В портшезе сидела мисс Фаркуарсон, все еще бледная, но уже спокойная, рассматривая герцога с несколько странным выражением, которое лучше всего охарактеризовать как задумчивое.
— Дитя! — воскликнул Бакингем, прижав руку к сердцу и изобразив на лице испуг. — Вы заставили меня понять, что такое страх, ибо до сегодняшнего дня я никогда не испытывал этого чувства. Какая неосторожность, моя дорогая Сильвия, отправляться в Сити, когда люди так возбуждены войной и чумой, что готовы где попало искать козлов отпущения. Меня едва ли можно назвать набожным, и все же сейчас я испытываю глубокую благодарность небу за чудо, в результате которого я оказался здесь и смог избавить вас от опасности!
Мисс Фаркуарсон склонилась вперед, капюшон ее шелковой накидки откинулся, открывая взору герцога ее ослепительную красоту. Ее тонкие губы кривила усмешка, а в печальных зеленовато-голубых глазах мелькнуло презрительное выражение.
— Это произошло весьма кстати, ваша светлость, — бесстрастно промолвила она.
— Конечно кстати! — горячо согласился герцог, держа шляпу в руке и вытирая лоб носовым платком.
— Ваша светлость очень удачно оказались поблизости!
В ее тоне слышалась неприкрытая насмешка. Девушка поняла, по чьему поручению фанатик шпионил за ней, чтобы напасть на нее и сделать возможным это романтическое спасение. Проницательно оценив ситуацию, она решила использовать в ней свое актерское дарование.
— Я благодарю Бога, и вам, дитя мое, следует делать то же самое, — быстро ответил Бакингем, игнорируя не ускользнувшую от него насмешку.
Однако мисс Фаркуарсон, казалось, отнюдь не была расположена к изъявлению благодарности.
— Ваша светлость часто бывает к востоку от Темпл-Бара? — иронически осведомилась она.
— А вы? — спросил он, очевидно за отсутствием убедительного ответа.
— Настолько редко, что случившееся совпадение превосходит все придумываемое вами и мистером Драйденом для ваших пьес.
— Жизнь полна всевозможных совпадений, — ответил герцог, ощущая неуклюжесть своего притворства. — Совпадения спасают человеческое существование от скуки.
— Вот как? Значит, вы спасли меня, спасаясь от скуки, и, дабы сделать это возможным, несомненно, сами подстроили опасность?
— Я подстроил опасность?! — в ужасе воскликнул герцог, не сразу поняв, что проиграл. — Что вы говорите, дитя мое!
В его возгласе слышались боль и возмущение, и последнее, по крайней мере, было непритворным: презрение в голосе девушки действовало на него как удар хлыстом. Оно делало его смешным в ее глазах, а его светлости так же мало нравилось быть смешным, как и всем прочим, — возможно, даже еще меньше.
— Как вы можете так думать обо мне?
— Думать? — Мисс Фаркуарсон рассмеялась. — О боже! Я поняла это, сэр, как только увидела вас появившимся на сцене в нужный момент. Явление отважного героя! О, сэр, меня не так-то легко обвести вокруг пальца. Я была глупа, испугавшись этих глупых фигляров — «фанатика» и его сподвижников. Все это дешевый маскарад! Однако он подействовал на невзыскательную публику Полс-Ярда, которая по меньшей мере весь день будет обсуждать ваше мужество и благородство. Но вы едва ли можете ожидать, что это так же подействует на меня, потому что я играла в этой пьесе вместе с вами.
О Бакингеме — смазливом, изящном и безрассудном сыне человека, обязанного блестящей карьерой своей внешности,[922] — не без основания говорили как о самом наглом субъекте во всей Англии. Все же насмешки девушки вывели его из себя, и он с трудом сдержал закипавшее в нем бешенство, чтобы не выглядеть еще более жалко.
— Клянусь вам, вы чудовищно несправедливы, — запинаясь, вымолвил герцог. — Все из-за этого проклятого ужина и поведения моих пьяных дураков-гостей. Уверяю вас, что это не моя вина и я только обрадовался вашему уходу со сцены, которой ни за что на свете не осмелился бы оскорбить вас. Но вижу, что вы не верите моим клятвам.
— Вас это удивляет? — холодно осведомилась мисс Фаркуарсон.
Герцог устремил на нее злобный взгляд и дал некоторый выход своему гневу, однако соединив его с притворством:
— Посмотрел бы я, что с вами сталось, если бы я оставил вас на милость этих негодяев!
Девушка рассмеялась:
— Интересно, какой оборот приняла бы эта комедия, если бы вы пропустили ваш выход! Возможно, моим преследователям пришлось бы самим спасать меня, дабы не вызвать ваш гнев. Это было бы чрезвычайно забавно! Но довольно! — Она прекратила смеяться. — Благодарю вашу светлость за устроенное развлечение, но, так как оно не достигло успеха, умоляю впредь не затруднять себя организацией чего-либо подобного. О сэр, если вы вообще способны испытывать чувство стыда, то постыдитесь хотя бы убожества вашей выдумки!
С презрением отвернувшись, она скомандовала стоящему рядом носильщику:
— Берите портшез, Натаниел, и несите скорей, иначе я опоздаю.
Носильщики повиновались, и, таким образом, мисс Фаркуарсон удалилась, не удостоив более ни единым взглядом герцога Бакингема, который настолько упал духом, что не пытался ни остановить ее, ни возобновить протесты. Он стоял со шляпой в руке, побледнев от гнева и закусив губу, мучимый сознанием, что она сорвала с него маску, выставив дураком и сделав объектом насмешек.
Стоящие на заднем плане лакеи изо всех сил пытались сохранять должную солидность, в то время как прохожие останавливались поглазеть на блестящего вельможу, которого весьма редко можно было видеть на улицах Сити с непокрытой головой и на собственных ногах. Ощущая их взгляды и приписывая им, возможно, несколько большую проницательность, нежели они имели в действительности, его светлость считал этих людей насмешливыми свидетелями своего унижения.
Охваченный приступом гнева, он топнул ногой, нахлобучил шляпу и повернулся, чтобы направиться к ожидавшей его карете. Но внезапно чья-то рука тисками сжала его правый локоть, а рядом послышался голос, в котором звучало удивление и кое-что еще:
— Сэр! Сэр!
Обернувшись, герцог увидел орлиные черты и изумленный взгляд полковника Холлса, следовавшего за портшезом и подходившего к нему все ближе, словно подчиняясь какому-то непреодолимому влечению, пока Бакингем беседовал с девушкой.
Удивленный герцог окинул его взглядом с головы до пят, усмотрев в незнакомце в весьма потрепанной одежде всего лишь очередного очевидца его позора. Гнев Бакингема, ищущий выхода, вспыхнул с новой силой.
— В чем дело? — прошипел он. — Как вы смеете прикасаться ко мне, милостивый государь?
Полковник, не дрогнувший, как сделали бы многие другие, при звуках этого резкого и вызывающего, словно пощечина, голоса и под взглядом бешено сверкающих глаз на бледном лице, просто ответил:
— Думаю, что я прикасался к вам и раньше, и вы восприняли это с большей признательностью, ибо тогда это пошло вам на пользу.
— Ха! И ваше теперешнее прикосновение призвано напомнить мне об этом? — с презрением бросил герцог.
Оскорбленный грубым ответом, Холлс в свою очередь бросил на него презрительный взгляд и молча повернулся на каблуках, собираясь удалиться.
Однако его поведение было столь непривычным и оскорбительным для того, с кем всегда обращались с глубочайшим почтением, что на сей раз герцог схватил его за руку:
— Минуту, сэр!
Они вновь очутились лицом к лицу, и на сей раз вызывающим было поведение Холлса. Черты герцога отразили удивление, смешанное с возмущением.
— Думаю, — заговорил он наконец, — вам что-то от меня нужно.
— На сей раз ваша проницательность вас не подвела, — ответил полковник.
Интерес герцога усилился.
— Вы знаете, кто я? — осведомился он после небольшой паузы.
— Узнал пять минут назад.
— Но вы, кажется, упомянули, что оказали мне однажды какую-то услугу.
— Это было много лет назад, и тогда я не знал вашего имени. Ваша светлость, возможно, об этом забыли.
Своим презрительным тоном он внушал уважение и внимание тому, кто сам привык презирать других. При этом в герцоге пробудилось любопытство.
— Вы не поможете мне вспомнить? — почти любезно предложил он.
Полковник мрачно усмехнулся. Бесцеремонно стряхнув герцогскую руку со своей, он отодвинул назад светло-каштановые локоны, обнажив левое ухо и сверкавший в нем рубин.
Бакингем уставился на него, затаив дыхание от изумления.
— Как к вам попала эта драгоценность? — спросил он, впившись глазами в лицо полковника, который ответил, подавив чувство оскорбления:
— Его подарил мне после битвы при Вустере один никчемный бездельник, чью жизнь я счел достойной спасения.
Как ни странно, герцог не возмутился. Очевидно, удивление временно подавило в нем все другие эмоции.
— Так это были вы! — Его взгляд не отрывался от худого лица собеседника. — Да! — добавил он после паузы. — Тот человек был такого же роста, и нос у него был такой же, как у вас. Однако в других отношениях вы ничем не напоминаете офицера армии Кромвеля, который помог мне той ночью. Тогда у вас вместо локонов была короткая стрижка, как требовало благочестие.[923] И все же это вы! Как странно встретить вас снова!
Его светлость внезапно задумался.
— Они не могут ошибаться! — пробормотал он, продолжая сверлить полковника взглядом из-под нахмуренных бровей. — Я ждал вас. — И герцог вновь повторил загадочную фразу: — Они не могут ошибаться.
Теперь настала очередь Холлса удивляться.
— Ваша светлость ждали меня? — переспросил он.
— Все эти долгие годы. Мне было предсказано, что мы встретимся снова и что наши судьбы будут тесно связаны.
— Предсказано? — воскликнул Холлс, сразу же подумав о собственном суеверии, вынуждавшем его хранить драгоценность, несмотря на все удары судьбы. — Как предсказано? Кем?
Вопросы, казалось, пробудили герцога от размышлений.
— Сэр, — сказал он, — мы не можем беседовать, стоя здесь. И мы встретились после стольких лет не для того, чтобы тут же расстаться.