тью постигнут учеными.
По образному определению современных знатоков тангутской письменности, словарь, увы, не заставил «заговорить» древние книги и рукописи. Он помог «услышать» лишь неясное «бормотание», поскольку можно было в лучшем случае разобрать каждое пятое или седьмое слово, а текст в целом оставался непонятным.
Многие ученые у нас и за рубежом пытались превратить «бормотание» в «разговор». Больше всех преуспел в этом Николай Александрович Невский.
Когда в 1909 году юноша из Рыбинска просил, чтобы его зачислили на восточный факультет Петербургского университета, это не было случайным выбором. По воспоминаниям, он еще в школе обнаружил большие способности к изучению языков. Дружил со студентом-востоковедом, удивительно быстро освоил основы арабского языка.
Вероятно, по настоянию родителей Невский проучился все же некоторое время в технологическом институте, где получал отличные оценки. Но не стал противиться своему влечению. Понял, что его место — в аудиториях восточного факультета.
Невский изучал китайский и японский языки столь блистательно, что ему пророчили сразу по окончании университета профессорскую кафедру.
В 1915 году Невского для совершенствования знаний надолго командировали в Японию.
Русский филолог жил не только в японской столице, но и в маленьких деревнях, изучал не только разговорный язык, но и обычаи народа. Преподавая русский в коммерческом училище, он одновременно стал одним из признанных знатоков японской мифологии. Увлекся изучением языка и фольклора айнов, небольшого народа, во многом отличавшегося от японцев. Путешествовал на отдаленные острова, посетил Тайвань. В кругу его широких, многогранных интересов оказался и язык тангутов.
Это случилось, вероятно, в начале двадцатых годов, а быть может, и раньше. С 1925 года Невский стал получать из Ленинграда копии тангутских текстов. С поразительной быстротой проник в самую суть вопроса. После того как он вернулся на родину, ему предоставили в распоряжение всю библиотеку тангутских книг и рукописей.
Восемь лет тяжелого труда потребовались Невскому, чтобы из массы находок, обнаруженных и вывезенных Козловым, выделить самое важное, самое ценное. Не просто выделить, но описать, наметить, как использовать каждый памятник тангутской письменности для того, чтобы мертвый язык «заговорил».
Николай Александрович Невский выполнил задачу, по трудности и объему равную той, которую до него выполняли великие, прославленные открыватели древних письменностей.
Вот оценка специалистов: «Вся эта сложнейшая работа была по силам только исследователю, знавшему китайский и тибетский языки, с которых сделаны тангутские переводы, и не в их современном виде, а в том состоянии, в котором они находились 8—10 веков назад. Кроме того, надо было знать буддийскую и китайскую литературу самого различного содержания настолько хорошо, чтобы по одному расшифрованному куску тангутского текста понять, с какого именно — китайского, тибетского или санскритского — сочинения сделан перевод».
Ученый дал миру возможность изучать историю и культуру тангутов по их собственным книгам.
Николай Александрович Невский не дожил до своего полного научного триумфа. Его капитальный труд — двухтомная «Тангутская филология» увидела свет в 1960 году. Два года спустя ученому посмертно было присвоено звание лауреата Ленинской премии.
Труды Невского были высоко оценены и в Японии. О нем изданы книги на японском языке. Одна из них называется так: «Небесная змея. Жизнь Николая Невского». Странное название? Но змея в японском фольклоре — символ бессмертия…
А что же Петр Кузьмич Козлов?
Ему было суждено увидеть Хара-Хото еще раз.
Путешественнику шел уже седьмой десяток, когда в 1923 году он вновь вступил на караванные пути Монголии во главе первой советской экспедиции.
Когда-то Петр Кузьмич говорил, что Хара-Хото невольно открыл ему «новую отрасль занятий, новую пытливость». Этой новой отраслью стала археология. И случилось так, что именно открытия древностей прославили его шестую экспедицию в просторы Азии.
Эта прекрасно снаряженная экспедиция занялась исследованием слабо изученных районов Монголии. В ее составе были географы, натуралисты, зоологи, ботаники. Правительство молодой Монгольской Народной Республики всячески содействовало советским ученым, которые, помимо прочего, собрали материал о природных богатствах степей и пустынь.
Но сам Козлов с особенным увлечением занимался раскопками обнаруженных им древних курганов. Холодной весной, в полутьме и грязи срубов, он разыскивал ткани, керамику, изделия из золота и нефрита. Содержимое курганов пролежало в земле два тысячелетия, однако хорошо сохранилось и позднее помогло воссоздать картины далекого прошлого монгольского народа.
В другом месте Козлову удалось обнаружить гигантское изваяние черепахи. Его заинтересовали также наскальные письмена. Он тщательно сфотографировал и описал их, а монгольские ученые сумели затем прочесть текст — размышления некогда жившего философа.
Северная часть Гоби подарила путешественнику радость ценных палеонтологических находок. В обрывах красной глины оказались кости трехпалой лошади, жирафов, носорогов.
Мог ли Козлов не побывать в «своем» Хара-Хото?
Однако его ждало там горькое разочарование. После 1909 года к мертвому городу зачастили экспедиции. Козлов узнал, что некоторые громоздкие предметы, которые он не смог взять с собой и надеялся забрать теперь, уже вывезены в Англию археологом Стейном. Небрежные торопливые раскопки вообще почти уничтожили Хара-Хото.
И все же «Знаменитый» субурган сохранил для своего первооткрывателя обрывки письмен, глиняные украшения и разные вещицы, ускользнувшие от внимания побывавших здесь археологов.
«Я простился со своим детищем, подарившим мне столько прекрасного, и, оставив его досыпать свой сон в глубине песков, вновь повел караван на север».
Это последняя запись Петра Кузьмича Козлова, перед тем как он навсегда покинул Хара-Хото.
Развалины Хара-Хото после Козлова посещали экспедиции английских, американских, шведских археологов. Однако ничего принципиально нового, по сравнению с Козловым, им в мертвом городе открыть не удалось.
Мы знаем сегодня о Хара-Хото и государстве тангутов Си-Ся неизмеримо больше, чем в годы путешествий Козлова. Прояснить многое помогла расшифровка древних рукописей и книг, выполненная Невским. Возникла даже особая отрасль науки — тангутоведение.
Итак, теперь нам известно, что район Хара-Хото был оазисом на древнейшем торговом пути. Здесь сходились дороги в Китай, Среднюю Азию, Монголию.
Один бурный век сменялся другим. Приходили и уходили завоеватели, строились и исчезали города. Когда именно тангуты, овладев старой крепостью, перестроили ее, точно не известно. Возможно, это произошло в XI веке.
Город-крепость, названная Эдзиной, а позднее известная у монголов под названием Хара-Хото, стала центром округа тангутского государства Си-Ся. В те времена вокруг нее простирались не бесплодные пески пустыни, а возделанные поля, орошаемые каналами. Следы этих каналов видел Козлов по дороге к мертвому городу.
Крепость, окруженная толстыми и высокими стенами, защищала дворец, храмы, дома богачей и хижины ремесленников. Находки Козлова доказали, что тангуты были искусны в обработке железа, в ткацком и гончарном ремеслах.
В государстве Си-Ся, просуществовавшем четверть тысячелетия, переводились на тангутский язык сочинения с китайского, тибетского и других языков. У тангутов были свои ученые, писатели, поэты, художники. Выходило много книг.
Козлов думал, что ему удалось открыть развалины столицы тангутского царства. Нет, столицей был город Синцин на реке Хуанхэ, связанный с Хара-Хото караванным путем.
Рукописи, найденные в мертвом городе, рассказывают, что властелину Си-Ся одно время платил дань сам «сын неба», то есть китайский император. Конница тангутов получила устрашающее прозвище «железных ястребов».
Но и она не устояла перед напором монголов. Грозное войско Чингисхана смело с лица земли отчаянно сопротивлявшиеся тангутские города-крепости. Завоеватель распорядился истребить всех тангутов до последнего человека, истребить даже рабов, захваченных тангутами во время их походов.
Хара-Хото не избежал общей участи. Возможно, что в «Знаменитый» субурган сокровища, найденные Козловым, были в спешке спрятаны перед осадой или во время осады города.
Однако разграбленный город возродился снова: уж очень выгодным было его расположение на путях в Каракорум, монгольскую столицу. Вот почему среди находок оказались документы и на монгольском языке.
Окончательно погиб город в 70-х годах XIV века, когда китайцы восстанавливали в этих местах свое господство. Быть может, к тем временам и относится легенда о властелине Хара-Хото, отважившемся на вылазку после того, как осаждавшие отвели от крепости воду.
Об умершем городе забыли. Его лишь изредка посещали китайские путешественники, привлеченные величественным видом развалин.
Открытие Козлова положило начало изучению подлинной истории расцвета и упадка Хара-Хото.
Находки ископаемых в пустыне Гоби, сделанные последней экспедицией Петра Кузьмича Козлова, заинтересовали палеонтологов, подтвердили, что обнаруженный здесь ранее Владимиром Афанасьевичем Обручевым зуб третичного носорога — не случайная находка.
Одна из величайших пустынь мира вызывает ощущение беспредельной шири морского простора, только недвижного, застывшего, окаменевшего, где вместо волн вздымаются холмы.
Климат пустыни отмечен крайностями: от нестерпимой жары до морозов, похожих на сибирские, но усиленных порывистыми ветрами. Животный мир Гоби скуден. Здесь, как говорят, условия, близкие к пределу жизни, к которым могут приспособиться лишь немногие.
Но всегда ли пустыня была такой?
Исследователи считают, что там, где сейчас простираются мертвые равнины, прежде текли реки, среди буйной, богатой растительности бродили гигантские ящеры-динозавры. Эти ископаемые были в мезозойскую эру распространены, вероятно, на всех материках. Но именно в Гоби создались особые условия, способствующие сохранению их останков. Дело в том, что, в отличие от многих других мест земного шара, район Гоби, по крайней мере в течение ста миллионов лет, не затапливался морем и не знал наступления гигантских ледников.