Весь Кен Фоллетт в одном томе — страница 309 из 395

01.00

Новое топливо крайне опасно. На мыс Канаверал его доставляют в специальном вагоне с азотной подушкой безопасности. Одна капля этого вещества, попав на кожу, мгновенно проникает в кровь и вызывает смертельный исход. Технологи о нем говорят: «Чувствуешь рыбный запах — беги без оглядки!»

Билли вела «Тандерберд» быстро и уверенно, легко переключая передачи. Люк невольно ею любовался. Они промчались по тихим ночным улочкам Джорджтауна, пересекли мост и, выехав в центр города, направились к отелю «Карлтон».

Люк снова воспрял духом. Теперь он знал, кто его враг, понимал, что делать дальше — а кроме того, рядом с ним был друг и союзник. Правда, он по-прежнему не понимал, что произошло, — но был полон решимости разрешить эту загадку как можно скорее.

Билли припарковала машину недалеко от отеля, за углом.

— Я пойду первой. Замечу в холле что-то подозрительное — сразу уйду. Если увидишь, что я снимаю пальто, значит, все чисто.

— А если там Энтони? — с тревогой спросил Люк. План показался ему слишком опасным.

— Не станет же он в меня стрелять! — И Билли вышла из машины.

Несомненно, думал Люк, Энтони тщательно обыскал его номер и уничтожил все, что могло показаться ему ключом к тайне, которую так необходимо сохранить. Однако он должен делать вид, что ничего необычного с Люком не произошло — просто потерял память в результате алкогольного отравления. Значит, большая часть вещей Люка осталась на месте. Собственные вещи помогут ему сориентироваться. А если повезет, найдется и какая-нибудь существенная улика, пропущенная Энтони.

К отелю они подошли порознь, и Люк занял наблюдательный пост на другой стороне улицы. Он смотрел, как Билли заходит внутрь, любуясь ее легкой, танцующей походкой. Сквозь стеклянные двери было все хорошо видно. Вот к ней подходит портье — красивая одинокая женщина, входящая в отель среди ночи, вызывает у служащего подозрение. Они обмениваются несколькими словами. Скорее всего Билли говорит: «Я миссис Люкас, мой муж сейчас подойдет». Затем снимает пальто.

Люк перешел улицу и вошел в отель.

— Подожди, дорогая, — обратился он к Билли, поддерживая ее игру, — сначала мне нужно сделать звонок.

На конторке стоял внутренний телефон, однако Люку не хотелось, чтобы его разговор слушал портье. Недалеко от конторки была небольшая комната, смежная с холлом, а в ней — кабинка платного телефона-автомата. Люк вошел в кабинку. Билли последовала за ним и плотно закрыла дверь. Здесь им пришлось стоять вплотную друг к другу. Люк опустил в щель монетку и вызвал отель, затем повернул трубку так, чтобы Билли тоже все слышала. Несмотря на напряженность момента, он не мог не ощущать радостного возбуждения от близости этой чудесной женщины.

— «Шератон-Карлтон», доброе утро!

Ах да, понял вдруг Люк, «доброе утро» — ведь уже четверг! Он на ногах почти двадцать часов. Однако спать ему совсем не хотелось — для этого Люк был слишком взволнован.

— Пожалуйста, номер пятьсот тридцать.

— Сэр, второй час ночи. — Телефонистка колебалась. — Если…

— Доктор Люкас просил звонить ему в любое время.

— Хорошо.

Наступила пауза; затем в трубке послышался гудок. Билли, в пурпурном шелковом платье, стояла совсем рядом; Люк ощущал тепло ее тела — и с трудом сдерживал желание обнять ее за плечи и прижать к себе.

После четырех гудков он уже решил, что номер пуст — но в этот миг на другом конце кто-то снял трубку. Значит, Энтони или кто-то из его людей сидит в засаде! Это усложняло задачу; с другой стороны, предупрежден — значит вооружен.

— Алло? — неуверенно проговорил голос на том конце провода. Нет, точно не Энтони. Возможно, Пит.

— Салют, Ронни! — громким пьяным голосом заговорил Люк. — Это Тим! Ты где пропадаешь? Мы тебя заждались!

— Пьяный какой-то, — проворчал человек на том конце в сторону, а потом сказал в трубку: — Приятель, ты ошибся номером.

— Ой, правда? Ч-черт! Извините, я вас не разбудил?

На том конце послышались короткие гудки, и Люк бросил трубку на рычаг.

— Там кто-то есть, — утвердительно сказала Билли.

— И, похоже, он там не один.

Лицо Билли озарилось широкой плутовской улыбкой.

— Я знаю, как их оттуда выкурить! Я так делала в Лиссабоне во время войны.

Они вышли из телефонной кабинки. Люк заметил, что Билли, словно невзначай, прихватила с соседнего столика с пепельницей коробок спичек.

Лифт доставил их на пятый этаж. Они нашли номер 530, но тихо прошли мимо. Билли подвела Люка к неприметной двери без таблички в конце коридора и распахнула ее: там оказался бельевой шкаф.

— То, что надо! — прошептала она. — Посмотри, кнопка пожарной тревоги где-нибудь здесь есть?

Оглянувшись вокруг, Люк увидел на стене за стеклом пожарный сигнализатор, а рядом — молоточек, которым в случае пожара требовалось разбить стекло.

— Вот, — ответил он.

— Отлично!

В шкафу, аккуратными стопками на деревянных полках, были сложены постельное белье и одеяла. Билли сняла с полки несколько одеял и сбросила на пол. Люк начал догадываться, что она задумала, — и догадка подтвердилась, когда она сдернула с дверной ручки ближайшего номера меню и подожгла. Когда бумага как следует разгорелась, Билли бросила ее в груду одеял.

— Вот почему нельзя курить в постели! — объявила она.

Одеяла занялись мгновенно. Лицо Билли раскраснелось от жара и возбуждения; сейчас она казалась Люку еще красивее, чем прежде. Скоро перед шкафом разгорелся настоящий пожар. Дым заполнил шкаф и клубами повалил по коридору.

— Пора включать сигнализацию, — сказала Билли. — Мы ведь не хотим, чтобы кто-то пострадал.

— Не хотим, — согласился Люк.

И снова в голове у него всплыла странная фраза: «Они же не коллаборационисты!» Теперь он понимал, откуда взялась фраза. Во время войны, сражаясь во французском Сопротивлении, он, должно быть, не раз взрывал фабрики или склады — и всегда беспокоился о том, чтобы при этом не пострадали ни в чем не повинные французы.

Он схватил молоток, висящий на цепочке рядом с сигнализацией, одним ударом разбил стекло и нажал большую красную кнопку. Тишину нарушил пронзительный звон.

Люк и Билли отступили в конец коридора, подальше от лифта, остановившись там, откуда могли разглядеть сквозь клубы дыма дверь номера Люка.

Ближайшая дверь отворилась, оттуда выглянула женщина в ночной рубашке. Увидев дым, она истошно завизжала и бросилась к лестнице. Из соседней двери показался мужчина в рубашке, брюках и с карандашом в руке — должно быть, заработался допоздна; из следующего номера выскочили, завернувшись в одеяла, мужчина и женщина — похоже, «пожар» прервал их любовную игру; из следующего вывалился сонный толстяк в измятой розовой пижаме. Несколько секунд — и коридор наполнился людьми. Все они, кашляя и протирая слезящиеся от дыма глаза, пробирались к спасительной лестнице.

Дверь номера 530 медленно приотворилась.

В коридор вышел высокий мужчина. Вглядываясь сквозь дымный полумрак, Люк разглядел у него на щеке винно-красное родимое пятно — отличительную примету Пита. Мужчина замялся на миг, затем, видимо, принял решение и поспешил к лестнице вместе со всеми. Вслед за ним из номера выбежали еще двое.

— Путь открыт! — объявил Люк.

Они с Билли вошли в номер. Люк плотно закрыл дверь, чтобы преградить доступ дыму, и снял пальто.

— Боже мой! — проговорила у него за спиной Билли. — Это же… это та самая комната!

Билли застыла посреди комнаты, широко раскрыв глаза.

— Поверить не могу! — приглушенным голосом повторила она, охваченная воспоминаниями. — Тот самый номер!

Люк растерянно на нее посмотрел.

— Тот самый?.. А что здесь произошло?

Билли изумленно покачала головой.

— Трудно поверить, что ты ничего этого не помнишь! — Она прошлась по гостиной. — Вот здесь, в углу, стоял рояль. Только представь себе: рояль в номере отеля! — Заглянула в ванную. — А здесь был телефон. Никогда прежде не видела телефона в ванной!

На ее лице отражалась печаль — и еще какое-то чувство, Люк не мог понять, какое. Он молча ждал.

— Ты жил здесь во время войны, когда приезжал в Вашингтон, — объяснила она наконец. Затем, повинуясь внезапному порыву, добавила: — Здесь мы с тобой любили друг друга.

Он заглянул в спальню.

— На этой самой кровати?

— И не только на кровати! — хихикнула Билли. — Какими же мы были… молодыми!

От одной мысли о близости с этой очаровательной женщиной Люк ощутил, как к чреслам приливает кровь.

— Боже мой, — проговорил он хрипловатым от желания голосом, — хотел бы я это вспомнить!

К его удивлению, она покраснела.

Не без труда отведя от нее взгляд, Люк снял телефонную трубку и набрал оператора. Он хотел убедиться, что пожар не распространится по этажу. После долгого ожидания телефонистка сняла трубку.

— Это мистер Дэвис, — быстро заговорил Люк. — Я слышал пожарную сигнализацию. Хочу сообщить, что горит белье в бельевом шкафу, возле номера пятьсот сорок. — И, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Тем временем Билли, овладев собой, оглядывалась по сторонам уже иным, трезвым взглядом.

— Смотри, вот твои вещи.

В спальне на кровати лежал серый спортивный твидовый пиджак и черные фланелевые брюки, судя по виду, недавно выстиранные и поглаженные. Должно быть, в этих вещах Люк летел в самолете, а затем отдал их в чистку. На полу стояла пара темно-коричневых остроносых ботинок, в одном из них лежал аккуратно свернутый ремень из крокодиловой кожи.

Открыв ящик стола у кровати, Люк достал бумажник, чековую книжку и перьевую ручку. Однако больше всего его заинтересовал ежедневник с телефонами в конце. Пролистав книжицу, он нашел текущую неделю:

Воскресенье, 26 января

Позвонить Элис (1928)

Понедельник, 27 января

Купить плавки

8.30 совещ. по апексу в мот. «Авангард»

Вторник, 28 января

8.00 встр. с Э. К. кофейня «Хей Адамс»

Билли встала рядом и легким, каким-то очень естественным жестом положила руку ему на плечо. Это мимолетное прикосновение обдало Люка волной тепла.

— Не знаешь, кто такая Элис? — спросил он.

— Твоя младшая сестра.

— Сколько ей?

— Она на семь лет моложе тебя, значит, сейчас ей тридцать.

— Родилась в 1928 году… Должно быть, я поздравлял ее с днем рождения. Что, если позвонить ей и спросить, не говорил ли я чего-нибудь необычного?

— Хорошая мысль.

Люк приободрился, чувствуя, что к нему понемногу возвращается утраченная жизнь.

— И, похоже, я уехал во Флориду без плавок.

— Кто в январе думает о купании?

— Тем же утром в восемь тридцать я был на совещании в мотеле «Авангард».

— А что такое «апекс»?

— Вершина, высшая точка параболы. Видимо, имеется в виду путь ракеты в полете. Я, конечно, не помню, как над этим работал, но знаю: чтобы вывести спутник на постоянную орбиту, необходимо отбрасывать вторую ступень ракеты именно в апексе — ни раньше, ни позже. Это требует сложных вычислений.

— Можно выяснить, кто еще был на совещании, и поговорить с ними.

— Так я и сделаю.

— Во вторник у тебя была назначена встреча с Энтони в кофейне при отеле «Хей Адамс».

— И дальше — ничего. На этом записи кончаются.

Люк начал листать страницы с телефонами. Здесь были номера Энтони, Билли, Берна, мамы, Элис и еще нескольких десятков человек, чьи имена ничего ему не говорили.

— Не видишь здесь ничего необычного? — спросил он у Билли. Та покачала головой.

Нашлось несколько нитей, за которые можно было ухватиться, однако явных ключей к разгадке не было. Люк сунул ежедневник в карман и огляделся. На стойке для чемоданов стоял раскрытым дорогой чемодан из черной кожи. Там обнаружились чистые рубашки, белье, блокнот, наполовину заполненный математическими вычислениями, и книга в мягкой обложке, «Старик и море»[396], с загнутым уголком на странице 143.

Тем временем Билли осматривала ванную. Бритва, зубная паста, туалетные принадлежности… Ничего примечательного.

Люк открыл все ящики и дверцы шкафов в спальне, Билли сделала то же самое в гостиной. В шкафу нашлись черное пальто и черная фетровая шляпа.

— Пусто, — объявил Люк. — Что у тебя?

— На столе сообщения о телефонных звонках. Тебе звонили Берн, полковник Хайд и некая Георгина.

Должно быть, Энтони видел эти сообщения, но счел их безвредными.

— Не знаешь, кто такая Георгина? — спросила Билли.

Люк задумался. Имя казалось знакомым: определенно, он его сегодня уже слышал.

— Моя секретарша в Хантсвиле! Полковник Хайд сказал, что она заказывала мне билет на самолет.

— Может быть, ты ей сообщил, зачем летишь в Вашингтон?

— Вряд ли. Я не говорил об этом никому на мысе Канаверал.

— Она ведь не на мысе Канаверал, — рассудительно заметила Билли, — и, возможно, своей секретарше ты доверяешь больше, чем остальным.

Люк кивнул.

— Не исключено. Ладно, проверим. Пока что это самая многообещающая нить. — Он снова достал ежедневник и начал просматривать список телефонов. — Ага, вот: «Георгина — домашний».

Люк сел за стол и набрал номер, мимолетно подумав о том, сколько у них осталось времени до того, как вернется Пит.

Словно прочтя его мысли, Билли принялась складывать вещи в черный чемодан.

Трубку сняла сонная женщина с тягучим алабамским говором. По произношению Люк догадался, что она чернокожая.

— Прошу прощения, что звоню так поздно, — проговорил он. — Это Георгина?

— Доктор Люкас! Слава Богу! Как вы там?

— Я в порядке, спасибо.

— Боже правый, что с вами стряслось? Сначала пропали куда-то, никто не знал, где вас искать, а теперь, я слышала, вы потеряли память! Это правда?

— Правда.

— Что же такое случилось?

— Сам не знаю, Георгина. Надеюсь на вашу помощь.

— Если смогу…

— Мне нужно знать, почему я неожиданно для всех в понедельник улетел в Вашингтон. Вам я это объяснил?

— Нет, ни словом не обмолвились. Я сама удивилась.

— А что именно я сказал?

— Сказали, что вам нужно лететь в Вашингтон через Хантсвиль, и попросили меня заказать билет в ВАТС.

ВАТС — военная авиатранспортная служба, сообразил Люк. Должно быть, он имеет право ею пользоваться, разъезжая по служебным делам. Однако кое-чего другого он не понял.

— Я полетел через Хантсвиль? — Об этом никто до сих пор не упоминал.

— Да, сказали, что вам нужно туда заглянуть.

— Интересно, зачем?

— Вы еще добавили кое-что странное: попросили меня никому не говорить, что будете в Хантсвиле.

— Вот как! — Люк почувствовал, что наконец набрел на что-то важное.

— Да. И военные, и ФБР наседали на меня с расспросами, но я молчала, потому что вы велели не говорить. Не знаю уж, хорошо это или нет, но я решила держаться того, что вы мне сказали. Я правильно поступила, доктор Люкас?

— Ах, Георгина, самому бы понять!.. В любом случае спасибо вам. — Вой сигнализации за дверью стих, время было на исходе. — Мне пора идти. Благодарю вас за помощь.

— Не за что, доктор Люкас! Вы там берегите себя! — И она повесила трубку.

— Я собрала твои вещи, — сказала Билли.

— Спасибо. — Люк надел пальто и шляпу. — А теперь бежим отсюда, пока шпики не вернулись!

Доехав до круглосуточного кафе на углу Чайна-тауна, неподалеку от здания ФБР, они зашли туда, чтобы выпить кофе.

— Интересно, когда вылетает первый самолет на Хантсвиль, — произнес Люк.

— Нам нужно расписание полетов, — заметила Билли.

За соседним столиком двое полицейских сосредоточенно жевали гамбургеры, чуть поодаль веселилась компания пьяненьких студентов, тут же крутилась пара каких-то легко одетых женщин — должно быть, проституток.

— Что-то сомневаюсь, что у них под стойкой найдется расписание, — заметил Люк.

— У Берна наверняка есть. У него полно всевозможных энциклопедий и справочников — писатели постоянно собирают информацию.

— Берн, наверное, уже спит.

— А я его разбужу. — Билли встала. — Мелочь у тебя найдется?

— Конечно. — Запустив руку в карман, Люк протянул ей горсть украденных утром монет.

Билли подошла к телефону-автомату возле двери туалета. Потягивая кофе, Люк смотрел, как она говорит по телефону, улыбаясь и кивая — должно быть, извиняясь за то, что разбудила Берна в такой поздний час, и ясно понимал, что с каждой секундой желает ее все сильнее и сильнее.

— Он сейчас приедет, — сообщила Билли, вернувшись к столику, — и привезет расписание.

Люк взглянул на часы. Два часа ночи.

— Наверное, я отсюда сразу в аэропорт. Надеюсь, там найдется достаточно ранний рейс.

— Думаешь, надо спешить? — нахмурилась Билли.

— Очень может быть. Я все думаю: какая у меня могла быть причина все бросить и полететь в Вашингтон? Видимо, это как-то связано с ракетой. Скорее всего возникла угроза запуску.

— Диверсия?

— Да. И если я прав, это необходимо выяснить до двадцати двух тридцати сегодняшнего дня.

— Хочешь, полетим в Хантсвиль вместе?

— Тебе нужно заботиться о Ларри.

— Ларри останется с Берном.

Люк покачал головой.

— Нет… не стоит.

— Ты всегда был чертовски независимым!

— Дело не в этом. На самом деле я очень хочу, чтобы ты полетела со мной. Слишком хочу. В том-то и проблема.

Протянув руку через пластиковый столик, Билли накрыла его ладонь своей.

— Это нормально, — сказала она.

— Может быть, но я сбит с толку. Я женат на другой женщине — и не помню, что к ней чувствую. Какая она?

— Я не могу говорить с тобой об Элспет, — покачала головой Билли. — С ней тебе самому придется познакомиться.

— Да, наверное.

Билли поднесла его руку к губам и нежно поцеловала.

Люк судорожно сглотнул.

— Ты всегда мне так нравилась, или это что-то новое?

— Нет, Люк, ничего нового.

— Похоже, мы с тобой отлично ладили.

— На самом деле мы с тобой часто ругаемся. Но обожаем друг друга.

— Ты сказала, что когда-то мы были любовниками. Что занимались любовью в том самом номере отеля.

— Перестань!

— Нам с тобой было хорошо вместе?

— Лучше не бывает, — ответила Билли, подняв на него полные слез глаза.

— Почему же я на тебе не женился?

Вместо ответа она заплакала — горько, по-детски; слезы текли по ее щекам, хрупкое тело содрогалось от рыданий.

— Потому что… — Рыдания сжали ей горло; она уткнулась в носовой платок и лишь через минуту или две смогла ответить: — Однажды ты разозлился на меня так сильно, что пять лет со мной не разговаривал.

1945

Родители Энтони разводили лошадей в Шарлотсвиле, штат Вирджиния, в паре часов пути от Вашингтона. Жили они в просторном белом здании: в двух его широко раскинутых крыльях умещалось не меньше дюжины спален. Здесь были конюшни, теннисный корт, река и озеро, пастбище и лес. Мать Энтони унаследовала дом вместе с пятью миллионами долларов от своего отца.

Люк приехал сюда в пятницу, сразу после капитуляции Японии. У дверей его встретила миссис Кэрролл, нервная светловолосая женщина со следами былой красоты. Она проводила гостя в маленькую, безупречно чистую спальню с отполированным до блеска полом и высокой старинной мебелью.

Люк скинул форму — к тому времени уже майорскую, переоделся в спортивный пиджак из черного кашемира и серые фланелевые брюки. Когда он завязывал галстук, в спальню заглянул Энтони.

— В гостиной ждут коктейли! — объявил он.

— Сейчас буду, — ответил Люк. — А где комната Билли?

По жизнерадостному лицу Энтони скользнула тень озабоченности.

— Боюсь тебя огорчить, но девушки спят в другом крыле, — вздохнул он. — У адмирала на сей счет старомодные понятия. — Отец Энтони всю жизнь прослужил во флоте.

— Ничего страшного, — пожав плечами, ответил Люк. Последние три года он только и делал, что пробирался ночами по закоулкам оккупированной Европы; неужели же не сможет в темноте прокрасться в спальню к любимой девушке?

В шесть вечера, спустившись в гостиную, Люк обнаружил, что все его старые друзья уже в сборе. Кроме Энтони и Билли здесь были и Берн, и Элспет, и подружка Берна Пег. Большую часть войны Люк провел вместе с Берном и Энтони, с Билли встречался всякий раз, приезжая в отпуск, однако ни Элспет, ни Пег не видел с 1941 года.

Адмирал предложил ему бокал сухого мартини, и Люк с удовольствием сделал большой глоток. Когда же пить и праздновать, как не сейчас? Воздух в гостиной гудел от возбужденных, радостных голосов; даже мать Энтони, забыв о своей вечной гримасе мученицы, улыбалась. Сам адмирал не отходил от стола и пил бокал за бокалом.

За ужином Люк снова и снова смотрел на друзей, мысленно сравнивая их с теми беззаботными юнцами и девицами, для которых всего четыре года назад не было беды страшнее исключения из Гарварда. Элспет три года провела в военном Лондоне — и, как видно, узнала на себе все тяготы полуголодного существования: она похудела так, что выпирали кости, а от лица остались одни глаза. Пег, когда-то милая добродушная простушка, теперь была одета и накрашена по последней моде, однако исполнилась непривычной циничности. Берн выглядел лет на десять старше своих двадцати семи. Для него это была уже вторая война. Он трижды был ранен, и на нем лежал суровый, жесткий отпечаток, свойственный людям, повидавшим немало страданий — и своих, и чужих.

Пожалуй, меньше всех война сказалась на Энтони. Он тоже бывал в Европе, участвовал в опасных переделках, однако большую часть войны все-таки провел в Вашингтоне — и не утратил ни уверенности в себе, ни оптимизма, ни добродушного юмора.

Мало изменилась и Билли. С безысходным горем и нищетой она столкнулась еще в детстве — быть может, поэтому война не стала для нее потрясением. Два года девушка провела под прикрытием в Лиссабоне, и Люк знал — хотя не знали остальные, — что однажды ей пришлось убить человека: на заднем дворике какого-то кафе она точным бесшумным движением перерезала предателю горло. И все же Билли осталась прежней — лучик света, маленький сгусток энергии: то смеющаяся, то страстно спорящая и всегда с сияющими глазами и оживленным лицом, на смену выражений которого Люк мог смотреть вечно.

Удивительно, что все они живы. Как правило, в таких дружеских компаниях к концу войны хотя бы одного друга недоставало.

— Я хочу поднять тост, — сказал Люк, поднимая бокал. — За тех, кто выжил, — и за тех, кого уже нет с нами.

Все выпили. Затем Берн сказал:

— У меня тоже есть тост. Выпьем за тех, кто сломал хребет нацистской военной машине — за Красную армию!

Снова все подняли бокалы; но на этот раз адмирал поморщился и проворчал:

— Думаю, хватит с нас на сегодня тостов.

Хотя Берн остался убежденным коммунистом, Люк был уверен, что он больше не работает на Москву. Они заключили сделку, и Люк не сомневался, что Берн сдержал слово. Однако былая близость не вернулась. Доверие — что пригоршня воды, которую несешь в ладонях: расплескать легко, собрать потом невозможно. Всякий раз, вспоминая прежнюю дружбу с Берном, Люк с грустью понимал, что прежней теплоты не вернуть.

В гостиной накрыли кофе, и Люк вызвался поухаживать за дамами. Когда он предлагал Билли сахар и сливки, она шепнула:

— Восточное крыло, второй этаж, последняя дверь налево.

— Сливки?

Билли подняла бровь, и Люк едва удержался, чтобы не выдать себя смехом.

В половине одиннадцатого адмирал предложил мужчинам перейти в бильярдную, к крепким напиткам и кубинским сигарам. Люк решил больше не пить: он с нетерпением ждал свидания с Билли и не хотел приходить к ней пьяным или сонным.

Адмирал щедрой рукой плеснул себе бурбона и повел Люка в дальний конец комнаты показать свои ружья, выставленные на стойке у стены. В семье у Люка не было охотников, и оружие ассоциировалось у него только с убийством людей, так что никакого удовольствия в этом он не находил. Кроме того, его не оставляла мысль, что огнестрельное оружие и выпивка — опасное соседство. Однако из вежливости он изображал интерес.

— Люк, — заговорил адмирал, когда они осматривали энфилдовскую винтовку, — я знаю и уважаю твою семью. Твой отец — поистине великий человек!

— Спасибо, — ответил Люк.

Звучало это как предисловие к пространной, заранее заготовленной речи. Отец Люка провел войну в Управлении регулирования цен, хотя адмирал, вероятно, по-прежнему видел в нем банкира.

— И когда ты, мой мальчик, захочешь выбрать себе жену, прежде всего подумай о своей семье! — продолжал адмирал.

— Разумеется, сэр, — ответил Люк. «Интересно, что у старика на уме?»

— Та девушка, которой посчастливится стать миссис Люкас, займет место в высших кругах американского общества. И ты должен выбрать такую невесту, которая будет достойна этой чести.

Люк начал понимать, куда клонит старик.

— Непременно учту ваш совет.

Адмирал положил руку ему на плечо, не давая уйти.

— Не трать время на женщин, которые тебя не заслуживают!

Люк бросил на отца друга сердитый взгляд. Он не собирался спрашивать, что тот имеет в виду. Догадываясь, каким будет ответ, Люк понимал, что лучше этому ответу остаться непроизнесенным.

Однако от адмирала так легко было не отделаться.

— Как отец тебе говорю, — пропыхтел он, — не связывайся ты с этой евреечкой! Она тебя не стоит!

Люк стиснул зубы.

— Прошу прощения, такие темы я предпочитаю обсуждать со своим отцом.

— Но твой отец ничего о ней не знает, верно?

Адмирал попал в точку: Люк еще не знакомил Билли со своими родителями — как и она не познакомила его со своей матерью.

Прежде всего, у них не было на это времени: роман их развивался урывками, в краткие дни увольнительных и отпусков. Однако была и иная причина. Глубоко в душе Люка какой-то ехидный голосок нашептывал ему, что еврейка без гроша в кармане — совсем не та невеста, которую его родители желали бы сыну. Нет, они ее примут, Люк не сомневался — а со временем даже полюбят: ведь Билли невозможно не любить! Но поначалу будут несколько разочарованы. Вот почему он не спешил знакомить ее с родителями и ждал подходящего случая, когда они смогут пообщаться друг с другом спокойно, без спешки.

То, что в словах адмирала была доля правды, разозлило Люка еще сильнее. С трудом сдерживаясь, он процедил:

— Вынужден вас предупредить: ваши слова для меня оскорбительны!

В бильярдной вдруг стало тихо; разговоры смолкли, все смотрели на них. Однако пьяный адмирал не замечал, какие тучи сгустились над его головой.

— Сынок, я живу на свете дольше тебя. Я знаю, о чем говорю…

— Простите, но сейчас вы говорите о том, чего совершенно не знаете.

— Да неужели? А тебе не приходило в голову, что я об этой девушке могу знать больше, чем ты?

В тоне адмирала звучала угроза, однако Люк был слишком зол, чтобы обратить на это внимание.

— Ни хрена вы не знаете! — с намеренной грубостью ответил он.

— Послушайте, — попытался вмешаться Берн, — может, хватит? Давайте лучше партию в бильярд…

Но адмирала уже ничто не могло остановить.

— Послушай меня, сынок, — пропыхтел он, положив руку Люку на плечо и наваливаясь на него всей своей тяжестью, — я ведь тоже мужчина, я все понимаю. Нет ничего дурного в том, чтобы разок-другой вставить хорошенькой шлюшке, если только…

Закончить ему не удалось. Люк резко развернулся и обеими руками толкнул его в грудь. Старик пошатнулся, выронив бокал, не удержался на ногах и тяжело плюхнулся на ковер.

— Заткнитесь, или я заткну вам рот кулаком! — крикнул Люк.

Энтони, белый как стенка, схватил Люка за руку.

— Ради бога! Что ты творишь?!

Берн втиснулся между ним и упавшим адмиралом.

— Успокойтесь немедленно! — потребовал он.

— Черта с два я успокоюсь! — кричал Люк. — Зовет меня в гости, а сам оскорбляет мою девушку! Ну нет, пора кому-то поучить старого дурака хорошим манерам!

— Говорю тебе, она шлюха! — перекрыл их голоса мощный бас сидящего на полу адмирала. — Кому и знать, как не мне — ведь это на мои деньги она сделала аборт!

— Аборт?! — не веря своим ушам, переспросил Люк.

— Ну да. — Он с трудом поднялся. — Энтони ее обрюхатил, а я тысячу долларов выложил, чтобы избавиться от маленького ублюдка! — Его лицо исказилось гримасой злобного торжества. — Что, будешь и дальше кричать, что я не знаю, о чем говорю?

— Вы лжете!

— Спроси у Энтони!

Люк повернулся к другу.

Тот покачал головой.

— Ребенок был не мой. Я так сказал отцу, чтобы он помог Билли деньгами. Но ребенок был от тебя, Люк.

Люк побагровел до корней волос. Пьяный старый адмирал выставил его полным идиотом! Он думал, что знает Билли, как самого себя, что ближе ее у него нет никого на свете — а она скрыла от него такое… такое… У него мог быть ребенок, но его девушка сделала аборт — и об этом знает весь свет, а сам он не знает! Люк был страшно унижен.

Он пулей вылетел из комнаты и бросился через холл в гостиную. Там никого не было, кроме матери Энтони: девушки уже ушли спать.

— Люк, дорогой мой, что случилось? — спросила миссис Кэрролл, увидев его лицо.

Люк ничего не ответил и выскочил вон, с треском захлопнув за собой дверь.

Он взбежал вверх по лестнице и свернул в восточное крыло. Найдя спальню Билли, открыл дверь и вошел без стука.

Билли раскинулась на кровати, обнаженная, с книгой в руках. Темные кудри ее волной спускались на грудь — и снова, как бывало уже не раз, у него захватило дыхание от ее красоты. Теплый свет настольной лампы придал ее коже золотистый блеск, и вся она — от аккуратного маленького плеча до изгиба бедра, от бедер до пальчиков ног с алым лаком на ноготках — казалась каким-то сказочным созданием. Но сегодня от ее красоты у него стало лишь горше на сердце.

Со счастливой улыбкой Билли подняла глаза на возлюбленного… И испугалась, увидев выражение его лица.

— Ты меня обманула! — вскричал Люк.

Билли села на кровати.

— Что ты! Никогда!

— Чертов адмирал сейчас заявил, что оплатил тебе аборт!

— О нет! — побледнев, прошептала Билли.

— Это правда? — кричал Люк. — Ответь мне!

Билли кивнула — и зарыдала, закрыв лицо руками.

— Так ты меня обманула!

— Прости! — сквозь слезы воскликнула Билли. — Я хотела ребенка от тебя — так хотела! Но я не могла с тобой связаться. Ты был во Франции, я не знала, когда ты вернешься, да и вернешься ли. Пришлось все решать самой. Ты не представляешь, как мне было тяжело!

— У нас с тобой мог быть ребенок! — не слушая ее, потрясенно проговорил Люк.

В мгновение ока настроение ее переменилось — горе обратилось в гнев.

— Только не надо пафоса! — с раздражением воскликнула она. — Когда ты меня трахал, то не задумывался, что будет дальше с твоей спермой. И сейчас не начинай — поздно, черт побери!

— Ты должна была мне сказать! Хорошо, тогда ты не могла со мной связаться — но должна была сказать позже, при первой же нашей встрече!

— Да, знаю, — вздохнула она. — Это Энтони меня убедил, что говорить не стоит. И никто бы ничего не узнал, если бы не треклятый адмирал Кэрролл!

От хладнокровия, с каким она рассуждала о своем обмане, у Люка потемнело в глазах.

— Я с этим жить не смогу, — сказал он.

Наступило короткое молчание.

— О чем ты? — робко спросила Билли.

— Ты меня обманула — и в чем?! Как тебе доверять?

На лице Билли отразилось страдание.

— Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?

Он промолчал.

— Я вижу, — продолжала Билли. — Я слишком хорошо тебя знаю. Я права?

— Да.

Билли зарыдала с новой силой.

— Идиот! — воскликнула она сквозь слезы. — Что ты понимаешь! Что ты вообще знаешь о жизни, кроме этой проклятой войны?!

— Война научила меня, что главное в людях — верность.

— Чушь собачья! Ты даже не понял, что все мы в тяжелом положении начинаем лгать!

— Даже тем, кого любим?

— Особенно тем, кого любим! Потому что, черт побери, они нам не безразличны! Почему, как ты думаешь, мы исповедуемся священникам, собутыльникам, незнакомцам в поездах? Да потому, что нам на них плевать — и плевать, что они о нас думают!

Звучало убедительно — но сама эта убедительность бесила Люка сильнее прежнего. Билли не просто поступила подло — она еще и оправдывала свою подлость.

— Я смотрю на вещи по-другому, — холодно произнес он.

— Тебе повезло! — с горечью воскликнула она. — Ты вырос в счастливой семье, у тебя толпа друзей. И никогда не было большого горя, никогда тебя не отвергали. Да, на войне тебе пришлось нелегко; и все же тебя не пытали, ты не стал калекой и даже от страха особенно не мучился — для страха тебе недостает воображения. Никогда с тобой не случалось ничего плохого! Чего же удивляться, что ты не врешь? Разумеется, не врешь — как миссис Кэрролл не ворует хлеб в булочной!

Поразительно — она сумела убедить себя в том, что Люк кругом не прав, а она права!.. Разговаривать с ней дальше не было смысла; полный гнева и отвращения, Люк повернулся к дверям.

— Если ты в самом деле обо мне такого мнения, то радуйся, что между нами все кончено.

— А я не радуюсь. — По ее лицу вновь заструились слезы. — Потому что люблю тебя. Люблю, как никого никогда не любила! Мне очень жаль, что я тебя обманула, прости. Но я не собираюсь ползать на коленях и биться лбом об пол только потому, что в тяжелую минуту поступила дурно!

Нет, Люк не хотел, чтобы она ползала на коленях или билась лбом об пол. Он ничего больше от нее не хотел. Теперь он желал только одного: убраться как можно дальше — от нее, от друзей, от Энтони Кэрролла, из этого ненавистного дома.

Что-то в глубине души шептало ему: он совершает непоправимую ошибку и, быть может, еще долгие, долгие годы будет об этом жалеть. Но он был слишком зол, слишком унижен, слишком уязвлен…

Люк шагнул к дверям.

— Не уходи! — взмолилась Билли.

— К черту все! — бросил он и вышел, захлопнув за собой дверь.

02.30

Новое топливо и более вместительный топливный бак увеличивают тягу «Юпитера» до 83 тысяч фунтов и продлевают время работы двигателя со 121 до 155 секунд.

— Энтони тогда поступил как настоящий друг, — рассказывала Билли. — Я была в отчаянии. Тысяча долларов! Откуда мне взять такие деньги? А он попросил помощи у отца и взял вину на себя. Настоящий мужской поступок. Вот почему мне так трудно понять то, что он делает сейчас.

— Не могу поверить, что я тебя бросил! — воскликнул Люк. — Как я мог не понимать, через что тебе пришлось пройти?

— Не ты один виноват, — устало ответила Билли. Казалось, рассказ отнял у нее последние силы. — В то время я винила только тебя, но теперь понимаю, что и сама была очень виновата перед тобой.

Некоторое время оба молчали, подавленные раскаянием. Люк задумался о том, сколько времени понадобится Берну, чтобы доехать сюда из Джорджтауна; затем его мысли вновь обратились к истории, рассказанной Билли.

— Не очень-то мне нравится то, что я узнаю о себе, — заметил он после некоторого раздумья. — Выходит, я потерял двух лучших друзей, тебя и Берна, просто потому, что не захотел простить им их ошибки?

Билли поколебалась мгновение, затем рассмеялась.

— К чему ходить вокруг да около? Да, именно так.

— И ты вышла замуж за Берна.

Она снова рассмеялась.

— Ты, похоже, считаешь себя центром вселенной! — с добродушной насмешкой заметила Билли. — Я вышла за Берна не потому, что ты меня бросил, а просто… просто потому, что он — один из лучших людей, кого я знаю. Умный, добрый, благородный. И в постели с ним классно. Да, мне потребовалось несколько лет, чтобы перестать думать о тебе — но потом я полюбила Берна.

— А мы с тобой опять стали друзьями?

— Не сразу. Мы по-прежнему тебя любили, хоть ты порой и бесил нас своей твердолобостью. Когда родился Ларри, я написала тебе, и ты приехал к нам в гости. А на следующий год Энтони устроил грандиозный праздник по случаю своего тридцатилетия — и ты появился и там. Ты вернулся в Гарвард, защитил диссертацию. Мы все остались в Вашингтоне: Энтони и Элспет продолжали работать на ЦРУ, я работала в университете Джорджа Вашингтона, Берн писал сценарии для радиоспектаклей.

— Когда я женился на Элизабет?

— В пятьдесят четвертом году. Тогда же, когда я развелась с Берном.

— Ты не знаешь, почему я на ней женился?

Билли поколебалась. Люку подумалось, что на этот вопрос есть очень простой ответ: «Потому что любил ее!» — но нет, этого Билли не сказала.

— Не у меня стоит спрашивать, — промолвила она наконец.

— Тогда я спрошу у самой Элизабет.

— Да уж, спроси лучше у нее!

Люк взглянул на Билли с легким удивлением. В последней ее реплике явно звучал какой-то непонятный подтекст. Он еще раздумывал, как бы выяснить, что она имеет в виду, когда на парковке у кафе показался белый «Линкольн Континентал», из него вылез Берн и вошел внутрь.

— Прости, что мы тебя разбудили, — сказал Люк.

— Забудь, — отмахнулся Берн. — Билли не разделяет веру в то, что мужчин будить нельзя: если она не спит — значит, и никому вокруг поспать не удастся. Ты бы и сам это знал, если бы не потерял память. Держи.

Он грохнул на стол пухлую книгу в мягкой обложке: «Официальный справочник авиакомпаний США. Обновляется ежемесячно».

— Посмотри «Капитал эйрлайнз», они летают на юг, — посоветовала Билли.

Люк отыскал нужные страницы.

— Первый самолет в шесть пятьдесят пять — через четыре часа… Черт побери, он садится в каждой деревушке по дороге и прибывает в Хантсвиль только в два двадцать три по местному времени!

Берн нацепил на нос очки и заглянул ему через плечо.

— Следующий самолет — только в девять, зато остановок у него меньше, и в Хантсвиле он будет быстрее, еще до полудня.

— Лучше сесть на тот, что попозже. Хотя мне и не хочется болтаться в Вашингтоне дольше необходимого, — заметил Люк.

— Есть еще две проблемы, — проговорил Берн. — Проблема номер один: в аэропорту тебя наверняка поджидают люди Энтони.

Люк нахмурился.

— Может, уехать отсюда на машине, а в самолет сесть где-нибудь по дороге? — Он снова взглянул на расписание. — Первая остановка у того, что вылетает раньше, в местечке под названием Ньюпорт-Ньюс. Интересно, где это?

— В Вирджинии, неподалеку от Норфолка, — ответила Билли.

— Он садится там в восемь ноль две. Успею?

— Это в двухстах милях отсюда, — ответила Билли. — Ехать примерно четыре часа. Конечно, успеешь, у тебя еще час останется!

— Даже больше, если возьмешь мою машину, — вставил Берн. — Домчит быстрее ветра.

— Ты одолжишь мне свою машину?

— Мы не раз спасали друг другу жизнь, — улыбнулся Берн. — Что такое машина?

— Спасибо, — кивнул Люк.

— Но есть еще одна проблема, — добавил Берн.

— Какая?

— Меня «пасут».

03.00

Для предотвращения колебаний уровня топлива в топливных баках установлены гасители. Испытания учебного образца ракеты «Юпитер-1Би» показали, что без них не обойтись: динамическое перемещение топлива в баках было таким бурным, что ракета взорвалась на 94-й секунде полета.

Энтони сидел за рулем своего желтого «Кадиллака» через два дома от кафе. Он припарковался прямо за кузовом грузовика, чтобы его приметный автомобиль не бросался в глаза, — однако сам хорошо видел и вход в кафе, и площадку перед ним, освещенную светом из окон. Похоже, сюда заглядывали перекусить копы на ночном дежурстве: кроме красного «Тандерберда» Билли и белого «Континентала» Берна, перед кафе стояли две полицейские машины.

Экки Горвиц дежурил под окнами у Берна Ротстена, ожидая, когда появится Люк; однако, когда сам Берн куда-то сорвался среди ночи, по счастью, у Экки хватило здравого смысла нарушить инструкцию и погнать на мотоцикле за ним следом. Едва Берн добрался до кафе, Экки позвонил в Корпус Кью, и Энтони немедленно прибыл.

Экки вышел из кафе — в кожаной мотоциклетной куртке, с бумажным стаканчиком кофе в одной руке и плиткой шоколада в другой. Он подошел к «Кадиллаку», и Энтони опустил стекло.

— Люкас здесь, — сообщил Экки.

— Так я и думал! — с мрачным удовлетворением ответил Энтони.

— Теперь он в черном пальто и черной шляпе.

— Да, прежнюю свою шляпу он оставил в «Карлтоне».

— С ним Ротстен и дамочка.

— Кто там еще?

— Четверо копов пьют кофе и делятся анекдотами, да какой-то чудак, которому не спится, читает ранний выпуск «Вашингтон пост».

Энтони кивнул. На глазах у копов он ничего с Люком сделать не сможет.

— Подождем здесь, пока Люк выйдет, и последуем за ним. На этот раз постараемся его не упустить!

— Понял.

Экки отошел к своему мотоциклу, припаркованному позади машины Энтони, сел в седло и стал пить кофе.

Энтони раздумывал о том, что делать дальше. На какой-нибудь тихой улочке они набросятся на Люка, схватят его и отвезут на базу ЦРУ в Чайна-тауне, где им никто не помешает. По дороге Энтони под тем или иным предлогом избавится от Экки. А затем убьет Люка.

Сейчас он чувствовал только холодную решимость. Минута слабости, едва не сломившая его в «Карлтоне», осталась позади: Энтони ожесточил свое сердце, убедив себя, что нет смысла думать ни о дружбе, ни о предательстве, пока все не останется позади. Он знал, что поступает правильно. А с сожалениями он разберется потом, когда исполнит свой долг.

Дверь кафе отворилась.

Первой вышла Билли. Свет бил ей в спину, и Энтони не видел ее лица, однако сразу узнал хрупкую фигурку и легкую, словно танцующую походку. Следующим появился мужчина в черном пальто и черной шляпе: Люк. Они сели в красный «Тандерберд». Мужчина в пальто военного покроя, вышедший последним, сел в белый «Линкольн».

Энтони завел мотор.

«Тандерберд» двинулся прочь от кафе, «Линкольн» — за ним. Энтони выждал несколько секунд и поехал следом. Позади него завел мотоцикл и сорвался с места Экки.

Билли направлялась на запад, и маленький конвой следовал за ней. Энтони старался держаться от них кварталах в полутора; однако ночные улицы были пустынны, и беглецы наверняка заметили, что за ними следят. Но Энтони это больше не волновало. Игры кончились, теперь можно вести дело в открытую.

Доехав до 14-й, все остановились на красный свет. Энтони притормозил прямо за «Линкольном» Берна. Когда свет сменился на зеленый, «Тандерберд» Билли рванулся вперед, но «Линкольн» неожиданно остался на месте.

Чертыхнувшись, Энтони дал задний ход, отъехав на несколько ярдов, вырулил из-за «Линкольна» и вдавил педаль газа в пол. «Кадиллак» рванул вперед, объехал стоящий «Линкольн» и погнался за остальными.

Билли отчаянно петляла по узким улочкам на задворках Белого дома: проезжала на красный свет, сворачивала, не обращая внимания на знаки «поворот запрещен», гнала в обратную сторону на улицах с односторонним движением. Энтони делал то же самое, пытаясь удержаться на хвосте: однако неповоротливый «Кадиллак» уступал маленькому юркому «Тандерберду» в маневренности и вскоре отстал.

Экки обогнал его и по-прежнему ехал за Билли. Ее план стал понятен: попетляв по закоулкам, избавиться от Энтони, а затем выехать на шоссе и там уйти от мотоцикла, который не сможет развить скорость в сто двадцать пять миль, доступную «Тандерберду».

— Черт! — пробормотал Энтони.

Ему помог счастливый случай. На полном ходу свернув за угол, Билли угодила прямо в лужу. Из сточной трубы на обочине хлестала вода, и вся проезжая часть была покрыта слоем воды в дюйм или два. «Тандерберд» потерял управление, его занесло. Машина повернулась вокруг своей оси, развернувшись вперед багажником. Экки попытался ее объехать, не удержал равновесие, упал на мотоцикле в лужу, но тут же вскочил. Энтони ударил по тормозам и остановился перед самым перекрестком. «Тандерберд» проехал по инерции еще немного и остановился, едва не задев припаркованную машину. Энтони своим автомобилем перегородил путь: теперь Билли было некуда бежать.

Экки подскочил к водителю «Тандерберда». Энтони поспешил к пассажирской двери.

— Из машины! — рявкнул он, выхватив из кармана пистолет.

Дверь отворилась, и из «Тандерберда» вышла фигура в черном пальто.

Это был Берн.

Энтони обернулся в ту сторону, откуда они приехали, — ни следа белого «Линкольна»!

Энтони охватила ярость. Так вот что! Они обменялись одеждой, и Люк уехал на машине Берна! Его снова провели!

— Идиот гребаный! — завопил он на Берна, готовый пристрелить его на месте. — Ты хоть понимаешь, что натворил?!

— Нет, не понимаю, — со спокойствием, от которого у Энтони потемнело в глазах, ответил Берн. — Объясни мне. Что я такого натворил?

Энтони отвернулся и молча сунул пистолет в карман.

— Подожди минутку, — окликнул его Берн. — Тебе в самом деле стоит объясниться. То, что ты сделал с Люком, незаконно.

— Я не намерен ничего тебе объяснять, черт побери! — выплюнул Энтони.

— Люк не шпион.

— Ты-то откуда знаешь?

— Знаю.

— Я тебе не верю!

Берн бросил на него проницательный взгляд.

— Веришь, — ответил он. — Тебе не хуже меня известно, что Люк — не советский агент. Так зачем же ты делаешь то, что делаешь?

— Иди к черту! — крикнул Энтони и зашагал прочь.

Билли жила в Арлингтоне, зеленом пригороде на вирджинском берегу реки Потомак. Проезжая мимо ее дома, Энтони заметил на другой стороне улицы темный «Шевроле-седан» — служебную машину ЦРУ. Он завернул за угол и припарковался.

Через пару часов Билли вернется домой. Она знает, куда поехал Люк. Знает, но Энтони не скажет. Он потерял ее доверие. Теперь она будет хранить молчание… если только не заставить ее все рассказать.

Быть может, он сошел с ума? Какой-то тревожный голос в глубине души уже спрашивал его, стоит ли овчинка выделки, найдется ли оправдание тому, что он готов сделать. Но усилием воли Энтони подавил сомнения. Свою судьбу он выбрал давно и никому — даже Люку — не позволит сбить себя с пути.

Открыв багажник, он достал оттуда небольшой футляр из черной кожи, размером с книгу, и фонарик-карандаш. Затем вернулся к «шеви» и молча скользнул на пассажирское сиденье, рядом с Питом. Из окна машины были видны темные окна уютного домика Билли. Энтони знал: то, что он сейчас сделает, станет худшим поступком его жизни.

— Пит, ты мне доверяешь?

Лицо Пита, изуродованное родимым пятном, озарилось смущенной улыбкой.

— Что за вопрос? Конечно!

Большинство молодых агентов боготворили Энтони, однако у Пита была особая причина хранить ему верность. Энтони знал, что у Пита были проблемы с законом: однажды, в ранней молодости, он попался с проституткой и получил штраф. Узнав об этом, Энтони обязан был немедленно уволить Пита, однако промолчал и тем самым нарушил инструкцию.

— Скажи, — продолжил он, — если бы ты узнал, что я сделал что-то дурное — или то, что кажется дурным, — ты бы меня поддержал?

Пит ответил не сразу — а когда заговорил, его голос дрожал от волнения.

— Что тут сказать? Мистер Кэрролл, вы для меня как отец. Вот и все.

— Я собираюсь сделать нечто такое, что тебе не понравится. И мне очень нужно, чтобы ты мне верил. Мне нужна твоя поддержка, Пит.

— Все что могу!

— Хорошо. Теперь я иду в дом. Если кто-нибудь появится, посигналь.

Быстрым бесшумным шагом он обогнул гараж и подошел к задней двери дома. Посветил фонариком в кухонное окно. Луч света выхватил из темноты знакомый стол и стулья.

Энтони прожил жизнь, полную обмана и предательства; но при мысли о том, что предстоит ему сделать теперь, его затрясло от отвращения к себе.

Замок на кухонной двери был старого образца, открывающийся с двух сторон; с той стороны в замке торчал ключ. Энтони взял фонарик в зубы, раскрыл свой кожаный футляр, извлек оттуда длинный тонкий инструмент, вроде зубоврачебного зонда. Просунул его в замочную скважину, подтолкнул ключ, чтобы тот выпал с той стороны. Ключ без звука упал на коврик. Энтони повернул «зонд» в замочной скважине, открыл дверь и бесшумно проскользнул в спящий дом.

Он бывал здесь много раз и хорошо знал, куда идти. Сперва проверил гостиную, затем спальню Билли — обе пусты. Заглянул к Бекки-Ма. Она крепко спала, слуховой прибор лежал рядом на тумбочке. Вот и отлично. Энтони прокрался в комнату Ларри.

Он посветил фонариком на кровать — и при виде безмятежно спящего ребенка снова содрогнулся от чувства вины. Но, совладав с собой, Энтони присел на край кровати и включил свет.

— Ларри! — негромко позвал он. — Просыпайся!

Мальчик открыл глаза, несколько секунд растерянно моргал — а затем просиял улыбкой, увидев крестного.

— Дядя Энтони!

Энтони улыбнулся в ответ.

— Пора вставать, — сказал он вполголоса.

— А сколько времени?

— Еще очень рано.

— А что мы будем делать?

— Устроим маме сюрприз, — ответил Энтони.

04.30

Топливо поступает в камеру сгорания двигателя со скоростью около 100 футов в секунду. Две жидкости, встречаясь, мгновенно воспламеняются. Давление возрастает до нескольких сот фунтов на квадратный дюйм, а температура взлетает до 5 тысяч градусов по Фаренгейту.

— Ты по-прежнему любишь Люка, верно? — сказал Берн.

Они сидели в машине возле его дома. Билли не хотела заходить к Берну: ей не терпелось попасть домой, к Ларри и Бекки-Ма.

— Люблю? Тебе так кажется? — уклончиво ответила она. Пусть они с бывшим мужем друзья, эта тема слишком интимна.

— Все нормально, — произнес он. — Я еще много лет назад понял, что тебе надо было выйти за Люка. Наверное, ты никогда не переставала его любить. Меня ты тоже любила, но по-другому.

Это была правда. К Берну она испытывала спокойное теплое чувство — однако рядом с ним не ощущала урагана страсти, памятного ей по кратким и жарким свиданиям с Люком. Когда же она спросила себя, что чувствует к Гарольду — любовь или легкую симпатию, — ответ оказался до огорчения очевиден. Хотя Билли не обладала большим опытом — за всю жизнь она была близка лишь с двумя мужчинами, Люком и Берном, — инстинкт подсказывал ей, что рядом с Гарольдом у нее никогда не закружится голова, что в его объятиях она никогда не ощутит себя беспомощной и сгорающей от желания.

Так, как чувствовала себя с Люком.

— Люк женат. На красивой женщине. — Помолчав немного, она отважилась спросить: — Как ты считаешь, Элспет сексуальна?

— Вопросик… — нахмурился Берн. — С правильным мужчиной — наверное… Мне она всегда казалась холодной. С другой стороны, она и не смотрела ни на кого, кроме Люка.

— Впрочем, неважно. Люк не из тех, кто изменяет женам. Будь она холодна, как айсберг, он оставался бы с ней из чувства долга. — Билли помолчала. — Знаешь, я должна тебе кое-что сказать…

— Валяй.

— Спасибо. Спасибо, что не говоришь: «Ну вот, я же тебе говорил!» Я ценю твое великодушие.

— Неужели ты о нашем знаменитом споре? — рассмеялся Берн.

Она кивнула.

— Ты говорил, что ЦРУ использует мою работу, чтобы промывать людям мозги. И теперь твое предсказание сбылось.

— И все же я ошибался. Ты правильно сделала, что продолжила работу. Нам нужно понимать, как работает человеческий мозг. Да, люди способны любые знания использовать во зло, но это не причина останавливать развитие науки… Послушай, может, у тебя есть какие-то соображения о том, зачем Энтони все это понадобилось?

— Одно-единственное: Люк обнаружил на мысе Канаверал шпиона и отправился в Вашингтон, чтобы сообщить об этом в Пентагоне. Но этот шпион — на самом деле двойной агент, работающий на нас, и Энтони сейчас его защищает.

Берн покачал головой.

— Нет, не сходится. Энтони мог бы просто объяснить Люку, что этот человек работает на нас. Зачем было промывать ему мозги?

— Наверное, ты прав. И потом, несколько часов назад Энтони стрелял в Люка! Я знаю, секретные агенты ради своих целей готовы идти по головам, — и все же не могу поверить, что сотрудник ЦРУ, защищая какие-то свои секреты, способен запросто пристрелить американского гражданина!

— Не сомневайся, — мрачно заметил Берн. — Однако это было просто не нужно. Люку Энтони мог доверять.

— А у тебя есть объяснение получше?

— Нет.

— Что ж, это уже и неважно, — пожала плечами Билли. — Энтони обманул и предал своих друзей — не все ли равно, почему и зачем? Что бы его к этому ни привело, главное, мы его потеряли. А он был хорошим другом.

— Жизнь вообще чертовски несправедливая штука. — Берн поцеловал ее в щеку и вышел из машины. — Если Люк завтра даст о себе знать, позвони.

— Ладно.

Берн вошел в дом, а Билли поехала к себе.

Она пересекла реку Потомак по Мемориальному мосту, обогнула Центральное кладбище и узкими пригородными улочками добралась до своего дома. Подъехала к гаражу задним ходом — привычка, выработанная от постоянной спешки, когда порой нет времени разворачивать машину. Вошла в дом, повесила пальто и, на ходу расстегивая платье и стягивая его через голову, пошла прямо наверх. Бросив платье на стул и сняв туфли, она заглянула в спальню к Ларри.

И ахнула, увидев, что там пусто.

Билли бросилась в ванную, затем — в спальню Бекки-Ма.

— Ларри! — закричала она во весь голос. — Где ты?!

Сбежала вниз, заглянула во все комнаты. Как была, в одном белье, выскочила на улицу, чтобы посмотреть во дворе и в гараже. Вернувшись в дом, вновь начала обшаривать все комнаты — смотрела в шкафах, под кроватями, везде, где может спрятаться семилетний мальчик.

Ларри исчез.

Из спальни появилась Бекки-Ма: на ее морщинистом лице читался страх.

— Что случилось? — спросила она дрожащим голосом.

— Где Ларри? — закричала Билли.

— Я думала, спит у себя… — пробормотала ее мать.

Билли на миг замерла, борясь с паникой; справившись с собой, она вернулась в спальню Ларри и начала внимательно ее осматривать.

В комнате все было на своих местах. Никаких следов борьбы. Проверив шкаф, Билли обнаружила там голубую пижаму с игрушечными мишками, которую Ларри надевал в постель — аккуратно сложенную на полке. Зато исчезла школьная одежда, приготовленная на завтра. Что бы ни произошло, перед тем, как уйти, Ларри оделся и убрал пижаму. Скорее всего, он ушел с кем-то, кому доверяет.

Энтони!

В первый миг она испытала облегчение. Энтони не сделает Ларри ничего дурного!.. Но полно, так ли? До сегодняшнего дня она была уверена, что Энтони никогда не причинит зла Люку — а он его чуть не убил. Что может и чего не может сделать Энтони, предсказать невозможно. И в любом случае он уже причинил мальчику вред: разбудил среди ночи, потащил неизвестно куда, возможно, запугал или заморочил какой-нибудь ложью…

Ларри надо вернуть — и чем скорее, тем лучше!

Она сбежала по лестнице на первый этаж, чтобы позвонить Энтони. Однако, не успела Билли протянуть руку к телефону, как раздался звонок.

— Да?

— Это Энтони.

— Как ты мог? — закричала она. — Как ты мог украсть у меня сына?!

— Мне нужно знать, где Люк, — холодно ответил он. — Ты не представляешь, как это важно.

— Он поехал… — Билли тут же оборвала себя. Если она сразу выдаст Энтони информацию, у нее не останется никакого оружия.

— Куда поехал?

Она глубоко вздохнула.

— Где Ларри?

— Со мной. Не беспокойся, с ним все в порядке.

Это ее взбесило.

— Как я могу не беспокоиться, тупой ты ублюдок!

— Просто скажи мне то, что я хочу знать, и все будет хорошо.

Она отчаянно хотела ему поверить, хотела выпалить, куда поехал Люк, и покончить с этим кошмаром…

— Послушай меня. Я скажу тебе, где Люк, когда увижу сына. Не раньше.

— Ты что, не доверяешь мне?

— Шутишь? — горько усмехнулась она.

Он вздохнул.

— Ладно. Встретимся у Мемориала Джефферсона.

Билли ощутила прилив радости. Победа! Пусть пока и очень скромная.

— Когда?

— В семь.

Она посмотрела на часы. Уже больше шести.

— Я буду там.

— И, Билли…

— Что?

— Приезжай одна.

— Хорошо. — Она повесила трубку.

К ней подошла Бекки-Ма: руки у нее дрожали, сейчас она выглядела совсем дряхлой.

— Что такое? Что происходит?

Билли постаралась ответить спокойно.

— Должно быть, Энтони заехал и забрал Ларри, пока ты спала. Сейчас я еду за ним. Все хорошо, не волнуйся.

Зайдя к себе, Билли оделась. Затем придвинула к гардеробу стул, залезла на него и достала с верха гардероба небольшой чемоданчик, положила его на кровать и открыла.

В чемоданчике, завернутый в ткань, лежал «кольт» сорок пятого калибра.

После войны Билли сохранила его как сувенир; однако какой-то инстинкт заставлял ее регулярно чистить и смазывать револьвер. Наверное, человек, в которого хоть раз стреляли, уже не может жить спокойно, если под рукой нет оружия.

В чемоданчике хранились и пули. Билли зарядила револьвер и прокрутила барабан, чтобы убедиться, что тот не заржавел.

Обернувшись, она увидела, что в дверях комнаты стоит Бекки-Ма и смотрит на оружие широко раскрытыми, полными ужаса глазами.

Долгое мгновение Билли молча смотрела на мать; затем выбежала из комнаты, села в машину и сорвалась с места.

06.30

Первая ступень содержит в себе приблизительно 25 тонн горючего. Все оно сгорит за две минуты тридцать пять секунд.

Вести «Линкольн Континентал» Берна было настоящим наслаждением. Мощная машина с плавными обводами словно летела по пустынным дорогам спящей Вирджинии со скоростью сто миль в час. Выбравшись из Вашингтона, Люк вздохнул с облегчением; он несся вперед, и в этом ночном путешествии таилось упоительное чувство свободы.

В Ньюпорт-Ньюс он прибыл еще до рассвета и оставил машину на маленькой стоянке возле закрытых дверей аэропорта. Приземистое здание было совершенно темным: горела лишь одинокая лампочка над телефоном-автоматом слева от входа. Люк прислушался к тишине. Ночь выдалась ясная: над аэропортом сияли и перемигивались звезды. Все вокруг спало — даже самолеты на своих местах, казалось, погрузились в сон, будто лошади в стойлах.

Люк был на ногах уже больше суток и едва не падал от усталости, однако сознание его по-прежнему напряженно работало. Итак, он любит Билли. Сейчас, когда их разделяло двести миль, он мог признаться в этом хотя бы самому себе. Но что это значит? Всегда ли он ее любил? Или это кратковременное увлечение, повторение безумной влюбленности, что обрушилась на него летом сорок первого? И как насчет Элспет? Почему он на ней женился?

От Билли ответа он не получил. «Наверное, лучше спросить у самой Элспет», — сказал он тогда.

Люк взглянул на часы. До самолета еще больше часа — времени полно. Он вышел из машины и направился к телефону-автомату.

Элспет взяла трубку сразу, словно в этот ранний час уже была на ногах. Телефонист предупредил ее, что разговор будет включен в счет, и она торопливо ответила:

— Конечно, конечно, соединяйте скорее!

Люку вдруг стало неловко. О чем говорить с женой, которую он совсем не помнит? Как начать разговор?

— Э-э… доброе утро, Элспет.

— Как я рада, что ты позвонил! — воскликнула она. — Я с ума схожу от беспокойства! Что у тебя там происходит?

— Даже не знаю, с чего начать.

— С тобой все в порядке?

— Да, сейчас все нормально… в целом. Элспет, память мне стер Энтони. Он подверг меня медицинской процедуре, вызывающей амнезию.

— Господи!.. Зачем ему это?

— Он говорит, что я советский шпион.

— Что за чушь!

— Так он сказал Билли.

— Ты встречался с Билли? — В голосе Элспет послышалась тень враждебности.

— Она мне очень помогла, — сухо ответил Люк. В этот миг он особенно ясно вспомнил, что просил Элспет прилететь в Вашингтон и помочь ему, но она отказалась.

— Откуда ты звонишь? — сменила тему Элспет.

Люк поколебался, не зная, стоит ли отвечать. Его враги вполне могли поставить телефон Элспет на прослушку.

— Знаешь, не стоит об этом. Вдруг нас кто-то слушает.

— Да, понимаю. И что ты теперь намерен делать?

— Хочу выяснить, зачем Энтони заставил меня все забыть.

— Но как?

— Об этом тоже лучше не по телефону.

— Жаль, что ты ничего не можешь мне рассказать, — заметила Элспет, и голос выдал ее разочарование.

— На самом деле я хотел кое о чем тебя спросить.

— Я слушаю.

— Почему у нас нет детей?

— В прошлом году ты проходил обследование, никаких нарушений у тебя не обнаружили. Несколько недель назад я была у женского врача в Атланте, сдала анализы, сейчас ждем результатов.

— Ты не расскажешь мне, как вышло, что мы поженились?

— Я тебя соблазнила.

— Как?

— Старым проверенным способом. Притворилась, что в глаза попало мыло, чтобы дать тебе удобный случай меня поцеловать. Старый-старый трюк, даже удивительно, что ты так легко попался.

Люку стало неуютно: он не мог понять, шутит она или говорит всерьез.

— Пожалуйста, расскажи подробнее. Как мы общались, как я сделал тебе предложение?

— Что ж, — начала она, — мы с тобой не виделись несколько лет и снова встретились в 1954 году, в Вашингтоне. Я в то время была еще в ЦРУ. Ты работал в Лаборатории реактивных двигателей в Пасадене, а в Вашингтон прилетел на свадьбу Пег. За завтраком мы с тобой сидели рядом. — Голос ее смягчился, окрашенный ностальгией. — И говорили, говорили без умолку — словно и не было этих тринадцати лет, словно мы по-прежнему студенты и перед нами открыты все пути. Мне нужно было уйти пораньше: я руководила детским оркестром 16-й улицы, и у нас в тот день была репетиция. И ты ушел со мной…

1954

Юные музыканты были детьми бедняков, и большинство из них — чернокожими. Репетиция проходила в актовом зале церкви в трущобном квартале. Инструменты — все старые, где-то выпрошенные, одолженные или купленные за бесценок в лавках старьевщиков. Однако, несмотря ни на что, увертюра к опере Моцарта «Женитьба Фигаро» в исполнении этого странного оркестра звучала очень и очень неплохо.

Элспет оказалась великолепным преподавателем: слышала каждую фальшивую ноту, каждый сбой ритма, и с бесконечным терпением снова и снова поправляла своих учеников. Высокая, стройная, в золотистом платье, она встряхивала головой, и рыжие волосы ее волной струились по спине, а руки, изящные, но сильные, страстными жестами вторили музыке.

Репетиция продолжалась два часа, но Люк смотрел и слушал, забыв о времени. Он видел, что все мальчишки в оркестре без ума от Элспет, а все девочки берут с нее пример.

— Таланта и любви к музыке у этих детишек не меньше, чем у детей богатых родителей со стейнвеевским роялем в гостиной, — сказала она позже, в машине. — Но у меня из-за них полно неприятностей.

— Бог ты мой, почему?

— Не всем нравится, что я «нянчусь с ниггерами». Из-за этого застопорилась моя карьера в ЦРУ.

— Не понимаю.

— Всякого, кто видит в неграх людей, подозревают в симпатиях к коммунистам. Так что выше секретарши мне не подняться. Впрочем, невелика потеря. В любом случае, женщине в ЦРУ не взлететь выше оперативной сотрудницы.

Маленькая квартирка Элспет благодаря продуманной обстановке — только современная мебель, и лишь самая необходимая — казалась просторной. Люк смешал сухой мартини, а Элспет отправилась на крохотную кухню. Пока они готовили ужин, Люк рассказывал о своей работе.

— Как я за тебя рада! — с улыбкой сказала Элспет. — Ты всегда хотел исследовать космос. Помнишь, еще в Гарварде на наших свиданиях ты только об этом и говорил?

Он улыбнулся.

— А ведь в те дни большинство людей считало, что космические полеты возможны только в воображении писателей-фантастов!

— По-моему, мы и сейчас не уверены, что полетим в космос.

— Думаю, полетим, — серьезно ответил Люк. — Основные проблемы были решены немецкими учеными во время войны. Уже тогда немцы создавали ракеты, которыми можно было из Голландии обстреливать Лондон.

— Как же, помню! Мы их называли «самолеты-снаряды». — Элспет поежилась. — Одна такая едва меня не убила. Шел воздушный налет, но я спешила на работу: пережидать в укрытии времени не было — следовало проинструктировать агента, которого через несколько часов сбросят на парашюте в Бельгию. Бомба упала прямо позади меня. Когда падает бомба, сначала раздается страшный грохот: «Брррум!» — а потом слышишь, как рушатся стены, звенит разбитое стекло… и что-то вроде ветра, несущего пыль и осколки кирпичей. Я знала: если обернусь и увижу это, то не выдержу. Скорее всего просто рухну на землю, свернусь клубочком, закрою глаза и заткну уши, да так и останусь. Так что я не оборачивалась и шла дальше.

Люк невольно представил себе, как юная Элспет идет с гордо поднятой головой по темным лондонским улицам, а вокруг падают бомбы… Какое же счастье, что она выжила!

— Бесстрашная женщина! — пробормотал он.

Она пожала плечами.

— Вот уж бесстрашной я себя не чувствовала! На самом деле мне было чертовски жутко.

— О чем ты думала в этот момент?

— А ты не догадываешься?

Люк вспомнил: когда они встречались, Элспет в любую свободную минуту думала о математике.

— О простых числах? — предположил он.

Она рассмеялась.

— О числах Фибоначчи!

Математик Фибоначчи однажды вообразил себе пару кроликов, которые каждый месяц производят на свет двоих крольчат, а их потомство месяц спустя начинает размножаться в той же прогрессии, — и спросил, сколько кроличьих пар получим мы через год. Ответ был — 144; а рост численности кроликов на протяжении двенадцати месяцев стал одной из самых известных математических последовательностей: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144… Каждое следующее число можно получить, сложив два предыдущих.

— По дороге от дома до офиса я дошла до сорокового числа Фибоначчи, — продолжала Элспет.

— Ты его помнишь?

— Конечно. Сто два миллиона триста тридцать четыре тысячи сто пять. Так что же, конструкция наших ракет происходит от немецких самолетов-снарядов?

— Если говорить точнее, от ракеты «Фау-2». — Вообще-то Люку не полагалось распространяться о своей работе; но Элспет работала в ЦРУ, и уровень допуска к секретным материалам у нее был скорее всего даже выше, чем у него. — Мы создали ракету, которую можно выпустить из Аризоны — и она взорвется в Москве. А если это возможно, значит, мы можем и на Луну полететь!

— То есть в космических полетах все то же самое, только в большем масштабе?

Люк еще не встречал девушку, которая бы с таким интересом расспрашивала его о ракетостроении.

— Да. Кое-чего нам еще не хватает — нужны двигатели побольше, горючее поэффективнее, направляющие системы поточнее и так далее. Но все эти проблемы разрешимы. И потом, немецкие ученые, создавшие «Фау-2», теперь работают на нас.

— Да, я слышала. — Она сменила тему. — А как вообще ты живешь? Встречаешься с кем-нибудь?

— Сейчас — нет.

После разрыва с Билли девять лет назад Люк не раз пытался завести роман, с несколькими девушками даже переспал, но, откровенно говоря, все они оставляли его равнодушным.

Пожалуй, была лишь одна женщина, которую он мог бы полюбить. Высокая, с карими глазами и непослушной копной темных кудрей, своей энергией и жизнелюбием она напоминала ему Билли. Познакомились они в Гарварде, когда Люк работал над диссертацией. Однажды вечером, на прогулке по Гарвард-Ярду, прервав разговор ни о чем, она взяла его за руку и сказала: «Прости, лучше я скажу тебе сейчас… Я замужем». Поцеловала его в щеку и пошла прочь. Так ему и не случилось отдать ей сердце.

— А ты? — спросил он у Элспет. — Пег выходит замуж, Билли уже разводится… Пора бы и тебе!

— Ну, ты же знаешь наше девичье царство! — отмахнулась Элизабет.

«Девичьим царством» в газетах называли бюрократический аппарат Вашингтона, в котором после войны наблюдался явный перевес женского пола: на одного чиновника-мужчину приходилось пять женщин. Принято было считать, что они страдают от недостатка мужского внимания и готовы любому кинуться на шею. Люк очень сомневался, что это относится к Элспет; однако не хочет говорить о своей личной жизни — имеет право.

Она попросила его присмотреть за плитой, а сама пошла в ванную «освежиться». На плите стояла большая кастрюля спагетти и вторая, поменьше — с аппетитно побулькивающим томатным соусом. Сняв пиджак и галстук, Люк принялся помешивать соус деревянной ложкой. Мартини помог ему расслабиться, над плитой клубились аппетитные запахи, рядом была очень симпатичная женщина… словом, Люк чувствовал себя счастливым.

— Люк, ты не мог бы подойти? — послышался из ванной женский голос — и в нем звучали нехарактерные для Элспет нотки беспомощности.

Он вошел в ванную. Платье Элспет висело на двери, а сама она стояла перед ним в персиковом лифчике без бретелек, такой же нижней юбке, чулках и туфлях. Одной рукой она прикрывала глаз. Люку случалось видеть на ней и меньше одежды — например, на пляже, — однако вид Элспет в белье показался ему почти нестерпимо сексуальным.

— Черт, мне мыло в глаз попало! — пожаловалась она. — Пожалуйста, помоги промыть!

Люк включил холодную воду.

— Наклонись над раковиной, — посоветовал он и сам помог ей наклониться пониже, положив ей руку между лопаток. Белая кожа под его ладонью была теплой и нежной. В правую ладонь, сложенную чашечкой, Люк набрал воды и поднес к ее глазу.

— Да-да, вот так лучше! — воскликнула Элспет.

Он промыл ей глаз еще несколько раз, пока она не сказала, что жжение утихло. Тогда Люк помог ей выпрямиться и вытер лицо чистым полотенцем.

— Глаз немного покраснел… Ничего, скоро пройдет, — сказал он.

— Должно быть, я ужасно выгляжу!

— Вовсе нет.

Он всмотрелся в ее лицо. Да, глаз покраснел, и волосы с одной стороны намокли и свисали сосульками — и все же Элспет была прекрасна. Еще прекраснее, чем тринадцать лет назад, в день, когда он впервые ее увидел.

— Ты прекрасна, — сказал вслух Люк.

Он уже не вытирал ей лицо, но она по-прежнему стояла, запрокинув к нему голову; полные губы раскрылись в улыбке. Что могло быть естественнее, чем ее поцеловать? И Элспет ответила на поцелуй: поначалу робко, затем, обвив его шею руками, начала целовать его с нескрываемой страстью.

Лифчик вдавился ему в грудь, застежка ощутимо царапала Люка сквозь тонкую хлопковую рубашку. В конце концов он прервал поцелуй, чувствуя себя довольно глупо.

— Что такое? — спросила Элспет.

Легко прикоснувшись к застежке, он сказал с улыбкой:

— Колется.

— Ах ты бедняжка! — насмешливо протянула Элспет.

Быстрым движением она расстегнула застежку — и лифчик упал на пол.

Во время их студенческих свиданий Люку случалось трогать грудь Элспет; однако никогда прежде он ее не видел. Груди были белыми, полными, округлыми, маленькие розовые соски приподнялись и затвердели от возбуждения. Она прижалась к нему всем телом.

Он подхватил ее на руки, понес в спальню и уложил на кровать. Элспет скинула туфли. Люк коснулся пояса ее нижней юбки и спросил:

— Можно?

Элспет хихикнула.

— Ох, Люк, до чего же ты вежливый!

Люк расплылся в улыбке. Быть может, это глупо, но он не представлял себе, как можно раздеть женщину в первый раз, не спрашивая у нее разрешения. Элспет приподняла бедра и стянула с себя юбку, обнажив трусики того же персикового цвета.

— Не спрашивай, — попросила она. — Просто сними.

Потом они занимались любовью, медленно и чувственно. Пока Люк двигался в ней, Элспет покрывала его лицо поцелуями.

— Я так долго об этом мечтала! — прошептала она ему на ухо; а несколько секунд спустя застонала от наслаждения, выгнулась в его объятиях и уронила голову на подушку.

Вскоре Элспет погрузилась в глубокий сон.

Люк лежал без сна, думая о своей жизни.

Он всегда хотел семью. Счастье представлялось ему как огромный шумный дом, полный детей, друзей и собак. Ему уже тридцать три, годы летят все быстрее — а он по-прежнему один. Все дело в том, говорил себе Люк, что после войны он сосредоточился на карьере. Вернулся в колледж, наверстал потерянные годы, защитил диссертацию… Впрочем, он понимал, что не женился вовсе не поэтому. Лишь двум женщинам — Билли и Элспет — удалось затронуть его сердце. Билли его обманула; но Элспет здесь, рядом. Он смотрел на ее роскошное тело, слабо освещенное светом уличных фонарей за окном. Эта женщина умна, отважна, любит детей и прекрасно с ними ладит — и наконец, потрясающе красива! Что может быть лучше, чем проводить с ней дни и ночи?

На рассвете он встал, сварил кофе и принес его на подносе в спальню. Элспет уже сидела в постели: растрепанная и сонная, еще более аппетитная, чем вчера, она встретила его счастливой улыбкой.

— Хочу тебя кое о чем спросить. — Люк присел на край кровати. — Ты выйдешь за меня замуж?

Улыбка пропала с ее лица, уступив место смущению и озабоченности.

— О боже! — сказала Элспет. — Можно, я подумаю?

07.00

Выхлопные газы, проходя через сопло ракеты, выжигают его изнутри — словно чашка горячего кофе, влитая в рот снеговику.

Энтони подъехал к Мемориалу Джефферсона; Ларри сидел на переднем сиденье между ним и Питом. Было еще темно и совершенно пустынно: ни машин, ни пешеходов. Энтони развернул машину и поставил ее так, чтобы фары освещали любой подъезжающий автомобиль.

Монумент представлял стоящую на высоком постаменте ротонду — двойной круг колонн и белый купол над ними. Чтобы подняться к памятнику, нужно было обойти ротонду сзади и взойти по ступеням.

— Памятник Джефферсону, девятнадцати футов высотой, отлит из бронзы, — заговорил Энтони, обращаясь к Ларри.

— А где он?

— Отсюда его не видно. Он внутри, за колоннами.

— Надо было приехать днем, когда светло! — недовольно протянул Ларри.

Энтони уже случалось возить Ларри развлекаться. Вместе они побывали и в Белом доме, и в зоопарке, и в Смитсоновском музее. Обедали хот-догами, лакомились мороженым; а прежде чем отвезти Ларри домой, крестный обязательно покупал ему что-нибудь в подарок. Им было хорошо вместе. Энтони любил своего маленького крестника. Но сегодня все было иначе — и Ларри не мог этого не замечать. Дядя Энтони поднял его среди ночи, увез, ничего не сказав маме; а главное, мальчик ясно чувствовал напряжение дяди Энтони и другого, незнакомого взрослого.

— Посиди здесь, Ларри, пока я поговорю с дядей Питом.

Двое мужчин вышли из машины. Холодный воздух вырывался из легких облачками пара и таял в предрассветной мгле.

— Я буду ждать здесь, — сказал Энтони. — А ты возьми парнишку и покажи ему монумент. Держитесь на этой стороне, чтобы она, когда приедет, вас увидела.

— Хорошо, — коротко и холодно ответил Пит.

— Поверь, мне все это так же неприятно, как и тебе, — солгал Энтони.

На самом деле ему было уже все равно. Ларри не понимает, что происходит, Билли теряет голову от страха — ну и черт с ними! Сантименты подождут: надо выполнить свою задачу, и никто и ничто его не остановит.

— Мы не станем причинять вред ни ребенку, ни его матери, — продолжал он, желая подбодрить Пита. — Она лишь должна сказать, куда уехал Люк.

— И тогда мы вернем ей сына?

— Нет.

— Не вернем? — Ночная тьма скрывала лицо Пита, однако голос выдал его потрясение. — Но почему?!

— На случай, если позже нам понадобится выяснить у нее что-то еще.

Питу все это определенно не нравилось; но он готов был подчиняться — по крайней мере, пока, — а большего Энтони и не требовалось. Он открыл дверцу машины.

— Выходи, Ларри! Дядя Пит покажет тебе памятник.

Выбравшись из машины, Ларри сказал:

— А потом, когда мы посмотрим памятник, пожалуйста, отвезите меня домой.

Что-то сжало Энтони горло. Он понял, что мальчик напуган и храбрится из последних сил — и это едва не вывело его из равновесия. Однако, овладев собой, он спокойно ответил:

— Это мы обсудим с твоей мамой. Идите, идите.

Мальчик взял Пита за руку, оба они исчезли в тени ротонды — и минуту спустя появились на постаменте, между колонн, освещенные ярким светом фар.

Энтони взглянул на часы. Через шестнадцать часов ракета оторвется от земли — и так или иначе все закончится. Шестнадцать часов. Еще очень, очень долго. Этого времени Люку хватит, чтобы нанести делу Энтони невосполнимый ущерб. Люка нужно перехватить — и как можно быстрее.

Где Билли? Она уже должна быть здесь!.. Он ощутил укол сомнения. Что, если она не приедет? Нет, конечно, приедет. Она слишком напугана, слишком тревожится за сына, чтобы позвонить в полицию или попытаться выкинуть какую-нибудь штуку, успокоил себя Энтони.

И он был прав. Несколько секунд спустя к Мемориалу подъехала еще одна машина. Цвета ее Энтони не видел, однако и в полумраке различил, что это «Форд Тандерберд». Автомобиль припарковался ярдах в двадцати от «Кадиллака», и маленькая хрупкая женщина выпрыгнула из него, не заглушив мотор.

— Здравствуй, Билли! — сказал Энтони.

Подняв глаза на ярко освещенный монумент, она увидела Пита и Ларри, стоящих между колонн к ней спиной, — и застыла как вкопанная.

— Только, пожалуйста, никаких драм. Ты можешь напугать Ларри.

— «Напугать Ларри»? Ах ты, ублюдок! — Ее голос дрогнул. Она была близка к слезам.

— Прости, я был вынужден так поступить.

— На такое «вынудить» нельзя! Здесь нужна природная склонность!

Энтони ожидал, что Билли будет злиться, и все же презрение в ее голосе и словах больно его задело.

— Помнишь слова Томаса Джефферсона, что высечены там, внутри? — спросил он, кивнув на монумент. — «Клянусь перед алтарем Господа Бога быть вечным врагом любой тирании, угрожающей свободному человеческому разуму». Вот почему я делаю то, что делаю.

— К чертовой матери твои мотивы! Если у тебя и были какие-то идеалы, ты давно их растерял! Никакие идеалы не совместимы с таким предательством!

Что ж, спорить с ней — лишь зря терять время.

— Где Люк? — резко спросил он.

Наступило долгое молчание. Наконец Билли ответила:

— Улетел в Хантсвиль.

Из груди Энтони вырвался вздох удовлетворения. Наконец-то он получил то, что хотел!

Однако ответ Билли его удивил.

— В Хантсвиль?

— Там шла работа над созданием спутника.

— Да, знаю. Но зачем ему сейчас в Хантсвиль? Почему не во Флориду?

— Понятия не имею.

Энтони попытался вглядеться ей в лицо.

— Я думаю, ты что-то от меня скрываешь, — проговорил он.

— Мне плевать, что ты думаешь. Я забираю сына и уезжаю.

— Нет, подожди, — ответил Энтони. — Ларри пока останется с нами.

— Как?! — вскричала Билли. — Я же сказала тебе, где Люк!

— Мне хотелось бы пользоваться твоей помощью и дальше.

— Ты меня обманул!

— Ничего, переживешь. — Энтони отвернулся и пошел к машине.

В этом была его большая ошибка.

Билли ждала чего-то подобного и знала, что ей делать.

Едва Энтони шагнул к машине, она бросилась на него сзади и толкнула в спину. Билли весила лишь сто двадцать фунтов — Энтони был фунтов на пятьдесят тяжелее; но ярость придала ей сил, а внезапность нападения сыграла на руку. Он пошатнулся и упал на четвереньки, хрипло вскрикнув от неожиданности и боли.

Билли выхватила из кармана «кольт».

Когда Энтони попытался встать, она со всей силы толкнула его еще раз, теперь сбоку. Он рухнул наземь и покатился по земле. Билли оказалась рядом: опустившись на одно колено возле его головы, она всунула ему в рот дуло револьвера, почувствовав, как хрустнул зуб.

Энтони замер.

С рассчитанной медлительностью Билли щелкнула предохранителем, переводя оружие в боевую готовность. По подбородку Энтони стекала кровь; взглянув ему в глаза, Билли увидела в них страх. Такого поворота событий он не ожидал.

Билли подняла взгляд. Ларри и его «сторож» все еще осматривали монумент; короткая потасовка внизу не привлекла их внимания. Билли снова повернулась к Энтони.

— Сейчас я уберу револьвер у тебя изо рта, — сказала она, тяжело дыша. — Шевельнешься — пристрелю. Окликнешь своего товарища и прикажешь ему то, что я скажу. — Она вытащила револьвер изо рта Энтони и нацелила в его левый глаз. — Давай, позови его!

Энтони колебался.

Она приставила дуло револьвера к его глазу вплотную.

— Пит! — завопил Энтони.

Пит оглянулся. Наступило короткое молчание.

— Где вы? — недоуменно спросил Пит. Энтони и Билли прижались к земле в стороне от участка, освещенного фарами, и Пит их не видел.

— Скажи ему, чтобы оставался на месте, — потребовала Билли.

Энтони молчал. Билли вдавила револьвер ему в глаз.

— Стой, где стоишь! — завопил Энтони.

Пит приложил руку козырьком ко лбу, вглядываясь во тьму, пытаясь понять, откуда доносится голос.

— Что происходит? Я вас не вижу!

— Ларри, — громко крикнула Билли, — это мама! Садись в машину!

Пит схватил Ларри за руку.

— Он меня не пускает! — закричал Ларри.

— Стой спокойно! — крикнула Билли в ответ. — Сейчас дядя Энтони попросит тебя отпустить!

С этими словами она еще сильнее надавила дулом револьвера на глаз Энтони.

— Хорошо, хорошо! — воскликнул Энтони.

Билли слегка ослабила давление.

— Отпусти мальчика! — прокричал Энтони.

— Точно? — недоуменно спросил Пит.

— Делай, как я говорю! Скорее, ради Бога, она держит меня под прицелом!

— Ладно, ладно! — Пит выпустил руку Ларри.

Ларри бросился бежать вниз по ступенькам и минуту спустя был уже на земле. Он помчался прямо к Билли.

— Не сюда! — крикнула Билли, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. — Садись в машину, быстро!

Ларри добежал до «Тандерберда», прыгнул внутрь и захлопнул за собой дверцу.

Двумя быстрыми хлесткими движениями Билли ударила Энтони револьвером по лицу — справа и слева, со всей силы. Он заорал от боли; но, прежде чем успел шевельнуться, Билли снова сунула ствол ему в рот. Энтони стонал и корчился на земле, словно раздавленный червяк.

— Вспомни об этом, — сказала Билли, — если тебе снова захочется похитить ребенка!

Она встала, вытащив револьвер у него изо рта.

— Лежи смирно!

Билли попятилась к машине, продолжая держать Энтони на прицеле. Бросила быстрый взгляд на монумент. Пит не двигался.

Билли прыгнула в машину.

— Мама, у тебя пистолет? — спросил Ларри.

Не отвечая, Билли сунула «кольт» в карман.

— Как ты? — спросила она.

Ларри заплакал.

Билли включила передачу, сорвалась с места и исчезла во тьме.

08.00

В миниатюрных ракетных двигателях, несущих вторую, третью и последнюю ступени, используется твердое топливо, известное как Т 17-Е 2 — полисульфид алюминия с перхлоратом аммония в качестве окислителя. Каждый такой двигатель развивает тягу приблизительно в 1600 фунтов.

Берн подлил молока в тарелку с кукурузными хлопьями, а Билли разбила яйцо, чтобы приготовить французский тост. Оба старались вкусно накормить Ларри, чтобы помочь ему успокоиться и забыть о пережитом. Мальчик слушал утреннюю детскую передачу по радио и ел с аппетитом.

— Я убью этого сукина сына! — проговорил Берн приглушенно, чтобы Ларри его не услышал. — Богом клянусь, я его прикончу!

Гнев Билли уже испарился: она дала ему выход, отколотив Энтони револьвером. Теперь она была встревожена и напугана — отчасти за Ларри, которому пришлось пережить тяжелое испытание, отчасти за Люка.

— Боюсь, Энтони снова попытается убить Люка, — сказала она.

Берн бросил на скворчащую сковородку кусок масла, затем окунул в сырое яйцо, подготовленное Билли, кусочек белого хлеба.

— Люка убить не так-то просто.

— Он считает себя в безопасности. Он ведь не знает, что я выдала его Энтони! — Закусив губу, Билли принялась расхаживать по кухне. — Наверное, Энтони уже в дороге. Люк летит в Хантсвиль с множеством посадок. Энтони запросто может сесть на рейс ВАТС и его обогнать. Нужно как-то предупредить Люка!

— Оставить сообщение в аэропорту?

— Ненадежно… Нет, придется мне лететь самой. Там был еще один самолет, в девять, верно? Где расписание полетов?

— Вон оно, на столе.

Билли взяла расписание. Да, рейс 271 вылетал из Вашингтона ровно в девять. В отличие от самолета Люка, по пути он делал всего две остановки и приземлялся в Хантсвиле в одиннадцать пятьдесят шесть. Люк прилетит только в два двадцать три — значит, Билли сможет дождаться его в аэропорту.

— Да, все получится! — сказала она.

— Тогда лети.

Билли поколебалась, бросив взгляд на Ларри, явно раздираемая противоречивыми желаниями.

— С ним все будет хорошо, — угадав ее чувства, сказал Берн.

— Если бы ты знал, как мне не хочется его оставлять!

— Я о нем позабочусь.

— Не пускай его сегодня в школу, хорошо?

— Конечно.

— Я все съел! — объявил Ларри.

— Отлично, значит, пора приступать к тосту! — И Берн выложил перед ним на тарелку поджаренный хлеб с яичницей. — Кленовым сиропом тебе полить?

— Да!

— «Да» — а дальше?

— Да, пожалуйста!

Берн полил бутерброд сиропом из бутылки.

Билли села за стол напротив сына.

— Ларри, давай сегодня ты в школу не пойдешь.

— Но я пропущу плавание! — запротестовал Ларри.

— Пусть папа сводит тебя в бассейн.

— Я ведь не заболел!

— Знаю, милый, но сегодня у тебя было напряженное утро, и тебе надо отдохнуть.

Шумные протесты сына приободрили Билли: она видела, что мальчик быстро оправился от потрясения. Однако в школу ему лучше не ходить — по крайней мере, пока не закончится эта история.

Билли не опасалась оставлять Ларри с Берном. У Берна большой опыт секретной работы, он сумеет защитить сына. Значит, решено: она летит в Хантсвиль.

— Сегодня отдохнешь и повеселишься с папой, а в школу пойдешь завтра. Хорошо?

— Ладно.

— А теперь маме пора идти. — Билли не хотела устраивать долгих прощаний, опасаясь, что это напугает или расстроит сына. — Увидимся!

Уже на выходе она услышала голос Берна:

— Спорим, еще один бутерброд с яйцом в тебя просто не влезет!

И звонкий голосок Ларри:

— А вот и влезет!

Билли закрыла за собой дверь.

Часть V