Дерних заходил, пробыл буквально несколько минут, попросил меня присутствовать на какой-то важной церемонии (а может, празднике), которая должна состояться в городе через три дня. Мне показалось, что это не обычное вежливое приглашение; придется непременно пойти. Мероприятие начинается завтра на рассвете.
Вчера ночью дул едва ощутимый ветерок — впервые за много недель. Может быть, это и есть те самые «ночные ветры», о которых говорили Дерних и его друзья?
Ланея обещала сегодня утром непременно зайти. Уже полдень, однако ее что-то не видно. Я мог бы воспользоваться местным переговорным устройством и связаться с городом, однако я до сих пор так и не разобрался, как это устройство действует.
Или же я мог бы отправиться прямо к ней домой. Но живет она в самом центре города, и я в этом лабиринте узких улочек (в точности, как в алжирском районе Касба) скорее всего просто заблужусь. Кроме того, я не решаюсь пока проявлять подобную инициативу, хотя мне ужасно хочется ее увидеть.
Днем я снова слушал разговор цветов (Господи, как дико это звучит!). Я, пожалуй, понимаю их лучше, чем калдорианцев. У цветов структура языка значительно проще. И хотя речи их не слишком глубокомысленны, я, по крайней мере, могу как следует уловить их смысл. Возможно, это означает всего лишь, что и у меня самого менталитет на уровне здешних растений.
На этот раз цветам было что сказать друг другу помимо привычных банальностей. Привожу дословную запись их беседы, используя земные эквиваленты названий различных растений:
АЗАЛИЯ (Розе). Дорогая, как ты сегодня прелестна!
РОЗА. Тебе так кажется? А чувствую я себя просто отвратительно!
АЗАЛИЯ. Но ты выглядишь неправдоподобно юной и свежей. Что это с тобой?
РОЗА. Ах, близится время моего «фаркара»! (Похоже, это слово обозначает некие важные физиологические изменения.) Как это все же грустно!
АЗАЛИЯ (бодро). А с другой стороны — весело!
РОЗА (уныло). Да, наверное, ты права. Но я была так счастлива в этом саду!
АЗАЛИЯ. Ты же всегда можешь сюда вернуться!
РОЗА. Нет. Никто не возвращается. Помнишь сирень? Она клялась, что непременно вернется… еще хотя бы раз… и обещала рассказать нам, как все происходило…
АЗАЛИЯ. Она вполне еще может вернуться.
РОЗА. Нет, она не вернется! Уже вернулась бы, если б могла. Да только я знаю: она не может.
СИКОМОР (вмешивается в их беседу и говорит странно тонким голосом). Привет!
РОЗА. Это вы мне?
СИКОМОР. Ну да, тебе. Это же ты боишься «фаркара», верно?
РОЗА. Конечно, боюсь. А вы разве нет?
СИКОМОР. Нисколько. Ибо со мной моя вера!
РОЗА. Вера во что?
СИКОМОР. Я адепт культа Нимозима, духа всех растений, обладающих корнями.
АЗАЛИЯ (сердито). И чему же учит ваша вера?
СИКОМОР. Мы полагаем, что все растения обладают божественной душой и после «фаркара» отправляются в страну Лии, где земля прозрачна, всегда дует южный ветер и нет ни одной крысы, способной грызть наши корни. Там текут ручьи с чистой водой, питающей нас и не приносящей ни малейшего вреда нашей листве. В стране Лии нам даруется способность расти вечно и при этом ничем не мешать тем, кто растет рядом. Можно было бы еще многое рассказать об этой стране, но тайны ее я могу раскрыть лишь посвященным!
РОЗА. Как прекрасна ваша религия!
АЗАЛИЯ. Чушь какая! После «фаркара» ты станешь попросту дровами для очага и ничем больше.
СИКОМОР. А моя душа?
АЗАЛИЯ. Она погибнет с тобою вместе! Исчезнет. И никакой второй жизни ей не суждено.
РОЗА. Что за ужасные вещи ты говоришь!
АЗАЛИЯ. Истина, возможно, не всегда приятна, но тем не менее она истина.
СИКОМОР. Тебе-то истина неведома. Твой подход заключается в том, что ты во всем видишь дурное и сообщаешь об этом во всеуслышание, надеясь, что на самом деле ничего плохого не случится. Это всего лишь голос твоего страха, не больше.
АЗАЛИЯ. Могу сказать и больше, но, по-моему, нас подслушивают.
РОЗА. Нет, это невозможно! Мы же здесь совсем одни!
АЗАЛИЯ. Не одни. Рядом прячется какое-то животное.
СИКОМОР (разражаясь визгливым смехом). Но ведь животные нас понимать не могут! Они и друг друга-то понять не в состоянии! Всем известно, что животные разумом не обладают.
АЗАЛИЯ. Не уверена. Вот это конкретное животное, например…
РОЗА. Все животные друг на друга похожи.
АЗАЛИЯ. А уж в этом я и совсем не уверена! И в любом случае предпочла бы подождать, пока оно не уйдет.
РОЗА. Предрассудки!
АЗАЛИЯ. Дорогая моя, я тоже не верю в разумных животных, но я их боюсь. Да! И мне их жаль.
СИКОМОР. Почему же?
АЗАЛИЯ. По многим причинам. Но больше всего потому, что скоро на их долю выпадет много горя.
РОЗА. Ну, боль-то животные чувствовать не способны.
АЗАЛИЯ. Может быть, и нет. Но если предположить, что все-таки способны…
РОЗА (задумавшись). Да, в таком случае это было бы для них ужасно! Ах, вскоре подуют ночные ветры и нашему миру придет конец!
АЗАЛИЯ. Ну вот вы опять! Не так уж все и плохо!
РОЗА. Да нет, все-таки очень плохо… Что-то устала я. Да и спать пора. Спокойной ночи.
АЗАЛИЯ. Спокойной ночи.
СИКОМОР. Спокойной ночи. Благодарю за приятный вечер.
Итак, даже среди цветов есть, оказывается, атеисты и верующие. Просто поразительно! Если только, конечно, все это не плод моего воображения.
Но и в таком случае это поразительно. Только в ином и, пожалуй, более зловещем смысле.
Я пообедал, а Ланея так и не пришла. Я прилег на диван и незаметно уснул. Снилось мне вот что:
Я шел по извилистой улочке, вымощенной булыжником; по-моему, это была какая-то старая деревня. Слева показались двое и подошли ко мне. Я начал было задавать им вопросы, но они, похоже, боялись меня, а потом повернулись и побежали прочь. Я бросился за ними, желая убедить их в своих добрых намерениях. Но они не желали ничего слушать и бежали все быстрее, пока я не отстал. Затем я оказался на центральной деревенской площади, где горел огромный костер. Пламя его поднималось все выше и выше; наконец оно стало выше церкви, но никакого жара я не чувствовал.
И тут я проснулся, весь дрожа от страха, в холодном поту.
И буквально через минуту вошла Ланея.
На самом-то деле все было не так плохо. Даже совсем хорошо! Не знаю, с чего это я поддался вселенской печали? Перечитывая собственные записи, я был просто поражен: их словно делал другой человек! Полагаю, нужно повнимательнее изучить их, попытаться понять, что же со мной тогда происходило. Но сейчас у меня просто нет на это времени. Я постоянно и полностью занят.
На роль пророка я отнюдь не претендовал. И все же, видимо, именно пророком я им и кажусь. Сразу же заявляю, что с данным мнением категорически не согласен! Тот факт, что я сумел пересечь космическое пространство, вовсе не является prima facie свидетельством моего превосходства. И все же они думают иначе.
Разумеется, об этом никто не говорит вслух, не пишут в газетах, не сообщают по радио. Нет, это просто явствует из того, как люди ко мне относятся.
Здесь еще полно работы, которую мне необходимо закончить, а времени осталось не так уж много. Я изо всех сил стараюсь действовать разумно и организованно, но еще столькое здесь мне совершенно непонятно! В конце концов, я ведь совсем из другого мира.
Особая проблема — западная стена города. Она-то и является точкой приложения моих основных усилий. Видите ли, приближающийся враг явно нанесет первый удар именно с запада, а потому западная стена и должна быть существенно прочнее остальных. Однако же они все одинаковые.
Мы укрепили эту стену камнем, цементом и кирпичом. Она должна выдержать самый первый и самый ужасный удар Ночных Ветров.
Пожалуй, следует пояснить: Ночные Ветры — это в самом деле ветры, которым ничего не стоит обогнуть западную стену, если они захотят. Но они не захотят. Им мало править этим миром; им хочется служить всем примером, а потому они готовы, хотя бы для виду, учесть мнение противоположной стороны и «играть по правилам» — то есть они в принципе могут признать себя пораженными, если все условия будут соблюдены.
А правило это таково: чтобы победить, они должны пробить в стене брешь. Если же стены устоят, тогда они проиграли.
Я сделал стены многослойными. Все подтверждают, что такая система лучше всего. Ланея, моя жена, прилюдно осмотрела их и не сказала ни слова. Такой чести редко кто удостаивается.
Если не считать последних событий, то жил я вполне обычной жизнью. Я очень горжусь своей коллекцией срезанных ногтей, которая, по мнению экспертов, превосходит, возможно, даже коллекцию Тайного Правителя. Мне по-прежнему время от времени требуется лечение от той или иной навязчивой идеи. (В этом я ничем не отличаюсь от всех остальных.)
Ланея очень мила и позволяет мне оказывать ей значительные услуги. Свидетельством ее любви является, например, то, что каждый вечер мне разрешено мыть ей ноги. И не просто мыть, но и ОЖИДАТЬ этого без излишних волнений, не мучаясь вопросом, будет мне это разрешено сегодня или нет! Она вообще очень добра ко мне. Она держала меня за руку во время обряда мутиляции, то есть нанесения сакральных увечий, и мне действительно было не так больно, как я ожидал. Она унизила меня не перед кем-нибудь — перед равными ей! Даже родители ее стали относиться ко мне с должным презрением — уж от них-то я такой милости не ожидал!
Наверное, она так любит меня, потому что я инопланетянин, землянин, и уже по одной лишь этой причине достоин презрения. Впрочем, мне все равно. Я совершенно счастлив, будучи достойным любой степени презрения — тем более при такой жене, как Ланея, которая во всем мне помогает!
Вряд ли я могу надеяться сохранить ее любовь достаточно долго. Мужчинам это никогда не удается. Наверное, меня продадут, как и всех прочих, в один из публичных домов, где уже не будет никакой любви, лишь одно вечное раздражение. А может быть, случится и что-нибудь похуже — меня сошлют или посадят на кол. Впрочем, не исключено, что меня ожидает более легкая судьба… Мы, мужчины, тоже верим в свои сказки…