В дверь позвонили снова. Грелич открыл.
— Соломончик! — восторженно воскликнул он, обнаружив за дверью высокого чернокожего человека. — Соломон Гранди, эфиопский еврей, — пояснил он Ричи.
— Мойша, ты меня слышишь? — спросил Соломон.
— Конечно-конечно, я тебя слышу, Соломончик. Ну и что ты мне хочешь поведать? Что-нибудь из твоих афрохасидских псевдонаучных бредней?
— Я пришел просто как друг, — ответствовал Соломон.
— Очень, очень мило, — хмыкнул Грелич. — Убийца возвращается, чтобы поглумиться над трупом жертвы.
— Не вполне понял, — сказал Соломон.
— А что тут понимать? Где ты был, когда я нуждался в друге? Где ты был, когда я собрался покончить с собой?
— Покончить с собой? На труп ты не похож, Мойша.
— Я честно пытался. И все еще жив по чистой случайности.
— Так каждый может сказать. А можно сказать иначе: так называемая случайность никогда не случалась.
— Софистика! — вскричал Грелич.
Соломон задумался, потом кивнул:
— Согласен. В самом деле, я никогда не был тебе хорошим другом. Точнее, не оказался тебе хорошим другом, когда это было тебе нужно.
— Ничего не хочу знать, — сказал Грелич, уловив тенденцию в поведении Соломона.
— Мы оба ответственны за то, что с тобой стряслось, — говорил Соломон. — Ты сам себя избрал жертвой, а я стал убийцей поневоле. Вместе мы и оборвали твою жизнь. Но мы оба просчитались в отношении Бога.
— С чего ты взял? — вопросил Грелич.
— Мы полагали, что можем воплотить в реальность Великое Ничто Смерти. Но Господь ответствовал нам: «Не так все должно быть». И Он даровал нам обоим жизнь, дабы мы терзались содеянным и не могли от этого спастись.
— Бог никогда бы так не сделал, — ответил Грелич. — Ну, если бы Он существовал.
— Бог существует.
— И на каких основаниях Он бы сделал то, что, по-твоему, сделал с нами?
— Ему не нужны никакие основания. Он не зависит от собственных решений. Он может делать все, что захочет, с кем угодно и когда угодно. На этот раз он решил наказать тебя. Ты сам виноват. Бог никогда не говорил тебе, что самоубийство угодно Ему.
Ричи понравился ход разговора. Ему хвалилось (термин, к которому Ричи еще предстоит привыкнуть) наблюдать, как агрессивный интеллектуал Грелич огребает по самое не могу от Соломона, который вещает, как религиозный проповедник, и знает толк в теологических спорах. Однако неожиданно Ричи осознал, что разгвор Грелич полностью взял на себя, а он, Ричи Каслмен, и слова не проронил.
— Эй, ребята, — сказал он. — Кажется, беседа затягивается, а меня так никто и не представил.
Грелич мрачно исправил ошибку.
— Почему бы не сделать перерыв и не перекусить? — предложил Ричи, обнаружив, что может говорить более свободно. — Я бы не отказался.
— В округе есть вегетарианский ресторан? — поинтересовался Грелич.
— Господи, понятия не имею, — сказал Ричи. — В паре кварталов отсюда есть вполне приличное кубинское кафе.
— Я никогда не возьму в рот некошерную падаль, — заявил Грелич. — Не говоря уже о том, что я вегетарианец.
— Тогда сам предложи, умник, — ответил Ричи.
— Господа, — подал голос Соломон. — Мы возьмем такси — я плачу — и отправимся в нижний Ист-Сайд, к Ратштейну.
Такси высадило их на углу Второй авеню и Четвертой улицы. Заведение Ратштейна было достаточно большим, порядка ста столиков, но почти пустым. Только за одним столом расположились двое мужчин: они пили кофе, закусывали блинчиками и о чем-то спорили.
— Прошу за Философский Стол. — Соломон сделал приглашающий жест и провел Ричи и Грелича к овальному столу на восьмерых. — Здесь часто сиживали Шельпштейн из Нью-Йоркского университета, иногда захаживает Ганс Вертке из Колумбийского.
Ричи никогда не слышал раньше об упомянутых джентльменах. И ему совсем не нравилась вегетарианская кухня. Он согласился на тарелку яичных пирожных и тоник из сельдерея. Грелич заказал блинчики с клубникой. Эсфирь предпочла рисовый пудинг. Соломон выбрал себе блюдо из риса с овощами.
Официант оказался пухлым коротышкой среднего возраста с копной редких седых волос на голове. Смахивал он на европейца. Двигался медленно, словно каждый шаг давался ему с большим трудом.
— К семи часам столик придется освободить, — сказал официант. — На вечер он зарезервирован.
— Сейчас еще только три пополудни, — проворчал Грелич. — Боже упаси, чтобы известнейшим философам современности пришлось вести свои дискуссии в другом месте. Мы уйдем отсюда задолго до начала их умных бесед.
— Наши клиенты привыкли видеть их за этим столом, — ответил официант. — Меня зовут Яков Лейбер, к вашим услугам.
Поначалу разговор шел понемногу обо всем. Перемывали косточки знакомым, обсуждали происшествия и скандалы, ругали погоду и политику. Благодаря этой беседе Ричи открылось лицо старого Нью-Йорка, города с доходными домами, ручными тележками, миквами [405]и дешевыми квартирами-студиями для студентов. Ричи казалось, что разговор идет о Нью-Йорке столетней давности, а не о современном индустриальном и деловом центре.
Когда они проезжали на такси по Второй авеню, Ричи заметил множество испанских продовольственных магазинов, парфюмерных лавок, закусочных и прачечных. То, что раньше было еврейским кварталом, превратилось в испанский баррио, или как там они называют свои трущобы.
Ричи поделился впечатлениями с Эсфирью.
— Все меняется, — вздохнула она. — Говорят, заведение Ратштейна держится только благодаря богатым еврейским мафиози из Нью-Джерси. Им хочется иметь нормальное место в центре, где можно прилично отобедать во время деловых поездок.
— Видел я когда-то фильм, — сказал Ричи. — Еврейский гангстер и его дочь, другой гангстер, молодой парень, который влюбился в дочь первого гангстера и отправился назад во времени, чтобы убить ее будущего супруга, потому что он плохо с ней обращался. Не помню, как они раздобыли машину времени, но по тем временам это смотрелось вполне логично.
— Так он заполучил девушку? — спросила Эсфирь.
— Типа того. Запутанный был сюжет.
— В выдуманных историях всегда так, — возвестил Грелич. — В жизни все совсем по-другому. Жизнь чертовски проста.
— Не могу согласиться, — сказал Ричи. Он уже понял: Грелич любит ставить вопрос таким образом, чтобы обязательно напроситься на возражение собеседника. — Как-то я писал рассказ со сходным сюжетом — тема-то не новая. И что получилось? Одна путаница. Боже ж ты мой, даже моя путаница запуталась.
Эсфирь засмеялась. Пустил смешок Соломон. Да и Грелич одобрительно хрюкнул.
— Ай, мальчик, — сказал Грелич. — А я и не знал, что ты у нас писатель.
— Ну, так уж и писатель, — скромно потупился Ричи. — Так, несколько рассказиков в журналах. В онлайновых, безгонорарных. Правда, среди их авторов есть пара имен.
— Так вы писатель?! — воскликнул официант Яков; он подслушивал разговор, накрывая стол.
— Ну, пишу немного.
В гостевой книге на своем сайте Ричи уже наталкивался на кое-какие едкие замечания профессиональных писателей. И это привело его к глубокому убеждению, что нечего звать себя писателем, пока не продашь хотя бы парочку своих творений.
— Так-так, писатель, — задумчиво покачал головой Яков, вытирая руки о фартук. — А я вот в издательском бизнесе подвизаюсь.
— Вы издатель? — поинтересовался Грелич.
— Нет-нет, что вы! Всего лишь переводчик. С румынского. У меня есть знакомый, румынский писатель-фантаст, вот я его и перевожу…
— На английский? — спросил Грелич.
— Конечно на английский! Ну вы и спросили. На урду, что ли?
— И как же зовут этого автора? — вставил свои пять копеек Ричи.
Он так и не смог повторить названное Яковом имя даже после нескольких старательных попыток и решил оставить это на потом. Но имя записал, чтобы проверить, насколько данный автор известен в научной фантастике.
— Сколько у него публикаций?
— На английском ни одной. На румынском — горы. Это вопрос времени. Я сумею его продать.
— Так вы еще и агент?
— Честь имею.
Ричи хотелось поинтересоваться у Лейбера, насколько хороши его контакты в издательском мире и не собирается ли он брать новых клиентов. Но он никак не мог найти повод перевести разговор на интересующую его тему. В конце концов созрело решение как-нибудь зайти к Ратштейну в другое время, без Соломона и Эсфири и, если судьба будет благосклонна, без Грелича. Начинающему писателю всегда полезно поддерживать хорошие связи с агентом, чем бы тот еще ни занимался.
— Как бы то ни было, — сказал Грелич, — мы собрались здесь, чтобы обсудить положение, в котором оказался я с этим гоем в голове.
Идей ни у кого не было. В итоге рассмотрели предложение вернуться в квартиру Ричи. Однако Соломон устал, да к тому же у него была на вечер назначена встреча. Греличу на сегодня хватило споров, а Эсфирь торопилась на очередную телевизионную мыльную оперу. Посему решили собраться вечером следующего дня — сначала в кафетерии на Восточном Бродвее, а затем у Ратштейна (это после того, как Ричи заявил, что оплатит счет).
Изрядно вымотанный, Ричи-Грелич рухнул на кровать и уснул без сновидений.
Утром Ричи сварил кофе, и два невольных владельца одного тела пришли к соглашению: сходить в офис компании ММТ и выяснить, что же все-таки произошло.
Грелич находил ситуацию забавной. Его страстное желание покончить с собой как-то утихло, суицидальный порыв растворился в воздухе, с новой силой проявился вкус к жизни.
Вероятно, медицинская процедура, призванная убить Грелича, вместо этого вытравила из сознания все мучившие его философские проблемы. Прежде они приводили Грелича в отчаяние, теперь же представляли сугубо академический интерес, вернее, полное отсутствие такового. С чего это вдруг гробить себя только потому, что ты не можешь решить, есть Бог или нет?
Ричи, со своей стороны, желал полностью владеть пространством своего разума без всяких там греличей в башке. Но ему понравились друзья своего случайного партнера по черепной коробке. Эсфирь — настоящая леди. Соломон — интересный собеседник. Ричи никогда не предполагал, что в мире есть темнокожие евреи, и ему очень хотелось выяснить, как такое могло произойти.