаться переубедить вас. Вы из числа тех женщин, споры с которыми приносят эффект, противоположный желаемому, — резко отозвался Гордонсон и подошел к двери. — Но вы в любой момент еще можете передумать. Просто появитесь в Олд Бейли, отсчитав ровно три недели с завтрашнего дня. Прошу лишь помнить, что от этого может зависеть его жизнь.

Он вышел, а Лиззи уже не сдерживалась и позволила себе разрыдаться.

* * *

Мак находился в одной из общих камер Ньюгейтской тюрьмы.

Он помнил далеко не все, что произошло с ним прошлой ночью. Смутно припоминал, как ему связали руки, перебросили через круп лошади и провезли по Лондону. Потом было высокое здание с решетками на окнах и вымощенным брусчаткой двором, лестница и окованная железом дверь. Чуть позже его перевели сюда. В темноте он почти ничего не видел вокруг себя. Избитый и до крайности утомленный, Мак забылся тяжелым сном.

Проснулся он в помещении, размером примерно равнявшемся общей площади квартирки Коры. Стоял зверский холод. Стекла в окнах отсутствовали, а огонь в очаге никто и не думал разводить. В камере отвратительно воняло. Помимо него, в нее загнали по меньшей мере еще человек тридцать мужчин, женщин и детей. По неясным причинам добавили собаку и свинью. Всем приходилось спать на полу и пользоваться одним огромным горшком для отправления нужды.

Кто-то постоянно входил или выходил. Некоторые из женщин рано утром покинули камеру, и Маку сообщили, что они были не заключенными, а женами, подкупавшими надзирателей за разрешение проводить ночи вместе с мужьями. Тюремщики приносили также еду, пиво, джин и даже газеты тем, кто мог платить им за все по немилосердно вздутым ценам. Кому-то дозволялось навещать приятелей, размещенных в других камерах. К одному из заключенных допустили священника, а к другому — парикмахера. Казалось, разрешено было все, но за любую услугу приходилось расплачиваться втридорога.

Удивительно, но обитатели камеры охотно посмеивались над своей участью и отпускали шутки по поводу преступлений, в которых обвинялись. Эта странная веселая атмосфера скоро начала невыносимо раздражать Мака. Он едва успел проснуться, как ему предложили глотнуть джина из чьей-то бутылки, а потом затянуться из набитой добрым табачком трубки, словно они все не сидели в тюрьме, а гуляли на обычной свадьбе.

У Мака болело все тело, но хуже всего обстояло с головой. На затылке образовалась огромная шишка, покрывшаяся коркой запекшейся крови. Он находился в безнадежно мрачном расположении духа. Все, за что он взялся, закончилось провалом. Бежал из Хьюка на свободу, а угодил в застенок. Боролся за права разгрузчиков угля, а в результате некоторых из них безжалостно убили. Он потерял Кору. Его осудят либо за государственную измену, либо за подстрекательство к мятежу, либо сразу за убийство. И он, бесспорно, будет болтаться на виселице. У многих окружавших его в камере людей имелись не менее веские основания горевать, но им, наверное, по глупости не дано было пока постичь весь ужас своего положения.

Бедняжка Эстер теперь уже никогда не выберется из своей деревни. Он жалел, что не взял ее с собой при побеге из Хьюка. Она ведь могла тоже переодеться мужчиной, как поступала Лиззи Хэллим. И ей бы давалась работа матроса гораздо легче, чем самому Маку, поскольку она была легче, проворнее и шустрее. А ее женский здравый смысл, возможно, помог бы Маку избежать некоторых роковых ошибок, не нажить столь серьезных неприятностей.

Он всерьез надеялся, что у Энни родится мальчик. Так на этом свете останется хотя бы еще один Мак. И, быть может, жизнь Мака Ли сложится более счастливо и продлится дольше, чем существование Мака Макэша.

Им владело полнейшее отчаяние, когда надзиратель открыл дверь, и в камеру вошла Кора.

Ее лицо было покрыто грязью, красное платье разорвано, но она все равно выглядела настолько возмутительно красивой, что все обитатели камеры уставились на нее.

Мак вскочил на ноги и обнял ее под ободряющие возгласы других заключенных.

— Что с тобой приключилось? — спросил он.

— Меня повязали за карманную кражу, но, как оказалось, все вышло из-за тебя, — ответила она.

— Каким же образом это связано со мной?

— Нам подстроили ловушку. Он выглядел как обычный молодой пьяница, но на самом деле это был Джей Джеймиссон. Они нас скрутили и отвели к его папаше, мировому судье. За карманную кражу полагается виселица, но Пег предложили помилование, если она скажет, где ты живешь.

Мак пережил мгновение озлобленности на Пег за предательство. Но ведь она была всего лишь ребенком. Ее трудно в чем-то винить.

— Значит, вот как они меня нашли.

— И что случилось с тобой?

Он поведал ей историю о бунте, а когда закончил, Кора сказала:

— Богом клянусь, Макэш, знакомство с тобой приносит одни несчастья.

Что верно, то верно. У каждого его знакомого возникали не те, так иные проблемы.

— Чарли Смит погиб, — сообщил он.

— Ты должен поговорить с Пег. Она считает, что ты теперь должен ненавидеть ее.

— Я ненавижу только себя самого за то, что втянул ее во все это.

Кора пожала плечами.

— Не ты отправил ее воровать. Брось!

Она забарабанила в дверь, и надсмотрщик открыл ее. Она сунула ему монету, указала пальцем на Мака и сказала:

— Этот со мной.

Тюремщик кивнул и выпустил их из камеры.

Кора провела его по коридору к другой двери, и они вошли в камеру, очень похожую на только что покинутую. Пег сидела на полу в уголке. Увидев Мака, она вскочила на ноги с испугом на лице.

— Прости меня. Мне очень жаль, — торопливо заговорила с ним она. — Они меня заставили. Я очень виновата перед тобой.

— Ты ни в чем не виновата, — заверил ее Мак.

Ее глаза заполнились слезами.

— Но я очень подвела тебя, — произнесла Пег чуть слышным шепотом.

— Не глупи.

Он обнял ее, прижал к себе и ощутил, как сотрясается все ее маленькое тельце, пока она не переставая рыдает.

* * *

Каспар Гордонсон устроил настоящий пир: рыбный суп в большой чаше, огромный кусок говядины, свежий хлеб, несколько кувшинов эля и пирог с заварным кремом на десерт. Он щедро заплатил тюремщикам, чтобы получить отдельное помещение со столом и стульями. Мака, Кору и Пег привели из камер, и они уселись за трапезу.

Мак должен был ощущать зверский голод, но обнаружил полное отсутствие аппетита. Слишком многое беспокоило его. Он очень хотел знать мнение Гордонсона о своих шансах во время суда, но заставил себя проявить терпение и выпил немного эля.

Когда с едой было покончено, слуга Гордонсона убрал пустую посуду, а потом принес трубки и табак. Одну из трубок взял сам Гордонсон, а за другую ухватилась Пег, у которой выработалась зависимость от вредной взрослой привычки курить.

Гордонсон начал с обсуждения дела Коры и Пег.

— Я побеседовал с семейным адвокатом Джеймиссонов по поводу обвинения в карманной краже, — сказал он. — Сэр Джордж выполнит свое обещание помиловать Пег.

— Удивительно! — не сдержался Мак. — Не похоже на Джеймиссона держать свое слово.

— Они, конечно же, преследуют свои цели, — пояснил Гордонсон. — Понимаете, они попадут в крайне неловкое положение, если Джею придется признать в суде, что он выбрал Кору, считая ее проституткой. А потому хотят изложить лживую версию. Будто бы он просто встретил ее на улице и она завязала с ним разговор, пока Пег очищала его карманы.

Пег презрительно бросила:

— Стало быть, нам придется подтвердить эту сказку и защитить репутацию Джея.

— Придется, если хотите, чтобы сэр Джордж подал петицию о сохранении вам жизни.

— У нас не остается выбора, — поддержала его Кора. — Конечно же, мы пойдем на это.

— Хорошо. — Гордонсон повернулся к Маку. — Хотелось бы мне, чтобы ваш случай был столь же прост.

— Но я не начинал бунта! — с протестом в голосе воскликнул Мак.

— Вы не ушли после того, как был зачитан закон о подавлении бунтов.

— Ради всего святого! Я пытался уйти и остальных уговаривал, но на нас напали громилы Леннокса и помешали разойтись.

— Давайте рассмотрим дело шаг за шагом.

Мак глубоко вздохнул и подавил в себе раздражение.

— Ладно, давайте.

— Обвинитель без обиняков заявит, что был зачитан закон о бунтах, но вы не удалились с места происшествия, а значит, виновны и подлежите смертной казни через повешение.

— Да, но всем известно, как сложились реальные обстоятельства. Все было не так просто!

— Вот! В этом ваш шанс на защиту. Вы покажете суду, что прокурор не полностью изложил факты по вашему делу. Вы сможете пригласить свидетелей, которые подтвердят, как вы действительно уговаривали всех разойтись?

— Уверен, смогу. Дермот Райли приведет с собой сколько угодно разгрузчиков угля, чтобы дать показания. Но нам следует задать Джеймиссонам один немаловажный вопрос. Почему уголь доставили именно на тот склад, хотя их много в окрестностях, и в такое странное время?

— Что ж…

Мак в нетерпении с грохотом ударил кулаком по столу.

— Бунт был заранее подготовлен и спровоцирован. И мы обязаны заявить в суде об этом!

— Вам будет трудно доказать что-либо.

Мака уже приводила в бешенство слишком односторонняя и целиком оборонительная позиция, занятая Гордонсоном.

— Мятеж стал результатом заговора. Неужели вы ни словом не упомянете об этом? Если правда не станет известна в суде, то где еще мы сможем открыть на нее глаза всем?

— Вы, вообще-то, собираетесь присутствовать в суде, мистер Гордонсон? — спросила Пег.

— Да, но судья может не дать мне возможности высказаться.

— Почему же, боже всемогущий? — возмущенно поинтересовался Мак.

— Теоретически считается, что если вы невиновны, вам не требуется юридическая экспертиза и адвокат, чтобы доказать это. Но иногда судьи делают исключения.

— Надеюсь, нам попадется добренький судья, — с иронией заметил Мак.

— В официальные обязанности судьи формально входит оказание всемерной помощи обвиняемому. Он, например, должен сделать все, чтобы аргументы защиты стали ясны членам жюри присяжных. Но не стоит связывать с этим особых надежд. Надо надеяться лишь на торжество правды. Только правда сможет спасти вас и уберечь от петли палача.

Глава 24

В день суда заключенного будили в пять часов утра.

Вскоре прибыл Дермот Райли с костюмом, который он собирался одолжить Маку по такому случаю. В этом костюме Дермот женился, и Мака растрогала забота товарища о нем. Кроме того, он принес бритву и кусок мыла. Через полчаса Мак приобрел вполне респектабельный вид и почувствовал себя готовым предстать перед судьей.

Вместе с Корой, Пег и еще пятнадцатью или двадцатью другими заключенными его со связанными руками вывели из ворот тюрьмы, препроводили по Ньюгейт-стрит до проулка, носившего печально известное название Олд Бейли, а потом свернули к зданию судебных заседаний, или Дворцу правосудия.

Там его встретил Каспар Гордонсон и объяснил, кто есть кто. Двор перед Дворцом правосудия уже полнился людьми: прокурорами, свидетелями, присяжными, адвокатами, друзьями и родственниками, праздными зеваками. Замешались в толпу, конечно же, проститутки и воры-карманники, искавшие возможности урвать свое среди царившего хаоса. Заключенных провели через двор в отдельный загон, где уже дожидались подсудимые, которых, вероятно, привели раньше из других тюрем: Флитской, Брайдуельской и Ладгейтской. Оттуда Маку открывался вид на импозантное здание Дворца правосудия. Широкие каменные ступени вели к входу на первый этаж, совершенно открытый с одной стороны, если не считать протянувшегося вдоль нее ряда колонн. Внутри на высоком подиуме располагалась скамья для судей. По бокам за металлическими поручнями находились места для присяжных. Балкон предназначался для служащих суда и привилегированных зрителей.

Все это напоминало Маку театральное помещение, вот только выглядело оно заведомо зловеще.

С угрюмым интересом он стал наблюдать за началом долгого дня судебных разбирательств. Первой подсудимой стала женщина, обвинявшаяся в краже из магазина отреза длиной в пятнадцать ярдов дешевой ткани — смеси полотна с шерстью. Обвинителем выступил сам хозяин лавки, оценивший стоимость похищенного в пятнадцать шиллингов. Свидетель, продавщица из магазина, под присягой показала, что женщина схватила рулон ткани и направилась к выходу, но потом, заметив наблюдение за собой, бросила материал на пол и сбежала. Женщина божилась, что только лишь разглядывала ткань и вовсе не собиралась воровать ее.

Члены жюри присяжных удалились для совещания. Все они относились к общественному классу, именовавшемуся «нижним средним». Это были мелкие коммерсанты, более или менее обеспеченные ремесленники, те же лавочники. Они, разумеется, ненавидели любые нарушения порядка и воровство, но питали недоверие к правительству и ревностно защищали свободу (по крайней мере, свою собственную).

Они признали женщину виновной, но оценили ткань всего в четыре шиллинга, то есть значительно дешевле, чем она стоила на самом деле. Гордонсон объяснил, что по закону ей грозила виселица за кражу товаров из магазина стоимостью более чем в пять шиллингов. Вердикт был вынесен намеренно так, чтобы судья не смог назначить наказание в виде смертной казни.

Но приговор и не провозгласили немедленно. Все решения судей зачитывались под конец дня заседаний.

Вся процедура едва ли заняла четверть часа. Следующие дела рассматривались так же быстро, лишь на немногие уходило более тридцати минут.

Кору и Пег вызвали вместе уже в послеобеденное время. Хотя Мак знал, что ход суда над ними заранее предопределен, он все равно сложил пальцы рук крестами и надеялся, что все пройдет по намеченному плану.

Джей Джеймиссон заявил, что Кора вовлекла его в беседу на улице, а Пег воспользовалась моментом, чтобы стащить вещи из его карманов. В качестве свидетеля он вызвал Сидни Леннокса, который видел происходившее и успел предупредить его. Ни Кора, ни Пег не стали опровергать изложенную им версию событий.

Вознаграждением для них послужило появление самого сэра Джорджа Джеймиссона, заявившего, что подсудимые оказали неоценимую помощь в поимке другого, гораздо более опасного преступника, и обратился к судье с прошением о замене повешения высылкой из страны.

Судья сочувственно кивал, но приговор собирался огласить своим чередом в конце своего рабочего дня.

Несколько минут спустя началось разбирательство по делу Мака Макэша.

* * *

Лиззи не могла себя заставить думать ни о чем, кроме суда.

Она пообедала в три часа, а поскольку Джей должен был отсутствовать дома до вечера, к ней пришла в гости и составила компанию матушка.

— Ты выглядишь несколько располневшей, дорогая, — сказала леди Хэллим. — Ты стала слишком много есть?

— Наоборот, — ответила Лиззи. — Порой от еды я начинаю плохо себя чувствовать, чуть ли не заболеваю. Мне кажется это связанным с волнениями перед отбытием в Виргинию. И еще на меня отрицательно воздействует ужасный суд над Маком Макэшем.

— Он никоим образом тебя не касается, — резко заметила леди Хэллим. — Десятки людей ежегодно отправляются на виселицу за значительно менее серьезные преступления. Нельзя оправдывать его только потому, что ты была с ним знакома еще в детстве.

— Откуда тебе вообще известно, что он совершил то преступление, в котором его обвиняют?

— Если не совершал, его признают невиновным. Уверена, его будут судить по тем же канонам, по каким судили бы любого другого человека, имевшего глупость принять участие в бунте.

— Но он не просто так принял в нем участие, — объяснила матери Лиззи. — Джей и сэр Джордж намеренно спровоцировали мятеж, чтобы арестовать Мака и покончить с забастовкой разгрузчиков угля. Джей сам мне признался в этом.

— В таком случае у них имелись для этого веские основания.

Слезы навернулись на глаза Лиззи.

— А тебе не кажется, мамочка, что это крайне несправедливо.

— Мне кажется только одно. Ни тебе, ни мне не должно быть до суда никакого дела, — твердо заявила мать.

Стремясь не выдать своего отчаяния, Лиззи съела полную ложку десерта — яблочного пюре в сахарной пудре. Но от еды ей снова сделалось дурно, и она отложила ложку в сторону.

— Каспар Гордонсон говорит, что я могла бы спасти Маку жизнь, если бы выступила в его защиту во время суда.

— Не приведи господи! — в шоке воскликнула матушка. — Пойти против собственного мужа в зале общественного суда! Даже думать не смей!

— Но на чашу весов положена жизнь человека! Подумай о его несчастной сестре. Каким горем станет для нее известие о казни брата.

— Милая моя! Не забывай, что они простые шахтеры и совсем не похожи на нас с тобой. Их жизнь почти ничего не стоит, и они не расположены так глубоко горевать, как представители нашего общественного класса. Его сестра попросту напьется джина однажды вечером, а уже утром как ни в чем не бывало спустится на работу в шахту.

— В глубине души ты сама не веришь в то, что говоришь, мама. Уж я-то тебя хорошо знаю.

— Пожалуй, я немного преувеличиваю. Но вполне уверена — мы не должны тревожиться из-за подобных вещей.

— Я ничего не могу с собой поделать. Мак — храбрый молодой человек, стремившийся стать свободным, и для меня невыносима мысль о том, что его жизнь может скоро оборваться в петле.

— Тебе остается тогда только усердно молиться за него.

— Я и молюсь, — заверила ее Лиззи. — От всего сердца молюсь.

* * *

На сей раз обвинителем выступил профессиональный прокурор Огастес Пим.

— Он много работает на правительство и всегда очень занят, — шепотом сообщил Маку Гордонсон. — Ему, должно быть, щедро заплатили, чтобы он взялся за ваше дело.

Стало быть, само государство желало смерти Мака. Он совсем пал духом.

Гордонсон приблизился к скамье на подиуме и обратился к судье:

— Ваше честь, милорд, поскольку обвинителем будет профессиональный юрист, быть может, вы дозволите мне выступить в защиту мистера Макэша?

— Разумеется, нет, — отозвался судья. — Если сам Макэш не в состоянии убедить жюри в своей невиновности без посторонней помощи, значит, ему нечего сказать в свое оправдание.

У Мака пересохло во рту. Он ощущал, как сильно колотится сердце в груди. Ему предстоит бороться за свою жизнь одному. Что ж, придется бороться за каждую крупицу правды в своем деле.

Пим начал.

— В тот день, о котором пойдет здесь речь, груз угля был доставлен на склад, расположенный вдоль Уоппинг-Хай-стрит и принадлежащий мистеру Джону Куперу, известному также как Черный Джек.

— Это не был день. Все произошло глубокой ночью, — вмешался Мак.

— Нам не нужны ваши глупые и неуместные поправки, — рявкнул на него судья.

— Они отнюдь не глупые, — сказал Мак. — Это неслыханное дело — доставлять уголь на склад после одиннадцати часов вечера.

— Умолкните. А вас я попрошу продолжить, мистер Пим.

— Люди, доставившие уголь, подверглись нападению со стороны группы бастующих грузчиков, о чем были немедленно извещены магистратура и мировой судья района Уоппинг.

— Кто же известил их? — спросил Мак.

Пим не замедлил с ответом:

— Это сделал хозяин таверны «Раскаленная сковородка» мистер Гарольд Ниппер.

— Он же один из предпринимателей, — уточнил для присяжных Мак.

— И весьма респектабельный коммерсант, насколько мне известно, — тут же добавил судья.

Пим продолжал:

— Мистер Роланд Макферсон, мировой судья, оперативно прибыл к складу и объявил происходящее бунтом. Но разгрузчики угля отказались разойтись.

— Потому что на нас напали! — воскликнул Мак.

Но на его пылкое замечание никто не отреагировал.

— После чего Макферсон вынужден был вызвать войска, что являлось не только его правом, но и долгом в силу занимаемой должности. Отряд третьего гвардейского пехотного полка вскоре подтянулся под командованием капитана Джеймиссона. Среди арестованных оказался человек, который предстал сейчас перед судом. Первым для дачи свидетельских показаний обвинение вызывает Джона Купера.

Черный Джек подтвердил, что отправился по реке до Рочестера и купил уголь, который выгрузили на берег там. До Лондона купленный уголь доставлялся на подводах.

— Кому принадлежал корабль, привезший уголь в Рочестер? — мгновенно задал вопрос Мак.

— Не знаю. Я имел дело только с капитаном.

— Откуда прибыло судно?

— Из Эдинбурга.

— Не могло ли оно принадлежать сэру Джорджу Джеймиссону?

— Не знаю.

— Кто подал вам идею о возможности приобрести уголь в Рочестере?

— Сидни Леннокс.

— Близкий друг Джеймиссона.

— Мне ничего об этом не известно.

Следующим свидетелем Пима стал Роланд Макферсон, который заявил, что зачитал закон о подавлении бунтов примерно в четверть двенадцатого, но толпа отказалась рассеяться.

— Вы очень быстро появились на месте событий, — бросил ремарку Мак.

— Да. Так и было.

— Кто вас вызвал?

— Гарольд Ниппер.

— Хозяин «Раскаленной сковородки»?

— Да.

— Ему пришлось далеко идти за вами?

— Не понял вопроса.

— Где вы находились, когда он вас вызвал?

— В заднем малом зале его таверны.

— Какое удачное стечение обстоятельств, не правда ли? Значит, ваше прибытие планировалось заранее?

— Я знал, что готовится доставка угля, и опасался возникновения беспорядков.

— Кто предупредил вас?

— Сидни Леннокс.

— Ха! Занятно! — вырвалось у одного из присяжных.

Мак посмотрел на него. Это был молодой еще мужчина со скептическим выражением на лице, и Мак отметил его как своего потенциального сторонника среди членов жюри.

Наконец Пим вызвал для дачи показаний Джея Джеймиссона. Джей говорил быстро и небрежно, излагая факты поверхностно, а судья даже заметно заскучал, словно обсуждал с друзьями какой-то вопрос, не имевший особого значения. Маку хотелось выкрикнуть: «Эй! Очнитесь! Не надо так расслабляться. На кону стоит моя жизнь!»

Джей рассказал, что тем вечером командовал отрядом гвардейцев, направленных в лондонский Тауэр.

Скептически настроенный присяжный перебил его:

— С какой целью вас туда направили? Что вы делали в Тауэре?

Джея вопрос застал врасплох. Он растерялся и ничего не сказал.

— Отвечайте на мой вопрос, — настаивал присяжный.

Джей бросил взгляд на судью, которого назойливый член жюри, казалось, тоже начал раздражать, но он с явной неохотой подтвердил:

— Вы обязаны отвечать на вопросы присяжных, капитан.

— Мы должны были находиться в полной боевой готовности, — сказал Джей.

— Для чего? — не унимался присяжный.

— На случай необходимости оказать помощь для поддержания порядка в восточной части Лондона.

— Это обычное место размещения солдат вашего полка?

— Нет.

— Где же оно располагается?

— На данный момент в Гайд-парке.

— То есть совершенно в другом районе города?

— Да.

— Как часто вам приходилось прежде совершать внезапные перемещения в Тауэр?

— Это произошло впервые.

— Почему, по вашему мнению, была избрана именно та ночь?

— Насколько я понял, мой вышестоящий командир опасался возникновения бунта.

— И предупредил его об этом Сидни Леннокс, надо полагать, — сказал присяжный, вызвав в зале смех среди многих присутствовавших.

Пим продолжил допрос Джея, который заявил, что по прибытии к угольному складу обнаружил бунт в самом разгаре. И хотя бы это было правдой. Он рассказал, как Мак напал на него, что тоже соответствовало действительности, но был обездвижен подоспевшим на выручку к командиру солдатом.

— Каково ваше общее личное мнение о разгрузчиках угля, которые якобы устроили мятеж? — На сей раз вопрос исходил от Мака.

— Они являются нарушителями закона и должны понести наказание.

— Как вы считаете, представители народа в массе своей согласны с вашей точкой зрения?

— Да, согласны.

— Стало быть, бунт только еще больше настроит народ против разгрузчиков угля?

— Я уверен в этом.

— Значит, бунт заставит власти прибегнуть к самым жестким мерам для прекращения забастовки?

— Очень хотелось бы надеяться.

Сидевший рядом с Маком Каспар Гордонсон пробормотал себе под нос:

— Превосходно, прекрасно! Он угодил прямо в расставленную вами ловушку.

— А как только стачка закончится, углевозы, принадлежащие семье Джеймиссон, станут регулярно разгружаться, и вы сумеете возобновить прибыльную торговлю углем?

Джей начал понимать, к чему его подводят, но отступать было слишком поздно.

— Да.

— Окончание забастовки означает для вас значительные денежные поступления?

— Да.

— А не следует ли отсюда вывод, что бунт разгрузчиков угля был вам только выгоден?

— Он способствовал тому, чтобы моя семья перестала нести крупные убытки.

— И поэтому вы вступили в сговор с Сидни Ленноксом, чтобы спровоцировать бунт? — спросил Мак и отвернулся.

— Я не делал ничего подобного! — воскликнул Джей, но ему приходилось теперь обращаться к затылку Мака.

— Вам нужно было стать адвокатом, Мак, — сказал Гордонсон. — Где вы научились так аргументированно отстаивать свою позицию?

— В питейном заведении миссис Уейгел.

Для Гордонсона его ответ ничего не прояснил.

Других свидетелей Пим вызывать не собирался. Присяжный-скептик поинтересовался:

— А почему мы не выслушали показания многократно упомянутого здесь Сидни Леннокса?

— У обвинения нет больше свидетелей, — повторил Пим.

— Мне кажется, мы просто обязаны выслушать его рассказ. Он, как представляется, стоял за всеми событиями той ночи.

— Члены жюри не имеют права вызывать свидетелей, — вмешался судья.

Мак вызвал первого из своих людей — ирландского грузчика, известного как Рыжий Майкл по цвету своей шевелюры. Майкл показал, что Мак как раз уговаривал своих товарищей разойтись по домам, когда они подверглись нападению.

Когда он закончил, судья спросил:

— Кто вы по профессии, молодой человек?

— Я разгрузчик угля, сэр.

— Надеюсь, присяжные примут это во внимание, решая, доверять вашим показаниям или нет, — сказал судья.

У Мака стало тяжело на сердце. Судья откровенно делал все возможное, чтобы настроить жюри против него. Он вызвал своего очередного свидетеля, но тот тоже был разгрузчиком угля, и с ним судья обошелся точно так же. Разгрузчиком угля работал и его третий, последний свидетель. Мак полагался на них, поскольку они находились в самой гуще событий и в точности видели, что именно произошло.

Но показания его свидетелей были низведены до уровня пристрастных и недостоверных. Ему оставалось рассчитывать только на себя, на силу характера и на красноречие.

— Разгрузка угля — тяжелая работа. Ужасающе тяжелая, — начал он. — Только сильные мужчины могут справляться с ней. Зато она неплохо оплачивается. За свою первую неделю я заработал шесть фунтов. Заработал, но не получил. Большую часть моего заработка присвоил себе предприниматель.

Его перебил судья:

— Это не имеет никакого отношения к разбираемому делу. Вы обвиняетесь в организации бунта. И в участии в нем.

— Я вовсе не бунтовал, — возразил Мак. Он глубоко вдохнул воздух, собрался с мыслями и продолжил: — Я просто отказался позволить предпринимателю воровать заработанные мной деньги. Вот в чем суть моего так называемого преступления. Предприниматели обогащаются, обирая разгрузчиков угля. Но когда разгрузчики угля решили сами стать предпринимателями, что же произошло? Их стали бойкотировать капитаны кораблей и судо-владельцы. А кто является хозяевами углевозов, джентльмены? Те же Джеймиссоны, настолько явно вовлеченные в этот судебный процесс.

Судья раздраженно задал вопрос:

— Вы можете доказать, что не участвовали в бунте?

Скептически настроенный присяжный тоже не удержался от замечания:

— Важно отметить другое. Инициаторами драки стали не грузчики.

Мак постарался не дать сбить себя с толку их вмешательством. Он продолжил излагать то, что изначально собирался заявить суду.

— Джентльмены в жюри присяжных. Прошу вас задать самим себе ряд вопросов. — Затем он отвернулся от присяжных и посмотрел прямо на Джея. — Кто распорядился, чтобы подводы с углем прибыли на Уоппинг-Хай-стрит в тот час, когда местные таверны переполнены разгрузчиками угля? Кто послал их именно на тот склад, где живу я? Кто заплатил людям, доставившим уголь или сопровождавшим груз? — Судья снова попытался прервать его, но Мак повысил голос и не дал себя остановить. — Кто снабдил их мушкетами и боеприпасами? Кто устроил так, чтобы армейский отряд находился поблизости? Кто организовал и руководил бунтом? — Он снова резко развернулся к жюри. — Ответ вам ясен, не так ли? — Посмотрев на присяжных еще несколько секунд, Мак отвел от них глаза.

Его слегка трясло. Он сделал все, что мог, но его жизнь продолжала оставаться в руках других людей.

Со своего места поднялся Гордонсон.

— Мы ожидаем еще одного свидетеля, готового выступить с положительной характеристикой мистера Макэша. Это преподобный мистер Йорк, пастор из церкви в его родной деревне. Но он пока не успел прибыть.

Мака не слишком расстроило опоздание Йорка, поскольку не стоило связывать с его показаниями каких-либо надежд. Они не произведут ни на кого особого впечатления. И он знал, что сам Гордонсон придерживается того же мнения.

— Если он появится, то сможет выступить перед вынесением мной окончательного решения, — сказал судья, но заметил, как удивленно вскинул брови Гордонсон, и был вынужден добавить: — В том случае, разумеется, если присяжные не провозгласят обвиняемого невиновным, поскольку тогда отпадет всякая необходимость в показаниях новых свидетелей. Джентльмены в жюри, приступайте к обсуждению вашего вердикта.

Мак со страхом наблюдал за присяжными, начавшими свое совещание. Его отчаяние только усугубилось, потому что они внешне не выказывали к нему ни малейших симпатий. Быть может, он высказался слишком резко и перегнул палку?

— Что вы думаете о моей речи? — поинтересовался он у Гордонсона.

— Присяжным трудно будет поверить, что такая знатная и респектабельная семья, как Джеймиссоны, могла вступить в сомнительный сговор с Сидни Ленноксом. Вам лучше было бы сделать особый акцент на том, что у разгрузчиков угля были добрые намерения, но они впали в невольное заблуждение, совершив ошибку.

— Я сказал правду, — покачал головой Мак. — И с этим уже ничего не поделаешь.

Гордонсон печально улыбнулся.

— Не будь вы столь прямым и правдивым человеком, то не нажили бы на свою голову таких огромных неприятностей.

Среди членов жюри явно вспыхнул спор.

— О чем, черт побери, они там толкуют? — волновался Мак. — Жаль, мы не можем их слышать!

Он видел, как скептик с жаром высказывает свою точку зрения, оживленно жестикулируя. Прислушивались ли остальные к его мнению? Или дружно выступали против?

— Скажите им спасибо, — заметил Гордонсон. — Чем дольше они совещаются, тем лучше для вас.

— Почему?

— Если они спорят, значит, у них остаются сомнения, а при наличии обоснованных сомнений им придется вынести вам оправдательный приговор.

Мак продолжал в страхе наблюдать. Скептик пожал плечами, отвернулся от других присяжных, и складывалось впечатление, что в споре он потерпел поражение. Старшина присяжных что-то сказал ему, и он в ответ только кивнул.

После чего старшина приблизился к подиуму.

— Вы сумели вынести свой вердикт? — спросил судья.

— Да, ваша честь.

Мак затаил дыхание.

— И каков же он?

— Мы считаем подсудимого виновным во вменяемом ему преступлении.

* * *

— Лично мне твое сочувственное отношение к этому бывшему шахтеру представляется более чем странным, моя дорогая, — сказала леди Хэллим. — А твой муж может счесть его попросту возмутительным.

— О, мама, ты несешь несусветную чушь. Не надо.

В дверь столовой постучали, и вошел лакей.

— К вам прибыл преподобный мистер Йорк, хозяйка, — объявил он.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула матушка, которой священник всегда нравился. Потом она добавила, понизив голос: — Я не помню, говорила ли тебе об этом, Лиззи, но его жена умерла, оставив его с тремя детишками на руках.

— Но как он оказался здесь? — встревоженно спросила Лиззи. — Ему сейчас положено быть в Олд Бейли. Пригласите его войти, и поскорее.

Вошел пастор. Было такое чувство, что одевался он в величайшей спешке. Но прежде чем Лиззи успела спросить его, почему он не находится в зале суда, святой отец произнес нечто, заставившее ее мгновенно забыть о Маке.

— Леди Хэллим, миссис Джеймиссон, как только я прибыл в Лондон, то сразу же направился к вам, чтобы выразить свои глубочайшие соболезнования. Какое ужасное несчастье, какой удар для…

— Не продолжайте, — вырвалось у матери Лиззи, но ей сразу же пришлось испуганно умолкнуть.

— …Какой удар для вас обеих!

Лиззи метнула вопрошающий взгляд в сторону матери и спросила:

— О чем вы говорите, мистер Йорк?

— О катастрофе на шахте, разумеется.

— Мне об этом ничего не известно, хотя, как я понимаю, моей маме понятен смысл ваших слов.

— О боже! Мне крайне жаль, что я шокировал вас, сообщив новость первым. На вашей шахте произошел обвал кровли штрека. Двадцать человек погибли.

Лиззи охнула.

— Действительно ужасная новость. — Перед ее мысленным взором сразу возникли двадцать свежих могил на церковном погосте неподалеку от моста. Сколько горя это принесет людям. Каждый будет оплакивать если не родственника, то друга или соседа. Но ее обеспокоило и нечто другое. — Почему вы назвали шахту «нашей»?

— Она расположена на территории усадьбы Хай Глен.

Лиззи похолодела.

— В усадьбе Хай Глен нет никаких шахт!

— Разумеется. Речь идет о новой шахте, конечно же. О той, которую построили после вашей свадьбы с мистером Джеймиссоном.

Лиззи теперь охватила бешеная ярость. Она повернулась к матери.

— И ты знала об этом, не так ли?

У леди Хэллим хватило совести, чтобы принять виноватый и пристыженный вид.

— Моя дорогая, мне ничего другого не оставалось. Положение оказалось безвыходным. Только на этом условии сэр Джордж согласился передать вам плантацию в Виргинии…

— Ты предала меня! — вскричала Лиззи. — Ты меня обманула. И ты и мой муж. Как же ты могла? Как у тебя язык поворачивался, когда ты мне лгала?

Ее мать разразилась слезами.

— Мы думали, ты никогда ни о чем не узнаешь, отправившись в Америку…

Но ее слезы не растрогали Лиззи, а лишь усугубили гнев.

— Ты полагала, я ничего не узнаю? Ушам своим не верю!

— Умоляю, не принимай поспешных решений, не совершай необдуманных поступков.

Страшная мысль молнией пронзила Лиззи. Она повернулась к пастору.

— А какова судьба сестры Мака Макэша? Они близнецы.

— К моему величайшему сожалению, Эстер Макэш оказалась в числе погибших, — ответил он.

— О нет!

Мак и Эстер стали первыми близнецами, которых увидела еще в детстве Лиззи, и сходство между ними неизменно поражало ее. В малолетстве их вообще с трудом отличали друг от друга те, кто не был с ними близко знаком. И позже Эстер выглядела как женская версия Мака. Те же поразительные зеленые глаза, такая же коренастая и мускулистая фигура, типичная для работницы шахты. Она вспомнила сцену в церкви всего несколько месяцев назад. Они стояли бок о бок, и Эстер велела Маку заткнуть пасть, рассмешив Лиззи. Теперь Эстер была мертва, а Маку тоже грозил смертный приговор…

Воспоминание о Маке вернуло Лиззи к реальности.

— Суд был назначен на сегодня, — сказала она.

— Господи всемогущий! — воскликнул Йорк. — Я и не знал, что так скоро. Теперь мне уже поздно появляться там?

— Вероятно, не поздно, если отправитесь сейчас же.

— Конечно. Далеко мне идти?

— Пешком пятнадцать минут. За пять минут вас доставят в паланкине. Я присоединюсь к вам.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась мать.

Лиззи отозвалась нарочито грубоватым тоном:

— Даже не пытайся помешать мне, мамочка. Я собираюсь выступить лично с обращением о сохранении Маку жизни. Мы убили его сестру, так, быть может, удастся спасти хотя бы его самого.

— В таком случае я тоже отправлюсь с вами, — сказала леди Хэллим.

* * *

Двор перед зданием суда оказался переполнен. Лиззи совершенно растерялась, но ни мать, ни мистер Йорк не могли ничем ей помочь. Она протискивалась сквозь толпу, разыскивая Мака или Гордонсона. Потом приблизилась к невысокой ограде, окружавшей двор для подсудимых и адвокатов, и сквозь прутья решетки увидела наконец и Мака и Каспара Гордонсона. Когда она их окликнула, Гордонсона выпустили к ней через калитку.

Одновременно с другой стороны появились сэр Джордж и Джей.

Джей неодобрительным тоном спросил:

— Зачем ты пришла сюда, Лиззи?

Она не обратила на него никакого внимания и обратилась к Гордонсону:

— Это преподобный мистер Йорк из нашей деревни в Шотландии. Он приехал, чтобы подать прошение о сохранении жизни Маку.

Сэр Джордж грозно помахал пальцем перед носом Йорка.

— Если в вас осталась хоть капля здравого смысла, вы немедленно измените свои намерения и вернетесь в Шотландию.

Но Лиззи продолжила:

— Я тоже собираюсь обратиться к суду с просьбой оставить его в живых.

— Спасибо! — пылко поблагодарил ее Гордонсон. — Это лучшее, что вы сможете для него сделать.

— Я пыталась остановить ее, сэр Джордж, — промямлила леди Хэллим.

Джей побагровел от злости и схватил Лиззи за руку, до боли сжав ее.

— Как ты смеешь унижать меня подобным образом? — процедил он сквозь зубы. — Я категорически запрещаю тебе вмешиваться в это дело и давать показания в суде!

— Вы предпринимаете попытку запугивания свидетельницы? — издевательски спросил Гордонсон.

Джей несколько сник и отпустил руку Лиззи. Какой-то посторонний юрист с кипой бумаг протиснулся мимо их маленькой группы.

— Нам обязательно вести эту дискуссию здесь, на глазах у всех? — спросил Джей.

— Да, — ответил Гордонсон. — Мы не можем покинуть территорию Дворца правосудия.

— Какого дьявола ты подразумевала под сказанным тобой, девочка моя? — повернулся сэр Джордж к Лиззи.

Его самоуверенный и снисходительный тон окончательно вывел Лиззи из себя.

— Вы чертовски хорошо знаете, что я имею в виду, мать вашу так, — сказала она.

Употребленное светской с виду леди грубое ругательство поразило не только троих окружавших ее мужчин. Многие из стоявших поблизости с изумлением посмотрели на нее. Но ей не было никакого дела до чужой реакции на свои слова. — Вы спланировали этот бунт, чтобы заманить Макэша в ловушку. И я не собираюсь спокойно оставаться в стороне и наблюдать, как вы обрекаете его на виселицу.

Сэр Джордж густо покраснел.

— Не забывай, что ты моя сноха и…

— Заткнитесь, Джордж, — перебила его она. — Я не позволю собой манипулировать и не поддамся на ваши угрозы.

Его как громом поразило. Еще никто и никогда не смел приказывать ему заткнуться.

Пришлось попытаться взять ее в оборот Джею.

— Ты не можешь пойти против собственного мужа, — сердито заявил он. — Это прямое нарушение супружеской лояльности!

— Лояльности? — презрительно повторила она. — Не тебе преподавать мне уроки лояльности. Не ты ли клялся мне, что вы не станете добывать уголь на моих землях? А потом тут же приступили к делу и построили шахту! Ты предал меня уже в день нашей свадьбы!

Ее собеседники затихли, и какое-то время Лиззи могла слышать, как за стеной очень громким голосом дает показания свидетель по очередному разбирательству.

— В таком случае ты все знаешь и о несчастном случае, надо полагать, — сказал Джей.

Она глубоко вдохнула.

— Мне будет лучше сразу заявить вам, что отныне мы с Джеем станем жить отдельно друг от друга. Наш брак останется лишь оформленной на бумаге формальностью. Я вернусь к себе домой в Шотландию, и чтобы ноги никого из Джеймиссонов на моей земле больше не было! Вы там теперь нежеланные гости. А что касается моего выступления в защиту Макэша, я не позволю вам повесить своего друга. И на этом вы оба можете поцеловать меня в задницу!

Сэр Джордж все еще пребывал в состоянии глубочайшего потрясения, чтобы вымолвить хоть слово. Многие годы никто не разговаривал с ним в таком тоне. Он полностью побагровел, глаза буквально вылезли из орбит, рот открывался, но не издавал ни звука.

Каспар Гордонсон обратился к Джею:

— Могу я внести свое предложение в качестве частичного выхода из создавшегося положения?

Джей окинул его исполненным враждебности взглядом, но все же согласился:

— Да, вносите свое предложение, если в нем есть хоть какой-то толк.

— Мы могли бы уговорить миссис Джеймиссон не давать показаний, но на одном непременном условии.

— На каком же?

— Вы сами, Джей, выступите с прошением о сохранении Маку жизни.

— Совершенно исключено, — отрезал Джей.

Но Гордонсон невозмутимо продолжал:

— Оно станет не менее эффективным, чем выступление в суде вашей жены, но избавит семью от крайне неловкой ситуации, когда законная супруга дает показания против собственного мужа в ходе публичного судебного процесса. — В его глазах блеснули лукавые искры. — Вы же будете выглядеть человеком не только благородным, но и великодушным. Припомните, что Мак много лет на славу проработал забойщиком в шахте Джеймиссонов, и по этой причине семья желает для него снисхождения.

Сердце Лиззи исполнилось новой надежды. Прошение, исходящее от Джея, то есть офицера, непосредственно подавившего бунт, стало бы значительно более действенным, чем ее собственное.

Она легко читала сомнение и колебание в выражении лица Джея, который погрузился в задумчивость, взвешивая все за и против, оценивая возможные последствия каждого из вариантов. После долгой паузы он выдавил из себя:

— Наверное, мне все же придется пойти на это.

Но Лиззи не успела еще даже обрадоваться его решению, как вмешался сэр Джордж:

— Есть и другое условие, на котором, как я уверен, будет настаивать Джей.

У Лиззи возникло дурное предчувствие. Она заранее знала, что ей сейчас навяжут.

Сэр Джордж в упор посмотрел на нее.

— Ты должна забыть нагороженную тобой чепуху по поводу жизни порознь. Ты останешься истинной спутницей жизни моего сына, его женой во всех отношениях.

— Нет! — воскликнула она. — Он предал меня! Как я смогу теперь доверять ему? Я не согласна.

— Что ж, значит, Джей не вступится за Макэша, спасая его от виселицы.

Гордонсон счел нужным снова обратиться к Лиззи:

— Должен заметить, что прошение, исходящее от Джея, будет намного более эффективным вашего, поскольку он сам и является обвинителем.

Лиззи пришла в полное замешательство. Это было до крайности несправедливо принуждать ее делать выбор между жизнью Мака и своей собственной. Как она могла принять решение по столь сложному вопросу? Ее словно разрывали на части, тянули в противоположные стороны, причиняя невыносимую боль.

Все они сейчас пристально смотрели на нее: Джей, сэр Джордж, Гордонсон, ее мать и Йорк. Она знала, что должна уступить, но нечто, таившееся в глубине ее души, не позволяло принять их условие.

— Нет, — упрямо ответила она. — Я не променяю свою жизнь на жизнь Мака. Никакого торга здесь быть не может.

— Прошу вас, подумайте над этим как следует, — попросил Гордонсон.

Но затем неожиданно самый веский аргумент выдвинула матушка Лиззи:

— Тебе придется остаться его женой.

Лиззи вскинула на нее взгляд. Разумеется, ее мать неизменно старалась заставить дочь совершать поступки в соответствии с собственными понятиями о благовоспитанности. Но сейчас в глазах леди Хэллим стояли слезы.

— Почему? В чем причина?

Мать разрыдалась.

— Ты должна будешь продолжать быть верной супругой Джея, — повторила она.

— Но все-таки — почему?

— Потому что родишь от него ребенка.

Лиззи изумленно уставилась на нее.

— Что? О чем речь?

— Ты беременна, — пояснила мать.

— Откуда ты об этом знаешь?

Сквозь всхлипы матушка сказала:

— У тебя заметно округлилась талия, увеличилась грудь, а от пищи тебя часто тошнит. Ты замужем уже больше двух месяцев. И ничего необычного не происходит. Этого следовало ожидать.

— О мой бог!

Лиззи ощутила, что почва уходит у нее из-под ног, весь мир вокруг нее переворачивается. Ребенок! Возможно ли? Она мысленно вернулась назад и только теперь поняла, что у нее прекратились месячные почти сразу после свадьбы. Значит, так и есть. Ловушкой для нее стало собственное тело. Джей станет отцом младенца. А мать вовремя сообразила, что только это обстоятельство может заставить дочь передумать.

Лиззи посмотрела на мужа. На его лице она увидела странное выражение: смесь злости с мольбой.

— Почему ты мне лгал? — спросила она.

— Я не хотел, но был вынужден, — ответил Джей.

Она почувствовала глубокую горечь. Прежняя любовь уже никогда не вернется, понимала она отчетливо. Но этот человек останется ее мужем.

— Хорошо, — сказала она. — Я принимаю поставленное вами условие.

— Тогда можно считать, что мы сумели достигнуть договоренности, — удовлетворенно подвел итог Каспар Гордонсон.

Но вот только для Лиззи его слова прозвучали приговором к пожизненному заключению.

* * *

— Внимание! Внимание! Внимание! — выкрикнул судебный глашатай. — Королевский суд строжайшим образом приказывает, чтобы публика, принадлежащая ко всем общественным сословиям, хранила полное молчание под страхом суровой кары, пока будут оглашаться меры наказания для осужденных, большинство из которых подлежат повешению.

Судья надел черную шапочку и встал.

Мак содрогнулся от отвращения. В тот день рассмотрели девятнадцать дел, и двенадцать человек признали виновными. На него нахлынула волна страха. Лиззи принудила Джея подать прошение о его помиловании, а это означало, что он избежит смерти. Но что, если судья пренебрежет обращением даже такого влиятельного человека, как Джей? Что, если попросту произойдет бюрократическая ошибка?

Лиззи находилась в самой дальней части зала суда. Мак сумел встретиться с ней взглядом. Она выглядела очень бледной и сильно потрясенной. У него не было возможности поговорить с ней. Она постаралась ободряюще улыбнуться ему, но и ее улыбка скорее напоминала гримасу страха.

Судья оглядел двенадцать осужденных, выстроенных в ряд перед ним, и начал свою речь на специфическом судебном жаргоне.

— Закон гласит, что вы отныне не обладаете правом покинуть это место по своему произволу и вернуться туда, где обитали прежде. Отсюда вас препроводят к месту свершения казней, где вас повесят за шею и оставят в таком положении, пока смерть не придет к вам! Да сжалится господь над вашими грешными душами!

Наступила зловещая пауза. Кора держала Мака за руку, и он почувствовал, как ее ногти впились в его ладонь, поскольку она переживала тот же ужасающий страх, что и он сам. У остальных приговоренных шансов на помилование не оставалось никаких. Когда им объявили меру наказания, они начали громко выкрикивать ругательства и проклятия, кто-то зарыдал, и лишь один стал вслух молиться.

— Однако Пег Нэпп помилована, и ее рекомендовано выслать из страны, — монотонно продолжал судья. — Кора Хиггинс помилована, и ее рекомендовано выслать из страны. Малакай Макэш помилован, и его рекомендовано выслать из страны. Для всех прочих наказание в виде повешения оставлено в силе.

Мак положил руки на плечи Коре и Пег. Теперь они втроем стояли, почти обнявшись. Их жизни были спасены.

Подошел Каспар Гордонсон и тоже обнял их. После чего взял Мака за руку и с печальным выражением на лице сказал:

— У меня для вас есть крайне прискорбная и даже ужасная новость.

Мака опять охватил панический озноб. Неужели решение о его оправдании успели снова пересмотреть?

— На одной из шахт Джеймиссонов случился крупный обвал, — продолжал Гордонсон. У Мака заныло сердце. Он уже догадывался, в чем суть сообщения, которое он сейчас услышит. — Двадцать человек погибли.

— А Эстер?

— Мне очень жаль, Мак. Ваша сестра оказалась в числе погибших.

— Значит, она умерла?

Ему трудно было поверить в несчастье с сестрой. Казалось, в этот день жизнь и смерть раздавались людям, как карты из какой-то немыслимой колоды судьбы. Эстер мертва? Как же он станет обходиться без своей второй половинки, которой всегда была Эстер с самого момента их рождения?

— Я должен был разрешить ей бежать вместе со мной, — сказал он, с трудом сдерживая слезы. — И зачем только я оставил ее там?

Пег смотрела на Мака широко открытыми глазами исполненным сочувствия взглядом. Кора тоже взяла его за руку.

— Одна жизнь спасена, другая жизнь утрачена, — философски заметила она.

Мак больше не мог сдерживаться. Он закрыл лицо ладонями и горько заплакал.

Глава 25

День высылки наступил очень скоро.

Однажды утром без всякого предварительного предупреждения всех заключенных, приговоренных к отправке на чужбину, оповестили, что им следует взять принадлежавшие им личные вещи и спуститься в тюремный двор.

У Мака вещей почти не было. Помимо одежды, которую он носил, ему принадлежал экземпляр «Робинзона Крузо», сломанный железный ошейник, захваченный из Хьюка, и отделанный мехом плащ — подарок Лиззи.

Во дворе местный кузнец сковал их попарно кандалами на ногах. Маку оковы показались особенно унизительными. Ощущение холодного металла на лодыжках привело его к полному упадку духом. Он боролся за свободу и потерпел поражение. Его снова держали на цепи, как животное. У него даже промелькнула сумасшедшая надежда, что корабль пойдет ко дну, и он утонет в океанской пучине.

Мужчин и женщин не дозволялось ставить в одну пару. Маку достался вонючий старый пьяница по кличке Полоумный Барни. Кора сумела очаровать кузнеца, и ее сковали вместе с Пег.

— Боюсь, Каспар не знает, что нас отправляют именно сегодня, — с беспокойством сказал Мак. — Они наверняка не обязаны никого оповещать.

Он осмотрел ряды заключенных. По его прикидкам, их набралось более сотни. Примерно четверть составляли женщины. Некоторым разрешили взять с собой детей, если им уже исполнилось девять лет. А среди мужчин Мак с удивлением узнал Сидни Леннокса.

Впрочем, крах Леннокса не так давно наделал немало шума. После того как он дал показания против малышки Пег, ему больше никто не доверял. Воры, прежде сбывавшие краденое через таверну «Солнце», нашли других барыг. И хотя забастовка разгрузчиков угля прекратилась и люди вернулись к обычному труду, ни один не желал работать на Леннокса ни за какие деньги. Он попытался шантажом заставить женщину по кличке Дешевка Гвен воровать для него, но она вместе с двумя подругами сообщила в полицию о том, что Сидни скупает краденое, и он неотвратимо попал под суд, где был признан виновным. Вмешательство Джеймиссонов спасло его от виселицы, но не от высылки из страны.

Огромные деревянные ворота тюрьмы широко распахнулись. Снаружи ждал взвод из восьми солдат, выделенных в качестве конвоя. Тюремщик с силой толкнул в спины мужчин, составлявших первую пару во главе колонны, и они все медленно вышли на достаточно оживленную улицу города.

— Мы не так уж далеко от Флит-стрит, — заметил Мак. — У Каспара есть шанс узнать о высылке.

— Какая тебе разница? Не все ли равно? — равнодушно спросила Кора.

— Он мог бы дать взятку капитану судна, чтобы к нам относились лучше, чем к остальным.

Мак успел кое-что узнать о том, как происходит пересечение Атлантики, расспросив других заключенных, охранников и посетителей Ньюгейтской тюрьмы. И больше всего пугал факт, который никто не брался отрицать, что во время плавания умирало очень много людей. Кем бы ни были «пассажиры»: рабами, преступниками, приговоренными к высылке или некредитоспособными должниками, — условия для всех, кто путешествовал под палубой, оставались одинаково смертельно нездоровыми. Владельцев кораблей интересовали только деньги, и они набивали в трюмы как можно больше народа. Зато капитаны зарабатывали не слишком много, и заключенный, у которого водились наличные для подкупа, мог даже получить для себя целую каюту.

Жители Лондона останавливались, бросали на время свои занятия, чтобы поглазеть, как колонна ссыльных вершит свой последний, позорный путь через самое сердце города. У некоторых находились слова сочувствия, другие насмехались и дразнили несчастных, а попадались и те, кто принимался швырять в колонну камни и разного рода мусор. Мак попросил одну дружелюбно настроенную с виду женщину передать сообщение Каспару Гордонсону, но она отказалась. Он сделал еще одну попытку, потом третью, но все безрезультатно.

Кандалы значительно замедляли движение, и им потребовалось более часа, чтобы шаркающими шагами добраться до берега реки. По Темзе непрерывно сновали суда, баржи, паромы и шлюпки, поскольку все забастовки моряков тоже удалось подавить с помощью армии. Стояло теплое весеннее утро. Даже в мутных водах основной водной артерии столицы отражались солнечные лучи. У набережной уже ждала большая лодка, готовая доставить заключенных на корабль, стоявший на якоре посреди русла. Даже издали Маку удалось прочитать его название: «Бутон розы».

— Эта посудина принадлежит Джеймиссону? — спросила Кора.

— Насколько я знаю, он владеет большинством судов, на которых перевозят ссыльных.

Переступив с грязной мостовой набережной через борт лодки, Мак вдруг осознал, что только что в последний раз стоял на британской земле, куда мог вернуться только через много лет или не вернуться вообще. Им владели смешанные чувства. Страх и тревога, но одновременно и беспечная отвага, волнение при мысли о том, что его ожидает другая страна и совершенно иная жизнь.

Посадка на корабль стала трудным делом. Им приходилось взбираться по крутой лестнице по-прежнему парами со скованными кандалами ногами. Пег и Кора справились проворнее остальных, будучи молодыми и ловкими, а вот Маку пришлось в буквальном смысле нести Барни на себе. Одна из пар мужчин упала в реку. Ни конвоиры, ни моряки не сделали ничего, чтобы помочь им, и бедолаги непременно утонули бы, если бы их не успели ухватить другие заключенные и втащить обратно в лодку.

Корабль был примерно в сорок футов длиной и в пятнадцать шириной. Пег чуть слышно отпустила свой злобный комментарий:

— Боже милосердный! Да мне доводилось грабить некоторые гостиные, которые были значительно бо́льших размеров, чем это корыто.

На верхней палубе стояли клетки с курами, был обустроен небольшой свинарник, а у мачты на привязи держали бородатого козла. Вдоль противоположного борта корабля поднимали великолепного белого коня с помощью нок-реи, использовавшейся как подъемный кран. Тощий кот оскалил на Мака клыки. Он успел заметить свернутые в бухты канаты, уложенные паруса, ощутил запах краски, как и легкое покачивание под ногами, а потом их подогнали к люку и заставили спускаться по другой лестнице.

У корабля насчитывалось еще три нижних палубы. На первой из них четверо матросов с аппетитом обедали, усевшись на пол со скрещенными ногами в окружении многочисленных мешков и ящиков, содержавших, по всей видимости, припасы продуктов на все время плавания. На самой нижней, располагавшейся у подножия лестницы, двое мужчин устанавливали на свои места бочки, вбивая молотками клинья между ними, чтобы они оставались неподвижными в самый крутой шторм. А средняя палуба представляла собой трюм для заключенных. Сопровождавший их моряк грубо спихнул здесь Мака и Барни с лестницы и заставил войти в дверь.

Пахло смолой и уксусом. Мак в полумраке постарался осмотреться. До потолка его голове не хватало всего лишь пары дюймов, и человеку более рослому пришлось бы пригибаться. Две решетки предназначались для доступа света и воздуха, но не снаружи, а закрытой палубы сверху, которая тоже освещалась лишь через открытые пока люки. По обе стороны трюма протянулись деревянные полки в шесть футов шириной. Один ряд устроили на уровне пояса. Другой — всего в нескольких дюймах от пола.

Мак с ужасом понял, что именно на этих полках заключенным предстояло постоянно находиться. Они проведут все путешествие на голых досках.

Таща за собой Барни, Мак с трудом протиснулся по оставленному между рядами узкому коридору. Первые несколько мест уже оказались заняты улегшимися на них людьми. Они по-прежнему оставались пока скованными попарно. Заключенные лежали тихо, откровенно пораженные тем, что с ними происходило. Моряк распорядился, чтобы Пег и Кора укладывались рядом с Маком и Барни. Они разместились плотно, как ножи и вилки в ящике кухонного стола. Но как только приняли более или менее удобные позы, матрос силой принудил их прижаться еще ближе друг к другу, и их тела теперь соприкасались. Пег еще могла сидеть, но никому из более взрослых ее товарищей по несчастью это не удавалось — не хватало пространства для голов. Самое большее, что удавалось Маку, это слегка приподниматься на локтях.

В самом конце рядов полок Мак разглядел крупный глиняный горшок примерно в два фута высотой конической формы с широким и плоским дном и верхним ободом около девяти дюймов в поперечнике. Всего в трюме стояли три таких горшка, заменявших туалеты. Больше ни одного предмета меблировки не наблюдалось.

— Долго ли нам плыть до Виргинии? — спросила Пег.

— Если повезет, недель семь, — ответил он.

* * *

Лиззи проследила, как один из ее сундуков внесли в просторную каюту на корме «Бутона розы». Им с Джеем отвели помещение, обычно предназначавшееся для судовладельца, где имелась не только спальня, но и гостиная, а места оказалось значительно больше, чем она могла надеяться. Ей все твердили об ужасах трансатлантического плавания, но она преисполнилась решимости обустроить его с максимальным комфортом и постараться получить удовольствие хотя бы от новизны впечатлений.

Стремиться видеть во всем только лучшую сторону стало отныне ее жизненной философией. Разумеется, Лиззи не могла забыть о предательстве Джея. Она все еще стискивала кулачки и закусывала губу каждый раз, когда вспоминала лживые и пустые обещания, данные им в день свадьбы. Но неизменно сразу же отгоняла от себя печальные мысли.

А ведь всего несколько недель назад Лиззи была бы в восторге от этого путешествия. Побывать в Америке стало для нее одной из важнейших целей, и отчасти именно поэтому она так охотно вышла замуж за Джея. Она воображала себе совершенно иной образ жизни в колониях, более свободный и раскованный, почти все время на свежем воздухе, никаких тебе нижних юбок или письменных приглашений на званые вечера. Там, предполагала она, женщине будет дозволено порой оставлять грязь под ногтями и разговаривать по-мужски прямо, выкладывая все, что у тебя на уме. Однако мечта заметно поблекла, когда она узнала о сделке, заключенной Джеем. «Нам лучше будет теперь назвать плантацию «Двадцать могил»», — мрачно думала она.

Лиззи предпринимала попытки делать вид, что Джей по-прежнему мил и дорог ей, но тело выдавало истину. Стоило ему прикоснуться к ней вечером в постели, она уже не откликалась на ласку мгновенно, как прежде. Она целовала и гладила мужа, но его пальцы не способны были заставить ее трепетать всей кожей, а язык, проникавший ей в рот, не доставал больше чуть ли не до самой глубины души, доставляя наслаждение, граничившее с самозабвением. Минули времена, когда при одном только взгляде на него она чувствовала увлажнение между ног, и ей приходилось смазывать себя внутри специальным холодным кремом, прежде чем лечь рядом с Джеем в постель. В противном случае секс стал приносить ей болезненные ощущения. Он всегда стонал и задыхался от удовольствия, когда кончал и изливал в нее свое семя, но у нее ничего даже близкого к столь острому оргазму не случалось. Она оставалась совершенно неудовлетворенной. А потому позже, как только он начинал храпеть во сне, она довершала акт пальцами, и в такие моменты ее воображение рисовало ей самые странные образы: дерущихся на ринге мужчин или проституток с обнаженными грудями.

Отныне Лиззи больше и чаще всего предавалась размышлениям о ребенке. Беременность заставила ее не считать все свои жизненные разочарования настолько уж важными. Она станет любить свое дитя безгранично. Воспитание превратится для нее в главное дело, в настоящую работу, которой стоит посвящать все время. И сына или дочь она вырастит в Виргинии.

Когда она снимала шляпку, в дверь каюты постучали. Худощавый мужчина в синем плаще и в треуголке с поклоном вошел.

— Позвольте представиться. Я — Сайлас Боун, старший помощник капитана. Всегда к вашим услугам, мистер и миссис Джеймиссон, — сказал он.

— Добрый день, Боун, — сдержанно отозвался Джей, принимая исполненную достоинства позу сына владельца корабля.

— Капитан передает вам обоим свои приветствия и наилучшие пожелания, — снова поклонился Боун. Они уже встретились с капитаном Парриджем, суровым и несколько нелюдимым уроженцем Рочестера в графстве Кент. — Мы отправимся в плавание с наступлением высокого прилива, — продолжал Боун, одарив Лиззи покровительственной улыбкой. — Однако первый день или два проведем еще в устье Темзы, и потому леди может пока не опасаться волнения на море.

— Моих лошадей взяли на борт? — спросил Джей.

— Так точно, сэр.

— Давайте взглянем, как их разместили.

— Конечно. Но, вероятно, миссис Джеймиссон захочет остаться в каюте, чтобы полностью распаковать багаж?

— Нет, я пойду с вами, — сказала Лиззи. — Мне бы хотелось осмотреть судно.

Боун кивнул, но счел нужным заметить:

— Во время путешествия вы сами поймете, что вам будет лучше почти все время находиться в каюте, миссис Джей. Моряки народ грубоватый, но часто погода даже хуже самых отъявленных мужланов.

Лиззи хмыкнула.

— Я вовсе не собираюсь провести все следующие семь недель, закупорившись в этих комнатах, — резко возразила она. — Ведите же нас, мистер Боун.

— Слушаюсь, миссис Джеймиссон.

Они покинули каюту и прошли вдоль палубы до открытого люка. Старпом сбежал вниз по ступеням с проворством и легкостью обезьяны. Джей следовал за ним, Лиззи замыкала шествие. Они спустились на вторую из нижних палуб. Пространство рядом с лестницей достаточно ярко освещалось лучами солнца из люка наверху, и к тому же здесь горела подвешенная к крюку лампа.

Любимых скакунов Джея: двух серых меринов и подарок ко дню рождения — белоснежного Близзарда — поместили в узкие стойла. Под брюхом каждого из животных был продет специальный ремень, привязанный к балке под потолком, чтобы при самой сильной волне не позволить коням упасть. На полках, расположенных на уровне их голов, лежало необходимое количество сена, а пол покрыли густым слоем песка для лучшей сохранности подкованных копыт. Это были очень дорогие кони, найти замену которым в Америке почти не представлялось возможным. Заметив, что его любимцы немного нервничают, Джей провел с ними некоторое время, поглаживая и даже тихо беседуя, чтобы успокоить.

Лиззи начала терять терпение и прошла дальше вдоль палубы туда, где находилась еще одна тяжелая дверь, тоже пока широко открытая. Боун устремился ей вслед.

— На вашем месте я бы не стал заглядывать дальше, миссис Джеймиссон, — сказал он. — Вы можете увидеть что-нибудь нежелательное, способное вас только расстроить.

Лиззи сделала вид, что не слышит его, и снова двинулась вперед. Она не считала себя чрезмерно чувствительной к неприглядным видам.

— Там располагается трюм для перевозки заключенных, — предупредил моряк. — Для настоящей леди это не самое подходящее место.

Сам того не подозревая, он произнес магическую формулу, гарантировавшую, что Лиззи проявит предельное упрямство. Она развернулась и метнула в него сердитый взгляд.

— Мистер Боун, это судно принадлежит моему тестю, и я буду заходить повсюду, куда мне заблагорассудится. Это вам понятно?

— Так точно, миссис Джей.

— И не надо обращаться ко мне так. Для вас я всегда миссис Джеймиссон.

— Так точно, миссис Джеймиссон.

Ей очень хотелось увидеть трюм для ссыльных преступников, поскольку среди них мог оказаться Макэш. Это был первый рейс такого рода из Лондона после завершения суда над ним. Она сделала еще пару шагов, наклонила голову под притолокой и оказалась в главном отсеке трюма.

В помещении было тепло, но стоял отвратительный запах грязных и скученных человеческих тел. Она стала всматриваться в полумрак. Поначалу не различала вообще никого, хотя отчетливо слышала бормотание множества голосов. Она находилась в обширном помещении, внешне походившем на оборудованное полками хранилище для бочек. Что-то вдруг пошевельнулось на полке рядом с ней, раздался звон цепи, от которого она вздрогнула. К своему ужасу, Лиззи заметила теперь, что шевельнулась человеческая нога в металлических оковах. На полке кто-то лежал. Человек. Нет, двое, соединенных друг с другом кандалами между лодыжками. Когда глаза привыкли к темноте, стала видна еще одна такая же пара, лежавшая плечом к плечу с первой. А потом она поняла, что их были десятки, уложенных парами на полках, как селедки на прилавке торговца рыбой.

Наверняка, подумала Лиззи, это для них лишь временное пристанище, а потом их разведут по нормальным койкам, когда судно пустится в плавание. Но сразу поняла, насколько глупым оказалось ее предположение. Где еще найдутся койки для них? Это ведь был самый большой из трюмов, занимавший почти все пространство под двумя палубами. Для этих несчастных другого места на корабле попросту не существовало. Они проведут по меньшей мере семь недель, лежа здесь в духоте и мраке.

— Лиззи Джеймиссон! — внезапно раздался громкий возглас.

Она снова вздрогнула. Знакомый шотландский акцент. Это мог быть только Мак. Она вперилась глазами дальше в темноту и спросила:

— Мак, где вы?

— Здесь.

Она сделала еще несколько шагов вдоль узкого прохода между рядами полок. К ней потянулась рука, призрачно серая при скудном освещении. Она сжала жесткую ладонь Мака.

— Это просто ужасно, — сказала она. — Я могу хоть что-то для вас сделать?

— Теперь уже ничего, — ответил он.

Она заметила Кору, лежавшую подле него, а потом и девочку-подростка по имени Пег рядом с ней. По крайней мере, они могли держаться вместе. Но что-то в выражении лица Коры заставило ее отпустить руку Мака.

— Быть может, мне удастся добиться, чтобы вы получали достаточно пищи и воды.

— Это было бы очень хорошо.

Лиззи не знала, что ей еще сказать. Она просто постояла рядом с ним несколько секунд, но молчала.

— Если смогу, буду приходить к вам каждый день, — вымолвила она наконец.

— Спасибо за заботу.

Лиззи развернулась и поспешила выйти из трюма.

Она вернулась к двум ждавшим ее мужчинам с возмущенным возгласом, готовым сорваться с губ, но как только увидела Сайласа Боуна, прочитала на его лице выражение полупрезрительной насмешки и сдержалась. Заключенные находились на борту, корабль вот-вот отправлялся в плавание, и никакие ее слова уже не могли ничего изменить. А возмущение лишь утвердит Боуна во мнении, что женщин не следует допускать ниже верхней палубы.

— Лошадей разместили с максимальным комфортом, — заявил Джей удовлетворенным тоном.

И тут уж Лиззи позволила себе ироничную ремарку:

— Им уж точно лучше, чем ссыльным в трюме!

— О, кстати! Хорошо, что напомнила, — встрепенулся Джей. — Боун! Среди заключенных есть человек по имени Сидни Леннокс. Снимите с него кандалы и переведите в отдельную каюту, пожалуйста.

— Будет сделано, сэр.

— Каким образом там оказался Леннокс? — изумленно поинтересовалась Лиззи.

— Его осудили за скупку краденого. Но наша семья в прошлом прибегала к его услугам, и мы решили, что не можем сейчас бросить его на произвол судьбы. В общем трюме ему грозит смерть в пути.

— Но, Джей! — воскликнула Лиззи. — Он же очень скверный человек!

— Напротив. Он еще может быть нам очень полезен.

Лиззи отвернулась. Прежде ее только радовала мысль, что она навсегда распрощалась с Ленноксом, оставшимся в Англии. Какой неудачный оборот приняли события — он тоже попал в число ссыльных. Сумеет ли Джей когда-нибудь избавиться от дурного влияния этой зловещей личности?

Вмешался Боун:

— Прилив на глазах прибывает, мистер Джеймиссон. Наверняка капитану не терпится скорее поднять якорь.

— Что ж, передайте от меня привет капитану и распоряжение приступать к необходимым действиям.

Они поднялись по лестнице на верхнюю палубу.

Несколько минут спустя, когда Лиззи и Джей уже стояли на носу корабля, он начал медленно двигаться вдоль русла Темзы. Свежий вечерний бриз холодил Лиззи щеки. А когда даже купол собора Святого Павла скрылся из вида и потянулись одни только прибрежные склады, она спросила, ни к кому не обращаясь:

— Неужели мы никогда больше не вернемся в Лондон?

Часть III. Виргиния