— Этот несчастный отправил лорду Веллингтону письмо, написанное под его диктовку, в котором каялся, что не мог избежать дуэли, потому что его честь не оставила ему выбора. Я не думаю, что какая-то другая особенность данного дела рассердила его светлость больше, чем это глупое оправдание. Милорд рассказал, что когда сэр Джон Мур остановился в Эррериаше во время своего отступления к Ла-Корунье[2007], он отправил передовой дивизии инструкции остаться в Луго[2008], где собирался дать сражение. Депеша была передана сэру Дэвиду Бэрду одним из адъютантов сэра Джона, но сэр Дэвид отправил ее вперед с одним солдатом, который в дороге напился и потерял ее. Это, сказал лорд Веллингтон, случаи одного порядка, с той лишь разницей, что если простой солдат может не понимать важности порученной ему миссии, то такое непонимание непростительно для капитана Гарфилда.
— Что ж, слава богу, — сказал нахмурившийся было сэр Теренс. — Мне подумалось, что он подразумевал мою неосторожность в выборе посланца, как в случае с сэром Дэвидом Бэрдом.
— Нет, нет, сэр Теренс. Я просто повторил слова лорда Веллингтона, чтобы вы представили, как сильно он разгневан. Когда Гарфилд совсем оправится от своей раны, он предстанет перед военным судом. Пока он находится под домашним арестом, как и его противник по дуэли, майор Сайкс из 23-го драгунского. Обоих разжалуют, нет сомнения. Но это еще не все. Данное происшествие вместе с прежним делом майора Беркли побудило лорда Веллингтона предпринять шаг, инструкции относительно которого содержатся в этом письме.
Сэр Теренс сломал печать. В письме, написанном секретарем, но заканчивающемся личной подписью Веллингтона, содержалось следующее:
«Предъявитель сего, капитан Станоп, сообщит Вам подробности возмутительного дела капитана Гарфилда. Это происшествие, так же как и то, что имело место с майором Беркли, говорит мне о необходимости доведения до сведения офицеров службы его величества, что они присланы на полуостров для того, чтобы сражаться с французами, а не друг с другом и не с местным населением. Пока продолжается эта кампания и пока я ее возглавляю, я объявляю, что не буду мириться с отвратительной практикой дуэлей среди тех, кто находится под моей командой. Прошу Вас немедленно издать общий приказ, обязывающий офицеров всех рангов без исключения откладывать разрешение личных ссор, по крайней мере, до окончания этой кампании. Для придания ему силы доведите до общего сведения, что любое нарушение данного приказа станет рассматриваться как тяжкое преступление и что любой офицер, бросивший или принявший вызов, если трибунал признает его виновным, будет немедленно расстрелян».
Сэр Теренс кивнул.
— Очень хорошо. Чрезвычайно разумная мера. Хотя я сомневаюсь, что она окажется популярной. Что ж, непопулярность часто становится уделом разумных мер.
— Слава богу, что это дело не обернулось более серьезными последствиями; насколько я помню, те депеши не были чересчур неотложными.
— Да тут другое, — сказал капитан Стеноп. — Судя по всему, в них кто-то совал нос.
— Совал нос? — с явным недоверием спросил капитан Тремейн. — Но кто мог это сделать?
— Налицо все признаки того, что это, увы, случилось. Гарфилда отнесли в дом приходского священника, где он и пролежал, пока не оправился. У вас, конечно, есть опись всех тех документов, сэр Теренс?
— Безусловно. Полагаю, она у вас, Тремейн?
Тот подошел к своему столу и, заглянув в один из выдвижных ящиков, быстро нашел сложенный лист бумаги с подтверждающей подписью генерал-адъютанта на обратной стороне. Развернув перечень, он положил его на стол сэра Теренса, и капитан Станоп, вытащив привезенный им список, положил его рядом и, склонившись, стал сверять.
Вдруг он замер, нахмурился и, поставив палец под одним из пунктов в перечне сэра Теренса, некоторое время внимательно смотрел в свой.
— Вот! — наконец сказал он. — Что это? — и прочитал: — «Сообщение лорда Ливерпула о подкреплениях, которые будут погружены на суда для отправки в Лиссабон в июне или июле».
Станоп поднял голову.
— Похоже, это был самый важный документ из всех — пожалуй, документ первостепенной важности. И его не оказалось в списке бумаг, доставленных лорду Веллингтону.
Все трое мрачно переглянулись.
— У вас есть его копия, сэр? — спросил адъютант.
— Копии нет — есть краткое изложение содержания с выписанными на полях цифрами, — ответил Тремейн.
— Позвольте, сэр? — Станоп взял со стола генерал-адъютанта перо и быстро переписал цифры.
— Лорд Веллингтон должен ознакомиться с этим как можно скорее. Остальное, сэр Теренс, конечно, ложится на ваши плечи, вы знаете, что делать. А я тем временем сообщу его светлости о том, что случилось. Думаю, мне лучше сейчас же и отправиться назад.
— Если вы отдохнете час и доставите удовольствие моей супруге, составив ей компанию за завтраком, я напишу письмо лорду Веллингтону, — сказал О’Мой и, не дожидаясь ответа капитана Станопа на свое равносильное приказу приглашение, добавил: — Вы позаботитесь об этом, Тремейн?
Они ушли, а сэр Теренс, забыв обо всем остальном, сел писать письмо.
Позднее, когда капитан Станоп отбыл, Тремейну пришлось сесть за составление приказа и приготовление его копий для всех дивизий.
— Интересно, — сказал он О’Мою, — кто первый его нарушит?
— Какой-нибудь болван, которому будет не терпеться нарушить собственную жизнь, — ответил тот.
Капитан помолчал — было видно, что он с чем-то не согласен, — потом сказал:
— Чертовски строгое постановление.
— Но очень нужное и полезное.
— О, безусловно, — сразу согласился Тремейн. — Что ж, во всяком случае, я не чувствую себя как-то связанным из-за него — слава богу, у меня нет врага, жаждущего моей крови.
По лицу сэра Теренса пробежала тень.
— Какой человек может быть в этом уверен?
— Полагаю, всякий, у кого чистая совесть, — смеясь, ответил Тремейн и погрузился в свои бумаги.
Искренность столь беспечно произнесенных слов была так очевидна, что в уже почти укоренившееся подозрение сэра Теренса вновь закрались сомнения.
— Ты можешь похвалиться чистой совестью, Нед? — спросил он, почувствовав стыд из-за своего тайного стремления проникнуть в чужую душу, но тем не менее с нетерпением стал ждать ответа.
— Почти чистой, — ответил Тремейн. — Искушение не может запятнать, если ему сопротивляешься, верно?
О’Мой вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
— Ну, — сказал он, — это вопрос для казуистов. Они могут ответить, что тут все зависит от искушения, — и спросил напрямик:
— Что тебя искушает?
Тремейну нужно было кому-нибудь довериться, а сэр Теренс был его другом. Но он колебался.
— Чертовски плохо быть бедным, О’Мой, — наконец произнес капитан, не отвечая на вопрос.
Генерал повернулся к нему. Тремейн сидел, подперев щеку рукой, запустив пальцы в свои светлые волнистые волосы; его всегда живые серые глаза теперь потухли, лицо выражало уныние.
— К чему ты это?
— Борьба с искушением, — последовал ответ, — крайне тяжелое и мучительное занятие.
— Но ты говорил о бедности?
— Конечно. Если бы я не был бедным, то испытал бы судьбу.
Наступила пауза.
— Ты знаешь, Нед, — с деланным равнодушием сказал О’Мой, — не в моих привычках навязываться кому-то со своим участием. Но, по-моему, тебе станет легче, если ты мне доверишься.
Тремейн встряхнулся:
— Думаю, нам лучше заняться депешей, вскрытой в Пенальве.
— Конечно, мы так и сделаем, но — еще минутку, я думаю, она может подождать.
Сэр Теренс отодвинул свое кресло и, поднявшись, медленно подошел к своему секретарю.
— Что тебя тяготит, Нед? — неожиданно заботливо спросил он, и Тремейн никак не мог заподозрить, что это «что-то» чрезвычайно беспокоит самого О’Моя. — Мне показалось, ты как будто даже бравируешь своей безучастностью.
Тремейн опять опустил глаза.
— Сильвия Армитидж сказала мне, что собирается вернуться в Англию.
Ничего не понимая, сэр Теренс подумал было, что Тремейн опять пытается уйти от ответа, но тут неожиданная догадка осветила его омраченный ум, принеся такое облегчение, что О’Мой стал проверять ее почти со страхом и, насколько мог спокойно, произнес:
— Мне она об этом не говорила. Вне всякого сомнения, ты пользуешься ее расположением.
Тремейн взглянул на него и снова отвел глаза.
— Увы! — И он глубоко вздохнул.
— Значит, Сильвия и есть это искушение, Нед?
Несколько секунд Тремейн молчал, удивляясь про себя нетерпению, с которым сэр Теренс ожидал его ответа.
— Ну да, — сказал он, — неужели это еще не ясно? — И продолжал восторженно: — Разве возможно, ежедневно находясь в обществе мисс Армитидж, устоять перед этим миловидным, грациозным и разумным созданием, подобным, должно быть, самому ангелу, который витает над ее головкой?
О’Мой, еще недавно угрюмо-серьезный, громко рассмеялся. Его секретарь не увидел в этом смехе признаков огромного облегчения, и столь бурное веселье показалось ему совершенно неуместным.
— Ты находишь это смешным? — резко произнес он.
— Смешным? — с трудом произнес О’Мой. — Слава богу, что у меня от смеха не полопались сосуды.
Тремейн покраснел.
— Когда вы вдоволь насмеетесь, сэр, — подчеркнуто корректно сказал он, — то, будьте добры, займитесь содержанием депеши.
Но сэр Теренс вновь разразился хохотом и, подойдя к Тремейну, дружески похлопал его по плечу.
— Ты чуть не уморил меня, Нед, — проговорил он. — Но, ради бога, не будь таким мрачным, ты выглядишь очень смешным.
— Мне жаль, что ты находишь меня смешным.
— Да нет же, ты должен радоваться. Мой бог, дружище, если Сильвия тебе нравится, почему ты не поддашься искушению? Она интересная девушка, хорошо смотрится в своем костюме амазонки, а уж как в седле держится! Удивительно прямо, ей-богу! Она хороша и на охоте, и на балу, и за столом. Хотя со временем ты, возможно, узнаешь, что и она — не совершенство, а сейчас советую тебе не лишать себя этой иллюзии. Не сопротивляйся же соблазну, и желаю тебе в этом удачи, мой мальчик!