Семнадцатого ноября 1968 года судно «Копарелли» снялось с якоря.
Глава 14
На самом деле достаточно было позвонить в любое израильское посольство и оставить сообщение для Ната Дикштейна.
Эта мысль пришла Сузе в голову уже в спальне, через час после того, как она выразила свое согласие помочь. Бросив паковать чемодан, девушка сняла трубку, собираясь выяснить нужный номер, но тут вошел отец и поинтересовался, куда она звонит. Пришлось сочинять на ходу. Суза объяснила, что хотела заказать билет, но он велел ей не беспокоиться.
А потом возможности уже не было: Хасан не оставлял ее ни на минуту. Они сразу поехали в аэропорт, в Нью-Йорке пересели на рейс до Буффало, а оттуда взяли такси.
За долгую дорогу Суза возненавидела Хасана. Он бесконечно хвастался своими связями с фидаями, маслено улыбался и даже положил ей руку на колено, намекнув, что они с Эйлой состояли в близких отношениях и теперь он не прочь познакомиться поближе с ней самой. На это она ответила, что Палестина никогда не будет свободной, если ее женщины так и останутся несвободными, а арабским мужчинам давно пора понять разницу между мужским поведением и свинским. Тут он, наконец, заткнулся.
Им не сразу удалось найти дом Кортоне, и Суза уже надеялась, что ничего не выйдет, однако в итоге все же нашелся таксист, знающий дорогу. Высадив ее, Хасан отъехал чуть поодаль и приготовился ждать.
Огромное здание было обнесено высокой стеной, у ворот дежурили охранники. Суза представилась близкой знакомой Ната Дикштейна.
Она долго обдумывала, что сказать Кортоне: всю правду или только часть? Предположим, он знает или может выяснить, где Дикштейн, но станет ли он с ней откровенничать? Она скажет, что Дикштейн в опасности, поэтому нужно его найти и предупредить, но поверит ли он? Конечно, можно пустить в ход обаяние — она знала, как вести себя с мужчинами его возраста, — только это не усыпит его подозрений.
Выложить все как есть: с одной стороны, она хочет предупредить Ната, с другой — ее используют враги, один из которых ждет в такси за поворотом? Тогда он точно ничего ей не расскажет.
Охранник открыл ворота и повел гостью по гравиевой аллее к главному входу. Дом был красивый, но довольно вычурный, словно декоратор щедро украсил его, а затем еще и владельцы добавили кучу дорогих безделушек на свой вкус. Сузу поразило обилие слуг. Один из них повел ее наверх, сообщив, что мистер Кортоне завтракает у себя в спальне.
За маленьким столиком толстый лысый мужчина увлеченно поглощал яйца и жареную картошку. Завидев ее, он вскочил и в ужасе закричал:
— Ты же должна быть старой!
Еда попала ему не в то горло, он подавился и зашелся кашлем.
Слуга схватил Сузу за руки, больно прижав, затем отпустил и принялся хлопать хозяина по спине.
— Что ты сделала?! — орал Кортоне, разбрызгивая остатки яичницы. — Боже мой, что ты с собой сделала?!
Как ни странно, этот фарс подействовал на нее успокаивающе: глупо бояться того, кто сам тебя боится. Почувствовав себя увереннее, Суза присела к столику и налила себе кофе. Когда мужчина наконец откашлялся, она прояснила ситуацию:
— То была моя мать.
— О Господи… — выдохнул Кортоне. Кашлянув в последний раз, он махнул рукой, отсылая слугу, и сел. — Ты меня до смерти напугала — ну просто одно лицо!
Он прищурился, роясь в памяти.
— Тогда, в 47-м вроде, тебе было годика четыре или пять, да?
— Верно.
— А я тебя помню! Такая крошка с ленточкой в волосах… А теперь у вас с Натом роман.
— Так он приезжал сюда! — Ее сердце подпрыгнуло от радости.
— Ты так полагаешь? — Его дружелюбие испарилось. Суза поняла, что им не так легко манипулировать.
— Мне нужно его найти.
— И кто же тебя сюда послал?
— Никто не посылал. — Она собралась с мыслями, пытаясь скрыть волнение. — Я подумала, что он придет к вам за помощью в этом его… проекте. Дело в том, что арабы обо всем узнали и собираются его убить… Прошу вас, помогите мне!
Неожиданно на глаза навернулись слезы, однако Кортоне это не тронуло.
— Помочь-то тебе нетрудно, вот доверять — труднее.
Он распечатал сигару и неспешно закурил. Суза наблюдала за ним, сгорая от нетерпения. Отвернувшись, Кортоне заговорил, словно бы ни к кому не обращаясь:
— Знаешь, было время, когда я просто хватал быка за рога, не раздумывая. Теперь все иначе: слишком много сложностей. Приходится делать выбор — и вечно выходит совсем не то, чего я хочу на самом деле. То ли со мной что не так, то ли мир стал другим… — Он снова повернулся к ней. — Я обязан ему жизнью. Теперь у меня появился шанс отблагодарить Дикштейна — если ты не врешь, конечно. Это долг чести, и я обязан отплатить его лично. Так что же мне делать?
Суза затаила дыхание.
— Он сейчас в развалюхе где-то на Средиземноморском побережье, телефона там нет. Можно было бы передать записку, но я не уверен, что она дойдет, к тому же мне нужно сделать все самому.
Кортоне затянулся сигарой.
— Вот я тебе скажу, где его найти, а ты возьмешь и передашь врагам. Нет, я не стану так рисковать.
— Так что же тогда? — воскликнула Суза, повысив голос. — Мы должны ему помочь!
— Знаю, — невозмутимо ответил Кортоне. — Я сам туда поеду.
Суза удивилась: такая возможность ей в голову не приходила.
— Так, теперь что делать с тобой… — продолжил он размышлять вслух. — Даже если я не скажу тебе, куда направляюсь, ты все равно можешь пустить людей по моему следу. Значит, за тобой нужен глаз да глаз. Сама понимаешь, я не могу тебе доверять, так что ты поедешь со мной.
Суза уставилась на него. Напряжение вдруг разом спало.
— Спасибо! — прошептала она и разразилась слезами.
Летели бизнес-классом — Кортоне на себе не экономил. После ланча Суза отправилась в туалет. Питая смутную надежду, она осторожно выглянула из-за шторки, отделяющей экономкласс от бизнеса, но была разочарована: через ряды кресел прямо на нее настороженно смотрел Хасан.
Суза заглянула на кухню, отозвала в сторонку старшего стюарда и доверительно поведала о своей проблеме: ей нужно связаться с бойфрендом, но ее итальянский папочка хочет, чтобы она хранила девственность до совершеннолетия. Не будет ли он так добр позвонить в израильское посольство в Риме и оставить сообщение для Натаниэля Дикштейна: «Хасан все мне рассказал, мы с ним едем к тебе». Она дала ему деньги — куда больше, чем нужно для звонка, он записал сообщение и обещал передать.
Суза вернулась к Кортоне.
— Плохие новости: арабы все-таки нас преследуют — один из них сидит в экономклассе.
Кортоне чертыхнулся и пообещал ей позаботиться об этом позже.
Господи, что я наделала…
По длинной зигзагообразной лестнице, ступеньки которой были вырублены прямо в скале, Дикштейн спустился на пляж, прошлепал по мелководью к катеру, запрыгнул в него и кивнул рулевому.
Взревел мотор, и катер направился в открытое море, подпрыгивая на волнах. Солнце только что село. На небе сгущались облака, заслоняя первые звезды. Дикштейн погрузился в свои мысли: вспоминал несделанное, прикидывал дополнительные меры предосторожности, искал слабые звенья. Снова и снова он прокручивал всю схему в уме, словно важную речь, которую нужно отполировать до блеска.
Вскоре над ними нависла громадная тень «Стромберга». Катер развернулся и подошел к борту, с которого уже свисал веревочный трап. Дикштейн вскарабкался на палубу.
Капитан пожал ему руку и представился. Как и весь комсостав судна, он служил в израильском флоте.
Они обошли палубу кругом.
— Проблемы есть? — спросил Дикштейн.
— Ну, посудина, конечно, так себе — старая, медленная, неповоротливая. Сделали что могли…
Насколько Дикштейн смог разглядеть в сумерках, «Стромберг» был в лучшей кондиции, чем его «родной брат» в Антверпене: на борту царил полный порядок, палуба чисто прибрана.
Они поднялись на мостик, осмотрели новейшее оборудование в радиорубке, затем спустились в столовую, где команда как раз заканчивала ужинать. Все матросы были агентами «Моссада», у большинства имелся кое-какой опыт плавания. С некоторыми из них Дикштейну даже доводилось работать. Он отметил, что все они по меньшей мере лет на десять моложе его: крепкие, веселые парни в разношерстных джинсах и домашних свитерах.
Дикштейн налил себе кофе и уселся за одним из столов. Он намного превосходил их рангом, но в израильской армии «дедовщины» почти не было, а в «Моссаде» и того меньше. Четверо ребят, сидевших за столиком, кивнули и поздоровались.
— Погода меняется, — заметил Иш, мрачный палестинец со смуглым лицом.
— А я так надеялся немного подзагореть в круизе! — притворно сокрушался долговязый блондин из Нью-Йорка по фамилии Файнберг с обманчиво смазливым личиком и длинными ресницами, которым позавидовала бы любая женщина. «Круиз» уже стал у них дежурной шуткой. Ранее на инструктаже Дикштейн сказал, что к тому времени, как они доберутся до «Копарелли», там почти никого не будет.
— Сразу после выхода из Гибралтарского пролива у них заглохнет двигатель, и починить его на месте не удастся. Капитан отправит радиограмму владельцам — а это мы и есть. По счастливой случайности еще одно из наших судов окажется поблизости — «Гил Гамильтон», сейчас стоит на якоре в бухте. Они подойдут к «Копарелли», заберут всю команду, за исключением механика, и в ближайшем порту отправят экипаж по домам.
У ребят был целый день на обдумывание этой информации, и теперь Дикштейн ожидал вопросов. Ливай Аббас, приземистый крепыш («вылитый танк», по мнению Файнберга), спросил:
— А откуда вы знаете, что «Копарелли» сломается в нужный момент?
— Ах да… — Дикштейн глотнул кофе. — Вы знаете Дитера Коха из морской разведки?
Файнберг кивнул.
— Так вот, он сейчас на «Копарелли» механиком.
— Ага… И поэтому мы сможем его починить — нам будет известна причина поломки.
— Верно.
— Значит, мы перекрасим название, подменим судовой журнал, затопим «Стромберг» и поплывем на бывшем «Копарелли» с грузом в Хайфу? Почему бы тогда просто не перетащить груз с одного судна на другое прямо в море? У нас ведь есть краны.