Но лишь вблизи. Окончательно истоки великой реки были открыты после десятков экспедиций, стоивших жизни многим исследователям. Эти истоки по южную сторону экватора, в самом сердце материка, неподалеку от озера Танганьика.
Русские путешественники достаточно давно узнали Африку.
Афанасий Никитин, в XV веке увидевший африканский берег с борта арабского судна, был далеко не первым из них. До него Египет посещали русские паломники, идущие в Иерусалим.
Но самыми ранними гостями из нашей страны, познакомившимися с Африкой, следует считать выходцев из Средней Азии, а также с Кавказа, особенно из Грузии.
В XVIII веке Алжир и Тунис посетил русский мореплаватель Матвей Коковцев. Изданные им записки лишены господствовавшего тогда среди европейцев высокомерного отношения к обитателям Африки.
Василий Головнин, один из блестящих русских мореплавателей, во время длительного путешествия на корабле «Диана» в начале XIX века достиг южной оконечности Африки. Он увидел Капскую колонию почти за полвека до Гончарова и первым из русских выразил возмущение бесчеловечным отношением колонистов к коренным африканцам.
Русский человек издавна шел в Африку без стремления покорять и завоевывать. Он не заковывал в цепи невольников, не вывозил на плантации «черный товар», не захватывал колоний на сказочно богатом материке.
Осип Сенковский, великолепный знаток арабского языка, изучая древности Египта и Нубии, способствовал развитию востоковедения в России. Авраам Норов совершил путешествие по Нилу, сделав научное описание его берегов.
Артемий Рафалович приехал в Африку как врач. Его целью была борьба с эпидемиями чумы и холеры. Врачом был и Александр Булатович, который в составе экспедиции Красного Креста помогал на полях сражений эфиопам, боровшимся против итальянских колонизаторов. Пожалуй, мало кто сделал больше верных наблюдений, связывающих климат Египта с приемами земледелия египетских феллахов, чем русский ботаник Иван Клинген.
Немало лет провел в Африке Василий Юнкер. Он начал с Туниса и Египта, потом посетил Судан. Его особенно интересовали верховья Нила.
Здесь Юнкеру удалось проникнуть в области, населенные пигмеями. Подобно Ливингстону, он легко завязывал дружбу с африканцами, находя среди них немало помощников. Юнкер сумел уточнить течение некоторых рек систем Нила и Конго.
Его путешествие по труднодоступным и вовсе не исследованным районам Африки, продолжавшееся семь лет, значительно обогатило науку.
Можно назвать еще многие десятки имен русских путешественников, и ни один не оставил о себе недобрую память на Черном материке.
По их следам идет в Африку сегодня советский человек, исследователь и работник, готовый помогать народам, сбросившим колониальное иго.
Там, где он побывал, где потрудился, поднимаются плотины, каналы несут воду полям, асфальт дороги пересекает пустыню, открываются новые больницы и школы.
Во время похода через великий лес Конго измученный Стэнли воскликнул однажды: «Ах, если бы мы могли взять крылья у коршуна!»
Увидеть среди деревьев-великанов хотя бы крохотную полянку казалось людям Стэнли не менее желанным, чем путнику в знойной пустыне — несколько пальм и родник оазиса. Стена леса устрашала, подавляла волю, у путников появлялось гнетущее чувство безысходности.
Но ведь были же в дебрях Конго постоянные обитатели, с которыми отряд Стэнли вступал в схватки! Лес стал для них домом. Так не преувеличивал ли путешественник препятствия, вставшие на его пути?
Но вот выдержки из дневника советского геолога В. Елисеева, путешествовавшего по Конго:
«Первое впечатление — это хаос в природе. Почти непроходимая стена из деревьев, кустарников, трав и бамбуков, перевитых травянистыми и одеревеневшими лианами разной толщины и длины; лианы цепляются за голову, руки и ноги, как щупальца спрута… Приходится пробивать плотную пелену паутины, которая застилает глаза, а лица и куртки становятся от нее белыми. По паутине бегают гигантские пауки…
Воздух удушлив. Гниют огромные упавшие деревья, всюду сырость и полумрак. По утрам холодно, греемся у костров».
Советский научный работник М. Черкасова, побывавшая в Африке на ассамблее Международного союза охраны природы, напоминает, что Стэнли, точнее и ярче многих описавший тропические дебри, находил для них и слова, помогающие лучше понять его сложное душевное состояние. Он писал, что когда ему удавалось несколько отдалиться от лагеря, уйти в сторону так, чтобы не слышать людских голосов, он забывал о гнетущих заботах и неудобствах, и тогда «врывалось в душу благоговение к лесу».
От проклятий до благоговения! Проклятия, когда лес — препятствие; благоговение, когда его можно спокойно созерцать глазами человека, сумевшего хотя бы на минуты уйти от мыслей о голоде, потерях…
Что такое великий лес в оценке сегодняшнего натуралиста?
Ученые с тревогой говорят об уничтожении тропических лесов: ведь они — примерно четыре пятых зеленого океана планеты. Дебри отступают перед топорами и огнем. На их месте возникает саванна, так обрадовавшая спутников Стэнли, когда они наконец пересекли великий лес.
Но саванна с ее жесткими травами и сравнительно редкими деревьями легко может превратиться в пустыню. Это уже произошло во многих местах.
Кроме того, саванна не заменяет тропические леса, обладающие драгоценными свойствами очищать биосферу. Это, как и сибирская тайга, поистине «легкие» планеты. Ученые подсчитали: достаточно вырубить лесной покров одного лишь бассейна Амазонки — и содержание углекислоты в атмосфере Земли увеличится на одну пятую, что вызовет немало тяжелых последствий.
Если человек не вмешивается в жизнь тропического леса, он сохраняет поразительную устойчивость сотни тысяч, а быть может, и миллион лет: отмершие деревья заменяются новыми, одной с ними породы.
При всем огромном богатстве древесной флоры — тут тропические джунгли не имеют равных — каждая порода твердо занимает свое место под солнцем: одни составляют верхний ярус с широко раскрытыми кронами, другие остаются в среднем ярусе, третьи приспособились к вечному полумраку нижнего яруса.
Современные ботаники приходят к выводу: надо беречь неимоверное богатство тропической флоры. Весьма вероятно, что именно она — центр, откуда пополнялись все остальные флоры мира.
Сумеет ли Африка сохранить это богатство? То, что происходит сегодня, не очень обнадеживает знатоков африканской природы…
Голос мертвого города
Полузасыпанный песками, мертвый и забытый, он лежал посреди пустыни. Даже в самом его названии было что-то зловещее: Хара-Хото — буквально «черный город», но по смысловому значению одновременно и «злой город».
Смутные и едва ли вполне достоверные сведения о нем можно было почерпнуть из географических сочинений древних китайцев. Город возник еще до нашей эры. Во время войн китайцев с гуннами он был крепостью. В хрониках тысячелетней давности его меняющиеся названия встречаются не часто, а то и вовсе исчезают на долгое время.
Известно, однако, что в XI веке, когда в Центральной Азии набирали силу тангуты, воинственный полукочевой народ, появился город Эдзина, город «черной реки» — и по многим признакам именно ему-то и суждено было оставить свои развалины в пустыне Гоби.
Во второй половине XIX века слухи о мертвом городе серьезно заинтересовали русских ученых. Путешественники записывали устные рассказы и предания, однако в них не просто отделить правду от вымысла.
Григорий Николаевич Потанин, не раз пересекавший Монголию в последней четверти прошлого века, проходил, как потом оказалось, сравнительно близко от Хара-Хото. Его караван осенью 1886 года останавливался на две недели во владениях местного князя.
Однако кочевники рассказывали о развалинах мало и неохотно. Потанин смог записать лишь, что таинственный город находится где-то возле восточного рукава реки Эдзин. Собственно, не город, а остатки крепостных стен и домов, засыпанные песком. В развалинах, как говорят, иногда находили серебряные вещицы. Но вообще место это плохое, вокруг сыпучие пески, дорог нет, а если кто и пробрался бы туда, то еще неизвестно, удалось ли бы ему вернуться назад: там не сыщешь и глотка воды.
Потанин узнал немногое. Те, кто побывал в этом уголке пустыни Гоби позднее, — и того меньше. «Какой мертвый город? Не знаем, не слышали», — упрямо твердили местные кочевники-торгоуты в ответ на все вопросы. А некоторые даже сердились: «Неужели вы знаете о нашей стране больше, чем мы сами?»
Так возникли сомнения: да существуют ли на самом деле следы Хара-Хото или все уже давно развеяно ветром, погребено под песками?
Ответ должна была дать экспедиция Петра Кузьмича Козлова.
На поиски шел путешественник весьма известный и опытный. Мало кто из современников знал эту часть Центральной Азии лучше его. Экспедиция, среди целей которой намечались поиски Хара-Хото, была для Козлова четвертой большой экспедицией.
Ее снарядило Русское географическое общество. В канун наступающего 1908 года она покинула пограничный городок Кяхту.
Верблюды потянулись по старинной караванной дороге, с которой для русских исследователей обычно начинались путешествия в Монголию, Тибет, отдаленные районы Китая. Дорога эта вела в главный монгольский город Ургу — так прежде назывался нынешний Улан-Батор.
Козлова встретили здесь радушно и приветливо. Он быстро разыскал старых знакомых. В домике, где остановилась экспедиция, всегда было людно и шумно. Приходили живущие в Урге русские, приходили молчаливые монгольские проводники, вызвавшиеся сопровождать экспедицию.
Козлов, хорошо знавший быт, характер, обычаи, религиозные верования монголов, чувствовал себя в своей стихии. Он находил нужных людей, быстро сходился с ними, уважительно относясь к их пожеланиям. Без колебаний отложил на четыре дня выход каравана из Урги, когда проводники попросили его об этом: приближался праздник «Белого месяца», особо чтимый монголами. Да он и сам был рад узнать во время празднеств еще какие-то черточки народного характера.