— Ваша жена сказала, вы ушли в море, — доложил он. — Надо снять вас отсюда. Где ваш пассажир?
— Что?
— Пассажир. Где он?
В этот момент с мостика «Сибрайта» крикнули:
— Торопись! Снимай его оттуда!
— Так где он? — допытывался спасатель.
— Смыло за борт. Я ничего не смог поделать. Паруса порвались, двигатель сдох.
— Хорошо, мистер Дебнер, пойдемте. В каюте расскажете, как было дело.
— Меня зовут Мэтьюз. Дебнера смыло за борт. Он пытался помочь мне, пока я висел на мачте. Яхту накренило так сильно, что я не мог спуститься. Останься он в кокпите — выжил бы, но он подошел к мачте и разрезал парус — чтобы яхта могла выпрямиться. Тут его и накрыло…
— Вот это отвага! — ответил спасатель. — Идемте, здесь нельзя оставаться.
Яхту взяли на буксир, однако пробоины в корпусе были слишком велики, и вскоре уже вода поднялась до кабины. Пришлось обрезать конец. Мэтьюз следил, как тонет «Надежда». Дебнер хотел ее оставить себе? Что ж, он ее получил.
Мэтьюза отвели в кают-компанию и дали кружку горячего кофе, за которым он и рассказал вкратце всю историю. Не было смысла вдаваться в подробности, равно как и чернить память погибшего. Все закончилось.
Вот только узнает ли правду Дженис?
Мэтьюз никогда не забудет грохот, с которым лопнул раздутый грот, и как зеленая волна прошлась по палубе, оставив пустое место там, где секунду назад стоял Дебнер — с ножом в руке и ярой ненавистью в глазах.
До конца жизни Мэтьюз будет помнить, как спускался по гарделю, две стренды которого были перерезаны, а третья, надсеченная, едва держалась.
Сельский разбой
«Ресторанчик Скотти» ничем не отличался от миллиона других придорожных закусочных — безликий алюминиевый вагончик, появившийся сам по себе в полукруге разровненного гравия рядом с бетонным шоссе. Не лучше тех, мимо которых Мадден проезжал весь день, и не хуже тех, что ждали его впереди. Солнце клонилось к закату, самое время поужинать, поэтому он свернул с дороги и запарковался рядом с одиноким дизельным грузовиком.
Внутри пахло, как во всех закусочных: переваренным кофе, прогорклым жиром и хлоркой от выложенного черной и белой плиткой кафельного пола. Хозяин заведения в запачканном переднике и белом колпаке отсчитывал сдачу единственному посетителю — водителю дизельного грузовика.
— Да, Скотти, вот же незадача, — говорил водитель грузовика, задумчиво жуя зубочистку.
— Да знаю я. Не нужно напоминать. А что я могу сделать? Вот что бы ты сделал, Ник?
Водитель грузовика перекинул языком зубочистку на другую сторону рта:
— Не знаю, Скотти, даже не представляю. Все, что могу посоветовать: не впутывайся.
— Да-а-а, — протянул Скотти в сомнении. — Так-то оно так. Но как подумаю о бедном старике… Ну да ладно.
— Пусть старикан Блендфорд сам позаботится о себе, — посоветовал Ник. — Увидимся в следующий рейс.
— Поосторожнее на поворотах, Ник. — Скотти повернулся к Маддену. — Что будете заказывать?
— Фирменный бургер, пюре и горошек.
Скотти кивнул и включил газ под грилем. Это был полный, румяный мужчина, коротко стриженный, с ясными голубыми глазами и крупными чертами лица. Мадден, худощавый, смуглый и остроглазый, чувствовал себя возле таких людей несколько неуютно. Они казались ему не совсем людьми, эти честные, открытые, простодушные простофили, год за годом выполняющие неприятную и малоприбыльную работу, монотонно честно и непреодолимо скучно.
Но вообще-то, Мадден чувствовал себя неуютно рядом с большинством людей. Это было естественно для его рода занятий.
Скотти бросил бургер на гриль и задумчиво уставился в одну точку.
— И все-таки нужно ему помочь, — сказал он.
— Что? — повернул голову Мадден.
Скотти поднял брови, смутился и потер бульдожью челюсть.
— Кажется, я размышлял вслух. Старик Блендфорд никак не выходит из головы. Просто не знаю, что делать. — Скотти посмотрел на шипящий бургер. — У бедняги ни семьи, ни друзей, только один я. Будет умирать в своем большом доме, и некому даже воды подать.
Мадден подавил зевок. По роду профессии он часто переезжал из города в город — поспешно и в основном окольными путями. Парней, готовящих бургеры в алюминиевых забегаловках, он знал как облупленных. Им только повод дай, и они вывалят гору унылых подробностей о своих женах, детях, престарелых родителях, армейских приятелях, собаках и хобби.
Но некоторые из этих рассказов порой бывали забавны и даже подкидывали кое-какую работу. К тому же Мадден не захватил газету. Поэтому он поинтересовался:
— И что с этим стариком не так?
Скотти перевернул бургер:
— Блендфорд живет в большом старом доме недалеко от шоссе. После смерти жены он живет один — вот уже десять, нет, одиннадцать лет. Никуда не выходит. Никого не впускает, кроме меня, — я приношу продукты. У него тяжелый артрит обеих рук, так что он еле-еле поднимает сковородку. И у него больное сердце. Прошлый раз, когда я принес продукты, он лежал на лестнице и хватал ртом воздух.
— Ну и что? — спросил Мадден. — В чем проблема?
— В чем? Но я же только что рассказал. Его мотор износился. Приступ может случиться в любую минуту. Того и гляди отдаст богу душу, а рядом нет никого, чтобы помочь.
— А-а-а, — разочарованно протянул Мадден.
Скотти подал готовый бургер.
— Ко всему прочему, — продолжал он, — глупый старик просто напрашивается на неприятности. После смерти миссис Блендфорд у него осталась куча денег, но он не потратил из них ни цента. Прячет их в маленьком старом сейфе на чердаке.
— Хм. — Мадден почувствовал, как в жилах забурлила кровь.
— Это ни для кого не тайна. О сейфе знают все, — сердито продолжал Скотти. — И что может помешать, если кому-нибудь вздумается забраться в дом и обчистить старика?
— И верно, — пробормотал Мадден.
— Уж точно не сам старик с его артритом и больным сердцем. — Скотти снова как будто размышлял вслух. — Да первое же потрясение его убьет.
Мадден закончил еду и рассчитался.
— Теперь понимаете? Я должен что-то придумать. — Скотти обеспокоенно глядел на Маддена ясными голубыми глазами. — Может, сообщить в совет округа о том, что старик недееспособен?
— Оставьте его в покое, — посоветовал Мадден. — Думаете, ему понравится дом престарелых? Никто не любит сидеть под замком, — убежденно добавил он.
— Может быть, может быть. Знаю, не мое это дело. Но, черт возьми, я помню его с детских лет. Я стриг лужайку перед его домом. Его жена пекла такие пирожки…
— Выбросьте это из головы, — порекомендовал Мадден. — Сдачи не надо.
— Спасибо. Пожалуй, так и сделаю. Заходите еще! — крикнул он Маддену вслед.
Солнце почти зашло, и небо окрасилось в грязно-красный цвет. В сумерках смутно белело шоссе. Мадден включил габаритные огни и поехал на запад. Заметив в стороне от дороги высокое здание, притормозил и долго, волнуясь, вглядывался, пока не различил почти скрытую травой выцветшую табличку «Блендфорд». Потом он поехал дальше.
Через двадцать минут окончательно стемнело. Мадден включил дальний свет, развернулся и поехал назад, мурлыкая под нос. Он снова проехал мимо дома Блендфорда и через пятьдесят метров остановился. Оглядел шоссе в обе стороны — света фар не видно. Потушив фары и габаритные огни, он съехал с дороги за огромный неосвещенный рекламный щит.
Пока все шло хорошо. Он достал из нагрудного кармана короткоствольный револьвер 38-го калибра, убедился, что тот стоит на предохранителе, и положил обратно в карман. Закурив, откинулся в водительском кресле и задумчиво уставился в сторону высокого старого дома.
Он не любил эти деревенские просторы, эту обширную, непредсказуемую и малоцивилизованную местность между Нью-Йорком и Чикаго. Что за люди могут жить в краю ферм, хайвеев и чумазых заштатных городков? Странное племя. Мадден старался не иметь с ними дел.
Но работа есть работа. Из бардачка он достал пару кроссовок и переобулся. Из-под сиденья вытащил небольшую черную сумку и после раздумья достал из нее отвертку, фонарик, кусок провода, фомку, нож из закаленной стали и напильник. Все это он распихал по карманам и вылез из машины.
Мадден, исконный горожанин, покрыл пятьдесят метров до дома походкой бродячего кота. Ветки и кусты — все равно что консервные банки и мешки с мусором. Он огибал их автоматически.
В доме тускло светилось одно окно на первом этаже. Мадден обошел дом и сзади увидел чердачное окно. К стене была прикреплена решетка для плюща. Мадден потряс ее и решил, что выдержит. Вытерев вспотевшие руки, он начал взбираться.
Решетка заканчивалась на втором этаже, но дальше до крыши шла водосточная труба. На вид вроде надежная. Сделав небольшую передышку, Мадден вскарабкался по трубе до чердачного окна. Оно было слегка приоткрыто. Темнота внутри казалась непроницаемой. Мадден прислушался — ни звука. Он скользнул через подоконник с тихим шелестом ползущей по камням змеи и присел на корточки, выжидая.
В помещении стояла ватная тишина и ничего не было видно. Некоторое время Мадден ждал, пока глаза привыкнут к темноте, но ничего не изменилось. Теперь он знал, какой бывает темнота там, где нет уличных фонарей и неоновой рекламы.
Он медленно протянул руку вправо, машинально выставив пальцы: иррациональная часть его разума ожидала соприкосновения с чем-то теплым, влажным и скользким. Но коснулся он холодного металла. Сейф!
И тут же с лестницы из-за его спины донесся тихий скрип.
Мадден сжал рукоятку револьвера и замер, молясь, чтобы ненормальная темнота рассеялась хоть немного. Так темно просто не может быть! А может быть, он ослеп? На мгновение ему показалось, что он и правда потерял зрение, а комната на самом деле ярко освещена; вдоль стен стоят суроволицые мужчины, наблюдая, как он ползает по полу, словно слепой слизняк. Мысль промелькнула так быстро, что через секунду Мадден забыл о ней. И тут лестница скрипнула во второй раз.
«Темно как в аду, — сказал он себе. — Именно как в аду. А старые дома по ночам скрипят и вздыхают».