Весь Кен Фоллетт в одном томе — страница 318 из 395

Суббота, 3 июня 1944 года

Глава 30

УСО не имело собственных самолетов, так что приходилось арендовать их у Королевских ВВС, что было очень неприятным делом. В 1941 году ВВС с неохотой передали в его распоряжение два «лисандера», слишком тяжелых и тихоходных для авиационной поддержки войск, но идеально подходивших для тайной высадки разведчиков на вражеской территории. Позднее под давлением Черчилля УСО были приданы две эскадрильи устаревших бомбардировщиков, хотя командующий бомбардировочной авиацией Артур Харрис никогда не прекращал попыток их вернуть. К весне 1944 года, когда в ходе подготовки к десантной операции во Францию были переброшены десятки людей, в распоряжении УСО было тридцать шесть самолетов.

Самолетом, на который погрузились Галки, был двухмоторный легкий бомбардировщик американского производства «гудзон», изготовленный в 1939 году. После создания тяжелого четырехмоторного бомбардировщика «ланкастер» эта машина считалась устаревшей. «Гудзоны» поставлялись с двумя пулеметами на носу, а Королевские ВВС добавляли к ним заднюю турель с еще двумя. В задней части пассажирской кабины находилась наклонная плоскость вроде водяных горок в аквапарке, по которой парашютисты соскальзывали в пространство. Внутри не было сидений, так что шесть женщин и диспетчер лежали на металлическом полу. Всем было холодно, неудобно и страшно, но Джелли принялась отпускать шуточки, которые подняли им настроение.

В кабине также находилось с десяток металлических контейнеров высотой в человеческий рост, оборудованных парашютной оснасткой. Как предположила Флик, все они содержали оружие и взрывчатку. Высадив Галок в Шатель, «гудзон» должен направиться в еще один пункт назначения и лишь потом развернуться и отправиться обратно в Темпсфорд.

Вылет задержался из-за неисправного альтиметра, который пришлось заменить, так что английское побережье они пересекли лишь в час ночи. Над Ла-Маншем самолет снизился до ста метров над уровнем моря, чтобы пройти ниже уровня вражеских радаров, и Флик про себя надеялась, что их не собьет какой-нибудь из кораблей Королевского флота, но вскоре самолет вновь поднялся до двух с половиной тысяч метров, чтобы пересечь укрепленное французское побережье. Он оставался на высоте, пока не пересек «Атлантический вал», — сильно укрепленный участок побережья, затем снова снизился до ста метров, чтобы облегчить навигацию.

Штурман постоянно возился со своими картами, вычисляя положение самолета методом навигационного счисления[438] и пытаясь подтвердить его по наземным ориентирам. Луна прибывала, до полнолуния оставалось всего три дня, так что, несмотря на затемнение, крупные населенные пункты все равно были видны. Тем не менее в них обычно имелись зенитные батареи, поэтому их следовало обходить стороной — так же, как военные городки и военные объекты. Самыми полезными ориентирами служили реки и озера, в особенности когда луна отражалась в их воде. Леса выглядели сверху темными пятнами, и неожиданное отсутствие одного из них явно указывало на то, что траектория полета отклонилась куда-то в сторону. Помогали также отблески рельсов, искры из паровозной топки и свет фар машин, нарушающих режим затемнения.

Всю дорогу Флик размышляла над новостью относительно Брайана Стэндиша и новичка Шарантона. Возможно, это было правдой. Гестапо узнало о месте встречи в крипте от одного из тех, кого схватили в воскресенье возле шато, и устроило ловушку, в которую попал Брайан, но затем с помощью нового соратника мадемуазель Лема он оттуда выскочил. Это было вполне возможно. Тем не менее Флик не любила правдоподобных объяснений. Она чувствовала себя спокойно лишь тогда, когда события развивались по стандартному шаблону и никаких объяснений вовсе не требовалось.

Когда они достигли области Шампань, в дело вступило еще одно навигационное средство. Это недавнее изобретение было известно под названием «Эврика/Ребекка» — с секретного места в Реймсе передавал свои позывные радиомаяк. Экипаж «гудзона», конечно, не знал, где точно он находится, а вот Флик знала, поскольку Мишель установил радиомаяк на башне кафедрального собора. Это часть называлась «Эврика», а вторая часть, радиоприемник под условным наименованием «Ребекка», находилась на самолете и была втиснута в кабину рядом со штурманом. Когда штурман принял сигнал от «Эврики», они находились в восьмидесяти километрах от Реймса.

Первоначальный замысел изобретателей заключался в том, что «Эврика» будет находиться прямо на посадочной площадке вместе с группой приема, но это оказалось нерациональным. Оборудование весило более сорока килограммов, оно было слишком громоздким, чтобы его незаметно перевозить, а в случае его обнаружения на блокпосту перевозчику было бы невозможно оправдаться даже перед самым легковерным гестаповцем. Мишель и другие руководители Сопротивления соглашались разместить «Эврику» в одном стационарном положении, но отказывались перевозить ее с места на место.

Так что теперь штурману для поиска Шатель приходилось прибегать к традиционным методам. Тем не менее он был доволен, что рядом находилась Флик, которая там уже несколько раз приземлялась и могла узнать это место с воздуха. В данном случае они прошли примерно в километре к востоку от деревни, но Флик заметила пруд и перенаправила пилота.

Они сделали круг, пролетев над пастбищем на высоте около ста метров. Флик увидела световую дорожку — четыре слабых, дрожащих огонька в форме буквы L, причем свет в основании L мигал в соответствии с запланированным кодом. Пилот поднялся на двести метров — идеальную высоту для выброски с парашютом; если подняться выше, ветер может отнести парашютистов в сторону от зоны приземления, если опуститься ниже, парашют может не полностью раскрыться.

— Ну что, готовы? — спросил пилот.

— Нет, не готова, — ответила Флик.

— А что такое?

— Что-то не так. — Инстинкты Флик подавали громкие сигналы тревоги. Ее беспокоили не только Брайан Стэндиш и Шарантон. Здесь было что-то еще. Она указала на запад, в сторону деревни. — Посмотрите, там нет огней.

— И это вас удивляет? Там же затемнение. И вообще сейчас три часа ночи.

Флик покачала головой:

— Это деревня, светомаскировка их не волнует. И там всегда что-нибудь происходит — мать встанет к ребенку, у кого-то бессонница, школьник готовится к экзаменам. Я никогда не видела, чтобы там было совершенно темно.

— Если вы и в самом деле считаете, что тут что-то не так, надо срочно отсюда убираться, — нервно сказал пилот.

Флик беспокоило что-то еще. Она попыталась почесать голову, но наткнулась на шлем. Мысль тут же от нее ушла.

Что же делать? Она вряд ли может отменить операцию только из-за того, что жители деревни Шатель на этот раз соблюдают режим светомаскировки.

Самолет перелетел через поле и накренился, чтобы развернуться.

— Помните, что с каждым заходом риск увеличивается, — с беспокойством сказал пилот. — В этой деревне все слышат шум наших моторов, и кто-то может вызвать полицию.

— Вот именно! — подтвердила она. — Мы должны были уже перебудить все окрестности, но никто так и не включил свет!

— Не знаю, деревенские могут быть весьма нелюбопытны. Обычно считается, что их интересуют только свои дела.

— Чепуха! Они такие же любопытные, как и все остальные. Все это очень странно.

Пилот беспокоился все больше и больше, но продолжал кружить.

Внезапно ее осенило.

— Пекарь должен был зажечь свою печь. Обычно с воздуха виден отблеск.

— Может, он сегодня не работает?

— Какой сегодня день? Суббота. Пекарь может закрыться в понедельник или во вторник, но только не в субботу. Что же случилось? Все словно вымерло!

— Тогда давайте убираться отсюда.

Все выглядело так, словно кто-то собрал жителей деревни, включая пекаря, и запер их в сарае — вероятно, именно так и поступило бы гестапо, если бы устроило ей засаду.

Она не может отменить операцию, которая слишком важна. Тем не менее все инстинкты говорили ей о том, что высаживаться в Шатель не следует.

— Риск чересчур велик, — сказала она.

Пилот терял терпение.

— Так что вы собираетесь делать?

Внезапно Флик вспомнила о контейнерах, стоящих в пассажирской кабине.

— Куда вы дальше направляетесь?

— Я не должен этого вам говорить.

— В обычных обстоятельствах нет. Но сейчас мне это действительно нужно знать.

— Это поле к северу от Шартра.

Значит, это ячейка «Приход».

— Я их знаю! — с растущим оживлением сказала Флик. Кажется, решение найдено. — Вы можете сбросить нас вместе с контейнерами. Там будет ждать комитет по приему, он о нас позаботится. Во второй половине дня мы можем быть в Париже, а завтра утром в Реймсе.

Он потянулся к штурвалу.

— Вы так хотите?

— Это возможно?

— Без проблем — я могу вас там высадить. Тактическое решение за вами. Мне очень четко дали знать, что вы здесь начальник.

Флик с тревогой оценивала ситуацию. Ее подозрения могут быть беспочвенными, и тогда по брайановской рации ей нужно будет сообщить Мишелю, что, хотя высадка была отменена, она находится в пути. Но в случае если рация Брайана находится в руках гестапо, ей придется дать минимум информации. Тем не менее это вполне реально. Она может передать через пилота короткое радиосообщение Перси, и Брайан через пару часов его получит.

Ей также нужно изменить порядок возвращения Галок после операции. Сейчас «гудзон» должен приземлиться в Шатель в два часа ночи в воскресенье и, если Галок там не будет, вернуться на следующую ночь в то же самое время. Если площадка в Шатели выдана гестапо и ее больше нельзя использовать, ей придется перенаправить самолет на другую посадочную площадку в Ларок, к западу от Реймса, под кодовым названием «Золотое поле». Операция займет лишний день, так как им придется добираться из Шартра в Реймс, поэтому обратный вылет должен состояться в два часа ночи в понедельник с резервом во вторник, в то же время.

Она взвесила последствия. Перенаправление в Шартр означало потерю времени, однако приземление в Шатель могло означать провал всей операции, когда все Галки окажутся в пыточных камерах гестапо. Выбора не было.

— Направляйтесь в Шартр, — сказала она пилоту.

— Вас понял, выполняю.

Когда самолет накренился и развернулся, Флик прошла в кабину. Галки вопросительно посмотрели на нее.

— План изменился, — сказала она.

Глава 31

Лежа возле изгороди, Дитер с недоумением наблюдал, как британский самолет кружит над пастбищем.

Что за задержка? Пилот сделал два круга над посадочной площадкой. Световая дорожка была на месте. Может, руководитель группы приема неправильно подал световой сигнал? Может, гестаповцы чем-то возбудили подозрение? Это сводило с ума. Фелисити Клэре была от него всего в нескольких метрах. Если выстрелить в самолет из пистолета, удачный выстрел мог бы ее поразить.

Самолет накренился, развернулся и с ревом направился на юг.

Дитер был смертельно унижен. Флик Клэре от него ускользнула — в присутствии Вальтера Гёделя, Вилли Вебера и еще двадцати гестаповцев.

Несколько мгновений он лежал, уткнувшись лицом в ладони.

Что сделано не так? Этому могло быть множество объяснений. Когда шум моторов стих, Дитер услышал возмущенные крики на французском языке — люди из Сопротивления были озадачены не меньше его самого. Наиболее логичным предположением было то, что Флик, как опытный командир, почувствовала недоброе и отменила высадку.

— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил лежавший рядом с ним в грязи Вальтер Гёдель.

Дитер на секунду задумался. Здесь были четверо бойцов Сопротивления — Мишель, все еще прихрамывавший после ранения, Вертолет, британский радист, незнакомый Дитеру француз и молодая женщина. Что с ними делать? Его идея отпустить Вертолета теоретически была неплохой, но на практике привела к двум унизительным провалам, и у него просто не хватало нервов ее развивать. После сегодняшнего фиаско нужно хоть что-то получить. Придется вернуться к традиционным методам расследования в надежде спасти операцию — а также собственную репутацию.

Он поднес к губам коротковолновую рацию.

— Всем группам, это майор Франк, — тихо сказал он. — К бою! Повторяю — к бою! — После этого он поднялся на ноги и вытащил автоматический пистолет.

Разом вспыхнули спрятанные под деревьями мощные фонари. В их ярком свете стоявшие посреди поля четверо террористов казались чрезвычайно уязвимыми.

— Руки вверх! Вы окружены! — по-французски крикнул Дитер.

Возле него Гёдель вытащил из кобуры свой «люгер». Находившиеся вместе с Дитером гестаповцы прицелились бойцам в ноги. Наступил момент неопределенности — будут ли бойцы стрелять? Если да, их придется вывести из строя. Если повезет, их только ранят, но сегодня Дитеру не слишком везло. А если их убьют, он останется с пустыми руками.

Неопределенность продолжалась.

Дитер сделал шаг вперед и вышел на свет, четверо стрелков выдвинулись вместе с ним.

— На вас нацелены тридцать винтовок! — крикнул он. — Не доставайте оружия!

Один из бойцов Сопротивления вдруг побежал.

Заметив, как в свете фонарей мелькнули рыжие волосы, Дитер выругался — это был Вертолет, глупый мальчишка мчался по полю словно разъяренный бык.

— Подстрелите его, — тихо сказал Дитер. Все стрелки тщательно прицелились и выстрелили. На тихом лугу загрохотали выстрелы. Пробежав еще два шага, Вертолет рухнул на землю.

Дитер молча смотрел на оставшихся троих. Они медленно подняли руки.

— Всем группам прибыть на пастбище, окружить и взять под стражу задержанных, — произнес Дитер в коротковолновую рацию и спрятал пистолет.

Он подошел туда, где лежал Вертолет. Тело было неподвижно. Гестаповцы стреляли по ногам, но в темноте было трудно вести огонь по движущейся мишени, и кто-то из них взял слишком высоко, прострелив парню шею и повредив позвоночник или яремную вену, либо и то, и другое вместе. Опустившись на колени, Дитер пощупал пульс — пульса не было.

— Ты не был самым умным агентом из тех, кого я встречал, но ты был храбрым малым, — тихо сказал он. — Упокой Господи твою душу. — Он закрыл глаза.

Остальные трое были обезоружены и связаны. Дитер окинул их взглядом. Мишель будет хорошо держаться на допросе — Дитер видел его в бою, храбрости ему не занимать. Его слабое место, вероятно, тщеславие. Он красивый мужчина, а также бабник. Его нужно пытать перед зеркалом: сломать нос, выбить зубы, поранить щеки — в общем, дать ему понять, что с каждой минутой он становится все уродливее.

Второй мужчина был похож на интеллигента — возможно, юриста. Гестаповец обыскал его и показал Дитеру пропуск, разрешавший доктору Клоду Буле перемещаться во время комендантского часа. Дитер сначала решил, что это подделка, но когда они обыскали машины, на которых прибыли участники Сопротивления, то обнаружили настоящую врачебную сумку, полную инструментов и лекарств. Арестованный врач был бледен, но самообладания не потерял — он тоже будет крепким орешком.

Самой перспективной была девушка — на вид около девятнадцати лет, симпатичная, с длинными темными волосами и большими глазами, но с отсутствующим взглядом. По документам она проходила как Жильберта Дюваль. Из показаний Гастона Дитер знал, что это любовница Мишеля и соперница Флик. При правильном подходе ее будет легко раскрутить.

От сарая возле «Мэзон грандэн» были доставлены немецкие машины, узников поместили в грузовик вместе с гестаповцами. Дитер распорядился, чтобы их держали в разных камерах, не допуская общения между собой.

Вместе с Гёделем его доставили в Сан-Сесиль на «мерседесе» Вебера.

— Что за нелепый фарс! — с презрением сказал Вебер. — Сплошная потеря времени и сил.

— Не совсем, — сказал Дитер. — Мы вывели из строя четверых агентов, занимавшихся подрывной деятельностью — гестапо ведь именно этим должно заниматься? — причем, что еще лучше, трое из них остались живы и их можно допросить.

— И что вы надеетесь от них узнать? — спросил Гёдель.

— Убитый, по кличке Вертолет, был радистом, — пояснил Дитер. — У меня есть копия его шифроблокнота. К несчастью, у него не было при себе рации. Но если мы ее найдем, то сможем сымитировать Вертолета.

— Но если вы знаете его частоты, то ведь наверняка сможете использовать любой передатчик?

Дитер покачал головой:

— Для опытного уха каждый передатчик звучит по-своему. А эти маленькие портативные рации особенно сильно отличаются от других. Чтобы сэкономить на размерах, все не самые важные схемы здесь выброшены, и в результате тембр получается плохой. Если бы у нас был точно такой же, захваченный у другого агента, можно было рискнуть.

— Может, где-то и есть.

— Если есть, он должен быть в Берлине. Легче найти рацию Вертолета.

— И как вы это сделаете?

— Девушка скажет мне, где она.

Остаток поездки Дитер обдумывал стратегию допроса. Можно пытать девушку в присутствии мужчин, но они могут выдержать. Перспективнее было бы пытать мужчин в ее присутствии. Но может найтись и вариант полегче.

Когда они проезжали мимо находившейся в центре Реймса публичной библиотеки, в его голове начал формироваться некий план. Раньше он уже видел это здание — настоящая жемчужина, — расположенное в маленьком саду строение в стиле ар-деко.[439]

— Будьте добры, остановите на секунду машину, майор Вебер.

Вебер пробормотал приказ водителю.

— У вас есть в багажнике какие-нибудь инструменты?

— Понятия не имею, — сказал Вебер. — А зачем они понадобились?

— Конечно, господин майор, у нас есть регулировочный комплект, — сказал водитель.

— Там есть большой молоток?

— Да. — Водитель выпрыгнул из машины.

— Это займет всего несколько секунд, — сказал Дитер и тоже вышел из машины.

Водитель подал ему молоток с длинной ручкой и толстой головкой. Пройдя мимо бюста Эндрю Карнеги,[440] Дитер подошел к библиотеке. Разумеется, там было темно и тихо, а стеклянные двери защищены затейливой кованой решеткой. Обойдя здание со стороны, Дитер нашел вход в подвал с простой деревянной дверью, на которой было написано «Архив мунисипаль».[441]

Размахнувшись, Дитер принялся колотить по замку. Через четыре удара тот сломался. Дитер вошел внутрь и включил свет. Поднявшись по узкой лестнице на первый этаж, он пересек вестибюль и подошел к разделу художественной литературы. Найдя букву Ф, он достал томик Флобера — «Мадам Бовари». Нельзя сказать, что ему особенно повезло — эту книгу можно было найти в любой библиотеке по всей стране.

Открыв девятую главу, Дитер нашел отрывок, который искал. Оказывается, он хорошо его запомнил. Это полностью отвечало его целям.

Он вернулся в машину. Гёдель смотрел на него с иронией.

— Вам что, нечего почитать? — с удивлением спросил Вебер.

— Иногда мне трудно заснуть, — ответил Дитер.

Засмеявшись, Гёдель взял книгу у Дитера и прочитал заглавие.

— Классика мировой литературы, — сказал он. — И тем не менее думаю, что до сих пор никто не ломал дверей библиотеки, чтобы ее получить.

Они направились к Сан-Сесилю. К тому времени, когда они подъехали к шато, план Дитера уже полностью сформировался.

Он приказал лейтенанту Гессе подготовить Мишеля, раздев его донага и привязав к стулу в камере пыток.

— Покажи ему инструменты для вырывания ногтей, — сказал он. — Оставь их перед ним на столе. — Когда это было сделано, Дитер взял из кабинетов на верхнем этаже ручку, бутылку чернил и блокнот почтовой бумаги. Вальтер Гёдель пристроился в углу камеры пыток и наблюдал за происходящим.

Несколько секунд Дитер пристально смотрел на Мишеля. Лидер Сопротивления был высоким, с приятными морщинками возле глаз. Он представлял собой тот тип плохого парня, который любят женщины. Сейчас он был напуган, но не потерял решимости. Он без всяких сантиментов размышляет о том, чтобы как можно дольше выдержать пытки, догадался Дитер.

Дитер положил перо, чернила и бумагу на стол рядом со щипцами для вырывания ногтей — чтобы продемонстрировать альтернативу.

— Развяжите ему руки, — сказал он.

Гессе повиновался. На лице Мишеля появилось огромное облегчение в сочетании со страхом, что это все еще может оказаться неправдой.

— Перед тем как допрашивать заключенных, я беру образцы их почерков, — пояснил Дитер Вальтеру Гёделю.

— Почерка?

Дитер кивнул, не отрывая глаз от Мишеля, который, кажется, понял, о чем они говорят. Он явно был обнадежен.

Дитер достал из кармана «Мадам Бовари», открыл книгу и положил ее на стол.

— Перепишите девятую главу, — сказал он Мишелю по-французски.

Мишель медлил. С виду это было вполне невинное предложение. Дитер мог бы сказать, что Мишель подозревает какой-то трюк, но не может понять, в чем тут дело. Дитер ждал. Участников Сопротивления учили, что нужно делать все, что в их силах, чтобы оттянуть начало пытки. Мишель просто обязан был рассматривать это как способ отсрочки. Предложение вряд ли было таким уж невинным, но когда у тебя вырывают ногти — это гораздо хуже.

— Хорошо, — после долгой паузы сказал он и начал писать.

Дитер смотрел, как он пишет. У Мишеля был крупный и размашистый почерк, так что две печатных страницы заняли у него шесть листов почтовой бумаги. Когда Мишель перевернул страницу, Дитер его остановил, после чего велел Гансу отвести Мишеля обратно в камеру и привести Жильберту.

Просмотрев то, что написал Мишель, Гёдель с иронией покачал головой.

— Не могу понять, чего вы добиваетесь, — сказал он, вернул листки на стол и снова сел на стул.

Дитер очень осторожно оторвал кусок от одной из страниц, оставив всего несколько слов.

На лице у вошедшей Жильберты были написаны страх и вызов.

— Я ничего вам не скажу, — заявила она. — Я никогда не предам своих друзей. Кроме того, я ничего не знаю. Я только водила машины.

Дитер велел ей сесть и предложил кофе. — Натуральный, — сказал он, подавая ей чашку — французы могли получать только эрзац-кофе.

Сделав глоток, она поблагодарила.

Дитер окинул ее оценивающим взглядом. Девушка была довольно красива, с длинными темными волосами и темными глазами, но выражение лица казалось немного туповатым.

— Вы красивая женщина, Жильберта, — сказал он. — Я не верю, что вы прирожденная убийца.

— Конечно, нет, — с благодарностью сказала она.

— Женщина многое делает ради любви, ведь так?

Она посмотрела на него с удивлением.

— Вы что-то знаете?

— Я знаю о вас все. Вы ведь любите Мишеля?

Она молча наклонила голову.

— Он ведь женат, и это печально. Но вы его любите. И потому помогаете Сопротивлению. Ради любви, не из-за ненависти.

Она кивнула.

— Я прав? — спросил он. — Вы должны ответить.

— Да, — прошептала она.

— Тем не менее вас ввели в заблуждение.

— Я знаю, что я неправильно поступила…

— Вы меня не поняли. Ваше заблуждение не в том, что вы нарушили закон, а в том, что полюбили Мишеля.

Она посмотрела на него с изумлением.

— Я знаю, что он женат, но…

— Боюсь, на самом деле он вас не любит.

— Нет, любит!

— Нет. Он любит свою жену — Фелисити Клэре, известную как Флик. Англичанку — не очень шикарную, не очень красивую, на несколько лет вас старше, — но он ее любит.

К глазам Жильберты подступили слезы.

— Я вам не верю, — сказала она.

— Знаете, он ведь пишет ей письма. Думаю, он отправляет их с курьерами в Англию. Он шлет ей любовные письма, говоря о том, как он по ней скучает. Они довольно поэтичны, в таком старомодном стиле. Я кое-что читал.

— Это невозможно!

— Одно из них было у него с собой, когда мы всех вас арестовали. Он только что попытался его уничтожить, но нам удалось сохранить несколько клочков. — Дитер достал из кармана порванный им лист бумаги и подал его Жильберте. — Это его почерк?

— Да.

— А это любовное письмо… разве нет?

Шевеля губами, Жильберта медленно прочитала:

Я постоянно о тебе думаю. Мысли о тебе приводят меня в отчаяние. О, прости меня! Я тебя оставляю! Прощай! Я уйду так далеко, что ты больше никогда обо мне не услышишь, и все же сейчас я не понимаю, какая сила толкает меня к тебе. Ибо нельзя бороться с небесами; нельзя противостоять улыбке ангелов; всех увлекает красота, очарование, восхищение.

Зарыдав, она бросила листок на стол.

— Мне жаль, что именно я вам об этом сообщаю, — мягко сказал Дитер. Достав из нагрудного кармана льняной платок, он подал его Жильберте. Она закрыла им лицо.

Настало время незаметно превратить беседу в допрос.

— Как я понимаю, Мишель жил с вами с тех пор, как Флик уехала.

— Дольше! — с возмущением сказала она. — Шесть месяцев, каждую ночь, кроме тех, когда она была в городе.

— В вашем доме?

— У меня квартира. Очень маленькая. Но ее хватало для двоих… двоих людей, которые любят друг друга. — Она снова заплакала.

Стараясь поддерживать прежний непринужденный тон, Дитер незаметно приблизился к теме, которая его действительно интересовала.

— Разве присутствие Вертолета вас не стесняло?

— Он там не живет. Он пришел только сегодня.

— Но вы наверняка интересовались, где он собирается остановиться.

— Нет. Мишель нашел ему место — пустую комнату над старым книжным магазином на рю Мольер.

Вальтер Гёдель внезапно пошевелился, поняв, к чему все это клонится. Намеренно не обратив на него внимания, Дитер небрежно спросил Жильберту:

— Когда вы поехали в Шатель встречать самолет, он оставил свои вещи у вас?

— Нет, он отнес их в свою комнату.

— И небольшой чемоданчик тоже? — задал Дитер ключевой вопрос.

— Да.

— Вот оно что. — Дитер добился того, чего хотел: рация Вертолета находится в комнате над книжным магазином на рю Мольер. — Я закончил с этой глупой коровой, — по-немецки сказал он Гансу. — Отдай ее Беккеру.

Машина Дитера, голубая «испано-сюиза», была припаркована перед шато. Усадив рядом с собой Вальтера Гёделя, а на заднее сиденье Ганса Гессе, он помчался в Реймс и вскоре нашел книжный магазин на рю Мольер.

Взломав дверь, они по голой деревянной лестнице поднялись в комнату над магазином. Здесь не было мебели — лишь соломенный тюфяк, накрытый грубым одеялом. Возле него стояли бутылка виски, сумка с туалетными принадлежностями и небольшой чемодан.

Дитер открыл его, чтобы показать Гёделю рацию.

— Вот с этим, — ликующе заявил Дитер, — я стану Вертолетом.

По дороге в Сан-Сесиль они обсуждали, какое сообщение послать.

— В первую очередь Вертолет захотел бы узнать, почему парашютисты не высадились, — сказал Дитер. — Поэтому он спросит: «Что случилось?» Вы согласны?

— И еще он будет в ярости, — сказал Гёдель.

— Поэтому он скажет что-нибудь вроде «Что все это значит?».

Гёдель покачал головой:

— Перед войной я учился в Англии. Это слишком вежливо, молодой военный так никогда не скажет.

— Может, тогда «Какого х…?».

— Слишком грубо, — возразил Гёдель. — Он знает, что его сообщение может расшифровывать женщина.

— Ваш английский лучше моего, вам и выбирать.

— Думаю, он сказал бы «Что за чертовщина?». Это выражает его гнев, и в то же время такое выражение не оскорбит большинство женщин.

— Отлично. После этого он захочет знать, что ему делать дальше, поэтому запросит дальнейших приказов. И что же он скажет?

— Вероятно, «пришлите инструкции». Англичане не любят слово «приказ», они считают его грубоватым.

— Хорошо. При этом мы запросим быстрый ответ, так как Вертолет стал бы проявлять нетерпение — впрочем, как и мы.

Войдя в шато, они прошли в комнату радиоперехвата, располагавшуюся в подвале. Средних лет оператор по имени Йоахим подключил рацию к сети и настроил ее на резервную частоту Вертолета, в то время как Дитер нацарапал согласованное сообщение:

ЧТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА? ПРИШЛИТЕ ИНСТРУКЦИИ. ОТВЕЧАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО.

Сдерживая свое нетерпение, Дитер показал Йоахиму, как зашифровать сообщение с указанием защитного идентификатора.

— А разве они не поймут, что у аппарата не Вертолет? — спросил Гёдель. — Они не смогут распознать индивидуальный «почерк» отправителя?

— Смогут, — сказал Йоахим. — Но я пару раз слышал, как этот парень отправлял свои радиограммы, и могу его подделать. Это немного похоже на подражание чужому акценту, например, франкфуртскому.

— И вы сможете точно воспроизвести его почерк, услышав всего две передачи? — с сомнением спросил Гёдель.

— Полностью, конечно, не смогу. Но агенты часто выходят в эфир в условиях цейтнота, в укромных местах и к тому же боятся, что мы поймаем их с рацией, так что небольшие вариации будут объясняться неизбежным стрессом. — И он начал набирать буквы.

По прикидкам Дитера, им нужно было подождать не меньше часа. На британской приемной радиостанции сообщение сначала нужно было расшифровать, затем передать куратору Вертолета, который наверняка сейчас спал. Куратор мог получить сообщение по телефону и сразу составить ответ, но даже в этом случае его нужно было зашифровать и передать, а потом Йоахим должен был его расшифровать.

Дитер с Гёделем спустились на первый этаж, на кухню, где дежурный сержант уже начинал готовить завтрак, и велели ему принести кофе и сосиски. Гёделю не терпелось вернуться в штаб-квартиру Роммеля, но он хотел увидеть, чем все закончится.

Было уже светло, когда молодая женщина в форме СС пришла, чтобы сообщить, что ответ пришел и Йоахим уже почти закончил распечатку.

Они поспешили вниз. Там уже находился Вебер со своим обычным стремлением продемонстрировать бурную деятельность. Йоахим подал ему первый экземпляр отпечатанного сообщения, копии — Дитеру и Гёделю.

Дитер прочитал:

ГАЛКИ ВЫСАДИЛИСЬ В ДРУГОМ МЕСТЕ. ЖДИТЕ КОНТАКТ С ПАНТЕРОЙ.

— Это ни о чем особенно нам не говорит! — ворчливо заявил Вебер.

— Какое разочарование! — согласился Гёдель.

— Вы оба ошибаетесь! — с ликованием заявил Дитер. — Пантера во Франции — и у меня есть ее фотография! — Он картинным жестом достал из кармана фотографию Флик Клэре и подал ее Веберу. — Поднимите печатника с постели и сделайте тысячу штук. Мне нужно, чтобы через двенадцать часов ими был обклеен весь Реймс. Ганс, заправьте мою машину бензином.

— Куда вы едете? — спросил Гёдель.

— В Париж, к другому фотографу, чтобы сделать там то же самое. Теперь я ее возьму!

Глава 32

Высадка прошла успешно. Сначала были отправлены контейнеры, чтобы они не приземлились на головы парашютистам, затем настала очередь Галок, которые сначала по одной забирались на наклонную плоскость, а затем по команде диспетчера соскальзывали вниз и оказывались в воздухе.

Флик высадилась последней. Она еще летела вниз, когда «гудзон» развернулся к северу и исчез в ночи. Она пожелала экипажу удачи. Рассвет был уже близок — из-за ночных задержек последнюю часть своего путешествия им придется проделать при свете.

Флик приземлилась идеально — с согнутыми коленями и вытянув руки по швам. Секунду она лежала неподвижно. Французская земля, содрогнувшись от страха, подумала она, — вражеская территория. Теперь она преступница, террористка, шпионка. Если ее поймают, то обязательно казнят.

Выбросив эту мысль из головы, она встала. В нескольких метрах от нее в лунном свете стоял осел, который сначала пристально вглядывался в нее, затем наклонил голову и принялся щипать траву. Неподалеку виднелись три контейнера. Чуть подальше, разбросанные по полю, человек шесть участников Сопротивления, разбившись на пары, подбирали тяжелые контейнеры и уносили их прочь.

Флик сбросила с себя парашют, шлем и летный костюм. Пока она этим занималась, к ней подбежал какой-то молодой человек и, задыхаясь, сказал по-французски:

— Мы не ожидали, что прибудет личный состав — должны были сбросить только матобеспечение.

— План изменился, — сказала она. — Не беспокойтесь об этом. Антон с вами? — Это был псевдоним руководителя ячейки «Приход».

— Да.

— Скажите ему, что здесь Пантера.

— О! Пантера — это вы? — Это известие явно произвело на него впечатление.

— Да.

— А я Рыцарь. Очень рад с вами познакомиться.

Она посмотрела на небо, которое быстро светлело.

— Пожалуйста, Рыцарь, как можно скорее найдите Антона. Скажите ему, что у нас шесть человек, которым нужен транспорт. Медлить нельзя.

— Будет сделано. — Он поспешил прочь.

Флик сложила парашют в аккуратную стопку и отправилась на поиски других Галок. Грета приземлилась на дерево и набила себе синяков, проламываясь сквозь верхние ветки, но обошлось без серьезных травм — она смогла выпутаться из подвесной системы и слезть на землю. Остальные благополучно приземлились на траву.

— Я очень собой горжусь, — сказала Джелли, — но даже за миллион фунтов я бы этого не повторила.

Заметив, что участники Сопротивления тащат контейнеры в южную часть поля, Флик повела Галок в том же направлении. Там она обнаружила строительный фургон, лошадь с телегой и старый «линкольн» со снятым капотом и неким подобием парового двигателя. Это ее не удивило — бензином снабжались лишь жизненно важные службы, и, чтобы преодолеть отсутствие топлива, французы пускали в ход всю свою изобретательность.

Участники Сопротивления уже загрузили в телегу контейнеры и теперь прятали их под пустыми ящиками для овощей. Другие контейнеры загружались в строительный фургон. Этой операцией руководил Антон, худой мужчина лет сорока в засаленной кепке и синей рабочей блузе, с желтой французской сигаретой в зубах.

— Шесть женщин! — с изумлением сказал он. — Это что, кружок по вышиванию?

Никто не засмеялся.

— Это самая важная операция из всех, что мне доводилось командовать, и мне нужна ваша помощь, — со всей серьезностью сказала Флик.

— Ну разумеется!

— Нам нужно сесть на парижский поезд.

— Я могу доставить вас в Шартр. — Он взглянул на небо, прикинул, сколько осталось до рассвета, и указал на дом, едва видневшийся на другом краю поля. — Вы можете пока укрыться в сарае. Когда мы избавимся от этих контейнеров, то вернемся за вами.

— Это не здорово, — твердо сказала Флик. — Нам нужно спешить.

— Первый поезд на Париж уходит в десять. К тому времени я вас туда доставлю.

— Чепуха! Никто не знает, как ходят поезда. — Бомбежки союзников, диверсии Сопротивления и преднамеренные ошибки антинацистски настроенных железнодорожников давно поломали все расписания. Единственное, что можно было сделать, — это отправиться на станцию и там дожидаться поезда. — Сложите контейнеры в сарае и везите нас сейчас же.

— Это невозможно, — сказал он. — Я должен спрятать матобеспечение до наступления дня.

Его бойцы прекратили работу и стали прислушиваться к спору.

Флик вздохнула. Для Антона сложенные в контейнерах оружие и боеприпасы были дороже всего на свете, являясь источником его власти и престижа.

— Поверьте мне, это важнее, — сказала она.

— Я сожалею, но…

— Послушайте меня, Антон! Если вы этого не сделаете, я вам обещаю, что вы больше никогда не получите из Англии ни одного контейнера. Вы ведь понимаете, что я могу это организовать?

Наступила пауза. В присутствии своих людей Антон не хотел уступать, но если поставки оружия прекратятся, они уйдут в другое место. Больше никаких средств воздействия на французское Сопротивление у британцев не было.

Тем не менее это сработало. Со злостью посмотрев на Флик, Антон вынул изо рта окурок, загасил его и выбросил.

— Хорошо, — сказал он. — Идите к фургону.

Женщины помогли разгрузить контейнеры и забрались внутрь. Пол был покрыт цементной пылью, грязью и маслом, но они нашли какое-то тряпье и подстелили его под себя, чтобы не так сильно запачкаться. Антон закрыл дверь.

Рыцарь сел на водительское сиденье.

— Итак, леди, — сказал он по-английски. — От винта!

— Давайте обойдемся без шуток и без английского языка, — холодно сказала Флик по-французски.

Машина тронулась с места.

Пролетев восемьсот километров на металлическом полу бомбардировщика, Галки теперь вынуждены были трястись еще тридцать в строительном фургоне. Как ни странно, именно Джелли — самая старшая, самая толстая и как будто меньше других приспособленная к такому образу жизни — держалась лучше всех, шутила насчет неудобств и смеялась над собой, когда фургон делал крутой поворот и она беспомощно валилась на пол.

Но когда взошло солнце и фургон въехал в маленький город Шартр, настроение у них снова поднялось.

— Не могу поверить, что я этим занимаюсь, — сказала Мод, и Диана сжала ее ладонь.

Флик занялась планированием.

— С этого момента мы разделимся на пары, — сказала она. Это было решено еще в «пансионе благородных девиц». Флик назначила в одну группу Диану и Мод — иначе Диана стала бы волноваться. Сама Флик взяла себе в пару Руби, чтобы иметь возможность с кем-то посоветоваться, а Руби была самой умной из всех Галок. К несчастью, в результате Грета оставалась с Джелли.

— Не понимаю, почему я должна всюду таскаться с иностранцем, — сказала Джелли.

— Это вам не чаепитие, — раздраженно сказала Флик, — где вы можете сесть рядом с лучшей подругой. Это боевая операция, и вы будете делать то, что вам скажут.

Джелли замолчала.

— Нам придется изменить свои легенды, чтобы объяснить поездку на поезде, — продолжала Флик. — Есть какие-то соображения?

— Я жена майора Реммера, — сказала Грета, — немецкого офицера, который служит в Париже, и путешествую со своей французской служанкой. Я должна была посетить кафедральный собор в Реймсе. Теперь, наверное, я могу возвращаться из собора в Шартре.

— Неплохо. Диана?

— Мы с Мод секретарши, работаем в электрической компании в Реймсе. Мы были в Шартре потому, что… Мод потеряла связь со своим женихом и мы считали, что он может быть здесь. Но его здесь не оказалось.

Флик довольно кивнула. Тысячи француженок искали своих исчезнувших родственников, в особенности молодых людей — их могло ранить при бомбежке, могло арестовать гестапо, могли отправить на работу в Германию, наконец, они могли примкнуть к Сопротивлению.

— А я вдова биржевого маклера, которого убили в 1940 году, — сказала она. — Я приехала в Шартр за своей осиротевшей кузиной, чтобы забрать ее к себе в Реймс.

Одно из больших преимуществ женщин как подпольщиков заключалось в том, что они могли свободно перемещаться по стране, не вызывая особых подозрений. Напротив, если какого-нибудь мужчину обнаруживали за пределами того района, где он работает, его автоматически причисляли к Сопротивлению, особенно если он был молод.

— Найдите тихое местечко, чтобы мы могли выйти, — сказала Флик Рыцарю. Вид прилично одетых женщин, выходящих из строительного фургона, мог показаться необычным даже в оккупированной Франции, где люди не брезговали любыми транспортными средствами. — Вокзал мы и сами найдем.

Через две минуты молодой человек остановил фургон, развернулся, выпрыгнул из машины и открыл заднюю дверь. Галки находились в узком, вымощенном булыжником переулке, по сторонам которого стояли высокие дома. В просвет между крышами открывался вид на кафедральный собор.

Флик напомнила им о плане действий:

— Сейчас мы идем на вокзал, покупаем билеты до Парижа и садимся в первый же поезд. Каждая пара делает вид, что не знает остальных, но в поезде мы постараемся сесть поближе друг к другу. В Париже мы перегруппируемся — адрес у вас есть. — Они направлялись в ночлежку под названием «Отель де ла Шапель»,[442] хозяйка которой, хотя и не состояла в Сопротивлении, не стала бы задавать лишних вопросов. Если они прибудут вовремя, то сразу же отправятся в Реймс; если нет, они смогут переночевать в ночлежке. Флик не хотелось ехать в Париж, кишевший гестаповцами и их прислужниками, «коллабо», но на поезде миновать его было невозможно.

Лишь Грета и Флик знали истинную цель операции. Остальные все еще думали, что они собираются взорвать железнодорожный туннель.

— Сначала Диана и Мод, давайте скорей! Потом Джелли и Грета, чуть помедленнее.

С испуганным видом они выскочили из машины. Рыцарь пожал им руки, пожелал удачи и уехал, направляясь к полю, где оставалась часть контейнеров. Флик и Руби не спеша вышли из переулка.

Первые шаги в небольшом городе всегда бывают самыми трудными. Флик казалось, что все встречные догадываются, кто она такая, словно у нее на спине написано «Британский агент! Застрели ее!». Но люди спокойно шли мимо, не обращая на нее внимания, и когда они благополучно миновали жандарма и двух немецких офицеров, ее пульс стал возвращаться к норме.

Она все еще ощущала некоторую неловкость. Всю жизнь она вела респектабельный образ жизни и была приучена считать полицейских своими друзьями.

— Не нравится мне находиться по другую сторону закона, — по-французски пробормотала она Руби. — Как будто я сделала что-то плохое.

Руби тихо засмеялась.

— Я к этому привыкла, — сказала она. — Полицейские всегда были моими врагами.

Флик внезапно вспомнила, что еще во вторник Руби сидела в тюрьме за убийство. Эти четыре дня оказались очень долгими.

Они подошли к стоявшему на вершине холма кафедральному собору, и при виде этого шедевра французской средневековой архитектуры Флик охватило глубокое волнение. Эта церковь не была похожа ни на какую другую. Флик с острой тоской вспомнила мирные дни, когда она могла спокойно потратить пару часов на осмотр собора.

Они спустились к вокзалу — современному каменному зданию того же цвета, что и собор, — и вошли в квадратный зал, отделанный желтовато-коричневым мрамором. У билетной кассы стояла очередь. Это был хороший признак — это означало, что местные надеются на скорый приход поезда. Грета и Джелли стояли в очереди, но нигде не было видно Дианы и Мод, которые должны были дожидаться на платформе.

Над очередью виднелся плакат, изображавший головореза с пистолетом, со Сталиным на заднем плане. Надпись гласила:

ОНИ УБИВАЮТ,

прикрываясь

НАШИМ ФЛАГОМ

Видимо, это обо мне, подумала Флик.

Билеты они купили без всяких инцидентов. По пути к платформе они должны были миновать гестаповский КПП, и сердце Флик забилось чаще. Грета и Джелли стояли в очереди перед ней. Это была их первая встреча с врагом, и Флик молилась о том, чтобы они смогли справиться с волнением. Диана и Мод должны были уже пройти.

Грета разговаривала с гестаповцами по-немецки. Флик хорошо слышала, как она излагает заготовленную легенду.

— Я знаю майора Реммера, — сказал один из гестаповцев, сержант. — Он инженер?

— Нет, он служит в разведке, — ответила Грета. Она выглядела совершенно спокойно, и Флик решила, что привычка выдавать себя за другого, видимо, стала ее второй натурой.

— Должно быть, вы любите соборы, — продолжал словоохотливый гестаповец. — В этой дыре больше нечего смотреть.

— Да.

Взяв документы Джелли, он заговорил с ней по-французски:

— Вы всюду ездите с фрау Реммер?

— Да, она очень добра ко мне, — ответила Джелли. Услышав, что ее голос дрожит, Флик поняла, что она испугана.

— А вы видели дворец епископа? — спросил сержант. — Там есть что посмотреть.

— Да, видели, — по-французски ответила Грета. — Очень впечатляюще.

Сержант смотрел на Джелли, ожидая ее ответа. Сначала она как будто была совершенно ошарашена, но потом сказала:

— Жена епископа была очень любезна.

У Флик сердце ушло в пятки. Джелли хоть и прекрасно говорила по-французски, но ничего не знала о загранице. Она даже не представляла, что священники могут иметь жен только в англиканской церкви. Но Франция была католической страной, где священники обязаны хранить безбрачие. Джелли выдала себя при первой же проверке.

И что теперь? Принадлежащий Флик пистолет-пулемет «стэн» с каркасным прикладом лежал у нее в чемодане, разобранный на три части, но в поношенной плечевой кобуре находился ее личный автоматический «браунинг». Флик незаметно расстегнула кобуру, а Руби опустила правую руку в карман плаща, где лежал пистолет.

— Жена? — сказал сержант Джелли. — Какая жена?

Джелли выглядела немного сконфуженной.

— Вы француженка? — спросил он.

— Конечно.

Грета поспешно включилась в разговор.

— Не жена, домохозяйка, — сказала она по-французски. Это все объясняло — «жена» по-французски «фам», а «домохозяйка» — «фам де менаж».

— Ну конечно, я имела в виду домохозяйку, — поняв, что допустила ошибку, сказала Джелли.

Флик затаила дыхание.

Еще немного поколебавшись, сержант пожал плечами и вернул документы.

— Надеюсь, вам не придется долго ждать поезда, — сказал он, вновь перейдя на немецкий.

Грета и Джелли прошли, а Флик позволила себе снова вздохнуть.

Когда они с Руби подошли к началу очереди и уже должны были передать гестаповцам свои документы, там вдруг появились двое французских жандармов в форме. Подойдя к КПП, они коротко отсалютовали немцам, но не предъявили документов. Сержант кивнул и сказал:

— Проходите.

«Если бы я отвечала здесь за вопросы безопасности, — подумала Флик, — я бы закрутила гайки — любой может выдать себя за полицейского. Однако немцы питают явное пристрастие к людям в форме — отчасти именно поэтому их страну захватили психопаты».

Теперь наступила ее очередь объясняться с гестапо.

— Вы кузины? — спросил сержант, переводя взгляд с нее на Руби и обратно.

— Не слишком похожи? — весело сказала Флик, хотя настроение у нее было вовсе не веселым. На самом деле сходства между ними не было никакого — у Флик светлые волосы, зеленые глаза и светлая кожа, у Руби темные волосы и черные глаза.

— Она похожа на цыганку, — грубо сказал гестаповец.

Флик изобразила возмущение.

— Ни в коем случае! — сказала она и, объясняя цвет кожи Руби, добавила: — Ее мать, жена моего дяди, приехала сюда из Неаполя.

Пожав плечами, он обратился к Руби:

— Как умерли ваши родители?

— Диверсанты подорвали поезд, в котором они ехали.

— Сопротивление?

— Да.

— Мои соболезнования, барышня. Это просто звери. — Он вернул документы.

— Спасибо, — сказала Руби. Флик только кивнула, и они прошли дальше.

Это было нелегко. «Если так пойдет дальше, сердце у меня не выдержит», — подумала Флик.

Диана и Мод находились в баре. Через окно Флик видела, что они пьют шампанское. Это ее разозлило — выданные УСО тысячефранковые купюры предназначались вовсе не для этого. Кроме того, Диана должна понимать, что ясный ум может понадобиться ей в любую секунду. Но сейчас Флик ничего не могла с этим поделать.

Грета и Джелли сидели на скамейке. Джелли казалась пристыженной — несомненно, потому, что ее жизнь только что спас человек, которого она считала иностранным извращенцем. Флик гадала, изменится ли теперь ее отношение к Грете.

Найдя другую скамейку чуть в стороне, Флик и Руби уселись и стали ждать поезд.

Постепенно на платформе скапливалось все больше и больше народа. Здесь были люди в костюмах, похожие на направляющихся по делам в Париж юристов или местных чиновников, относительно хорошо одетые француженки и немного немцев в форме. Галки, располагавшие деньгами и поддельными продуктовыми карточками, могли покупать в баре пэн нуар и эрзац-кофе.

Поезд прибыл только в одиннадцать часов. Вагоны были переполнены, сошли очень немногие, так что Флик и Руби пришлось стоять, как и Грете с Джелли. Диана и Мод, однако, ухитрились найти свободные места в шестиместном купе с двумя женщинами среднего возраста и двумя жандармами.

Флик беспокоили эти жандармы, так что она устроилась прямо возле купе так, чтобы иметь возможность за ними наблюдать. К счастью, беспокойная ночь в сочетании с выпитым на станции шампанским заставили Диану и Мод заснуть сразу же, как только поезд тронулся с места.

Поезд не спеша тащился по полям и лесам. Через час две француженки вышли, и Флик с Руби поспешно заняли освободившиеся места. Впрочем, Флик почти сразу пожалела об этом поступке — жандармы с удовольствием воспользовались возможностью поболтать с девушками-попутчицами.

Их звали Кристиан и Жан-Мари, обоим на вид было лет двадцать с небольшим. Кристиан — красавчик с вьющимися черными волосами и карими глазами, у Жана-Мари было хитрое, какое-то лисье лицо со светлыми усами. Разговорчивый Кристиан занимал на своей скамейке среднее место, Руби сидела рядом с ним. Флик сидела на противоположной скамейке рядом с Мод, которая спала на плече Дианы.

По их словам, жандармы ехали в Париж, чтобы привезти оттуда преступника. К войне это не имело никакого отношения — преступник был местным жителем, убившим жену и пасынка и сбежавшим в Париж; там его задержали флики, городские полицейские, и он во всем сознался. Жандармы должны были доставить его на суд в Шартр. Словно в доказательство того, что он не врет, Кристиан продемонстрировал Флик наручники, которые должен был надеть на преступника.

В следующий час она узнала о Кристиане все, что можно было узнать. Очевидно, от нее ожидали ответной откровенности, и Флик пришлось усовершенствовать свою легенду, выйдя далеко за рамки основных сведений, которые она заранее заготовила. Для этого потребовалось напрячь воображение, но Флик сказала себе, что это хорошая репетиция перед более жестким допросом.

Поезд проехал Версаль и стал медленно пробираться мимо поврежденного бомбежкой железнодорожного депо в Сен-Кентэн. В этот момент проснулась Мод. Она помнила, что нужно говорить по-французски, но забыла, что якобы не знает Флик.

— Привет, не знаешь, где мы? — обращаясь к ней, сказала она.

Жандармы удивились. Флик сказала им, что они с Руби не имеют отношения к спящим девушкам, и тем не менее Мод обращалась к ней как к подруге.

Сохраняя спокойствие, Флик с улыбкой сказала:

— Мы с вами не знакомы. Наверное, вы приняли меня за свою подругу, которая сидит рядом. Вы еще не до конца проснулись.

Мод нахмурилась, словно говоря «Что за шутки!», но тут она увидела взгляд Кристиана, и до нее наконец дошло, что случилось. На ее лице отразилось удивление, затем она в ужасе прикрыла рукой рот, после чего довольно неубедительно сказала:

— Ну конечно, вы совершенно правы! Прошу прощения.

Однако Кристиан не страдал подозрительностью и, улыбнувшись Мод, сказал:

— Вы проспали два часа. Мы на окраине Парижа, но, как видите, поезд стоит на месте.

Мод одарила его своей самой очаровательной улыбкой.

— Как вы считаете, когда мы приедем?

— Вы слишком многого от меня хотите, мадемуазель. Я всего лишь человек. Один Бог может предсказать будущее.

Мод засмеялась, словно он сказал нечто чрезвычайно мудрое, и Флик немного успокоилась.

Но тут проснулась Диана, которая громко произнесла по-английски:

— Боже мой, голова страшно болит, сколько сейчас времени, черт возьми?

Секунду спустя она заметила жандармов и сразу поняла, что она наделала, — но было уже поздно.

— Она говорит по-английски! — сказал Кристиан.

Руби потянулась к оружию.

— Вы англичанка! — сказал он Диане, затем посмотрел на Мод. — И вы тоже! — Окинув взглядом купе, он понял, что происходит. — Вы все англичанки!

Флик поймала Руби за руку, когда она уже наполовину вытащила пистолет из кармана плаща.

Заметив этот жест, Кристиан посмотрел на Руби, увидел, что у нее в руке, и добавил:

— И вооружены! — Его изумление могло бы показаться комическим, если бы их жизни не угрожала опасность.

— Боже, вот ведь незадача! — сказала Диана.

Поезд дернулся и медленно двинулся вперед.

— Вы все агенты союзников! — понизив голос, сказал Кристиан.

Флик с волнением ждала, что он сделает. Если он достанет оружие, Руби выстрелит, и тогда им всем придется спрыгивать с поезда. Если повезет, они успеют скрыться в близлежащих трущобах прежде, чем гестапо объявит тревогу. Поезд набирал скорость. Может, нужно прыгать сейчас, размышляла Флик, пока он не едет слишком быстро.

Секунды казались ей часами. Наконец Кристиан улыбнулся.

— Желаю удачи! — сказал он, понизив голос до шепота. — Мы вас не выдадим!

Слава Богу, они из числа сочувствующих.

— Спасибо! — с облегчением сказала она.

— Когда начнется вторжение? — спросил Кристиан.

С его стороны было чистейшей наивностью считать, будто тот, кто действительно посвящен в эту тайну, может так легко ее выдать, но Флик, чтобы его не разочаровывать, сказала:

— Со дня на день. Возможно, во вторник.

— Правда? Это замечательно. Да здравствует Франция!

— Я так рада, что вы на нашей стороне! — сказала Флик.

— Я всегда был против немцев. — Кристиан немного набивал себе цену. — По своей работе я смог оказать Сопротивлению несколько ценных услуг — конечно, тайно. — Он похлопал себя по носу.

Флик нисколько ему не поверила. Несомненно, он против немцев — как и большинство французов после четырех лет комендантского часа, плохого питания и старой одежды. Но если бы он действительно работал с Сопротивлением, он не стал бы никому об этом говорить — напротив, он боялся бы того, что люди об этом узнают.

Впрочем, это не имело значения. Важно было то, что он понимал, куда ветер дует, и не собирался выдавать гестапо агентов союзников за несколько дней до вторжения. Слишком велика была возможность, что его за это накажут.

Поезд стал тормозить, и Флик увидела, что они въезжают на вокзал Д’Орсе. Она встала. Кристиан поцеловал ей руку и с дрожью в голосе сказал:

— Вы храбрая женщина. Удачи вам!

Флик первой вышла из вагона. Только-только вступив на платформу, она увидела, как рабочий клеит какой-то плакат, в котором что-то показалось ей знакомым. Она присмотрелась повнимательнее, и сердце ее замерло.

Это был ее собственный портрет.

Она никогда не видела его раньше и вообще не припоминала, чтобы кто-нибудь снимал ее в купальнике. На заднем плане ничего нельзя было разобрать, как будто он был закрашен, так что подсказку было не найти. На плакате было указано ее имя плюс имя одной из ее старых связных, Франсуазы Буле, и сообщалось, что она убийца.

Сделав свою работу, расклейщик поднял ведро с клеем, пачку плакатов и двинулся дальше.

Флик поняла, что ее фотография должна быть развешана по всему Парижу.

Это был страшный удар. Несколько секунд она стояла в оцепенении, не зная, что предпринять, затем овладела собой.

Прежде всего нужно было выбраться с вокзала Д’Орсе. Взглянув в конец платформы, она увидела у турникета контрольно-пропускной пункт. Стоявшие там гестаповцы наверняка видели снимок.

Как же пройти мимо них? Заболтать их не удастся. Если ее узнают, то сразу арестуют, и никакие разговоры не заставят немцев поступить иначе. Смогут ли Галки прорваться с боем? Они могут застрелить людей на КПП, но по всему вокзалу тут полно других плюс французская полиция, которая сначала стреляет, а потом задает вопросы. Это слишком рискованно.

Выход все-таки есть, решила она. Она может передать командование операцией кому-то другому — возможно, Руби, — затем пропустить их вперед себя и в конце концов сдаться. Тогда операция не будет провалена.

Она обернулась. Руби, Диана и Мод уже сошли с поезда. Кристиан и Жан-Мари как раз собирались сойти. Флик вспомнила о наручниках, которые лежали в кармане у Кристиана, и ей пришел в голову безумный план.

Затолкнув Кристиана обратно в вагон, она забралась вслед за ним.

Не уверенный в том, что это шутка, он беспокойно улыбнулся:

— Что такое?

— Взгляните, — сказала она. — Там на стене моя фотография.

Жандармы выглянули из вагона. Кристиан побледнел.

— Боже мой, так вы действительно разведчицы! — сказал Жан-Мари.

— Вы должны меня спасти, — сказала она.

— Но что мы можем? — сказал Кристиан. — Гестаповцы…

— Мне нужно пройти через КПП.

— Но они вас арестуют.

— Нет — если я буду уже арестована.

— Что вы имеете в виду?

— Наденьте на меня наручники. Сделайте вид, что вы меня схватили. Проведите через КПП. Если вас остановят, скажете, что вы ведете меня на авеню Фош, восемьдесят четыре. — Это был адрес штаб-квартиры гестапо.

— И что потом?

— Поймайте такси. Садитесь туда вместе со мной. Потом, когда мы отъедем от вокзала, снимите с меня наручники и высадите на тихой улице. И отправляйтесь туда, куда собирались ехать.

Кристиан был явно испуган. Флик видела, что он всей душой желал бы отказаться, но после его хвастливых слов о Сопротивлении это вряд ли было возможно.

Жан-Мари выглядел гораздо спокойнее.

— Это может получиться, — сказал он. — Они не станут подозревать полицейских в форме.

В этот момент в вагон поднялась Руби.

— Флик! — сказала она. — Там плакат…

— Я знаю. Жандармы собираются провести меня через КПП в наручниках и потом освободить. Если дела пойдут плохо, ты будешь командовать операцией. — Она перешла на английский. — Забудь про железнодорожный туннель, это легенда. Настоящая цель — это телефонная станция в Сан-Сесиле. Но не говори об этом остальным до последнего момента. А теперь приведи их сюда, и поскорее.

Через несколько мгновений все уже собрались в вагоне. Флик объяснила им свой план.

— Если это не сработает, — добавила она, — и меня арестуют, ни в коем случае не стреляйте. На вокзале слишком много полицейских. Если вы начнете перестрелку, то проиграете. В первую очередь — задание. Бросьте меня, уходите с вокзала, перегруппируйтесь в гостинице и двигайтесь дальше. Руби — старшая. Без обсуждений, на это нет времени. — Она повернулась к Кристиану. — Наручники.

Он заколебался.

Флик хотелось крикнуть «Ну давай же, хвастливый трус!», но вместо этого она понизила голос до интимного шепота и произнесла:

— Спасибо, что спасаете мне жизнь… я никогда этого не забуду, Кристиан!

Он вытащил наручники.

— Остальные — идите, — приказала Флик.

Кристиан приковал правую руку Флик к левой руке

Жана-Мари, после чего они сошли с поезда и втроем двинулись по платформе. Кристиан нес чемодан Флик и ее наплечную сумку с автоматическим пистолетом. На КПП была очередь.

— Отойдите в сторону! — громко сказал Жан-Мари. — Пожалуйста, отойдите в сторону, дамы и господа. Дайте пройти. — Как и в Шартре, они направились прямо в начало очереди. Жандармы отдали гестаповцам честь, но не остановились.

Тем не менее командовавший на КПП капитан оторвал взгляд от удостоверения личности, которое в тот момент изучал, и тихо сказал:

— Подождите!

Все трое застыли на месте. Флик понимала, что находится на волосок от смерти.

Капитан пристально посмотрел на нее.

— Это она изображена на плакате.

Кристиан от испуга, казалось, потерял дар речи. Через секунду на вопрос ответил Жан-Мари:

— Да, господин капитан, мы арестовали ее в Шартре.

— Отлично! — сказал капитан. — Но куда вы ее везете?

— Нам приказано доставить ее на авеню Фош, — снова ответил Жан-Мари.

— Вам нужен транспорт?

— Возле вокзала нас ждет полицейская машина.

Капитан кивнул, но не отпустил их, продолжая рассматривать Флик. Ей уже начало казаться, что ее что-то выдает, что в выражении ее лица что-то говорит гестаповцу, что она лишь изображает из себя заключенную.

— Ох уж эти британцы! — наконец сказал он. — Вместо себя они посылают воевать девчонок. — Он недоверчиво покачал головой.

Жан-Мари благоразумно промолчал.

— Идите! — наконец сказал капитан.

Флик с жандармами миновали контрольно-пропускной пункт и вышли на солнечный свет.

Глава 33

Узнав о сообщении от Брайана Стэндиша, Пол Чэнселлор был не просто разгневан — он был в бешенстве.

— Вы меня обманули! — кричал он на Перси Твейта. — Вы специально сделали так, чтобы убрать меня с пути, прежде чем показали его Флик.

— Да, но это казалось лучшим…

— Я здесь командую — вы не имеете права скрывать от меня информацию!

— Я подумал, что вы отменили бы полет.

— Может, и отменил бы — может, я должен был его отменить!

— Но вы бы сделали это из любви к Флик, а не потому, что это было правильно с точки зрения интересов операции.

Здесь он коснулся больного места Пола, поскольку тот скомпрометировал себя как руководитель, переспав с одной из своих подчиненных. Это взбесило его еще больше, но Полу все-таки пришлось сдержать свой гнев.

Они не могли связаться с самолетом, так как полеты над вражеской территорией проходили в режиме радиомолчания, поэтому двое мужчин простояли на аэродроме всю ночь — курили, ходили взад-вперед и тревожились о женщине, которую оба, хоть и по-разному, любили. У Пола в кармане рубашки лежала деревянная французская зубная щетка, которой они с Флик оба пользовались в пятницу утром, после того как вместе провели ночь. Пол не был суеверен, но все время дотрагивался до этой щетки так, словно дотрагивался до Флик, убеждаясь, что с ней все в порядке.

Когда самолет вернулся и пилот рассказал, что Флик заподозрила неладное в Шатель и в конце концов высадилась около Шартра, Пол почувствовал такое облегчение, что едва не расплакался.

Несколько минут спустя Перси позвонили из штаб-квартиры УСО в Лондоне и сообщили, что Брайан Стэндиш желает знать, что случилось. Пол решил ответить, направив ему текст, составленный Флик и привезенный домой ее пилотом. Если Брайан все еще на свободе, он узнает, что Галки приземлились и позднее вступят с ним в контакт, но больше не получит никакой информации, так как он может находиться в руках гестапо.

Тем не менее никто с уверенностью не мог сказать, что именно там произошло. Такая неопределенность была для Пола невыносима. Не важно, каким путем, но Флик все равно отправится в Реймс, и он должен знать, не направляется ли она в ловушку гестапо. Наверняка есть способ проверить, действительно ли Брайан это передает.

Проверочные коды в его сигналах были верны — Перси проверил не один раз. Тем не менее гестапо о них знало и вполне могло вырвать их у Брайана под пыткой. Есть более тонкие методы проверки, сказал Перси, но тут все зависит от девушек на приемной радиостанции. И Пол решил отправиться туда.

Сначала Перси этому сопротивлялся. Оперативникам нельзя появляться в подразделениях связи, говорил он, — это может нарушить работу, от которой зависят сотни нелегалов. Пол проигнорировал его предупреждения. После этого начальник станции заявил, что будет рад, если Пол навестит его, скажем, через две-три недели. «Нет, — сказал Пол, — я имел в виду два-три часа». Он вежливо, но твердо настаивал, в качестве последнего средства угрожая гневом Монти. И все-таки попал в Грендон Андервуд.

В детстве Пол учился в воскресной школе, где столкнулся с одной теологической проблемой. Он обратил внимание на то, в Арлингтоне, штат Виргиния, где Пол проживал с родителями, большинство детей его возраста ложится спать в одно и то же время, в семь тридцать. Это означало, что они молятся одновременно. Когда к небу возносится столько голосов, как же Господь услышит то, что говорит именно он, Пол? Ответ пастора, что Господь все может, его не удовлетворил. Маленький Пол понимал, что это уловка. Этот вопрос беспокоил его много лет.

Если бы он тогда увидел Грендон Андервуд, он бы все понял.

Подобно Господу Богу, Управление специальных операций должно было выслушивать бесчисленное множество сообщений, и часто случалось так, что десятки из них приходили одновременно. Подобно девятилетним арлингтонцам, в половину восьмого вечера становившимся на колени возле своих кроватей, нелегалы в своих тайных убежищах одновременно выстукивали морзянку, и УСО их всех слышало.

Грендон Андвервуд представлял собой еще одно большое поместье, оставленное владельцами и занятое военными. Официально это называлось станцией 53а и представляло собой пост радиоперехвата. На больших пространствах радиоантенны группировались в громадные арки, напоминающие уши Бога, которые прислушивались ко всем сообщениям, поступающим как из норвежской Арктики, так и с пыльного юга Испании. Четыре сотни радистов и шифровальщиков, в основном молодых женщин из КМСП, работали в большом доме и жили в ниссеновских бараках, поспешно возведенных неподалеку.

Пола везде сопровождала начальница смены Джин Бевинс, плотная женщина в очках. Сначала ее ужасало посещение столь важной шишки, представлявшей самого Монти, но Пол улыбался, говорил вежливо, и вскоре она успокоилась. Она провела его в помещение для радиопередач, где рядами сидели около сотни девушек в наушниках, с блокнотами и карандашами. На большой доске были указаны псевдонимы с запланированным временем передачи — известные как «графы» (это слово произносилось на американский манер) — и частоты, которые они должны были использовать. Здесь царила атмосфера предельного напряжения, слышался лишь стук морзянки, когда оператор сообщала, что принимаемый сигнал четкий и ясный.

Джин представила Пола Люси Бриггс, красивой блондинке с йоркширским акцентом — таким сильным, что он понимал ее лишь с трудом.

— Вертолет? — сказала она. — Ну да, я знаю Вертолета — это новенький. Время передачи двадцать ноль-ноль, время приема — двадцать три ноль-ноль. До сих пор не было никаких проблем.

Она не произносила звук «х». Как только Пол это понял, ему сразу стало легче ее понимать.

— Что вы имеете в виду? — спросил он. — С какими проблемами вы обычно сталкиваетесь?

— Ну, некоторые из них неправильно настраивают передатчик, и приходится искать частоту. Потом сигнал может быть слабый, так что плохо слышны буквы и можно принять тире за точки — например, буква «б» очень похожа на «д». Ну и тембр у этих портативных раций всегда плохой, так как они слишком маленькие.

— Вы можете опознать его «почерк»?

Она задумалась.

— Он сделал всего три передачи. В среду он немного нервничал, возможно, потому, что это была его первая передача, но потом темп стал ровным, словно он знал, что у него много времени. Я была довольна — я подумала, что он чувствует себя в безопасности. Знаете, мы ведь за них тревожимся. Мы сидим здесь в тепле и уюте, а они где-то за линией фронта играют в кошки-мышки с треклятым гестапо.

— А вторая передача?

— Это было в четверг, он спешил. Когда они спешат, бывает трудно разобрать, что они имеют в виду — то ли это две точки подряд, то ли короткое тире. Откуда бы он ни передавал, он хочет побыстрее оттуда выбраться.

— А потом?

— В пятницу он ничего не передавал. Но меня это не беспокоило. Они выходят в эфир лишь тогда, когда это и вправду необходимо, — это ведь слишком опасно. Потом он вышел в эфир в воскресенье утром, как раз перед рассветом. Это было экстренное сообщение, но он не паниковал. Собственно, я тогда подумала про себя, что уже успел набить руку. Знаете, сигнал был сильным, ритм ровным, все буквы четкими.

— Может, в тот раз передатчик использовал кто-то другой?

Она снова задумалась.

— Было похоже на него… но пожалуй, что да — это мог быть кто-то другой. А если это был немец, который выдавал себя за него, то все должно было быть четко и ясно — почему бы и нет, ведь им нечего было бояться.

Пол чувствовал себя так, словно пробирается через болото. На каждый заданный вопрос он получал два разных ответа, ему же хотелось чего-то определенного. Каждый раз, когда он думал о том, что может потерять Флик, которая меньше недели назад появилась в его жизни, словно дар богов, ему приходилось подавлять охватывавшую его панику.

На время исчезнувшая Джин теперь вернулась, держа в пухлой руке пачку бумаги.

— Я принесла расшифровку трех сигналов, полученных от Вертолета, — сказала она. Полу импонировала ее спокойная деловитость.

Он посмотрел на первый листок.

ПОЗЫВНОЙ ВЕРТ (ВЕРТОЛЕТ)

ИДЕНТИФИКАТОР ПРИСУТСТВУЕТ

30 МАЯ 1944

В РАДИОГРАММЕ ГОВОРИТСЯ:

ПРИБЫЛ БЛАГОПОЛУЧНО ТОЧКА ЯВКА В КРИПТЕ ПРОВАЛЕНА ТОЧКА БЫЛ ЗАДЕРЖАН ГГЕСТАПО НО СБЕЖАЛ ТОЧКА СЛЕДУЮЩАЯ ВСТРЕЧА В КАФЕ ДЕ ЛА ГАР КОНЕЦ

— Он пишет не слишком неграмотно, — прокомментировал Пол.

— Дело не в его грамотности, — сказала Джин. — Они всегда ошибаются с азбукой Морзе. Мы заставляем шифровальщиков оставлять ошибки, а не исправлять их, так как они могут иметь какое-то значение.

Вторая радиограмма Брайана, где говорилось о состоянии ячейки «Белянже», была значительно длиннее:

ПОЗЫВНОЙ ВЕРТ (ВЕРТОЛЕТ)

ИДЕНТИФИКАТОР ПРИСУТСТВУЕТ

31 МАЯ 1944

В РАДИОГРАММЕ ГОВОРИТСЯ:

АКТИВНХ АГЕНТОВ ПЯТЬ А ИМЕННО ТОЧКА МОНЕ КОТОРЫЙ РАНЕН ТОЧКА ГРАФИНЯ ОК ТОЧКА КОНЬ ИНГДА ПОМОГАЕТ ТОЧКА БУРЖУАЗИЯ ВСЕ ЕЩЕ НА МЕСТЕ ТОЧКА ПЛЮС МОЙ СПАСИТЕЛЬ ПСЕВДОНИМ ШАРАНТОН ТОЧКА

Пол поднял взгляд.

— Здесь гораздо хуже.

— Я же говорила вам, что во второй раз он спешил, — сказала Люси.

Вторая радиограмма на этом не кончалась, в основном следовало детальное описание инцидента в соборе. Пол перешел к третьей:

ПОЗЫВНОЙ ВЕРТ (ВЕРТОЛЕТ)

ИДЕНТИФИКАТОР ПРИСУТСТВУЕТ

2 ИЮНЯ 1944

В РАДИОГРАММЕ ГОВОРИТСЯ:

ЧТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА ВОПРОСИТЕЛЬНЫЙ ЗНАК ПРИШЛИТЕ ИНСТРУКЦИИ ОТВЕЧАЙТЕ НЕМЕДЛЕНО ПРИЕМ

— Он совершенствуется, — заметил Пол. — Всего одна ошибка.

— Я подумала, что в субботу он был спокойнее, — сказала Люси.

— Или это, или передавал кто-то другой. — Внезапно Пол решил, что нашел способ проверить, работает ли на передатчике сам Брайан или выдающий себя за него гестаповец. Если это сработает, то по крайней мере внесет в дело ясность. — Люси, вы когда-нибудь делаете ошибки при передаче?

— Вряд ли. — Она с беспокойством посмотрела на свою начальницу. — Если новая девушка проявит беспечность, оперативник сразу поднимет страшную бучу. И вполне справедливо. Никаких ошибок быть не должно — у них и без того хватает проблем.

Пол повернулся к Джин.

— Если я составлю сообщение, вы можете его в точности зашифровать? Это своего рода тест.

— Конечно.

Он посмотрел на часы. Было семь тридцать вечера.

— Он должен выйти в эфир в восемь. Сможете сразу отправить ему сообщение?

— Да, — сказала начальница. — Когда он выйдет на связь, мы просто велим ему оставаться на связи, чтобы принять чрезвычайное сообщение сразу после передачи.

Пол присел, немного подумал и написал в блокноте:

СООБЩИТЕ СКОЛЬКО У ВАС ОРУЖИЯ СКОЛКО АВТОМАТОВ СКОКО СТЭНОВ ТАКЖЕ БОЕПРИПАСОВ СКОЛЬ ПАТРОНОВ ПЛЮС ГРАНАТ ОТВЕЧАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО

Он немного подумал. Это был неразумный запрос, составленный в высокомерном тоне, причем небрежно зашифрованный и переданный. Он показал его Джин. Она нахмурилась.

— Это ужасное сообщение. Мне было бы за него стыдно.

— Как вы думаете, какова бы была реакция агента?

Она сухо засмеялась.

— Он послал бы гневный ответ с несколькими бранными словами.

— Пожалуйста, в точности его зашифруйте и отправьте Вертолету.

— Ну, если вам так нужно… — с беспокойством сказала она.

— Да, пожалуйста.

— Как скажете. — Она унесла листок.

Пол отправился на поиски еды. Как и сама станция, столовая работала двадцать четыре часа в сутки, но кофе был безвкусный, а есть было нечего, кроме черствых сандвичей и высохших пирожных.

Через несколько минут после восьми в столовую вошла начальница.

— Вертолет вышел на связь и сообщил, что пока ничего не получил от Пантеры. Сейчас мы передаем ему чрезвычайное сообщение.

— Спасибо. — Брайану — или гестаповцу — теперь понадобится не меньше часа, чтобы расшифровать сообщение, составить ответ, зашифровать его и отправить. Пол посмотрел на тарелку, думая о том, как у британцев хватает смелости называть это сандвичем — два куска белого хлеба, провонявшего маргарином, и тонкий ломтик ветчины.

И никакой горчицы.

Глава 34

Парижский квартал красных фонарей с его узкими и грязными улицами располагался на небольшом холме за улицей де ла Шапель, недалеко от Северного вокзала. В самом его центре находилась «Ла Шарбо», как называли улицу Шарбоньер. На ее северной стороне, подобно мраморной статуе на свалке, располагался монастырь Ла Шапель. Обитель состояла из крошечной церкви и дома, где жили восемь монахинь, посвятивших свою жизнь помощи самым обездоленным из парижан. Они готовили суп для голодающих стариков, отговаривали отчаявшихся женщин от самоубийства, вытаскивали из канавы пьяных моряков и учили детей проституток читать и писать. Рядом с монастырем находился «Отель де ла Шапель».

Гостиница не была в полном смысле слова борделем, так как проститутки там не жили, но когда оставались свободные номера, хозяйка была не прочь сдавать их по часам размалеванным женщинам в дешевых вечерних платьях, прибывавшим туда с тучными французскими дельцами, воровато оглядывающимися немецкими солдатами или наивными юнцами, настолько пьяными, что глаза у них смотрели в разные стороны.

Войдя в гостиницу, Флик почувствовала громадное облегчение. Жандармы высадили ее в километре отсюда. По пути она дважды видела плакаты со своей фотографией. Кристиан дал ей свой носовой платок, красный в белый горошек, и Флик повязала его на голову, чтобы спрятать светлые волосы. Тем не менее она понимала, что если кто-то станет ее разглядывать, то обязательно узнает. Так что ей ничего не оставалось делать, кроме как опустить глаза и скрестить пальцы. Дорога в гостиницу показалась ей самой длинной в ее жизни.

Хозяйка, полная, дружелюбная женщина в розовом халате, из-под которого проглядывал корсет из китового уса, как догадывалась Флик, когда-то была настоящей красавицей. Однажды Флик уже здесь останавливалась, но хозяйка, кажется, ее не запомнила. Флик назвала ее «мадам», но та попросила называть ее Региной. Без лишних вопросов она взяла у Флик деньги и отдала ей ключ от номера.

Флик уже собиралась подняться в номер, когда увидела в окно Диану и Мод, приехавших на странного вида такси — диване на колесах, прицепленном к велосипеду. Инцидент с жандармами их, кажется, не протрезвил, и такого рода транспорт вызывал у них веселый смех.

— Господи, ну и помойка! — сказала Диана, когда они вошли внутрь. — Разве что мы сможем пойти куда-нибудь поесть.

Во время оккупации парижские рестораны продолжали работать, но значительную часть их клиентов неизбежно составляли немецкие офицеры, так что их по возможности следовало избегать.

— Даже не думай об этом! — раздраженно сказала Флик. — Мы заляжем здесь на несколько часов, затем с рассветом отправимся на Восточный вокзал.

Мод с укоризной посмотрела на Диану.

— Ты же обещала отвести меня в «Ритц»!

Флик с трудом сдержала свой гнев.

— В каком мире ты живешь? — прошипела она, обращаясь к Мод.

— Ладно, не волнуйся!

— Никто отсюда не уйдет! Это понятно?

— Да-да.

— Попозже одна из нас выйдет, чтобы купить еды. Мне нужно пока исчезнуть из поля зрения. Диана, сиди здесь и жди остальных, а Мод пусть заселяется в ваш номер. Дайте мне знать, когда кто-то появится.

Поднявшись по лестнице, Флик наткнулась на молодую негритянку в обтягивающем красном платье и заметила, что у нее прямые черные волосы.

— Подожди, — сказала ей Флик. — Ты не продашь мне свой парик?

— Можешь сама купить его за углом, дорогая, — ответила та и смерила ее взглядом, принимая за проститутку-любительницу. — Но если честно, я бы сказала, что тебе нужен не только парик.

— Я спешу.

Девушка сняла парик, обнажив коротко остриженные черные кудри.

— Я не могу без него работать.

Флик достала из жакета тысячефранковую купюру.

— Купи себе другой.

Она взглянула на Флик совсем по-другому, поняв, что для проститутки у нее слишком много денег. Пожав плечами, негритянка взяла деньги и отдала парик.

— Спасибо, — сказала Флик.

Девушка замешкалась, несомненно, думая о том, сколько еще у Флик таких банкнотов.

— Я и с девушками могу, — сказала она и слегка дотронулась до груди Флик.

— Нет, спасибо.

— Может, ты и твой друг…

— Нет.

Девушка посмотрела на тысячефранковую бумажку.

— Ну, пожалуй, сегодня у меня будет выходной. Удачи, дорогая.

— Спасибо, — сказала Флик. — Удача мне нужна.

Найдя свой номер, она поставила чемодан на постель и сняла жакет. Над раковиной виднелось небольшое зеркало. Флик вымыла руки, затем немного постояла, рассматривая свое лицо.

Зачесав за уши свои короткие светлые волосы, она заколола их булавками, потом надела парик и поправила его. Он был немного велик, но и так сойдет. Черные волосы радикально изменили ее внешность. Тем не менее светлые брови выглядели как-то странно. Флик вытащила из косметички карандаш для бровей и подкрасила их. Вот так гораздо лучше. Она не только выглядела как брюнетка, но и смотрелась гораздо привлекательнее, чем та милая девушка в купальном костюме. У нее был тот же прямой нос и тяжелый подбородок, но это напоминало семейное сходство в остальном непохожих друг на друга сестер.

После этого она достала из карманов жакета свои документы и с величайшей осторожностью заретушировала фотографию, с помощью карандаша для бровей нарисовав слабые линии темных волос и узких темных бровей. Закончив работу, она тщательно изучила фотографию. Вряд ли кто-то смог бы предположить, что она подделана, если только не поскрести ее как следует и не смазать карандашные отметки.

Сняв парик, она сбросила туфли и легла на кровать. Она не спала две ночи, так как одну из них занималась любовью с Полом, а вторую провела на металлическом полу бомбардировщика «гудзон». Теперь, закрыв глаза, она в считаные секунды отключилась.

Она проснулась от стука в дверь. К ее удивлению, было уже темно — она проспала несколько часов.

— Кто там? — подойдя к двери, спросила Флик.

— Руби.

Флик впустила ее в номер.

— Все в порядке?

— Не уверена.

Завесив окна, Флик включила свет.

— Что случилось? — спросила она.

— Все пришли. Но я не знаю, где сейчас Диана и Мод. Их нет в номере.

— Где ты искала?

— В кабинете хозяйки, в соседней маленькой церкви, в баре на другой стороне улицы.

— О Боже! — с отчаянием сказала Флик. — Проклятые идиотки — они уехали.

— Куда же они направились?

— Мод хотела побывать в «Ритце».

Руби не могла в это поверить.

— Не могут же они быть такими дурами!

— Мод может.

— Но я думала, что Диана поумнее.

— Диана влюблена, — сказала Флик. — Думаю, она сделает все, что попросит Мод. И она хочет произвести впечатление на свою любовницу, показав ей шикарные места, показав, что она знает все ходы и выходы в мире высшего общества.

— Говорят, любовь слепа.

— В данном случае любовь просто самоубийственна. Я не могу в это поверить — но готова спорить, что я знаю, куда они уехали. Если они погибнут, так им и надо.

— И что же нам делать?

— Поезжай в «Ритц» и увези их оттуда — если уже не слишком поздно.

Флик надела парик.

— Я не могла понять, почему у тебя потемнели брови, — сказала Руби. — Это эффективно — ты совсем на себя не похожа.

— Вот и хорошо. Возьми с собой пистолет.

В вестибюле Регина подала Флик записку. Адрес был написан рукой Дианы. Открыв ее, Флик прочитала:

Мы направляемся в гостиницу получше. Встретим тебя на Восточном вокзале в 5 вечера. Не беспокойся!

Она показала записку Руби, после чего разорвала ее в клочья. Больше всего она злилась на себя. Диану она знала всю жизнь и прекрасно понимала, что она взбалмошна и безответственна. «Зачем я ее взяла?» — спрашивала себя Флик. Потому что других не было — следовал ответ.

Они покинули ночлежку. Флик не хотела пользоваться метро, так как знала, что патрули гестапо стоят на некоторых станциях, а иногда проверки проводят прямо в поездах. Гостиница «Ритц» находилась на Вандомской площади, в получасе быстрой ходьбы от Ла Шарбо. Солнце уже закатилось, на город быстро спускалась ночь. Нужно следить за временем — в одиннадцать часов начинается комендантский час.

Флик гадала, сколько времени понадобится персоналу «Ритца», чтобы позвонить в гестапо и сообщить насчет Дианы и Мод. Там ведь сразу поймут, что с ними что-то не так. По документам они секретарши из Реймса — так что же эти женщины делают в «Ритце»? По стандартам оккупированной Франции они одеты достаточно прилично, но они явно непохожи на типичных клиентов «Ритца» — жен дипломатов из нейтральных стран, подружек дельцов «черного рынка» или любовниц немецких офицеров. Управляющий гостиницей может ничего не сделать, особенно если он настроен против нацистов, но у гестапо есть осведомители во всех крупных гостиницах и ресторанах города, которым как раз и платят за то, чтобы они сообщали о посетителях, рассказывающих неправдоподобные истории. Такого рода подробности вколачивали в головы курсантам во время обучения в УСО — но этот курс обычно длился три месяца, а Диане и Мод было отведено всего два дня.

Флик ускорила шаг.

Глава 35

Дитер страшно устал. За полдня распечатать и распространить тысячу плакатов — для решения этой задачи ему пришлось использовать весь свой запас убеждений и угроз. Там, где это было возможно, он проявлял терпение и настойчивость, там, где это было необходимо, — впадал в дикую ярость. Кроме того, предыдущую ночь он вообще не спал. Нервы были расшатаны, голова болела.

Но когда Дитер вошел в большое многоквартирное здание на Порте де ля Муэтт,[443] выходящее окнами на Булонский лес, его охватило чувство спокойствия. Работа, которую он выполнял для Роммеля, требовала частых поездок по Северной Франции, так что ему нужна была база в Париже, но чтобы получить квартиру именно здесь, пришлось затратить много денег и угроз. Но дело того стоило. Ему нравились темные панели из красного дерева, тяжелые шторы, высокие потолки, изготовленные в восемнадцатом веке серебряные столовые приборы. Он расхаживал по прохладной, полутемной квартире, снова восхищаясь своими сокровищами — маленькой скульптурой Родена, изображающей руку, пастелью Дега, изображающей балерину, надевающую пуанты, первым изданием «Графа Монте-Кристо». Усевшись за кабинетный рояль «Стейнвей», он сыграл медленную версию песни «Я не веду себя плохо»:[444]

Не с кем поговорить, я совсем один…

До войны эта квартира и большая часть мебели принадлежали одному инженеру из Лиона, который сделал состояние на производстве электротехники, пылесосов, радиоприемников и дверных звонков. Дитер узнал это от соседки — богатой вдовы одного из лидеров французских фашистов в 30-е годы. Инженер был вульгарным типом, говорила она, он нанимал людей для того, чтобы они выбирали ему обои и антиквариат. Красивые вещи были нужны ему только для того, чтобы произвести впечатление на друзей жены. Потом он уехал в Америку, где все вульгарно, говорила вдова, довольная тем, что теперь в этой квартире проживает жилец, который ее действительно ценит.

Дитер снял пиджак и рубашку и смыл парижскую грязь с лица и шеи. После этого он надел чистую рубашку, вставил золотые запонки в отложные манжеты и выбрал серый с серебром галстук. Завязывая его, он включил радио. Из Италии поступали плохие новости. Диктор сообщал, что немцы ведут ожесточенные арьергардные бои. Из этого Дитер заключил, что в ближайшие несколько дней Рим падет.

Но Италия — это не Франция.

Теперь ему придется ждать, пока кто-нибудь не обнаружит Фелисити Клэре. Разумеется, он не мог утверждать, что она обязательно проедет через Париж, но после Реймса это был второй по вероятности город, где она могла появиться. В любом случае ему больше ничего не оставалось делать. Дитер жалел, что нельзя было забрать с собой Стефанию из Реймса, но ей следовало оставаться в доме на рю дю Буа — была вероятность, что кто-то еще из агентов союзников приземлится и найдет дорогу к ее двери. Нужно аккуратно затянуть их в свою сеть. Дитер распорядился, чтобы Мишеля и доктора Буле не пытали в его отсутствие — он еще может найти для них применение.

В ящике со льдом стояла бутылка шампанского «Дом Периньон». Открыв бутылку, он наполнил хрустальный фужер. После этого с ощущением, что жизнь хороша, он сел за стол и принялся читать почту.

Там было письмо от его жены Вальтрауд.

Мой горячо любимый Дитер, мне так жаль, что в твой сороковой день рождения мы не будем вместе.

Дитер и забыл о своем дне рождения. Посмотрев на настольные часы «Картье», он увидел дату — 3 июня. Сегодня ему исполнилось сорок лет. Чтобы это отметить, он налил еще один бокал шампанского.

В конверте было еще два послания. Его семилетняя дочь Маргарет, которую все звали Маузи, нарисовала его в форме, стоящего возле Эйфелевой башни. На рисунке он был выше башни — так дети преувеличивают роль своих отцов. Десятилетний сын Руди написал вполне взрослое письмо, старательно выводя темно-синими чернилами закругленные буквы:

Мой дорогой папа!

Я хорошо успеваю в школе, хотя класс доктора Рихтера разбомбили. К счастью, это произошло ночью, и в школе никого не было.

Дитер закрыл глаза от боли — он не мог вынести мысли о том, что на город, где живут его дети, падают бомбы. Он проклинал убийц из британских ВВС, хотя прекрасно знал, что немецкие бомбы в это время падают на британских школьников.

Он посмотрел на стоявший на столе телефон, подумав о том, что надо попытаться позвонить домой. Пробиться было нелегко — французская телефонная система перегружена, причем военные заказы обладали приоритетом, так что можно было часами дожидаться, пока выполнят ваш личный заказ. Он все же решил попробовать, внезапно почувствовав острое желание услышать голоса своих детей и убедиться, что они еще живы.

Он протянул руку к трубке, но прежде чем он успел ее коснуться, прозвучал звонок. Он снял трубку.

— Майор Франк слушает.

— Это лейтенант Гессе.

У Дитера зачастил пульс.

— Нашли Фелисити Клэре?

— Нет. Но есть кое-что весьма интересное.

Глава 36

Как-то раз Флик уже бывала в «Ритце» — еще до войны, когда она была студенткой. Вместе с подружкой они накрасились, надели шляпы и прошли внутрь с таким видом, словно делали это каждый день. Сначала они прошлись по внутренней торговой галерее гостиницы, похохатывая над абсурдными ценами на шарфы, авторучки и духи. Потом они уселись в вестибюле, делая вид, будто кого-то ждут, и критиковали наряды женщин, пришедших туда на чай. Сами они не посмели заказать даже стакан воды. В те дни Флик экономила последние копейки на дешевые места в «Комеди франсэз».

Как она слышала, даже во время оккупации владельцы гостиницы пытались вести дела почти как обычно, пусть даже часть номеров была постоянно занята высокопоставленными нацистами. Сегодня у Флик не было перчаток и чулок, но она напудрила лицо и лихо заломила берет; оставалось лишь надеяться, что некоторые из клиентов военного времени также вынуждены идти на подобные компромиссы.

Возле гостиницы на Вандомской площади выстроились в ряд серые военные автомашины и черные лимузины. На фасаде здания горделиво развевались на ветру алые нацистские знамена. Швейцар в цилиндре и красных брюках с сомнением посмотрел на Флик и Руби.

— Вам нельзя войти, — сказал он.

Флик была в светло-голубом костюме, здорово помятом, Руби — в темно-синем платье и мужском плаще. Одеты они были не для «Ритца». Флик попыталась изобразить надменную француженку, беседующую с раздражающим ее лицом низкого звания.

— А в чем дело? — высоко задрав нос, спросила она.

— Этот вход предназначен только для высших военных чинов, мадам. Даже немецкие полковники не могут здесь пройти. Вы должны пройти за угол на рю Камбон и войти через заднюю дверь.

— Как скажете, — с усталой вежливостью ответила Флик, но, по правде говоря, она была довольна, что он не сказал им, что они плохо одеты. Быстро обогнув здание, они нашли там задний вход.

Вестибюль был ярко освещен, бары по обеим сторонам полны людей в вечерних туалетах или в форме. В гуле голосов слышались не столько французские носовые гласные, сколько щелканье и урчание немецких слов. Флик сразу почувствовала себя так, словно попала во вражеское логово.

Она подошла к стойке. Консьерж в пальто с медными пуговицами посмотрел на нее сверху вниз. Решив, что она не немка или богатая француженка, он холодно спросил:

— В чем дело?

— Проверьте, у себя ли в номере мадемуазель Легран, — властно сказала Флик, предположив, что Диана должна использовать фальшивое имя, которое значится в ее документах — Симона Легран. — Мне назначено.

Он смягчился.

— Что передать — кто ее спрашивает?

— Мадам Мартиньи. Я ее сотрудница.

— Хорошо. Собственно, мадемуазель сейчас находится в заднем обеденном зале со своей спутницей. Вероятно, вам следует поговорить со старшим официантом.

Пройдя через вестибюль, Флик и Руби вошли в ресторан, в котором все говорило о красивой жизни: белоснежные скатерти, столовое серебро, свечи и официанты в черном, скользящие по залу с подносами с едой. Глядя на все это, никто бы и не догадался, что половина Парижа сейчас страдает от голода. Флик чувствовала запах настоящего кофе.

Остановившись на пороге, она сразу увидела Диану и Мод, которые сидели за небольшим столом в дальнем конце зала. Как раз в этот момент Диана достала бутылку вина из стоявшего на столе сверкающего ведерка и налила по бокалу себе и Мод. Флик готова была ее задушить.

Она повернулась, чтобы пройти к столику, но на ее пути встал старший официант.

— Да, мадам? — сказал он, выразительно глядя на ее дешевый костюм.

— Добрый вечер, — сказала она. — Мне нужно поговорить вон с той дамой.

Он не сдвинулся с места. Этого маленького человечка было невозможно запугать.

— Может, я передам ей сообщение?

— Боюсь, что нет, это чересчур личное.

— Тогда я передам ей, что вы здесь. Как вас зовут?

Флик со злостью взглянула на Диану, но та не смотрела в ее сторону.

— Меня зовут мадам Мартиньи, — сдавшись, сказала Флик. — Передайте ей, что мне нужно срочно с ней переговорить.

— Хорошо. Соблаговолите подождать здесь.

Флик в отчаянии заскрежетала зубами. Ее переполняло желание броситься вслед за старшим официантом. Тут она заметила, что на нее пристально смотрит сидящий за соседним столом молодой человек в форме майора СС. Встретившись с ним взглядом, она отвела глаза и почувствовала, как к горлу поднимается страх. Может, это всего лишь праздный интерес к ее стычке со старшим официантом? Или он пытается вспомнить, где видел ее раньше, пока еще не замечая связи с плакатом? Или он просто находит ее привлекательной? В любом случае, решила Флик, было бы опасно проявлять активность.

Каждую секунду ей грозила опасность. Флик с трудом подавляла желание повернуться и убежать.

Переговорив с Дианой, старший официант повернулся и поманил Флик.

— Тебе лучше остаться здесь — подходить вдвоем будет слишком подозрительно, — сказала Флик Руби и быстро прошла к столику Дианы.

Ни Диана, ни Мод не выглядят виноватыми, со злостью подумала Флик. Мод была как будто вполне довольна собой, у Дианы был высокомерный вид. Опершись руками о край стола, Флик наклонилась вперед и тихо сказала: — Это чрезвычайно опасно. Сейчас же вставайте и пойдем со мной. Заплатим на выходе.

Она старалась говорить как можно убедительнее, но они пребывали в мире фантазий.

— Будь благоразумна, Флик, — сказала Диана.

Флик это взбесило. Как можно быть такой высокомерной идиоткой?

— Вот глупая корова! — сказала она. — Ты что, не понимаешь, что тебя убьют?

Она сразу же поняла, что прибегать к оскорблениям не стоило.

— Это моя жизнь, — с видом превосходства заявила Диана. — Я готова взять на себя этот риск…

— Ты также ставишь под угрозу нас и всю операцию. Сейчас же вставай!

— Послушай… — За спиной Флик послышался какой-то шум. Диана замолчала и посмотрела туда.

Флик быстро обернулась и ахнула.

У входа стоял хорошо одетый немецкий офицер, которого она видела на площади в Сан-Сесиль. Флик сразу его узнала — высокая фигура в элегантном темном костюме с белым платком в нагрудном кармане.

Она быстро повернулась к нему спиной, молясь о том, чтобы он ее не заметил. Сердце учащенно билось. Оставался неплохой шанс на то, что в темном парике он с первого взгляда ее не узнает.

Флик вспомнила, как его зовут — Дитер Франк. Его фотография была в папках Перси Твейта. Он бывший полицейский детектив. Флик вспомнила примечание на обороте его фотографии: «Один из лучших офицеров в разведывательном аппарате Роммеля, считается крупным специалистом по ведению допросов и беспощадным садистом».

Второй раз за неделю она была достаточно близко, чтобы его застрелить.

Флик не верила в совпадения. На то, что он оказался здесь одновременно с ней, явно была какая-то причина.

Скоро она выяснила, что это за причина. Снова оглянувшись, она увидела, как он быстро идет к ней через зал вместе с четырьмя гестаповцами. Старший официант следовал за ними с выражением ужаса на лице.

Отвернувшись, Флик двинулась к выходу.

Франк прошел прямо к столику Дианы.

Вокруг все внезапно стихло — клиенты замолчали на полуслове, официанты перестали накладывать овощи, сомелье замер на месте с графином кларета в руках.

Флик уже подошла к дверям, где стояла Руби.

— Он собирается их арестовать, — прошептала та. Ее рука потянулась к пистолету.

Флик снова поймала на себе взгляд эсэсовского майора.

— Оставь пушку в кармане, — пробормотала она. — Мы ничего не сможем сделать. Мы можем убрать его и четверых гестаповцев, но мы окружены немецкими офицерами. Даже если мы убьем всех пятерых, остальные нас уничтожат.

Франк о чем-то спрашивал Диану и Мод. Флик не могла разобрать слов. Диана говорила с высокомерным безразличием — как всегда, когда она была не права, Мод ударилась в слезы.

Видимо, Франк спросил у них документы, так как женщины одновременно потянулись к своим сумочкам, стоявшим на полу возле стульев. Франк переместился так, чтобы быть сбоку от Дианы и чуть-чуть сзади, заглядывая ей через плечо, и Флик внезапно поняла, что будет дальше.

Мод достала свои документы, а вот Диана вытащила пистолет. Раздался выстрел, один из одетых в форму гестаповцев сложился пополам и упал. Ресторан взорвался. Женщины завизжали, мужчины бросились на пол. Раздался второй выстрел, вскрикнул еще один гестаповец. Некоторые из посетителей бросились к выходу.

Рука Дианы дернулась в сторону третьего гестаповца. Флик внезапно вспомнила одну сцену: Диана в лесу Сомерсхольма сидит и курит сигарету в окружении мертвых кроликов. Она вспомнила те слова, что сказала тогда Диане: «Ты убийца». И оказалась права.

Но третий выстрел Диане сделать не удалось.

Сохраняя хладнокровие, Дитер Франк обеими руками схватил Диану за руку и ударил ею по краю стола. Она вскрикнула от боли и выронила пистолет. Дитер стащил ее со стула, швырнул лицом вниз на ковер и обоими коленями надавил на поясницу. Завернув ей руки за спину, он надел на Диану наручники, игнорируя стоны, которые она издавала, когда дергал за раненую руку. После этого он встал.

— Уходим отсюда, — сказала Флик, обращаясь к Руби.

В дверях скопилась толпа, охваченные паникой мужчины и женщины стремились все сразу выбраться наружу. Но прежде чем Флик успела сдвинуться с места, молодой эсэсовский майор, который все время пристально на нее смотрел, вскочил на ноги и схватил ее за руку.

— Минуточку! — сказал он по-французски.

Флик охватила паника.

— Отпустите меня!

Он обхватил ее еще крепче.

— Мне кажется, вы знаете этих женщин, — сказал он.

— Нет, не знаю! — Флик попыталась вырваться.

Он обхватил ее за спину.

— Вам лучше остаться здесь и ответить на несколько вопросов.

Раздался еще один выстрел. Женщины закричали, но никто не видел, откуда стреляли. Лицо эсэсовского офицера исказилось от боли. Когда он рухнул на пол, Флик увидела за ним Руби, убирающую пистолет обратно в карман плаща.

Безжалостно работая локтями, они проложили себе дорогу через толпу и вырвались в вестибюль. Все вокруг бежали, так что они не привлекли к себе внимания.

На рю Камбон вдоль тротуара стояли легковые машины, некоторые из них с шоферами, но большинство водителей устремилось к гостинице, чтобы узнать, что происходит. Флик выбрала черный седан «мерседес-203» с запасным колесом на подножке. Она заглянула в салон — ключи были на месте.

— Садись! — крикнула она Руби. Усевшись за руль, она нажала автоматический стартер. Громадный двигатель с урчанием ожил. Она включила первую передачу, резко повернула руль и помчалась прочь от «Ритца». Машина была тяжелая и неповоротливая, но устойчивая — на большой скорости она завернула за угол словно поезд.

Отъехав несколько кварталов, Флик попыталась оценить свое положение. Она потеряла треть группы, включая лучшего стрелка. Подумав о том, не следует ли прекратить операцию, она сразу решила, что нужно продолжать. Возникнет некоторая неувязка — придется объяснять, почему вместо обычных шести в шато придут лишь четыре уборщицы, но она сможет придумать какое-то объяснение. Это означало, что их могут расспросить более тщательно, но она готова пойти на такой риск.

Она бросила машину на улице де ла Шапель. Сейчас они с Руби избавились от непосредственной угрозы. Они быстро пошли к ночлежке. Разыскав Джелли и Грету, Руби привела их в номер Флик, которая рассказала им, что произошло.

— Диану и Мод немедленно допросят, — сказала она. — Дитер Франк — способный и беспощадный следователь, так что мы должны предположить, что они расскажут ему все, что знают — включая адрес этой гостиницы. Это означает, что гестапо может оказаться здесь в любой момент. Мы должны уходить прямо сейчас.

Джелли заплакала.

— Бедная Мод! — сказала она. — Пусть она была глупой коровой, но не заслужила, чтобы ее пытали.

Грета отнеслась к делу более практично:

— Куда мы теперь направимся?

— Мы укроемся в монастыре рядом с ночлежкой. Они всех принимают. Я уже прятала здесь бежавших пленных. Они позволят нам остаться до рассвета.

— И что потом?

— Мы отправимся на вокзал, как и планировалось. Диана сообщит Дитеру Франку наши реальные имена, псевдонимы и вымышленные фамилии. Он объявит в розыск всех, кто ездит под нашими кличками. К счастью, у меня есть запасной комплект документов — с теми же фотографиями, но на другие имена. У гестапо нет фотографий на вас трех, а я сменила внешность, так что на КПП нас не смогут узнать. Тем не менее на всякий случай мы не направимся на вокзал с первыми лучами солнца — мы подождем до десяти часов, когда там будет много народа.

— Диана также расскажет им, какое задание мы должны выполнить, — сказала Руби.

— Она скажет им, что мы собираемся взорвать железнодорожный туннель в Марле. К счастью, наше реальное задание совсем другое. Я рассказала вам всего лишь легенду — для прикрытия.

— Флик, ты все предусмотрела! — с восхищением сказала Джелли.

— Да, — сурово сказала Флик. — Вот почему я до сих пор жива.

Глава 37

Пол уже больше часа сидел в ужасной столовой Грендон Анвдервуда и с беспокойством думал о Флик. Он начинал верить, что Брайан Стэндиш скомпрометирован. Инцидент в кафедральном соборе, тот факт, что Шатель оказалась в полной темноте, и неестественная правильность третьей радиограммы — все это укладывалось в одну схему.

По первоначальному плану Флик должен был встретить в Шатель комитет по приему, состоящий из Мишеля и остатков ячейки «Белянже». Мишель должен был на несколько часов их спрятать, а затем организовать транспорт в Сан-Сесиль. После того как они проникнут в шато и взорвут телефонный узел, он должен был доставить их обратно в Шатель, к самолету. Теперь все изменилось, но Флик по прибытии в Реймс все равно будет нуждаться в транспорте и укрытии, и она будет полагаться в этом на помощь ячейки «Белянже». Но если Брайан скомпрометирован, осталось ли что-нибудь от этой ячейки? Существует ли безопасная явочная квартира? Не находится ли и Мишель в руках гестапо?

В столовую наконец вошла Люси Бриггс.

— Джин просила меня сообщить вам, что ответ Вертолета сейчас расшифровывают. Хотите пойти со мной?

Он последовал за ней в крошечную комнату, служившую кабинетом Джин Бевинс, — как решил Пол, раньше здесь хранилась обувь. Джин держала в руке лист бумаги.

— Я не могу этого понять, — раздраженно сказала она.

Пол быстро пробежал глазами листок.

ПОЗЫВНОЙ ВЕРТ (ВЕРТОЛЕТ)

ИДЕНТИФИКАТОР ПРИСУТСТВУЕТ

3 ИЮНЯ 1944

В РАДИОГРАММЕ ГОВОРИТСЯ:

ДВА СТЭНА С ШЕСТЬЮ МАГАЗИНАМИ НА КАЖДЫЙ ТОЧКА ОДНА ВИНТОВКА ЛИ ЭНФЕЛЬД С ДЕСЯТЬЮ ОБОЙМАМИ ТОЧКА ШЕСТЬ АВТОМАТИЧЕСКИХ КОЛЬТОВ ПРИМЕРНО С СОТНЕЙ ПАТРОНОВ ТОЧКА ГРАНАТ НЕТ КОНЕЦ

Пол смотрел на расшифровку в смятении, словно желая, чтобы эти слова трансформировались во что-то менее ужасное, но, разумеется, они оставались теми же самыми.

— Я ожидала, что он придет в бешенство, — сказала Джин. — А он вообще не жалуется, просто любезно отвечает на ваши вопросы.

— Именно так, — сказал Пол. — И все потому, что это не он. — Это сообщение отправил не затюканный оперативник, которому начальство вздумало послать какой-то безумный запрос. Ответ был составлен офицером гестапо, изо всех сил стремящимся сохранить видимость полного спокойствия. Единственной ошибкой было слово «Энфельд» вместо «Энфилд», но даже это предполагало, что составитель — немец, так как в немецком языке слово «фельд» соответствует английскому «филд».[445]

Больше никаких сомнений не было — Флик грозила серьезная опасность.

Пол помассировал виски правой рукой. Оставалось только одно. Операция на грани провала, и он должен ее спасти — и спасти Флик.

Он посмотрел на Джин и поймал ее взгляд, выражавший сострадание.

— Можно от вас позвонить? — спросил он.

— Конечно.

Он набрал Бейкер-стрит. Перси был на месте.

— Это Пол. Я убежден, что Брайана схватили. На его рации работает гестапо.

Джин Бевинс тихо ахнула.

— Вот черт! — сказал Перси. — А без рации мы никак не сможем предупредить Флик.

— Нет, сможем, — сказал Пол.

— Как?

— Организуйте мне самолет. Я отправляюсь в Реймс — сегодня ночью.

День восьмой