Среди исследователей преобладает мнение, что разгадка «тунгусского дива» — дело не сегодняшнего и не завтрашнего дня.
Нужны новые методы, новые подходы, серьезные теоретические разработки. С заголовком «Тайна наконец раскрыта» придется подождать.
Долго ли? Возможно, до конца нашего века. Тунгусская катастрофа — явление единственное в своем роде, одна из мировых загадок.
А первую тропу в глухие места, где еще свежи были следы катастрофы, в места, которые далеко обходили стороной суеверные эвенки, в места, о которых ученый мир не знал решительно ничего достоверного, проложил одержимый искатель, выдающееся значение подвига которого с годами становится все очевиднее.
Потерянные следы
— Надеюсь, вы не собираетесь направить туда мистера Шерлока Холмса?
Тот, к кому был обращен вопрос, усмехнулся:
— О нет, дорогой майор! Ему вполне достаточно дела и здесь, в цивилизованном мире. Итак, горы, называемые Рикардо Франко, говорите вы? И это было…
— Осенью девятьсот восьмого года. Мы попали в отчаянное положение, по правде говоря. Умирали с голоду в самом прямом смысле слова. Вы знаете, что в тропическом лесу зверей и птиц слышишь, но не видишь. А этот был особенно дик. И, увы, пуст. Обычно в этих местах белые всячески избегают встреч с дикарями. Но как мне хотелось увидеть хотя бы одного! Где люди — там пища.
— Однако, говорят, эти места населены людоедами. Вы не боялись попасть им на ужин, майор?
Майор небрежно набил трубку. Он не делал из этого священнодействия, как некоторые курильщики.
— Видите ли, господа работорговцы готовы обвинить индейцев во всех смертных грехах ради оправдания собственного варварства. Что касается меня, то я знаю по опыту: обитатели лесов Амазонки редко нападают первыми. Но позвольте вернуться к Рикардо Франко. Эти горы высились над лесом, манящие, недоступные, таинственные….
— Уверены ли вы, — перебил собеседник, — что они действительно неприступны?
— Уверен ли? Вот, взгляните сами. Разумеется, фотографии не так хороши, многие снимки вообще погибли, но все же…
На снимках, которые передал майор, отвесные утесы уходили в небо. Глубокие трещины рассекали их. Снимки были довольно тусклыми, однако достаточно передавали ощущение мрачного величия горной громады.
— Тогда-то у меня и мелькнула мысль, — продолжал майор, — что на этих высотах все еще могут скитаться чудовища зари человечества. Воображение рисовало картину оставшихся на горных высотах следах далекого прошлого, исчезнувшего в других местах. В этом затерянном мире их не тронули ни время, ни человек.
— Да, затерянный мир, — повторил собеседник. — Именно затерянный мир…
— Быть может, все эти мысли пришли мне под влиянием рассказов, услышанных нами по дороге к Рикардо Франко. Индейцы говорили о следах какого-то гигантского животного, оставленных на болотах. Правда, никому из них не доводилось видеть это существо своими глазами. Но если в неисследованных уголках Южной Америки натуралисты то и дело находят неведомые растения, обнаруживают странных рептилий, то почему бы здесь не быть и каким-нибудь чудовищам, в безопасности доживающим век в диких болотах?
— Или на недосягаемых плоских вершинах, подобных вашему Рикардо Франко. Вы слышали, конечно, и о неприступных плато Ауян-Тепуи на Гвианском плоскогорье? Горные миры, отрезанные от влияний окружающих… Законы природы потеряли для них свою силу. Древнейшие животные земли там не вымерли, а продолжают размножаться. Что вы скажете на это, майор?
— Что вы идете гораздо дальше моих предположений, господин Конан Дойл. Если я правильно понял вас, в будущем романе наши современники попадут к живым ископаемым, не так ли?
— Совершенно верно, господин Фосетт. И вы можете оказать мне неоценимую услугу, подробно рассказав о ваших приключениях. Мне приходилось бывать в Африке, однако атмосфера лесов Амазонки…
— Но я не зоолог и не палеонтолог! Цель моих путешествий далека от той, которую вы, насколько я понимаю, собираетесь поставить перед своими героями.
— И прекрасно! Для меня гораздо важнее ваши рассказы о тропическом лесе, об индейцах, о москитах, об ягуарах. О подлинной жизни исследователя.
— Ваш роман будет фантастическим? Боюсь, что читатель отнесется с недоверием к мысли, которая мне, как и вам, кажется достаточно естественной. Живые ископаемые — с этим трудно примирить наш век!
— Представьте, некоторые ученые думают иначе. Я не хочу сказать, что они считают естественным существование уголков, где летают птеродактили и разгуливают динозавры. Однако палеонтологи говорят нам: господа, среди существ, к которым вы привыкли, достаточно живых ископаемых. Например, морские губки. Они мало изменились за последние пятьсот миллионов лет. А пауки, обыкновенные пауки? Их отпечатки найдены в отложениях каменноугольного периода истории Земли.
— Однако от паука до птеродактиля… Впрочем, на притоках речки Акри в обрывах я нашел череп и кости окаменелого ящера.
— А слышали вы о гоацине, птице, которая водится как раз в Амазонии? Так вот, зоологи обратили внимание, что у птенцов гоацина крылья снабжены небольшими когтями. Птенцы пользуются ими при лазании по ветвям. Не заставляет ли это вспомнить археоптерикса, первоптицу, сохранявшую некоторые признаки пресмыкающихся юрского периода? А тапир?
— Отличное мясо! Мне приходилось стрелять их на той же Акри. Но туземцы говорят, что эти травоядные иногда пожирают ядовитые растения, и тогда их мясо есть опасно.
— Возможно, возможно. Однако для нас с вами важнее другое: тапиры водились на нашей старой планете уже семьдесят миллионов лет назад. Надеюсь, подобные факты говорят в пользу нашей гипотезы? А теперь, если вы не возражаете, я хотел бы услышать обстоятельный и неторопливый рассказ о вашем путешествии к Рикардо Франко. Пожалуйста, как можно подробнее: что ели, где спали, что за спутники сопровождали вас, о чем вы думали. Это займет, возможно, не один вечер, но вы очень обяжете меня. Мы могли бы начать хоть сейчас.
*
Если вы читали или будете читать «Затерянный мир» сэра Артура Конан Дойла, не ищите внешнего сходства у кого-либо из героев романа с Перси Гаррисоном Фосеттом, чьи путешествия дали дополнительный толчок неистощимой фантазии автора «Приключений Шерлока Холмса».
Спокойный, сдержанный Фосетт, высокий, худощавый, с трубкой в зубах, совершенно не похож на коренастого бородатого коротышку профессора Челленджера, бешеный нрав которого отталкивал от него многих. Сходство, возможно, лишь в одержимости своим делом, верой в свои гипотезы, в готовности идти на любые испытания ради поисков истины. И еще, конечно, в некоторых приключениях, которые, раньше, чем выпасть на долю профессора Челленджера и его спутников по дороге к «затерянному миру», стали уделом майора Фосетта.
Уже после выхода «Затерянного мира» к Фосетту как бы перешла частица судьбы литературного героя. Профессор Челленджер, как известно, не нашел в научном мире сторонников своей гипотезы. Одни его выслушивали с плохо скрываемым раздражением, другие считали фанатиком, третьи — едва не шарлатаном.
Так вот, несколько лет спустя, когда книгой давно зачитывались, Фосетту пришлось записать в дневнике, что его, человека, награжденного почетной медалью Королевского географического общества, «почтительно выслушивали пожилые джентльмены, археологи и музейные эксперты в Лондоне, но заставить их поверить хоть в частицу того, что я доподлинно знал, было решительно не в моих силах».
Но кто же такой майор Фосетт, имя которого стало известно многим в конце двадцатых годов нашего века, а с тех пор время от времени появляется снова и снова в коротких газетных сообщениях из Южной Америки?
Он родился в Англии в 1867 году. Ему было четыре года, когда Стэнли встретился с Ливингстоном в дебрях Африки. Вряд ли, однако, мальчугана сколько-нибудь беспокоило, что к тому времени, когда он подрастет, на картах мира исчезнут почти все «неведомые земли». Нет никаких свидетельств его страстных юношеских мечтаний о путешествиях и открытиях.
Юный Фосетт не сбежал на корабле, уходящем в тропические моря, а поступил в учебное заведение, казалось бы ничего общего не имевшее с музой дальних странствий: то было артиллерийское училище. Окончив его, Фосетт надел офицерскую форму и почти до сорока лет носил ее, ничем не выделяясь среди сослуживцев.
В 1906 году правительству Боливии понадобился опытный геодезист-топограф для точного установления границ с соседними Бразилией и Перу. Выбор пал на Фосетта: он славился среди офицеров своим искусством в топографической съемке местности. Королевское географическое общество поручило ему попутно заняться некоторыми спорными географическими проблемами этого уголка Южной Америки и собрать сведения о народах, там обитающих.
Прибыв к месту работ, он сразу попал в особый мир, полный странностей и опасностей.
Ну, вот постоялый двор. Что может быть обычнее? Но оказывается, в одной из его комнат постояльцев иногда не могли добудиться по утрам: под одеялом находили их почерневшие трупы. Убийцу обнаружили случайно. Им оказался громадный черный паук-тарантул, гнездившийся в тростниковой крыше. Его укусы были опаснее удара кинжалом.
А что такое горная дорога в Андах? Узкая тропа, то карабкающаяся вверх по немыслимой крутизне, то вырубленная карнизом над пропастью. Настолько узкая, что мул или вьючная лошадь только-только умещаются на ней.
При этом животные обязательно шагают по наружному краю, у самой бездны. Они боятся задеть тюком о скалу, это и опасно, и болезненно для их натруженной спины.
Но у наружной кромки бывают шатающиеся камни или скользкая галька. Один неверный шаг — и предсмертный рев сорвавшегося животного сливается с отчаянным криком человека.
Временами тропы пересекают ущелья, над которыми натянуты мосты из проволоки и веревок, такие шаткие и ненадежные, что животных ведут туда поодиночке.
А реки? Разве они хотя бы отдаленно напоминают те великолепные, тихие и спокойные водные дороги, которые знает Европа? Здесь, в пограничных районах Боливии, Бразилии и Перу, они злы, дики, своенравны и служат не столько средством сообщения, сколько источником тревог и опасностей. Многие из них кое-как нанесены на карту, которой вообще не следует особенно доверять.