Шел 1927 год. Партия уже начертала план первой трудовой пятилетки. Был запланирован и выпуск тракторов на «Красном путиловце». Сначала — пять тысяч машин в год, потом — десять тысяч, а к концу пятилетки — двадцать!
Тракторы были необходимы стране. В кабинете Кирова, в Смольном, на столике в углу росли горы писем, в которых руководители строек, собравшиеся в коммуну крестьяне, секретари райкомов и обкомов партии просили похлопотать насчет тракторов. Иногда среди этих писем попадались посланные давними друзьями. На одной из строек Урала работал старый товарищ Сергея Мироновича — знакомый еще по Астрахани, по Баку — смелый горец Чингиз Ильдрым. «…Мироныч, дорогой, — писал он, — помоги мне, мне нужны тракторы, 10 штук, как-нибудь выцарапай мне, а то задыхаюсь без транспорта. Возьми шефство над нами».
И друзья и совсем незнакомые люди верили — Киров, внимательный, сердечный, всегда поможет, всегда откликнется, никого не оставит в беде.
ДЕТИЩЕ КИРОВА
Наш Ижорский завод стоит от Ленинграда километрах в двадцати пяти, но это не мешало Сергею Мироновичу быть у нас частым гостем. Впрочем, какой же он был гость! Это был настоящий советский хозяин, который болел душой за работу всех наших заводов.
Вот как-то весной 1930 года приехал Мироныч на наш завод, походил по цехам и зашел во 2-й цех.
А цех в этот момент, откровенно говоря, очень был неказистым. Большая часть его только-только вышла из консервации. Программы твердой и постоянной у цеха не было, дисциплина была так себе. Походил Киров по цеху, поговорил с рабочими, инженерами, и стала картина для него ясна.
— По-моему, закисли вы тут без дела, — заявил Мироныч, — и рабочие у вас бродят какие-то сонные. Надо вам дать хорошее задание, чтобы вы все встряхнулись, чтобы было над чем подумать и рабочим, и инженерам, и техникам. Приготовьтесь, товарищи, к серьезной, ответственной работе.
Очень скоро рабочие узнали, что Киров имел тогда в виду блюминг. Прошло немного времени, и мы приступили к созданию первого советского блюминга. Сергей Миронович был постоянно в курсе этой новой для нас и сложной работы. Он звонил по телефону, вызывал к себе администрацию, партийных работников и требовал исчерпывающих сведений о ходе работ.
Когда начали формировать первую станину блюминга, Киров снова приехал на завод.
Начальник цеха, который сопровождал Кирова, подозвал меня и сказал:
— Вот наш мастер, товарищ Кириллов.
— Ну, — говорит мне Сергей Миронович, — рассказывай, старина, как дела идут, показывай мне свое царство.
Повел я Мироныча по своему токарному участку. Рассказываю ему, где какие станки, как и что обрабатывать собираемся. Мироныч слушает внимательно. Довел я его до конца отдела. А там лежала кованая шестерня, огромная, тонн на 60. Киров около шестерни остановился и спрашивает меня.
— Где же вы такую махину обрабатывать будете?
— А вот на этом станке, — отвечаю.
— Да что вы, — усомнился Мироныч, — можно ли на таком старом станке этакую шестерню обработать?
Тут я воспользовался случаем и говорю:
— Конечно, для этого дела не такие станки нужны. Грубую-то обработку кое-как и на старом станке провести можно, а вот начисто — прямо и не знаю, как быть.
Понял Мироныч, к чему я клоню.
— Что ж, — говорит, — придется раздобыть для вас новый станок. Уж больно важное дело вы делаете.
Когда шли обратно по цеху, вдруг спросил меня Мироныч:
— Давно работаете на Ижорском?
Узнал, что с 1897 года, поинтересовался:
— Раньше-то как с производительностью труда дело обстояло?
Я рассказал, как мы до революции пять лет один плохонький миноносец делали.
— Вот поэтому-то мы и отстали, — заявил Мироныч. — Теперь надо догонять без передышки.
Уехал Киров, а о своем обещании не забыл: через пару недель получил я новый мощный станок «Вальдрих».
Когда отлили мы, наконец, первую станину и сообщили об этом Миронычу, Киров был очень доволен. Он сказал:
— Прекрасно сдвинули дело. Это большой плюс для вашего завода.
Когда рабочие вынимали станину, Киров все беспокоился: нет ли где трещин. И все сам проверял.
В станинах блюминга нужно было просверлить дыры, а у нас на Ижорском заводе не было подходящего станка. Об этом узнал Мироныч и очень взволновался:
— Смотрите не запорите станину. Возьмите соответствующий станок с «Дизеля».
Очень мы тогда поразились. В самом деле: руководит человек всей политической жизнью огромного города, огромной области и знает не только о состоянии каждого завода, но и где какие станки имеются.
И действительно, на «Русском дизеле» мы достали специальные станки и просверлили станины.
СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
Виднейший ученый, специалист по минералогии и геохимии, академик Ферсман был в этот день не в духе. Куда-то запропастилась папка с очень важными бумагами, и Александр Евгеньевич не мог ее найти. Он сердился на жену, его раздражал шум, доносившийся с улицы, и тем более рассердил его резкий, настойчивый звонок у двери. «Кого еще там принесло не вовремя…» — подумал он раздраженно и крикнул жене:
— Меня нет дома!
Он слышал, как щелкнул дверной замок. Слышал не то испуганный, не то изумленный возглас жены. Вслед за тем раздались уверенные, четкие шаги в коридоре, и незнакомый веселый голос произнес:
— Но если вас нет дома, Александр Евгеньевич, то кто же это так громогласно распоряжается в вашей квартире?
Академик оторопел. В дверях кабинета стоял Киров. Первым чувством ученого был жгучий стыд. Но Сергей Миронович улыбался так приветливо, что у Ферсмана отлегло от сердца.
— С утра сегодня сержусь… — забормотал он, забывая пригласить гостя в комнату. — Папка пропала. А там бумаги… Все ящики в столе перерыл…
— Не та ли папка, что валяется у вас под столом? — спросил Киров, окинув кабинет веселым взглядом.
— Она! — ахнул Ферсман. — лежит прямо на виду!..
— Ну, в таком случае настроение у вас должно перемениться, — сказал Сергей Миронович и, входя в кабинет, протянул Александру Евгеньевичу руку. — Здравствуйте.
Неожиданным для академика был этот визит. А Киров уже давно готовился к нему. Он знал, что ученый живет замкнуто, что лишь узкий круг друзей бывает у него дома. Многие сослуживцы и коллеги Александра Евгеньевича поговаривали, что у него накоплен огромный материал о богатствах недр Севера. Но никому он этих материалов не показывает.
Нередко задумывался Сергей Миронович, отчего это происходит. Может быть, знаменитый ученый не верит в силы большевиков, как не верил когда-то в эти силы слепой бакинский инженер Потоцкий? Но, встречаясь с Ферсманом то в Академии наук, то на каком-нибудь совещании в Смольном, Киров понял — дело совсем не в неверии. Ему стало ясно, что Александр Евгеньевич замкнулся в себе и бережет от посторонних секреты своих исследований совсем по иной причине, В стране строились металлургические гиганты, автомобильные и тракторные заводы, организовывались колхозы в деревне. Для разработок северных недр нужны огромные средства, а их и так не хватает. Если же ограничиться какими-нибудь скромными суммами, снарядить экспедицию в суровую полярную тундру кое-как, то кончится дело неудачей. А Ферсман был горд и дорожил своей репутацией.
Неисследованный, угрюмый северный край был кладовой несметных сокровищ. В книге великого русского ученого Михаила Васильевича Ломоносова нашел Сергей Миронович как-то такие слова: «По многим доказательствам заключаю, что и в северных земных недрах пространно и богато царствует натура, и искать оных сокровищ некому!»
Оторвав задумчивый взгляд от книги, Сергей Миронович тогда подумал: «Да, в ваше время, Михайло Васильевич, и впрямь некому было искать те сокровища. А мы, в наше советское время, найдем!..»
И вот он приехал к Ферсману. Жена Александра Евгеньевича приготовила горячий крепкий чай, без которого ученый во время работы никогда не обходился. Но сейчас чай в стаканах оставался нетронутым. Киров и Ферсман склонились над картами, которые академик расстелил на столе. Увлекшись, он рассказывал о богатствах неисследованного Кольского полуострова, Хибин, мертвой северной тундры.
— Чего только не находили в Хибинах геологи!.. И нефелин, и магний, и кальций, и фосфорит. Есть там и медь, и гипс, и молибден. Даже серебро находили. Но, конечно, самое главное богатство — это апатиты…
Долго в то утро беседовали два человека — прославленный ученый и руководитель большевиков Ленинграда.
— Как вы думаете, Александр Евгеньевич, — спросил Киров, — сколько денег потребуется, чтобы снарядить в Хибины экспедицию?
Ученый задумался. Потом нерешительно, почти уверенный, что Киров только рукой махнет, услышав цифру, назвал сумму.
— Хорошо, — сказал Киров, кивнув. — Попробуем обратиться к Центральному Комитету. Я уверен — деньги нам дадут.
У Ферсмана румянцем вспыхнуло лицо.
— Если это произойдет… Если только это случится…
— Знаю, знаю, Александр Евгеньевич, — тепло улыбнувшись, сказал Сергей Миронович. — Ведь это заветная ваша мечта.
— Как же вы узнали? — спросил пораженный академик.
— Да тут вовсе и не надо быть волшебником! — засмеялся Киров. — Я видел, как сияли ваши глаза, когда вы рассказывали о Хибинах.
Прошло немного времени, и Сергей Миронович добился, чтобы на Кольский полуостров, в суровые Хибинские горы, в край непуганых птиц и холодных озер была послана первая экспедиция разведчиков-геологов. В извечно мертвой земле, скованной лютой стужей, они продолбили пробную шахту. А вскоре на стол в кабинете Кирова в Смольном лег зеленоватый, в тонких прожилках минерал: хибинский чудо-камень апатит.
Как нужен был стране этот простой с виду камешек!.. И Киров начал торопить плановиков-экономистов, архитекторов, инженеров и техников на ленинградских заводах. Надо было точно подсчитать, сколько потребуется денег на строительство нового города в Хибинских горах, на прокладку железной дороги. Надо было поскорее изготовить чертежи домов и фабричных корпусов. Надо было сделать оборудование для рудников и шахт, для обогатительной фабрики, собрать турбины для самой северной в стране электростанции, которую Сергей Миронович предложил построить на быстрой