Суза зажала рот ладонью, заглушая испуганный вздох, и в ужасе бросилась бежать.
— Итак, — сказал профессор Эшфорд, — следуя «методу Ростова», надо вспомнить все, что мы знаем о Нате Дикштейне.
Да как угодно, подумал Хасан, только, ради бога, придумай что-нибудь!
Эшфорд продолжил:
— Родился в лондонском Ист-Энде. Отец умер, когда он был еще ребенком. А мать?
— Тоже умерла, если верить досье.
— Ага… Идем дальше: в разгар войны ушел на фронт — кажется, в 1943-м. Успел поучаствовать в операции на Сицилии. Вскоре его забрали в плен — где-то посреди Италии, не помню точно. Ходили слухи — ну, ты наверняка помнишь, — что в лагере ему пришлось совсем худо, ведь он еврей. После войны приехал сюда…
— Сицилия, — перебил Хасан.
— А?
— В досье упомянута Сицилия: предполагается, что он участвовал в краже оружия. Наши люди купили автоматы у какой-то банды на Сицилии.
— Если верить газетам, — вставил Эшфорд, — на Сицилии орудует только одна банда.
— Имелись подозрения, что угонщики подкупили сицилийцев.
— Погоди-ка… А не там ли он спас жизнь своему другу?
Интересно, о чем это Эшфорд? Хасан постарался сдержать нетерпение: пусть себе болтает — глядишь, и всплывет нужная информация.
— Что за история?
— Ну, тот американец! В жизни не забуду! Дикштейн привел его к нам. Такой, знаешь, брутальный солдафон… Он-то и рассказал мне всю историю. Так, похоже, мы сдвинулись с мертвой точки… Да ты сам его видел — ты был у меня в тот день, разве не помнишь?
— Как-то не очень… — смущенно пробормотал Хасан, наверное, в это время он на кухне тискал Эйлу.
— Его рассказ… выбил меня из колеи, — сказал Эшфорд, следя взглядом за медленным течением реки. Лицо его омрачилось грустью: видимо, он вспомнил жену. — Представь себе обычное университетское сборище: профессор со студентами мирно обсуждают какую-нибудь атональную музыку или экзистенциализм, потягивая херес. И тут появляется здоровенный солдат и начинает рассказывать про снайперов, танки, кровь, смерть… У нас прямо мурашки по спине побежали — потому я и запомнил так отчетливо. Он упоминал о семье родом из Сицилии и о местных кузенах, которые устроили Дикштейну царский прием после того случая. Так, говоришь, сицилийцы помогли ему украсть оружие?
— Это всего лишь версия.
— Так, может, ему и не понадобилось их подкупать?
Хасан покачал головой. Вот из таких незначительных кусочков Ростов и умудрялся что-то выцепить — но пока не складывалось.
— И какой нам с этого толк? При чем тут мафия и старая история с угоном?
— Точно — мафия! — воскликнул Эшфорд. — Я никак не мог вспомнить слово. А того американца звали Кортоне — Тони Кортоне… нет, Ал Кортоне из Буффало. Я же говорил, что помню каждую мелочь!
— Ну и какая тут связь? — нетерпеливо отозвался Хасан.
Эшфорд пожал плечами.
— Да самая обыкновенная: однажды Дикштейн уже связался с сицилийской мафией через Кортоне, чтобы те помогли ему устроить пиратство на Средиземном море. Молодость не забывается: он мог и повторить этот фокус.
И тут до Хасана начало постепенно доходить, а вместе с пониманием затеплилась надежда. Вероятность, конечно, невелика, но шанс есть… Возможно, даже удастся напасть на след Дикштейна.
Эшфорд был доволен собой.
— Вот хороший пример спекулятивного умозаключения; хорошо бы опубликовать с примечаниями.
— Интересно… — задумался Хасан. — Интересно…
— Становится прохладно. Давай перейдем в дом.
На ходу у Хасана мелькнула мысль: а ведь он так и не научился рассуждать, как Ростов, — всего лишь нашел ему замену в лице Эшфорда. Похоже, его прежняя горделивая независимость окончательно канула в небытие. Было в этом что-то… немужское. Может, и фидаи чувствуют то же самое — потому они так кровожадны?
— Кортоне вряд ли станет откровенничать с тобой, даже если он в курсе, — вот в чем проблема, — прервал молчание Эшфорд.
— А с вами?
— С какой стати? Меня он вообще не вспомнит. Была бы жива Эйла, она могла бы к нему поехать и придумать что-нибудь…
— Ну… — Хасану не хотелось говорить об Эйле. — Попробую сам.
Они вошли в дом. Зайдя на кухню, мужчины увидели Сузу; оба переглянулись и поняли: решение найдено.
К этому времени Суза успокоилась и почти убедила себя, что ей послышалось. Слишком уж все не вязалось: сад, река, осеннее солнышко, профессор, гость… Убийство никак не вписывалось в эту идиллическую картину — с таким же успехом можно представить себе белого медведя в пустыне Сахара. Да и вообще, все объясняется очень просто: она собиралась рассказать отцу о Дикштейне, переживала, как он воспримет новость, отсюда и возникла фантазия по Фрейду, будто отец замышляет убить ее любовника.
Почти поверив в эту версию, она приветливо улыбнулась им и сказала:
— Кто хочет кофе? Я как раз сварила.
Отец поцеловал ее в щеку.
— А я и не знал, что ты вернулась.
— Я только вошла — как раз собиралась тебя искать.
Зачем я лгу?
— Это Ясиф Хасан — он учился у меня, когда ты была совсем крошкой.
Хасан поцеловал ей руку и уставился на нее, как и все, кто знал Эйлу.
— Вы просто вылитая мать, такая же красавица, — сказал он, и в его голосе не было ни капли флирта или лести — лишь неподдельное изумление.
— Ясиф уже приезжал сюда недавно — вскоре после своего сокурсника, Ната Дикштейна. С Дикштейном ты, кажется, виделась, но потом сразу уехала.
— А что, есть какая-то с-связь? — спросила она дрогнувшим голосом, мысленно обругав себя за это.
Мужчины снова переглянулись.
— Ну, вообще-то есть, — ответил Эшфорд.
И тут Суза поняла, что ей не послышалось — они действительно хотят убить самого дорогого в ее жизни человека. Слезы предательски подступили к глазам, и она отвернулась, возясь с чашками и блюдцами.
— Солнышко, у меня к тебе очень важная просьба, — сказал отец. — Ты должна сделать это в память о своей матери. Присядь.
Господи, прошу тебя, не надо, я больше не могу!
Она сделала глубокий вдох, обернулась и села перед ними.
— Надо помочь Ясифу найти Ната Дикштейна.
И Суза возненавидела своего отца.
Она вдруг поняла, что вся его любовь была обманом, что он никогда не воспринимал ее как личность, что он использовал ее точно так же, как и маму. Больше никогда она не станет заботиться о нем, прислуживать ему, беспокоиться о его здоровье, о его чувствах, потребностях… Видимо, в какой-то момент ее мать поняла то же самое, и, как и матери, ей оставалось лишь презирать его.
Тем временем Эшфорд продолжил:
— В Америке живет старый знакомый Дикштейна — он может знать, где его искать. Вы с Ясифом поедете к нему и спросите.
Суза молчала. Хасан решил, что она чего-то недопоняла, и пустился в объяснения:
— Понимаете, этот Дикштейн на самом деле израильский шпион, действующий против нас. Его нужно остановить. Возможно, тот американец из Буффало, Кортоне, с ним заодно и не станет нам помогать, но есть шанс, что он вспомнит твою мать и охотнее пойдет на контакт с тобой. Можно, например, наврать, будто вы с Дикштейном — любовники.
— Ха-ха! — В голосе Сузы послышались едва заметные истерические нотки, оставалась надежда, что они истолкуют это по-своему. Она взяла себя в руки, надела на лицо непроницаемую маску и застыла неподвижно, пока те рассказывали про желтый кек, русского на борту «Копарелли», радиомаяк на «Стромберге», про Махмуда и его план угона, и про то, как все это важно для палестинского освободительного движения. Под конец Суза непритворно оцепенела.
— Так что, моя хорошая, поможешь нам? — спросил отец.
Сделав над собой нечеловеческое усилие, Суза ослепила их профессиональной улыбкой стюардессы и встала из-за стола.
— Ну, тут есть о чем подумать — столько всего и сразу! Пойду в ванную, поразмышляю.
И она вышла.
Лежа в горячей воде, Суза постепенно начала осознавать весь ужас ситуации. Так вот о чем шла речь в его письме: Натаниэль собирается угнать судно! А еще он писал, что хочет быть рядом с ней следующие лет десять-пятнадцать — наверное, планировал уйти в отставку сразу после…
Теперь, конечно же, ничего не выйдет: его врагам все известно. Этот русский намерен протаранить судно Ната, а Хасан — угнать и устроить на него засаду. В любом случае Дикштейну грозила опасность. Надо его предупредить!
Знать бы только, где он…
А те двое внизу воображают, будто могут ею управлять!
Хасан, как всякий арабский шовинист, рассчитывает на покорность и послушание женщины. Отец ждет, что она автоматически примет сторону палестинцев вслед за ним, поскольку он — глава семьи, а значит, ему видней. Он и понятия не имеет, что на самом деле думает его дочь; так же было и с женой. Эйле всегда удавалось обвести мужа вокруг пальца: он даже не подозревал о ее жизни на стороне.
Когда Суза поняла, что ей предстоит, ее снова охватила паника.
И все-таки есть шанс предупредить Ната!
Они хотят, чтобы она его нашла, — вот и отлично! Наверняка удастся их провести: они ведь уверены в ее лояльности — нужно только подыграть.
А если она все испортит? Тогда сама же и приведет их к нему!
И потом, даже если Хасан его не найдет, остается еще этот русский.
Если его предупредить заранее, он сможет ускользнуть от обоих.
Может, ей удастся избавиться от Хасана и найти его самой?
Какие еще есть варианты? Тянуть время? Жить дальше как ни в чем не бывало? Ждать от него звонка? На самом деле стремление найти Ната было продиктовано отчасти желанием увидеть его, отчасти страхом: а вдруг ему грозит смертельная опасность? С другой стороны, своим бездействием она могла помешать планам Хасана, правда, русских это не остановит.
Итак, решение принято: она притворится, будто действует заодно с Хасаном, и разыщет Ната.
Внезапно Суза ощутила прилив эйфории. Она оказалась в ловушке, но чувствовала себя свободной; подчинялась отцу, но наконец-то бросала ему вызов; ее судьба отныне связана с Натаниэлем — в горе и в радости.