ебе в «фирму». Сам он был страшно этим горд, зато Дорин лезла на стену от злости.
С тех пор она возненавидела Тони Кокса. И Тони прекрасно знал, какие чувства она питает к нему. Он побывал у них в гостях (всего однажды) и ел хрустящие хлопья, обсуждая с Уилли какой-то боксерский поединок, как вдруг поднял на Дорин взгляд и спросил:
— Что ты так против меня окрысилась, милочка?
Уилли сразу забеспокоился:
— Только не горячись, Тон.
Дорин гордо вскинула голову и заявила:
— Ты — плохой человек. Бандит.
Тони лишь рассмеялся, открыв рот и показав полупережеванные хлопья. А потом сказал:
— Так ведь и твой муженек такой же. Или ты не догадывалась?
И они продолжили разговор о боксе.
Дорин никогда не умела сразу сообразить, как одной фразой осадить умника вроде Тони, и потому промолчала. Хотя ее отношение к Тони, ее мнение о чем-либо вообще ничего не значили, ни на что не влияли. Уилли даже в голову не приходило, что ее плохое отношение к кому-то из его подельников могло служить достаточной причиной никогда не приглашать такого человека к себе в гости. Это был дом Уилли, хотя арендную плату вносила Дорин из своего более чем скромного заработка распространительницы каталогов товаров с доставкой по почте.
Вот и сегодня Уилли отправился на дело, затеянное Тони Коксом.
Дорин нашептала это жена Джэко. Сам Уилли ни словом не обмолвился. И если Уилли умрет, подумала она, богом клянусь, я доберусь до Тони Кокса. Господи, только бы он выкарабкался…
Дверь открылась, и показалась голова медсестры.
— Теперь входите, пожалуйста.
Дорин вошла первой. Низкорослый темнокожий врач с густыми черными волосами стоял рядом с дверью. Она не обратила на него внимания и прямо направилась к койке.
Сначала Дорин ничего не могла понять. Фигура, лежавшая на высокой металлической кровати, была по шею накрыта простыней, а видневшуюся из-под нее голову целиком скрывали бинты. Она-то ожидала увидеть лицо и сразу же понять, что это ее Уилли. Несколько секунд она в растерянности не знала, как быть дальше. Но потом встала на колени и осторожно откинула простынку.
— Миссис Джонсон, это ваш муж? — спросил доктор.
Она простонала:
— О, Уилли, что же они с тобой наделали?
Ее голова медленно склонилась вперед, пока лоб не коснулся обнаженного плеча мужа.
Откуда-то издали до нее донесся голос Джэко:
— Да, это он. Уильям Джонсон.
И он продолжил, давая сведения о возрасте и месте жительства пациента. А Дорин внезапно почувствовала, что рядом с ней стоит Билли. Мгновение спустя сын положил ладонь ей на плечо. Его присутствие вынудило ее ненадолго перестать горевать, отложить свой плач на какое-то время. Она сумела придать лицу спокойное выражение и медленно поднялась с коленей.
Врач выглядел хмурым.
— Ваш муж будет жить, — сказал он.
Она обняла сына.
— Что они с ним сделали?
— Выстрел дробью из ружья. С очень близкого расстояния.
Ей пришлось с силой прижать Билли к себе. Сейчас она не могла себе позволить заплакать.
— И он полностью оправится?
— Я только сказал, что он останется в живых, миссис Джонсон. Но нам едва ли удастся спасти его зрение.
— Что?
— Он полностью ослепнет.
Дорин зажмурилась и выкрикнула:
— Нет!
Ее тут же окружили люди. Персонал был привычен и готов к любым истерикам. Она отбивалась от них. Она видела перед собой только лицо Джэко и продолжала кричать, обращаясь только к нему:
— Тони Кокс во всем виноват, сволочь! И ты тоже, мерзавец! — Она ударила Джэко. — Подонок!
Но, услышав всхлипывания Билли, немедленно взяла себя в руки. Она повернулась к мальчику, обняла его, снова прижала к себе. При этом он уже был на несколько дюймов выше нее.
— Ну-ну, не надо плакать, дорогой, — бормотала она. — Твой папа жив. Давай будем радоваться хотя бы этому.
— Вам сейчас нужно отправляться домой, — сказал врач. — У нас есть номер, по которому мы сможем вам дозвониться…
— Я позабочусь о ней, — сказал Джэко. — А номер телефона мой. Я живу поблизости от них.
Дорин взяла Билли за руку и направилась к двери. Сестра открыла ее. Снаружи стояли двое сотрудников полиции.
— Это еще зачем? — спросил Джэко изумленно и озлобленно.
— Мы обязаны информировать полицию обо всех подобных инцидентах, — ответил доктор.
Дорин сразу заметила, что одним из констеблей была женщина. Ее охватило желание немедленно сообщить: Уилли подстрелили, когда он выполнял работу для Тони Кокса. Это поставит Тони под крепкий удар. Но за пятнадцать лет замужества за вором у нее выработалась почти инстинктивная привычка лгать копам. И мысль не успела оформиться, а она уже знала, что Уилли никогда не простил бы ей сотрудничества с легавыми.
Нет, она ни о чем не могла рассказать полицейским. Зато внезапно поняла, кому все расскажет совершенно без угрызений совести.
— Мне необходимо позвонить по телефону, — обратилась она к медсестре.
Глава 23
Кевин Харт взбежал по лестнице и ворвался в зал отдела новостей «Ивнинг пост».
Юнец из курьерской службы в рубашке фирмы «Брутус» и в ботинках на платформе проходил мимо с кипой номеров газеты — только что отпечатанным часовым выпуском. Кевин схватил газету, лежавшую поверх остальных, и уселся за свой стол.
Его материал поместили на первую полосу!
Заголовок гласил: НЕФТЯНОЙ БОСС ИЗ ПРАВИТЕЛЬСТВА В КОМЕ. Несколько секунд потом Кевин не мог отвести глаз от ласкавшей взор подписи под статьей. «Наш специальный корреспондент Кевин Харт». Потом взялся за чтение.
Младший министр и парламентский секретарь министерства энергетики мистер Тимоти Фицпитерсон был найден сегодня без сознания в квартире, которую он снимает в районе Вестминстера.
Рядом с ним обнаружили пустой пузырек из-под таблеток.
Мистер Фицпитерсон, который занимает в правительстве должность куратора политики в области добычи нефти и использования прочих энергетических ресурсов, был срочно доставлен на «Скорой помощи» в больницу.
Я как раз прибыл к нему для проведения интервью, что совпало по времени с появлением полицейского констебля Рона Боулера, отправленного для выяснения причин отсутствия младшего министра на важном совещании.
Мы застали мистера Фицпитерсона распростертым у своего рабочего стола. «Скорая помощь» была вызвана нами незамедлительно.
Представитель министерства энергетики заявил: «Как нам представляется, мистер Фицпитерсон по ошибке принял слишком большую дозу лекарства. Но мы, разумеется, проведем расследование всех обстоятельств случившегося».
Тиму Фицпитерсону 41 год. Он женат и имеет троих детей.
Позже в больнице нам сообщили: «Он находится в легкой коме, но его жизни ничто не угрожает».
Кевин еще раз перечитал заметку, не сразу поверив, что правильно понял содержание своего материала. Текст, продиктованный им по телефону, оказался переписан до полной неузнаваемости и с фактическими ошибками. Он ощутил опустошенность и злость. Это должно было стать моментом его славы, но какой-то бесхребетный редактор все испоганил.
А где же упоминание об анонимном звонке с намеком, что Фицпитерсон завел себе любовницу? Как насчет звонка от самого министра, заявившего о шантаже против себя? Предполагалось, что газеты должны сообщать читателям всю правду, или он чего-то не понимал?
Его гнев бурлил все сильнее. Он не для того избрал эту профессию, чтобы стать бездумным писакой. Другое дело — некоторое преувеличение. Кевин готов был порой превратить пьяную драку в историю про войну гангстерских банд, когда выдавался уж слишком спокойный денек. Но сокрытие важнейших фактов, особенно если речь шла о крупном политике? Нет, в таких играх он не желал принимать участие.
Если журналист не способен встать на защиту истины, то кто еще сумеет это сделать?
Он поднялся, сложил газету и направился к столу руководства отдела новостей.
Артур Коул как раз только что положил телефонную трубку и поднял взгляд на Кевина.
Тот швырнул газету прямо под нос начальнику:
— Что же это такое, Артур? Мы имели историю о подвергавшемся шантажу политике, который пытался покончить с собой, а в «Ивнинг пост» написано, что это случайный прием чрезмерной дозы лекарства.
Но Коул уже смотрел мимо него.
— Барни, — окликнул он другого репортера. — Подойди ко мне на минуточку.
— Что происходит, Артур? — не унимался Харт.
Теперь Коул посмотрел на него.
— Отвали от меня на хрен, Кевин. Не до тебя, — сказал он.
Кевин буквально вытаращил на него глаза.
Коул тем временем уже обращался к репортеру по имени Барни:
— Позвони в полицию Эссекса и проверь, действительно ли они объявили в розыск похищенный микроавтобус.
Кевин отвернулся, совершенно ошеломленный. Он приготовился к горячей дискуссии, к спору, даже к ссоре, но не к тому, что от него просто так отмахнутся, словно от назойливой мухи. Он снова уселся в дальнем конце помещения спиной к заместителю редактора отдела, упершись невидящим взором в газету. Не об этом ли предупреждали закаленные ветераны провинциальной журналистики, когда не советовали связываться с Флит-стрит? Неужели были правы чокнутые сторонники левацких взглядов в колледже, утверждавшие, что британская пресса — продажная девка империализма?
Я ведь тоже не какой-нибудь там наивный идеалист, размышлял он. Сам готов с пеной у рта доказывать правомерность нашей настырности, склонности к сенсациям и прямо скажу в лицо кому угодно: народ получает ту печать, какую заслуживает. Но я все же не окончательно превратился в циника. Бог пока миловал. А потому верю, что наша миссия — выяснять правду и предавать ее гласности.
У него даже успело зародиться сомнение, хочет ли он продолжать карьеру журналиста. Работа по большей части была откровенно скучной. Конечно, происходили и взлеты, когда все шло как по маслу, получалась отличная статья и твое имя появлялось в газете. Или вспыхивал действительно крупный скандал, и сразу шестеро или семеро твоих коллег бросались к телефонам, чтобы победить в гонке с конкурентами, в состязании друг с другом. Нечто подобное случилось, видимо, и сейчас: он что-то слышал о налете на банковский фургон с деньгами. Но вот только сам Кевин оказался ни при чем. Ведь все равно девять десятых рабочего времени неизменно тратилось на тоскливое ожидание. Ты ждал заявления полиции, вынесения вердикта присяжными, прибытия звезд кино или других знаменитостей. Ждал чего угодно, чтобы получился материал для твоего издания.