Нет, наверное, Евген шутит! Как можно туда подняться? Разве у людей есть крылья?
— Даниил Иванович! — наклонился к спутнику Абалаков. — Боюсь, наши ребятки не дотянут до «пять шестьсот».
Даниил Гущин пожал плечами. Вообще-то они молодцы, но кто знает…
Носильщики заговорили на своем гортанном языке, временами поглядывая на страшные ребра скал. Там, наверху, «тяжелый воздух», он давит грудь, им нельзя дышать. Да что говорить — Евген с Данилой сами убедятся в этом, если попробуют подниматься выше.
Носильщики плохо понимали русский, а альпинисты знали лишь несколько слов на их родном языке — маловато для того, чтобы рассказать, каким именно путем разведчики поднимались уже на ребро.
Привал кончился. Потянулись дальше. Снова ухнула лавина, снежная пыль долго носилась в воздухе. Сверху нависали тяжелые снежные языки.
Может, сознание опасности помогало носильщикам преодолевать все усиливающиеся приступы горной болезни — острую головную боль, сильную одышку, рвоту. Потом, когда опасное место осталось позади, двое упали и долго не могли встать.
А ведь это было только начало, до вершины оставалось больше двух километров, и путь к ней был неведом.
Наконец лагерь «5600». Носильщиков отправили вниз. Крохотная площадка, на ней три палатки, такие маленькие, что туда можно забраться только ползком. Там легкие спальные мешки из шелка с прослойкой гагачьего пуха.
Вечереет. Внизу плывут облака, солнце садится за дальние хребты. Закат резко подчеркивает черными тенями все выступы, неровности, впадины. Если бы под рукой была глина, Абалаков мог бы тут же вылепить макет. Зорким, цепким глазом художника и скульптора он отмечает то, что может пригодиться в дальнейшем, делает наброски в блокноте.
Да, путь будет дьявольски тяжелым! На ребре, которое предстоит преодолеть, торчат шесть «жандармов» — шесть острых, крутых выступов. Они стоят друг за другом, словно неприступные башни. Обойти их нельзя — там почти отвесные скалы.
Утром трое альпинистов, связавшись одной веревкой, идут к первому «жандарму». Продвигаются медленно, осторожно, экономя силы.
Впереди Абалаков. Прежде чем сделать шаг, надо убедиться, что камень, на который станет нога в подбитом пластинчатыми гвоздями башмаке, надежен, что он не сорвется в пропасть.
Не везде можно идти всем троим сразу. Пока один ползет впереди, двое других, став поустойчивее, «страхуют». Если сорвется идущий первым, «страхующие» удержат его на веревке.
Следом за первой тройкой продвигается вторая. Она должна закрепить пройденный путь: сбросить ненадежные камни, вбить в скалы крючья и протянуть кое-где веревки, чтобы легче было носильщикам.
В этой тройке идет молодой инженер, весельчак Коля Николаев. Тройка проходит «жандарм» в опасное время: солнце сильно пригревает, можно ждать камнепада. Быстрая смена температуры разрушает горные породы. Достаточно солнцу нагреть остывший за ночь склон, чтобы растаял лед, цементировавший камни, и иной раз они срываются даже от порыва ветра.
Николаев — отличный скалолаз. Он замыкает тройку. Веревка? Она только стесняет. Отбросив ее, Николаев привычными, точными движениями преодолевает «жандарм».
Рука альпиниста ищет опору. Камень, который она ощупывает, еле держится. Не надо, не надо было его трогать!
Евгений Абалаков услышал снизу крик:
— Несчастье!
— Что такое?
— Разбился Николаев!
Альпинист сорвался вместе с огромным камнем и полетел вниз. Следом за ним рухнуло еще несколько камней. Один из них ударил падающего. Видимо, уже бездыханное тело альпиниста исчезло где-то среди выступов почти отвесной километровой стены.
Горе придавило оставшихся. Молча смотрят они туда, где еще клубится пыль над могилой их веселого товарища.
Тщетны поиски тела. Его поглотила бездна.
— Ваше счастье, что вы не видели, как он погиб, — говорит альпинист Харлампиев, шедший с Николаевым. Его непрерывно бьет дрожь. Он надломлен и едва ли сможет идти на штурм.
В эту ночь никто не спит.
Подавленные, ослабевшие, они на рассвете начинают спуск. Камень с жужжанием летит мимо. Стая воронов кружится над скалой, и в их криках чудится что-то зловещее…
В ледниковом лагере, где собрались все, — совет. Николаев, один из наиболее сильных и выносливых, погиб. Двое альпинистов после пережитого еле держатся на ногах. Отложить штурм? Отступить?
…Снова ползут альпинисты и наиболее крепкие носильщики. Первый, потом второй «жандарм». Осторожно, страхуя друг друга, восходители сбрасывают шаткие камни. Еще свеж в памяти крик Николаева. Носильщики пугливо косятся на пропасти.
До лагеря добрались затемно. Ночью — грохот, все ближе, сильнее. При свете луны клубятся снежные облака чудовищной лавины. Воздушная волна едва не срывает палатки.
Утром «обрабатывается» третий «жандарм». Он изрядно изгрызен временем. Обломки то и дело со свистом летят вниз.
Еще день — позади четвертый «жандарм».
Предстоит брать пятый, едва ли не самый трудный. Если удастся преодолеть и его, путь по ребру будет разведан.
Пятый при кажущейся монолитности еще ненадежнее, чем второй: глыбы как живые, они шатаются, готовые сорваться.
Абалаков приклеился к холодной стене, замер в неустойчивом равновесии. Перед ним отвес. Медленно, осторожно он забивает в трещину камня крюк, защелкивает на нем «карабин» — кольцо с внутренним замком — и пропускает через него веревку. Другой конец веревки в руках у товарища по прежним восхождениям, Даниила Гущина.
Абалаков пробирается дальше, шарит по стене ногой. Нога повисает, не встречая никакой опоры. Тогда он, сняв рукавицу, медленно ощупывает стену. Пальцы движутся, как при игре на рояле. Абалаков сердится: эти беспомощные движения свойственны обычно начинающим альпинистам, лезущим вслепую, без заранее продуманного плана.
Он снова тянется вверх и вправо. Чуть заметный выступ. Теперь немного подтянуться, потом передвинуть ногу… Готово!
Гущин не видит Абалакова: тот скрылся за выступом скалы. Только тонкая веревка медленно ползет за ним. Вдруг грохот камней. Гущин вздрагивает, напрягается, ожидая рывка веревки.
Нет, веревка недвижна. Должно быть, Евгений сбрасывает опасные камни.
Веревка кончается. Гущин хочет предупредить Абалакова, но слышит крик, очень похожий на «ура».
А минуту спустя Абалаков появляется уже над ним, на вершине пятого «жандарма»:
— Держи!
Он спускает Гущину веревку. Пятый «жандарм» взят. Шестой как будто не внушает особых тревог. Его можно будет преодолеть с ходу.
Путь по ребру разведан, вбиты крючья, протянуты веревки, на пятом «жандарме» укреплена веревочная лестница.
Вечер теплый, светит яркая желтая луна. Тишина: ни одной лавины.
Утром они начинают спуск в лагерь на леднике. Там нетерпеливо ждут известий. Теперь короткий отдых — и на штурм!
Он, несомненно, будет труднее, чем представлялось сначала. Нет Николаева, на которого возлагали большие надежды. Не все ладно с подготовкой пути. Носильщики пока не смогли подняться выше «5900». Едва ли они преодолеют эту высоту в дальнейшем.
В высокогорный лагерь заброшено очень мало продовольствия. Альпинистам придется идти с особенно тяжелой нагрузкой. Ведь, помимо прочего, к вершине надо поднять автоматическую метеостанцию, которая будет посылать радиосигналы о погоде. А вес станции — 30 килограммов!
Так кто же войдет в основную штурмующую связку, кому преодолевать последние сотни метров на пути к вершине?
Пока что один кандидат не вызывает никаких сомнений: «железный сибиряк» Евгений Абалаков.
*
Недалеко от Красноярска волшебница природа создала уголок, известный далеко за пределами Сибири. Теперь здесь заповедник «Столбы».
Название странное, но довольно точное. Почти отвесные скалы грозно вздымаются среди океана горной тайги. Когда видишь их впервые издалека, с перевала, понимаешь, что они совершенно неприступны для человека. Когда подходишь ближе, с удивлением, едва веря глазам, убеждаешься, что крохотные человечки непостижимым образом карабкаются тут и там по отвесу скал, а достигшие вершин возбужденно, гордо окликают оставшихся внизу.
«Столбы» не годны для обычных альпинистских походов. Здесь нет заоблачных вершин и покрытых льдом пиков. Скалы, только скалы.
Карабкаться по ним когда-то отваживались лишь немногие. История «Столбов» знает немало трагических случаев. Однако со временем были разведаны лазы и отработаны приемы. Появилось целое племя «столбистов». Среди красноярских скалолазов были достаточно зрелые люди, но самыми отчаянными «столбистами» обычно оказывались подростки.
Сложившаяся на «Столбах» своеобразная школа скалолазания довольно долго была известна только сибирякам, и многие альпинисты попросту ничего не слышали о ней. Так продолжалось до начала тридцатых годов, когда среди горовосходителей страны появились братья Евгений и Виталий Абалаковы. За очень короткое время они не вошли, а, можно сказать, ворвались в первую десятку советских альпинистов.
Где же братья тренировались до той поры? Оказалось — на красноярских «Столбах».
Отменное физическое здоровье сочеталось у Евгения Абалакова с душевным. Ровный, спокойный характер, дружелюбие и готовность помочь товарищу располагали к нему людей.
Знаменитый альпинист был талантливым скульптором. Однако люди, хорошо знавшие его, пишут: «В мир горных вершин Абалаков проникал не только как их хозяин и не только как художник. В нем все время жил страстный ученый, исследователь, географ… Его знание строения гор, жизни ледников, раскрытие им многих горных узлов, его помощь, оказанная науке в изучении неисследованных горных территорий — неоценимый вклад в историю высокогорных географических открытий».
Дневники Евгения Михайловича Абалакова полны разносторонних сведений, метких и точных наблюдений. Они отражают также характер человека прямодушного, чуждого всякой рисовке. Читать их — наслаждение. Они просты, безыскусственны, честны. Это дневники очень сильного человека. В тяжелейший день, возможно, самого сложного своего восхождения он записал: «Настроение у меня чудесное — ору песни».