Сергей читал:
«…идеалом социал-демократа должен быть… народный трибун, умеющий откликаться на все и всякие проявления произвола и гнета, где бы они ни происходили, какого бы слоя или класса они ни касались… умеющий пользоваться каждой мелочью, чтобы излагать перед всеми свои социалистические убеждения и свои демократические требования…»
— Вот какими должны быть мы, — говорил сам себе Костриков, — и все те, которые хотят быть с рабочим классом, хотят бороться с самодержавием. Мы должны жить для других.
Так была изучена первая для Сергея работа Ленина «Что делать?»… Затем на столе у него появилось новое произведение Ленина «Задачи русских социал-демократов».
Сергей чувствовал, что растет, начинал понимать, что требуется от него, куда он должен направить свои силы, мысли, действия. Ему казалось, что за его плечами вырастают крылья.
Приходя к Кононовым, он часто оставался ночевать, и здесь велись первые для него разговоры и споры на большие общественные темы, о которых он еще не знал раньше. Здесь оттачивалась мысль пропагандиста, умение спорить, говорить, обосновывать свои положения, доказывать и отстаивать их, отражать доводы противника.
В разгар таких ночных споров в комнату заглядывала старушка Кононова и ворчала на расшумевшихся друзей.
— Будет на вас когда-нибудь покой, полуночники? Спать!
«Полуночники» замолкали, но через пять минут споры возобновлялись, только уже шепотом.
Утром старушка с трудом будила их.
А ночью снова типографская работа, листки, воззвания, обращения, упаковка и отправка листовок на расклейку по городу, а также на станцию Тайга, через которую проходили солдатские эшелоны на Восток.
А дни идут, идут… Прошел октябрь, ноябрь, вот уже и декабрь наступил.
Снова встает перед Костриковым вопрос: где брать время? Что выбирать, от чего отказываться? От службы? Но кто его будет кормить? От курсов?.. Этого тоже нельзя делать, хотя… Разве другие не учатся сами? Он не ребенок, может обойтись без нянек… Конечно, так значительно труднее учиться, ну, а если жизнь потребует уйти в подполье? А если партия пошлет на большое дело куда-то далеко от Томска?., А если тюрьма? Ведь все может быть…
И Сергею вспомнился недавний разговор на квартире у Кононовых. Один из студентов как-то сказал:
— Мы с Сергеем будем инженерами, и это откроет нам двери в сердце любого рабочего. Да кроме того, инженер всегда чувствует почву под ногами: построишь мост и можешь видеть, как по нему идут люди, и всем понятна польза твоей работы.
Сергей посмотрел на студента, покачал головою.
— Напрасно говоришь так за нас обоих. Мы с тобою оба читали Ленина «Что делать?» и, видимо, по-разному поняли, что нам делать. Я вполне разделяю точку зрения Ленина о том, что лучшая, самая завидная из всех профессий — это быть революционером… Мосты, конечно, строить надо, это полезная вещь, но нам предстоит построить мост к свободе, по которому пройдет вся Россия, и об этом надо помнить всегда.
Так думал он и сейчас, решая, что выбрать, от чего отказаться.
Сергею вспомнился августовский день, когда он вместе с Никоновым приехал в Томск, последующие недели, когда у него не было ни друзей, ни знакомых. А сейчас у Сергея настоящие друзья, у него кружок, у него столько работы по заданию партии, хотя сам он еще не член партии.
В эти дни у Григория он встретил одного из членов комитета РСДРП. Тот тепло поздоровался и сказал:
— Наша встреча здесь не случайна. Мне надо поговорить с вами.
Григорий вышел из комнаты.
— Мы долго и внимательно присматривались к вам, — говорил член комитета. — Мы убеждены, что вы будете честным борцом в рядах партии. Наш комитет создает группу из молодых, проверенных нами товарищей. Эту группу мы решили назвать подкомитетом и думаем поручить ему самостоятельную работу, как членам партии, каким вы, я надеюсь, и будете на днях. Что можете сказать на это?
Сергей взволнованно ответил:
— Я навсегда с вами.
Член комитета протянул ему руку.
— Помните, Сергей, отступления от принятого вами решения быть не может… Самый малый шаг в сторону — уже измена рабочему классу.
— Знаю.
В эту ночь Сергей работал с каким-то особым подъемом, а когда вышел на улицу, пожалуй, впервые всей душой ощутил, что перед ним родной город.
Сергей идет к центру, где горят огни, и говорит вслух:
— Сибирь приняла меня!
…В декабре 1904 года Сергей Костриков стал членом партии.
ЗНАМЯ
Сергей Костриков вышел на главную улицу Томска, Почтамтскую, и огляделся. Она была необычно пустынна в этот день 18 января 1905 года: не открылись магазины и лавки, не проезжали извозчики, не проносились экипажи. Даже прохожие почти не попадались. Сергей знал: полиция приняла все меры, чтоб помешать сегодняшней демонстрации, но у клиник на Садовой уже собирались студенты, у корпуса ремесленного училища толпились рабочие — строители, печатники, мебельщики.
Постепенно улица заполнялась людьми, а вместе с ними появились городовые. Сегодня их больше, чем обычно. Но городовые не беспокоили Кострикова. Опаснее погромщики, засевшие в конце площади, на которую выходила Почтамтская. Там, у моста через реку Ушайку. собрались нанятые полицией пьяницы, громилы, уголовники. Они ждут лишь кодланду, чтоб броситься на демонстрантов. Если же демонстранты дадут отпор, вмешается полиция, казаки. Ходят слухи, что в город стянуты даже войска.
Около полудня над городом поплыл басовитый фабричный гудок. И сразу улица наполнилась людьми: они выходили из дворов, выбегали из переулков и быстро выстраивались в колонну. Тотчас же по сигналу Сергея дружинники стали по краям колонны. Костриков окинул взглядом колонну и подошел к Иосифу Кононову.
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног… —
запел кто-то, и сотни голосов подхватили:
Нам противны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог…
Колонна двинулась по Почтамтской. Иосиф высоко поднял древко, и над демонстрантами в лучах солнца вспыхнуло и поплыло знамя.
Десять дней назад, 9 января 1905 года, в Петербурге была расстреляна мирная демонстрация. В знак протеста против этого Кровавого воскресенья томские большевики организовали демонстрацию, и сотни людей вышли на улицу, чтоб пройти под красным знаменем с надписью «Долой самодержавие!», которое нес рабочий Иосиф Кононов.
Городовые не вмешивались — выжидали. Видимо, власти что-то задумали. А колонна уже вошла на площадь. Еще сотня-другая шагов… Вдруг шедшие впереди круто повернули и двинулись назад. И вот уже демонстранты идут обратно вверх по Почтамтской. Теперь с площади особенно хорошо видно пламенеющее знамя. В ярости заметались полицейские — провокация не удалась. А над колонной, над улицей все громче и громче раздавалось:
Вставай, поднимайся, рабочий народ,
Вставай на борьбу, люд голодный.
Раздайся, звук песни народной,
Вперед, вперед, вперед!
Рабочие дошли до почтамта и снова повернули назад. Теперь к ним присоединились опоздавшие. Демонстранты снова подошли к площади, и тут послышался крик:
— Казаки!
С Воскресенской горы мчались всадники. Боевики во главе с Костриковым, только что отогнавшие полицейских, приготовились встретить казаков. Но уже спешили зашедшие в тыл демонстрантам жандармы, бросились на безоружных полицейские, выскочили ждавшие лишь сигнала громилы. Засвистели нагайки, замелькали дубины погромщиков.
Казаки с двух сторон стиснули Сергея. Сверкнула шашка. Костриков едва успел отшатнуться — шашка разрубила пальто. Сергей видел страшные кровавые пятна на снегу, слышал стоны и крики избиваемых. Они тонули в гоготе пьяных громил, в ржании лошадей. Здесь, на площади, находился недостроенный пассаж купца Ветрова. Сергей ринулся в толпу.
— Скорее сюда, — он направлял людей к зданию, — быстрее!
Казаки и полиция не препятствовали уходу демонстрантов в пассаж — они надеялись захватить их там. Не знали они, что организаторы демонстрации заранее обеспечили проход в соседние дворы и переулки.
А на площади еще продолжалось сражение: казаки рвались к Иосифу Кононову, Вот уже маленькая группа рабочих, в центре которой, высоко держа знамя, стоял Кононов, окружена со всех сторон казаками. Сергей бросился на помощь, но поздно — упал один дружинник, второй, жандармы навалились на третьего. Все смешалось, и только знамя продолжало развеваться над толпой. Но вот оно дрогнуло и вдруг исчезло…
Вечером на Магистратской улице, на конспиративной квартире товарищи рассказали подробности гибели Иосифа Кононова. Его били нагайками, несколько раз полоснули шашками, а когда он, обливаясь кровью, упал, топтали ногами и в конце концов застрелили.
Долго сидели молча.
— А знамя? — наконец спросил кто-то.
Многие видели, что Кононов до последнего мгновения держал знамя в руках. Потом оно исчезло, но ни у кого из казаков или жандармов, избивавших Кононова, его не было.
— Значит, оно осталось у Иосифа, — сказал Костриков и встал. — Знамя надо спасти.
Все понимали это. Но появление Сергея в городе, где его хорошо знают шпики, связано с огромным риском. Он прекрасно представлял себе, что произойдет, если он попадется в лапы пьяным громилам-черносотенцам. И тем не менее он решительно направился к двери.
— Может быть, все-таки не сегодня? — сказал кто-то из товарищей.
— Сегодня, сейчас. Завтра может быть поздно.
Сергей шел переулками, держась в тени заборов. Ночь, как назло, выдалась морозная, лунная, а снег скрипел под ногами так, что за два квартала слышно. Временами останавливался, прижимался к забору: проходили патрули — сегодня их было особенно много. Наконец клиника. Ворота заперты, но не беда — Сергей быстро перелез через забор. Труднее оказалось проникнуть в мертвецкую.