— Мне не нужны никакие преимущества, кроме счастья служить вам, а это то преимущество, которого я всегда тайно жаждал.
И, вручив ее заботам леди Саффолк, откланялся.
Он направился к трону, а навстречу ему быстрым и решительным шагом, словно по полю для игры в гольф, прошел принц, который устремился прямо к леди Эссекс, словно для того, чтобы дать новую пищу уже появившимся сплетням.
Дальше — больше. Придворные столпились у окон посмотреть, как король отдавал последние почести отбывавшим испанским гостям. Принц предложил леди Эссекс руку и провел ее на маленький балкон, места на котором хватило бы лишь на троих. Однако никто третий не решился за ними последовать, а мать леди Эссекс просто не уместилась бы на балкончике. К тому же графиня Саффолк, как и все придворные жаждавшая высочайшего внимания и всего, что это внимание могло дать, не видела никакого ущерба в том, чтобы оставить дочь наедине с принцем. В конце концов, у леди Эссекс есть муж (пусть отсутствующий и еще не вошедший в возраст мужчины), и это его забота — охранять честь жены!
Леди Эссекс, все еще пребывавшая после расставания с сэром Робертом в сладких грезах, беспрекословно последовала за принцем.
Она оперлась о парапет балкончика и смотрела вниз, на огороженный барьерами квадрат, где собралась толпа городских зевак. В центре квадрата ходил по цепи огромный бурый медведь, он то останавливался, раскачиваясь и рыча, то продолжал свое кружение.
Теперь в голосе его высочества уже не было той живости, как в разговоре с Карром: теперь в его тоне звучало даже легкое раздражение, будто гальярда давала ему какие-то права.
— Этот человек, Карр… Почему вы приняли его приглашение?
Дерзость подобного вопроса неприятно ее поразила. И лишь вспомнив о том, что перед нею принц Уэльский и ее будущий король, она удержалась от того, чтобы выказать негодование.
— По той же причине, по которой я приняла ваше, ваше высочество. Он оказал мне честь, пригласив меня на танец.
— «Честь»! Фу! Это слово здесь неуместно. Разве так просто оказать честь вашей светлости?
— Ваше высочество, вы слишком высоко меня ставите — я всего лишь простая девушка.
— Именно потому я и не хочу, чтобы ваша простота была обманута.
— Каким же образом сэр Карр может меня обмануть? — В ее глазах сквозило озорство, и принц рассердился еще сильнее.
— Ах, вы ведь можете вообразить его Бог весть кем, а на самом деле он — обыкновенный шотландский выскочка.
— По-моему, вы, ваше высочество, просто недолюбливаете этого человека. Разве шотландское происхождение — повод для упрека?
Принц прикусил губу и взглянул на нее, но она улыбалась так бесхитростно!
— Этот человек вам не ровня; он выскочка, едва ли из благородных.
— О, мне кажется, вы ошибаетесь — я обнаружила в нем большое благородство.
— Я имею в виду происхождение, а не манеры.
— Но я всегда считала, что благородство манер важнее благородного происхождения. А его манеры безупречны. Он не сказал ни о ком ни одного дурного слова.
Этот откровенный укор вконец разозлил принца.
— Так вы его защищаете!
— Пока не вижу в этом нужды. А почему ваше высочество заговорили о нем?
— Почему? — Он закашлялся и принужденно рассмеялся. — И верно, почему? Ведь у нас с вами есть куда более интересные темы для разговора.
Выкрики и собачий лай привлекли их внимание к развертывавшейся внизу сцене.
Медведь и поводырь вошли в огороженный круг.
Там их ждали грумы, с трудом удерживавшие на привязи четыре пары разъяренных мастифов[1096]. Огромный зверь присел на задние лапы и выставил когти. Двух псов спустили с цепи, и они ринулись вперед, чтобы в прыжке добраться до медвежьей глотки. Одного пса медведь просто отшвырнул, второго так стиснул в объятиях, что послышался хруст ребер, мертвый пес также полетел прочь.
В толпе, большую часть которой составлял обожавший такие зрелища ремесленный люд, раздались крики восторга. Король и его благородная свита на балконах также радовались забаве.
Леди Эссекс в ужасе закрылась веером. Она почувствовала дурноту и побледнела.
— О, какая жестокость… — прошептала она.
Принц, опершись локтями о парапет, стоял лицом к ней и вполоборота — к площадке, как бы давая понять, что собеседница куда интереснее медведя. Задорными словами он пытался победить ее отвращение. Эта жестокость, уверял он, скорее мнимая, чем настоящая. И собаки, и медведь подчиняются своему инстинкту, своему естественному стремлению к бою. И, сражаясь, они удовлетворяют этот инстинкт.
Речь эта никоим образом не убедила чувствительную даму, но, по крайней мере, она была предпочтительнее самого зрелища, и леди Эссекс хотела, чтобы принц продолжал свой рассказ, пока не кончится бой и она сможет прийти в себя и побороть приступ тошноты.
Вслед за медвежьей потехой наступила очередь жонглеров и канатоходцев, чье мастерство восхитило ее в той же степени, в какой отвратило предыдущее зрелище.
Принц, наблюдая, как зарумянилось ее лицо, как раскрылись в улыбке губы, был настолько ею очарован, что ничего кругом не замечал.
И вдруг он услышал шаги за спиной. В раздражении принц повернулся на каблуках — перед ним выросла высокая и стройная фигура, затянутая в синий бархат. Снова Роберт Карр! Именно он посмел оказаться на балконе третьим.
— Сэр, — резко обратился к нему принц, — нам не нравится, когда нарушают наше уединение.
У леди даже дух захватило от такой грубости. Глаза ее вновь погрустнели. А сэр Роберт — очень спокойный, как человек, хорошо усвоивший правила дворцового тона и прекрасно сознающий последствия своих поступков, — улыбнулся молодому принцу:
— Неужели ваше высочество может предположить, что я посмею нарушить ваше уединение без повеления моего господина?
Леди расстроилась еще больше: она испугалась, что сэр Роберт подумает, будто и ей неприятно его вторжение.
Взгляд принца оставался таким же холодным, взгляд сэра Роберта — таким же учтивым.
— Его превосходительство граф Вильямедина собирается отбыть, и его величество желали бы вашего присутствия при прощании. — Он помолчал и затем добавил не допускающим возражений тоном: — Вас ждут, ваше высочество, — и отступил в сторону, давая принцу пройти.
Принц Генри в легком замешательстве оглянулся на леди, и сэр Роберт, поймав взгляд и как бы отвечая на него, добавил:
— Если леди позволит, я провожу ее.
Принц оглядел зал, увидел сэра Артура Мейнваринга и кивком подозвал его к себе.
— Ее светлость проводит один из моих придворных, — заявил принц, чтобы поставить фаворита на место. И по-мальчишески добавил: — Здесь я распоряжаюсь.
На этот раз, несмотря на всю приобретенную светскость, сэру Роберту было трудно сдержать себя. Он отвесил подошедшему к ним сэру Артуру официальный поклон и вдруг с удивлением увидел, что леди встала и что щеки ее пылают.
— Ваше высочество, но мною вы не распоряжаетесь, — смело объявила она принцу и столь же смело встретила его растерянный взгляд. В одно мгновение девочка превратилась во взрослую женщину. — У меня нет иного хозяина, нежели мой супруг, а в его отсутствие я сама распоряжаюсь своей судьбой. — И она перевела взгляд на фаворита. — Благодарю вас, сэр Роберт, за предложение меня проводить.
Принц Генри опомнился: он понял, что зашел слишком далеко, что вел себя, как мальчишка, и что леди Эссекс права. Но это нисколько не охладило его.
Он слегка поклонился и решил оставить за собой последнее слово — слово, как можно более оскорбительное для сэра Роберта.
— Ваша светлость, — объявил он юной леди, — надеюсь, сей эскорт сможет доставить вам удовольствие. Этот джентльмен — большой мастер говорить любезности, — и, сбежав по ступенькам, направился к королю.
После него балкон покинула и леди Эссекс. Следуя за ней, сэр Роберт отодвинул плечом сэра Артура, будто какую-то досадную помеху. Леди Эссекс сказала:
— Сэр, я не одобряю манер его высочества.
— Мадам, вы столь милостивы, что потрудились словами пояснить мне свои поступки. Но дурные манеры — это не самое главное. Я сумею о них забыть.
— Вы великодушны, сэр Роберт.
— Я всего лишь пытаюсь поставить себя на место другого. Обычно дурные манеры происходят от вздорного характера. Но, возможно, будь я на месте его высочества, я бы тоже не стерпел, если б меня прервали.
Навстречу им шествовала ее мать, которой Карр передал ее драгоценную дочь, после чего направился к королю. Он не видел провожавшего его взгляда — взгляда, полного грусти.
Глава 6
Король Яков примечал, что его любили отнюдь не столь пылко, как заслуживал бы человек его дарований и ума. По правде говоря, это печалило его с раннего детства. Иногда он чувствовал себя таким одиноким, что кидался в крайности — в отчаянной попытке купить любовь он рассыпал свои милости и дары направо и налево, без всякого разбора. Порой ему удавалось убедить себя, что вот от этого джентльмена или от иного он наконец-то получил так страстно желаемую им любовь и верность. Но он не мог не видеть, что вся нация в целом — от простолюдинов до аристократов — взирала на него без должного уважения.
И тому были веские причины, а его величество, уверенный в том, что все, что он ни делает, — хорошо и справедливо (одна из основ абсолютизма — уверенность в том, что король ошибаться не может), просто их не замечал.
Его двоюродная сестра леди Арабелла Стюарт была заточена в Тауэр, где сначала потеряла рассудок, а затем умерла. В темницу ее бросил именно сей добрый государь, чью царственную душу не трогали страдания тех, в ком он усматривал опасность. А леди Арабелла Стюарт казалась королю опасной потому, что она неразумно сочеталась браком с Уильямом Сеймуром, состоявшем в дальнем родстве с царствующим домом. И король Яков, нафантазировав себе самые разные ужасы — будто эта пара либо ее отпрыски станут претендовать на трон, — поступил с ними с характерной для трусов жестокостью. Окружающий мир — и родовитые, и простые люди, все те, кто хоть когда-либо любил и был любим, — содрогнулись от такой жестокости.