поведения и от меня. Вот, сэр, собственно говоря, и все.
И сэр Томас улыбнулся прямо в сердитую физиономию посетителя. Тот вскричал:
— Все? Боже, никак не все! Вы, как я понял, говорили тут о честности?
— Это слово смущает вас? Вы разве не знаете, что оно означает?
— Черт побери! Да вы хотите меня оскорбить! — взорвался сэр Дэвид.
— Скорее, хочу быть предельно откровенным. Этой истории уже два года, и вы два года ждали случая выразить мне свой протест? Или воспользовались этим предлогом, чтобы осуществить какой-то план, задуманный лордом Нортгемптоном, лакеем которого вы являетесь?
Сэра Дэвида даже перекосило, но он обуздал себя:
— Вы со всей очевидностью продемонстрировали свою цель — вы действительно хотите оскорбить меня.
— Но разве я первым начал? Разве вы искали меня не с подобной же целью? — И сэр Томас улыбнулся так насмешливо, что и более холодный собеседник вспыхнул бы гневом. — Тогда от меня больше ничего и не требуется.
— Вот уж верно! — согласился сэр Дэвид. — Вы и так достаточно далеко зашли.
И сэр Дэвид решился — как ни смутила его устроенная сэром Томасом демонстрация фехтовального искусства, честь уже не дозволяла отступать.
— Когда вы отправитесь со мной во Францию?
Сэр Томас покачал головой:
— У меня и в мыслях такого нет. Дела требуют моего присутствия в Лондоне, и если вы желаете сатисфакции, можете получить ее здесь.
— Здесь? При нынешних законах? Да король свернет шею победителю.
— Неужто это вас беспокоит?
— Боже, сэр, вы невыносимы.
— Но я и не жду от вас терпимости. Я жду ваших секундантов.
Сэр Дэвид либо охладил свой пыл, либо сделал вид, что ярость улеглась. Нетрудно было также предположить, что он решил воспользоваться выходом, любезно предоставленным противником.
— Вы надеетесь на покровительство высокопоставленных друзей. А в каком положении я? Кто меня прикроет? Сэр Томас, вы пользуетесь своим положением, и я вновь призываю вас как человека чести отправиться со мной во Францию.
— И как человек чести я отклоняю ваше приглашение.
Сэр Дэвид долго разглядывал его, а затем пожал плечами:
— В настоящее время нам больше говорить не о чем, — и направился к выходу.
Сэр Томас поспешил распахнуть перед ним дверь:
— Если вы передумаете и пожелаете встретиться со мною здесь, я всегда к вашим услугам.
Сэр Дэвид не удостоил его ответом. В коридоре его поджидал слуга Дейвис, который и проводил на улицу.
Сэр Дэвид отправился к ее светлости, чтобы доложить о своем поражении. Сэр Томас, сообщил он, труслив настолько, что отказывается сражаться где-либо, кроме Лондона, хорошо зная, что ни один разумный человек на это не пойдет, так как тем самым навлечет на себя гнев короля. Но в стремлении продемонстрировать собственную доблесть, сэр Дэвид зашел слишком далеко: он уверял, что сэр Томас Овербери рассчитывает на то, что его в любом случае прикроет лорд Рочестер.
— А если я, — задумчиво спросила его ее светлость, — пообещаю вам, что лорд Рочестер защитит вас обоих от королевского гнева?
Сэр Дэвид понял, что попал в ловушку.
— Если ее светлость предоставит мне хоть пару строк, подписанных его светлостью, в которых он пообещает…
— Вы просите слишком многого, — прервала она. — Каким образом его светлость даст вам такую расписку? Да ведь это будет означать, что он нанимает убийцу.
Сэр Дэвид был непреклонен.
— А без этого, миледи, я вряд ли стану рисковать.
— Вот так-то! Вот так-то! — воскликнула ее светлость. — Вы вряд ли станете рисковать!
— Мадам! — Он был полон негодования. — Вы ко мне несправедливы.
— Неужели? Я всего лишь повторила ваши слова! — Она печально улыбнулась. — Я вспоминаю день, когда вы с такой горячностью объявили, что готовы жизнь за меня отдать. И когда наступил срок послужить не только мне, но и себе самому, вы испугались.
— Испугался?!
— Да ведь ясно, что сэр Томас как раз ни капельки не испугался, а ведь он не произносил романтических клятв! Вы тут говорили о трусости, сэр Дэвид. Уверены ли вы, что этим грешит ваш противник?
— Вы хотите сказать, что трус — я?
— По крайней мере, он готов совершить то, на что вы, как вы сами сказали, вряд ли способны.
Сэр Дэвид скакал назад в Лондон, и душа его была мрачнее тучи. Мало того унижения, которое он испытал от сэра Томаса Овербери, так еще и леди Эссекс добавила — а он понимал, что все сказанное ею было правдой. Нет для человеческого сердца чувства более горького, чем то, которое появляется, когда другой открывает перед тобой твои собственные недостатки, о которых ты сам хотел бы забыть. И то, что сэр Дэвид был когда-то влюблен в леди Эссекс, лишь углубляло его горечь и ненависть.
Ненависть эта должна была принести свои черные плоды.
Глава 22
Враждебная Рочестеру партия понесла в том ноябре, ноябре 1612 года, ощутимую утрату: внезапно скончался ее самый мощный, влиятельный и активный член — принц Уэльский.
Это случилось 5 ноября, когда над Лондоном зажглись огни фейерверка и в темном небе пылали шутихи — король Яков повелел ежегодно справлять годовщину своего чудесного избавления от происков Гая Фокса и его приспешников. В тот праздничный вечер принц Генри умирал в своем Сент-Джеймском дворце. К этому времени молодой и талантливый принц уже стал настоящим героем народа, и к этому времени пропасть, разделявшая его с отцом, стала непреодолимой. Потому пошли по стране ужасные слухи, усугублявшиеся еще и тем, что король послал к заболевшему наследнику своего личного врача Майерна, а тот, это было точно известно, крепко поспорил с врачом принца Хаммондом по поводу метода лечения[1114].
Припоминали и о вражде между принцем и лордом Рочестером, любимейшим королевским фаворитом, и потому иные склонны были винить в случившемся именно Рочестера — к немалой выгоде враждебной ему партии.
Но никакие слухи не могли преуменьшить влияния лорда Рочестера, который, пользуясь еще большим королевским доверием, твердо укрепился на придворном небосклоне. К мощному сиянию его звезды тянулись все новые и новые поклонники, в том числе и те, кто откололся от ослабевшей в результате смерти принца партии. Чтобы убедиться в этом, достаточно было в начале нового года съездить в Ройстон. Тем, кто хотел выяснить расположение апартаментов лорда Рочестера, не надо было спрашивать дорогу: в этом направлении текли толпы.
Единственное, что омрачало блистательное настоящее милорда, было противодействие, которое Овербери оказывал его отношениям с леди Эссекс — причем противодействие это приобрело еще более острый характер после истории с сэром Дэвидом Вудом, ибо Овербери почувствовал личную для себя опасность. Одной апрельской ночью напряжение в отношениях между Рочестером и Овербери достигло высшей точки.
В тот вечер в королевских апартаментах царило разнузданное веселье; предводительствовал гулянкой сам монарх. Однако лорд Рочестер в пиршестве не участвовал — занятый своей любовной эпопеей, он вообще стал несколько небрежен в исполнении придворных обязанностей, а король, подобно влюбленной женщине, старался все большими авансами привязать его к себе.
Рочестер прибыл из Хаунслоу в час ночи и, пройдя сразу в свои покои, был немало удивлен, застав там Овербери с его секретарем Гарри Пейтоном.
Милорд понимал, что Овербери знает причину его опоздания и не одобряет такого поведения, и потому изначально был раздражен, словно мальчишка, которого застали за каким-то неблаговидным занятием и который ожидает теперь порки.
Увидев за столом своего друга — Овербери дремал, положив голову на руки, — Рочестер заговорил уже с порога:
— Ну, что случилось? Почему ты не спишь?
Сэр Томас медленно поднял голову, внимательно оглядел выросшую перед ним переливающуюся всеми цветами радуги фигуру — бриллиантовую пряжку в украшенной плюмажем шляпе, пышные розетки на туфлях с высокими каблуками, — и губы его искривила презрительная усмешка:
— А почему ты до сих пор бодрствуешь? Я-то жду с бумагами тебе на подпись.
Лорд Рочестер надменно поднял брови. Заметив это, Овербери приказал Пейтону ждать его в галерее.
— И где же бумаги? — спросил Рочестер. Сэр Томас встал, оттолкнул кресло и указал на разложенные на столе документы.
— Сядь, — резко ответил он, — и сам посмотри.
Его светлость глянул на друга: лицо его было бледно, а глаза горели, словно в лихорадке. С тяжелым сердцем милорд уселся за стол и потянулся к перу. Почти не читая, поставил свою подпись под первым документом, взял следующий — через несколько минут все было кончено, и его светлость отбросил перо.
— Что, нельзя было подождать до утра?
— Нет, нельзя. — Голос Овербери был холоден. Он продолжал стоять у стола. — Это наиболее срочные бумаги. Внизу ждет курьер, чтобы отвезти их в Дувр. Ты что, полагаешь, дела государственные будут ждать, пока ты развлекаешься с этой особой?
— Особой?! — вскричал Рочестер и вскочил. — Ты сказал — «этой особой»?!
— Вот именно! А ты думал — дамой? Да она так же похотлива, как вся ее порода, она ничем не отличается от своей сводни-маменьки!
Овербери стоял перед его светлостью, выпрямившись в полный рост и дрожа от напряжения и гнева.
— И ты станешь отрицать? Ты посмеешь отрицать? Да вспомни все: как она вела себя с тобой, пока муж был в отъезде, как якшалась с этой шлюхой Тернер и грязными колдунами, чтобы с помощью самого дьявола привязать тебя и освободиться от Эссекса!
— Замолчи! Именем Господа заклинаю: молчать! — Дверь в галерею была распахнута, и яростный голос Рочестера слышался далеко. — Молчи, или я убью тебя!
— Правильно, убей! И тогда ты, как шмель, погибнешь после первого же укуса, ибо потеряешь свое жало! — расхохотался Овербери. — Потому что без меня, я снова повторяю, ты — ничто. Я — твоя лестница наверх, это по мне ты вскарабкался на свои высоты. И теперь все мои труды, все мое терпение, все мои старания превращаются в ничто, ибо ты жаждешь погубить свою честь и себя самого этой нелепой женитьбой. Ты не посмеешь жениться на ней без моего согласия, потому что тогда — я тебя предупреждаю — тебе придется самому заниматься всеми делами, ты лишишься всех подпорок.