Весь Кен Фоллетт в одном томе — страница 308 из 395

16.15

Программирующее устройство внутри трубы варьирует скорость вращения верхних ступеней от 450 до 750 оборотов в минуту, чтобы избежать резонансных вибраций, из-за которых ракета могла бы рассыпаться во время полета.

Люк обнаружил, что не может выдавить из себя ни слова. Облегчение было так велико, что горло сдавили эмоции. Весь день он заставлял себя оставаться спокойным и рассудительным — а сейчас ощутил, что готов сломаться.

Другие ученые, не замечая его волнения, вернулись к беседе, но молодой человек в твидовом костюме посмотрел на него встревоженно и спросил:

— С вами все хорошо?

Люк молча кивнул. Мгновение спустя ему удалось выдавить из себя:

— Мы можем поговорить?

— Конечно, конечно. Вот там, позади витрины братьев Райт, есть маленький кабинетик, в нем профессор Ларкли готовился к лекции. Кстати, лекцию организовал я!

Молодой человек открыл неприметную дверь в стене и ввел Люка в спартански обставленную комнатку: пара стульев, письменный стол и телефон. Они сели.

— Что случилось? — спросил молодой ученый.

— Я потерял память.

— О господи!

— Автобиографическая амнезия. Научные знания у меня сохранились — так я и нашел вас, — однако о себе я ничего не помню.

— А меня помните? — спросил молодой человек, явно потрясенный.

Люк покачал головой.

— Я не знаю даже собственного имени.

— Фью! — присвистнул молодой человек. — В жизни с таким не сталкивался!

— Пожалуйста, расскажите все, что вам обо мне известно.

— Гм… ну да, понимаю. С чего начать?

— Вы назвали меня Люк.

— Вас все зовут Люком. Настоящее ваше имя — доктор Клод Люкас, но, кажется, вам не очень-то нравится имя «Клод». А я Уилл Макдермот.

Люк прикрыл глаза, переполненный облегчением и благодарностью.

— Спасибо, Уилл!

— О вашей семье я ничего не знаю. Мы с вами встречались только пару раз, на научных конференциях.

— А где я живу?

— Скорее всего в Хантсвилле, штат Алабама. Вы работаете в Управлении баллистического ракетостроения, на базе «Арсенал Редстоун» в Хантсвилле. Сами вы человек гражданский, не военнослужащий. Работаете под началом Вернера фон Брауна.

— Не могу описать вам, какое счастье все это узнать!

— Я удивился, что вы здесь, потому что вся ваша команда сейчас на мысе Канаверал, ждет запуска первого американского искусственного спутника Земли. Ходят слухи, что его запустят сегодня вечером.

— Да, я читал утром в газете… Погодите, я что же, работал над спутником?!

— Да. В команде «Эксплорер». Это самый важный запуск в истории американской космической программы — особенно после успеха русских и падения нашего «Авангарда»!

Люк был вне себя от радости. Еще несколько часов назад он считал себя опустившимся бродягой, пьяницей, а оказался ученым на пике научной карьеры!

— Но я должен быть там!

— Вот именно! Почему же вы здесь? Не помните?

Люк покачал головой.

— Я проснулся сегодня утром в общественном туалете на вокзале Юнион-стейшн. Понятия не имею, как я туда попал.

— Должно быть, вчера повеселились на славу! — заговорщицки усмехнулся Уилл.

— А если серьезно — это на меня похоже? Я мог напиться до потери памяти?

— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы сказать точно, — нахмурился Уилл. — Но… меня бы это удивило. Мы ученые, это не в наших правилах. Сами знаете: для нас нет лучше развлечения, чем за чашкой кофе обсуждать свою работу.

С этим Люк был совершенно согласен.

— Действительно, напиваться — попросту скучно…

Однако других объяснений не было. Как он попал в эту передрягу? Кто такой Пит? Почему за ним следили? Кто те двое, что искали его на вокзале?

Он хотел было рассказать обо всем Уиллу, но подумал, что история со слежкой будет звучать слишком уж странно. Чего доброго, его примут за сумасшедшего.

— Мне нужно позвонить на мыс Канаверал.

— Отличная мысль! — Уилл пододвинул к себе телефон и набрал «ноль». — Уилл Макдермот. Можно позвонить отсюда по межгороду? Спасибо… — И передал трубку Люку.

Люк выяснил у оператора номер и набрал его.

— Это доктор Люкас. — Собственное имя, произнесенное вслух, снова наполнило его невероятным чувством радости и облегчения. — Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из группы запуска «Эксплорера».

— Они все в ангарах Д и Р, — ответил мужской голос. — Пожалуйста, подождите на линии.

Минуту спустя в трубке послышался другой мужской голос:

— Служба безопасности, полковник Хайд.

— Это доктор Люкас…

— Люк! Наконец-то! Куда ты запропастился?

— Я в Вашингтоне.

— Господи Иисусе, какого хрена ты там делаешь?! Мы тут буквально с ума сходим! Тебя все ищут — СБ, ФБР, даже ЦРУ!

Так вот откуда те два агента на вокзале, подумал Люк.

— Видите ли, со мной произошло нечто странное. Я потерял память. Весь день бродил по городу, пытаясь понять, кто же я такой — пока не нашел физиков, которые меня знают.

— Черт побери, удивительное дело! Как же это с тобой случилось?

— Я надеялся, что вы мне расскажете, полковник.

— Ты всегда звал меня Биллом!

— Хорошо… Билл.

— Ладно, расскажу тебе все, что знаю. В понедельник утром ты сказал, что тебе срочно нужно в Вашингтон, и улетел с «Патрика».

— Патрика?

— База ВВС «Патрик», возле мыса Канаверал. Георгина зарезервировала тебе номер…

— Кто такая Георгина?

— Твоя секретарша в Хантсвилле. Заказала твой обычный номер в отеле «Карлтон» в Вашингтоне.

В голосе полковника послышалась нотка зависти, и Люк на секунду задумался о том, что означает «твой обычный номер». Впрочем, сейчас ему предстояло выяснить более важные вопросы.

— Я объяснил кому-нибудь, зачем уезжаю?

— Георгина договорилась о встрече с генералом Шервудом в Пентагоне, вчера в десять часов утра, однако на встрече ты так и не появился.

— У меня была какая-нибудь причина встречаться с генералом?

— Если и была, мне о ней ничего не известно.

— Чем этот генерал занимается?

— Вопросами безопасности. Кроме этого, он старый друг твоих родителей, так что говорить вы могли о чем угодно.

Люк понимал: только дело чрезвычайной важности могло заставить его покинуть мыс Канаверал за двое суток до запуска спутника.

— Запуск назначен на сегодняшний вечер?

— Уже нет, отложили из-за погоды. Ориентировочно запускаем завтра в 22.30.

«Какого же черта я здесь делаю?» — думал Люк.

— У меня есть друзья в Вашингтоне?

— Безусловно. По крайней мере один — тот, что каждый час сюда названивает. Его зовут Берн Ротстен.

Люк записал продиктованный ему телефонный номер Ротстена.

— Сейчас же ему позвоню.

— Может быть, сначала поговоришь с женой?

Люк замер, словно громом пораженный; у него перехватило дыхание. С женой? Значит, он женат? Какая же она — его жена?

— Ты слушаешь? — спросил Хайд.

Люк судорожно вздохнул.

— Да. Билл…

— Что?

— Как ее зовут?

— Элспет, — ответил Хайд. — Твою жену зовут Элспет. Переключаю, не вешай трубку.

От волнения Люк ощутил легкую тошноту. «Что за глупости! — сказал он себе. — Чего бояться? Она же моя жена!»

— Элспет у телефона. Люк, это ты?

Теплый глубокий голос, идеальное произношение. Ему представилась высокая, уверенная в себе женщина.

— Да, — ответил он. — Я потерял память.

— Я так о тебе беспокоилась! Как ты?

При мысли о том, что кто-то о нем беспокоился, к глазам Люка снова подступили слезы.

— Теперь, кажется, нормально, — ответил он.

— Но, боже мой, что случилось?!

— Честное слово, не знаю. Я проснулся в общественном туалете на вокзале Юнион-стейшн и весь день бродил по городу, пытаясь выяснить, кто я такой.

— Тебя все ищут! Где ты?

— В Смитсоновском институте, в Музее авиации.

— С кем ты? Там есть кому о тебе позаботиться?

Люк улыбнулся Уиллу Макдермоту.

— Мне помогает один коллега-ученый. И у меня есть номер Берна Ротстена. Но вообще-то заботиться обо мне не нужно, физически я в полном порядке — просто ничего не помню.

Тут Уилл Макдермот неловко заворочался на стуле, затем встал и прошептал:

— Я лучше оставлю вас наедине. Подожду снаружи.

Люк благодарно кивнул.

— То есть ты не помнишь, зачем в такой спешке улетел в Вашингтон? — говорила тем временем Элспет.

— Нет. Тебе, выходит, тоже не сказал?

— Сказал только, что мне лучше этого не знать. Я чуть с ума не сошла! Позвонила нашему старому другу Энтони Кэрроллу, который работает в Вашингтоне. Он сотрудник ЦРУ.

— Он что-нибудь сделал?

— В понедельник вечером позвонил тебе в «Карлтон», и ты обещал встретиться с ним во вторник рано утром за завтраком — но так и не появился. Он прождал тебя весь день. Сейчас позвоню ему, расскажу, что ты нашелся.

— Очевидно, со мной что-то произошло между вечером понедельника и утром вторника.

— Тебе нужно сходить к врачу, провериться…

— Да чувствую я себя прекрасно! Просто нужно многое выяснить. Скажи, у нас есть дети?

— Нет.

Люк ощутил знакомую печаль — словно тупая боль на месте старого шрама.

— Мы женаты четыре года, — продолжала Элспет, — и все это время стараемся завести детей, но пока не выходит.

— А мои родители живы?

— Мать жива, живет в Нью-Йорке. Отец твой умер пять лет назад.

Люк ощутил внезапный прилив горя: отец умер, о нем не осталось даже воспоминаний.

— У тебя двое братьев и сестра, — продолжала Элспет, — все моложе тебя. Сестра Эмили младше на десять лет, твоя любимица. Она живет в Балтиморе.

— У тебя есть их телефоны?

— Конечно. Подожди, я поищу.

— Я очень хочу с ними поговорить, хотя… хотя что я им скажу? — В трубке послышался сдавленный всхлип. — Ты плачешь?

Элспет шмыгнула носом.

— Нет-нет, все хорошо. — Он представил себе, как она достает из сумочки носовой платок. — Просто… мне вдруг стало так тебя жаль! — Она всхлипнула. — Должно быть, это ужасно — ничего не помнить о себе!

— Да, есть неприятные моменты.

— Записывай телефоны. — И она продиктовала ему номера.

Люк записал их на клочке бумаги.

— У нас есть деньги? — спросил он после этого.

— Твой отец был банкиром, и дела у него шли очень хорошо. Он оставил тебе большое состояние. А что?

— Билл Хайд сказал, что я остановился в «Карлтоне», в «своем обычном номере».

— Твой отец, советник администрации Рузвельта, часто приезжал в Вашингтон и всегда брал с собой семью. Останавливались вы в одном и том же угловом номере в «Карлтоне». Должно быть, ты и сейчас соблюдаешь эту традицию.

— Значит, живем мы с тобой не на армейское жалованье.

— Нет, однако стараемся особенно не выделяться среди коллег.

— Ладно. Вопросы я могу задавать весь день, но сейчас по-настоящему важно одно: выяснить, что со мной произошло. Ты сможешь прилететь сегодня вечером?

На том конце провода наступило короткое молчание.

— Боже мой, зачем?

— Чтобы разгадать вместе со мной эту загадку. Мне нужен помощник… да и просто легче, когда кто-то есть рядом.

— Лучше выкинь это из головы и лети сюда!

— Я не могу просто забыть!.. Не могу вести себя так, словно ничего не произошло. Это слишком странно, я хочу разобраться.

— Люк, прости, но я не могу сейчас уехать с мыса Канаверал! Мы вот-вот запустим первый спутник! Бога ради, нельзя бросать команду в такой момент!

— Да, наверное. — Люк понимал ее, быть может, сам он поступил бы так же; и все же ее отказ больно его задел. — А кто такой Берн Ротстен?

— Он учился в Гарварде с тобой и Энтони Кэрроллом. Потом стал писателем.

— Может быть, он сумеет объяснить, в чем дело.

— Позвони мне попозже, хорошо? Я живу в мотеле «Старлайт».

— Хорошо.

— И пожалуйста, береги себя! — В ее голосе звучало искреннее беспокойство.

— Обещаю. — И он повесил трубку.

Некоторое время Люк сидел молча, чувствуя себя выжатым, как лимон. Очень хотелось вернуться в номер, рухнуть на кровать и забыться сном — но желание разгадать загадку было сильнее усталости. Он набрал номер Берна Ротстена.

— Это Люк Люкас, — проговорил он, когда на том конце провода сняли трубку.

У Берна оказался хрипловатый голос с легким нью-йоркским выговором.

— Люк? Слава богу! Где тебя черти носили?

— Все об этом спрашивают. Я и сам не знаю. Вообще ничего не знаю, кроме того, что я потерял память.

— Потерял память?!

— Верно.

— Вот черт! Как с тобой такое стряслось?

— Понятия не имею. Я думал, ты мне что-нибудь подскажешь.

— Ну… хм… может быть.

— Ты меня искал?

— Я о тебе беспокоился. Ты позвонил в понедельник, сказал, что летишь в Вашингтон, хочешь со мной встретиться и позвонишь уже из «Карлтона». А потом пропал.

— Что-то случилось со мной в ночь с понедельника на вторник.

— Да. Послушай, я знаю, кому тебе стоит позвонить. Билли Джозефсон. Она специалист по проблемам памяти.

«Знакомое имя», — подумал Люк.

— Ах да, в библиотеке я наткнулся на ее книгу.

— Она — моя бывшая жена и наша с тобой старая подруга. — Берн продиктовал Люку номер телефона Билли.

— Хорошо, сейчас ей позвоню. Берн…

— Да?

— Я потерял память, и вдруг оказывается, что моя старая знакомая — специалист по проблемам памяти. Чертовски удачное совпадение, верно?

— Это уж точно! — ответил Берн.

16.45

Последняя ступень ракеты, цилиндрической формы, несет на себе спутник. Она совсем небольшая: восемь дюймов в длину и шесть в ширину, а весит чуть больше тридцати фунтов.

Позвонить Энтони сразу, выйдя из кабинета Силвертона, Билли не смогла. У нее была назначена беседа с пациентом: футболистом, получившим сотрясение мозга от столкновения на поле. Интереснейший случай: в результате сотрясения из его памяти полностью стерлись события, начиная за час до игры. Однако во время беседы Билли была рассеянна: снова и снова она возвращалась мыслями к Фонду Соуэрби и Энтони Кэрроллу. Наконец с футболистом было покончено, и, кипя от нетерпения и досады, Билли набрала номер Энтони. Ей повезло: он взял трубку после первого же гудка.

— Энтони, — резко начала она, — что, черт возьми, происходит?

— Многое, — ответил он. — Египет и Сирия собрались объединяться[391], женские юбки становятся все короче, а Рой Кампанелла попал в аварию и скорее всего не сможет больше играть за «Доджеров»[392].

Билли едва не сорвалась на крик.

— Я не получила должность замдиректора по науке, на которую очень надеялась. Ее дают Лену Россу. Ты в курсе?

— Да, кажется, что-то слышал.

— Энтони, я не понимаю! Если бы еще меня обошел действительно хороший ученый со стороны — Сол Вейнберг из Принстона, например, или кто-нибудь в том же роде… Но Лен Росс? Все знают, что я лучше!

— Думаешь?

— Да брось! Вспомни, ты сам уговаривал меня заняться этим направлением — в конце войны, когда мы…

— Да-да, помню, — торопливо прервал ее Энтони. — И ты, пожалуйста, не забывай, что это все еще засекреченная информация.

Билли трудно было поверить, что и теперь, семнадцать лет спустя, то, чем они тогда занимались, остается государственной тайной. Но сейчас перед ней стоял более важный вопрос.

— Фонд настаивает на кандидатуре Лена.

— Полагаю, у них есть на это право.

— Энтони, поговори же со мной!

— А я чем занимаюсь?

— Ты — член правления. Ситуация очень необычная: как правило, фонды в такие вопросы не вмешиваются, оставляют их на усмотрение специалистов. Ты должен знать, что заставило их пойти на такой исключительный шаг!

— Нет, этого я не знаю. Более того, думаю, что никакого «шага» и не было. Во всяком случае, заседание по этому поводу не проводилось.

— Но Чарльз сказал, что все уже решено!

— К сожалению, боюсь, что так и есть. Такие вопросы редко решаются в открытую. Скорее всего директор фонда с одним или двумя членами правления перетерли за рюмкой в клубе «Космос», потом кто-то из них позвонил Чарльзу и шепнул ему словцо. А Чарльз не может позволить себе ссориться с директором фонда — вот и согласился. Так это всегда и делается. Меня только удивило, что с тобой Чарльз разоткровенничался.

— По-моему, он сам был изумлен. Не понимал, зачем им понадобилось меня отодвигать. Может быть, ты знаешь?

— Скорее всего причина какая-нибудь самая простая. Этот Росс женат?

— Да, и у него четверо детей.

— Ну вот! Наш директор не любит, когда высокооплачиваемые должности занимают женщины. По его мнению, высокие зарплаты должны оставаться у мужчин, чья обязанность — кормить семью.

— Бога ради! У меня на руках ребенок и больная мать!

— Я же не сказал, что в этом есть логика… Ладно, Билли, извини, мне пора бежать. Позвоню тебе позже.

— Хорошо, — ответила она.

Билли повесила трубку — и еще некоторое время сидела у телефона, пытаясь разобраться в своих чувствах. Что-то в этом разговоре ее насторожило, и теперь она спрашивала себя, что именно. Разумеется, Энтони вполне мог не знать о махинациях руководства Фонда. Почему же она ему не верит? Должно быть, потому, что он был с ней холоден и говорил уклончиво, а это совсем на него не похоже.

Скорее всего Энтони ей лгал.

17.00

Четвертая ступень изготовлена не из нержавеющей стали, а из легкого титанового сплава. Экономия на весе в два фунта позволила нагрузить ракету дополнительным научным оборудованием.

Энтони дал отбой — и тут же телефон зазвонил снова. Подняв трубку, он услышал раздраженный и испуганный голос Элспет:

— Господи боже, я четверть часа не могу до тебя дозвониться!

— Я разговаривал с Билли. Она…

— Неважно! Энтони, я только что говорила с Люком.

— Господи! Как?!..

— Заткнись и слушай! Он в Смитсоновском институте, в Музее авиации, с ним какие-то физики.

— Еду.

Энтони бросил трубку и выскочил из кабинета. Пит, дежуривший у дверей, припустил за ним. Вместе они выбежали на улицу и прыгнули в «Кадиллак».

Итак, Люк что-то выяснил о себе — по крайней мере смог связаться с женой. Плохо. Очень плохо. Все трещит по швам. Но, может быть, дело еще удастся поправить, если Энтони доберется до Люка раньше, чем кто-нибудь другой.

«Кадиллак» промчался по Индепенденс-авеню и Десятой стрит; путь занял всего четыре минуты. Оставив машину у заднего входа в Институт, Энтони и Пит бросились в старый ангар, где располагался Музей авиации.

У входа они сразу заметили телефон-автомат… и никаких следов Люка.

— Разделимся, — сказал Энтони. — Я пойду направо, ты налево.

Он быстро шел по залам и вглядывался в лица посетителей, переходящих от витрины к витрине. В противоположном конце здания он встретился с Питом — тот молча развел руками.

Пит проверил мужской туалет, Энтони заглянул в кабинеты для сотрудников. Здесь были телефоны; должно быть, отсюда Люк и позвонил Элспет.

— Ничего! — проговорил Пит, выходя из туалета.

— Это катастрофа! — воскликнул Энтони.

— Вот как? — нахмурился Пит. — Катастрофа? То есть этот парень — не просто загулявший дипломат?

— Верно. Быть может, он сейчас самый опасный человек в Америке.

— Ничего себе!

У дальней стены Энтони заметил переносную кафедру и несколько рядов складных стульев. Рядом молодой человек в твидовом костюме разговаривал с двумя рабочими. Энтони вспомнил слова Элспет: «Люк в Музее авиации с какими-то физиками». Не найдется ли след?

Подойдя к человеку в твиде, он спросил:

— Прошу прощения, здесь, видимо, было какое-то собрание?

— Да, профессор Ларкли читал здесь лекцию о ракетном топливе. А я ее организовал в рамках Международного года геофизики, — гордо добавил молодой человек. — Я Уилл Макдермот.

— А доктор Клод Люкас здесь был?

— Да. Вы его друг?

— Близкий друг, — улыбнулся Энтони.

— Вы знаете, что он потерял память? Даже собственного имени не помнил, пока я ему не сказал!

Энтони подавил проклятие, готовое сорваться с уст. Этого он и боялся! Итак, теперь Люк знает, кто он…

— Мне нужно найти доктора Люкаса немедленно, — объяснил Энтони.

— Какая жалость! Вы разминулись на пару минут!

— Он сказал, куда пойдет?

— Нет. Я уговаривал его показаться доктору, однако он отвечал, что физически с ним все нормально. По-моему, он сильно потрясен и…

— Большое спасибо за помощь, — оборвал его Энтони и бросился к выходу.

На Индепенденс-авеню он заметил полицейскую патрульную машину. Двое полисменов осматривали автомобиль, припаркованный на другой стороне дороги. Подойдя ближе, Энтони увидел, что это бело-голубой «Форд Ферлейн».

— Смотри-ка! — кивнул он Питу, указывая на номерной знак автомобиля. Номер был тот самый, что продиктовала им Любопытная Рози в Джорджтауне.

Энтони показал полицейским удостоверение ЦРУ.

— Почему вас заинтересовала эта машина? — спросил он. — Неправильно припаркована?

— Дело не в этом, — ответил тот полицейский, что постарше. — Мы пытались остановить ее на Девятой, но парень от нас ушел.

— И вы дали ему уйти? — недоверчиво воскликнул Энтони.

— Вы бы видели, какой он выкинул фортель! — воскликнул полицейский помоложе. — Развернулся и погнал по встречке! Кто бы он ни был, нервы у парня стальные!

— А несколько минут спустя мы заметили его машину здесь, — продолжил старший полицейский.

Энтони хотелось схватить обоих за вороты форменных курток и столкнуть лбами, чтобы затрещали их деревянные головы.

— Скорее всего ваш беглец угнал где-нибудь неподалеку другую машину и уехал на ней. — Он достал из бумажника свою визитку. — Если получите сообщение о краже машины в этом районе, пожалуйста, позвоните мне.

— Разумеется, мистер Кэрролл! — ответил старший полицейский, прочитав имя на карточке.

Энтони и Пит вернулись в желтый «Кадиллак» и поехали прочь.

— Как вы думаете, — спросил Пит, — что он теперь будет делать?

— Понятия не имею. Может, отправится в аэропорт и улетит во Флориду, может, пойдет в Пентагон, а может, к себе в отель. Черт, он может даже уехать к своей матери в Нью-Йорк! А у нас, к сожалению, нет сотни агентов, чтобы предусмотреть все варианты.

Энтони погрузился в мрачное молчание — и молчал, пока они не припарковали машину у Корпуса Кью. Войдя к себе в кабинет, он сказал:

— Отправь двоих в аэропорт, двоих на Юнион-стейшн, двоих на автовокзал. Еще двое пусть сядут на телефон и обзванивают всех родных, друзей и знакомых Люка, спрашивают, не появлялся ли он в последнее время и не назначал ли им встречу. Еще двоих отправь в «Карлтон». Пусть снимут там номер, сядут в холле и ждут. Сам я присоединюсь к вам чуть позже.

Пит вышел.

В первый раз за сегодняшний день Энтони был по-настоящему напуган. Люк уже понял, кто он такой; что еще он выяснит? Проект, задуманный как грандиозная победа, на глазах превращался в провал, который разрушит его карьеру.

Не только карьеру — жизнь.

Остается одно: как можно скорее найти Люка и все уладить. Но теперь придется принять крайние меры. Просто следить за Люком недостаточно — надо решить проблему раз и навсегда.

С тяжелым сердцем он подошел к большому фотографическому портрету президента Эйзенхауэра на стене. Нажал на боковую часть рамы — и портрет бесшумно повернулся на невидимых петлях. За ним скрывалась дверца сейфа. Энтони набрал нужную комбинацию цифр, открыл сейф и достал пистолет.

Это был автоматический «вальтер-П38», состоявший на вооружении у немцев во время Второй мировой. Энтони получил пистолет перед экспедицией в Северную Африку — и с ним глушитель, сконструированный в УСС.

Из этого ствола он в первый раз убил человека.

Альбен Мулье был предателем: выдал гестапо нескольких участников Сопротивления. Он заслужил смерть, и пятеро членов ячейки единодушно проголосовали за казнь. В заброшенной конюшне, далеко за полночь, при свете единственной керосиновой лампы, отбрасывавшей на каменные стены причудливо пляшущие тени, они тянули жребий. Энтони мог бы уклониться, как иностранец; ему даже предлагали не участвовать, но он понимал, что тогда потеряет уважение товарищей, и настоял на том, чтобы тянуть жребий вместе с прочими. Короткая соломинка досталась ему.

Альбен ждал своей участи, привязанный к ржавому старому плугу; он слышал спор, видел, как тянули жребий. Когда прозвучал смертный приговор, он намочил штаны, а когда увидел, как Энтони берет свой «вальтер» — тонко, по-заячьи, закричал. Этот крик подтолкнул Энтони к действию: он подошел вплотную и выстрелил Альбену между глаз, не раздумывая, просто для того, чтобы прекратились вопли. Убил мгновенно, одной пулей — и товарищи потом говорили, что он все сделал правильно, как мужчина: без колебаний, без сожалений.

На следующую ночь Альбен явился ему во сне. И порой снится до сих пор.

Энтони достал из сейфа глушитель, навинтил его на дуло. Затем накинул на себя пальто — длинное зимнее пальто из верблюжьей шерсти, однобортное, с глубокими внутренними карманами. Пистолет Энтони сунул в правый карман, рукояткой вниз, дулом с глушителем вверх. Оставив пальто незастегнутым, вытащил оружие за дуло левой рукой, быстро переложил в правую, снял с предохранителя — на все ушла секунда, не больше. Удобнее было бы снять глушитель и положить его в другой карман — но на то, чтобы его надеть, уйдет еще несколько драгоценных секунд, которых может и не быть. Нет, лучше так.

18.00

Спутник не шарообразен — он имеет форму пули. Теоретически, сферическая форма более устойчива; однако антенны радиосвязи нарушают сферическую форму.

До Джорджтаунской психиатрической больницы Люк доехал на такси и сказал у стойки в приемном покое, что у него назначена встреча с доктором Джозефсон.

В разговоре по телефону доктор Джозефсон показалась ему очаровательной женщиной. Она обрадовалась, услышав его голос, была явно заинтригована тем, что он потерял память, настойчиво просила приехать к ней как можно быстрее, — и хотя разговор был коротким и деловым, в ее теплом голосе с протяжным южным говором звучала искрящаяся радость.

Теперь она сбежала по лестнице ему навстречу — хрупкая женщина в белом халате, с огромными сияющими глазами, в которых читалась радость встречи, нетерпение и любопытство. Люк невольно улыбнулся.

— Как же я рада тебя видеть! — воскликнула она и крепко его обняла.

Люка охватило острое желание сжать ее в объятиях. Однако он сообразил, что не знает, уместно ли это — в конце концов, они всего лишь старые друзья! — и застыл с нелепо поднятыми руками.

— Ах да, ты меня совсем не помнишь! — рассмеялась Билли. — Расслабься, я не кусаюсь… ну, почти.

Он осторожно обнял ее. Тело под халатом оказалось мягким и податливым.

— Пойдем, я покажу тебе свой кабинет! — И она повела его вверх по лестнице.

Когда они шли по широкому коридору, Билли окликнула седая женщина в белом халате:

— Доктор, какой у вас симпатичный парень! Просто красавчик! Хочу такого же!

— Как только он мне надоест, Марлин, непременно вас познакомлю! — с широкой улыбкой ответила Билли.

Кабинет был небольшим и обставленным просто, почти скудно: письменный стол, два стула, металлический шкаф для бумаг. Но на столе стояли свежие цветы в вазе, а на стенах красовались яркие, жизнерадостные абстрактные картины. Билли налила Люку кофе и предложила печенье, а затем начала расспрашивать его об амнезии.

Он отвечал на вопросы, она делала пометки в блокноте. Люк ничего не ел уже двенадцать часов и поэтому моментально расправился с печеньем.

— Хочешь еще? — с улыбкой спросила Билли.

Он покачал головой.

— Ну, картина более или менее ясна, — сказала наконец Билли. — У тебя глобальная амнезия, в остальном же ты выглядишь вполне психически здоровым. Твое физическое состояние я оценить не могу, я не специалист, так что советую тебе как можно скорее пройти медицинское обследование. Впрочем, на вид ты вполне здоров, разве что сильно не в своей тарелке, — улыбнулась она.

— Такую амнезию можно вылечить?

— Как правило, нет.

Это был тяжелый удар: ведь Люк надеялся, что память вот-вот к нему вернется!

— Черт! — пробормотал он.

— Не расстраивайся, — мягко посоветовала Билли. — У таких пациентов сохраняются все знания и навыки, а то, что забыли, они могут выучить заново; обычно они скоро возвращаются к нормальной жизни. У тебя все будет хорошо.

Даже сейчас, слыша от этой женщины ужасный приговор, Люк не мог не наслаждаться беседой с нею. С неописуемым удовольствием смотрел он в ее огромные глаза, лучащиеся добротой и сочувствием, на выразительный рот, на пушистые кудри, отливающие в свете настольной лампы теплым каштановым блеском. Ему хотелось, чтобы этот разговор не кончался. Никогда.

— Но что могло вызвать у меня амнезию?

— Прежде всего стоит подумать о повреждении мозга. Однако следов травмы нет, и ты говоришь, что голова не болит.

— Верно. Тогда что же?

— Есть несколько вариантов, — начала объяснять Билли. — Продолжительный стресс, или внезапное потрясение, или воздействие каких-либо химических веществ. Кроме того, потеря памяти может быть побочным эффектом лечения шизофрении, сочетания электрошока и некоторых лекарств.

— А можно как-нибудь установить, что на меня подействовало?

— Точно — вряд ли. Ты говорил, что сегодня утром мучился от похмелья. Если ты не пил, то, возможно, так сказался прием некоего препарата. Однако точного ответа ни один врач тебе не даст. Чтобы понять, что вызвало амнезию, нужно выяснить, что с тобой вчера произошло.

— Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что искать. Шок, какая-то химия или лечение от шизофрении.

— Ты точно не шизофреник, — заверила его Билли. — Контакт с реальностью у тебя — дай бог каждому! Что собираешься делать дальше?

Люк поднялся. Ему не хотелось уходить от этой очаровательной женщины.

— Пойду к Берну Ротстену. Может, он что-то мне подскажет.

— У тебя есть машина?

— Я попросил таксиста подождать.

— Пойдем, я тебя провожу.

Когда они спускались по лестнице, Билли взяла его за руку.

— Скажи, — спросил Люк, — давно ты развелась с Берном?

— Пять лет назад. Достаточно, чтобы снова стать друзьями.

— Прости, это странный вопрос, но я должен его задать… Мы с тобой когда-нибудь… были близки?

— О-о-о! — протянула Билли. — Еще спрашиваешь!

1943

Билли столкнулась с Люком в холле Корпуса Кью в день, когда Италия объявила о капитуляции.

В первый миг она не поняла, что это он, — просто какой-то тощий человек в пиджаке не по размеру. Рассеянно скользнув по нему взглядом, она прошла мимо.

— Билли! — окликнул Люк. — Ты меня не узнаешь?

Голос она, разумеется, узнала; и при звуках этого голоса ее сердце забилось быстрее. Снова, уже внимательнее, Билли взглянула на истощенного человека, — и с ее губ сорвалось негромкое восклицание ужаса. Голова Люка напоминала череп. Прекрасные черные кудри поредели и потускнели. Пиджак болтался, как на вешалке, тонкая шея как-то жалко выглядывала из чересчур просторного ворота рубашки. Глаза же его… это были глаза старика.

— Господи, Люк! — воскликнула она. — Что с тобой? Ты ужасно выглядишь!

— Хм, спасибо, — устало улыбнувшись, ответил он.

— Ох, прости!

— Ничего страшного. Знаю, я малость похудел. Там, где я был, с кормежкой было не очень.

Билли хотелось его обнять, но она взяла себя в руки.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

— У меня здесь учебный курс. Картография, радиосвязь, стрельба, рукопашный бой.

— Что-то ты одета явно не для занятий джиу-джитсу!

Стремление хорошо одеваться Билли не утратила и на войне. Сегодня на ней был светло-желтый костюм с коротким жакетом-болеро и юбкой смелой длины — всего лишь до колена, и широкополая шляпа, похожая на перевернутую тарелку. На модные вещи ее армейской зарплаты, разумеется, не хватило бы, так что Билли шила себе сама, взяв напрокат швейную машинку. Ее отец научил шить всех своих детей.

— Буду считать, что это комплимент, — улыбнулась она в ответ. — А где ты был?

— Найдется минутка поговорить?

— Конечно! — На самом деле ее ждало занятие по криптографии, но… но и черт с ним!

Стоял теплый сентябрьский денек. Вместе они шли по берегу пруда; Люк снял пиджак и закинул его за плечо.

— Как ты оказалась в УСС?

— Энтони Кэрролл меня сюда устроил, — ответила Билли. Назначение в Управление стратегических служб считалось престижным. — Сам он сюда попал благодаря семейным связям. Теперь он личный помощник Билла Донована. — Генерал Уильям Донован, по прозвищу Дикий Билл, был руководителем УСС. — До этого я год возила по Вашингтону одного генерала, так что была очень рада сменить работу. Энтони, когда закрепился, потихоньку перетащил сюда всех старых друзей из Гарварда. Элспет теперь в Лондоне, Пег — в Каире, а вы с Берном, кажется, были где-то за линией фронта?

— Во Франции, — ответил Люк.

— И каково там?

Люк закурил. Это что-то новенькое, отметила Билли. В Гарварде он не притрагивался к сигаретам.

Ответил Люк не сразу — и слова его прозвучали отрывисто и резко.

— Первый человек, которого я убил, был французом.

С болью в сердце Билли поняла, что Люк страдает и хочет выговориться.

— Расскажи, — попросила она.

— Это был полицейский, жандарм. Звали его Клод, как и меня. В сущности, неплохой человек. Ну, антисемит — но мало ли во Франции антисемитов! Да если уж на то пошло, и в Америке… Он вломился в деревенский дом, где собралась вся наша группа. На столе были разложены карты, у стены составлены винтовки, а Берн показывал французам, как устанавливать часовую бомбу. — Люк безрадостно рассмеялся. — Этот чертов идиот заявил, что мы все арестованы!.. Впрочем, нам все равно пришлось бы его убить.

— И что ты сделал? — прошептала Билли.

— Вывел его на улицу и выстрелил в затылок.

— О господи!

— Он умер не сразу. Еще с минуту корчился и хрипел.

Билли сжала его руку. Они пошли дальше по берегу пруда — рука в руке. Люк начал рассказывать другую историю, о женщине из Сопротивления, которую схватили и подвергли страшным пыткам. Слушая его, Билли плакала, и слезы блестели у нее на щеках под ласковым сентябрьским солнцем. День клонился к вечеру, а Люк все говорил, и рассказы его были один другого страшнее: взорванные автомобили, убийства немецких офицеров, гибель товарищей в перестрелках, еврейские семьи, от стариков до малых детей, которых загоняли, словно скот, в вагоны без окон и увозили неведомо куда…

Они гуляли уже часа два, когда Люк вдруг споткнулся, едва устояв на ногах.

— Господи, как же я устал! — пробормотал он.

Билли подозвала такси и отвезла Люка в отель.

Как выяснилось, он жил в «Карлтоне». Большинству военных такая роскошь была недоступна, но Билли вспомнила, что у Люка богатая семья. Он остановился в угловом номере. В гостиной стоял рояль, а в ванной то, чего Билли нигде прежде не видела, — второй телефонный аппарат.

Она позвонила и заказала куриный бульон, яичницу, горячие бутерброды и пинту холодного молока. Люк сел на диван и начал рассказывать новую историю, на сей раз забавную: как его группа пыталась устроить диверсию на фабрике, изготовлявшей посуду для немецкой армии.

— Представь себе, вбегаю я в огромный цех — а там человек пятьдесят таких здоровенных теток, стоят у печей и стучат молотками по формам. Я кричу: «Вон из здания! Мы сейчас все здесь взорвем!» А они только хохочут в ответ. Понимаешь, мне просто не поверили!..

Чем закончилась эта история, Билли так и не узнала. Появился официант с едой на подносе; Билли расплатилась, дала ему на чай, повернулась с подносом к Люку — и увидела, что он уснул прямо на диване.

Ей удалось растолкать его ровно настолько, чтобы отвести в спальню и уложить там на кровать.

— Не уходи! — пробормотал он и снова закрыл глаза.

Она сняла с него ботинки, ослабила ему галстук. Через открытое окно в спальню проникал легкий ветерок; вечер был теплым, и одеяло не требовалось.

Присев на краешек кровати, Билли долго смотрела на Люка и вспоминала пустынную ночную дорогу из Кембриджа в Ньюпорт, почти два года назад. Протянув руку, она нежно погладила его щеку тыльной стороной мизинца — совсем как тогда. Он не пошевелился.

Билли сняла шляпу и туфли, поколебавшись мгновение, скинула и костюм. В одном белье и чулках она легла с ним рядом, обняла его худые плечи, положила голову себе на грудь.

— Теперь все хорошо, — прошептала она. — Можешь спать, сколько хочешь. Когда ты проснешься, я буду здесь.

Наступила ночь. Похолодало. Билли закрыла окно и укрыла Люка и себя покрывалом. Вскоре после полуночи, все еще обнимая его, она заснула.

На рассвете, проспав уже часов двенадцать, Люк проснулся и пошел в ванную. Пару минут спустя вернулся, уже в одном нижнем белье. Снова лег рядом и крепко ее обнял.

— Я кое-что забыл тебе сказать, — прошептал он. — Кое-что очень важное.

— Что же?

— Там, во Франции, я все время думал о тебе. Каждый день.

— Правда? — прошептала она.

Но Люк не ответил — он снова погрузился в сон.

Билли лежала, глядя в светлеющее небо за окном, обнимая Люка и думая о том, как там, во Франции, ежечасно рискуя жизнью, он думал о ней, — и сердце ее готово было разорваться от счастья.

В восемь утра она вышла в гостиную, позвонила в Корпус Кью и сказалась больной. Впервые больше чем за год военной службы она решилась прогулять, сославшись на болезнь. Затем она приняла ванну, причесалась и оделась. Позвонив, заказала себе кофе и кукурузные хлопья. Официант назвал ее «миссис Люкас». Билли была рада, что это мужчина, — женщина заметила бы, что у нее нет обручального кольца.

Билли думала, что запах кофе разбудит Люка, но тот все спал. Она прочла «Вашингтон пост» от корки до корки, даже спортивные страницы, а затем, найдя в номере бумагу и чернила, села писать письмо матери в Даллас, когда дверь спальни отворилась и вышел Люк: сонный, взъерошенный, с сизой щетиной на подбородке. Билли радостно улыбнулась ему.

— Сколько я проспал? — смущенно спросил он.

Билли взглянула на свои наручные часы. Был уже почти полдень.

— Часов восемнадцать.

Она смотрела на него неуверенно, не понимая, что делать дальше. Рад ли он тому, что она здесь? Смущен? Может быть, хочет, чтобы она поскорее ушла?

— Господи боже! Я целый год так не спал! — Он потер глаза. — И ты все время была здесь? Выглядишь свеженькой, как огурчик.

— Я тоже немного вздремнула.

— Ты осталась со мной на всю ночь?

— Ты ведь сам меня попросил.

Люк нахмурился.

— Да, кажется, помню… — Он потряс головой. — Ох, ну и сны мне снились! — И направился к телефону. — Ресторан? Будьте добры мне в номер бифштекс на косточке, с кровью, и яичницу-глазунью из трех яиц. И еще апельсиновый сок, тосты и кофе.

Билли нахмурилась. Никогда еще она не проводила ночь с мужчиной и не знала, чего следует ожидать поутру, однако поведение Люка ее разочаровало. Все было так неромантично, что казалось почти оскорбительным. Ей вспомнилось, как просыпались дома ее братья: обычно они тоже выползали из постели сонные, недовольные, бурчащие на весь свет — но их настроение улучшалось, как только на столе появлялся завтрак.

— Секундочку, — сказал он по телефону и повернулся к Билли: — Хочешь чего-нибудь?

— Да, холодного чая.

Он повторил заказ, повесил трубку и присел на диван с ней рядом.

— Я много всего наговорил тебе вчера.

— Уж это точно!

— Сколько мы разговаривали?

— Часов пять, не меньше.

— Извини.

— Не извиняйся! Пожалуйста, не извиняйся ни за что! — Глаза ее наполнились слезами. — Я никогда этого не забуду.

Он взял ее за руки.

— Я рад, что мы снова встретились!

Ее сердце подпрыгнуло в груди. Да, что-то подобное она и хотела услышать!

— Я тоже.

— Хотел бы я тебя поцеловать, но не знаю, стоит ли лезть с поцелуями в несвежем белье…

Словно какая-то пружина со щелчком распрямилась у Билли внутри, — и она с изумлением ощутила, что в трусиках становится горячо и влажно. Что это? Никогда раньше ей не случалось возбуждаться от простого разговора о поцелуе!

Однако Билли сдержала порыв. У нее была вся ночь, чтобы принять решение, но о таком она даже не задумывалась, а теперь боялась, что, едва прикоснувшись к нему, потеряет самоконтроль. И что дальше?

Война принесла в Вашингтон новую сексуальную свободу, но Билли новые поветрия не коснулись. До сих пор она не позволяла себе ничего лишнего — не собиралась позволять и сейчас. Сцепив руки на коленях, она чопорно проговорила:

— Разумеется, я не собираюсь тебя целовать, пока ты не оденешься.

Он бросил на нее скептический взгляд.

— Боишься за свою репутацию?

От иронии в его голосе она поморщилась.

— О чем ты?

— Вообще-то мы только что провели вместе ночь, — пожал плечами он.

— Я осталась только потому, что ты меня попросил! — воскликнула Билли.

— Ладно, ладно, не сердись.

Страсть мгновенно обратилась в раздражение и обиду.

— Ты просто рухнул от усталости, — сердито заявила Билли. — Я оттащила тебя на кровать. Ты попросил меня не уходить, и я осталась.

— Спасибо, я это ценю.

— Тогда не разговаривай со мной так, словно я вела себя как… как шлюха!

— Я ничего подобного не имел в…

— Нет, имел! Мол, за свою репутацию я могу не бояться — сильнее ее уже не испортишь!

Он шумно вздохнул.

— Послушай, что ты раздуваешь из мухи слона?

— Ага, хороша «муха»! — гневно откликнулась Билли. Она сознавала, что и в самом деле себя скомпрометировала — и от этого злилась еще сильнее.

В дверь постучали.

— Официант, должно быть, — сказал Люк.

Билли не хотела, чтобы официант увидел ее вместе с раздетым мужчиной.

— Уйди в спальню, — сказала она.

— Хорошо.

— И вот еще что: дай мне свое кольцо.

Он посмотрел на свою левую руку, где на мизинце блестело золотое кольцо с печаткой.

— Зачем?

— Чтобы показать, что я замужем.

— Но я его никогда не снимаю!

Это разозлило ее еще сильнее.

— Скройся с глаз! — прошипела она.

Люк исчез в спальне. Билли открыла дверь: перед ней стояла официантка с тележкой на колесиках.

— Пожалуйста, мисс, — проговорила она.

Билли покраснела: это «мисс» прозвучало как оскорбление. Она расплатилась, но чаевых не оставила — еще чего не хватало!

— Пожалуйста! — отрезала она и повернулась к официантке спиной.

Официантка вышла. За спиной у себя Билли услышала шум воды в душевой. Ее охватила усталость и отвращение. Всю ночь она была влюблена и счастлива — а теперь за несколько минут ее счастье рассыпалось в прах. Что случилось с Люком? Он всегда был таким внимательным, галантным… а теперь превратился в сущего грубияна!

Как бы там ни было, она чувствовала себя униженной. Через пару минут он выйдет из душа, и они сядут завтракать, словно супружеская пара. Вот только они вовсе не муж и жена, и от этой мысли Билли становилось все неуютнее.

Ладно, сказала она себе. Если меня все это не устраивает — почему я еще здесь?

Хороший вопрос.

Она надела шляпку. Может, оставить ему записку? Но тут шум воды прекратился. Сейчас Люк выйдет из ванной — в халате, пахнущий мылом, с влажными волосами, босиком, такой, что просто невозможно удержаться…

Нет, на записку времени не оставалось. Билли вышла из номера, тихо прикрыв за собой дверь.

Весь следующий месяц они встречались почти каждый день.

Поначалу он приходил в Корпус Кью отчитываться о своей работе. В обеденный перерыв разыскивал Билли, и они вместе шли в кафе или обедали бутербродами на берегу пруда. Люк вновь стал галантен и внимателен; рядом с ним Билли чувствовала, что он уважает ее и о ней заботится. Обида на его поведение в «Карлтоне» прошла. Наверное, думала Билли, он тоже никогда не проводил ночь с женщиной и, как и она, просто не знал, как себя вести. Он держался с ней как с сестрой; может, сестра и была единственной женщиной, до сих пор видевшей его в нижнем белье?

В конце недели Люк пригласил ее в кино, и в субботу вечером они вместе посмотрели «Джен Эйр». В воскресенье они катались на каноэ по Потомаку. В Вашингтоне в то время царил какой-то особый дух бесшабашного веселья. Город был полон молодых людей, едущих либо на фронт, либо с фронта домой в отпуск — людей, для которых страшная и безвременная смерть стала событием повседневным. Все они стремились играть, пить, танцевать и заниматься любовью, ибо знали, что другого случая может и не представиться. Городские бары были переполнены, и одиноким девушкам не приходилось беспокоиться о том, где найти себе кавалера на вечер. Союзники побеждали; однако радостные новости с фронта, что ни день, разбавлялись совсем иными — новостями о погибших и раненых родных, друзьях, товарищах.

Люк немного набрал вес и стал лучше спать. Он купил себе одежду по размеру: рубашки с короткими рукавами, белые фланелевые брюки и темно-синий фланелевый костюм, в котором встречался с Билли по вечерам. Из его глаз ушла затравленность, на лице появилась улыбка, а в повадках — мальчишеская веселость.

Они говорили обо всем на свете. Билли рассказывала Люку, как психология со временем научится исцелять душевные болезни, а он ей — как люди однажды полетят на Луну. Оба вспоминали тот роковой гарвардский уик-энд, изменивший их жизнь. Говорили о войне и о том, когда же она кончится: Билли считала, что теперь, когда сдалась Италия, Германия долго не продержится, Люк с этим соглашался, но полагал, что понадобятся годы, чтобы вытеснить японцев с Тихого океана. Порой они выбирались куда-нибудь в бар вместе с Энтони и Берном и там до хрипоты спорили о политике — совсем как в старые добрые времена в Гарварде. Как-то раз на выходные Люк уехал в Нью-Йорк повидаться с семьей, — и Билли так по нему скучала, что чувствовала себя почти больной. С Люком она могла и обсуждать серьезные темы, и беззаботно болтать, и делиться задушевными чаяниями: она не уставала от его общества, и ей никогда не было с ним скучно.

Впрочем, пару раз в неделю они ссорились. Ссоры всегда развивались одинаково — точь-в-точь как та первая размолвка в отеле. Люк бросал походя какое-нибудь замечание, которое ее обижало, или строил планы на вечер, не посоветовавшись с ней, или заявлял, что лучше ее разбирается в чем-то — будь то радио, автомобили или теннис. Билли горячо возражала; Люк говорил, что она делает из мухи слона. Ей становилось еще обиднее: она пыталась объяснить, что ее так задело, а он начинал чувствовать себя, словно пленный на перекрестном допросе. В пылу спора Билли порой преувеличивала, и Люк ловил ее на этом. «Вот видишь, — говорил он, — с тобой просто нет смысла спорить: ты готова нести любую чушь, лишь бы настоять на своем!» Поворачивался и уходил, уверенный в своей правоте. Однако буквально через несколько минут Билли раскаивалась в своей горячности: она бросалась за ним, уговаривала простить ее и снова стать друзьями. Поначалу он выслушивал ее с каменным лицом; но скоро ей удавалось его рассмешить, и оба забывали о ссоре.

Ни разу за этот месяц Билли не была у Люка в отеле, а если целовала его — то лишь в людных местах и целомудренно, едва прикасаясь губами к губам. Но и от такого поцелуя, и даже от простых прикосновений внутри у нее становилось жарко и влажно. Билли знала, что, стоит зайти хоть на шаг дальше — и она уже не сможет остановиться.

В промозглом октябре, сменившем солнечный сентябрь, Люк получил новое задание.

Об этом она узнала в пятницу после обеда. Билли выходила с занятий, а Люк поджидал ее в холле Корпуса Кью. По его лицу она сразу поняла: что-то случилось.

— В чем дело? — прямо спросила она.

— Я возвращаюсь во Францию.

— Когда?.. — почти с ужасом прошептала Билли.

— Вылетаю в понедельник рано утром. Вместе с Берном.

— Господи боже! Мне казалось, с тебя уже хватит!

— Опасность меня не пугает, — ответил он. — Только с тобой жаль расставаться.

К ее глазам подступили слезы. Она судорожно сглотнула.

— Два дня…

— Мне надо собрать вещи.

— Я тебе помогу.

И они пошли к нему в отель.

Едва за ними закрылась дверь, Билли схватила его за свитер, притянула к себе и запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя. На этот раз в их поцелуе не было ничего целомудренного. Билли ласкала его губы языком, а затем раздвинула свои губы, впуская внутрь его язык.

Она скинула пальто. Под ним было голубое платье в вертикальную белую полоску, с белым воротничком.

— Прикоснись к моей груди, — прошептала она.

Люк изумленно застыл.

— Пожалуйста! — взмолилась Билли.

Сильные ладони легли на ее маленькую грудь. Билли закрыла глаза, сосредоточившись на своих ощущениях.

Когда он убрал руки, она открыла глаза и впилась в него взглядом так, словно хотела навсегда запомнить каждую черточку его лица — синеву глаз, прядь черных волос, падающую на лоб, твердый подбородок, нежный изгиб губ…

— Подари мне свою фотографию, — сказала она вдруг. — У тебя есть фото?

— Как-то я не привык носить с собой собственные фотографии, — с улыбкой заметил Люк и добавил с нью-йоркским выговором: — Кто я, Фрэнк Синатра?

— Ну, хоть какие-то снимки у тебя должны быть!

— Кажется, есть семейное фото… Подожди минутку! — И он скрылся в спальне.

Билли пошла за ним.

На чемоданной полке — там же, вспомнила Билли, где она видела его месяц назад — лежал потертый чемодан из коричневой кожи. Люк достал серебряную рамку, открывающуюся, как книжка. Внутри были две фотографии; одну из них он протянул Билли.

Снимок был сделан три или четыре года назад: Люк здесь был моложе, еще с округлым мальчишеским лицом, в рубашке-поло. С ним — пожилая пара, наверное, его родители, мальчики-близнецы лет пятнадцати и маленькая девочка, все в купальных костюмах.

— Нет, я не могу ее взять! — воскликнула Билли, хотя ничего ей так не хотелось, как заполучить эту фотографию.

— Я хочу, чтобы она была у тебя. Ведь я — часть своей семьи.

— Ты брал ее с собой во Францию?

— Да.

Можно ли лишать Люка такой драгоценности? Билли уже знала, что не откажется, но будет хранить эту фотографию, как святыню.

— Покажи мне другую, — попросила она.

— Что?

— В этой рамке две фотографии.

Люк поколебался, однако открыл рамку. С фотографии, вырезанной из Рэдклиффского ежегодника, на Билли смотрела она сама.

— Ее ты тоже брал с собой во Францию? — прошептала Билли. Ей трудно было говорить; горло сжалось.

— Да.

Слезы брызнули у нее из глаз. Так, значит, все это время он носил ее фотографию с собой, рядом с фотографией отца и матери! А она даже не подозревала, что столько значит для него!

— Почему же ты плачешь? — спросил Люк.

— Потому что ты меня любишь, — ответила она.

— Это правда, — сказал он. — Я боялся тебе признаться. Но я люблю тебя — люблю с той самой ночи, когда мы ездили в Ньюпорт, и с того дня, когда началась война.

— Вот как? — вскричала Билли; ее страсть обратилась в гнев. — Значит, ты полюбил меня еще тогда — и бросил! Как ты мог?!

— Если бы мы с тобой начали встречаться, это разбило бы сердце Энтони.

— К черту Энтони! — Изо всех сил она заколотила кулачками по его груди, хоть он, кажется, вовсе не чувствовал ударов. — Как ты мог? Мерзавец, негодяй, как ты мог поставить счастье Энтони выше моего?

— Это было бы подло!

— Из-за тебя мы потеряли два года! — По ее щекам струились слезы. — А теперь у нас с тобой два дня — всего два разнесчастных дня!

— Раз так, не стоит терять времени. Перестань реветь и поцелуй меня.

Она обвила руками его шею и приникла к его губам. Они целовались, ощущая на губах соленый вкус слез.

Люк начал расстегивать на ней платье.

— Пожалуйста, просто порви! — прошептала Билли; она не могла больше ждать.

Он рванул — и пуговки посыпались на пол. Еще один рывок — и на пол полетело платье: Билли стояла в одном белье и чулках.

— Ты уверена, что этого хочешь? — серьезно спросил Люк.

— Да, да! — вскричала Билли, страшась, что он передумает в последний миг. — Пожалуйста, не останавливайся!

Он нежно уложил ее на кровать и лег сверху, приподнявшись на локтях и глядя ей в глаза.

— Знаешь, — сказал он, — у меня никогда еще никого не было.

— Не беда, — ответила она. — У меня тоже.

В первый раз все произошло быстро; однако вскоре обоим захотелось еще. На этот раз они занимались любовью неторопливо: Билли сказала, что хочет испытать все возможное, подарить ему все известные наслаждения, разделить с ним все, что могут разделить мужчина и женщина. Они занимались любовью два дня подряд, почти без перерывов, сходя с ума от страсти и горя, зная, что, быть может, никогда больше не увидятся.

В понедельник рано утром Люк улетел. Билли проплакала два дня.

А два месяца спустя она поняла, что беременна.

18.30

Ученые могут лишь гадать, какие температурные перепады предстоит вынести спутнику в космосе, в глубокой тени Земли или в пламени солнечных лучей, от которых его не защитит земная атмосфера. Чтобы снизить воздействие высоких и низких температур, конструкторы покрыли цилиндрическую поверхность спутника блестящими полосами окиси алюминия, в одну восьмую дюйма шириной, отражающими смертоносные лучи солнца, и добавили в обшивку стекловолокно, способное противостоять экстремальному космическому холоду.

— Да, мы с тобой были близки, — тихо ответила Билли, спускаясь вместе с ним по лестнице.

У Люка пересохло во рту. Он представил себе, как держит ее за руку, вглядывается в ее лицо, озаренное свечой, целует ее, смотрит, как соскальзывают с ее плеч бретельки лифчика. Эти мысли вызывали чувство вины — в конце концов, он женат! Но жену свою он даже не помнил; а Билли стояла перед ним — живая, смеющаяся, пахнущая чем-то чистым и сладким.

Они дошли до входной двери и остановились.

— Мы любили друг друга? — спросил Люк.

До сих пор в лице Билли легко читалось каждое ее душевное движение; теперь оно вдруг померкло, стало похоже на закрытую книгу, сквозь обложку которой ничего не увидишь.

— Разумеется, — ответила она вроде бы беззаботно, однако он уловил в ее голосе нотку то ли горечи, то ли тревоги. — Для меня никого больше не существовало.

Как он мог позволить ей уйти?! Это казалось страшнее, чем лишиться всех на свете воспоминаний!

— А потом ты передумала?

— Потом я повзрослела. И поняла, что никаких Прекрасных Принцев нет, а есть только мужчины, получше и похуже. Порой они надевают сверкающие доспехи, но, если приглядеться, нетрудно разглядеть на них ржавчину.

Ему хотелось узнать все, до мельчайших подробностей… Увы, пришлось бы задать слишком много вопросов.

— И ты вышла замуж за Берна?

— Да.

— Какой он?

— Умный. Других мужчин у меня не бывает — с дураками скучно. И сильный — достаточно сильный, чтобы бросить мне вызов. — Она улыбнулась тепло и задумчиво.

— Почему же вы разошлись?

— Из-за несовпадения ценностей. Берн, сражаясь за свободу, рисковал жизнью в двух войнах — гражданской войне в Испании и Второй мировой, и для него политика превыше всего остального.

Был еще один вопрос, интересовавший Люка… Он не знал, как спросить об этом обиняком, и решил пойти напрямик:

— А сейчас у тебя кто-нибудь есть?

— Конечно. Его зовут Гарольд Бродски.

Люк почувствовал себя глупцом. Конечно, у нее кто-то есть — как же иначе? Красивая разведенная женщина за тридцать — разумеется, мужчины должны у ее дверей в очередь вставать! Он грустно улыбнулся.

— А он — Прекрасный Принц?

— Нет. Просто хороший и умный человек, с ним легко, и он меня обожает.

Люк ощутил укол ревности. «Счастливчик этот Гарольд!» — подумал он.

— И, должно быть, разделяет твои ценности.

— Да. На первом месте для него семья — он вдовец и обожает своего сынишку, на втором научная работа.

— А чем он занимается?

— Химией. Я тоже обожаю свою работу, — улыбнулась Билли. — Может быть, в мужчинах я и разочаровалась, но в том, что касается раскрытия тайн человеческой психики, я по-прежнему идеалистка.

Эти слова напомнили Люку о его нынешних бедах: напоминание было острым и болезненным, словно внезапный удар.

— Хотел бы я раскрыть тайну своей психики!

Билли нахмурилась — и Люк не мог не отметить, как очаровательно она в задумчивости хмурит брови и морщит нос.

— Все это очень странно… Может быть, ты получил травму черепа, не оставившую видимых следов, но тогда у тебя должна болеть голова!

— А она не болит.

— Ты не алкоголик и не наркоман, это сразу видно. Если бы ты страдал от какого-то потрясения или длительного стресса, скорее всего я бы об этом знала — либо от тебя самого, либо от общих друзей.

— Остается…

Она покачала головой.

— Нет, ты определенно не шизофреник! Значит, не мог получать то сочетание электрошока и лекарств, которое приводит к…

Билли замерла на полуслове с открытым ртом.

— Что такое? — спросил Люк.

— Я только что вспомнила про Джо Блоу.

— Кого?

— Джозефа Беллоу. Мне сразу показалось подозрительным это имя, оно похоже на вымышленное.

— Кто такой Джозеф Беллоу?

— Пациент. Поступил к нам вчера поздно вечером, после моего ухода. Но по-настоящему странно то, что той же ночью его выписали.

— И что с ним было?

— Шизофрения… — Она вдруг побледнела. — О черт!

Люк начал понимать ход ее мыслей.

— Так ты думаешь, что этот пациент…

— Давай посмотрим его карточку.

Она повернулась и побежала назад, вверх по лестнице. Люк поспешил за ней. Вместе они вошли в кабинет с табличкой «Хранение документации». Здесь никого не было. Билли включила свет.

Открыв ящик, маркированный: «А — Д», Билли порылась в нем, извлекла одну папку и прочитала вслух:

— Белый мужчина, рост шесть футов один дюйм, вес сто восемьдесят фунтов, возраст тридцать семь лет.

— Ты думаешь, это я? — спросил Люк.

Она кивнула.

— Этому пациенту назначили лечебную процедуру, способную привести к глобальной амнезии.

— Господи Иисусе! — потрясенно проговорил Люк.

Его охватили ужас и отвращение — и в то же время жгучее любопытство. Выходит, кто-то намеренно лишил его памяти! Это объясняет, почему за ним следили — неведомый враг, кто бы он ни был, хотел удостовериться, что «лечение» подействовало.

— Пациента осмотрел и назначил ему лечение мой коллега, доктор Леонард Росс. Хотелось бы мне послушать, как он это объяснит! В норме пациента вначале помещают под наблюдение, обычно на несколько дней, и лишь затем назначают лечение. И я даже представить себе не могу, какие медицинские причины могут быть для того, чтобы выписать пациента немедленно после процедуры, среди ночи — пусть даже по просьбе родственников. Так просто не делается.

— Значит, этого Росса ждут неприятности.

— Не факт, — вздохнула Билли. — Если я на него пожалуюсь, меня могут обвинить в интриганстве: мол, я зла на Лена за то, что он, а не я, получил должность замдиректора по науке.

— А когда это произошло?

— Сегодня.

— Сегодня Росс получил повышение в должности? — изумленно спросил Люк.

— Ну да. Ты думаешь, это не совпадение?

— Черт побери, конечно нет! Его подкупили. Пообещали ему должность в обмен на то, что он пролечит пациента от несуществующей шизофрении и тут же выпишет.

— Поверить не могу… Хотя нет, могу. Пожалуй, Лен на такое способен.

— Но он здесь — лишь чье-то орудие. Кто мог его подкупить? Директор больницы?

— Нет, — покачала головой Билли. — На кандидатуре Росса настоял фонд, финансирующий эту должность, Фонд Соуэрби. Теперь я понимаю…

— Да, все сходится… хотя нет, по-прежнему ничего не ясно. Зачем кому-то в Фонде Соуэрби лишать меня памяти?

— Кажется, я знаю, кто это может быть, — медленно проговорила Билли. — Энтони Кэрролл. Он состоит в правлении Фонда.

Имя показалось знакомым. Люк вспомнил: Энтони Кэрролл — знакомый церэушник, о котором говорила ему Элспет.

— И все же остается вопрос, зачем.

— Зато теперь мы знаем, кого об этом спрашивать! — ответила Билли, снимая трубку телефона.

Пока она набирала номер, Люк пытался привести в порядок мысли. Последний час принес ему сразу несколько потрясений. Он услышал, что память никогда к нему не вернется. Узнал, что любил Билли и потерял ее. А теперь выяснил, что памяти его лишили намеренно, и что в этом замешан какой-то тип из ЦРУ!

— Я хотела бы поговорить с Энтони Кэрроллом, — произнесла в трубку Билли. — Это доктор Джозефсон. Хорошо, — настойчиво продолжила она после короткой паузы, — тогда передайте ему, что мне необходимо с ним поговорить как можно скорее. — Она взглянула на часы. — Пусть позвонит мне домой примерно через час. — Вдруг на ее лице отразился гнев. — Послушай, парень, не вешай мне лапшу на уши! Мне прекрасно известно, что ты можешь ему сообщить что угодно и когда угодно, в любое время дня и ночи! — И она бросила трубку на рычаг.

— Извини, — проговорила Билли, смутившись под взглядом Люка. — Просто этот парень ответил: «Ну, посмотрим, чем я могу помочь…» — таким тоном, как будто одолжение мне делает!

Люк припомнил: по словам Элспет, в Гарварде они были большими друзьями — Люк, Энтони и Берн.

— Этот Энтони… Я думал, он мой друг.

— Верно, — ответила Билли, и ее выразительное лицо омрачилось. — Я тоже так думала.

19.30

Проблема температуры — основное препятствие к тому, чтобы отправить в космос корабль с экипажем. Чтобы определить эффективность обшивки, на «Эксплорере» установлено четыре термометра: три внешних датчика измеряют температуру на поверхности спутника, а четвертый — температуру внутри приборного отсека. Желательно, чтобы последняя составляла от сорока до семидесяти градусов по Фаренгейту — температурный диапазон, при котором может нормально существовать человек.

Берн жил на Массачусетс-авеню, на живописном берегу Рок-Крик, по соседству с особняками богачей и иностранными посольствами. Квартира была отделана и обставлена в испанском духе: с белыми стенами, на которых висели солнечные южные пейзажи, и изящной колониальной мебелью темного дерева. Люк вспомнил слова Билли: Берн воевал в Испании во время гражданской войны.

В последнее верилось без труда. Пусть его темные волосы уже редели и живот слегка нависал над поясом легких домашних брюк, но в суровом решительном лице, в жестком взгляде серых глаз чувствовался боец. Люк даже усомнился, что этот человек, судя по всему, твердо стоящий на ногах, поверит его удивительной истории.

Берн тепло пожал гостю руку и налил ему крепкого кофе. Рядом, на граммофоне, стояла фотография в серебряной рамке, запечатлевшая мужчину средних лет в разорванной рубахе и с винтовкой в руках. Люк взял ее, чтобы рассмотреть поближе.

— Ларго Бенито, — объяснил Берн. — Самый надежный друг. Я воевал с ним в Испании. И в его честь назвал сына, хотя Билли предпочитает называть парня Ларри.

Должно быть, Берн вспоминает войну в Испании как лучшее время жизни…

— Хотел бы я, чтобы и мне было о чем вспомнить! — со вздохом заметил Люк.

Берн устремил на него острый взгляд.

— Так, давай-ка выкладывай, что за чертовщина с тобой творится.

Люк сел и рассказал Берну обо всем, что они с Билли выяснили в больнице.

— Не знаю, поверишь ли ты хоть одному слову, — закончил он, — но все равно решил рассказать, потому что надеюсь, что кто-то все же прольет свет на эту загадку.

— Сделаю все, что смогу.

— В Вашингтон я прилетел в понедельник, накануне запуска ракеты, чтобы увидеться с генералом из Пентагона для какой-то загадочной цели, о которой никому не хотел рассказывать. Жена встревожилась и позвонила Энтони, попросила его за мной присмотреть. Энтони созвонился со мной, и мы договорились вместе позавтракать утром во вторник.

— Пока все звучит разумно. Энтони — твой старинный друг; когда мы с тобой познакомились, вы с ним жили в одной комнате.

— Дальше начинаются предположения и догадки. Видимо, я встретился с Энтони утром во вторник, перед поездкой в Пентагон. Он подсыпал мне что-то в кофе, я заснул, а он погрузил меня в машину и отвез в Джорджтаунскую психиатрическую клинику, положив туда под вымышленным именем. Затем связался с доктором Леном Россом и, используя свое положение — он член правления Фонда Соуэрби, финансирующего клинику, — уговорил его подвергнуть меня лечебной процедуре, стирающей память.

Тут Люк замолчал, ожидая, что Берн воскликнет: «Быть не может! Полная чушь! Как ты умудрился такое выдумать?» Однако Берн спросил только:

— Но, боже правый, зачем?

Люк немного приободрился: если Берн ему верит…

— Зачем — я не представляю. Давай пока сосредоточимся на том, как.

— Ладно.

— Чтобы замести следы, Энтони забирает меня из клиники, переодевает в лохмотья — я, видимо, все еще без сознания, под действием лекарств — и бросает на Юнион-стейшн, а рядом со мной оставляет своего сообщника, задача которого — убедить меня, что я всегда так жил, а также проследить за мной и проверить, сработало ли «лечение».

— Но ведь он должен был понимать, что рано или поздно ты выяснишь правду! — нахмурился Берн.

— Не обязательно — и не факт, что всю правду. Разумеется, следовало допустить, что несколько дней или недель спустя я выясню, кто я такой. Но, возможно, я решу, что просто напился. Ведь именно из-за пьянства люди теряют память — по крайней мере, так принято считать. А если мне будет трудно в это поверить и я начну задавать вопросы… что ж, к тому времени след уже остынет. Билли вряд ли вспомнит таинственного пациента — а на случай, если все же вспомнит, Росс позаботится уничтожить все записи о нем.

Берн задумчиво кивнул.

— Хотя план рискованный, шансы на успех неплохие. В работе секретных агентов на лучшее обычно рассчитывать не приходится.

— Честно говоря, я не ожидал, что ты мне поверишь.

Берн пожал плечами.

— Почему ты так легко принял мою историю? — настаивал Люк.

— Все мы в прежние годы работали в секретной службе. Я знаю, что такие вещи случаются.

Люк почувствовал, что Берн что-то недоговаривает.

— Если ты знаешь что-то еще — ради бога, не молчи! Мне нужно знать все!

— Да, кое-что я знаю, — неохотно ответил Берн, — но это секретная информация. Не хочу, чтобы из-за меня кто-то попал в беду.

— Прошу, расскажи все, что тебе известно! Я в отчаянии!

— Да, еще бы! — проговорил Берн, смерив его пристальным взглядом. Тяжело вздохнул и начал: — Ладно. В конце войны Билли и Энтони вместе работали над секретным проектом УСС. Их команда называлась «Отдел препаратов правды». Мы с тобой об этом не знали; я узнал позже, когда женился на Билли. Они искали препараты, заставляющие арестованных говорить правду на допросе. Пробовали скополамин, мескалин, барбитураты, каннабис… Ставили опыты на солдатах, заподозренных в симпатиях к коммунистам. Билли и Энтони отправлялись в военные части в Атланте, Мемфисе или Нью-Орлеане, входили в доверие к подозреваемому, угощали травкой и смотрели, не начнет ли он выбалтывать военные тайны.

— Повезло солдатикам! — рассмеялся Люк.

Берн кивнул.

— Да, до поры до времени все это выглядело безобидно и забавно. После войны Билли вернулась в колледж и защитила диссертацию по теме воздействия легальных препаратов, например, никотина, на интеллектуальные способности человека. Став преподавателем, она продолжила исследования, в первую очередь ее интересовало воздействие химических веществ на человеческую память.

— Она прекратила работать на ЦРУ?

— Я так считал. Но ошибался.

— Господи Иисусе!

— В 1950 году управление открыло проект под кодовым названием «Синяя птица». Директор ЦРУ, Хилленкоттер, распорядился финансировать его из незарегистрированных фондов, так что ход работы невозможно было проследить. «Синюю птицу» интересовал контроль над человеческим разумом. Они организовали серию легальных исследовательских проектов в университетах, а деньги переводили через трастовые фонды, чтобы скрыть их истинный источник. Среди этих проектов была и работа Билли.

— И как она сама к этому относилась?

— Мы часто спорили. Я говорил, что ЦРУ ищет способ промывать людям мозги и содействовать им нельзя. Она отвечала, что любые научные знания можно употребить и на добро, и во зло, что ее исследование бесценно, и плевать, кто за это платит.

— Вы с ней поэтому и развелись?

— Вроде того. В то время я писал сценарии для радиосериала «Детективные истории», хотел попасть в Голливуд. В 1952 году я написал сценарий о том, как ЦРУ промывает мозги ничего не подозревающим гражданам. Джек Уорнер[393] купил сценарий. Но Билли я ничего не сказал.

— Почему?

— Чтобы ЦРУ не узнало раньше времени и не запретило фильм.

— Как? Они и это могут?

— Еще как могут, черт возьми!

— Что же было дальше?

— Фильм вышел на экраны в 1953 году. Фрэнк Синатра сыграл певца в ночном клубе, который становится свидетелем политического убийства, а затем ему стирают память. Джоан Кроуфорд играла его менеджера. Фильм стал хитом. Успех был невероятный — меня завалили выгодными предложениями от студий.

— А Билли?

— Я повел ее на премьеру.

— Должно быть, она сильно разозлилась!

Берн грустно улыбнулся.

— Она пришла в ярость. Сказала, что я использовал конфиденциальную информацию. Она была уверена, что ЦРУ прекратит финансировать ее исследования. Так рухнул наш брак.

— Так вот что Билли имела в виду, когда говорила, что у вас с ней разные ценности!

— Да. Ей следовало выйти замуж за тебя. Никогда не понимал, почему она этого не сделала.

Сердце Люка замерло. Он не понимал, почему Берн так сказал, но решил пока об этом не спрашивать.

— Хорошо, вернемся к пятьдесят третьему году. Насколько я понимаю, ЦРУ не срезало ей финансирование?

— Нет, — с горькой усмешкой ответил Берн. — Зато они уничтожили мою карьеру.

— Как?

— Обвинили в коммунистических взглядах. Положим, причины у них были: я ведь действительно состоял в компартии почти до конца войны. Меня внесли в черный список Голливуда; вернуться на радио я тоже не смог.

— А Энтони?

— По словам Билли, он из кожи лез вон, чтобы меня защитить, но ему ничего не удалось сделать. Впрочем, услышав сейчас твой рассказ, — нахмурился Берн, — я уже сомневаюсь, что это правда.

— Что же ты делал дальше?

— Пару лет перебивался случайными заработками, затем придумал «Проделки близнецов».

Люк поднял бровь.

— Это серия детских книг. — Берн указал на полку, полную книг в ярких цветастых обложках. — Ты как-то писал мне, что читаешь их малышу своей сестры.

При мысли, что у него есть племянники или племянницы и он даже читает им вслух, у Люка потеплело на сердце.

— Похоже, твои книги успешно продаются, — заметил он, обводя рукой богатую обстановку квартиры.

Берн кивнул.

— Первую я написал под псевдонимом и продал через агента, симпатизировавшего жертвам маккартистской «охоты на ведьм»[394]. Книга стала бестселлером, и с тех пор я дважды в год выпускаю продолжения.

Люк снял с полки одну из ярких книжек, открыл ее и прочел:

«Что сильнее липнет — мед или растопленный шоколад? Близнецы решили провести эксперимент. Ох, только бы им не влетело от мамы!»

Да, маленьким мальчикам и девочкам должны нравиться такие истории… Люк тут же ощутил укол боли.

— Элспет сказала мне, что у нас с ней детей нет.

— Верно, — ответил Берн, — и это странно. Ты всегда хотел большую семью!

— Мы пытаемся, но ничего не выходит. — Люк закрыл книгу. — Скажи, я с ней счастлив?

Берн вздохнул.

— Раз уж ты спросил — нет.

— Почему?

— Не знаю. Ты и сам не знаешь. Ты звонил мне однажды, говорил, что семейная жизнь у вас не ладится, и просил совета, но я ничем не смог тебе помочь.

— Пару минут назад ты сказал, что Билли следовало выйти замуж за меня.

— Да, вы оба с ума сходили друг по другу.

— Что же произошло?

— После войны вы сильно поссорились. Понятия не имею, из-за чего.

— Наверное, мне лучше спросить Билли.

— Пожалуй.

Люк поставил книгу обратно на полку.

— Что ж, теперь ясно, почему ты поверил моей истории.

— Да, — ответил Берн. — Я верю, что Энтони мог такое сделать.

— Но, ради всего святого, зачем?!

Берн молча развел руками.

20.00

Если перепады температуры окажутся сильнее ожидаемых, возможен перегрев германиевых транзисторов и замерзание ртутных батарей; в этом случае спутник не сможет передавать данные на Землю.

Билли сидела за туалетным столиком, обновляя макияж. Самой выигрышной чертой своей внешности она считала глаза и потому над ними трудилась особенно тщательно: подводила черным карандашом, растушевывала серые тени, добавляла тушь на ресницы. Дверь спальни она оставила открытой, и снизу доносились звуки телевизионной стрельбы: Ларри и Бекки-Ма смотрели «Путешествие на Дикий Запад».

Билли не очень хотелось идти на свидание. Слишком взволновали и расстроили ее многообразные события дня. Она злилась оттого, что не получила должность, на которую так рассчитывала, еще сильнее злилась на Энтони — и была смущена, даже напугана тем, что старое притяжение между ней и Люком по-прежнему столь сильно. Она поймала себя на том, что мысленно перебирает мужчин в своей жизни — Энтони, Люка, Берна, Гарольда — и гадает, всегда ли принимала правильные решения. Как бы ни был симпатичен ей Гарольд, после всего этого провести вечер с ним за просмотром «Театра Крафта»[395] по телевизору казалось чем-то… до отвращения пресным.

Зазвонил телефон.

Билли подскочила на стуле и бросилась к аппарату, но Ларри уже ответил в холле. Сняв трубку, она услышала голос Энтони:

— Говорит ЦРУ! Вашингтон в опасности! Вот-вот на Землю вторгнется армия кабачков-убийц!

— Дядя Энтони, это ты! — в восторге воскликнул Ларри.

— Если к вам приблизится кабачок, не пытайтесь, повторяю, не пытайтесь вступать с ним в разговор!

— Но ведь кабачки не разговаривают!

— Единственный способ остановить кабачка-убийцу — безжалостно изжарить его в сметане!

— Ты все выдумываешь! — захихикал Ларри.

— Энтони, я слушаю, — проговорила в трубку Билли.

— Давай, Ларри, беги-ка к телевизору, а то самое интересное пропустишь! — сказал Энтони.

— Ладно, — проговорил Ларри и повесил трубку.

Голос Энтони мгновенно изменился.

— Билли!

— Да?

— Ты просила меня срочно перезвонить. И, насколько я понял, едва не откусила голову моему дежурному офицеру.

— Вот именно. Энтони, что, черт побери, ты вытворяешь?!

— Если ты сформулируешь вопрос чуть конкретнее…

— Ради Бога, не пытайся водить меня за нос! Еще в прошлом нашем разговоре я почувствовала, что ты врешь, но не могла понять, почему. Теперь все ясно. Я знаю, что ты сделал с Люком прошлой ночью у меня в больнице.

Наступило молчание.

— Мне нужны объяснения! — потребовала Билли.

— Послушай, такие вещи по телефону не обсуждают. Давай встретимся где-нибудь в ближайшие дни, и…

— Черта с два! — Она не собиралась больше ходить вокруг да около. — Выкладывай прямо сейчас!

— Ты же знаешь, я не могу…

— Я прекрасно знаю, что, когда тебе надо, ты делаешь все, что хочешь, черт бы тебя побрал!

— Ты должна мне доверять! — возразил Энтони. — В конце концов, мы дружим двадцать лет!

— Да, и на первом же нашем свидании я из-за тебя попала в беду!

— И все еще злишься? — спросил Энтони; по голосу Билли поняла, что он улыбается.

— Нет, конечно, — уже спокойнее ответила она. — И я хотела бы тебе доверять. В конце концов, ты крестный моего сына.

— Тогда давай встретимся завтра, и я все тебе объясню.

Она уже готова была согласиться, но снова вспомнила, что он сделал.

— Сегодня ночью ты мне не доверился, так? Действовал в моей больнице у меня за спиной!

— Я же сказал, я все объясню…

— Лучше бы ты все объяснил до того, как пошел на обман! Или говори все как есть — или я вешаю трубку и звоню в ФБР. Выбирай.

Угрожать мужчинам опасно — часто от этого они становятся только упрямее. Однако Билли знала, что ЦРУ ненавидит и боится вмешательства ФБР, особенно там, где работает на грани законности, — а с ЦРУ такое случается сплошь и рядом. Федералы, ревниво охраняющие свое эксклюзивное право шпионить за гражданами США, с радостью возьмутся за расследование незаконных делишек ЦРУ на американской земле. Если действия Энтони легальны, угроза Билли ничего для него не значит. Но если он преступил закон — он испугается.

Энтони вздохнул.

— Ладно. В конце концов, я звоню из автомата, а твой телефон вряд ли прослушивают. — Он помолчал. — Тебе нелегко будет в это поверить…

— Рискни.

— Хорошо. Билли, Люк — советский шпион.

Секунду или больше она ничего не могла сказать, затем выдавила из себя:

— Что за чушь!

— Он коммунист и работает на Москву.

— Господи боже! Если ты считаешь, что я поверю…

— А мне плевать, поверишь ты или нет, — неожиданно резко ответил Энтони. — Много лет он передавал Советам секреты нашего ракетостроения. Думаешь, почему они запустили на орбиту свой спутник, когда наш еще лежал в лаборатории? Потому что коммунистическая наука эффективней капиталистической? Черта с два! У них был прямой доступ к нашим разработкам! И виновен в этом Люк.

— Энтони, бога ради! Мы с тобой знаем Люка двадцать лет! Он никогда не интересовался политикой!

— Отличное прикрытие.

Это замечание поколебало уверенность Билли — в нем был смысл. Действительно, серьезный шпион будет делать вид, что политика ему безразлична, а то и вовсе притворится республиканцем…

— Люк не мог предать родину!

— Такое случается. Вспомни, во французском Сопротивлении он сражался плечом к плечу с коммунистами. Конечно, в то время они были на нашей стороне — но, по-видимому, эти контакты продолжились и после войны. Знаешь, может, он потому и не женился на тебе, что не хотел подвергать тебя опасности в случае, если вскроется его работа на красных.

— Он женился на Элспет.

— И детей так и не завел.

Билли присела на ступеньку лестницы. Голова у нее шла кругом.

— У тебя есть улики?

— Есть доказательство — сверхсекретные чертежи, которые он передавал известному нам офицеру КГБ.

Билли уже не знала, чему верить.

— Даже если все это правда… допустим… зачем ты стер ему память?

— Чтобы спасти жизнь.

— Не понимаю… — пробормотала Билли.

— Билли, мы намеревались его убить.

— Кто? Кто хотел его убить?

— Мы, ЦРУ. Ты же знаешь, сейчас военные запускают наш первый спутник. Если запуск провалится, в обозримом будущем в космосе будут господствовать русские — как над нами двести лет господствовали британцы. Пойми: сейчас Люк — самая страшная угроза могуществу и престижу Америки. Было принято решение его ликвидировать.

— Почему просто не арестовать, не судить за шпионаж?

— И объявить на весь мир, что наша госбезопасность никуда не годится? Что русские много лет спокойно воровали наши секреты? Подумай, что тогда станет с американским влиянием — особенно во всех этих недоразвитых странах, что заигрывают с Москвой! Нет, такой вариант даже не рассматривался.

— Что было дальше?

— Я убедил их попробовать другой путь. Дошел до самого верха. О том, что я делаю и зачем, знают лишь двое — директор ЦРУ и президент. И все бы сработало, не окажись Люк таким цепким и настойчивым сукиным сыном! Я бы спас Люка и сохранил все в тайне. Если бы он поверил, что потерял память из-за пьянки и какое-то время прожил бродягой, все было бы в порядке! Он даже не узнал бы никогда, какие секреты выдавал!

— И ради этого ты, не колеблясь, разрушил мою карьеру, — не удержалась Билли.

— Чтобы спасти жизнь Люку? Едва ли ты захотела бы, чтобы я колебался.

— Ты слишком уверен, что все знаешь лучше и вправе решать за других!

— Ладно. Так или иначе Люк сорвал мой план — с твоей помощью. Сейчас он у тебя?

Билли вдруг почувствовала, как по коже пробежал холодок.

— Нет.

— Мне нужно с ним поговорить, пока он не навредил себе еще сильнее. Где он?

— Не знаю, — инстинктивно солгала Билли.

— Ты ничего не стала бы от меня скрывать?

— Ты сам сказал: ваша организация хочет убить Люка. Если бы я и знала, где он, ни за что бы его не выдала. Но я не знаю.

— Билли, послушай меня! Я — его единственная надежда. Если хочешь спасти ему жизнь, передай, чтобы немедленно мне позвонил!

— Я подумаю, — ответила Билли.

20.30

У приборного отсека нет ни дверц, ни люков. Чтобы работать с оборудованием, находящимся внутри, инженерам на мысе Канаверал приходится снимать крышку целиком. Это неудобно, однако позволяет сэкономить на весе. Чтобы преодолеть земное тяготение и выйти в космос, спутник должен быть как можно легче, и каждый грамм на счету.

Дрожащей рукой Люк положил трубку на рычаг.

— Ради всего святого, — воскликнул Берн, — что она тебе сказала? Вид у тебя такой, словно ты увидел привидение!

— Энтони говорит, что я — советский агент, — объяснил Люк.

— И?.. — прищурился Берн.

— В ЦРУ об этом узнали и решили меня ликвидировать, но Энтони убедил их, что с тем же успехом можно стереть мне память.

— Любопытная история, — хладнокровно заметил Берн.

— Господи Иисусе! — простонал Люк, совершенно ошарашенный. — Как ты считаешь, это правда?

— Черт, конечно нет!

— Почему ты так уверен?

— Потому что советским агентом был я.

Люк уставился на него, широко открыв глаза. Какие еще откровения его ждут?

— Мы оба могли быть агентами и не знать друг о друге, — проговорил он наконец.

Берн покачал головой.

— Именно ты положил конец моей работе на Москву.

— Как?

— Хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо. Что-то голова кружится.

— Выглядишь хреново. Когда ты последний раз ел?

— Билли угостила меня каким-то печеньем. Ладно, забудем о еде — лучше расскажи мне все, что знаешь.

Берн встал.

— Сделаю-ка я тебе бутерброд, пока ты не свалился.

В этот миг Люк ощутил, что в самом деле умирает от голода.

— Не возражаю.

Вместе они вышли на кухню. Берн открыл холодильник и достал оттуда буханку ржаного хлеба, брусок масла, буженину и бермудский лук. Люк почувствовал, как рот наполняется слюной.

— Это случилось на войне, — начал Берн, отрезая четыре куска хлеба и намазывая их маслом. — Французское Сопротивление делилось на сторонников де Голля и на коммунистов, и уже тогда они боролись за позиции в послевоенном правительстве. Рузвельт и Черчилль хотели быть уверены, что коммунисты не выиграют выборы. Поэтому оружие и боеприпасы союзники поставляли только голлистам.

— И как я к этому относился?

Берн положил на хлеб буженину, намазал горчицу, пристроил сверху луковые кольца.

— Французская политика тебя мало интересовала, ты просто хотел разбить нацистов и вернуться домой. Однако у меня были другие планы. Я хотел выровнять счет.

— Как?

— Передал коммунистам весточку о том, где и когда приземлится парашют с посылкой от союзников, чтобы они могли подстеречь нас и отобрать снаряжение. — Берн грустно покачал головой. — Но эти идиоты все испортили. Предполагалось, что нас встретят на обратном пути, как бы случайно, и предложат поделиться по-товарищески. Вместо этого на нас напали прямо на месте парашютной выброски; следовательно, их кто-то навел — и самым очевидным подозреваемым был я.

— Что же я сделал?

— Предложил мне сделку. Я немедленно рву все связи с Москвой, а ты никому и никогда об этом не рассказываешь.

— И?..

Берн пожал плечами.

— Мы оба сдержали свое слово. Впрочем, по-моему, ты меня не простил. Во всяком случае, наша дружба после этого уже не была прежней.

Толстый серый кот, появившись из ниоткуда, уставился на бутерброд и выжидающе мяукнул. Берн бросил ему на пол ломтик буженины.

— Будь я коммунистом, — медленно проговорил Люк, — я был бы с тобой заодно.

— Вот именно.

— Но ведь я мог стать коммунистом уже после войны! — возразил Люк, боясь поверить в свою невиновность.

— Вряд ли. Такое случается с людьми в юности — или не случается вообще.

— А может, я шпионил за деньги?

— Тебе не нужны деньги. Твоя семья богата.

Да, то же говорила и Элспет.

— Значит, Энтони ошибается.

— Или лжет. — Берн собрал два сандвича и поставил их на стол на двух разнокалиберных блюдцах. — Газировки хочешь?

— Конечно.

Берн достал из холодильника и открыл две бутылки кока-колы. Прихватив еду и напитки, Берн и Люк вернулись в гостиную.

Люк набросился на свой сандвич, словно голодный волк, и разделался с ним в одну минуту. Берн с улыбкой наблюдал за ним.

— Хочешь мой?

— Нет, спасибо, — покачал головой Люк.

— Бери-бери. Мне все равно пора садиться на диету.

Люк взял второй сандвич и с наслаждением откусил большой кусок.

— Если Энтони врет, — продолжал между тем Берн, — то зачем он на самом деле стер тебе память?

Прожевав сандвич, Люк ответил:

— Тогда это должно быть связано с моим внезапным отъездом с мыса Канаверал.

— Да уж, на совпадение не похоже, — кивнул Берн.

— Видимо, я узнал что-то очень важное — настолько важное, что бросил все и помчался докладывать в Пентагон.

— Почему же ты не рассказал об этом своим ребятам на мысе Канаверал? — нахмурился Берн.

Люк подумал.

— Наверное, счел, что им нельзя доверять.

— Может быть. Итак, ты собрался в Пентагон, однако Энтони тебя перехватил.

— Верно. Видимо, ему я доверял, поэтому рассказал все, что мне известно.

— А потом?

— Он решил стереть мне память, чтобы тайна никогда не вышла наружу.

— Черт возьми! Что же ты такое раскопал?

— Когда узнаю — пойму и все остальное.

— С чего начнешь?

— Думаю, для начала вернусь в отель и осмотрю свои вещи. Вдруг там найдется ключ.

— Если Энтони промыл тебе мозги, скорее всего он и в вещах твоих порылся.

— Он мог уничтожить очевидные ключи к разгадке, но пропустить что-нибудь такое, что счел неважным… Так или иначе надо проверить.

— А дальше?

— Единственное место, где еще стоит искать разгадку, — мыс Канаверал. Вернусь туда ночью… — Люк взглянул на часы. Было уже больше девяти. — Нет, скорее, завтра утром.

— Переночуй у меня, — предложил Берн.

— Зачем?

— Не стоит тебе оставаться на всю ночь одному. Съезди в отель, забери вещи и возвращайся. А утром я отвезу тебя в аэропорт.

Люк кивнул.

— Знаешь, — проговорил он, чувствуя неловкость, — похоже, ты чертовски хороший друг.

— Мы долгий путь прошли вместе, — пожал плечами Берн.

Такой ответ Люка не удовлетворил.

— Ты сам сказал: после того случая во Франции наша дружба дала трещину.

— Верно. — Берн встретил взгляд Люка прямым, открытым взглядом. — Ты, как видно, думал: кто предал однажды — предаст и дважды.

— Да, понимаю… — задумчиво ответил Люк. — Но я ошибался, так?

— Да, — ответил Берн. — Ты ошибался.

21.30

При испытаниях обнаружилось, что приборный отсек начинает перегреваться еще до взлета. Найденное решение проблемы типично для торопливых и грубых, но эффективных разработок команды «Эксплорера»: снаружи на корпусе ракеты на электромагнитах закреплен контейнер сухого льда. Как только отсек начинает перегреваться, термостат включает вентилятор. Непосредственно перед взлетом срабатывают электромагниты, и охлаждающий элемент падает на землю.

Желтый «Кадиллак Эльдорадо» Энтони был припаркован на К-стрит, в длинном ряду такси, готовых по мановению руки швейцара поспешить к отелю «Карлтон». Отсюда, из машины, Энтони ясно видел дорожку, ведущую ко входу в отель, и сам ярко освещенный вход. Пит дежурил в снятом на вечер номере у телефона, ожидая звонков от агентов, что разыскивали Люка по всему городу.

В глубине души Энтони надеялся, что никто не позвонит, что Люку удастся ускользнуть. Тогда и ему не придется принимать самое страшное в своей жизни решение. Однако другая часть его души отчаянно желала найти наконец Люка и разобраться с ним раз и навсегда.

Люк — старый друг, достойный человек, любящий семьянин, выдающийся ученый… но в конечном счете все это не имеет никакого значения. Мало ли хороших людей убивали во время войны — просто потому, что те сражались не на той стороне? Вот и теперь, в холодной войне, Люк выбрал не ту сторону.

Из здания выбежал Пит. Энтони приоткрыл окно машины. Торопливо подойдя к нему, Пит сообщил:

— Звонил Экки. Люк на Массачусетс-авеню, в квартире Бернарда Ротстена.

— Наконец-то! — Энтони отправил агентов следить за домами Берна и Билли, рассчитывая, что Люк отправится за помощью к кому-то из старых друзей, и теперь испытывал мрачное удовлетворение от того, что не ошибся.

— Когда он уйдет, Экки на мотоцикле проследит за ним, — добавил Пит.

— Хорошо.

— Думаете, он отправится сюда?

— Очень может быть. Подождем. — В холле отеля дежурили еще два агента: их задачей было предупредить Энтони, если Люк войдет через другой вход. — И второй возможный вариант — аэропорт.

— Там у нас четверо.

— Отлично.

Пит кивнул.

— Ладно, пойду-ка я назад к телефону.

Энтони нахмурился, размышляя о том, что ему предстоит. Люк ошарашен и сбит с толку, однако решительно настроен докопаться до истины. Он забросает Энтони вопросами. Энтони постарается завлечь его в какое-нибудь уединенное место. И как только они останутся вдвоем — всего секунда понадобится ему, чтобы выхватить из кармана пальто пистолет с глушителем.

Скорее всего, Люк не сдастся без боя: не в его характере безропотно принимать поражение. Быть может, он прыгнет на Энтони или попытается скрыться. Что ж, ему уже случалось убивать, он сумеет совладать с нервами и выстрелит Люку в грудь, несколько раз, чтобы наверняка — и рука не дрогнет. Люк упадет. Энтони склонится над ним, пощупает пульс. Если понадобится, сделает последний выстрел, чтобы прекратить мучения.

Вот и все. Его лучший друг будет мертв.

Проблем не возникнет. Энтони предъявит украденные чертежи с пометками, сделанными рукой Люка. Правда, он не сможет доказать, что нашел их у советского агента… Ничего страшного, в ЦРУ ему поверят на слово.

Тело он вывезет куда-нибудь в безлюдное место и бросит там. Разумеется, его найдут, и начнется расследование. Рано или поздно полиция докопается, что убитым интересовалось ЦРУ, и начнет задавать вопросы. Однако управление знает, как работать с чересчур любопытными полицейскими детективами. Им ответят, что связь убитого с управлением — вопрос национальной безопасности, дело совершенно секретное и не имеет никакого отношения к убийству.

А всякого, кто этим не удовлетворится и продолжит задавать вопросы — будь то коп, журналист или политик, — подвергнут проверке лояльности. К его родным, друзьям и соседям явятся агенты, начнут расспрашивать о нем, мрачно намекая на подозрения в связях с коммунистами. Расследование ни к чему не приведет, однако репутация «подозреваемого» будет безнадежно испорчена.

Для нас нет ничего невозможного, с мрачной усмешкой подумал Энтони.

К дверям отеля подъехало такси, из которого вышел Люк — в синем пальто и серой шляпе, должно быть, где-то купленных или украденных. С другой стороны улицы за ним наблюдал Экки Горвиц на мотоцикле. Энтони вышел из машины и двинулся ко входу в отель.

Люк выглядел усталым и напряженным. Протягивая деньги таксисту, он скользнул взглядом по Энтони, но его не узнал. Бросив таксисту: «Мелочь оставьте себе», он вошел в отель. Энтони шел за ним следом.

Они ровесники — обоим тридцать семь. Познакомились в Гарварде, когда им было восемнадцать. Полжизни назад.

«Если бы тогда знать, чем все закончится! — горько подумал Энтони. — Если бы только знать…»

Еще у дверей дома Берна Люк заметил, что за ним следят. Всю дорогу до «Карлтона» за ним следовал человек на мотоцикле. И теперь, входя в отель, Люк был насторожен и готов к любым неожиданностям.

Холл отеля «Карлтон» походил на роскошную гостиную, обставленную в стиле рококо. Конторка портье и столик консьержа, утопленные в альковах, не нарушали геометрию пространства. У входа в бар две женщины в шубах непринужденно болтали с группой мужчин в смокингах. Бесшумно сновали взад-вперед коридорные в ливреях и служащие в черных фраках. В этом первоклассном отеле все было продумано и организовано так, чтобы путешественник расслабился и наслаждался жизнью.

Люк расслабляться не собирался.

Окинув холл быстрым взглядом, он сразу заметил двух мужчин, очень похожих на шпиков. Один, сидя на элегантном турецком диване, читал газету, второй курил неподалеку от лифта. В окружение не вписывались оба: плащи, заурядные костюмы…

Не подойти ли к одному из них, не завести ли разговор начистоту?.. Нет, вряд ли будет толк. Люк обратился к портье, назвал свою фамилию и получил ключ от номера. Едва он повернулся к лифту, как его окликнул незнакомый голос:

— Эй, Люк!

К нему обращался человек, вошедший в отель за ним следом. На агента он не походил, поэтому Люк поначалу не обратил на него внимания. Высокий — примерно одного роста с Люком, он производил впечатление человека непростого и не бедного, хотя одет был небрежно: пальто из верблюжьей шерсти, явно дорогое, но старое и поношенное, ботинки, похоже, давно не чистили, а еще ему не мешало бы подстричься. Однако держался он уверенно и жестко, как человек, облеченный властью.

— Боюсь, я вас не узнаю, — произнес Люк. — Я потерял память.

— Энтони Кэрролл. Как я рад, что наконец тебя поймал! — И он протянул Люку ладонь для рукопожатия.

Люк напрягся: он не знал, друг перед ним или враг. Тем не менее пожал протянутую руку и сказал:

— У меня к тебе много вопросов.

— А я готов на них ответить.

Люк на секунду замялся, вглядываясь ему в лицо и не зная, с чего начать. Энтони не походил на человека, готового предать старого друга. Лицо у него было открытое и умное, некрасивое, но привлекательное. Наконец Люк спросил:

— Какого черта ты все это со мной сделал?

— Пришлось, ради твоего же блага. Я спасал тебе жизнь.

— Я не шпион!

— Все не так просто.

Люк смотрел на Энтони, пытаясь понять, что у того на уме. Он не мог понять, правду ли говорит старый друг. Энтони выглядел вполне искренним, смотрел прямо и открыто. И все же Люка не оставляло чувство, что он что-то скрывает.

— Никто не поверил, что я работаю на Москву.

— Что значит «никто»?

— Ни Берн, ни Билли.

— Они не знают всего.

— Но они знают меня!

— Я тоже.

— Что же ты знаешь такого, чего не знают они?

— Я объясню, только не здесь, информация секретная. Может быть, зайдем ко мне на работу? Это в пяти минутах отсюда.

Люк не собирался идти на территорию Энтони — по крайней мере, пока не получит на все свои вопросы удовлетворительные ответы. Однако и холл, полный народу, для таких разговоров явно не подходил.

— Идем ко мне в номер, — предложил он наконец.

У себя в номере Люк избавится от двоих агентов и станет хозяином положения: один на один Энтони вряд ли с ним справится.

Энтони поколебался, затем, приняв решение, кивнул:

— Конечно.

Они пересекли холл и вошли в лифт. Люк взглянул на номер на ключе: 530.

— Пятый этаж, пожалуйста, — сказал он лифтеру. Тот закрыл двери и потянул за рычаг.

Пока лифт поднимался, оба молчали. Люк снова обратил внимание на одежду Энтони: старое пальто, мятый ворот пиджака, неописуемый галстук. Как ни странно, неаккуратность костюма придавала ему особый шарм…

И вдруг Люк заметил, что мягкая шерсть верблюжьего пальто с правой стороны слегка оттопыривается. Похоже, в кармане лежит что-то большое и тяжелое.

Мурашки поползли у Люка по спине. Кажется, он совершил большую ошибку.

Ему и в голову не пришло, что Энтони может быть вооружен.

Сохраняя внешнее спокойствие, Люк лихорадочно думал. Неужели Энтони готов пристрелить его прямо в отеле? Почему бы и нет — в номере, без свидетелей… А грохот выстрела? Возможно, пистолет с глушителем.

Лифт остановился на пятом этаже, и Энтони как бы невзначай расстегнул пальто.

Чтобы быстрее добраться до оружия, понял Люк.

Они вышли. Люк не знал, куда идти, зато Энтони уверенно свернул направо.

На спине у Люка под теплым пальто выступил холодный пот. Казалось, что-то подобное уже было с ним раньше — давным-давно. Какого черта он не взял с собой револьвер того копа, которому сломал палец? Но тогда, в девять утра, мог ли Люк знать, что ждет его впереди?

Он приказал себе успокоиться. Они здесь один на один. Правда, Энтони вооружен — однако его намерения известны. Так что силы примерно равны.

Идя по коридору с отчаянно бьющимся сердцем, Люк искал глазами что-нибудь, чем можно оглушить Энтони: тяжелая ваза, стеклянная пепельница, картина в тяжелой раме… Нет, ничего подходящего.

Нужно что-то придумать, и поскорее — когда они войдут в номер, будет поздно!

Броситься на него и попытаться отнять пистолет? Попробовать можно, но слишком рискованно. Во время драки оружие может выстрелить случайно — и кто знает, куда в этот миг будет направлен ствол?

Они уже подошли к двери номера. Люк достал ключ; на лбу выступили бисеринки пота. Стоит войти в номер — и он будет мертв.

Он отпер и распахнул дверь.

— Заходи! — пригласил Люк и отступил в сторону, пропуская гостя.

Энтони поколебался, но шагнул вперед.

В этот миг Люк поставил ему подножку, зацепив ногой за лодыжку, а обеими руками изо всех сил толкнул в спину. Энтони с грохотом рухнул на антикварный столик, перевернув вазу c нарциссами. В полете он попытался ухватиться за латунную напольную лампу с бледно-розовым абажуром, но лампа полетела на пол вместе с ним.

Люк захлопнул дверь и бросился бежать со всех ног. В мгновение ока он преодолел коридор. Лифт уже ушел. Люк рванулся к двери с надписью «Пожарный выход» и кинулся вниз по черной лестнице. На следующем этаже врезался в горничную с охапкой полотенец; та завизжала, полотенца разлетелись.

— Прошу прощения! — крикнул Люк на бегу.

Не сбавляя скорости, он добрался до первого этажа, оказался в узеньком коридорчике и, пробежав его насквозь, увидел в арке перед собой уже знакомый холл отеля.

Энтони сразу понял, что входить в номер первым — большая ошибка; увы, Люк не оставил ему выбора. По счастью, он не пострадал при падении. Замешкавшись лишь на пару секунд, он вскочил, бросился к двери, распахнул ее — и увидел, как Люк улепетывает вдоль по коридору. Энтони бросился за ним, но Люк свернул направо и скрылся из виду. Должно быть, выбежал на черную лестницу.

Энтони последовал за ним. Он бежал так быстро, как только мог, однако опасался, что Люка ему не догнать — тот в отличной форме. Оставалось надеяться, что Кертису и Мелоуну в холле хватит ума его задержать.

На следующем этаже Энтони пришлось замедлить шаг, чтобы обогнуть горничную, собирающую с пола рассыпанные полотенца. Должно быть, сообразил он, секундой раньше в нее врезался Люк. Пока он обходил горничную, послышался шум лифта, остановившегося на четвертом этаже, и сердце Энтони радостно подпрыгнуло. Неужели ему наконец повезло?

Из лифта вышла роскошно одетая пара; судя по оживлению и блеску в глазах, мужчина и женщина что-то отмечали в одном из ресторанов внизу. Энтони протиснулся между ними, впрыгнул в лифт и закричал лифтеру:

— Первый этаж, и поскорее!

Лифтер захлопнул двери и потянул за рычаг. Энтони нетерпеливо следил, как на табло сменяются цифры: четыре, три, два… Наконец лифт достиг первого этажа. Двери раскрылись, и Энтони шагнул в холл.

Люк выбежал в холл, неподалеку от лифта, — и тут у него упало сердце. Двое агентов, которых он заметил здесь раньше, теперь стояли у главного входа, перекрыв путь к бегству. А секунду спустя рядом с ним открылся лифт, и оттуда вышел Энтони.

Доля секунды на то, чтобы принять решение: бороться или бежать?

Драться сразу с тремя? Бессмысленно: они легко его одолеют. Да и служба безопасности отеля охотно им поможет, как только Энтони покажет свое удостоверение.

Он повернулся и бросился по коридору назад, в глубины отеля. За спиной грохотали тяжелые шаги Энтони. Где-то с другой стороны, думал Люк, должен быть служебный вход, куда доставляют еду и прочие припасы.

На пути оказался легкий занавес; отбросив его и шагнув вперед, Люк оказался в маленьком крытом дворике, задекорированном под средиземноморское кафе. На крошечном танцполе танцевали несколько пар. Пробравшись между столиками, Люк нырнул в другой выход. Узкий коридор сворачивал налево; Люк побежал туда. По-видимому, он был уже где-то в задней части отеля, но выхода на улицу пока не видел.

Еще поворот, новая дверь — и он попал в помещение вроде буфетной, где сервировали блюда, прежде чем нести клиентам. С полдюжины официантов в униформе подогревали еду на больших жаровнях, раскладывали на тарелки и расставляли по подносам. Посреди комнаты Люк увидел лестницу, ведущую вниз: растолкав официантов, он бросился туда.

— Извините, сэр, туда нельзя! — раздалось ему вслед. А секунду или две спустя тот же голос возмущенно воскликнул: — Да что здесь, проходной двор, что ли?! — это вслед за Люком ринулся Энтони.

В подвале была кухня — предместье ада, где десятки поваров готовили для сотен клиентов отеля. Пылали газовые горелки, валил пар, в кастрюлях шипело и булькало. Официанты покрикивали на поваров, а те — на поварят. Все были слишком заняты, чтобы обращать внимание на Люка, так что он спокойно пробирался между холодильниками и плитами, стопками тарелок и ящиками овощей.

С другой стороны кухни нашлась лестница, ведущая наверх. Может быть, это и есть задняя дверь? Если нет, Люк угодит в ловушку. Но он решил положиться на удачу: взбежал по ступеням вверх, распахнул двери — и с безмерным облегчением вдохнул холодный ночной воздух.

Он оказался в темном дворе. Тусклая лампа над дверью освещала огромные мусорные баки и груды деревянных ящиков, видимо, из-под овощей. Ярдах в пятидесяти справа виднелся высокий забор с колючей проволокой, и в нем запертые ворота, а за забором улица.

За спиной с грохотом распахнулась дверь: должно быть, Энтони. Здесь они один на один, понял Люк.

Ворота были заперты на огромный висячий замок. Если бы мимо проходил какой-нибудь пешеход, Энтони, пожалуй, не решился бы стрелять!.. Как назло, на улице никого не было.

С отчаянно бьющимся сердцем Люк начал карабкаться по забору и, уже добравшись до верха, услышал глухой хлопок — звук пистолета с глушителем. Но ничего не почувствовал. Попасть в движущуюся мишень с тридцати ярдов, да еще и в темноте, не так-то легко. Люк перекинул ногу через забор. Позади снова хлопнуло. Он потерял равновесие и полетел наземь. Сзади раздался третий хлопок. Люк вскочил на ноги и бросился бежать на восток. Выстрелов он больше не слышал.

Добежав до угла, Люк обернулся. Энтони не было.

Ему удалось уйти.

У Энтони подкашивались ноги. Чтобы не упасть, он оперся рукой о холодную стену. От мусорных баков несло гнилыми овощами, но ему казалось, что вонь исходит от него самого.

Никогда еще он не чувствовал такого отвращения к себе. По сравнению с этим убийство Альбена Мулье казалось детской забавой! Он сам не понимал, как ему хватило духу прицелиться в Люка, висящего на заборе, как он заставил себя спустить курок.

Что ж, все хуже некуда. Люк снова ушел — и теперь, едва избежав гибели, он настороже и полон решимости докопаться до истины.

Дверь кухни распахнулась; выбежали Кертис и Мелоун. Энтони торопливо сунул пистолет во внутренний карман.

— Через забор — и за ним!

Он прекрасно понимал, что Люка им не догнать. Когда агенты исчезли из виду, Энтони наклонился и начал собирать гильзы.

22.30

Конструкция ракеты основана на знаменитом «Фау-2», которыми во Вторую мировую войну немцы обстреливали Лондон. Двигатель даже выглядит так же. Акселерометры, реле, гиродатчики — все здесь от «Фау-2». В турбонасосе, подающем топливо в камеру сгорания, используется перекись водорода; проходя через кадмиевый катализатор, она высвобождает энергию, вращающую турбину, — это также позаимствовано у «Фау-2».

Сухой мартини у Гарольда Бродски был высшего качества, а запеченная рыба, приготовленная миссис Райли — как всегда, выше всяких похвал. На десерт Гарольд подал вишневый пирог и мороженое. Билли чувствовала себя виноватой. Он очень старался ей угодить, — а ее поглощали мысли о Люке, Энтони, их общем прошлом и неимоверно запутанном настоящем.

Пока Гарольд варил кофе, она позвонила домой и убедилась, что у Ларри и Бекки-Ма все в порядке. Затем Гарольд предложил перейти в гостиную и посмотреть телевизор. Он достал бутылку дорогого французского бренди и плеснул щедрые порции в два высоких бокала. Интересно, подумала Билли, чего он хочет: подбодрить себя — или помочь расслабиться ей? Она поднесла бокал к губам и с удовольствием вдохнула запах коньяка, но пить не стала.

Гарольд тоже о чем-то задумался. Обычно он бывал весел и разговорчив, и Билли не приходилось с ним скучать, однако сегодня помалкивал, как будто чем-то озабоченный.

По телевизору шел сериал «Беги, Джоуи, беги!»; Джен Стерлинг играла официантку, любовницу бывшего гангстера Алекса Найкола. Но приключения на экране не увлекали Билли; мысли ее снова и снова возвращались к тому, что Энтони сделал с Люком. Да, УСС нарушала все писаные и неписаные законы, и Билли знала, что Энтони по-прежнему занимается секретной работой — и все же ее поразило, что он зашел так далеко. Ведь сейчас не война, а в мирное время действуют другие правила!

И, главное, зачем? Ей звонил Берн, — и Билли от всей души с ним согласилась: нет, Люк не может быть шпионом! Выходит, Энтони ошибается? А если нет — каковы его истинные мотивы?

Гарольд выключил телевизор и налил себе еще бренди.

— Знаешь, — начал он, — я тут думал о нашем будущем…

У Билли упало сердце. Сейчас он сделает ей предложение! Случись это еще вчера, она бы согласилась; сейчас даже думать об этом не могла.

Гарольд взял ее за руку.

— Я люблю тебя, — проговорил он. — Мы хорошо ладим, у нас общие интересы, у обоих есть дети… Но дело не в этом. Я хотел бы жениться на тебе, будь ты даже фанаткой Элвиса Пресли со жвачкой во рту!

Билли невольно рассмеялась.

— Я люблю тебя, — продолжал Гарольд, — просто потому, что ты — это ты. Я знаю, что это чувство настоящее, потому что уже его испытывал — всего раз в жизни, к Лесли. Ее я любил всем сердцем… однако судьба отняла ее у меня. Так что сомнений нет. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе. — Он взглянул на нее и спросил: — Что ты мне ответишь?

Билли вздохнула.

— Ты мне очень нравишься. Уверена, что и в постели с тобой было бы чудесно. — Он поднял брови, но промолчал. — И я не могу не думать о том, насколько легче жить, когда можешь с кем-то разделить повседневные заботы.

— Это хорошо.

— Еще вчера этого было бы достаточно. Я ответила бы: да, и я тебя люблю, давай поженимся. Но сегодня… сегодня я встретила одного человека из своего прошлого — и вспомнила, как была влюблена в двадцать один год. — Она подняла на Гарольда прямой, открытый взгляд. — Прости, этого я к тебе не чувствую.

— В нашем возрасте и нельзя влюбляться так, как в двадцать лет! — заметил он, ничуть не обескураженный.

— Быть может, ты прав.

В самом деле, глупо ждать, что разведенная женщина под сорок, с семилетним сыном на руках, влюбится, как девчонка!.. Не зная, что ответить, Билли снова поднесла к губам бокал с золотистой каемкой.

В этот миг раздался звонок в дверь.

Сердце Билли тревожно забилось.

— Кого там принесло? — сердито проговорил Гарольд. — Надеюсь, это не Сидни Боумен явился на ночь глядя одолжить разводной ключ! — Он встал и вышел в прихожую.

Билли знала, кто это. Она поставила на стол нетронутый бокал и встала.

Из прихожей послышался голос Люка:

— Мне нужно поговорить с Билли.

Билли сама не понимала, почему при звуках его голоса сердце ее забилось быстрее и кровь прилила к щекам.

— Вряд ли мисс Джозефсон захочет, чтобы ее сейчас беспокоили, — ответил Гарольд.

— Это важно!

— Откуда вы вообще узнали, что она здесь?

— Ее мать сказала. Извините, Гарольд, мне сейчас не до болтовни!

Билли услышала шум и негодующий возглас Гарольда и поняла, что Люк проложил себе путь силой. Она подошла к двери и выглянула в прихожую.

— Придержи коней, Люк! Это дом Гарольда, и… — Тут она заметила, в каком он виде: без шляпы, пальто разорвано, лицо такое, словно он чудом избежал смерти. — Что случилось?

— Энтони в меня стрелял.

— Энтони? — переспросила Билли, не веря своим ушам. — Господи, что на него нашло? Стрелял в тебя?!

— Подождите, кто в кого стрелял? — испуганно воскликнул Гарольд.

Люк его даже не услышал.

— Думаю, настало время обо всем рассказать властям, — сказал он, обращаясь к Билли. — Я иду в Пентагон. Только, боюсь, мне одному не поверят. Пойдешь со мной, чтобы подтвердить мои слова?

— Разумеется! — ответила она, снимая с вешалки пальто.

— Билли! — вскричал Гарольд. — Бога ради… у нас с тобой очень важный разговор…

— Ты нужна мне, — просто сказал Люк.

Билли заколебалась. Она понимала, что наносит Гарольду большую, быть может, непростительную обиду. Он долго готовился к этому разговору… Но нет: жизнь Люка в опасности — о чем тут еще думать?

— Прости, — обратилась она к Гарольду, — я должна уйти.

Она подставила ему щеку для поцелуя, но Гарольд отвернулся.

— Не обижайся, пожалуйста! — торопливо попросила Билли. — Я завтра все объясню!

— Убирайтесь из моего дома, оба! — гневно взревел Гарольд.

Билли с Люком вышли, и за ними с треском захлопнулась дверь.

23.00

В 1956 году программа «Юпитер» обошлась государству в 40 миллионов долларов, в 1957 году — в 140 миллионов. Ожидается, что в 1958 году на нее уйдет не менее 300 миллионов долларов.

В номере, занятом Питом, Энтони нашел письменные принадлежности и конверты. Достав из кармана три сплющенные пули и три гильзы, положил их в конверт, тщательно запечатал и сунул в карман. От этих улик он избавится при первой же возможности.

Хотя времени было в обрез, прежде чем продолжать погоню, следовало тщательно замести следы. Кроме того, работа отвлекала Энтони от самобичевания, от которого горчило во рту.

В комнату, кипя от гнева, влетел дежурный администратор — маленький лысый человечек в строгом костюме.

— Присаживайтесь, пожалуйста, мистер Сушар, — пригласил Энтони и показал ему свое удостоверение.

— ЦРУ?! — воскликнул Сушар; гнев его заметно поубавился.

Энтони достал из бумажника визитную карточку.

— Здесь написано «Государственный департамент», но телефон мой. Можете звонить в любое время, если я вам зачем-нибудь понадоблюсь.

Сушар принял карточку так осторожно, словно она вот-вот взорвется у него в руках.

— Чем могу помочь, мистер Кэрролл? — поинтересовался он с легким акцентом, как показалось Энтони, швейцарским.

— Прежде всего я хочу извиниться за тот переполох, что мы здесь устроили.

Сушар чопорно кивнул. Ясно было, что ответа: «Не волнуйтесь, все в порядке!» от него не услышишь.

— По счастью, большинство наших гостей ничего не заметили. Лишь несколько официантов и работники кухни видели, как вы преследовали этого джентльмена.

— Что ж, приятно слышать, что даже проблемы государственной безопасности не нарушили работу вашего прекрасного отеля.

— Государственной безопасности? — поднял брови Сушар.

— Я не вправе посвящать вас в детали…

— О, конечно!

— Надеюсь, я могу положиться на ваше благоразумие?

Благоразумие у гостиничных работников считается первейшей добродетелью; и Сушар энергично кивнул.

— Разумеется, разумеется!

— Думаю, не стоит сообщать об этом инциденте вашему начальству.

— Как же…

Энтони извлек из бумажника пачку наличных.

— У Госдепартамента есть небольшой фонд, специально для возмещения ущерба в таких случаях. — С этими словами он вручил Сушару двадцать долларов. — А если кто-нибудь из персонала будет недоволен, то… — Он отсчитал и передал Сушару еще четыре двадцатки.

Для скромного гостиничного служащего сумма была огромная.

— Благодарю вас, сэр! — пылко воскликнул Сушар. — Уверен, мы вас не разочаруем!

— Если кто-нибудь будет расспрашивать, лучше всего отвечайте, что ничего не видели и не слышали.

— Конечно. — Сушар встал. — Но если что-нибудь…

— Если что — звоните мне.

Энтони кивнул, и Сушар исчез за дверью. Вместо него тут же появился Пит.

— Глава армейской службы безопасности на мысе Канаверал — полковник Билл Хайд, — сказал он. — Проживает в мотеле «Старлайт».

Пит протянул Энтони клочок бумаги с записанным на нем телефонным номером и снова скрылся за дверью.

Энтони набрал номер и попросил соединить его с полковником Хайдом.

— Энтони Кэрролл, ЦРУ, служба технического обеспечения, — представился он.

— Чему обязан, мистер Кэрролл? — поинтересовался Хайд. Язык у него слегка заплетался; полковник, должно быть, угостился рюмкой-другой виски или бренди.

— Я звоню по поводу доктора Люкаса.

— Вот как?

В голосе полковника послышалось недовольство, и Энтони решил его умаслить.

— Простите, что беспокою вас в такой поздний час, но не могли бы вы уделить мне минутку? Нам крайне необходим ваш совет.

— Разумеется, все, что смогу… — проговорил Хайд уже намного любезнее.

Так-то лучше!

— Вы, конечно, знаете, что доктор Люкас в последнее время ведет себя странно, а это повод для беспокойства, когда речь идет о человеке, имеющем доступ к секретной информации.

— Безусловно, безусловно…

— Что бы вы сказали о его психическом состоянии? — вкрадчиво поинтересовался Энтони.

— Ну, когда я его видел в последний раз, он был вполне нормальным. Однако несколько часов назад он сюда звонил и сказал, что потерял память.

— Могу многое добавить: он угнал машину, вломился в чужой дом, покалечил полицейского…

— Боже правый! Похоже, с головой у него еще хуже, чем я думал!

«Ага, купился!» — с облегчением отметил Энтони.

— Мы полагаем, что у него какие-то проблемы психического характера. Но вы знаете его лучше, чем мы. Как по-вашему, что с ним происходит?

Энтони затаил дыхание, надеясь на правильный ответ.

— Вот черт! Должно быть, у него нервный срыв.

Именно такой ответ и хотел услышать Энтони! А главное, полковник Хайд был уверен в том, что додумался до этого сам, — и теперь старался убедить в этом собеседника.

— Сами знаете, мистер Кэрролл, мы никогда не наняли бы для работы над сверхсекретным проектом какого-то психа. Так-то Люк совершенно нормальный человек, такой же, как вы и я. Видно, что-то выбило его из колеи.

— Похоже, он убежден, что против него организован заговор. Значит, вы считаете, это не стоит принимать на веру?

— Конечно нет!

— Тогда, наверное, мы спустим дело на тормозах. Я имею в виду, не стоит беспокоить по такому поводу Пентагон, верно?

— Господи, разумеется, нет! — встревоженно ответил Хайд. — Я, пожалуй, сам им позвоню и предупрежу, что у Люка шарики за ролики заехали.

— Как пожелаете.

Вошел Пит. Энтони, подняв палец, знаком попросил его подождать, а сам продолжил разговор:

— Знаете, так получилось, что я старый друг доктора и миссис Люкас. Попробую убедить его обратиться за психиатрической помощью.

— Да, хорошая мысль.

— Что ж, благодарю за помощь, полковник. Будем действовать, как вы советуете.

— Всегда пожалуйста. Если захотите еще что-то со мной обсудить, звоните в любое время!

— Непременно. — И Энтони повесил трубку.

— Психиатрическая помощь? — переспросил Пит.

— Для его же блага, — рассеянно ответил Энтони, прикидывая, не упустил ли чего.

Итак, все следы происшествия в отеле надежно скрыты. Если Люк пойдет в Пентагон, военные, предупрежденные полковником Хайдом, ему не поверят. Осталась клиника Билли.

— Вернусь через час, — сказал Энтони, поднимаясь. — Ты оставайся здесь. Возьми Мелоуна и Кертиса, заплатите официанту или горничной, чтобы вас впустили в номер Люка. У меня предчувствие, что он сюда еще вернется.

— Если он появится, что нам делать?

— Делайте что хотите, только не дайте ему снова уйти!

00.00

В качестве горючего для «Юпитер-Си» используется гидин — секретное высокоэнергетическое топливо, на двенадцать процентов мощнее стандартного спиртового горючего, применяемого в ракетах «Редстоун». Это едкое и ядовитое вещество представляет собой смесь несимметричного диметилгидразина и ДЭТА — диэтилентриамина.

Билли припарковала красный «Тандерберд» на стоянке Джорджтаунской психиатрической клиники и заглушила мотор. Рядом остановился оливковый «Форд Ферлейн», принадлежащий полковнику Лопесу из Пентагона.

— Он не верит ни одному моему слову! — сердито проговорил Люк.

— Немудрено, — возразила Билли. — Дежурный администратор в «Карлтоне» сказал, что никаких происшествий в отеле не было, и на заднем дворе мы не нашли ни гильз, ни пуль.

— Энтони замел все следы!

— Да, но полковник-то этого не знает.

— Слава Богу, хоть ты меня поддерживаешь!

Они вышли из машины и вошли в здание клиники; полковник Лопес, молчаливый латиноамериканец с внимательным и бесстрастным лицом, следовал за ними. Билли кивнула дежурному за стойкой и повела мужчин наверх, в комнату для хранения документации.

— Я покажу вам медицинскую карту человека по имени Джозеф Беллоу, чьи физические характеристики совпадают с характеристиками Люка, — объяснила она.

Полковник кивнул.

— Вы увидите, — продолжала Билли, — что он поступил в больницу вечером во вторник, получил лечение и был выписан в среду, в четыре часа утра. Надо вам сказать, что больным шизофренией крайне редко назначают лечение без предварительного обследования и наблюдения. И едва ли нужно говорить, насколько это неслыханное дело — выписать пациента из психиатрической больницы в четыре часа ночи!

— Понимаю, — бесстрастно заметил Лопес.

Билли открыла ящик, достала оттуда папку с ярлычком «Беллоу», положила на стол, открыла…

Папка была пуста.

— О Боже! — простонала Билли.

Люк смотрел на пустую папку, не веря своим глазам.

— Я своими глазами видел все эти бумаги! И шести часов не прошло! — воскликнул он.

— Ну, похоже, теперь их здесь нет, — устало произнес Лопес.

Люк будто очутился в кошмарном сне, где все не то, чем кажется; на что ни пытаешься опереться, — все рассыпается у тебя в руках.

— Может, я все-таки шизофреник? — мрачно проговорил он.

— Но я-то нет! — воскликнула Билли. — А я тоже видела эти документы!

— Похоже, здесь нам больше делать нечего, — проговорил Лопес.

— Постойте! — сообразила Билли. — Всех новоприбывших пациентов регистрируют в журнале. А журнал хранится на стойке в приемном покое.

Она с треском захлопнула ящик и первой выбежала в приемный покой.

— Чарли, — обратилась она к дежурному, — покажи мне, пожалуйста, регистрационный журнал.

— Сейчас, доктор Джозефсон. — Дежурный, молодой чернокожий парень, полез в какой-то ящик за своей конторкой и секунду спустя воскликнул: — Вот так-так! Куда это он делся?

— Господи Иисусе! — пробормотал Люк.

— Пару часов назад журнал точно был здесь! — недоуменно проговорил дежурный.

— Скажи мне кое-что, Чарли, — с тихим, едва сдерживаемым гневом в голосе проговорила Билли. — Доктор Росс был здесь сегодня вечером?

— Да, мэм. Несколько минут назад ушел.

Она кивнула.

— Когда в следующий раз его увидишь — спроси у него, где журнал. Он знает.

— Хорошо.

Билли в отчаянии отвернулась от стойки.

— Полковник, позвольте задать вам один вопрос, — заговорил Люк. — Сегодня вечером, перед тем, как вы с нами встретились, кто-нибудь говорил с вами обо мне?

Поколебавшись, Лопес ответил:

— Да.

— Кто?

— Что ж, думаю, вы имеете право знать, — неохотно ответил Лопес. — Нам звонили с мыса Канаверал. Полковник Хайд. Сказал, что за вами наблюдает ЦРУ и что, по их сведениям, вы переживаете психическое расстройство и ведете себя иррационально.

Люк мрачно кивнул.

— Снова Энтони!

— Черт побери, — проговорила Билли, повернувшись к Лопесу, — я просто не знаю, как вас убедить! И не виню за то, что вы нам не верите — ведь у нас нет ни одного доказательства!

— Я не сказал, что не верю вам, — возразил Лопес.

Люк, изумленный, с новой надеждой поднял на него взгляд.

— Можно допустить, — продолжал Лопес, — что вы выдумали церэушника, гонявшегося за вами по отелю «Карлтон» и стрелявшего в вас на заднем дворе. Можно допустить, что вы с доктором Джозефсон зачем-то сговорились и разыграли сцену с якобы пропавшей медицинской картой. Но в то, что еще и этот Чарли с вами в заговоре, я не верю. Регистрационный журнал исчез. Не думаю, что его взяли вы — зачем это вам? Но тогда кто? Видимо, кто-то, кому есть что скрывать.

— Так вы мне верите? — спросил Люк.

— Чему тут верить? Вы сами не понимаете, что происходит. Я тоже. Однако что-то явно происходит. И, полагаю, это как-то связано с запуском нашего спутника.

— Что же вы намерены делать?

— Для начала позвоню на мыс Канаверал и прикажу усилить меры безопасности. Я там бывал и знаю, как они относятся к дисциплине, это им в любом случае не помешает.

— А Энтони?

— У меня есть хороший знакомый в ЦРУ. Расскажу ему вашу историю и попрошу его выяснить все, что сможет.

— И только?! — воскликнул Люк. — Нам нужно знать, что происходит, зачем мне стерли память!

— Согласен, — ответил Лопес. — Но большего я для вас сделать не могу. Дальше все в ваших руках.

— Господи! — пробормотал Люк. — Значит, я совсем один!

Маленькая теплая рука легла ему на плечо.

— Ты не один, — негромко сказала Билли.

Часть IV