— Я знаю только то, что знают все, — сказал Портер. — Пока четырнадцать и еще несколько на выходе.
— Ничего себе, семейка!
— Может быть, вы знаете об этом больше, чем я, — сказал пресс-секретарь. — У доктора Аллена там свои люди, так что он, вероятно, вам докладывал.
— Да, конечно. Но доктор Аллен — старая баба, а его наблюдатели — ученые зануды. Они ничего не скажут, пока не разложат все по полочкам. Потому что стоит им ошибиться — и их любимые коллеги поднимут их на смех, житья не дадут. А когда наконец скажут — ничего нельзя будет понять, потому что в докладе будет полно ученой терминологии, разных «если» и «может быть» и всяческих двусмысленностей. Так и не поймешь, что они имеют в виду.
— Но невозможно предположить, что доктор Аллен недостаточно компетентен, — возразил Хэммонд, — Это ученый высочайшего класса, у него репутация…
Президент махнул рукой.
— О, конечно же, он компетентен, и его коллеги преисполнены всяческого почтения к нему, но он не тот человек, с которым мне хотелось бы иметь дело. Я люблю людей прямых, которые четко и прямо говорят все, что думают. А Аллен часто говорит так, что я вообще не понимаю, о чем идет речь. Мы с ним разговариваем на разных языках.
— Ну а если отвлечься от его терминологии и двусмысленностей? — спросил Хэммонд, — Что он думает по этому поводу?
— Он озадачен, — ответил президент, — Поражен. Мне кажется, что, когда все это началось, он был уверен, что пришелец — машина, а теперь ему, по всей вероятности, придется признать, что он все-таки не машина, а живое существо. История с кутятами изнасиловала его бедную научную концепцию. По правде сказать, меня не слишком занимает его мнение, потому что еще на этой неделе он успеет пару раз его изменить. Меня гораздо больше интересует, что говорит по этому поводу население.
— Слишком рано, — сказал Портер, — Пока еще нет достоверных сведений, и мы не можем оценить реакцию. Волнений не замечено. Если что-нибудь и происходит, то пока подспудно, в душах. Люди еще переваривают все это, еще не разобрались — и не проявят своих чувств, пока не разберутся. Но у меня такое ощущение…
Он умолк и посмотрел на Хэммонда и госсекретаря.
— Ну! Давай дальше, — сказал президент, — Какое ощущение?
— Это, может быть, глупо… Или прозвучит глупо…
— Давай, не стесняйся. Пусть будет глупо. Я выслушиваю чертовскую уйму глупостей, и некоторые из них идут мне на пользу. Во всяком случае, это останется между нами. Джон и Маркус возражать не станут, они свои глупости уже высказали.
— Ощущение вот какое, — начал Портер, — Я, конечно, не уверен, но у меня такое чувство, что эти кутята, как вы их называете, могут сделать пришельца более близким людям. Наша страна весьма неравнодушна к материнству.
— Об этом судить не берусь, — вмешался Маркус Уайт, госсекретарь, — но мне по-настоящему страшно. Мало того что у нас сотни, быть может, тысячи тварей висят над головой, так еще и эта начала плодиться. Что, если все они прилетят и начнут плодиться?
— Об этом никто сейчас думать не станет, — заметил Портер. — Не сейчас. Не сразу. Благодаря детенышам мы выиграем время.
— Маркус, — сказал президент, — я знаю, вы разговаривали с русским. Что он сказал?
— Немного. Впечатление такое, что он ждет инструкций из Москвы. А Москва еще, может быть, и сама не знает, какой линии придерживаться. Говорил он много, но все вокруг да около, ничего конкретного. Намекнул, что его правительство может потребовать, чтобы их допустили к исследованиям нашего пришельца. Я не стал ему говорить, какой может быть наша политика. Но для начала, на всякий случай, сказал, что пока мы считаем это нашим внутренним делом. Лично я по-прежнему думаю, что нам стоит пригласить зарубежных специалистов. Это нам ничем не угрожает, зато могло бы способствовать созданию лучшего международного климата.
— То же самое вы говорили и вчера, — сказал президент, — С тех пор я тщательно обдумал ваше предложение. Мне не хочется его принимать.
— Иван боится, что с помощью пришельца мы обнаружим нечто такое, что даст нам оборонное преимущество, — объяснил Хэммонд, — Потому посол и добивается, чтобы с ними тоже считались. По-моему, мы должны воздерживаться от каких-либо обещаний, пока не будем иметь хоть какое-то представление о том, что можем получить.
— Я говорил с Майком в ООН, — сообщил президент, — как раз перед вашим приходом. Он предупредил, что нам придется выдержать тяжелый бой, чтобы удержать ООН от объявления всей этой истории международным делом. Наши младшие братья в Африке и Азии и некоторые добрые друзья в Южной Америке полагают, что данное событие выходит за рамки национальных интересов. Утверждают, что появление космического пришельца касается всего человечества.
— Ну, какое-то время мы сможем от них отбиваться, — сказал Хэммонд. — Они мало что могут сделать — разве что общественным мнением пригрозят. Ну, будут принимать резолюции, пока не посинеют, но провести их в жизнь у них никаких возможностей нет.
— Какое-то время мы эту линию выдержим, — сказал президент. — Но если на нас начнут валиться новые пришельцы, ситуация может измениться.
— Господин президент, вы даже не станете рассматривать мое предложение о международном сотрудничестве в изучении пришельца? — спросил госсекретарь.
— Пока нет, — ответил президент. — Пока, Маркус. Эта тема не закрыта, нам еще придется вернуться к ней. Но надо подождать: посмотрим, что будет дальше.
— Для нас жизненно важно, — сказал Хэммонд, — узнать намерения пришельцев. В чем их задача? Почему они здесь? На что рассчитывают? Что собой представляют? Это банда кочевников, ищущих, где и чем поживиться, или исследовательская экспедиция? Может быть, они посланцы какой-то далекой цивилизации, уполномоченные вступить в контакт с земным разумом, а может быть, пиратская эскадра. Мы должны это выяснить, чтобы выработать соответствующую линию поведения.
— Это будет не так-то просто, — заметил Портер.
— Придется постараться, — ответил Хэммонд, — Я не знаю как, но придется. В ближайшие дни ребята Аллена могут раздобыть какие-нибудь факты, что-нибудь существенное… Все, что нам нужно, — это немного времени.
На столе загудел телефон внутренней связи, президент снял трубку. Послушал секунду, сказал: «Соедините», — снова стал слушать… Лицо его постепенно мрачнело.
— Спасибо, — сказал он наконец, — Держите со мной постоянную связь.
Он положил трубку и оглядел присутствующих.
— Похоже, что мы уже опоздали, — сказал он. — Это Крауэлл из НАСА. У него донесение со Станции. Похоже, что «рой» на орбите начал распадаться.
Глава 19
Лоун-Пайн
— А они симпатичные, — сказала Кэти.
— Не вижу ничего симпатичного, — ответил Чет. — Маленькие черные ящички носятся вокруг.
Они на самом деле носились от тюка к тюку и аккуратно заглатывали их до последнего клочка целлюлозы. Они не ссорились, не дрались, потому что с рождения были хорошо воспитаны. Если один из них трудился возле тюка, то другой не пытался пристроиться рядом, а искал следующий тюк. Малыши уже съели несколько тюков, но их оставалось еще очень много. Тюки аккуратно лежали на просеке, сделанной взрослым пришельцем, длиной более мили, а он уходил в лес все дальше, время от времени выбрасывая очередные порции «корма».
— Мне кажется, что они растут, — заметила Кэти. — Такое может быть? Они кажутся больше, чем какой-то час назад.
— Вряд ли, — сказал Чет. — Они же пасутся всего несколько часов.
— Мне тоже кажется, что они подросли, — поддержал Кэти Квин из «Нью-Йорк таймс». — Я думаю, это возможно. У них, должно быть, чрезвычайно эффективная система метаболизма. Гораздо более эффективная, чем у любого из земных обитателей.
— Если они уже растут, — рассудила Кэти, — то не пройдет и нескольких дней, как они тоже смогут валить лес и заготавливать целлюлозу.
— Тогда скоро здесь будет пустыня, — добавил Нортон.
— Я полагаю, — сказал Квин, — нашим лесникам есть о чем подумать. Им придется как-то отреагировать. В настоящее время эта штуковина как бы наш гость. Но сколько можно терпеть гостя, который съедает все, что попадается на глаза?
— Или щенится на полу у вас в гостиной, — подхватил Нортон.
— Проблема в том, — сказал Чет, — что мы не знаем, как себя вести. Ведь эту штуковину не шуганешь из лесу, как свинью из огорода.
— Что бы вы ни говорили, — заявила Кэти, — а малыши мне нравятся. Они так торопятся, им так хочется есть.
Она попробовала узнать того малыша, которому помогла «встать на ножки». Но попытка не увенчалась успехом: они выглядели совершенно одинаковыми, и отличить одного от другого было невозможно.
Она все время вспоминала тот момент, когда, подняв малыша, протянула руку, чтобы погладить его мать. В памяти сохранилось ощущение мягкого прикосновения невероятно твердой шкуры, ласкового пожатия, почти поцелуя, когда руку обволокла неожиданно возникшая складка.
«Я не могу поверить, — говорила она себе, — что такое создание способно причинить кому-то вред. Чем бы оно ни было, но если оно так реагирует… Однако что это было? Жест одобрения? Благодарность за оказанную услугу? Проявление дружелюбия одной жизни по отношению к другой? Или оно просило прощения за причиненные неприятности?»
«Вот если бы можно было, — думала она, — включить это в репортаж, который через пару часов придется диктовать по телефону в «Трибьюн». Но нельзя, ни в коем случае. Если Джонни не выбросит этот эпизод, то на выпуске все равно не пропустят, ни за что не пропустят. Это считается вмешательством репортера в материал. И нет никаких доказательств, никаких документов… Интересно, как можно задокументировать рукопожатие с внеземным существом?..»
— Кому-нибудь удалось хоть что-то узнать у правительственной комиссии наблюдателей? — спросил Нортон у Квина.
— Немного, — ответил тот, — Они измерили наружную температуру пришельца. По-моему, пытались нащупать пульс, но не признаются в этом. Они установили, что поверхность не из металла, но из чего — неизвестно. Как он движется, тоже непонятно, нет ни колес, ни гусениц. Просто плывет в нескольких дюймах над землей, словно гравитации для него не существует. Один из наблюдателей сказал было, что пришелец, наверное, умеет контролировать и использовать гравитацию — так коллеги его чуть не растерзали за вольнодумство. И еще они обнаружили, что он посылает какие-то сигналы. Вот, пожалуй, и все.