Вокруг храма шла невысокая каменная ограда, кладка которой казалась грубой и примитивной рядом с великолепно выложенными стенами самого храма. Кое-где она обвалилась, и видно было, что за ней растет множество плодовых деревьев, многие из которых стоят в полном цвету.
Торжественной цепочкой путники двинулись вдоль южной части ограды к западу. Немного не доходя до места, где ограда поворачивала на север, оказался пролом, через который можно было подойти к храму. Они обошли западный угол здания и вышли на мощеный двор, откуда поднимались ко входу в храм широкие каменные ступени. Одна из створок тяжелых дубовых дверей сорвалась с петель и лежала на камнях, другая, косо висевшая на месте, была полуоткрыта. С карниза над дверью на путников смотрели оскаленные морды горгулий.
Взглянув на них, Харкорт не то чтобы заметил, а скорее почувствовал, что в них есть нечто странное. Часть их выглядела как-то не так, как другие, — они казались более гладкими и округлыми. Он присмотрелся внимательнее, но не мог понять, есть между ними разница или это ему только почудилось.
— Иоланда, — сказал он девушке, стоявшей рядом, — по— моему, с этими горгульями что-то не так. Они как будто разные.
— Они и не должны быть одинаковые, — ответила она. — Горгульи всегда не похожи друг на друга. Скульптор всегда дает волю фантазии и придает им разное выражение.
— Я не о том, — сказал он. — Дело не в выражении, а в самом материале. Как будто они сделаны из разного камня.
— Это возможно, — ответила она, — но все же… Погоди, я, кажется, поняла, что ты хочешь сказать.
— Некоторые из них, — сказал он, — напоминают мне ту горгулью, что ты показывала мне у себя в мастерской.
У нее перехватило дыхание.
— Может быть, ты и прав. Похоже, некоторые сделаны из дерева. Не из камня, а из дерева. Если так…
— Но какой в этом может быть смысл? Почему одни высечены из камня, а другие вырезаны из дерева?
— Не знаю. Может, в этом и нет никакого смысла. Может, из тех, что стояли здесь с самого начала, некоторые обрушились, и их на время заменили деревянными, пока не найдется кто-нибудь, кто мог бы снова высечь их из камня.
— Временная замена?
— Да, и никакого особого смысла в этом нет.
— Хватит болтать о каких-то там горгульях, — грубо перебил их аббат, — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать архитектурные прелести храма. Давайте-ка поищем этого вашего священника.
— Его не так просто найти, — сказала Нэн. — Он не любит показываться на виду. Как будто боится гостей. Чаще всего он шныряет по углам.
— Странно, — сказал Шишковатый. — Ему здесь должно быть довольно одиноко. Другой на его месте был бы рад гостям и вышел бы им навстречу.
Нэн покачала головой:
— Он странный человечек. Всего один раз он говорил со мной. Я видела его и до этого, но всегда только мельком.
— Он живет здесь уже много лет?
— Думаю, что да.
— Но Нечисть наверняка знает, что он живет здесь. Как ты думаешь, может быть, он от нее прячется? А может быть, просто всего боится?
— Нечисть старается держаться отсюда подальше. Благочестивая атмосфера ее отпугивает.
— Что-то не очень она ее отпугнула, когда они напали на наше аббатство, — возразил аббат. — Они перебили всех, кого нашли, и разграбили все, что только можно.
— А что, если в вашем аббатстве благочестивую атмосферу малость подпортили те бочонки вина и женщины, которых вы там у себя прятали? — предположил Шишковатый.
— Давайте не будем опять затевать споры, — вмешался Харкорт.
— Я пренебрегаю этим выпадом, — с видом оскорбленного достоинства произнес аббат, — И оставляю его без ответа.
Сказав это, он широким шагом направился к дверям храма. Остальные после секундного колебания последовали за ним. Однако, войдя в дверь, все остановились. Остановился и аббат, шедший впереди. Перед ними простирался погруженный в полумрак главный неф. Лишь несколько солнечных лучей пробивались сквозь стекла витражей, и эти разноцветные лучи усиливали впечатление нереальности происходящего. В огромном пустынном пространстве храма звучали равномерно повторяющиеся низкие, глухие звуки. Харкорт затаил дыхание, пытаясь понять, откуда доносятся эти звуки, похожие на мерное дыхание какого-то чудовища. Аббат сделал несколько шагов вперед, и его шаги гулко отозвались под гигантским куполом, вновь и вновь повторяемые эхом.
По обе стороны главного нефа двумя рядами стояли могучие колонны; между ними призрачно белели надгробия — и самые простые, и увенчанные возлежащими каменными фигурами. Одно из них изображало коленопреклоненного ангела. Справа и слева аркады вели в боковые приделы.
Понемногу глаза Харкорта привыкли к полумраку, и он уже мог разглядеть больше подробностей, хотя смотреть было особенно не на что, кроме колонн, надгробий, богато разукрашенной купели, а поодаль — высокого алтаря с хорами над ним. Все это создавало ощущение огромной пустоты, простиравшейся в бесконечную даль. «Если священнику, которого мы ищем, — подумал он, — вздумается от нас спрятаться, в этом здании есть где прятаться». Стены покрывала роспись, когда— то яркая, но теперь выцветшая и плохо различимая в тусклом свете.
Нэн говорила о благочестивой атмосфере, но здесь никакого благочестия не ощущалось. Запах благовоний давно улетучился бесследно. Остались только какие-то таинственные гулкие раскаты и пустота, царящая здесь уже много столетий.
Аббат снова двинулся вперед, остальные последовали за ним, разбудив эхо, наполнившее воздух звуками сотен шагов.
Они обошли весь храм, тщательно обыскав даже самые укромные уголки — часовни и ризницу, крытые аркады и крипты, кухню и трапезную, внутренние дворики и библиотеку со шкафами, доверху набитыми рукописными свитками. На всем лежал толстый слой пыли, которая поднималась в воздух, потревоженная их шагами. Они не могли удержаться от чихания, которое эхо повторяло множество раз, как будто вокруг чихали миллионы призраков. Они попробовали позвать священника, хоть и не знали толком, как это сделать, не зная его имени, но скоро были вынуждены отказаться от своих попыток: повторяемые эхом, крики порождали такие громкие и многократные отклики, что они ничего не смогли бы услышать, даже если бы священник был здесь и захотел отозваться.
Повсюду они натыкались на надгробия, разбросанные без всякого порядка, даже в самых неожиданных и уединенных уголках. Каменная крышка одного из них свалилась или была сброшена и лежала расколотая на полу, и в саркофаге были видны истлевшие останки его обитателя. У фигуры ангела на другом надгробии была отбита голова, и ее белые, как снег, осколки валялись вокруг. Купель оказалась перевернута, покрывавшая ее тонкая резьба местами сбита.
Если не считать рукописей, найденных в библиотеке, ничего ценного в храме не осталось. Алтарь был гол, шкафы, где должны были храниться ризы, драгоценные сосуды и другие принадлежности богослужения, стояли пустые.
— Основательно здесь все разграблено, — заметил Шишковатый.
— Может быть, и нет, — сказал аббат. — Благочестивые отцы могли все унести с собой, чтобы ничего не попало в лапы Нечисти.
В конце концов, когда они уже начали отчаиваться в успехе своих поисков, в крохотной часовенке, которая притаилась в укромном углу восточного крыла и была замечена ими только случайно, они нашли того, кого искали. Во всяком случае, то, что от него осталось.
На полу лежали разбросанные в беспорядке человеческие кости. Кое-где среди них валялись клочки черной ткани — по всей вероятности, остатки сутаны. На костях виднелись остатки мяса и хрящей. Шишковатый поднял с пола череп и показал остальным. Нижняя челюсть еще держалась на месте, и видно было, что в черепе не хватает четырех передних зубов — двух сверху и двух снизу.
— Вот он, наш священник, — сказал Шишковатый.
Харкорт кивнул:
— Дядя говорил, что у него не было зубов. Из-за этого он говорил так невнятно, что трудно было разобрать слова.
— Вурдалаки, — сказал Шишковатый.
— Вурдалаки, — согласился Харкорт. — Вурдалаки или гарпии.
— Ты, кажется, говорила, что Нечисть старается держаться подальше от таких мест? — спросил аббат, обращаясь к Нэн.
— Про вурдалаков никогда ничего наверняка не скажешь, — ответила та. — Вся остальная Нечисть — это одно, а вурдалаки — другое. Им бы только набить брюхо мясом, неважно чьим.
В углу часовни, на полу, лежала куча одеял и овчин, служившая ложем. Рядом, у примитивного очага, стояли сковородка и котелок. Стена над очагом, когда-то украшенная росписью, была сплошь покрыта копотью.
— Тут он и жил, — сказал аббат. — Тут проводил свои дни в благочестивых раздумьях.
— И тут умер, — добавил Шишковатый. — Наверное, они подкрались к нему, когда он спал. Судя по всему, это случилось не так уж давно, всего несколько дней назад.
— А мы оказались в тупике, — сказал Харкорт. — Теперь некому объяснить нам, как добраться до того поместья.
— Надо идти на запад, — сказал Шишковатый. — Это-то мы знаем точно.
— Мы найдем его, — сказала Иоланда. — Найдем, я уверена.
— Нам надо придумать какой-то план, — сказал Харкорт. — Нельзя кидаться во все стороны сразу.
Они собрали кости, завернули их в одно из одеял и вынесли в сад. Там они выкопали неглубокую могилу и предали кости земле под заупокойную молитву аббата.
— Я не знаю, как его звали, — сказал потом огорченный аббат, — Пришлось называть его дорогим усопшим братом, и мне все казалось, что этого недостаточно.
— Ничего, по-моему, все сошло хорошо, — успокоил его Шишковатый. — Ты молился с большим чувством, держался достойно и был трогательно печален.
Аббат сердито взглянул на него:
— Опять надо мной насмехаешься?
— Мой дорогой аббат, ты же знаешь, я никогда ни над кем не насмехаюсь. Мне бы это и в голову не пришло.
Харкорт сделал вид, что не замечает их перебранки, и двинулся назад, к храму. Иоланда шла рядом, остальные следовали сзади.
— У меня почему-то не выходят из головы эти горгульи, вырезанные из дерева, — сказал ей Харкорт, — Они очень похожи на ту, что я видел у тебя в мастерской. Можно, я выскажу одну догадку?